✧ 🌉 ✧
Ему и правда становится всё равно куда. Хоть в «Калифорнийский берег», хоть в Преисподнюю — все и так кажется слишком нереальным, будто он спит прямо сейчас, в этот самый момент, давайте тогда уже доводить всё до абсурда на максимум. Ехать предстояло всего десять минут, но это были самые долгие десять минут в его жизни, начиная с момента, когда он шёл за Хваном, вперившись взглядом в его спину и видя на ней руки Минхо под ощущение, что, мать твою, у него не получилось стереть себе память, просто не вышло, хотя он думал, что забыл обо всем, а внутри новыми трещинами покрывается собранная из осколков и склеенная душа. Как же его хотелось ненавидеть! Но… Феликс больше ненавидел себя — за самообман, за глупые детские мечты и надежды непонятно на что, за то, что многие годы закрывал глаза на правду и реальное положение вещей, позволяя событиям и ситуациям случаться, за то, что находил оправдания любым поступкам. Слепая вера, наивность и доброта сыграли с ним злую шутку однажды, а теперь всё это до сих пор имеет последствия и его психику. Приходится смотреть в окно, отвернувшись от своего… бывшего друга?.. чтобы в поле зрения оказались лишь тёмные улицы с мелькающими фонарями, случайными людьми и опускающейся на город дымкой, пока ещё не полноценным туманом. Однако, нутро не проведешь, ибо всем телом он чувствовал, что Хван сидит буквально в полуметре от него и, о, боже, надеяться, что не пялится виноватыми глазами, потому что пускай засунет себе этот взгляд куда подальше. Хёнджин же и правда приклеивается взглядом к хрупкой фигуре парня, не смея противиться такой редкой и скорее всего последней в его жизни возможности запечатлеть его образ перед своими глазами. Ему бесконечно жаль, и он так ненавидит себя за то, что испортил это солнце, что своими руками измордовал и потушил его — отлично же он отплатил этому созданию за годы слепого обожания и тепла, что получал, приезжая сюда и принимая всё, как должное. Он окончательно и бесповоротно осознал это лишь сейчас, увидев этого нового, незнакомого ему повзрослевшего Феликса, который едва ли напоминал того самого мальчика, которому когда-то давным-давно, как будто в прошлой жизни, покупал сладости и учил рисовать… «Если бы я только мог вернуть твой былой свет, я бы постарался, честно. Я бы купил тебе всю сахарную вату в луна-парке и укрыл ей, как одеялом, лишь бы снова увидеть твою улыбку…» Чонин, занявший переднее пассажирское сидение, был абсолютно беспристрастен внешне, но внутренне понимал, что на нём лежит огромная ответственность за контакты между этими двумя, ибо ни о каком взаимопонимании между ними сейчас буквально и речи не идёт, и пусть откровенно влезать во все это противопоказано, ему придется быть посредником не только между живыми и мёртвыми, но также и между живыми и живыми, давно не родными, но так и не ставшими чужими. В такси душно, несмотря на ноябрьскую прохладу за окнами автомобиля, а тишину можно резать ножом. Они не говорят и сохраняют все мыслимые и немыслимые дистанции, но Хёнджин соврал бы, если бы сказал, что хочет их сохранять. Нет, не хочет, никогда не хотел. Это и было его ошибкой. Избегая привязанностей сам, он привязал Феликса к себе и сделал с ним то, что в итоге сделало его таким. Кто он после этого? Им обязательно нужно будет поговорить. Ему повезло, что Феликс вообще согласился поехать с ним, а не послал сразу же, сбежав без возможности найти его ещё раз… Автомобиль останавливается на обочине, не удосуживаясь припарковаться как следует — водитель торопится, ибо даже он прочувствовал эту гнетущую атмосферу на своей шкуре, пока они ехали. Его можно понять. Двери хлопают, выпуская парней наружу и свет бледно-оранжевого неона с вывески бьет сразу в три пары глаз, что смотрят на неё в смеси самых разнообразных эмоций. Первым спохватывается Феликс, что отводит взгляд, сглатывая и устало потирая лицо. Он не был здесь с того самого дня и не мог вернуться, хотя порой до жути хотел. Он снова здесь. И пока старается запереть боль внутри, ощущая, как она уже начинает давить на стенки всевозможных органов изнутри. Хёнджин ведёт парней за собой на второй этаж, где Чонин неосмотрительно едва ли не падает, запнувшись о ту самую ступеньку, громко ойкнув и привлекая внимание парней, что чисто по привычке не обращали на неё внимание, переступая на автомате и на автомате же переглянувшись от этого факта. Взгляды они отвели так быстро, как только могли. Чонин это заметил. Ключ проворачивается в двери, впуская в тёмное помещение всех троих, ожидающих какого-то невнятного и тяжелого разговора. Пока Хёнджин включает свет настольных ламп, чтобы оставить освещение приглушенным, Чонин усаживается на кровати Минхо и Джисона под пристальным вниманием Феликса, который не знает куда себя деть, потому что его внутренне трясёт от нахождения здесь. Потом он всё же плюёт и садится на своё место на своей кровати — поближе к окну, подальше от них. Это действие не укрывается от Хвана, который решает занять кресло у телевизора, ибо если он сейчас подойдет ближе, то спровоцирует его на какую-нибудь защитную реакцию, а их целью все-таки было рассказать Феликсу о том, ради чего они здесь. — Я мысли читать не умею, — нервно комментирует сложившуюся ситуацию и затянувшееся неуютное молчание Феликс. — Говори, откуда ты знаешь, что Минхо мёртв, если тебя здесь не было, кто он — он кивает в сторону Чонина, — и какого хрена ты снова здесь? — Это Айен, мы учимся в одном универе. Он нашёл меня, когда… — Хёнджин пытается понять, как рассказать Феликсу всё то, что он и сам еле осилил, узнав. Поначалу ему захотелось сказать Айену, чтобы он объяснил всё младшему сам, но понял, что и так слишком много раз перекладывал с себя ответственность, так что тяжело вздыхает и собирается с мыслями. — Когда Минхо связался с ним и попросил кое-что передать нам. Обоим. Тебе и мне. Феликс непонимающе хмурится, уже начиная злиться на то, что конкретикой пока даже близко не пахнет. — Айен — медиум. Он умеет вступать в контакты с духами умерших, — наблюдая как меняется лицо Феликса, принимая скептическое выражение, он торопится объясниться. — Я понимаю, что это звучит как бред, я тоже сначала не поверил, но он рассказал о нашей дружбе всё, что знал Минхо. Они общались. Минхо рассказал ему, что умер. Он покончил с собой год назад, сбросился с моста… — Какая крутая и душещипательная история. Долго сочиняли? — Феликс встает с кровати в порыве. Если его в ближайшие пару минут не убедят что это не хорошо срежиссированная жестокая шутка, он свалит отсюда в надежде, что в процессе вообще проснётся и будет жить дальше, забыв этот ёбаный вечер, как и всё до него. — Я не лгу тебе. Зачем о таком вообще лгать? — Хёнджин виновато заламывает брови. — Даже если всё так как ты говоришь, то зачем ты здесь? Просто прилетел сообщить такую новость в лицо, по старой дружбе? — он скрещивает руки на груди, снова защищаясь. — Твой друг был тебе дорог? — подаёт голос Чонин, стараясь звучать спокойно, чтобы расположить к себе Феликса. Однако, к удивлению самого же брюнета, этот парень вызывает в нём доверия сейчас даже больше, чем Хван. — Да, был, — отвечает Ли, готовый его слушать. — Когда-то, — «До того, как переспал с моей вымученной первой любовью, когда его собственная сгорела в пожаре». Мысль о Джисоне неожиданно бьет Феликса под дых, заставляя впервые за вечер почувствовать реальность такой, какая она есть — всё это и правда происходит. Хани нет. Минхо нет. А он с Хёнджином снова здесь. Хёнджин здесь… Больно. На него больно смотреть. Чем прекраснее он становится, тем больнее. — Выслушай меня пожалуйста, — просит Чонин, и Феликс решает вернуться на кровать, снова усевшись на неё и стараясь не смотреть на Хвана. — Минхо нашёл меня, когда не смог связаться с вами обоими. Это вышло совершенно случайно. Он заперт в пространстве между мирами и не может обрести покой. Так бывает, когда на земле тебя держат незавершённые дела и нерешённые вопросы. Он не знает, какие именно, но исходя из того, что я знаю о вашей дружбе, его гложет, что вы расстались в ссоре… — Расскажи мне что-нибудь такое, что знал только Минхо, — просит Феликс нервно вздыхая. — Так, чтобы он не слышал, — он не глядя кивает в сторону. Хёнджин опускает взгляд на ковер. Чонин встаёт, подходит к брюнету и что-то шепчет тому на ухо. Лицо Феликса поначалу непроницаемо, а затем взгляд стекленеет и глаза закрываются. За этим следует тяжелый вздох с подкатывающей истерикой. Феликс открывает глаза и встречается взглядом с Хваном. — Его и правда больше нет?.. — тихо спрашивает он. Голос начинает предательски хрипеть. Хёнджин утвердительно кивает. — И в эти два года вы даже не общались, не виделись? — снова кивок. — После… — Да. — Блядь… — сдавленно шипит Феликс, начиная дышать глубоко и часто в попытке совладать с собой. Он жмурится изо всех сил, но к глазам всё равно подступают слёзы и становится невыносимо тяжело от окончательного и бесповоротного осознания. — Я… Сука, господи… — он хватает себя рукой за лицо и понимает, что его вот-вот пробьёт на рыдания. — Я скоро вернусь, дайте мне время, я сейчас… — он вскакивает с кровати и вылетает за дверь. Где-то на площадке перед первым этажом рядом с лестницей был торговый автомат с едой. Ноги сами понесли его в знакомом направлении, где он собирался сейчас купить хотя бы чипсы или шоколадный батончик, на крайний случай лимонную газировку, лишь бы что-нибудь, лишь бы сделать хоть какое-то привычное повседневное действие, способное отвлечь и переключить его эмоциональное состояние. Феликс бежит, цепляясь взглядом за детали окружающей обстановки, отмечая, что ничего не изменилось, что это место и правда застыло во времени и пространстве, как тогда в августе, снова окутываемое густым туманом, отрезающим его от остального мира. Здесь всё, как и прежде и это так сильно сбивает с толку, так сильно навевает давно забытые, убитые и закопанные чувства, что он в себе травил столько времени. Всё ещё наивному сердцу кажется, что всё как раньше, оно будто специально думает о том, что все его друзья снова вместе и ждут в комнате наверху, когда он купит бутылку газировки, вернётся к ним и они снова всю ночь будут смотреть фильмы, обнимаясь и подкалывая друг друга… Сердцу приходится принудительно объяснять, что нет, всё не так, что всё очень и очень ужасно, что всё разломано в щепки, нет больше ни друзей, ни дружбы, ни надежд на лучшее, ничего больше нет. И ничего больше не будет. Чонин с легким укором смотрит на Хвана, что так просто отпустил Феликса — они оба осознавали, что парню сейчас будет очень тяжело морально, возможно даже хуже, чем в прошлый раз, в 2016-м… — Беги за ним, идиот, — бросает Чонин, потому что без посторонней помощи Хван не догадывается, что в этот самый момент должен быть с ним рядом. Просто рядом, без каких-либо ярлыков. Потому что всё это время Феликс и так был один, и он в этом виноват. Одного из них одиночество уже сломало… Хван нерешительно поднимается с кресла, а затем всё же выходит за дверь, скрываясь за пределами номера. Чонин сидит с минуту с закрытыми глазами, массируя виски от переизбытка чувств этих двоих, что заражающе действует на него самого, до дерущих горло чужих слёз. Минхо появляется рядом с ним и это незримое присутствие Ян ощущает, даже не открывая глаза. — Мне передать им что-нибудь от тебя? — он поднимает взгляд на Минхо, что отрицательно качает головой, мол, не сейчас. Пока не стоит. — Сам поприсутствовать не хочешь? — Чонин намекает ему подглядеть за друзьями и снова получает отрицательный кивок. Минхо не хочет вмешиваться. По крайней мере пока. Он тоже чувствует себя виноватым до сих пор. Чонин решает вернуться в свой номер, потому что дальше у них явно последует что-то очень глубоко личное, при чём его присутствие на сегодня более не понадобится. Хёнджин медленно и тихо спускается по лестнице в тот момент, когда Феликс пытается дрожащими руками протолкнуть в автомат монетки и роняет их на бетонный пол. Они рассыпаются кучкой, звонко стукаясь друг о друга и это становится последней каплей — он больше не может сдерживать себя. Брюнет утыкается в автомат лбом, начиная содрогаться в плаче и со всей силы бьет кулаком по стеклу рядом с собой — вероятно, там останется трещина. Феликсу больно. По-настоящему больно от этой потери, которую, он уверен, он прочувствует ещё сильнее по прошествии времени и это будет медленно убивать его изнутри. Ведь Минхо… Лучше бы они ненавидели друг друга всю оставшуюся жизнь до гробовой доски, но он был бы при этом жив. — Эй, Феликс, последний спрайт мой! Он слышит голос Минхо здесь, будто он раздается изнутри. Та кладовка в черепной коробке, в которой под замком хранились воспоминания, распахивается настежь, выпуская их наружу десятками обрывочных моментов. — Фе-е-еликс! Давай быстрее, чего ты там копаешься, мы без тебя фильм смотреть начнём! — голос со второго этажа в июле 2016го. — Как ты? — спрашивает Минхо в августе 2014го, после того, как тот навернулся со скейта и стал прихрамывать, никому не сказав, что сильно расцарапал колено, пряча ссадину под шортами. — Зачем ты мне врёшь? Я же вижу, что тебе больно! Нужно обработать рану! — Мы с Хани накупили пудингов! — смеётся Минхо в июне 2015го. — Конечно же только мне, я с вами делиться не собираюсь! Смех Минхо застывает в воздухе, звучит из воспоминаний таким звонким, что кажется реальным, и от этого становится ещё более горько. Слёзы сами текут по щекам без остановки, взять себя в руки упорно не получается. Он едва ли смог пережить смерть Джисона, но Минхо… Минхо был его самым первым и долгое время единственным другом. Минхо заботился о нём, приглядывал, оберегал, да блядь, он был его семьей, буквально старшим братом!.. Теперь уже поздно думать о том, что они могли бы поговорить, о том, что Феликс не дал ему ни единого шанса объясниться, просто исчезнув и вычеркнув его из своей жизни. И Хван тоже… Они бросили его одного, сразу после того, как не стало единственного человека, которого он так сильно любил. В какое же дерьмо всё превратилось в одночасье. Они виноваты в его смерти, они оба виноваты и это уже никак не исправить. — Феликс… — над ухом звучит голос из воспоминаний, но в отличие от голоса Минхо он звучит в реальности, и он так до боли знаком, он так близок, что хочется в этот же самый момент, чтобы его просто никогда не существовало, потому что спустя столько времени он всё ещё самый тёплый и родной… — Что? — с надрывом спрашивает младший, отнимая заплаканное лицо от стекла автомата. — Ну что? Что ты хочешь мне сказать? Что тебе жаль? Что тебе… Я не знаю даже, — он трёт глазные яблоки пальцами и отнимая руки от лица позволяет глазам гореть. Этот взгляд обжигает Хвана на расстоянии. Ему хочется приблизиться, так отчаянно хочется успокоить его, но… — Если бы не ты, этого всего может вообще бы не произошло, блядь! Зачем ты вообще однажды появился в Сан-Франциско?!.. — он практически срывается на крик. Хёнджин молча виновато слушает всё, что у Феликса накопилось к нему, понимая, что этот поток будет долгим. Он готов слушать, как бы ему сейчас не хотелось убежать отсюда, чтобы переждать этот шторм. — Пожалуйста, давай вернёмся в номер и поговорим? — у Хвана вид побитой собаки и это злит ещё больше. Можно подумать он осознает насколько дерьмово поступал и что наделал. Буквально каждое его действие — совершённое и не совершённое — отражалось на жизни Феликса и имело последствия, идущие далеко вперёд. В том числе то, что происходит сейчас. — И что ты мне скажешь там, чего я не могу услышать здесь? Осуждения общества боишься? Что кто-то не дай бог подумает, что ты налажал в этой жизни по-крупному? Что из-за тебя в нескольких жизнях сразу всё пошло под откос?! — Феликс распыляется. Слёзы душат его и заставляют плеваться ядом, как бы тот внутренний милый мальчик, которым он был раньше, не просил его перестать нападать прямо на улице человека, что так сильно дорог ему до сих пор. Этому мальчику Феликс порой хотел залепить смачную оплеуху, чтобы пришёл в себя и повзрослел уже наконец. — Феликс, прошу тебя… — Хван и правда просит. Смотрит самыми виноватыми в мире глазами. Осознает. Осознает ли? Из окна ближайшей к ним комнаты выглядывает недовольное лицо какого-то пропойца, что сверлит парней недовольным взглядом: — Валите нахрен отсюда, мудозвоны малолетние! Вы время видели вообще? Я сейчас полицию вызову! Феликс шмыгает носом и молча отправляется обратно на лестницу, давая понять, что идёт на уступки и готов слушать, но не обещает хороших исходов. Хёнджин идёт за ним следом, радуясь, что буря не разверзнется на улице. Быть может в стенах некогда родной им комнаты ему спустя время и вовсе станет легче. В номере Феликс усаживается на второе кресло, упираясь руками в колени и нервно потирая их. Затем, пока Хван прикрывает дверь, откидывается на спинку и закрывает лицо руками. — Ему кажется, что больше всего его держит именно то, что он сделал больно тебе и вы так и не помирились. Причинять тебе боль — последнее, что он хотел бы в этой жизни, — начинает Хёнджин, присаживаясь на край их с Феликсом кровати. — Я здесь только потому, что без меня он бы не смог выйти с тобой на контакт. Феликс отнимает руки от лица и уставляется на него свирепым взглядом покрасневших от слёз глаз. — Ах, только поэтому? Тогда, конечно же, ясно… — он с досадой всплескивает руками. Ну конечно. После того как сбежал отсюда, он не планировал возвращаться никогда. Это так в стиле Хёнджина — сначала дарить самые светлые надежды, а затем их же изящно крошить в пыль, перетирая между длинных пальцев, даже не потрудившись подумать о том, что наделал. Хёнджин понимает, что ляпнул что-то не то, когда Феликс вскакивает с кресла и принимается ходить взад и вперёд. Когда он проходит мимо Хвана, тот пытается протянуть руку и поймать его, но брюнет болезненно отшатывается: — Не трогай меня, — звучит как пощёчина. — Иначе я тебя ударю, клянусь, — он говорит с тихой яростью, но глаза его совершенно точно твердят обратное. Возможно, будь ситуация менее остроугольной, он бы дал себя обнять и успокоить?.. — Феликс, я не это имел ввиду… Я говорю о том, что просто пытаюсь помочь и сделать хоть что-то хорошее, — Хёнджин одёргивает руку. Он сам не успел подумать о том, что тянется к брюнету, это было автоматическое действие, о котором он даже не задумался. — Знаешь, в чём твоя проблема, Хёнджин? — впервые за вечер Феликс называет его по имени и голос его в этот момент дрожит, а у самого парня с розовыми волосами внутри что-то щемит. — В том, что ты либо самая бесчувственная скотина в мире, либо беспросветно тупой кретин. Ты вообще когда-нибудь задумывался о том, что делаешь? Потому что даже когда ты, казалось бы, стараешься сделать хорошее, ты всё портишь. Своим ёбаным эгоизмом, — Феликс решает смотреть ему прямо в глаза, как бы это не было больно. — Ты, блядь, вообще понятия не имеешь, что ты наделал своими благими намерениями. Мне нужно было потерять к чертям собачьим всё, что мне дорого, чтобы осознать это. У всех ёбаных поступков есть ёбаные последствия, — выплевывает он напоследок и снова возвращается в кресло, отворачиваясь в сторону и стараясь остановить усилием воли поток слёз, особенно когда смотрит на выгоревший портрет улыбающегося Джисона, что Хёнджин нарисовал тремя годами ранее, висевший около двери в ванную. — Я понимаю, на что ты злишься. Нет, я правда понимаю. Но я никогда никому не хотел причинять вреда. Вы всё это время были мне самыми близкими людьми, и я был самым счастливым человеком, когда приезжал сюда, но… — Но слал нахуй все привязанности, потому что папочка так наставил и потому что так правильно, — едко бросает Феликс, снова поворачиваясь в его сторону. — И потому что жил моментом, конечно же. У тебя этих моментов дохуя было. Моменты — это роскошь. Это ты мог жить здесь одной жизнью, как ты говоришь, наслаждаясь моментом, а потом улетать в свою блядскую Корею и продолжать жить там другой жизнью. У нас такой роскоши не было, Хёнджин. Ни у кого из нас. Всякий раз, когда ты уезжал, мы не знали, вернёшься ли ты, блядь, ждать ли тебя, надеяться ли снова тебя увидеть, потому что без тебя всё было будто каким-то незаконченным… Феликс вытирает слёзы пальцами. Подумать только — прошло столько времени, а ему всё ещё не насрать на парня, что сидит в полутора метрах на кровати, на которой они когда-то обнимались тепло и не по-дружески близко. Когда Феликс только начинал открывать в себе свои наклонности, привязанности и чувства. Когда осознал окончательно, что влюбился впервые в жизни, но человеку, поселившемуся в своём сердце, и даром не нужен. Вернее, нужен, даже очень, но по определенным месяцам в году, пока есть возможность видеться. Это же так удобно — встречаться и трахаться в Сеуле с левыми парнями, а приезжая сюда получать заботу, поддержку и невысказанную любовь, блядь. — Просто в отличие от вас я изначально понимал, что жизнь может повернуться задницей в совершенно любой момент, Феликс, поэтому не питал ложных надежд, стараясь просто правда брать от неё всё, пока можно, — Хёнджин буравит взглядом красивые бледные колени в прорезях джинс и корит себя за все мысли о том, чтобы ещё хоть раз заставить Феликса плакать, потому что он такой мудак. — Меня тоже никто из вас никогда не пытался понять. Ты думаешь мне не было больно расставаться? Феликс молчит, кусая губы. — Я отца каждый год с опаской спрашивал, отпустит ли он меня в Сан-Франциско на лето или же отправит в какое-нибудь закрытое учебное заведение, чтобы я там вообще света белого не видел. Он угрожал подобными возможностями. А мама несколько раз порывалась переехать ещё с 2013го. Я буквально понятия не имел, что меня ждёт завтра, не говоря уже про следующий год! — Хёнджин тоже срывается. Все его друзья по крайней мере были рядом и вместе, могли поддерживать друг друга и встречаться, когда захотят. У него же было только неполное лето с ними и страх не увидеться в следующем году. Феликс понимал бы его, если бы он и правда держал дистанции и вопреки тому, как сильно противился привязанностям, не привязывал к себе в ответ. Не привязываться — вполне здравая мысль в его ситуации, да, и правда. Но играть с чувствами других — нет… Феликсу ещё много хотелось ему высказать, но он устал и осознавал, что в этом нет так уж много смысла, поэтому просто замолчал и наконец почувствовал себя на сотые доли процента легче, если это можно так назвать. — Мы оба его бросили… — очень тихо произносит брюнет, обхватывая себя руками и наконец чувствуя на себе всю тяжесть вины. Они должны были быть все вместе, но случилось некоторое дерьмо. Просто случилось. Мерзко и неправильно, оборвав всё. В конце концов он мог хотя бы попытаться простить Минхо, просто хотя бы потому, что ближе старшего на тот момент у него никого не было, как и до, и после. И со временем, набираясь жизненного опыта, на все ситуации, случающиеся в жизни, ты начинаешь смотреть под совершенно другими углами. Возможно, он бы понял их с Хваном проступок сейчас. С не меньшей болью, но понял. Но два года назад они просто разбили его, и он так и не смог этого простить. Так просто вышло… — Нам нужно завтра найти и навестить его могилу. Попросить прощения… — слова Феликсу даются тяжело, но ради Минхо он сейчас даже готов засунуть свои обиды в задницу и пойти на непродолжительное сближение с Хёнджином, забив на то, какой он мудак. На какое-то время. — Я тоже об этом подумал, — мнётся Хёнджин, но радуется, что младший наконец успокоился. — Чонин, возможно, сможет помочь найти ее. — Было бы неплохо, — встаёт с кресла Феликс и застывает в раздумьях. Уйти ли ему сейчас?.. — Останься, — тихо просит Хёнджин с мольбой в голосе, глядя в пол, и это просто уничтожает Феликса в мгновение ока. Вот так просто? Младший зол на себя. Он будто снова в августе 2016-го. — Пожалуйста… «Останься со мной. Я кретин, я знаю, что продолжаю делать тебе больно, но останься со мной сегодня. Я так блядски скучал, я хочу ещё хотя бы раз прикоснуться к тебе» — мысли и чувства атакуют Хёнджина и он понимает, что проигрывает им, впервые в жизни не в силах противиться. Хочется врезать себе так сильно, чтобы одним ударом отправить в нокаут, чтобы больше было не повадно. Одно это дурацкое слово «останься» звучит слишком громко, слишком лично, слишком многозначно, в нём все чувства, что он прятал не только от всего мира, но и сам от себя. Он не заслуживает и взгляда Феликса в свою сторону, но вопреки всему, Феликс вдруг сдается, с тяжелым вздохом отвечая: — Хорошо, я останусь.✧ 🌉 ✧
Атмосфера напряжённого недопонимания застывает в воздухе кристаллами льда, будто ощутимо понижая температуру в номере. Они больше толком не говорят, решая лечь спать, а поутру отправиться на кладбище выспавшимися и хоть сколько-нибудь отдохнувшими. Пока Феликс проскальзывает в ванную, чтобы умыться и немного прийти в себя, Хёнджин наконец выдыхает, чувствуя толику облегчения. Да, всё ещё слишком плохо, слишком сложно, да, Феликс едва ли не ненавидит его, но он остался — это что-то да значит. Хёнджин кусает губы, глядя на дверь ванной, за которой слышен шум воды и звуки деятельности живого человека. Он на самом деле уже и мечтать не мог, что найдёт Феликса, но вот теперь он снова здесь и это отдается в душе какими-то очень непонятными чувствами в полтона. Потому что в полную силу чувствовать что-либо всегда было до жути страшно, и потому что рано или поздно придётся… снова уехать?.. Тяжёлый вздох. Хёнджин снимает кожаную куртку, расчёсывает перед зеркалом свои розовые волосы с отросшими корнями и всматривается в лицо человека в отражении. Хочется задать ему вопрос: «Ты когда-нибудь перестанешь убегать от всего? Когда-нибудь начнёшь нести ответственность? Скажи спасибо, что Феликс оказался умнее и сильнее, чем даже ты предполагал, и сейчас живой и здоровый стоит за дверью, а не лежит под слоями сырой земли. Если бы это был он, а не Минхо, что бы ты почувствовал?» Сердце сжимается и к глазам почему-то подступают слёзы, потому что, представляя Феликса мёртвым он не видит больше никакого смысла и самому жить дальше. Что? А ради чего он тогда вообще живёт? Ради отца, которому поебать на него? Всю жизнь его интересовала только учёба и оценки Хвана — не дай бог ты налажаешь, сын. Ради матери, которая не помнит, как он выглядит? Ради будущего, в котором его ждёт престижная жизнь ребенка обеспеченных родителей, собственная квартира в элитном районе, флагманский мобильник и машина по цене годового достатка среднестатистической семьи? Разве это когда-нибудь приносило ему настоящую радость? Разве ему действительно это всё нужно?.. Хван готов был поклясться, что даже сейчас, чувствуя себя дерьмово, потому что виноват, потому что совершил бесчисленное количество маленьких ошибок, что привели к одной большой катастрофе, чувствовал себя более живым, чем в прошедшие два года, которые даже не может вспомнить. Он тянется к выключателю и гасит последнюю лампу, оставляя гореть только гирлянду на стене. Красный и жёлтый. Застыв между кроватями и гипнотизируя их взглядом, он даже не замечает, как Феликс выходит из ванной. — Синий тоже перегорел? — слышится за спиной его тихий голос. Тоскливый, но теперь спокойный. — Да, к сожалению. Мне больше нравилось, когда они горели все вместе, — протягивает Хёнджин, испытывая дикое желание повернуться и увидеть Феликса из своего прошлого — светлого, тёплого, не сломанного и разбитого. — И мне. Теперь как будто чего-то не хватает, — тон Феликса, кажется, становится ещё грустнее. — И слишком тускло. Их света не хватает на всю комнату, — добавляет Хван, чувствуя, что дышать почему-то тяжело. Ему кажется, что будь Феликс прежним, он бы уже протянул руки и обнял его поперёк живота, пряча лицо между лопаток. Он стоит прямо за спиной Хёнджина и злится на себя, злится на него, потому что тянет обнять. Как тогда. Как раньше. Вместо этого он сжимает руки в кулаки несколько раз, тяжело вздыхает и заваливается на кровать Джисона. Хёнджин старается, не смотря на него, улечься на соседнюю кровать. Становится тихо и, несмотря на всю ситуацию, всё же спокойно. Поначалу кажется, что заснуть не составит труда, но по прошествии получаса он слышит недовольный разочарованный вздох с соседней кровати. — Не спится? — с опаской спрашивает Хван в полутьме, поворачивая голову в сторону Феликса и обнаруживая, что тот смотрит на него. Феликс коротко кивает и опускает взгляд. Ещё с пару секунд Хёнджин медлит, решаясь озвучить кое-что, за что его вполне вероятно сейчас могут послать. — Хочешь просто полежим рядом и послушаем музыку?.. Язык хочется прикусить на нервах, но к неожиданности Хвана, Феликс вздыхает и соглашается. — Да. Хочу, — он встаёт с кровати Джисона не сразу, медля и решаясь. Затем перебирается на кровать, когда Хёнджин отодвигается подальше, освобождая место и ища на тумбочке наушники. Найдя их и подключив к телефону, он протягивает один Феликсу и невзначай касается его руки. Мимолетное касание отзывается мурашками, бегущими по всему телу от кончиков пальцев. Его кожа холодная, так что Хван подбирает свернутый у их ног плед и накрывает Феликса с ног до головы под его сердитым взглядом. «Перестань делать это снова» — думает Феликс, но не шевелится, а Хван никак не реагирует на его разозлённый взгляд, устраиваясь рядом и снимая блокировку с экрана телефона. Яркий свет бьёт в его лицо, пока он ищет среди приложений медиатеку, а у Феликса дыхание перехватывает при взгляде на него. Он даже подумать не мог, что ещё хоть раз увидит Хёнджина где-нибудь кроме фотографий двухлетней давности… — Что хочешь послушать? — произносит парень на автомате и этой фразой обжигает их обоих. Как раньше. В точности как раньше. Слово в слово. Некоторые вещи сильнее нас?.. Феликс облизывает пересохшие губы и закусывает нижнюю, протягивая руку, чтобы Хёнджин вложил в неё телефон. Быстро клацая по клавиатуре, он выводит название трека и нажимает на «плей».🎧 The Neighbourhood — Reflections
Телефон он специально кладёт слегка медленно и ровно посередине, сразу же убирая руку под подушку. «Where have you been? Do you know when you're coming back? 'Cause since you've been gone I've got along but I've been sad» Кажется, будто этой песней он хотел сказать то, чего не мог озвучить вслух и это осознание резало Хёнджина на куски. Он и так уже всё понял, а осуждающе тоскливый взгляд Феликса не делал его участь лучше. Тем не менее, он не мог отвести взгляда от лица, что всегда любил разглядывать перед сном. Каждое крохотное пятнышко созвездия веснушек таило в себе частички тепла и уюта. До сих пор. В них будто записаны все их совместные воспоминания, десятки их. «We were too close to the stars I never knew somebody like you, somebody Falling just as hard I'd rather lose somebody than use somebody Maybe it's a blessing in disguise (I sold my soul for you) I see my reflection in your eyes» Встречая этот знакомый, блуждающий по щекам взгляд, Феликс хотел кричать, чтобы Хёнджин прекратил, потому что это невыносимо, но молчал. Молчал и расслаблялся. Потому что по идиотскому стечению обстоятельств всё казалось таким же, как и прежде, разве что с горьким привкусом реальности. «So close, so close Yet so far away (so far) I don't know (I don't) How to be solo (no) So don't go, oh, no, just stay You and I were bright, shooting through the sky daily (yeah) Lighting up the night, wasn't always right, baby (mhm) Yeah, every time that we realised it's crazy And you save me…» Феликс закрывает глаза и видит его лицо даже под закрытыми веками. Этот образ жжёт роговицу, а затем проникает в самое сердце, от которого огонь растекается по телу, заставляя снова чувствовать эту агонию. «Зачем ты снова приехал, я ведь почти справился без тебя…» Младший проваливается в сон, когда песня заканчивается, а через два трека уже размеренно сопит с закрытыми глазами и Хёнджин понимает, что он уснул. С мрачного, рассерженного лица спадает маска, полная негативных эмоций, разочарования и тоски, и оно принимает спокойный и безмятежный вид. Теперь Феликс становится снова похож на себя — крохотный, беззащитный, тёплый. Вопреки всем «нельзя» в своей голове, Хёнджин протягивает руку вперёд и касается тёплой щеки с россыпью веснушек, аккуратно проводит по ней ладонью и гладит по волосам, испытывая трепет, от которого содрогается нутро.🎧 The Neighbourhood — Void
В душе поднимается шторм. «I wonder how I got by this week I only touched you once Lately I can't find a beat I used to feel the rush And now I need you to feel the vibe I need you to see the point I need you to feel alive I need you to fill the void» Феликс всегда был тем, кто заполнял пустоту в его душе. И как бы Хёнджину не казалось обратное, он никогда оттуда не пропадал.