Рабочий день подходил к концу. Работники толпами покидали Рейхстаг, бурно обсуждая планы на вечер, будь то классический семейный ужин или посиделка в баре. И хоть Польша и задержалась немного из-за залитых наполовину чернилами бумажек, вечер она планировала провести крайне приятно и памятно, хоть и весьма легкомысленно. Вот только забросит Рейху пару документов и сразу же побежит воплощать в жизнь свою авантюру, кстати, необходимую как раз из-за нациста. Будь проклят тот день, когда они встретились и её реликвия сошла с ума.
Стук в дверь, уверенный шаг в кабинет, где этот чёрт сидел в кресле и пил кофе. Но при виде гостьи Третий тут же отставил чашку и с видом напряжённым и раздраженным поднялся. Польша вздёрнула голову в своей гордой манере и точно так же оглядела «объект воздыхания» реликвии. М-да…
— Польша, Вы задержались на четверть часа. Достаточно безответственно. Положите бумаги на стол и там же возьмите красную папку, — Третий начал диалог холодным и отстранённым тоном, обойдя кресло и остановившись в другом конце кабинета. Он словно боялся приблизиться к ней и на шаг, не желая зря тревожить безделицу в груди. — Радуйтесь, Польша, начиная с завтрашнего дня Вам больше не нужно будет заходить ко мне или как-либо пересекаться со мной. Вас перевели в восточную часть центра, а Вашим руководителем отныне будет НСДАП. Со всей документацией смело идите к нему, а если возникнут вопросы он также с удовольствием ответит Вам на каждый из них. На этом всё, постарайтесь не приближаться ко мне, Польша.
Держа в руках указ о переводе в другой кабинет, славянка смотрела на нациста хмуро и холодно. Что это он придумал? Он вообще понимает, что уже через три дня она будет биться головой об стенку, желая умереть от адской боли?! Да и он сам, судя по всему, долго не протянет в таком случае. Но ей плевать на нациста! Она тревожилась за себя.
— Третий Рейх, я так понимаю, Вы разузнали о причинах метания артефакта и решили, что сможете пересилить его желание? — она говорила совершенно сухо и без каких либо эмоций, сжав в руках алую папку. Внутри всё начало дрожать от возможной боли. Нацист на это лишь громко и ядовито усмехнулся. Он отвернулся к стеллажу, заложив руку за спину, а другой рукой в перчатке принялся проводить по корешкам книг, дабы просто отвлечься от пульсации реликвии. Ох, хватит этих мук! Скоро ему должно стать легче. Эти волнения, как наркотик. Если он откажется от источника трепета, в данном случае от Польши, то рано или поздно безделица угомонится. Непременно угомонится!
— Я смотрю, Вы времени зря не теряли и тоже выяснили причину. В таком случае мне же проще. Если мы будем избегать контакта друг с другом, вскоре нас перестанет тревожить тяга. Тогда я уже и решу, что дальше можно будет сделать, а пока Вы не должны приближаться ко мне на пушечный выстрел, ясно? Если да, то Вы свободны.
— Как бы Вы, Великогерманский Третий Рейх, через неделю на стену не полезли по своей же глупости, — выплюнув эти слова девушка поспешила выйти, и стоило ей закрыть за собой дверь, послышался глухой звук упавшей книги… Или книг.
Несмотря на неприятные обстоятельства и новости, Польша поспешила уйти из центра, сунув папку в сумку и вдохнув свежий морозный воздух, настроилась на хорошее и пошла по улочке, упорно игнорируя колючую боль в груди.
Уверенным шагом Польша вошла в вечно шумный и переполненный посетителями бар, вместе с тем отличавшийся невероятно аппетитными мясными блюдами. Приметив только что освободившийся столик в самом углу заведения, славянка поспешно заняла его и начала внимательно высматривать среди веселящихся немцев подходящего кандидата на роль антистресса для реликвии на ночь. Да, Польша решила, что если эта похотливая частичка души хочет одного, то стоит дать ей то, что она просит. Это необязательно ведь должен быть Рейх, правильно? Вот и Польша, уверенная в своих догадках, попивая пиво, старалась прислушиваться к реакции реликвии на всех присутствующих здесь мужчин. А их здесь было огромное количество и на любой вкус. От молодых юношей до мужчин в солидном возрасте, и все поголовно немцы, в общем, выбирай не хочу. Но Польша оставалась равнодушной ко всем. Никто даже не заставил вещицу вздрогнуть на мгновение. Глухо. Как в танке. Вместе с тем росло недовольство Польши, которая злилась на ситуацию в целом и реликвию, не желающую облегчить жизнь и себе, и обладательнице в частности. К ней даже пару раз подходили двое: совсем молоденький солдат и сорокалетний офицер, которые внешне даже вызвали у Польши интерес, но, увы, не у реликвии.
Прошло три часа безрезультатной слежки за людьми, которых с каждым часом становилось всё больше и больше, но Польша уже была готова выколоть себе глаза от боли. Да и в сон жутко клонило после стольких кружек пива. Пора было закругляться, но перед уходом девушка решила поесть горячего мясного рулета и тем самым плотно поужинать, чтобы утром можно было пропустить завтрак и поспать немного дольше. Но не успела она толком приступить к трапезе, как к её столику подошёл мужчина с кружкой пива в руке и в плаще с капюшоном. Польша вопросительно изогнула бровь, не понимая, что ему от неё нужно. Она даже не видит его лица, а ещё тот был явно чуть ниже самой славянки. Незнакомец вдруг начал суетливо оглядываться по сторонам, но всё равно увидеть что-либо представлялось затруднительным — капюшон закрывал лицо.
— Вы что-то хотели? — спросила она, слегка нахмурившись.
— Прошу меня простить, все свободные места заняты, а рядом с вами есть стул. Могу ли я присесть рядом? Обещаю, что скоро уйду, — на удивление ответил бархатный и обволакивающий мужской голос, который был одновременно и мужественным и нежным. Реликвия тут же всколыхнулась и Польша шустро смекнула, что этот человек смог привлечь интерес артефакта и отпустить его сейчас будет большой ошибкой.
— Присаживайтесь, конечно. Вы могли бы составить мне приятную компанию, — мило улыбнувшись, Польша отодвинула стул рядом с собой, специально придвинув его ближе к себе. Мужчина тут же поставил на столешницу внушительных размеров кружку с пивом и разместился рядом с Польшей.
— Вот спасибо, а то уж думал пить стоя, — незнакомец снял капюшон, широко улыбаясь очаровательно смущённой улыбкой и глядя на славянку васильковыми глазами, в тусклом тёплом свете ламп кажущимися особенно очаровательными, как и его густые и вьющиеся волосы золотистого цвета. Вот он был чистокровным немцем. Без сомнений. Не то, что некоторые… Почему-то этот мужчина вызвал интерес не только у реликвии, но и у самой Польши. Она ощущала особую энергетику от него. Такой нет больше ни у кого в баре.
— Пустяки. Не хотите познакомиться? — Польша со спокойствием во взгляде и поведении продолжила есть. Но, похоже, это предложение не на шутку сконфузило блондина, и тот глухо кашлянул в кулак.
— Кхем, простите, я очень давно не знакомился с девушками. Очень давно. Я своего рода отшельник и сегодняшний выход в люди за любимым напитком не хотел завершать знакомством… Простите, — сконфузившись, он виновато опустил голову и принялся неловко пить пиво. Польша убрала улыбку и с досадой тяжело вдохнула и выдохнула. Макнув кусочек мяса в ягодный соус и отправив его в рот, она снова посмотрела на мужчину и не сдержала мягкого смешка. На верхней губе незнакомца осталась пена. Почему-то его вид показался очаровательно забавным. Мужчина не мог не заметить снисходительного взгляда в свою сторону и снова напряжённо смутился. Кажется Польша вгоняет его в краску одним своим присутствием.
— Почему Вы… Так смотрите на меня? Я выгляжу нелепо, и поэтому смеётесь надо мной? — неловко уточнил он в полтона, на что славянка протянула ему салфетку и расплылась в полной нежности улыбке.
— Простите, но Вы слишком милый, чтобы не улыбаться рядом с Вами, — Польша пальцем указала на верхнюю губу и мужчина, мягко рассмеявшись, принялся утирать пенные усы, сгорая от неловкости. Ну что это он, в самом деле, такой неаккуратный при даме. А дама тем временем уже ощущала, как реликвия размякла, да и она сама, признаться, тоже. И всё же этот мужчина-отшельник ловелас. Хоть он сам, наверное, и не догадывался об этом.
— Знаете, а я всё же скажу своё имя. Меня зовут Польша, — она сказала это ради интереса. Как он отреагирует? Вскочит со стула? Громко охнет или проигнорирует? Однако он замер, став в миг серьёзнее. Он посмотрел на неё внимательно и снова улыбнулся, почтительно кивнув. Кажется его голубой взор заблестел.
— Приятно познакомиться с государством. Раз уж Вы назвали своё имя, я тоже представлюсь, — он протянул руку. — Вайль-дер-Штадт, немецкий город, не́когда вольный.
Польша от удивления сначала замерла, только хлопнув ресницами, но потом пришла в себя и широко улыбнулась, протянув руку в ответ, и пожала теплую и шершавую мужскую ладонь. Она удивилась, что встретила город, да ещё и такой… Старинный. Хотя теперь это объясняло неподдельный интерес реликвии к его персоне.
— Приятно познакомиться, какая интересная встреча. Я, честно говоря, никак не ожидала встретить кого-нибудь из городов здесь, — Польша отпустила руку Вайль-дер-Штадт’а и, оперевшись щекой на руку, ещё раз оглядела мужчину, который, кажется, тоже заинтересовался ей.
— Я, признаться, тоже не думал, что встречу государство сегодня, но, видимо, судьба решила потешиться. Вы давно приехали в Берлин? — с искренней заинтересованностью спросил он, словно заново увидев Польшу. Судя по всему он боялся даже лишний раз на неё глаз поднять, думая, что она простая девушка, а теперь словно расцвёл. Это не могло не обрадовать реликвию, да и Польшу вместе с ней.
Между прочим, у городов тоже есть реликвии, и реликвия Вайля мощным толчком дала понять ещё в самом начале, что не на шутку заинтересовалась этой девушкой, что сперва вызвало в нём искреннее беспокойство, ведь на людей она не должна реагировать так неистово, но сейчас он даже облегчённо выдохнул.
— Не так давно. Но уже привыкла к жизни здесь. Кстати, я живу тут поблизости. У меня квартира недалеко от Рейхстага. А где живёте Вы, Вайль-дер-Штадт?
— Прошу, давайте на «ты» и зовите меня Вайлем. Так нам будет удобнее, — он, ощутив учащённое сердцебиение от волнительного знакомства, улыбнулся и провёл рукой по волосам, стараясь поддержать разговор с новой знакомой. Он ведь действительно очень и очень давно ни с кем не общался. — Я живу далеко. Рядом с деревушкой у границы полей.
— Да? Но постой, ведь уже очень поздно. Как ты будешь домой добираться? Ещё и после пива, — Польша вопросительно изогнула бровь и бросила на почти пустую кружку пива недоверчивый взгляд.
— Ах, да, на самом деле здешний хозяин бара мой постоянный покупатель овощей и фруктов в период с лета по осень, поэтому он по старой дружбе разрешил переночевать в подсобке. Польша, ты когда-нибудь спала на тыкве, как на подушке? Это так забавно, — он широко улыбался той самой добродушной улыбкой, которую Польша уже очень давно ни у кого не видела. Девушка, прикусив губу, почему-то представила, как это неудобно. В её уставшую хмельную голову пришла идея.
— Вайль, я приглашаю тебя к себе. Переночуешь у меня, а завтра утром выспавшийся поедешь к себе домой.
— Ох… Благодарю за приглашение, но я, правда, лучше здесь, — неловко замявшись, он опустил глаза в стол и допил остаток пива, пряча смущение. Однако Польша была настроена решительно. В конце концов она сегодня и так была намерена привести к себе первого попавшегося мужчину. А тут, считай, потенциальный друг и приятный реликвии город, а не просто какой-то человек. Нет. Она не хочет развести город на секс. Сейчас она больше преисполнена желанием поболтать и получше узнать нового знакомого, нежели тупо получить физическое удовольствие.
— Вайль, у меня здесь нет даже одного доброго знакомого. Сегодня я повстречалась с тобой и искренне хочу продолжить наше с тобой знакомство. У меня к тебе доверия больше, чем ко всем немцам здесь вместе взятым. Тем более ты и моей реликвии приглянулся, а она очень разборчива. Поэтому я настоятельно прошу принять моё приглашение.
Поджав губы, Вайль обдумал слова новой знакомой и неуверенно кивнул.
— Хорошо… Благодарю за приглашение. В следующий раз зову тебя к себе на пироги, — скромно улыбнувшись, Вайль оглядел девушку и только сейчас отметил, насколько она красивая. Нет, он и с самого начала это заметил, не слепой же, но сейчас почему-то она ему показалась необычайно прекрасной.
Пока они шли по улице среди разношёрстной толпы гуляющих в вечерних сумерках людей, чьи приглушённые голоса изредка прерывались рёвом двигателей, проносившихся мимо автомобилей, им удалось узнать друг о друге много интересного. К удивлению обоих они ощущали себя так хорошо и легко вместе, что хотелось рассказать абсолютно всё про себя, получив в ответ любопытную реакцию: то раскатистый смех Вайля, то сдержанную усмешку от Польши.
Польша узнала, что с давних времён Вайль содержит ферму и в одиночку выращивает и собирает урожай, который потом продаёт, чем на жизнь и зарабатывает; что мужчина увлекается кулинарией и искуссно печёт ароматные малиновые пироги и что до жути боится грозы. А Вайль узнал о том, что полячка имеет образование адвоката, увлекается верховой ездой и страшно дорожит отцом. Вот так по одному маленькому факту вскользь о себе они уже знали достаточно друг о друге, чтобы без лишнего стеснения переночевать вместе.
— Проходи в гостиную, я сейчас поставлю чайник и приду, — снимая верхнюю одежду в прихожей, Польша включила свет и спряталась за дверью кухни.
— Чай после пива? Оригинально, — Вайль положил свою потёртую сумку рядом с зелёным диваном и сел, с любопытством осматривая помещение и ощущая какую-то необъяснимую тоску, исходящую, казалось, из самих стен квартирки. Поджав губы он вспомнил слова Польши о том, что та чувствует себя безумно одинокой с первой минуты прибывания в Берлине. Как такая девушка, как она, не смогла очаровать своей душой хотя бы одно достойное существо? Ох, милый Вайль-дер-Штадт, если бы ты знал, как презирают и не любят эту «позорящую женский род своим видом и национальностью» в холодных каменных стенах Рейхстага. Мужчина мотнул головой и оглянулся, обращая внимание на стоящую в рамке на тумбочке возле торшера фотографию, изображавшую Польшу в компании с высоким, бородатым и усатым мужчиной. Речь Посполитая, бесспорно. На фотографии Польша казалась Вайлю настолько счастливой, что тот поджал губы.
— Я постелю тебе на диване, а ты пока можешь принять ванну. Чистые полотенца на крючке. Не сильно голоден? У меня там к чаю припрятано печенье, — зашедшая из кухни в гостиную Польша тут же открыла тёмный шкаф и достала постельное белье, не заметив слегка опечаленного пристального взора Вайля, который неловко сжимал руки.
— Польша, ты очень доброе государство… Ты не заслужила быть здесь, среди оккупантов. Умным красавицам нужно находится у себя на родине и жить счастливо. Мне искренне жаль, что ты здесь… — мужчина от горькой тоски за новую подругу опустил голову, разглядывая свои руки в разрозненных чувствах. Польша посмотрела на Вайля внимательно и, минуту помолчав, положила стопку белья на комод, неспеша подошла к дивану, присела перед Вайлем на корточки и посмотрела на мужчину с ласковой улыбкой.
— Мне стоило приехать сюда хотя бы ради нашей встречи, Вайль. На родине таких душевных красавцев немцев не найти, поверь мне, я искала. Одни поляки, — потрепав мужчину по золотистой мягкой шевелюре она увидела, как тот смущённо и неуверенно улыбнулся, заглянув в её лицо сверху вниз. Отчего-то Вайлю эта поза и обстановка, в которой оказались они оба, казалась безумно интимной и личной. И это к удивлению города не пугало его или отталкивало, а наоборот. Он впервые ощутил желание поцеловать чьи-то губы и обхватить чужие плечи в любовных объятиях. От этих мимолётных мыслей реликвия города горячо толкнула того вперёд, как бы намекая, что и она этого хочет. Артефакт девушки сделал такой же толчок вперёд, дав Польше ощутить себя неловко, но лишь на мгновение. Осознание того, что она является взрослой женщиной, а не девицей, охладило голову и та уверенно приблизилась к уху Вайля.
— Мы можем перейти дружескую границу и узнать друг друга ещё ближе, если ты, конечно, этого хочешь, а если нет, то… — от горячего женского шёпота Вайль вздрогнул всем телом, ощущая горячую волну возбуждения и желание поцеловать тонкие бледные женские губы, и сглотнул. Он хотел.
— Считай, что этой границы никогда и не было, — тихо и хрипло ответил Вайль, прильнув к женским устам своими и приложив ладонь к чужой щеке. Отстранившись на мгновение, чтобы заглянуть в заблестевшие страстью глаза славянки, немец снова поцеловал, уже с большей страстью. Польша ощутила нарастающее возбуждение и приступила к растёгиванию пуговиц на потрёпанной мужской рубашке, уверенно переместившись к партнеру на колени. Казалось, что Вайлю было досадно и неловко брать на себя роль «доминанта», которую по привычке присваивает себе большинство мужчин. Желавших же проявить себя с более нежной и «женственной» стороны, Польша распознавала по манере поцелуя. И, ощутив это, Польша отстранилась от Вайля и положила тому руки на плечи, глядя на тяжело дышащего раскрасневшегося немца.
— Не нужно быть «мужественным» со мной, здесь нет тех, кто будет тебя осуждать за это, — утвердила она серьёзно, но игриво, после чего принялась с особой нежностью покрывать шею Вайля поцелуями и продолжать раздевать немца, прислушиваясь к его рваным вздохам, отдалённо напоминающим стоны. Славянка уложила блондина на диван, чтобы, выпрямившись, снять с себя рубашку под млеющий и робкий взгляд Вайля. Вспомнив о своих планах в баре, она не без иронии усмехнулась. «Вот тебе и чисто духовный интерес без интима. Ты неисправима, Польша», — подумала она и звякнула пряжкой ремня.
Кипящий на плите чайник заглушали звонкие стоны Вайля, руками сжимавшего с особой страстью горячую женскую плоть. Аккомпанирующие ему глухие вздохи наслаждения Польши, уверенно и умело владеющей мужчиной сверху, добавляли моменту пикантности, дающей гарантию реалистичности происходящего, какую не мог разрушить навязчивый свист пара. То, с какой нежностью они касались, ласкали и исследовали тела друг друга хорошо передавало искренний трепет и интерес друг к другу. К душе и реликвиям. К сердцу и мыслям. Они знали друг друга не больше пары часов, но уже ощущали невероятную взаимную тягу. Во что перерастёт интимная сладкая связь?
Лёжа в горячей ванне Польша запрокинула голову на крепкое плечо и, поджав ноги до груди, вытянула руку, по которой тут же покатились капельки теплой мыльной воды с розовой отдушкой. Вайль, который, казалось, идеально умещался в ванной, провел рукой по сырым волосам славянки и улыбнулся, повторив жест девушки, скрещивая свои пальцы с её в воздухе, вынудив полячку подавить умилённый смешок.
— Что высматриваешь? Скажи, может, и мне удастся увидеть, — Вайль, чувствуя в воде, как Польша прижалась к нему сильнее, изогнул брови домиком и встревоженно повернул голову в сторону лица девушки, которая продолжала смотреть на своё жилистое запястье в обхвате чужой шершавой кисти.
— Знаешь, а ведь работа в Рейхстаге напоминает мне о моих студенческих годах во Франции, я тогда училась в университете, где были одни мужчины. Меня там не очень-то жаловали. И, когда я вот так протягивала руку, то невольно представляла, как тянусь к чему-то светлому, — она сжала мужские пальцы крепче, выбивая из Вайля позади трепетный вздох, — к счастливой службе и работе на родине или хотя бы к руке отца, которая непременно касалась меня в ответ и наполняла сердце надеждой на хорошее. Сейчас я не могу этого представить и уже давно. Выросла, наверное. А через несколько часов мне опять идти на каторгу, видеть презрительные рожи нацистов и… Встретиться со свинячьим рылом, — Польшу передёрнуло от воспоминаний на улице, её лицо сморщилась, а рука, дрогнув, разжала хватку и опустилась обратно в тёплую воду.
Вайль, также опустив конечность, дослушал девушку с чуткостью и, ощутив вибрацию реликвии, с улыбкой вновь сжал ладонь Польши под водой и вытянул руки обоих.
— Теперь ты можешь представлять, что тянешься к моей мозолистой лапе, которая сможет коснуться тебя, когда будет угодно. Только напиши мне или слови первую машину и езжай ко мне. Тогда-то я не отпущу эту изящную ручку и буду целовать её, пока не станет легче.
Польша громко и раскатисто рассмеялась, повернулась лицом к немцу и чувственно поцеловала того в губы.
— Неужели ты себя мне в любовники записываешь? Учти, твоя жизнь отшельника содрогнется.
— Мне хорошо с тобой, да и к тому же мне искренне интересно во что выльется наш «роман».
— Только попробуй мне сказать, что это всё сон и тебя, такого идеального, на самом деле нет, — потребовала славянка серьёзно, но с улыбкой. Вайль перекрестился другой рукой на православный манер и, вздёрнув голову, выкрикнул не своим голосом: «Вот те крест!» Польша рассмеялась ещё громче, ударив рукой по воде, пуская брызги прямо в лицо хихикающего мужчины, ударившего по воде ещё сильнее. На грани сознания девушку к тому же позабавила мысль о том, что партнёр мог считать её приверженцем православия, в то время как она была таким же католиком, как и он.
Эта ночь казалась Польше настоящей сказкой, из которой не хотелось делать и шага в суровую реальность. С появлением Вайль-дер-Штадт’а ей, наконец, стало действительно хорошо. Она разговаривала, смеялась, получала и охотно давала телесные ласки, теша и себя, и свою реликвию. И лёжа на кровати, глядя на сладко сопящего Вайля в подушках, Польша выкуривала сигарету с видом победителя. Она каким-то образом переключила внимание артефакта на это голубоглазое чудо и теперь могла снова вести нормальную жизнь без душевных и телесных терзаний. Наоборот. У неё появился город, на которого она уже успела составить свои планы. Он намного лучше гипотетического неизвестного солдата. Не-ет, Вайля нельзя было сравнить ни с одним мужчиной, с которым она была.
***
В то же время в секторе частных домов на другом конце города в одном из старинных готических поместий было неспокойно.
— Дьявол! — несдержанно выругался Третий Рейх, в очередной раз падая коленями в мягкий ковёр рабочего кабинета. Ноги всё меньше слушались его, слабея под натиском ужасающей боли в груди. Реликвия ныла беспрестанно, методично, даже злобно, набатом ударяя своей агрессией во все точки тела. Рейх закусил запястье, не в силах удержать крик. Какого черта творится с его артефактом?! Это то, о чём говорила проклятая славянка?
— В-ведьма… — с ненавистью промычал Третий, ощущая во рту железный привкус крови. Чёрт. Прокусил. Немец осторожно сел на пол, облокотившись спиной о близстоящий комод, подобрал ноги поближе к торсу и попытался отвлечь себя мыслями. Как же так вышло? От реликвии ни слуху ни духу не было до самой ночи. Третий в прекрасном расположении духа закончил работу, вернулся домой и уже только собирался сесть за рабочий стол, чтобы составить график на следующий день, как его тут же и схватило. Агония была так сильна, что сперва захотелось просто завопить со всей мочи, но нацист не позволил себе этого. Домочадцам вовсе не обязательно знать о происходящем с ним. Достаточно и того, что Веймар в курсе. Кстати о нём, почему брат не предупредил его об этом? С другой стороны, даже если бы он знал о грядущей агонии после перевода Польши всё равно поступил бы так же. Чем бы там не грезила безделица, ей лучше смириться с принятым им решением и прекратить бессмысленные выступления. В груди опять прострелило — изо рта немца всё-таки вырвался стон, а сам он задрожал в припадке. Сколько ещё это будет продолжаться?! Бесовская девчонка! Боль будто пропорционально возрастала со временем, а с ней и ярость реликвии. Злоба придала сил — немец сцепил зубы и кое как поднялся. Почему он должен всё это терпеть? По какому такому праву его реликвия донимает его из-за такого пустяка?! Всё Польша виновата! Всё эта гадина! И на кой ляд он только притащил эту мерзавку в рейхстаг?! Надо было просто сослать её куда подальше, и дело с концом!
Кулак самовольно ударил по столу — глухой звук эхом пролетел по коридору за дверью. Чёрная ненависть заволокла сознание немца, спасая от страшной боли, но лишая благоразумия. Слепая ярость, накопленная внутри за прошедшие дни, наконец, высвободилась наружу и с грохотом обрушилась на несчастную мебель рабочего кабинета. В чувство Рейха привёл скрип открывающейся двери и встревоженный голос служанки.
— Герр? Что за шум? Мне позвать кого-нибудь или…?
— Вон отсюда! — рявкнул Рейх во весь голос на несчастную женщину, пнув в сторону поспешно закрывшейся двери обломок, бывший некогда частью рабочего стола. Разъярённым, тяжело дышащим быком мужчина встал в центре кабинета, пристально уставившись на обломок у двери. Увиденное отрезвило, мужчина, глубоко вздохнул, боязливо обернулся назад и, накрыв голову руками, издал мученический стон. От комода, книжного шкафа и стола со стулом остались одни названия. Теперь придётся искать замену, а ведь всё вышеперечисленное и так было новёхоньким! Рукой Третий прикрыл глаза, чтобы не видеть причинённый комнате ущерб. Да что же с ним творится в последнее время… Надо же было всему этому случиться, когда он только начал добиваться какого-то успеха. Ох, позор, какой же позор… Странно. Третий отнял руку от лица, прислушиваясь. Как будто… Ничего не болит? А нет, болит, просто не так сильно, как прежде. Артефакт словно тоже выпустил пар вместе с ним и присмирел, легонько подрагивая от жгучей ревности. Глаза Рейха ошарашенно округлились. Ревность? Неужели все эти муки, которыми его так щедро наградила безделица, следствие ревности?! Третий шумно выдохнул, будучи бессильным адекватно прокомментировать дурость реликвии. Это что же получается? Теперь всякий раз, как безделица приревнует полячку, ему с ума сходить? Вопиющее нахальство! Рейх фыркнул, отвернувшись от сломанной мебели, складывая руки на груди. Что же делать? Если так и дальше пойдет, он и впрямь превратится в полоумного. Но и Польшу подпускать к себе нельзя ни в коем случае — страшно даже представить, что будет, если кто-то об этой ненормальной связи узнает. Особенно семья.
Но тут, будто услышав внутренние метания нациста, за дверью в кабинет послышалась тихая аккуратная поступь, а затем раздался еле слышный стук в дверь.
— Никого не желаю видеть, — раздражённо бросил немец. Меньше всего ему сейчас хотелось объясняться с кем-либо по поводу своего срыва. За дверью нерешительно притихли, а потом оттуда же раздался тихий шёпот: — Но я боюсь, папа. Пожалуйста, можно я войду?
— Германия… — голос старшего немца в миг потеплел, кажется, даже реликвия в груди, тотчас забыв про свою страшную ревность, с тревогой потянулась к сыну. Рейх приблизился к двери и отворил её, являя на свет испуганное личико германского наследника. В сердце тут же воспылал родительский инстинкт, призывая защитить и успокоить дитя. Третий нагнулся к сыну и легко поднял того на руки, крепко прижимая к себе своего мальчика. — Конечно, можно, дорогой. Тебе я всегда рад, — мужчина потёрся носом о мягкую щёчку ребёнка, заставив того радостно хихикнуть, и вышел за дверь с Германией на руках в коридор, медленным шагом направившись в детскую комнату, по пути поинтересовавшись у сына: — Почему не спишь? — ни к чему ребёнку было видеть устроенный родителем бардак.
— Ты кричал. И ещё у тебя грохотало. Я подумал, что-то случилось, — тревожно глянул на Третьего наследник. Рейх поцеловал ребёнка в лоб, прижимая ещё ближе к себе, внутренне понося самого себя пуще, чем своих подчинённых. Неужели стоил весь этот погром нервов сына?
— Не беспокойся, Германия, со мной всё в порядке, будь уверен. Я просто решил купить новую мебель. Мне наскучила прежняя, — быстро придумал себе оправдание Рейх, открывая дверь в детскую. Мальчик покосился на отца недоверчиво. В его ушах всё ещё стояли отдалённые громкие крики родителя. Папа очень редко повышает голос в его присутствии. Его точно что-то расстроило, и Германию весьма огорчало нежелание отца делиться с ним своим самочувствием. Третий подошёл к кровати сына и уложил в неё свою ношу.
— Тебе не о чем тревожится, душа моя. Спи спокойно, — Рейх любовно взял одну из рук сына в свою, предусмотрительно выбрав не повреждённую укусом, зная, как тому важен телесный контакт. Маленькая ладошка обхватила его обнажённую кисть в ответ, ребёнок полностью расслабился и лучисто заулыбался. Он обожал держаться за отцовские руки — всегда ощущал себя любимым и важным, когда папа позволял ему видеть и трогать то, что прятал от других. Даже от дедушки!
— Хорошо, папа, я не буду волноваться. Если ты не будешь кричать больше, — требовательно поставил ультиматум Германия, мило надув нижнюю губку, насупившись. Третий Рейх мягко рассмеялся — очень уж забавным было выражение лица сына, пытавшегося казаться серьёзным.
— Даю слово, Герман. Ты впредь такого не услышишь, — с напускной важностью закрепил договор Рейх, пожав ручку мальчика, отчего уже Германия несдержанно хихикнул. Третий мягко отнял свою руку и, поправив подол одеяла, оставил на лбу сына ещё один поцелуй, а затем поднялся на ноги. — Всё. А теперь пора спать. Негоже наследнику германского рода завтракать сквозь сон.
— Папа… — остановил Рейха в дверях голос сына. Старший немец вопросительно полуобернулся, дождавшись чего Германия с улыбкой заговорщически прошептал. — А я люблю тебя, папа.
Третий не мог удержать нежной улыбки. Боже, чем он обязан за этого ангела?
— Какое совпадение. Я тоже тебя люблю, — шепнул в ответ Рейх и вышел за дверь, тихо прикрыв ту за собой.
Казалось, ничто не могло омрачить воспрянувший дух немца, в кои-то веки они с реликвией разделяли одни и те же чувства. Только на подходе к своему полуразрушенному кабинету Рейх остановился, напрягшись и выпрямив спину. Тевтонский орден, по древнему обычаю привычно облачённый в начищенную до блеска железную броню, скучающе оценивал нанесённый комнате ущерб через дверной проём, откровенно нарушая чужое личное пространство, чего нацист на дух не переносил, но заставил себя принять равнодушное выражение лица. Заметив его присутствие, рыцарь медленно повернулся в сторону действующего воплощения, иронично изогнув брови, явно вынашивая на языке уничижительные эпитеты в сторону молодого государства. Третий еле подавил тут же вспыхнувшее раздражение — он только уложил сына, нельзя поднимать шум очередным скандалом, поэтому Рейх, мысленно досчитав до десяти, произнёс достаточно спокойно и раздельно: — Что. Ты. Здесь. Забыл?
— Его Высочество Прусское Королевство пожелал узнать, чем вы столь громко занимаетесь в час ночи, — безэмоционально отрапортовал Орден.
— Мебель переставляю. По финскому образцу — так ему и передай, — холодно отчеканил Рейх, смотря прямо в глаза вековому рыцарю. Тот и бровью не повёл.
— Я передам Его Высочеству то, что посчитаю нужным. Если вы не забыли — мой прямой хозяин он, а не вы, — припечатал напоследок тевтонец и, круто развернувшись на стальных каблуках латных сапог, звонко зашагал прочь, демонстрируя идеальную военную выправку. Третий побагровел и, гордо приосанившись для виду, стремительно влетел в кабинет, заперевшись на замок изнутри. Пройдя внутрь и от колющего негодования пнув труп комода, Рейх, подуспокоившись, с тяжёлым вздохом опустился на него же. Вот и очередная бессонная ночь. Похоже, это он будет с утра дремать за завтраком. Тень ухмылки легла на лицо и тут же пропала. Немец поднял голову и обратил взгляд в окно, сквозь которое серебром тончайшего шёлка сиял лунный свет. Артефакт в груди притих, посылая по телу неопознаваемые вибрации о чём-то своём. Нет, он не может подставить сына. Он будет держать полячку на расстоянии столько, сколько потребуется. Ради Германии, ради спокойствия в семье.
***
Не скрывая радости во взгляде и довольной улыбке, Польша шла неспеша по коридорам Рейхстага, всё же бессонница давала о себе знать свинцовой головой и красными глазами, но эти пустяки ни коим образом не портили ей настроения. Девушке казалось, что, проводив Вайля и получив от того ласковый и сдержанный поцелуй в щеку, она в миг зарядилась положительной энергией на весь день. И ничто не испортит ей настроение. Даже этот сукин сын НСДАП! Никто и ничто.
Но не успела она войти в новый кабинет, по размеру в два раза меньше прежнего, как тут же упала на голый деревянный пол, ощутив, как в грудь по меньшей мере выпустили всю обойму маузера.
— Кх… А-а-а! — Нет. Эту адскую агонию было невозможно описать. Грудь разрывало на части от мечущейся из стороны в сторону реликвии, словно запертая ворона пыталась выбраться, царапая изнутри когтями стены своей темницы. Казалось, изнутри грудную клетку облили керасином и подожгли. Невыносимо. Невыносимо!
Прошло всего навсего три минуты этой муки, но Польше показалось, что прошла целая жизнь. И, Боже, какое облегчение она ощутила, когда смогла доползти до графина с водой. Тяжело дыша трясущимися руками полячка поднесла к губам стакан, чтобы хоть немного успокоиться и прийти в себя. Но тело плохо слушалось от болевого шока. Что это, чёрт возьми, было?! Что это с ней? Неужели это такое «спасибо» от реликвии за прошедшую ночь? Явно нет.
Через некоторое время, когда Польша уже окончательно пришла в себя, она села на ближайший стул, тяжело дыша. Медленно и вдумчиво выкурила сигарету и, проанализировав ситуацию целиком, пришла к выводу: у неё не получилось избавиться от любви артефакта к нацисту. Но тогда почему реликвия не начала себя так вести, когда Польша была с Вайлем? И ведь всё нравилось ей, мелкой паршивке, но когда та очутилась вдали от обоих мужчин, то чуть не треснула! Что же…
— Выходит, нельзя тебя никак обхитрить, да? — обратилась Польша к артефакту мертвенно тихим голосом, уставившись в одну точку в стене и погасив окурок. От утреннего настроя не осталось и следа. Суровое осознание действительности и того, что реликвия так и не получила желаемого, убило всё хорошее, что в ней было. Осталось холодное и твёрдое желание прекратить метания артефакта любым способом. Пускай и единственный правильный способ казался самым ужасным из возможных. Но он был неизбежен.
