—~—
С нервного срыва Сонхва прошло уже несколько дней. Он думал, что всего пара, но со слов Ёсана, которого он встретил, наконец покинув капитанскую каюту, прошло целых четыре дня. За всё это время он ни разу не видел Хонджуна, капитан даже не просился переночевать в собственной комнате. Если бы он это сделал, Сонхва, наверное, перекатился бы на одну половину, чтобы освободить место для его небольшого тельца, и сам бы уснул — но он не попросил. Сонхва понятия не имел, где всё это время был капитан, спал ли на палубе или с остальными членами команды под ней. Но он не слышал жалоб, его никто не беспокоил, кроме тех случаев, когда в тишине раздавался тяжелый стук в дверь, оповещающий о том, что Сонхва принесли еду. Иногда ему удавалось встать с постели и забрать ее, иногда нет. Замкнутый круг: никогда в жизни он не чувствовал себя таким слабым и обезвоженным, но единственное, на что он был способен — лежать в кровати капитана, прижавшись щекой к подушке, пока волны раскачивали корабль, точно колыбель. Время от времени он пытался убаюкать себя, проваливался в сон, чтобы скоротать время, и слышал вдалеке звуки флейты, напевающей свою тихую мелодию. Иногда она звучала ближе, будто прямо за дверью, иногда — будто за много миль. Ее песня была печальной, флейтист скорбел. О чем именно, Сонхва не знал. На протяжении этих четырех дней он не мог думать ни о чем, кроме того, что произошло между ним и капитаном, и того, что его отец до сих пор пытался его убить. Ситуация с Хонджуном озадачивала сильнее. Сонхва не считал, что повел себя глупо или что слишком легко поверил Чонхо. На самом деле он считал, что пиратский капитан просто почуял запах крови и без раздумий захотел проглотить добычу целиком. Чем больше он об этом думал, тем сильнее становилось его беспокойство, подкрепленное бесконечной чередой вопросов и недоразумений. Другой проблемой было то, что, прежде чем сходить с ума, Сонхва нужно было узнать больше информации. Он должен был сам поговорить с Чонхо и найти ответы. И именно это желание получить ответы на свои вопросы вывело Сонхва из его подавленного, самоуничижительного состояния. Он очнулся от очередной легкой дрёмы с твёрдой решимостью выяснить, почему отец так жаждет его смерти даже после того, как он сбежал, не представляя больше никакой угрозы для короны. Ёсан был первым человеком, который увидел Сонхва спустя несколько дней его затворничества. Блондин не слишком удивился его появлению. Остальной экипаж был занят своими делами на главной палубе, солнце стояло высоко в небе, и работа должна была выполняться. Не проронив ни слова, Ёсан повел Сонхва за едой и водой, а затем сказал, что прошло уже четыре дня с тех пор, как они обнаружили Чонхо на корабле. Сонхва, в свою очередь, сразу же спросил, убил ли Хонджун юношу, на что Ёсан покачал головой и ответил, что Чонхо еще жив, но находится на грани жизни и смерти. — Он очнулся сегодня на рассвете, — медленно произнес Ёсан, следя за каждым движением мужчины. — Пришел в себя. Очевидно, блондина настораживало то, что Сонхва двигался так, словно парил над землей. Его поступь была легкой, голова соображала быстро — будто это не он на протяжении последних пяти дней с трудом мог даже дышать. Сонхва чувствовал себя совершенно по-новому. — Где капитан? — Вместе с остальным экипажем занимается своим кораблем, — ответил пират, скрестив руки на груди и прислонившись к деревянной колонне. — А что? — Он в порядке? — Тише воды, ниже травы. Преимущественно молчит, но мы все видим, как он переживает из-за этой ситуации. Сонхва хмыкнул, почувствовав, как наморщился нос. Он тряхнул головой, отбросив ненужные мысли, и переступил с одной ноги на другую. Ёсан наблюдал за ним, тишина начала становиться тяжелой и давящей, лишь изредка с главной палубы доносились приказы и крики. Сегодня, должно быть, был день уборки: ведра и швабры стояли на палубе, когда Сонхва проходил мимо, чтобы спуститься вниз, так что команда будет занята весь день и, возможно, даже следующий. — Что Хонджун решил делать? Блондин молчал несколько мгновений, опустив взгляд в пол. Погода стояла жаркая, Сонхва видел, как блестела кожа Ёсана от пота, покрывавшего шею и голые плечи. Видимо, он оторвал рукава от рубашки, чтобы не так невыносимо было находиться под палящим солнцем, и благодаря этому Сонхва мог видеть изгибы плеч и мышцы на руках. Украшение, которое он носил на шее, тоже было мокрым — то ли от пота, то ли от океанских брызг. Оно ярко сверкало и притягивало взгляд. — Будем придерживаться нашего курса. Они с Юнхо обсуждали это на протяжении многих часов, и капитан решил, что причин для беспокойства пока нет. Сказал, что пока мы находимся в открытом океане, угрозы нам ничто не представляет, тем более наш корабль — самый быстроходный из когда-либо построенных. Во время остановок никому не рассказываем о нашем путешествии, храним всё в тайне и не оставляем следов, — ответил Ёсан, чуть прищурившись, словно ожидая неодобрения со стороны Сонхва. — Мы проголосовали и подумали, что продолжить путь будет лучшим решением. — Понятно, — рассеянно хмыкнул Сонхва, а затем посмотрел мимо Ёсана в коридор, куда звало его сердце. — Капитан не хочет, чтобы ты приближался к наемнику, — Ёсан будто читал его мысли и сделал небольшую паузу. Взгляд Сонхва переместился обратно к мужчине, и блондин тяжело вздохнул. — Но через пару секунд меня здесь больше не будет, я уйду наверх и не увижу, чем ты занимаешься. Ёсан запрокинул голову назад, пытаясь понять, дошел ли до Сонхва смысл его слов. Он не стал ничего спрашивать, просто оттолкнулся от колонны и, развернувшись на каблуках, направился по скрипучим ступенькам обратно на палубу, будто и не разговаривал с Сонхва, а просто спустился за более-менее чистой шваброй. Не тратя времени на раздумья, Сонхва уже направился по коридору к следующей лестнице, ведущей еще дальше в глубь корабля. «Судьба» была огромной, поэтому то, с какой скоростью она могла лететь по волнам даже при небольшом ветре, не могло не впечатлять. Лестница привела его в место, где располагались гамаки. Здесь спал экипаж, и сейчас в помещении было особенно темно, поскольку не горело ни одной свечи. Сонхва изо всех сил старался ни обо что не споткнуться, но пираты, с которыми он путешествовал, не были чистюлями, поэтому часто оставляли на полу всё, что только можно себе представить. Третья лестница вела в самый низ корабля. Сонхва бывал здесь всего раз, когда Хонджун устроил ему что-то вроде экскурсии в первый день после побега из королевства. Ни он, ни команда сюда не спускались, потому что в этом не было необходимости. В этой части корабля находились камеры, предназначенные для военнопленных. Хонджун говорил, что никогда не держал людей в плену, поэтому и камеры никогда не использовались. Идя по темному коридору с зажженным фонарем, который Сонхва успел прихватить прежде, чем спустился вниз, он не мог не вспоминать тот разговор с Хонджуном. Он помнил, как капитан говорил, что его люди — не из тех, кто разрушают прибрежные города и грабят порты, в которые причаливают, они — не жестокая банда, жаждущая крови и алой луны. Они целенаправленно не подплывали близко к королевствам и людям, в отличие от других пиратов, стремящихся вступить в бой с чужим флотом, взять корабли на абордаж и захватить. Они были командой, которая искала приключений и острых ощущений. Это были люди, которые получали удовольствие от прилива адреналина, когда делали что-то опасное — они охотились за сокровищами и воровали у богачей, эксплуатировавших бедняков. Другие пираты жаждали насилия, видели угрозу в команде Хонджуна, поэтому им всегда приходилось защищаться, и чаще всего трудностей с этим не возникало. Все их ранения и шрамы были получены не от желания битвы, а от бед, которые влечет за собой жизнь пирата, ищущего сокровища. Им не нужны были пленники. Не нужен был выкуп, не нужны были кровавые деньги. Сонхва знал, что тех, кто поднимался на борт «Судьбы» и являлся недругом, убивали сразу же. Хонджун никогда не отнимал чужую жизнь без причины и ясно дал понять своей команде, что они должны следовать его примеру. Поэтому камеры оставались пустыми всё то время, что Сонхва находился на корабле. Они были пыльными, заросшими паутиной и населенными клопами. Помещение было затхлым, и пахло здесь отвратительно — Сонхва не понравилось спускаться сюда в первый раз, и еще меньше нравилось возвращаться. В коридоре, ведущем к камерам, было темно, но фонарь, раскачивающийся в руках Сонхва из стороны в сторону, освещал его достаточно хорошо, чтобы он не наступил случайно на что-нибудь нежелательное. В воздухе стоял запах гнили, и Сонхва не собирался останавливаться и выяснять, откуда он исходил. Он продолжал двигаться вперед, подавляя желание зажать нос рукавом и дышать ртом — он почти так и поступил, пока не дошел до конца коридора и не обнаружил, что всё это время был здесь не один. Минги. Высокий пират сидел на ящике в самом конце коридора рядом с дверью, ведущей в помещение с камерами. Сонхва замер на месте, тело будто окоченело, когда он увидел длинный пистолет, покоящийся на чужих коленях. Похоже, стрелок тщательно охранял свое оружие. В течение чудовищно длинной минуты Сонхва не осмеливался ни двигаться, ни дышать. Но шли секунды, а Минги, казалось, не пошевелился и даже не заметил, что Сонхва пытается проникнуть туда, где ему быть не положено — он сделал шаг ближе и с удивлением обнаружил, что глаза гиганта были закрыты. Он спал. Сонхва несколько секунд хлопал глазами, думая о том, не было ли это ловушкой. Не может быть, чтобы Минги действительно спал. Он наверняка знал, что Сонхва придет сюда и попытается поговорить с Чонхо, и стоит только ему подойти достаточно близко — стрелок тут же схватит его и отведет к капитану. У Минги был прекрасный слух, Сонхва знал об этом, поэтому и речи не могло идти о том, что мужчина действительно спал. Но с каждым следующим отважным шагом Минги все равно не двигался. Он был спокойным и умиротворенным, не выказывал никаких признаков недовольства. Он сидел, прислонившись затылком к стене позади, на шее резко выделялось адамово яблоко, а рисунки, вытатуированные на его коже, были гордо выставлены напоказ. Сонхва даже разглядел, как рукава его татуировок уходили вверх по плечам и заходили на заднюю часть шеи. Рубашка на груди Минги была распахнута из-за сильной жары, поэтому он, очевидно, делал всё возможное, чтобы сохранить прохладу. Спустя время Сонхва действительно поверил в то, что Минги от скуки отправился в путешествие в страну грёз — но в тот момент, когда он уж было собрался пройти мимо гиганта, он почувствовал, как что-то тяжелое и металлическое уперлось ему в грудь, преграждая дорогу. По спине пробежал холодный пот, и, опустив взгляд вниз, Сонхва увидел уже знакомый пистолет, теперь прижатый к его груди. Это напомнило ему о тех временах, когда стражники преграждали ему путь мечами и не давали пройти в какое-нибудь место во дворце, куда он хотел попасть, но не мог, хоть и являлся принцем. Он осмелился посмотреть на Минги лишь спустя несколько секунд, когда никто из них не шелохнулся. Минги на него лишь поглядывал — его голова всё так же была прислонена к стене, только глаза теперь были слегка приоткрыты, как маленькие щелочки, кричащие об опасности. Минги преградил Сонхва путь пистолетом, его рука была вытянута и неизвестно каким образом удерживала вес громоздкого оружия, ничуть не дрожа. Сонхва затаил дыхание. Минги ничего не говорил и не отводил от него взгляда. Казалось, он задумался: его глаза еще больше сузились, губы сжались, а ноздри раздувались в тусклом желтом свете. Но не прошло и пары секунд, как Минги двинулся, и что-то с грохотом упало на пол. Судя по звуку, это было что-то металлическое — Сонхва оторвал взгляд от стрелка и, опустив его вниз, увидел связку из двух ключей. Напряжение нарастало. Нахмурившись и тяжело сглотнув, Сонхва снова поднял глаза на Минги — в то время как мужчина посмотрел на связку ключей, а затем снова на Сонхва, как будто ничего и не видел. Старший прищурился в недоумении и очень медленно стал опускаться на корточки, чтобы поднять кольцо с ключами, не сводя при этом глаз с Минги, пытаясь заметить малейшее изменение в его настроении или вспышку в глазах. Но даже когда он сжал связку в пальцах и поднялся на ноги, стрелок будто бы проигнорировал его присутствие. Сонхва уж было открыл рот, чтобы спросить, что происходит, как в тот же миг пистолет, прижатый к его груди, опустился вниз, больше не загораживая ему проход. Глаза гиганта снова закрылись, как и несколько минут назад. И вот, Минги, казалось, снова уснул. Свет фонаря мерцал так сильно, что Сонхва начал бояться, как бы пламя не погасло окончательно. Он еще несколько секунд продолжал смотреть на Минги, пока холодный металл жалил его пальцы. Он снова услышал вдалеке тихий зов, будто это ржавый замок, отделяющий его от того, что было скрыто за дверью, взывал к нему. Первый ключ явно не подходил к замку, поскольку был какой-то странной причудливой формы, которую тяжело было повторить. Второй подошел без труда, всего лишь с легким нажимом, и Сонхва не мог отделаться от чувства, будто вернулся во времени на год назад, когда точно так же вставлял ключ в дверь, за которой находился один конкретный пират. Нахлынувшие волной воспоминания были похожи на то, что происходило сейчас, и это чувство овладело телом Сонхва, даже его движения были такими же, как тогда. Единственное отличие заключалось в том, что в те времена он был принцем, одетым в такие роскошные и дорогие ткани, что их красоту не могла испортить даже грязь подземелья. Теперь же на нем не было мантии, одежда выглядела так, словно ее не стирали столетиями. Она всё еще была гораздо приятнее, чем та, которую носили другие пираты, его часто за это дразнили — но штаны и рубашка были совсем не похожи на то, к чему он привык. Дверь со скрипом отворилась, но шум, похоже, ничуть не побеспокоил гиганта, продолжавшего мирно сидеть рядом, притворяясь спящим. Сонхва словно стал призраком, тело которого отказывалось следовать за ним. Проходя через эту дверь, он изо всех сил старался не обращать внимания на присутствие Минги, но при мысли о том, что тот может передумать и выдать его капитану, сердце в груди невольно пустилось вскачь. К его радости, в помещении горели и другие фонари, поэтому здесь было не так темно, как в коридоре. Сонхва чувствовал бы себя ужасно, если бы Чонхо оставили в кромешной удушающей темноте, даже если этот юноша якобы пришел его убить. Само помещение выглядело так, как он и предполагал — пустое, кроме клеток ничего не было. Всего здесь находились четыре камеры, но они были довольно просторными. Толстые металлические прутья были вбиты в дерево, на них висели такие большие замки, что, если окажешься заперт внутри, попросту не останется никакой надежды на побег. Зловоние стояло ужасное, воздух был жарким и затхлым, и Сонхва почувствовал себя крайне неуютно. Фонари, от которых исходил тусклый желтый свет, висели на дальней стене, создавая при покачивании корабля пляшущие тени на полу. Сильно пахло солью и рыбой, и хотя за многие месяцы Сонхва уже привык к этому, он не мог не сморщиться. Каждый шаг сопровождался громким скрипом деревянных досок. Дышать было и без того трудно, но, когда взгляд Сонхва упал на единственную занятую камеру, это стало попросту невозможно. Все движения разом замедлились. Руки и ноги будто потяжелели раза в три, когда он попытался подойти ближе и поставить свой ручной фонарь на пол перед решеткой камеры. Металл был одновременно холодным и обжигающе горячим — Сонхва не мог понять, то ли он был настолько раскален, что казался ледяным, то ли был покрыт каким-то ядом. С трудом сглотнув, он замер, вцепившись в прутья решетки и почти прижавшись к ним лицом. Он держался за них для опоры, чтобы не упасть, ему было трудно заставить себя заглянуть внутрь и увидеть то, что освещали фонари. Кто-то принес в камеру стол — достаточно большой, чтобы на нем можно было удобно лежать, не испытывая при этом чувства тесноты. Чонхо лежал на животе, его руки болтались в воздухе. На обоих запястьях были застегнуты тяжелые кандалы, к которым крепились толстые цепи, прикованные к небольшим якорям на полу. То же самое было и с ногами: лодыжки были закованы с особой тщательностью, чтобы юноша точно не смог пошевелиться. Окинув взглядом его тело, Сонхва заметил, что юноше было больно дышать. Он видел, с каким трудом дается ему каждый вдох, как тяжело поднимается и опускается спина. Рубашка была снята, но кожи обнажилось не так много — на спину была накинута влажная ткань. Она прилегала не плотно, была бугристой, и Сонхва догадался, что на раны наложили какие-то водоросли. Он видел, как Ёсан проворачивал подобное с Юнхо, когда тот очень неприятно порезался на корабле, и то же самое происходило, когда Сонхва чуть не отрезало руку. Ткань уже почти высохла, значит, Ёсан должен был в скором времени вернуться, чтобы попытаться облегчить чужую боль и не допустить заражения раны. Сонхва был благодарен за то, что не мог видеть разорванной плоти и синяков, которые, несомненно, сейчас были фиолетовыми, почти черными. Но он все равно разглядел темное пятно вокруг глаза Чонхо — юноша прижимался одной щекой к поверхности стола, но у Сонхва возникло стойкое ощущение, что, скорее всего, на втором глазу был такой же синяк. Мало того, его губа была разбита. В сравнении с остальными, эта травма была такой незначительной, но именно эта небольшая рана добавляла тяжести всем остальным. Настолько, что Сонхва опустился на колени, еще крепче хватаясь за прутья решетки — от вида опухшей от удара губы у него скрутило живот. Чудо, что Чонхо был всё еще жив. Даже такого крепкого молодого человека, каким был Чонхо, подобные ранения могли убить. Хонджун остановился в тот самый момент, когда еще один лишний удар мог стоить юноше жизни. Сонхва до боли зажмурил веки и покачал головой. Ему не хотелось думать о капитане в таком ключе. — Я подумал, что Вы — тот блондинчик, — раздался в тишине тихий и слабый голос. Сонхва поднял голову и увидел, что Чонхо очнулся, один его глаз был едва приоткрыт из-за отека. На его лице не отражалось ничего — никаких эмоций и даже боли. Единственное, что ее выдавало — это то, как содрогалось его тело при каждом вдохе. Чонхо выглядел измученным. Казалось, словно данная ему жизнь вытекла из его тела вместе с кровью, почти ничего не оставив внутри. Смотреть ему в глаза было тяжело. — Ёсан? Он поднялся на палубу, занимается своими делами, — осторожно произнес Сонхва, боясь, что, если будет говорить слишком громко, это причинит юноше еще больше боли. — Если он тебе нужен, я могу сходить за ним. — Нет, все в порядке, — Чонхо снова закрыл глаз, а тело, казалось, ослабло еще больше. Он замолчал на несколько мгновений, а затем скривился — открыл было рот, чтобы попытаться заговорить, но, похоже, это было невыносимо. — Если тебе больно, не мучай себя, — поспешил заметить Сонхва. Со стороны Чонхо раздался хрип, дающий понять, что до него дошли чужие слова. Он помолчал еще несколько мгновений, а затем снова открыл рот и произнес напряженным голосом: — Боль — это временно, — выдавил он. — Вы ведь пришли сюда не для того, чтобы поглазеть на мое изломанное тело, не так ли? Сонхва тяжело сглотнул. — Ты не пират, — сказал он. Это был не вопрос. — С чего Вы взяли? — Ты говоришь не как пират. Ты разговариваешь как я. Чонхо тяжело вздохнул, и его брови вновь нахмурились. — Это правда. Меня по-всякому называют, но точно не пиратом. Сонхва опустился на пятки и наконец выпустил из рук раскаленный металл. Сердце болезненно билось в груди, он был одновременно напуган и восхищен. Глядя на Чонхо, он представлял себе мощного быка, бродящего по бескрайним полям и мирно пасущегося в росистой траве. Большого, сильного быка, которого никто не осмелился бы укротить. Он был королем, считался своего рода богом — величественным и всемогущим. Но даже боги становились охотничьей добычей. За великим, могущественным быком охотились ради рогов и, лишив его гордости и достоинства, оставляли умирать. — Откуда ты меня знаешь? — спросил Сонхва, почувствовав резкий прилив адреналина. Но не прошло и секунды, как он сам почти дал ответ на собственный вопрос. — Ты родом из моего королевства. Сонхва готов был поклясться, что увидел, как слабый, почти незаметный намек на улыбку приподнял уголки губ юноши вверх. — Похоже, Вы и так знаете ответы на Ваши вопросы. — Я много думал об этом последние несколько дней, — сказал Сонхва, отвернувшись от наемника. — Особенно если учесть, что ты, возможно, пришел убить меня. Даже если ты это отрицаешь, я все равно никогда не смогу быть в этом уверен. — Я не убью Вас. Судя по голосу, горло у него страшно пересохло. Сонхва задавался вопросом, когда в последний раз ему давали глотнуть чистой воды. — Мой капитан тебе не верит. — И правильно делает, я его не виню. Сонхва поджал губы и уселся прямо на пол, не обращая внимания на то, как здесь было грязно и мерзко. Он громко вздохнул и перевел взгляд на раненого юношу. — Но ты утверждаешь, что пробрался на корабль, чтобы предупредить меня о готовящемся покушении. Эта группа людей, к которым ты принадлежишь… наверняка ты более предан им, чем мне. Я с трудом могу поверить в то, что ты рискнул собственной жизнью лишь потому, что родился в королевстве, которым мне когда-то суждено было править. — Может, и так, — Чонхо вновь приоткрыл покрасневший глаз — кровеносные сосуды полопались, а у Сонхва от этого зрелища закололо кончики пальцев. — Но у меня есть другие причины. — И какие же? Снова воцарилось молчание, и Сонхва начал переживать, не причиняли ли юноше эти разговоры слишком много страданий. Он уже почти встал и собирался сказать Чонхо, чтобы тот отдыхал и берёг силы, но руки юноши зашевелились — он осторожно и очень медленно поднял их обе и положил на стол по бокам от своего тела. Это движение казалось ужасно болезненным, и, совершив его, Чонхо испустил вымученный вздох, его тело распласталось на столе в знак поражения. — Когда я был ребенком, ежегодно осенью в королевстве устраивали фестивали, — начал он, говоря медленно и делая большие паузы между фразами. — Их перестали проводить после изгнания Вашего брата, но я до сих пор отчетливо их помню. Моя мама всегда брала меня с собой накануне главного дня праздника, чтобы мы могли вдвоем посмотреть выступления и танцы на центральной площади. Глаза Сонхва расширились. — Это было мое любимое время года, потому что во время фестивалей всё было таким ярким и красочным, и люди были счастливы. Они съезжались отовсюду, собирались вместе в единое целое, чтобы отпраздновать очередной мирный год, — голос Чонхо был едва ли громче шепота. Сонхва наклонился вперед и прижался лбом к решетке камеры. Воспоминания нахлынули на него, как жестокий порыв горячего ветра. — В последний год, когда проводился фестиваль, я впервые встретил Вас, Ваше Высочество, — Чонхо открыл глаза и медленно нашел взглядом стоящего на коленях Сонхва. Он пронизывал насквозь, даже несмотря на скрытую за густыми ресницами боль. — Я потерял маму и упал. Тогда я был таким маленьким, а толпа была такой большой — я испугался и залез под какой-то ларёк, плакал и молился, чтобы мама нашла меня. Но прошло несколько часов, а она ни разу не позвала меня по имени, поэтому я так и остался сидеть, скрытый от посторонних глаз, пока вокруг звучала музыка. Судя по лицу Чонхо, спустя годы это событие не казалось ему хоть сколько-нибудь неприятным, и Сонхва оставалось только сжимать пальцами металлические прутья и думать о воспоминаниях, связанных с тем днем. — И тогда меня нашли Вы, Ваше Высочество. Совсем еще ребенок, такой же, каким был я, в своих прекрасных одеждах и с завязанными волосами, Вы прятались под ларьком. — Я играл, — прошептал Сонхва, перед глазами пронесся образ грандиозного праздника, на котором собралось так много людей, что маленькому принцу не составило труда сбежать от своих советников, чтобы бродить одному по оживленной площади, несмотря на то, как это было опасно. — Я играл в прятки с друзьями, а потом увидел плачущего мальчика в том месте, где хотел спрятаться… чем больше думаю об этом, тем больше вспоминаю, что госпожа… — Госпожа Соджун тоже была на том фестивале, — перебил его Чонхо. Сонхва мог только глупо кивнуть головой. — Я пытался помочь тебе найти твою маму, но в итоге нам помогла принцесса, потому что мы оба потерялись, а она нас нашла. На губах юноши снова мелькнула слабая тень улыбки и тут же исчезла. Сейчас Сонхва помнил это так отчетливо — встречу с городским мальчиком, которую позабыл за годы взросления. Он помнил, как нашел его плачущим под одним из столов на рынке, взял за руку и попытался разговорить, чтобы выяснить, в чем было дело. Мальчишке потребовалось много времени, чтобы объяснить, как его мама вдруг исчезла и как он больше не смог ее найти. Даже будучи ребенком, Сонхва хотел помочь, только не был уверен, что именно должен делать, поэтому, держа мальчишку за руку, выбежал из их укрытия и стал подходить ко всем проходящим мимо женщинам, дергать их за юбки и спрашивать, не потерял ли кто сына. Большинство, конечно же, не обращало на него внимания: они знали маленького принца в лицо, как знали и о наказании, которое последовало бы, если бы их увидели с ним наедине. Так что после нескольких часов тщетных попыток найти маму плачущего мальчика они действительно потерялись. Сонхва помнил, как страшно ему тогда стало, поэтому, сидя в грязи за кирпичным домиком, он тоже начал плакать. Но, как и всегда, его нашла и спасла госпожа Соджун, которая сама в то время была еще совсем маленькой девочкой, приехавшей в гости из своего королевства на несколько дней. Их дружба в то время только начинала расцветать, они не слишком хорошо друг друга знали, но каким-то образом она все равно прекрасно понимала, что делать. Спустя многие годы это не изменилось. Сонхва плохо помнил события после того, как Соджун нашла их обоих плачущими, сидящими в пыли вдали от праздника, когда солнце уже зашло за горизонт. Но он смутно припоминал, что им все-таки удалось найти маму плачущего мальчика, и на этом их история закончилась. Тогда его намного больше волновало, что в замке на него будут ругаться за испорченные дорогие одежды. Но сейчас, вспоминая тот день, грудь болела при мысли о том, что тот мальчишка в один миг оказался человеком, которого пытали, пороли кнутом, и теперь он лежал перед ним практически при смерти. Маленький плачущий мальчик с пыльными грязными щечками, на которых видны были дорожки слез. Маленький мальчик с покрасневшими глазами и припухшими губами, со сжатыми в кулачки пальцами, сидевший в одиночестве и страхе под столом, умоляющий свою маму найти его. Это был тот же человек, которого теперь послали убить Сонхва. — Что произошло с королевством? — спросил Сонхва приглушенным голосом. Это был вопрос, ответ на который он отчаянно желал узнать — вопрос, медленно убивающий его изнутри на протяжении последних нескольких дней. Он не хотел так скоро обременять им Чонхо, но не смог сдержаться. — Прошу, я хочу знать. Ты упоминал, что знаешь, как оно пало… если ты решил не говорить моему капитану, то, умоляю, расскажи хотя бы мне. Чонхо приподнял голову, но тут же уронил ее обратно, скривившись. Рука Сонхва невольно потянулась, чтобы помочь ему, но натолкнулась на разделявшую их металлическую клетку. Ключи, лежавшие на полу рядом с ним, взывали к нему — но непреодолимое чувство сомнения и страха не позволяло ему подойти ближе. Чонхо долгое время не двигался, но вскоре снова закряхтел и наклонил голову так, чтобы мог лучше видеть Сонхва. Впервые в его глазах мелькнула печаль. — Вы уверены, что хотите знать? — Я должен. Ноздри Чонхо раздулись, он зажмурил глаза и тяжело вздохнул. — Не прошло и месяца с Вашего исчезновения, как это произошло, — его голос был до того тихим и напряженным, что Сонхва пришлось до боли прижаться к прутьям клетки, чтобы его расслышать. — Никто не знал, что с Вами случилось, Вы словно растворились в воздухе. Король объявил народу, что Вашу жизнь зверски отнял пират. Королевство надолго погрузилось в траур, мир накрыла тьма, несколько недель лили дожди. Ваши люди любили Вас, Ваше Высочество, они с горечью восприняли известие о том, что Вас так жестоко лишили жизни. Сонхва с силой прикусил язык, но физическая боль была такой незначительной в сравнении с тем, как горело и плавилось его сердце, превращаясь в хрустящий пепел. — У Вашего отца всегда были шпионы, группа людей, рассредоточенная по всему королевству, которая собирала различные сведения и сообщала о том, что могло бы представлять интерес. В то время я был одним из них, они набирали всяких юнцов для опасной работы, которая часто заканчивалась смертью. Но платили хорошо, а моей маме нужны были деньги, — голос Чонхо несколько раз сорвался, Сонхва слышал, что он был уже почти на пределе. — Только благодаря этому я узнал о надвигающейся на королевство угрозе. Силы настолько мощные, настолько чудовищные, что никто не мог их остановить. Это была война, в которой у Вашего королевства не было ни единого шанса на победу. Никто не знал, откуда они появились, их флаг никто раньше не видел, даже дипломаты, путешествующие по морям. — Пираты? Чонхо изо всех сил покачал головой. — Ваши отец и брат покинули королевство ранним утром перед тем, как они совершили набег. У них были свои пушки, поэтому стены так легко пали — город простоял совсем недолго. Сначала они сожгли дома и рынки, не пощадили никого, даже детей. Сонхва охватила дрожь, и ему пришлось зажать рот рукой. — Я едва успел предупредить госпожу Соджун о нападении. Она гуляла по внутреннему двору, одетая во всё черное и с вуалью, закрывающей лицо, оплакивала потерю своего жениха, когда я сказал ей о том, что скоро с неба на нас обрушится пламя, — ресницы Чонхо дрогнули, он попытался сглотнуть, но в горле было слишком сухо. — Она и ее служанка были единственными, кто успел добраться до причала. Королевство пало в огне уже к тому моменту, как солнце поднялось высоко в небо. — Она в безопасности? — с усилием произнес Сонхва сквозь стиснутые зубы, костяшки пальцев побелели от того, как крепко он сжимал прутья. — Ей удалось спастись? Некоторое время Чонхо молчал. — Не знаю. Но я надеюсь на это, потому что сильно полюбил принцессу. Сонхва опустил голову, уткнувшись подбородком в грудь. Дышать снова стало невыносимо трудно, когда он представил, как прекрасное и процветающее королевство, которое он знал, вспыхнуло ярким пламенем, никого не оставив в живых. — Это принцесса оставила на троне то послание, — попытался заговорить Чонхо, когда у Сонхва не получилось. — Я наблюдал за ней, кровь стекала с ее руки, она будто понимала, что Вы вернетесь. Думаю, госпожа Соджун знала о происходящем больше, чем должна была. Перед тем как броситься к причалу, она подобрала корону, оставленную на троне, и с такой злостью бросила ее вниз по ступенькам… это был последний раз, когда я ее видел. — Увижу ли я ее снова? — Очень вряд ли, Ваше Высочество. Сонхва прикусил губу, когда смысл титула, которым звал его Чонхо, наконец дошел до него, посылая волну мурашек вниз по позвоночнику. Он ничего не мог поделать с тем, как эти слова почти приятно звенели в ушах. Это пугало, по-настоящему пугало, он не понимал, что это чувство значило для него и его будущего. Его критиковали за то, что он не отрекся от короны и всего, что к ней прилагалось, хотя он действительно хотел это сделать — но сейчас, когда больше не существовало того королевства, в которое он мог вернуться, он раздумывал о том, имело ли вообще отречение такое большое значение. Возможно, только ради его гордости и достоинства. Но Сонхва стало тошно при мысли о том, как приятно ему было снова слышать свой титул. Может, потому что это была дань уважения, которого к нему не проявляли уже очень давно. Или же он начал становиться тем, кем так глубоко в душе боялся стать. Он так долго находился на самом дне пищевой цепи на корабле, а теперь какой-то тайно пробравшийся сюда юнец чуть ли не на коленях приполз к нему, чтобы назвать его тем титулом, что стоил всего золота мира. Он должен был ненавидеть этот титул, он ничего для него не значил, он уже давно оставил ту жизнь позади. Он смирился с тем, что больше не был принцем — так было лучше для него самого. Но все же Сонхва не мог не почувствовать прилив тепла и гордости, когда услышал эти слова из чужих уст. — Я больше не принц, — прошептал он с таким напором, что стало больно, и ногти впились в нежную кожу ладоней, оставляя следы. Он поднялся на дрожащих ногах, даже не потрудившись подобрать с пола ключи или фонарь. — Принца, которого ты знал, больше нет. Я убил его собственными руками, и на то были причины. Мы равны, поэтому ты не должен видеть во мне кого-то более ценного. Мы носим одну и ту же одежду и едим одну и ту же еду. Я не тот мальчик, которого ты встретил многие годы назад, и уж точно не принц, которому суждено носить корону и править королевством… я просто человек, который ищет свое предназначение в этой жизни. Сонхва думал о том, понял ли Чонхо, что он пытался убедить скорее не его, а самого себя. Слова болезненно жалили и глубоко резали, Сонхва сам с трудом мог поверить в то, что только что сказал. Больно было не потому, что он хотел бы быть королем и снова начать жить легкой жизнью, нет. Больно было потому, что то крохотное уважение, которое он получил, исчезнет вместе с потерей титула и никогда больше не вернется. Здесь находился юноша, который наконец-то увидел в нем человека, разглядел в нем что-то большее, чем просто обузу, какой его воспринимали на протяжении долгого времени… он попросту не хотел потерять это так скоро. Капитан был единственным человеком, который по-настоящему видел его, но теперь казалось, что это не так. Сонхва не знал, что именно произошло, но решил, что Хонджун наконец-то открыл глаза, понял, что Сонхва ему не подходит, и теперь жалел о своем решении. Это было единственным возможным объяснением. — Вы всегда будете моим принцем. Чонхо пробормотал это так тихо, что Сонхва чуть не пропустил это мимо ушей. Он даже не смог опустить взгляда на юношу, из уст которого прозвучали эти слова. Пришлось задрать голову вверх, потому что свет в комнате предательски помутнел и превратился в грязную и уродливую смесь черных теней и желтых фонарей. Боль в груди была не сравнима ни с чем, была едва ли не сильнее той, что он испытывал, лежа в постели капитана и плача на протяжении нескольких дней. Глаза щипало, но он попросту отказывался давать волю слезам в присутствии другого человека. Хотя Чонхо, судя по всему, потерял сознание. Тело обмякло и потяжелело, дыхание давалось ему с трудом. Лицо было перекошено от боли, и Сонхва понял, что наемнику точно нужна была помощь Ёсана. Еще какое-то время Сонхва смотрел на него, пытаясь заставить двигаться окаменевшие ноги и избавиться от этого тяжелого чувства. Слова, сказанные Чонхо, не принесли ему успокоения, но, по крайней мере, он получил ответы на свои вопросы и убедился, что юноша пришел не для того, чтобы его убить. Он знал, что Хонджун никогда не поверит ему и скажет, что Сонхва слишком наивен, но он действительно считал, что Чонхо — хороший человек. До следующего порта оставалось три дня, а до Туманных Островов — еще два. Сонхва понятия не имел, что Хонджун сделает с Чонхо, стоит им только причалить к берегу за припасами, прежде чем они отправятся за чешуей сирены. Он мог представить себе сотни вариантов действий капитана, но от каждого из них желудок скручивало узлом. Туманные Острова станут первым настоящим испытанием для них как для команды. Сонхва знал: капитан нервничал, но в то же время испытывал радостное предвкушение от предстоящей опасности. Напряжение и эмоции будут на пределе, ведь жизнь каждого из них окажется в руках сирен, монстров, любящих впиваться клыками в человеческую плоть и рвать ее до тех пор, пока не останутся лишь кости. Сонхва вздохнул и покачал головой, а затем, наконец найдя в себе силы, вышел из комнаты, даже не потрудившись закрыть дверь. Сирены, несомненно, разорвут их на части, стоит им только ступить на остров. Их песни будут зазывать их, манить зайти по пояс в мутную воду, в которой будут поджидать кровожадные монстры. Схватив за лодыжки, сирены утащат их на дно, заставят легкие наполниться водой, а затем будут безжалостно отрывать конечность за конечностью. Конечно, если до этого они сами не разорвут друг друга на куски.The Ox
10 августа 2023 г. в 16:53
Примечания:
вот эта глава блин жесткая как по эмоциям, так и по описанию насилия, так что ухххх держитесь
предупреждения: пытки, жестокость (и сонджуны)
бета включена, видите опечаточки — буду рада их исправить :*
Небо раскололось надвое.
Только не было ни молнии, ни шторма, дождь уже не лил так, как несколько мгновений назад. Но несмотря на отсутствие всего того, что порождает раскаты грома, разрывающего небо и способного пробить в нем дыру, сотрясая весь мир, он все равно прогремел.
Не было никакого объяснения, откуда исходил этот глубокий грохот и почему весь корабль будто заскрипел и затрясся, создавая собственные волны, пока никто не стоял за штурвалом.
Возможно, это был метафорический шторм, пронесшийся по телу Сонхва и обрушившийся на него приливной волной, не оставившей после себя ничего.
Или же этим звуком был рык, вырвавшийся из горла капитана. Это было не просто предупреждение — так звучала угроза.
Когда незваный гость оказался на главной палубе, атмосфера стала напряженной — но слова, которые тот пробормотал, казалось, оглушили даже тишину, породив то, что Сонхва мог бы назвать пустотой абсолютного небытия.
В этой пустоте не было ни звуков, ни слов, ни чего-либо еще. На несколько долгих мгновений воцарилось молчание, и Сонхва мог поклясться, что никогда прежде оно не было таким громким.
— Меня зовут Чхве Чонхо, — произнес незнакомец, к горлу которого были прижаты два кинжала, несомненно, выбившие из него дух, — и меня послали убить Вас, Ваше Высочество.
Прошло не больше трех секунд после того, как юноша сквозь стиснутые зубы дал ответ на поставленный вопрос — как из уст Хонджуна вырвался этот подобный раскату грома рык. Однако Сонхва казалось, что прошла вечность — он будто попал в ловушку, в которой мир остановился и время прекратило свой ход, и только когда капитан нашел в себе силы, чтобы схватить юношу за воротник рубашки и рывком поставить на ноги, Сонхва словно вырвали из его неподвижного мира.
Громкие крики и возгласы исходили от членов экипажа, когда юноша пытался вырваться из грубой хватки Хонджуна, но капитан отказывался отпускать его, несмотря на оказываемое сопротивление. Сан связал незнакомцу руки и уже почти закончил с ногами, однако Хонджун дернул того вверх, чуть не задушив, и, яростно подтащив к перилам корабля, перегнул его, явно грозясь столкнуть вниз.
— Думаю, лезвие, прижатое к твоей глотке, давило слишком сильно, поэтому ты и сморозил эту чушь, — брови Хонджуна были нахмурены, глаза пылали. — Отвечай и больше не шути со мной, иначе я брошу тебя за борт, где с тобой будут разбираться уже акулы.
Ноги Сонхва онемели, но он двинулся вперед. Грудь наполнилась тяжестью вперемешку с потрясением, стоило только увидеть, как Хонджун чуть не перекинул незнакомца через борт в ледяные морские воды. Остальные члены экипажа были начеку, явно удивленные и озадаченные тем, что кто-то смог пробраться на их корабль, а они даже не подозревали об этом.
Как долго он здесь находился? Как долго человек, посланный убить его, прятался на этом корабле?
— Говори! — Сонхва никогда не слышал такой интонации в голосе Хонджуна. От этого тона леденило душу, Сонхва испуганно замер, не осмелившись подойти ближе, в отличие от команды, уже доставшей оружие, чтобы у юноши не осталось ни единого шанса уйти.
Однако, даже если бы он каким-то образом сумел вырваться из суровой хватки капитана и сковывающих движения веревок, ему некуда было бежать. Вокруг не было ничего, кроме безбрежного моря. Отсюда не было выхода.
Юноша — кажется, он назвался Чонхо — задыхался, но когда Сонхва наконец удалось приблизиться и встать позади Уёна, закрывавшего собой обзор, он не увидел в его глазах ни тени страха. Он не выглядел обеспокоенным, даже несмотря на то, что капитан почти опалял его кожу огнем, высушивая капли дождя, оставшиеся на лице и капавшие с волос.
— Каждое мое слово — правда, — выдавил Чонхо, поморщившись, когда Хонджун сильнее стиснул воротник, намереваясь столкнуть его вниз. — Меня послали убить принца.
— Здесь нет никакого принца, — Хонджун едва ли не всем телом навалился на Чонхо, причиняя тому еще большую боль. Зубы капитана были стиснуты, лицо — напряжено; он изо всех сил старался сдерживаться. По тому, как трясло его тело, было очевидно, что его охватила первобытная, дикая ярость.
Сонхва никогда не видел Хонджуна таким. Если бы не ошеломляющий шок, от которого кровь стыла в жилах, то он бы точно окаменел от ужаса. Капитан горел так, что, казалось, от него начал исходить его собственный свет. Подобно бушующему пламени, уничтожающему всё на своем пути, он источал силу, которую невозможно остановить и непросто погасить.
Сонхва не раз видел смерть своими глазами. Каждый год он сидел в первом ряду на крупнейших казнях королевства — это не было чем-то из ряда вон выходящим, он смог к этому привыкнуть. Он не был против, когда капитану «Судьбы» или экипажу приходилось заботиться об определенного рода проблемах, если они возникали. Когда это случалось, на сердце Сонхва не было тяжести, потому что Хонджун был справедливым и забирал чужие жизни только в случае необходимости.
И только когда его команде угрожала опасность, он превращался в силу, которая могла бы посоревноваться с самыми ужасными явлениями природы. В силу, сравнимую с ураганом, нёсшим разрушения повсюду и ничего не оставлявшим нетронутым.
Но Сонхва только слышал об этом — слухи и разговоры ходили во всех портах, в которых они останавливались, но никогда не видел этого собственными глазами, потому что до Черных Врат они нечасто попадали в такие опасные ситуации. Он не был к этому готов.
Сонхва мог только стоять и наблюдать за происходящим, пока разум предательски подсказывал, что всё это — лишь кошмарный сон.
— У тебя не получится соврать, — произнес Чонхо, сведя брови, когда капитан снова прижал лезвие под его челюстью, — я видел его. Принц здесь.
— Не смей мне дерзить, не то я воткну этот кинжал тебе в череп, — прошипел Хонджун, его руки дрожали, но не от того, что ему приходилось держать почти на весу взрослого человека, а от злости. Хотя Чонхо никак нельзя было назвать маленьким: Сонхва видел, что он был крепким, сильным мужчиной.
— Это ты мне лжешь.
— Следи за языком, — Юнхо шагнул ближе и приставил дуло пистолета ко лбу Чонхо, раздался громкий и отчетливый щелчок затвора. — Не смей разговаривать так с капитаном. Если он не выпотрошит тебя за такие слова, тогда это сделаю я.
Из уст Чонхо вырвался резкий выдох, но взгляд оставался спокойным, несмотря на две угрозы в виде приставленных к нему пистолета и кинжала. Отсутствие каких-либо эмоций странно обеспокоило Сонхва, хотя, если вспомнить Сана, который тоже являлся наемным убийцей, то сходство было очевидным.
Возможно, для Чонхо это была дорога в один конец, и он смирился с этим, поэтому прижатое к телу оружие не вселяло в его сердце страх.
— Ты знаешь, что я прав: принц на твоем корабле, — снова заговорил Чонхо, хотя с трудом мог даже дышать. Его решимость поражала и ужасала одновременно, и только в тот момент, когда он нашел взглядом Сонхва, стоящего позади юного шпиона, и уставился на него, Сонхва почувствовал, как тяжесть данной ситуации с силой обрушилась на него. — Вот, он прямо здесь.
Хонджун проследовал за взглядом Чонхо поверх собственного плеча, и Сонхва ощутил на себе жар его опасных глаз. И чем дольше он неподвижно стоял, пытаясь подобрать слова, чтобы сказать хоть что-нибудь, тем сильнее чувствовал, как этот могущественный и пронизывающий взор капитана плавит кожу на его костях.
Голос был слабым, тихим, неуверенным. Казалось, его губы и язык двигались сами по себе, без участия разума.
— Я не принц, — сумел сказать он, звуча даже более задушенно, чем их незваный гость.
Слова казались чужеродными, голос дрожал, лицо не выражало ни капли уверенности. Сам Сонхва не верил тому, что только что сказал.
— Нет, принц, я знаю Вас в лицо. Я видел Вас на протяжении многих лет, — на лице Чонхо по-прежнему не отражалось ни единой эмоции. — Ваше Высочество, Вам не удастся меня обмануть.
— Я не… я больше не связан с этим королевством никаким титулом, — Сонхва тяжело сглотнул, заставляя себя не смотреть ни на Хонджуна, ни на кого-либо из собравшейся вокруг команды. Он ощущал на себе их взгляды и почти слышал их безмолвные мысли.
Сонхва хотелось убежать.
Но он не мог. Он знал, что если развернется, сбежит и спрячется, то растеряет всякое уважение, а вот ненависть команды к нему продолжит расти и расти. Этот человек лишь напомнил им всем о принадлежности Сонхва, даже если это было в прошлом, даже если он больше не отождествлял себя с королевским титулом.
Сонхва был принцем. Не пиратом. Он никогда не сможет стать пиратом.
Сколько бы усилий он ни прикладывал, чтобы его руки стали шершавыми от мозолей при завязывании парусов и тело покрылось шрамами от войны или чтобы его дикция изменилась, как бы ни старался заслужить доверие команды, чтобы они начали смотреть на него как на брата — Сонхва всегда будет привязан к великолепным одеяниям, расшитым золотом, и короне, усыпанной драгоценными камнями.
— Вы исчезли, даже были объявлены мертвым в результате несчастного случая. Похороны длились неделю, всё королевство оплакивало потерю принца, — говорил Чонхо, пытаясь отдышаться, пока хватка Хонджуна становилась всё сильнее по мере его рассказа. — Но несколько человек знали наверняка, что Вы не умерли — это было очевидно, и они знали, что случилось на самом деле. Вы отказались от короны, Ваше Высочество?
— Что? — голос Сонхва дрогнул, глаза распахнулись. Он понял, к чему клонил юноша.
— Заявили ли Вы во всеуслышанье, что отказываетесь от короны и не желаете быть связанным с этим титулом?
Губы Сонхва сжались в тонкую линию, а руки — в кулаки. Прикованные к нему взгляды стали горячее, почти выжигая дыры в коже. Стыд от ответа был настолько ужасен, что он с трудом мог дышать.
Ему и не пришлось ничего говорить.
— По всей видимости, нет. Бросить корону на землю еще ничего не значит, сами знаете. Вы всё еще принц, — Чонхо говорил смело, но без малейшего намека на злобу. В его словах не было осуждения. — И будете принцем, пока не провозгласите, что отрекаетесь от права на престол и получение обещанных Вам богатств. Вы потеряете свой дом, Вы потеряете наследство, Вы потеряете гарантированные Вам безопасность и защиту. Вы станете никем, Ваш титул исчезнет, и Вы просто будете еще одним телом, населяющим землю.
— Молчать! — прокричал Хонджун, его трясло, и Сонхва был уверен, что в следующее мгновение капитан непременно кинет юношу в бурлящие под ними воды океана. — Назови хоть одну причину, почему я не должен выбросить тебя за борт! Поторопись, потому что мое терпение и милосердие уже на исходе!
Взгляд Чонхо вновь обратился к капитану, выражение лица приобрело еще большую решимость, когда он сам прижал оружие ближе к своей обнаженной коже.
Он играл с огнем. Буквально — Хонджун едва не пылал красно-синим пламенем.
— Потому что я знаю, кто охотится за вами, кто жаждет смерти принца. Многие желают вам зла, — его голос был уверенным, почти напористым, и наконец в его глазах промелькнула какая-то эмоция. Сонхва не видел выражения лица Хонджуна, но зато мог наблюдать, как скривился старший помощник. И, будто нанося последний удар, Чонхо заставил себя приподняться — его брови были сведены, мокрые волосы прилипли к лицу, прямо под челюстью проявился синяк — и заглянул в глаза Сонхва, как бы обезопасив себя еще на некоторое время. — Ваш отец не погиб, он и Ваш брат всё еще живы. Я знаю, что случилось с Вашим королевством.
Голова Сонхва будто находилась глубоко под водой — он едва заметил, как Хонджун бросил Чонхо на главную палубу и, наступив на него, прижал его щеку к деревянной поверхности. Он не давал ему пошевелиться, пока Сан связывал юношу, но даже после того, как тот закончил, капитан не отступил.
Весь мир вращался и одновременно замедлялся, а Сонхва не мог за ним угнаться. Он изо всех сил пытался осознать происходящее, слова Чонхо задели что-то в глубине его души, парализуя тело, пока мир вокруг двигался с непонятной скоростью.
Живот скрутило, голова пошла кругом, Сонхва не мог понять, дышит он или нет.
— Отведи его в мою каюту, — бросил Хонджун, глядя на Юнхо. — Свяжи покрепче и принеси мне кнут. Не дай ему освободиться.
Сонхва мог только наблюдать за тем, как старшему помощнику пришлось практически вытягивать Чонхо из-под ботинка Хонджуна и ставить его на ноги, не проявляя при этом ни капли сдержанности. Он расслышал, как капитан велел Сану присоединиться, а затем — тяжелые шаги наемного убийцы, следующего за старпомом, который тащил Чонхо за ворот рубашки.
Атмосфера была напряженной, и даже Уён не проронил ни слова. Его лицо было хмурым, челюсти крепко сжаты — он наблюдал за тем, как двое его товарищей волочат незваного гостя на его вероятную скорую гибель. Ёсан стоял в стороне, скрестив руки на груди и прислонившись к грот-мачте, предпочитая не мешать, и правильно делал. Даже Минги, расположившийся в дверном проёме, ведущем вниз под главную палубу, решил ничего не говорить; его темные глаза были скрыты капюшоном, от чего по телу Сонхва пробежали мурашки. Он охранял дверь, загородив ее своим сильным и недвижимым телом. Капитан повернулся к нему, и губы Минги шевельнулись, но Сонхва ничего не расслышал, потому что в голове был туман, но, кажется, он сказал, что на корабле всё чисто.
Сам капитан стоял неподвижно на том же самом месте, где всего несколько мгновений назад он прижимал голову Чонхо к палубе. Если бы погода была немного прохладнее, Сонхва был уверен, что смог бы увидеть пар, исходящий от тела Хонджуна.
Слишком скоро он повернулся лицом к Сонхва и увидел его потерянное, ошеломленное выражение — но взгляд капитана не смягчился.
— О чем задумался? — спросил он, сделав шаг ближе и убрав, наконец, кинжал обратно в ножны.
Сонхва же отступил назад.
— Ты убьешь его? — спросил он в ответ, удивившись тому, насколько ровно прозвучал собственный голос.
Что-то мелькнуло в глазах Хонджуна, но огонь до сих пор не угас.
— Не могу обещать, что не убью.
— Он сказал, что отец и брат всё еще живы, и он знает, что произошло в моем королевстве, — бросил Сонхва, пытаясь вернуть себе утраченные позиции. — Он говорил, что есть и другие люди, которые попытаются меня убить. Он знает то, чего не знаем мы, Хонджун.
На мгновение наступило молчание.
— В твоем королевстве?
Казалось, капитан услышал только это. Его губы были сжаты так плотно, что их почти не было видно. Сонхва не мог понять, что творилось в голове Хонджуна — его тело будто представляло собой непробиваемый барьер, который ничего не пропускал.
Сонхва слишком поздно осознал свою ошибку.
— Я не это имел в виду, ты же понимаешь, — единственное, что он сумел сказать. Мозг до сих пор пытался осмыслить всё, что произошло за последние несколько минут. Уровень адреналина в крови зашкаливал, тело потряхивало, а Хонджун смотрел на него с мрачным выражением лица.
— Вот как Вы теперь это называете, Ваше Высочество.
Сонхва растерялся, пытаясь придумать хоть какое-нибудь оправдание. Это был один из тех редких случаев, когда он действительно не мог подобрать слов и не знал, как поступить, когда Хонджун смотрел на него таким взглядом и разговаривал с ним подобным образом. Словно невидимая стена возникла между мыслями Сонхва и его языком — ничего не приходило на ум, и он мог только хлопать глазами, пытаясь убрать с них мутную пелену.
Он все же открыл рот, чтобы попытаться опровергнуть то, что по-прежнему считает королевство своим, сказать, что он не хочет им править и что отказывается от права на всё, что ему предложено, а затем спросить капитана, как он вообще посмел называть его этим титулом — но Хонджун перебил его, раздраженно выдохнув горячий воздух и намереваясь уйти.
— Жди здесь, — произнес он, стуча ботинками по деревянной поверхности палубы, — я вернусь с ответами.
Как бы странно это ни звучало, какую бы дыру ни оставило в груди Сонхва — интересно было, как Хонджун отбросил проявившиеся эмоции и свое настоящее отношение к нему. Это было похоже на минутную слабость: капитан впервые выразил свое искреннее недовольство Сонхва и его словами. Ему и раньше делали строгие выговоры, но то, что произошло сейчас, — совершенно другая ситуация.
Хонджун выглядел разочарованным.
Сонхва наблюдал за капитаном, который поднимался по ступенькам, чтобы разобраться с творящимся в его каюте беспределом. Его шаги были тяжелыми, тело — скованным, обремененным, подбородок почти прижался к груди, когда он вцепился в дверь, ведущую в свою комнату, и распахнул ее с непревзойденной яростью, а затем с ней же и захлопнул.
Наступила тишина.
Сонхва продолжал стоять, глядя на закрытую дверь, и дрожал. В голове эхом отдавался голос Хонджуна и белый шум, разум затуманился, желудок болезненно скрутило.
Нависшее над ним, подобно грозовой туче, предчувствие не предвещало ничего хорошего. Сонхва не был уверен, что случилось — но с тем, что на корабле неожиданно объявился таинственный юноша, который выдал им очень важную информацию, оно не имело ничего общего.
Пальцы рук и ног уже онемели, когда он наконец заставил себя пошевелиться и медленно подошел к ящику, стоявшему в передней части корабля, чтобы не слышать ничего, что бы ни происходило в капитанской каюте. Он чувствовал себя так, будто его обругали — и чувство это было намного более глубокое, чем то, к которому он привык.
Ему было абсолютно всё равно, когда Ёсан и Уён ушли с палубы; он их даже не видел. Сонхва видел мир только прямо перед собой, поэтому смотрел под ноги, опустив голову на руки, и пытался унять боль.
За ним кто-то охотился.
Со слов Чонхо выходило, что его преследовали несколько человек. Вероятно, группа наемников, может, человек десять или двадцать из одной организации. Или же сразу несколько групп. Узнать точнее было нельзя, если только Чонхо не проболтается, с чем, Сонхва полагал, у Хонджуна проблем не возникнет, и он выудит из юноши все возможные сведения.
Чонхо сказал, что был послан сюда убить его. Но кто знал, как долго он был здесь? И если он прятался, например, уже несколько дней, то почему до сих пор не сделал этого? Чего ждал? Намеревался ли вообще его убить?
В прошлом Сонхва уже имел дело с человеком, который преследовал его с целью убить, правда, то были лишь угрозы. Когда ему было около пятнадцати лет, один из помощников в замке получил загадочную угрозу с планом покушения на наследного принца. Никто не знал, откуда пришла та записка и стоило ли вообще усиливать охрану.
В то время его отец и мать не восприняли угрозу всерьез. Они объясняли это тем, что часто сталкиваются с подобными «нападениями», которые в действительности представляли собой лишь пустые слова. Тогда охрана нужна была им в другом месте, но они говорили, что если обнаружат какое-либо подтверждение настоящей угрозы безопасности наследного принца, то привлекут дополнительные силы.
В этом был смысл.
Королевские особы часто сталкивались с угрозами покушения, и если бы к каждому они относились со всей серьезностью, то ничего не смогли бы делать.
Пятнадцатилетний Сонхва был напуган в общей сложности неделю, а затем угроза просто вылетела у него из головы, и он вернулся к нормальному ходу жизни. В конце концов, это послание действительно оказалось лишь бессмысленной угрозой — после него ничего не последовало, а все слухи и сплетни утихли так же быстро, как и появились.
Оказывается — как узнал Сонхва годы спустя, когда уже абсолютно забыл обо всем этом инциденте — было проведено расследование, в ходе которого выяснилось, что угроза была не более чем глупой шуткой, которая превратилась во что-то большее и страшное лишь благодаря сплетням.
Так что на самом деле Сонхва никогда не был целью заказного убийства — он не встречался с людьми, которые желали бы ему смерти.
Конечно, кроме его отца и брата.
В принципе, пиратское нападение, совершенное на его королевство тем роковым утром, могло бы считаться попыткой покушения, особенно после того, как он услышал тот разговор в библиотеке. Но Сонхва решил, что, поскольку нападению подверглось всё королевство и сотни людей потеряли свои жизни, а он выжил, то это была скорее массовая резня, чем заказное убийство.
Странно было думать о том, что кто-то хочет его смерти. Он не понимал, что мог сделать такого, от чего кто-то — целая группа людей — ненавидел бы его так сильно. От этой мысли Сонхва тошнило, и раскачивание корабля взад-вперед на волнах никак не помогало.
Мало того, его отец и брат могли быть живы.
Королевство было буквально захоронено под собственными развалинами — было даже хуже, чем после того пиратского нападения. Они не нашли ни выживших, ни хотя бы тел. Похоже, прошло уже много времени. Раны, высеченные на земле, были древними и уже превратились в шрамы, но до сих пор продолжали ныть.
Сонхва до боли прикусил нижнюю губу, словно пытаясь выдавить из нее кровь. Он с трудом пытался успокоиться, но чем дольше думал обо всем этом, тем хуже становилось.
Мог ли он вообще доверять Чонхо? Говорил ли тот правду? Вероятность того, что таким способом он просто пытался выиграть время, была крайне велика — это был бы очень умно с его стороны. Сонхва знал, что Хонджун не убьет его, пока не выяснит каждую мельчайшую деталь. Чонхо оставалось лишь надеяться на то, что он сможет продержаться до тех пор, пока корабль не причалит за припасами, а затем сбежать после неудачного покушения.
Но что если Чонхо говорил правду? Какую выгоду мог получить этот юноша, рискуя жизнью, только для того, чтобы предупредить его о возможной опасности? Они были никем друг другу. Сонхва видел Чонхо впервые, они ведь не были друзьями, чтобы юноша мог испытывать такое желание спасти его от скорой гибели.
Это не имело никакого смысла.
— Сонхва.
От внезапного зова он подпрыгнул на месте, в глазах потемнело, и голова закружилась. Когда зрение вернулось и мир перестал вращаться, Сонхва увидел перед собой две фигуры. Они казались осторожными и внимательными, но не враждебными — а именно последнее он боялся обнаружить.
Это были Ёсан и Уён.
— Что такое? — спросил Сонхва, горло жгло от попытки заговорить.
— Выглядишь так, будто тебя сейчас стошнит, — ответил Ёсан, слегка сморщив нос.
Сонхва изо всех сил постарался сглотнуть.
— Не стошнит, не волнуйся, — но отвернулся от этих двоих, чтобы попытаться сосредоточиться на чем-нибудь неподвижном.
— Парнишка, похоже, знает тебя, — вклинился в разговор Уён, перейдя сразу к делу без лишних прелюдий. — А ты его знаешь?
— Нет, — пробормотал Сонхва.
И это была правда, он действительно не знал Чонхо. Но это не остановило его разум от мучительных попыток вспомнить: вдруг он видел его раньше и просто забыл? Сонхва встречал в своей жизни тысячи людей, так что такой исход был вполне возможен.
— Он ведь рассказал кое-что любопытное, — продолжил Уён и шагнул ближе. — Почему ты не отказался от короны?
Как всегда, прямолинейно.
И снова Сонхва не нашел, что ответить.
— Я не знаю, — прошептал он, едва заметно склонив голову от стыда.
— Есть другой ответ, и ты это знаешь, — надавил юный шпион. Сонхва думал, что его слова будут гневными и жестокими, но, к его удивлению, это было не так. Он не осмеливался поднять взгляд на двух пиратов, стоявших напротив, но все равно чувствовал на себе их взгляды, и они были не такими осуждающими, как он ожидал.
— Не знаю, — повторил он, грудь болезненно сжалась, воздуха стало не хватать.
Ёсан молчал, но Сонхва мог поклясться, что слышал, как громко стучит его сердце в напряженном воздухе. Даже сердце Уёна тяжело билось в своей клетке.
Корабль скрипел и стенал, качаясь на волнах. Время шло, тянулось часами, а может, это были лишь секунды — Сонхва не знал, сколько прошло с тех пор, как Хонджун захлопнул за собой дверь, скрыв дальнейшие разговоры от внешнего мира. Сонхва думал о том, что же происходило в каюте, гадал, какие ужасы там творились.
Капитан был человеком чести — но все еще человеком.
Ни Ёсан, ни Уён больше ничего не сказали, лишь стояли рядом, смотрели, дышали, будто это было единственным, что они могли делать. Сонхва размышлял о том, наблюдали ли они за ним, оценивая, ожидая, когда он сделает шаг, и надеялись ли, что их присутствие заставит его спрыгнуть с корабля в воду — или же просто чувствовали, что он висит на волоске и нуждается в какой-никакой поддержке.
И только когда перед ним показалась большая мрачная фигура, идущая тихими шагами, но оглушающая своей аурой, Сонхва наконец смог поднять взгляд и осознать происходящее.
— Капитан хочет видеть тебя, — коротко бросил Минги без малейшего намека на какие-либо эмоции в голосе и остановился рядом, возвышаясь.
Тело Сонхва двигалось само по себе, конечности были такими тяжелыми, словно их окунули в горящую смолу, которая прилипала ко всему, к чему он прикасался. Его огорченное лицо наверняка было даже бледнее, чем обычно; он бы, честно говоря, не удивился, если бы от напряжения на его лбу выступил тонкий слой пота, пока Минги вел его к капитанской каюте. И хоть это место было ему прекрасно знакомо, сейчас Сонхва ничего не мог поделать с ощущением, что никогда раньше здесь не был.
Он не знал, что скрывается за дверью. Не знал, что ждет его там и какие тайны окажутся раскрыты. Сонхва не знал, обнаружит ли он Чонхо мертвым.
Но одно Сонхва знал точно: ему необходимо взять себя в руки, если он сам хочет выбраться живым.
С того момента, как Минги с яростью ударил кулаком в дверь, до того, как она приоткрылась, только чтобы стрелок отворил ее полностью, Сонхва сделал всё возможное, чтобы собрать себя воедино. Он привык к этому — делал так постоянно, когда выполнял королевские обязанности и когда его ужасно отчитывал отец, после чего приходилось присутствовать на заседании кабинета министров, слушая обсуждения дипломатических дел.
Безэмоциональный, ничего не выражающий, он был не человеком — всего лишь каким-то непонятным инструментом в чужих руках.
Минги, не раздумывая, вошел первым, обхватил Сонхва рукой за плечо и втащил в комнату. Сонхва удивился, что Минги не остался с ним — как только он оказался в комнате, стрелок выскользнул за дверь и, не проронив ни слова, закрыл ее за собой.
Всё произошло слишком быстро — Сонхва думал, что Минги останется, но, очевидно, он не был приглашен на то, что должно здесь случиться. Всего пятеро человек станут свидетелями, что бы ни произошло.
И как только дверь захлопнулась, Сонхва почувствовал в воздухе тяжелый металлический запах. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что это было.
Казалось, будто его беспрерывно, каждую секунду бьют под дых. С каждой новой неприятной сценой Сонхва понимал, что не был к этому готов. Он стоял всего в паре сантиметров от двери и не мог отвести глаз от развернувшейся прямо перед ним трагедии.
Юнхо и Сан всё еще были здесь. Старпом стоял рядом с сидящим на стуле ассасином, вращающим между пальцев острый кинжал. Оружие было чистым, на нем не было крови. На лице Юнхо застыло странное выражение, и, опустив взгляд, Сонхва увидел, что в руке у него находился длинный кожаный кнут.
С него капала кровь, и даже ладонь старпома, в которой он его держал, была запачкана темной жидкостью. Его грудь тяжело вздымалась, словно он был изможден, а на лбу выступил пот.
Сонхва почувствовал, как у него подкосились колени, и наконец осмелился посмотреть на пол, где, он знал, лежал незваный гость. Это было ужасно — Сонхва быстро перевел взгляд в сторону, пока еще не потерял контроль над собственным телом, но эта сцена все равно отпечаталась в его сознании. Даже отведя взгляд, нахмурив брови и зажмурившись, он все еще мог видеть лежащего на животе Чонхо в темной рубашке, почти полностью разорванной на спине. От вида крови металлический запах стал еще сильнее.
Было очевидно, что Чонхо со всей жестокостью выпороли, но Сонхва оставалось лишь догадываться, сколько боли пришлось вытерпеть юноше до того, как кнут наконец разорвал его кожу.
Рубашка была пропитана кровью, ей же был залит деревянный пол. Кожа на месте ударов была красной, на ранах уже запеклась кровь. Сонхва не мог сказать, был ли Чонхо в сознании — юноша не двигался, казалось, даже не дышал. Сонхва мог только представить, насколько выносимой была эта боль: кнут, который Юнхо сжимал в руке, не был шуткой, он наносил страшные раны и использовался только для самых суровых наказаний.
Сонхва смотрел на то, как оружие качается из стороны в сторону, на то, как капли крови срываются и падают на пол, гипнотизируя.
Только когда Чонхо издал какое-то невнятное задушенное мычание, Сонхва по-настоящему осознал сложившуюся ситуацию. Только в этот момент он наконец увидел Хонджуна, сидящего на деревянном стуле у головы Чонхо. Как Сонхва мог не заметить прямо перед собой капитана? Скорее всего, он был слишком поражен тем, как сильно были изранены плечи и спина юноши.
Хонджун сидел на месте: привычного длинного пальто на нем не было, а вот рукава рубашки были закатаны выше локтей, кровь забрызгала предплечья, а пальцы выглядели так, будто он окунул их в какую-то красную, горячую, вязкую жидкость. В его глазах мерцал огонь зажженной свечи, и Сонхва смог разглядеть лицо капитана — щеки и нос, измазанные уже засохшей кровью, и даже немного лоб, который тот наморщил, глядя на неподвижное тело у своих ног.
Только тогда Сонхва понял: это был дело рук не Юнхо, а Хонджуна. Капитан порол Чонхо с такой силой на протяжении такого долгого времени, что разорвал кожу на спине ослабевшего юноши. Об этом говорило и количество крови на его руках, и преувеличенное для всей этой ситуации спокойствие. Скорее всего, он слишком устал и, отдав кнут Юнхо, сел на стул, чтобы повторить Чонхо вопрос, на который так и не получил ответа.
Когда Сонхва все-таки встретился взглядом с Хонджуном, ему пришлось напомнить себе, что рано или поздно это бы случилось. Рано или поздно он бы увидел пиратский гнев во всей красе, однажды он бы стал свидетелем того, какими жестокими они могут быть, сколько боли могут причинять, не испытывая при этом никаких угрызений совести. Когда-нибудь он бы увидел, почему они зовут себя пиратами, а не моряками. Даже несмотря на то, что экипаж, плывущий под флагом «Судьбы», отличался от большинства, они все равно оставались пиратами.
И Сонхва об этом знал. Хонджун предупреждал его о том, что, если безопасность команды окажется под угрозой, многие вещи предстанут перед ним в худшем свете. Сонхва знал и был согласен с этим, ведь это действительно имело смысл — но, стоя у ног Чонхо и глядя вниз на его изувеченную спину, видя покрытые кровью ладони и предплечья пиратского капитана, сидящего так, будто совершенное им действо его нисколько не беспокоило, Сонхва изо всех сил старался отогнать от себя эти мысли.
Он сам на это согласился.
— Он мертв? — не мог не спросить Сонхва, поскольку Чонхо не двигался и не издавал больше ни звука. Он заставил себя посмотреть Хонджуну в глаза. — Ты убил его?
— Почему ты так на меня смотришь? — спросил в ответ Хонджун, откинувшись на своем стуле. Его взгляд блуждал по фигуре Сонхва, словно пытался увидеть его насквозь, но не мог.
Сонхва сжал губы в тонкую линию и проигнорировал вопрос капитана.
— Ты убил его? — повторил он с нажимом. Он уже напрочь забыл о старшем помощнике и наемнике, которые находились в комнате. Они просто вылетели у него из головы, став слишком тихими.
Капитан нахмурил брови, но спустя несколько мгновений затянувшейся тишины покачал головой.
— Не-а, он еще жив.
— Ты получил, что хотел?
Хонджун прищурился и провел языком по нижней губе. Сонхва показалось, что капитан был слегка озадачен его вопросом, будто с трудом мог понять, расстроен Сонхва или нет. Напряжение в голосе Сонхва, конечно, не помогало, и он почти физически ощущал, как давили стены комнаты, когда он отказывался разрывать зрительный контакт с капитаном.
— Ага, получил.
— Тогда почему он лежит избитый почти до смерти на полу твоей спальни?
Капитан первым отвел взгляд, опустив его на Чонхо. Он молча рассматривал увечья, которые собственноручно нанес незваному гостю, и какая-то больная часть Сонхва желала увидеть хотя бы толику сожаления в его глазах. Но в них не было ни удивления, ни раскаяния, ни удовлетворения, ни гордости.
Хонджун, по всей видимости, решил не отвечать на его вопрос. Скрестив руки на груди, он тяжело вздохнул.
— Он сказал, что за тобой охотится группа наемников, большая, все наняты одним человеком. Их, может, пятнадцать, а может, и пятьдесят, я не разобрался, но они крайне опасны, — говорил Хонджун, наклонив голову так, что Сонхва смог лучше разглядеть его помрачневшее лицо в свете почти погасшей свечи. — Они гонятся за тобой вот уже несколько месяцев, выслеживают, наблюдают за поведением. Полагаю, тот человек, который напал на тебя и вручил записку с именем твоей госпожи, был одним из них.
— Несколько месяцев?
— Ага, они ошиваются в портах в ожидании, когда мы причалим, чтобы выяснить, куда отправимся дальше, — Хонджун сделал глубокий вдох, а затем щелкнул языком. — Парнишка утверждает, что они не станут атаковать, пока не придет время.
— Как… я имею в виду, как это вообще возможно? В таком случае, они должны выслеживать нас даже в море. Портов ведь много, слишком много, чтобы пытаться угадать случайным образом, — Сонхва тяжело сглотнул.
Хонджун наклонил голову набок.
— Я тоже об этом подумал, мы плывем слишком быстро, чтобы нас могли выследить. Он утверждает, что есть некто, кто очень хорошо тебя знает, и от этого человека наемники получают информацию о твоем возможном местоположении. Правда, говорит, что не знает, кто этот человек, и клянется, что это не он.
Сонхва почувствовал, как голова вновь опустела, разум затуманился. Его взгляд опять переместился на неподвижное тело Чонхо, и во рту стало слишком сухо, чтобы глотать.
В воздухе витал невысказанный вопрос. Хонджуну не нужно было произносить его вслух, чтобы Сонхва понял.
— Я не имею ни малейшего представления, кто это может быть. Здесь нет никого из тех, кого я знал в родном доме. Их, кажется, даже в живых уже нет, — прошептал он, изо всех сил пытаясь вспомнить хоть кого-нибудь. Мозг не поспевал за ходом событий, сердце билось в собственном темпе, но он действительно не мог ни о ком думать. — Я не был хорошо знаком ни с кем за пределами королевства, прошу прощения, но я действительно не знаю, кем может быть этот человек.
— Ничего страшного, — по какой-то причине Сонхва не верил словам капитана, — подумай об этом день или два. Уверен, что что-нибудь да придет тебе в голову. Но до тех пор, пока мы не узнаем, кто это, и не избавимся от них всех, мы будем молчать о нашем путешествии во время остановок в портах. Будем держать ухо востро. Парнишка сказал, что это самое «время» еще не пришло, но он не знает, когда оно наступит — это вполне может случиться завтра или через несколько дней.
— Ты веришь ему? — спросил Сонхва. — Думаешь, он говорит правду?
— Его ответы не менялись, как бы я ни старался выбить из него правду, — Хонджун тяжело вздохнул. — Он либо лжет обо всей этой неопределенности, либо действительно не знает. Он молод, так что, полагаю, главарь этой группировки не хотел, чтобы каждый наемник знал все детали. Их задача — убить тебя, и это все, что им нужно знать.
Сонхва кивнул и напрягся, но сделал всё, чтобы выдержать тяжелый взгляд.
— Значит, он все-таки наемный убийца? Он сказал, что его послали убить меня.
— Ага, — пробормотал Хонджун и, опустив руки на колени и наклонившись вперед, слегка покачал головой. — Он повторил это несколько раз. Он сказал остальным членам своей группы, что пойдет вперед, чтобы раздобыть больше информации, и пробрался на наш корабль. А потом рассказал мне, что намерения убить тебя у него нет, он отказался от этого. Мол, просто хотел тебя предупредить.
У Сонхва перехватило дыхание, в груди защемило.
Чувство вины.
— Ты в это веришь?
Челюсти Хонджуна сжались, вена на шее вздулась, когда он затаил дыхание. Он смотрел на Сонхва горящими глазами, в то время как свеча уже почти потухла.
— Пока рано говорить, — всё, что он ответил Сонхва, а затем повернулся к Юнхо, не издавшему ни звука за всё это время и даже не шелохнувшемуся. Сонхва задавался вопросом, осмеливался ли старпом вообще дышать, пока они с капитаном разговаривали. — Забирай Сана и оттащи юнца в камеру, закуй в цепи его руки и ноги. Если он вырвется, отвечать будете вы оба. И передай Ёсану навестить его прежде, чем он очнется. Я не хочу, чтобы он был там, когда парнишка придет в себя, ясно?
— Да, капитан.
Сонхва напряженно наблюдал за Саном, который поднялся со своего места и, засунув кинжал в ножны, присоединился к Юнхо. Они опустились на корточки, чтобы подхватить тело юноши, тихо рыча от тяжести мертвого груза. Сонхва мог сказать, что в Чонхо было много килограммов мышц, его сила казалась ужасающей, а если добавить к этому еще и массу обездвиженного тела — он мог только представить, как тяжело его было нести.
Он смотрел на то, как двое пиратов выносят тело Чонхо из капитанской каюты, оставляя за ним дорожку из капель крови. Они были не особо осторожны со своими движениями, и Сонхва мысленно был даже благодарен тому, что Чонхо был без сознания, потому что вряд ли бы тот смог вынести эту боль. Перед тем, как пираты покинули комнату, Сонхва мельком увидел окровавленный нос Чонхо. Кровь уже остановилась, свернулась, но на той стороне лица, которой юноша был прижат к деревянному полу, остались засохшие следы. Ее было так пугающе много, и Сонхва никак не мог отделаться от ощущения, что нос Чонхо был со всей силы сломан.
Никто не удосужился закрыть дверь. Сонхва стоял посреди комнаты и смотрел на залившие весь пол пятна крови.
— Он отказался рассказывать мне, откуда знает тебя. Сколько бы я ни спрашивал, сколько бы ни пытался получить от него ответ, каждый раз он отказывался говорить. Он одновременно скрытный и бестолковый, его тяжело читать. Он молод и, кажется, бездушен, и пока мы держим его на корабле, он представляет угрозу для всех нас, — грубый голос капитана разорвал молчание, заставив Сонхва вздрогнуть.
— Если бы он хотел убить меня, то уже бы это сделал. Подходящее время, не подходящее — если бы его в самом деле послали, чтобы совершить убийство, и если бы он действительно этого хотел, то я бы не стоял перед тобой сейчас, — тихо произнес Сонхва, с трудом отведя взгляд от потемневшего дерева под его ногами. — Я ему доверяю.
— Ты его не знаешь, он — наемный убийца.
— Он сказал, что пришел не для того, чтобы убить меня, а чтобы предупредить.
— Ты этого не знаешь!
Хонджун поразительно быстро вскочил со своего места, его раскатистый голос разнесся по всему кораблю. И не было никакого эха, кроме эха в сердце Сонхва. Он был ошеломлен и с трудом смог подавить потрясение на своем лице.
Если бы его разум был более ясным, Сонхва, возможно, смог бы разобраться в ситуации и понять, к чему клонит капитан и почему он так вспылил. Но в голове был сплошной туман, в котором невозможно было сориентироваться.
Сонхва не мог потушить пламя, вспыхнувшее в груди из-за вызова, брошенного капитаном. Он не мог рассуждать здраво, потому что тело захлестнула волна жгучего гнева, какого не было с тех самых пор, как он давным-давно повстречал Хонджуна в подземелье.
Он с силой сжал свои руки, но не двинулся с места. Капитан тоже не сделал ни шагу ближе, но его глаза пылали, стиснутые кулаки были покрыты чужой кровью, свидетельствуя о жестокости, вытеснившей собой рассудок.
— Ты не можешь этого знать, — повторил он, но, казалось, ярость в его голосе поутихла после того, как он увидел реакцию Сонхва. — Ты не видел того, что видел я. Ты не знаешь, на что способны убийцы и лжецы, не знаешь, как они умеют пудрить мозги своими речами.
— Ты не можешь утверждать, что я не знаю, о чем ты говоришь, — чуть ли не прошипел Сонхва капитану, и с каждой секундой жгучая дыра в его груди становилась всё глубже. — Ты не знаешь, что я видел, а что нет.
— Я точно знаю: ты не видел, к чему это может привести! — Хонджун резко сократил дистанцию между ними и ткнул окровавленным пальцем в грудь Сонхва. Его скорость почти пугала. — Я не позволю никому и ничему сломать тебя или уничтожить мою команду, как это произошло со мной! Мне плевать, считаешь ты, что я действительно о тебе забочусь, или нет — это не помешает мне уберечь тебя и остальных на этом корабле. Можешь ненавидеть меня, мне всё равно, но, по крайней мере, ты будешь жив!
Сонхва замер. Палец, впившийся в его грудь, вызывал беспокойство, но еще сильнее его вызывали слова капитана.
— Если ты предлагаешь убить Чонхо, который рискнул собственной жизнью, чтобы предупредить меня о группе наемников, о которой я даже не знал, и который не дал тебе ни малейшего повода убить его, кроме того, что укрылся на твоем корабле, то я буду вынужден встать у тебя на пути, — понизив голос, сказал Сонхва. — Он невиновен, пока его вина не доказана, и Вы прекрасно это знаете, капитан.
— Похоже, незнакомцу, которого послали срезать твою голову с плеч, ты доверяешь больше, чем мне.
Зрение Сонхва окрасилось в красный, но это был не тот красный, который возникал от злости. Этот красный был другим, темнее, сильнее, чем ярость. Цвет крови, цвет ошибки, цвет глубокой и мрачной потери, цвет скорби.
— Ты же знаешь, что это неправда, — произнес он сквозь стиснутые зубы.
Несколько секунд Хонджун стоял неподвижно, а потом оторвал палец от горящего тела Сонхва, и его рука безвольно повисла сбоку. Несколько секунд капитан молчал, но взгляд, которым он смотрел на Сонхва, говорил всё за него.
Напряжение спало, но не так, чтобы можно было выдохнуть и расслабиться. Оно разбилось, как разбивается зеркало от удара, рассыпаясь по полу на миллионы осколков, не оставляя и шанса собрать их воедино. Даже самые прекрасные зеркала, украшенные росписью, драгоценными камнями, дорогостоящими тканями, самые прочные из всех — и те могут разбиться за долю секунды, разрушившись навсегда.
Достаточно сказать всего слово.
— Неужели?
И это слово камнем осело в животе Сонхва. Ему не нравилось это чувство, от него хотелось убежать так далеко, как только было возможно. За ним скрывалась неуверенность — Хонджун задал этот вопрос, не показывая собственной слабости и уязвимости. Как бы Сонхва ни старался заглянуть в чужие глаза, его искренние эмоции были надежно спрятаны, и невозможно было узнать, о чем на самом деле думал капитан и что чувствовал.
Но сам вопрос был тяжелым. Слишком тяжелым.
Он вернул Сонхва к реальности, и краснота в его глазах только усилилась. Он не знал, что за предупреждение взывало к нему в его сердце, но из-за него он стал неуверенным в каждом своем действии. Сонхва не понимал, что произошло и почему он ничего не может прочесть. Он будто наткнулся на непреодолимую каменную стену, за которой невозможно было увидеть сломленного ребенка. В то же время его собственная кожа будто стала прозрачной, и все его эмоции, вся его незащищенная, уязвимая часть была подана на серебряном блюдечке заскучавшему капитану.
— Мне жаль, — сказал капитан. Трещина в напряженном воздухе разрослась еще больше, когда он первым отвел взгляд.
— Не извиняйся.
Сонхва не хотел, чтобы Хонджун просил у него прощения. Он хотел, чтобы тот говорил — он так отчаянно желал услышать, что тот может сказать. В кои-то веки ему показалось, что Хонджун был близок к тому, чтобы высказать свои мысли, свои эмоции, не думая о чужих. Капитан был природной стихией: его ярость, его защитные инстинкты накатывали подобно сильнейшему шторму, а затем исчезали с легкостью дуновения бриза.
И порой Сонхва задавался вопросом, куда испарялась эта злость. Гадал, куда девались такие чистые, необузданные эмоции и боль.
Они просто исчезали, как падающая звезда в ночном небе. Если бы Сонхва рассказал Хонджуну о том, что тот напоминает ему падающую звезду, пират, наверное, согласился бы. Правда, он наверняка бы не узнал, что Сонхва имеет в виду под падающей звездой — обломок камня, летящий на такой скорости, что сгорал, обреченный умереть в собственном пламени.
Если только Хонджун в самом деле этого не знал.
— Чонхо рассказал, кто желает мне смерти? — вопрос Сонхва прозвучал едва ли громче шепота. Он делал всё возможное, чтобы выглядеть не таким виноватым, каким себя чувствовал, но трудно было отделаться от ощущения, что он делает что-то неправильное или что его не слышат. — Я должен знать.
Хонджун повернулся, чтобы снова на него посмотреть, темные глаза были слегка прикрыты. Ему явно не хотелось отвечать, но он все равно кивнул и шагнул ближе. От его близкого присутствия у Сонхва перехватило дыхание: возникшая между ними скованность казалась возмутительной, и он не был уверен, действительно ли хочет узнать ответ на свой вопрос.
— Расскажи мне.
Взгляд капитана на секунду переместился вниз, но затем вернулся к Сонхва. Его губы приоткрылись и вновь закрылись, как если бы он был не в состоянии подобрать слова.
— Твой отец, — сказал он спустя несколько мгновений. — Это он хочет, чтобы тебя не стало.
Сонхва его не слышал. Он не слышал ничего. В ушах звенело, и это эхо не пропускало никаких звуков.
Но он умел читать по губам — научился за долгие годы попыток понять, о чем шепчутся старейшины и члены совета во время всяких заседаний в королевстве. Он знал, что сказал Хонджун, это было ясно как день, несмотря на грозовые раскаты в его сознании.
Отец.
Значит, он все-таки был жив. И его брат тоже — и даже после всего случившегося они продолжали его преследовать.
— Сонхва…
Голос Хонджуна раздался в голове тихим и жутким эхом. Но Сонхва не мог не обращать внимания на зов своего капитана, в каком бы потрясенном состоянии ни находился.
— Ты выглядишь так, будто сейчас упадешь в обморок, — снова заговорил тот, потянувшись окровавленными руками к Сонхва, словно хотел поддержать его или поймать, если вдруг его колени подкосятся, но не был уверен, может ли до него дотронуться. Пальцы Хонджуна потряхивало от волнения и неуверенности, и от этого у Сонхва в груди только сильнее жгло. Капитан никогда не боялся к нему прикасаться.
— Я тебе нужен? — спросил он осторожно. Взгляд больше не был затуманен гневом, наоборот, был внимательным и, как показалось Сонхва, обеспокоенным.
Его голос звучал так мягко, и хотя единственное, чего сейчас мог желать Сонхва — это чтобы капитан притянул его к себе и обнял так крепко, что он смог бы почувствовать его дыхание и услышать биение его сердца — он покачал головой и отвернулся.
Чем дальше он отходил от своего капитана, тем сильнее становилась головная боль. Он почти не чувствовал мягкости меха, укрывавшего постель капитана, когда сел на нее и позволил коленям наконец подогнуться.
— Нет, — громко ответил он, ощущая странный прилив сил, охвативший тело, — я хочу побыть один.
И вновь в комнате воцарилась тишина. Сонхва долгое время молчал, чувствуя на себе пристальный взгляд Хонджуна. Взгляд не обжигавший, не заставлявший чувствовать себя неуютно. Чем дольше Сонхва позволял капитану смотреть на себя, тем больше успокаивался, и, если бы Хонджун не двинулся прочь, нарушив тишину, Сонхва попросил бы его остаться с ним.
— Я понимаю, — сказал он, уже направляясь к двери. — Отдыхай столько, сколько нужно.
И в тот же миг ушел.
Дверь закрылась, и Сонхва остался совершенно один. В воздухе все еще стоял запах ржавчины, и образ избитого Чонхо, его изувеченного неподвижного тела предстал перед глазами. Сонхва все еще видел перед собой разорванную плоть, красную от ударов и крови спину юноши. Он до сих пор видел, как его тело то и дело дергалось, словно нервная система кричала от ужасной боли.
Сонхва мог представить юношу, лежащего на полу у ног капитана в луже собственной крови. Он видел, как зол был капитан, как был кровожаден. Он слышал где-то вдалеке, как с кнута, который держал Юнхо, капала кровь.
Он не мог справиться с тошнотворным чувством вины. Вины за многое, но в бреду Сонхва не мог вспомнить ни о чем. Он уходил так далеко в свои мысли, что терялся в них, а затем, пытаясь повторить попытку, получал тот же самый результат.
Слишком.
Всё это — слишком.
Сонхва не думал о времени и о том, как долго просидел на чужой кровати, на простынях которой виднелись капли крови, пока почти незаметно не открылась дверь и он не вернулся из своих мыслей, в которые погрузился, глядя на темное пятно.
Он поднял глаза и увидел за капитанским столом Сана. Тот искал что-то, а когда нашел, сунул себе в карман. Сонхва наблюдал за тем, как легко и быстро двигался мужчина, каждое его движение было просчитано и обдумано; он, казалось, не делал ничего лишнего. Сан ничего не говорил, а Сонхва не смог удержаться и бросил взгляд на большой шрам на его шее. Конечно, это была старая рана, но Сонхва мог только представить, насколько серьезной она была раньше.
Было ли это жестокое ранение? След от ножа или от задевшей кожу пули? А может, от ветки дерева? Или он убегал и случайно во что-то врезался?
Сонхва замечал, как Сан всегда старался прикрыть шрам воротником рубашки, и решил, что с такой раной могут быть связаны только самые тяжелые воспоминания.
За своими размышлениями Сонхва не заметил, как Сан остановился прямо перед ним. Он был всего в нескольких шагах от него, но стоял уверенно, гордо расправив плечи и высоко задрав подбородок. Устремленный на Сонхва взгляд был мрачным, но заинтересованным. Его присутствие всегда пугало и будет пугать Сонхва, и чем дольше Сан смотрел на него, тем сильнее окутывавшие комнату тени подчеркивали его скулы, делая лицо еще более утонченным, давая действительно смертоносное определение слову «красивый».
Сонхва не думал, что Сан собирался что-либо говорить, поэтому удивился, когда ассасин сделал шаг вперед.
— Капитан никогда не пытал никого так нещадно ради одного из нас, — сказал он с легкой хрипотцой в голосе.
Губы Сонхва разомкнулись, и Сан слегка склонил голову, а затем развернулся на пятках и вышел, не произнеся больше ни слова. Тяжелая аура покинула комнату вместе с убийцей, но оставила после себя пугающее чувство, с которым Сонхва справиться не смог.
Он сидел, сцепив руки в кулаки на бедрах, а слова Сана снова и снова повторялись в голове, словно были выжжены на подкорке. Они звучали эхом в ушах, вторя бешено колотящемуся сердцу, и от этой непреодолимой силы подступили слезы, грозясь хлынуть из глаз вместе со злостью и другими горячими эмоциями, охватившими тело.
Возможно, Сонхва достиг своего предела, когда упал на кровать Хонджуна и, уткнувшись лицом в одну из пуховых подушек, сделал глубокий вдох, пытаясь почувствовать запах своего капитана. Его почти не было слышно, но если очень постараться, то можно было уловить легчайший намек на его аромат. Сонхва был поражен тем, как сильно это помогало ему успокоиться.
Но когда Сонхва готов был поклясться, что услышал вдалеке тихую мелодию флейты, он больше не смог сдерживать навернувшиеся слезы. Зло и одновременно растерянно Сонхва еще глубже уткнулся лицом в подушку капитана, тело била крупная дрожь, пока он выплескивал все, что накопилось, в своих слезах.
Примечания:
НУ ЧТО НУ КАК ВАМ
я в восторге, в слезах, в соплях — во всём сразу
ссора сонджунов просто 10/10, мое отношение к каждому из них менялось от ААА НУ ЧТО ТЫ ЗА ТУПИЦА до НУ ЛАДНО ОПРАВДАН, хотя я все равно считаю, что сонхва куда больший дурашка, чем хонджун
хонджун по сути делает то, что должен — защищает свою команду от любой возможной угрозы, а в данном конкретном случае защищает своего ВОЗЛЮБЛЕННОГО, а это же сразу +100 к агрессии, неудивительно, что чонхо так досталось
а сонхва такой уу он психанул на меня он больше меня не любит(( я очень хочу узнать, каким будет их следующее взаимодействие и следующий диалог
ЧОНХО МОЙ МЕДВЕЖУТКА я не могу
свидетельница не даст соврать — я буквально СКУЛИЛА от его отношения к сонхва, как трепетно его... любит??? хз можно ли употреблять это слово но это же очевидно что он его любит не знаю
еще пару моментов очень интересных мне показалось
ВО ПЕРВЫХ чонхо такой сперва "кинуть корону об землю не значит от нее отречься" УМОЛЯЮ неужели он это видел?? неужели он следил за сонджунами когда они сбегали и миловались на краю утеса? тем более в розе еще прям упоминание было якобы кто-то мог за ними следить и подслушивать ЕСЛИ ЭТО ТАК то я буду верещать от кринжа
ВО ВТОРЫХ почему сонхва сперва подумал что это юнхо бил чонхо?? почему юнхо там стало так плохо? я надеюсь это будет дальше как-нибудь упоминаться, я вообще очень жду раскрытия юнхо
приглашаю в комментарии для обсуждения и не забывайте тыкать "жду проду"!!! чмок в пупок