Зависимость

      Прошла ровно неделя с тех пор, как Польша была переведена в противоположное крыло. Ей так и не удалось поговорить или хотя бы встретиться с Рейхом, так как Партия с особым наслаждением завалил девушку работой, не давая лишний раз выйти из кабинета. По его милости она отныне переписывала не только польские документы, но и немецкие, австрийские, английские и даже русские, и кто знает, какие языки ей ещё встретятся? Наверняка эту свинью опьянила власть над полячкой, и он решил проверить на прочность работоспособность гордой девушки. Ну и банально отомстить за случай на улице. А Польша? Она работала, пока глаза не выпадали из орбит, и в голове не образовывалась солянка из пяти языков.       Особого внимания заслуживало поведение партии, который вёл себя… Как обольстительный джентльмен? Он ни разу не припомнил ей ту пощечину или как-либо уколол острым словцом. Всё это настораживало намного больше, и Польша ловила себя на мысли, что это может быть некой ловушкой. Что-то эти крысиные глаза не внушают доверия. Да и артефакт сводило судорогами от неприятия к партии.       Польша ежедневно предпринимала попытки увидеться с Третьим Рейхом, чтобы обсудить их общую проблему, но немец не принимал её. А бывало славянка не успевала и постучаться в дверь кабинета, как часовые останавливали её и отрицательно мотали головой, как бы говоря: «Он не велел Вас пускать.» Приходилось сжимать руки в кулаки и уходить, ощущая, как реликвия больно трепещет.       К воскресенью Польша уже не могла нормально спать. Она постоянно просыпалась от боли в грудной клетке и кошмаров, в которых она оказывалась на утёсе, где Рейх сначала долго смотрел на неё издалека, стоя на самом краю спиной к обрыву, шепча: «Помоги мне, помоги мне, помоги…» — а потом закрывал глаза и падал вниз, на скалы и бьющиеся о них волны. В это же время Польша не могла и пошевелиться, ощущая мощные порывы ледяного ветра и серое отчаяние души. Её реликвия тосковала по Рейху неимоверно, требовала его присутствия всеми возможными способами, начиная от банальных мыслей о нём, заканчивая припадками на рабочем месте. Славянка не могла приехать к Вайлю из-за работы, а написать и попросить приехать на день было бы бесполезным занятием — Вайль не мог излечить её зависимость от Третьего Рейха. И осознание этого резало мысли славянки каждый день, заставляя тосковать ещё и по Вайлю, но уже сердцем.       Она не могла есть — тошнило, пить воду с каждым днём становилось всё труднее, не говоря уже и о сне, которого не было. У девушки появились синяки, простенькое обезболивающее теперь всегда было при ней: в кармане брюк, в сумке, на столе в кабинете, у кровати и в ванной. Но всё было бесполезно — резкие волны спазма по телу от груди и до пят нельзя было заглушить этими пилюлями. Невыносимо… За каких-то жалких шесть дней полячка страшно побледнела и обрела тёмные круги под рассеянными глазами. Всё это время она обдумывала со всех сторон возникшую проблему и, наконец, условно приняла факт необходимости близости с нацистом, решившись железно поговорить с Рейхом именно в этот день. Иначе, — она отчётливо это чувствовала, — через пару дней она просто не встанет с кровати. А страх сдохнуть на немецкой постели от тоски реликвии, в одиночестве, сильно перевешивал простую неприязнь.       В этот особенно холодный и снежный вечер, когда от самих стен веяло прохладой, Польша уверенно прошла мимо часовых в приоткрытую дверь кабинета главного нациста. Столь наглый поступок, однако, часовых не впечатлил, более того, мужчины на славянку даже не посмотрели — может, к Рейху сегодня много кто заходил, и они, потеряв бдительность, перестали следить за всеми подряд, не просто ведь так дверь приоткрыта. Зайдя в кабинет Рейха без стука, Польша тут же ощутила чужие невыносимую боль и тягу одновременно. Ему было настолько же больно, насколько и ей… Польша настороженно застыла у двери, наблюдая за тем, как Рейх, скрючившись за своим рабочим столом, слушает Партию, чиновников и ещё каких-то немцев, окруживших его и нависших над ним подобно коршунам. Люди перебивали друг друга, склонялись над нацистом, указывая пальцами на какие-то бумаги перед Рейхом, давя на него одновременно и своей несвязной громкой речью, напоминающей лаяние бродячих собак, и своими бесконечными проблемами, решением которых начальнику следовало заняться сиюминутно по их представлению. Но громче всех, конечно, говорил НСДАП, активно жестикулируя. Рейх всё ещё пытался думать и анализировать информацию, но его голова только трещала и раскалывалась, мучимая мигренью. Недосып и истощение организма сказывались на работоспособности мужчины, что вызывало в нём нешуточные опасения. К тому же его донимали постоянные вибрации в грудной клетке и острый спазм в районе сердца и солнечного сплетения вместе с тем. Каждый показной ленивый вздох давался ему с трудом. Казалось, сейчас он упадёт в обморок и больше не сможет прийти в себя.       Польша, которую в этой суматохе никто даже не заметил, нахмурившись прошла к окну и открыла его нараспашку, так как духота в помещении стояла невыносимая. Порыв ветра ворвался в кабинет и смёл со стола все бумаги, лежавшие перед Рейхом. И только тогда девушку заметили.       — Что вы здесь делаете? Уходите сейчас же! Вы срываете совещание! Кто вас вообще сюда пустил? — презрительно сделал ей замечание Партия, ощутив озноб во всём теле от ледяного воздуха. Чиновники зароптали, глядя на Польшу с высокомерием.       — Я пришла обсудить с Третьим Рейхом жизненно важный вопрос. И этот вопрос не терпит отлагательств, в отличие от вашего бессвязного хора без оркестра, в добавок ко всему, фальшивого, — решительно ответила она, скрыв язвительный тон. Люди лишь выраженно оскорблённо переглянулись, а вот Партию прямо-таки перекосило от злости, аж вены на потном лбу и пухлой шее вздулись.       — Кто дал тебе право так себя вести и разговаривать с… — не успел закончить партия, как Рейх поднял на него строгий и тяжёлый взгляд. Он решил использовать сцену, устроенную Польшей, как причину отменить этот балаган и отдохнуть. У него не осталось сил на поддержание дисциплины.       — Пошли вон. Все, — процедил Рейх тихо, но твёрдо, прикрыв глаза рукой, в попытке перевести дух и глубоко вдохнуть морозный воздух с улицы. Чиновники без возражений тут же смирно вышли прочь, оставив свои вопросы без ответа, а Партия, бросив на Польшу недовольный взгляд, неохотно последовал за людьми, оставив стран наедине.       — Наконец-то… — Польша облегчённо выдохнула и, закрыв окно, приблизилась к Рейху, который, облокотившись на спинку стула, массировал себе переносицу пальцами, морщась от боли. Он не был рад видеть славянку, однако врать о том, что ему не полегчало от её присутствия, не стал…       — Что тебе нужно? — спросил он сухо.       — Нужно поговорить о наших реликвиях. А в частности о том, чего они хотят.       — Что? О чём? — Рейх посмотрел на неё с плохо скрываемым раздражением, и полячка отметила про себя огромные тёмные синяки под глазами нациста. Польша не видела Рейха всего лишь неделю и точно помнила, что настолько бледным он не был. Неужели это реликвия так из него выпивает соки? Всё же его решение сослать Польшу в другое крыло оказалось опрометчивым и глупым, впрочем, как она и говорила. Польша сама выглядела бледнее смерти с дрожащими от боли в груди пальцами, но она держалась гордо и холодно. Но, несмотря на то, что нахождение с немцем поблизости действовало на девушку успокаивающе, этого не было достаточно. Явно хотелось большего, и реликвия услужливо рисовала в голове слащавые картины…       — Насколько Вы поняли, нам нельзя находиться вдали друг от друга. Ибо нам это приносит боль. Я поговорила со своим отцом, чтобы понять, чего именно хотят реликвии. Полагаю, Вы сделали то же самое с кем-то опытным и сами знаете, что им нужно. Мы не можем… заменить друг друга кем-то другим. Я пробовала — не помогло, — Польша села напротив Рейха на стул и спокойно начала разговор. Нацист же весь напрягся и неестественно выпрямился. Последние слова Польши прояснили Рейху те ненормальные порывы ревности и ощущение предательства ночью несколько дней назад… Она что, сношалась с кем-то, пока он чуть ли об стену головой не бился?!       — Говорите прямо, зачем пришли, и уходите, — стоило прорычать эту фразу, как в грудь что-то ударило, и он стиснул зубы. Чёрт! Чёрт! Чёрт! О, как же Третий сейчас хотел выместить всю свою горькую злость на эту белобрысую ведьму.       — Нам нужен физический контакт, — продолжила Польша всё тем же тоном, не обратив внимания на его слова. — Как минимум — прикосновение рук, объятия и поцелуи, а как максимум — секс.       Стоило Польше произнести последнее слово, как Рейх вскочил с места, ударив кулаками по столу и сбросив с него стопку книг. Польша лишь закрыла глаза, не показав испуга. Слишком бурная реакция… Хотя, она сама была готова разнести всю квартиру, когда осознала это так же чётко, как и он сейчас.        — Нет! Этого не будет! Чтобы я спутался с тобой? Никогда! Слышишь меня? Никогда! Ты — представительница грязной нации, всего-то-навсего скотина, недостойная банального уважения! Тебе бы гнить среди твоих шипящих сородичей на тяжёлых и грязных работах! — зарычал со всей злости он, обойдя стол и встав напротив Польши, активно размахивая руками. Он хотел выместить на ней все свои боль, злость и обиду, за то, что он так мучается. Из-за неё! Она виновата в его страданиях! Ведьма! Стерва! Сука! — Я уничтожу всю твою нацию! Все твои города сровняю с землёй, а тебя привяжу к столбу на главной площади Берлина, чтобы каждый прохожий мог плюнуть тебе в лицо! — словно в горячке орал он изо всех сил, желая причинить девушке адскую боль словами. Такую же невыносимую и горькую боль, какую она причиняет ему одним своим существованием. Но, когда он, истратив весь запал, замолк, тяжело дыша и глядя на славянку сверху вниз, переводя дух, Польша, не открывая глаз, обдумала что-то своё и потом заговорила.       — Полегчало? — спросила она таким же спокойным тоном. Ни единого слова полячка не приняла на свой счёт. Рейх знатно удивился такой реакции и растерялся, тут же придя в себя от какого-то безумного помешательства. Чужой голос, подобно ледяной воде, окатил сознание и привёл в чувства. Боже… Он потерял самоконтроль и чуть не превратился в…       — Готова поспорить, что автором этих речей является НСДАП. Читала точно такие же прокламации в газете на днях, — ядовито улыбнувшись, славянка наконец открыла глаза и посмотрела на тяжело дышащего нациста с растрёпанными волосами и совершенно отчаянными глазами, в которых Польша, к своему изумлению, читала страх и боль. Рейх со стыдом осознал, что в самом деле только что повторил слова НСДАП’а, которые партия ему когда-то говорил. Точь-в-точь! Его самого никогда не посещали столь радикальные мысли, и тем более до сегодняшнего дня он ничего подобного не декламировал… Только слушал. Немец в принципе с сомнением относился к проповедям партии, однако уважал его авторитет и организаторские навыки, ведь отчасти именно благодаря его помощи Рейху удалось вытащить страну из кризиса, так что к расистским замашкам НСДАП’а со временем пришлось просто привыкнуть. Но кто бы мог подумать, что когда-либо настанет день, когда Рейх вот так бездумно применит чуждые ему убеждения ради подавления неугодного собеседника. Вот теперь мужчина был готов провалиться под паркет от стыда.       — Я понимаю, что Вам сейчас очень тяжело, как и мне впрочем. И Вы злитесь на меня, так как считаете источником своих проблем. Так давайте же облегчим эти муки. Неужели Вы не хотите избавиться от боли? — добавила она, встав со стула, и приблизилась к Рейху так, что смогла ощутить его рваное и горячее дыхание. Реликвии обоих, ощутив долгожданное присутствие друг друга, начали посылать тёплые и приятные волны по телам государств. Рейх даже вздрогнул от этого чувства и облегчённо выдохнул (впервые за эту неделю). Он поднял взгляд на лицо девушки, обдумывая её слова, и тут заметил мертвенную бледность её кожи и темнеющие круги под глазами, совсем как… у него.       — Польша… Приношу свои извинения за ранее мною сказанное, — вдруг мужчина отвернулся и заговорил глухим голосом, окончательно приходя в себя. Нельзя быть настолько импульсивным и эмоциональным. Польша лишь молча кивнула. Рейх стушевался, он не мог придумать, что сказать и как поступить. Прогнать? Снова держать на расстоянии? А есть ли вообще в этом толк? Что-то за целую неделю изоляции от славянки он ни разу не ощутил себя лучше. Зато прямо сейчас дыхание выравнивается, и в голове прясняется просто от того, что полячка находится в непосредственной близости к нему. Всё же явная брешь в плане немца была.       — Я могу подтвердить свои слова на практике, — наклонив голову вниз и вытянув правую руку, Польша прикоснулась ей к руке нациста, заставив того крупно вздрогнуть и отшагнуть назад, недовольно и хмуро глянув на славянку. Рейх всё ещё противился принятию факта необходимости физического контакта с этой девушкой. А вот она уверенно шагнула к нему снова.       — Не трогайте меня, это лишнее. Давайте лучше… Мы обсудим все возможные варианты без… Телесного контакта, — поведя плечами, немец сжал челюсть. Польша устало вздохнула.       — Варианта всего два, Третий Рейх. Первый: мы контактируем, удовлетворяя потребности реликвий, и живём спокойно до поры до времени, второй же… — с тенью страха в глазах полячка вздрогнула всем телом. — Просто вспомните эту неделю.       Рейх опёрся рукой на стол и нахмурился. В её словах был смысл. В прошлый раз она тоже предупреждала его, и в итоге всё было именно так, как она предсказывала. А сейчас? Стоит ли рискнуть…       — Дайте мне руку, всего лишь руку. Я же не прошу Вас раздеться догола и обнять меня, — протянув свою дрожащую ладонь, она ощутила лёгкое раздражение от упёртости немца. «Упрямый осёл!» — думала она.       — Тц… — протянув руку, Рейх отвернул в сторону голову, желая, чтобы она скорей закончила и просто ушла, а он бы подумал над новой тактикой. Но, когда полячка приложила свою холодную руку к его, обоих, словно стрелой, пронзило горячим наслаждением. Рейх, пораженный реакцией тела, тут же пересёкся с Польшей взглядом, некстати отметив, как красива её неядовитая улыбка, вызванная приятными ощущениями наслаждения и покоя, и неосознанно тихо выдохнул скопившееся напряжение. Славянка сразу же переплела их пальцы, сжав кисть немца и ощутив через белую перчатку тепло его тела. Пускай спазм и усталость не ушли полностью, им и без того становилось намного легче от столь простого соприкосновения.       — Снимите перчатку, — попросила она вдруг неестественно мягко и тихо, словно случайно произнесла это вслух. Рейха поразило то, как Польша смягчилась после прикосновения к его руке. Да и сам мужчина, чего греха таить, почувствовал спокойствие и желание быть снисходительным. Но даже так он не мог исполнить её просьбу…       — Нет, — твёрдо ответил он, но тут же протянул девушке вторую руку. — Так и быть, можешь касаться обеих рук, но перчатки я не сниму.       — Хах… Забавно, — но Польша уже отпустила руку нациста и отошла к окну, чем неприятно удивила Рейха, резко оборвав волны удовольствия, на место которых вновь вернулись болезненные ощущения.       — Как видите, я была права. Нам становится легче в компании друг друга, поэтому предлагаю встречаться хотя бы два раза в день, в вашем кабинете, и, как бы странно это ни звучало, держаться за руки, — немец приблизился к ней и, задумчиво сведя брови у переносицы, посмотрел на мелькающие по дороге машины за окном. Он всё ещё сомневался. Тут славянка повернулась к нему и серьёзно заключила: «Я искренне надеюсь, что реликвиям этого будет достаточно, и нам не придётся… Сношаться», — последнее слово она произнесла с явным отвращением, чем даже невольно задела самолюбие Рейха.       — Да уж, и подумать об этом омерзительно! — показательно сложив руки на груди и наигранно усмехнувшись, Третий попытался скрыть испытанное им чувство унижения. Пф! Подумаешь, будто ему есть какое-то дело до того, возбуждает он полячку или нет! Польша глянула в его сторону с неприкрытым скепсисом и удручённо вздохнула.       — Рада, что нам наконец удалось достигнуть компромисса. Я зайду ещё раз вечером, ближе к концу рабочего дня, — поставив остолбеневшего немца перед фактом, девушка развернулась и вышла из его кабинета под ошарашенные взгляды часовых, которые впрочем не очень-то стремились её задерживать. Здоровье здоровьем, а работу никто не отменял. Но ничего, Польша не жалуется. Да и некому здесь жаловаться, не в том она положении. Челюсти напряглись сами собой — сколько ещё ей это терпеть? Чем там занимаются союзники?! Может попросить отца связаться с кем-нибудь из них? Хоть свежие подробности узнает, а то живёт здесь, как в танке. Всё, что ей известно, так это то, что немцы развернули кампанию против французов, совершив обманный манёвр через Бельгию. «Франция слишком самоуверен, и на ошибках прошлого не учится… Оружие устаревшее… Чую, с ним быстро разделаются, — оценивала ситуацию полячка, медленно бредя в своё крыло. — Интересно, что предпримет Англия? Хах. Смешно. Нешто мне неизвестно его безразличие ко всему, что не касается непосредственно его самого. Точно отсиживаться на своём острове станет, покуда волны не улягутся… »       Добравшись до рабочего места, девушка расслышала отдалённые резкие возгласы ненавистной партии за стенкой и скривилась. «Рейх, конечно, тот ещё нахальный выскочка, однако окончательно честь не потерял, кодекс, к счастью, всё ещё имеет для него вес. Однако сам факт наличия эдакого шакала в его ближнем кругу настораживает, а, учитывая ко всему прочему недавнюю сцену и неуёмные амбиции партии, появляется опасение: как бы НСДАП не залез в шкуру Третьего окончательно. Вот уж для кого кодекс действительно пустой звук…» — с тоской припомнив оставшегося на родине отца и прикинув примерный уровень ущерба, который способен произвести партия, добившись своего, полячка твёрдо решила, что не допустит подобного, чего бы ей это не стоило. Такое существо просто категорически нельзя допускать до власти, и удивительно, как Рейх ещё не заметил угрозы. Или он всё знает, но предпочитает закрывать глаза? Чтобы в случае чего можно было спихнуть нелицеприятные вещи на выходки партии? «Натуральный гадюшник…» — вздохнула Польша и закрыла за собой дверь кабинета.

***

      Утром следующего дня луч солнца упал на ворс ковролина в коридоре западного крыла родового поместья германцев. Отрок света, будто предугадав ребяческий замысел, бликом отразился в серебре старинного щита времён зарождения Священной Римской Империи, и тут же по стенам поместья эхом разлетелся вскрик растянувшегося на ковролине наследника рода, ослеплённого шальным лучом. Германия поёжился и раздосадованно промычал. Его план только что обернулся крахом, стоит подняться и вернуться в свою комнату прежде, чем его найдут родичи. Но не успел мальчик отойти и на метр от места своего неудачного приземления, как тут же был окликнут сзади взволнованным женским голосом.       — Юный господин! С вами всё в порядке? Почему вы спустились с третьего этажа, не оповестив меня об этом? — чёрт! Его заметили. Германия повернулся на голос и поднял голову вверх. На него оттуда уставились участливые лазурные глаза молоденькой блондинки, одетой в сторгую закрытую блузу под низ чёрного жилета и прямую юбку в пол. Гретхен. Одна из его нянек и учителей по совместительству. Она приходит по понедельникам и средам, следит за тем, чтобы Германия не попал в «историю», играет с ним в шахматы, выводит на прогулки по внутреннему двору поместья и учит его математике с астрономией. Но, в отличие от других нянек, Гретхен наследник любил. Она единственная не ведёт себя, как сноб и зануда в обращении с ним, говорит с ним на равных, а не как с неразумным мальком, прощает ему мелкие шалости и не выговаривает за выбор не той вилки во время приема пищи. В общем, не нянька — сказка!       — Прости, Гретхен, но мне правда нужно уйти, — шёпотом объяснился мальчик, неловко разведя руками.       — Герман, ты ведь понимаешь, что папа приедет вечером, и вовсе не обязательно сбегать из дома, чтобы встретиться с ним? — подойдя ближе, присев на корточки и также перейдя на шёпот, уточнила девушка. В коридорах поместья она не могла свободно общаться с наследником, поэтому вслух приходилось обращаться к нему официально, следуя регламенту, как бы ей самой это не претило.       — Я знаю, я знаю, хорошо? Просто… Я скучаю, Гретхен! Папа сам на себя не похож в последнее время. Всю неделю во-первых приходит поздно, и я даже поговорить с ним не успеваю, а во-вторых он выглядит слишком уставшим и бледным, как будто у него что-то случилось. Понимаешь? Я же волнуюсь, а он молчит и делает вид, что ничего не происходит! Но я ведь не глупый, Гретхен, я вижу, что ему плохо! Ты согласна со мной? Ты же тоже это видишь? — настойчиво заглядывая девушке в глаза, искал в них солидарность Герман. Гретхен ошеломлённо застыла. Её всегда поражала настолько искренняя и чистая любовь Германии к своему отцу. Причём взаимная. Серьёзно задумавшись, девушка прикинула, что ребёнку действительно не помешает в кои-то веки выбраться из дома, да и сам Фюрер хорош, на целую неделю забыл про своё чадо! Решено! Пускай даже её накажут, но Германия увидится с отцом и точка.       — Ты прав, малыш. Это не дело. Но одного тебя никто никуда не отпустит. Давай я с тобой пойду? Вдруг с тобой приключится что, твой папа не переживёт ведь, — мягко улыбнулась Гретхен, наблюдаяя за тем, как загораются восторгом глаза наследника.

***

       Утро четверга в Рейхстаге шло по своему строго прописанному сценарию. Стук каблуков по коридорам, шелест бумаг, голоса связистов. Жизнь кипела даже в таком месте. Поставив печать на очередном приказе, Третий отложил документ и, облокотившись локтями о рабочий стол, положил гудящую голову на сложенные кисти рук. Рабочий день только начался — его уже мучает мигрень.       А ведь впереди ещё очередное совещание, взамен вчерашнему, сорванному. Вот бы поскорее встретиться с полячкой и освежиться на ближайшие часы… Третий моргнул и чертыхнулся, поднимаясь с места. Дожил! Ждёт встречи с ней! Это всё от переутомления, наверняка. Ему стоит спуститься в кафетерий и отвлечься в нерабочей обстановке, а там и мигрень отступит, и мысли прояснятся.       Определившись с планом действий, Рейх спустился на первый этаж в надежде хоть немного расслабиться. Надеждам его не суждено было сбыться: уже спустя пять минут после того, как немец пристроился с лёгким обедом за одним из дальних столиков, к нему приклеился НСДАП, по-другому и не скажешь. Никогда доселе Третий не испытывал столь сильного желания плюнуть на всё и от души обругать партию на чём свет стоит со всеми его вопросами, проблемами и советами. Но, стараясь быть справедливым начальником, он не мог себе этого позволить на пустом месте, особенно на глазах у всего кафетерия. Он вовсе не хотел, чтобы люди считали его неуравновешенным и злым, или более того, боялись его. Вежливо кивая на приветствия сотрудников, заинтересованно поглядывающих на него, и вполуха слушая отчёты партии, Рейх лениво скользил взглядом по прочим столикам кафетерия, пока глаз (по наитию реликвии, не иначе!) вдруг не наткнулся на знакомую копну пшеничных волос. Прекрасно! И она здесь! Третий, утробно рыкнув, отвёл взгляд. И зачем он вообще вышел из кабинета? Мигрень не прошла, поесть спокойно не даёт чересчур словоохотливый партия, мысли снова в кашу, а теперь ещё и реликвия слюни на полячку пускает! Что ещё ему приподнесёт сегодняшний день?!       — Мой Фюрер! Вас просят о встрече, — нежданно-негаданно нарисовался перед глазами Рейха один из часовых, поставленных на парадный вход. НСДАП сердито фыркнул, а сам Третий еле удержал себя от удручённого стона. Кому он там ещё нужен?       — Кто просит? Почему без записи? — взяв себя в руки, строго спросил Рейх.       — Наследник германского рода и его гувернантка, мой Фюрер.       — Германия? — будто очнувшись ото сна, переспросил Рейх, не веря ушам. Это неудачная шутка? Сын должен быть дома сейчас под присмотром!       — Так точно! — неумолимо подтвердил его опасения часовой. — Прикажете впустить?       — Конечно впускай! — резко отозвался Рейх и сам подскочил с места, направляясь ко входу, в обгон часового. НСДАП, не успев ничего сказать, раздражённо ударил кулаком по столу и поднялся следом, что-то про себя ворча. За всей этой картиной издалека наблюдала Польша. Она заметила, как после слов часового о наследнике Третий изменился в лице, и как взволнованно и радостно загалдели немцы в кафетерии. Всем сразу захотелось увидеть отпрыска Рейха. «Немудрено, — никуда не торопясь и спокойно продолжая трапезу, прикинула Польша. — Помню, когда я была малюткой, шляхтичи тоже слёзно упрашивали отца показать меня народу. Любят же люди детишек…»       Не то, чтобы наследник германцев был полячке абсолютно неинтересен, всё-таки однажды он займёт место своего отца и придётся выстраивать с ним дипломатию, однако и немедленно увидеться с ним прямо сейчас она также не желала. Придёт время — познакомятся. Покончив с едой, Польша решила повременить с возвращением в кабинет. Слишком уж ей давил на уши восхищённый шум чиновников. Девушка воспользовалась образовавшейся толпой, чтобы незаметно выбраться из Рейхстага через один из чёрных ходов, а на улице тихо прислонилась к стене и закурила, уставившись на проносящиеся перед глазами машины.       Третий тем временем уже добрался до главных дверей, стремглав промчавшись мимо секретарши, чем знатно её встревожил. Выйдя на улицу в сопровождении всё того же часового, он тут же наткнулся на виновников образовавшегося в кафетерии переполоха.       — Папа! — с радостным криком бросился к нему Германия и обнял родителя за ноги.       — Герман! — шокированно воскликнул Рейх и опустился вниз, беря своего мальчика за руки. —Радость моя, ты почему не дома?       — Мы с Гретхен убежали, чтобы с тобой встретиться! — честно ответил мальчик, но, заметив тревогу в глазах отца, замолк и понуро опустил голову. — Но ты, видимо, не хотел меня видеть.       — Солнце, не говори так, ты прекрасно знаешь, как я тебя люблю, и я всегда счастлив видеть тебя, но тебе правда не стоило вот так, не предупредив меня, идти сюда. А если бы что-то случилось?       — «Если бы что-то случилось!» — вдруг передразнил тон отца Германия, надувшись. — Со мной была Гретхен и мы даже не шли по улице, мы ехали на одной из твоих машин, с личным водителем! Со мной ничего не случилось, папа! А вот с тобой точно что-то происходит! Ты уже неделю со мной не разговариваешь, ходишь, как мертвяк, а когда я спрашиваю, всё ли у тебя хорошо, ты мне врёшь! — по щекам всё больше распаляющегося мальчика медленно потекли слезинки обиды. — Ты мне не доверяешь? Почему ты говоришь неправду? Чем я заслужил ложь?       — Германия… — Рейх не мог найтись с ответом. Он в принципе не знал, что делать в такой ситуации. Откровения сына заставили его полностью растеряться. Гретхен, остановившаяся неподалёку, посмотрела на него с укоризной, но Третьему сейчас не было дела до неё. — Германия, я не вру тебе. У меня много работы и мне действительно жаль, что мы проводим так мало времени вместе, но я…       — Что ты? Тебе плохо, папа! Ты стал похож на призрака! Это просто из-за работы не может случиться! Я не верю ничему из того, что ты говоришь! Даже сейчас ты врёшь! Ты настоящий лжец! — крикнув последнее предложение и топнув ножкой для весомости, мальчик вдруг сорвался с места и побежал за угол здания Рейхстага. Он чувствовал, что ещё немного и сорвётся в надрывный плач, а рыдать при всех он не хотел, не маленький уже! Сзади по ушам резанул строгий зов отца: «ФРГ! Вернись сейчас же!» и испуганный возглас Гретхен: «Герман!», а затем позади раздался топот нескольких пар ног. За ним погоня! И плевать. Он всё равно убежит и спрячется где-нибудь. Почему папа вообще печётся за него так, если даже не может поделиться с ним переживаниями? Германия-то ему всё-всё рассказывает!       Слёзы застилали глаза, мальчик то и дело вытирал лицо рукавом рубашки, он и при всём желании не смог бы отметить момент, когда трава под ногами сменилась ровным асфальтом трассы. Лишь когда громкий гудок несущегося прямо на него грузовика прорезал покров невесёлых мыслей ребёнка, Германия и думать забыл о своих обидах. Всё, о чём он мог подумать, глядя на стремительно приближающийся огромный капот, было: «Папа, пожалуйста, догони меня!», а в следующую секунду его кто-то дёрнул и прижал к себе, буквально выхватив из лап смерти. Германия не помня себя вцепился в узкие плечи спасителя, по ним предположив, что это могла быть его няня.       — Гретхен… — всхлипнув, и почувствовав, как его начали гладить по голове на удивление сильные руки, мальчик не выдержал и дал волю эмоциям, заревев в три ручья.       — Германия! — неожиданно рядом одновременно раздались тревожные голоса Гретхен и Рейха. Герман аж плакать перестал. Оторвав голову от груди незнакомого человека, он с боязнью поднял взгляд и столкнулся с покровительственным взором Польши.       — Беги к папе, он наверняка испугался больше тебя, — доверительно шепнула она и ослабила объятия, позволяя мальчику отстраниться. Сконфузившись, Герман отошёл на шаг, не зная, поблагодарить ли незнакомку или броситься к отцу. Рейх среагировал быстрее: подбежав к сыну, он сгрёб его в охапку и крепко прижал к себе. Потом, будто спохватившись, он принялся ощупывать сына, проверяя на наличие травм, и, убедившись в том, что всё в порядке, облегчённо выдохнул, вновь прижав к себе Германию.       — Солнце моё, ты представить себе не можешь, как ты меня напугал… — мальчик опять всхлипнул и вцепился в китель отца. Третий хотел было погладить ребёнка по голове, но тот заупрямился, недовольно глядя на перчатки, и Рейх, вспомнив о том, что сын принимает его касания только голыми руками, не долго думая сорвал тряпки с кистей и тут же зарылся ими в светлые волосы сына, нашёптывая ему на ушки успокаивающие слова.       Грехтен шустро опустилась и подняла перчатки Третьего Рейха с тротуара. Поднимаясь, она с любопытством обвела взглядом женскую фигуру поблизости и благодарно улыбнулась высокой блондинке в брюках.       — Спасибо Вам огромное, что спасли Гер… Молодого господина, — опомнилась она, повернувшись к Третьему Рейху. Сжав его перчатки в ладонях, она опустила голову от неловкости. Она уже несколько раз назвала его сына неформально, а это плохо. Польша же сложила руки на груди и улыбнулась, бросив взгляд на немку, а потом и на Третьего, успокаивающего сына. Казалось, Рейх в данную минуту не видел и не слышал никого, кроме своего чада. Польше эта картина показалась очаровательной и по-своему трогательной. «Неужели этот сухарь способен испытывать нежные чувства?» — подумала Польша и тут заострила внимание на его руках, наконец, оказавшихся без защиты белой ткани. Её глазам предстали на удивление по-женски небольшие аккуратные бледные кисти с тоненькими длинными сахарными пальчиками и ноготками, как у самой завидной паночки, без единой торчащей жилки или вены. Так вот что он прятал под перчатками? Женственные ручки? Хах! Нашёл, что прятать… Хотя, если разобраться, это вполне имело смысл, если он хотел выглядеть серьёзным и внушительным на публике. Интересно было то, что он отказался снять перчатки при Польше, уже осознавая физическую потребность для самого себя, при этом всё равно упираясь, но для сына…       — П-папа, отпусти меня обратно… Пожалуйста. Я должен поблагодарить даму, — успокоившись, попросил Германия, утирая с порозовевших щёчек слёзы. Он вспомнил, что вообще-то является мужчиной, а мужчинам плакать при дамах нельзя. Как это он так неаккуратно! Рейх чмокнул сына в лоб и выпустил из объятий, обратив, наконец, внимание на саму славянку, терпеливо ждущую поблизости с улыбкой на лице. Чего кстати она ждала? С виду казалось, что ей просто было интересно посмотреть на развернувшуюся сцену.       Третий не знал, что и сказать ей. «Спасибо? Нет… Благодарю? Слишком формально после случившегося…» — судорожно перебирал варианты неотошедший от шока мозг Рейха. К счастью в этот раз Германия сообразил быстрее отца и протянул руку красивой девушке, взволнованно глядя на неё снизу вверх. Польша, разгадав нехитрый замысел юнца, присела на корточки и вложила своё запястье в крохотную ладошку. Германия тут же поцеловал руку дамы и с полными благодарности глазами посмотрел на очарованную Польшу. «Боже! Какой котёночек!» — пронёсся крик умиления в её мыслях.       — Приношу Вам свою благодарность за спасение моей жизни, прекрасная фрау! — воскликнул Германия, чем немало удивил своего отца. Гретхен не сдержала улыбки, прикрыв губы рукой с перчатками. Ну что за чудесный ребёнок!       — Я принимаю Вашу благодарность, милый герр, — ответила Польша, глядя прямо в полные восторженных искр глазки мальчика. Германия аж весь раскраснелся и опустил голову, расплывшись в смущённой улыбке, но, быстро вернув себе самообладание и крепко пожав ладонь девушки напоследок, он повернулся в сторону отца и робко подошёл к нему, виновато и до жути серьёзно рассматривая лицо родителя.       — Прости, папа, что я повёл себя так… Глупо. Обещаю тебе, что отныне буду намного умнее!       — Ты и без того умён не по годам, молодой человек. А между тем тебе пора отправляться домой. Хватит на сегодня приключений, — подняв мальчика на руки, Рейх всё же кивнул Польше в знак немой благодарности и ушёл к припаркованной у парадного входа Рейхстага машине. Гретхен же, в последний раз окинув взглядом таинственную спасительницу своего воспитанника, ощутила натуральное восхищение этой фрау. «Храбрая какая… Ещё и в брюках, хах! Надо же! Если бы я осмелилась надеть брюки, меня бы…» — пронеслось в голове у Гретхен, спешащей за Третьим Рейхом. Польша, несмотря на столь сумбурную ситуацию, не могла убрать с лица ухмылку. «Всё же какой славный мальчуган! Не то, что его папаша… А в прочем… И этот чёрт сегодня показал себя с довольно неожиданной стороны. Хотя, куда он глядел, когда сын на дорогу полетел? Чем-то на РП похож даже… Папа так любил зарываться своими лапами в мои волосы и говорить о своей безграничной любви ко мне… Скучаю по нему. Страшно скучаю», — думала она, выкуривая очередную сигарету, перед тем как идти обратно в офис. После такого-то приключения в трёх актах без сигареты было никак нельзя, хотя и морозило уже.       Посадив Германию в машину и пристегнув того ремнём безопасности, Рейх было хотел вылезти из транспортного средства, отправить горе-путешественников домой и вернуться к работе, как вдруг мальчик схватил всё ещё обнажённую руку отца и серьёзно посмотрел на него. Так серьёзно порой даже взрослые не смотрят.       — Папа, всё, что я сказал тогда, не было пустым звуком… Я переживаю за тебя. Очень-очень. Если ты болен и это можно вылечить, начни лечение как можно скорее! Если это дорого, я лично попрошу дедушку или прадедушку, чтобы они оплатили лечение, и ты снова был здоров. Ты бледный очень и холодный… Меня это пугает.       Каждое слово сына разрывало Третьего Рейха изнутри, заставляя предать переосмыслению всё, что с ним произошло на данный момент. Вновь обдумать ситуацию, в которой тот оказался по велению судьбы, но посмотреть на неё с другой стороны. Со стороны родителя, чей ребёнок несчастлив из-за него. С минуту Рейх тихо сидел рядом с сыном в салоне, опустив голову и поджав губы. В данный момент он вёл активную умственную борьбу с самим собой. Его ужасно угнетала ситуация с Польшей, он всё ещё не мог представить их дальнейшие совместные коммуникации, и, о Господь, эта ведьма определённо увидела его руки, и наверняка не упустит возможности скомпроментировать его полученным знанием! С другой стороны, каким отцом он будет, если уже прямо сейчас его собственный сын считает своей обязанностью заботу о его, Рейха, ментальном и физическом состоянии. В своём-то возрасте! Учитывая, что на самом деле должно быть с точностью да наоборот! Нет, какой бы противной не была полячка, если в ней содержится ключ к счастью и спокойствию Германии, Третий просто обязан ухватится за этот шанс!       Решительно выдохнув, мужчина поднял на сына полный любви взгляд и твёрдо произнёс, ласково поглаживая щёчку ребёнка пальцем: «Герман, я услышал твои слова. Поверь, меня тоже совсем не радует моё нынешнее состояние, но я также не хочу, чтобы и ты волновался из-за него. Твой папа куда крепче, чем ты думаешь, солнце, и, более того, я уже знаю, как себе помочь, так что совсем скоро поправлюсь, вот увидишь! Совсем скоро… Да что там, завтра я примчусь домой пораньше и почитаю тебе на ночь уже почти здоровый, слово даю!» — уверял сына Рейх, а тот доверчиво кивал в ответ.       — Ну-у, смотри, ты обещал и слово дал! — назидательно погрозил пальцем в воздухе мальчик.       — Конечно! Всё так и будет. Мои слова не пустой звук, ты ведь знаешь. Однако, вам с няней стоит поторопиться. До вечера, милый, будь послушным, — поцеловав сына в лоб, Рейх вылез из машины и закрыл дверь, бросив на Гретхен укоризненный взгляд. Ох, ему хотелось так много «ласковых» ей высказать, но работа не позволяла ему столь бездумно тратить время. Однако Гретхен была умной девочкой и всё поняла без слов: кротко отдала перчатки владельцу и села в машину рядом с Германией. Её точно накажут за своевольность… Ещё и «платить» герру Пруссии за машину с водителем… Порочный круг.

***

      До конца рабочего дня оставалось десять минут. Рейх напряжённо пил горячий горький кофе, сидя в одном из кресел своего кабинета. На рабочем столе помимо бумаг и канцелярии совершенно нетипично для подобного места покоилась свежая и нетронутая плитка молочного шоколада. Она составляла ему компанию в ожидании Польши. «Неужели я всерьёз опасаюсь того, что эта девчонка с минуты на минуту придёт и… подержится со мной за руки? Хах! Даже звучит глупо. Ну что за нелепость», — кисло усмехнулся нацист, отпив из узорной фарфоровой чашки. А вот его реликвия напротив с нетерпением ожидала встречи и предвкушающе вибрировала в груди, своим поведением только сильнее удручая хозяина. Впрочем, осознав наконец безысходность своего положения, немец покорно пытался успокоиться и настроиться на «сеанс терапии». Да, именно так для себя решил определить их с полячкой странные взаимодействия Рейх. Тогда в машине, прощаясь с сыном, он достаточно чётко осознал, что физический контакт с Польшей ему необходим настолько же, насколько больному гриппом необходимы антибиотики. И ведь, вероятно, он бы ещё долго противился этому всему, если бы не Германия. Слёзы сына отрезвили лучше всякой пощёчины. Понадобится, Рейх из кожи вон полезет, чтобы поправиться. Лишь бы ребёнку больше не пришлось переживать из-за него. Даже, если это означает, что придётся просидеть, держась за руки со славянкой, целый день. Пусть выводит, пусть раздражает, пусть хоть выклюет ему последние нервы. Он всё стерпит!       Глухой стук в дверь кабинета прервал душевные метания немца. Древесная створка мягко открылась и в помещение вошла Польша, в пальто и с сумкой. Заприметив нациста, она не мешкая села в соседнее кресло и отстранённо протянула мужчине руку без каких-либо эмоций на лице, словно будучи погружённой в собственные мысли. Рейх же явственно ощутил неловкость, перебившую даже какофонию восторга артефакта. Почему так резко? Она даже не хочет обсудить сегодняшний инцидент? Хотя… Почему его вообще это волнует?       — Не спешите так, это всё-таки касается нашего здоровья… Не хотите шоколада? Можете считать это небольшой благодарностью за спасение ребёнка, — предложил немец, неожиданно напрягшись от мысли, что та может уйти слишком быстро, не дав ему толком оправиться, и протянул девушке плитку в голубой обёртке. Польша иронично подняла бровь и… приняла лакомство, развернула фольгу и откусила чуть-чуть на пробу, а затем, видимо удовлетворившись вкусом, положила на язык уже всю дольку. Глаза её заблестели, губы растеклись в улыбке от наслаждения вкусным шоколадом. «Значит сладкое может умаслить ведьму!» — усмехнулся нацист, сделав ещё один глоток кофе, и резко замер, осознав, что только что испытал… умиление к полячке?! И это чувство нельзя было спихнуть на реликвию: артефакт посылал по телу волны чего-то гораздо более сильного и глубокого, чем простое умиление. Брр! Бред! Он точно сегодня повредился рассудком от переживаний за сына.       — Ну, всё, хватит оттягивать, давайте руку, — прожевав кусочек шоколада, Польша ловко ухватилась за чужое запястье, запакованное в перчатку, и откинулась на спинку кресла, закрыв глаза, ощущая, как боль отступает. Спустя пару мгновений и ей и реликвии стало хорошо и спокойно… Рейх с таким же облегчением облокотился на спинку своего кресла, прикрыв глаза. Так в тишине они просидели минут пять. Позже, когда реликвии совершенно перестали посылать по телу болевые ощущения, Польша, не открывая глаз и не двигаясь, тихо спросила: «Всё ещё не хочешь снять перчатку?»       — Переходишь на «ты» без разрешения? — таким же тихим и спокойным голосом отозвался Рейх, тоже не открывая глаз, хотя внутренне от упоминания перчаток напрягся, готовясь к обороне.       — Рабочее время закончилось, и я полагаю в такие моменты можно отбрасывать формальность. Тем более ты мне жизнью обязан, и обращать внимание на «вы, да ты» — весьма неуместно, — усмехнулась она, заставив немца вздрогнуть всем телом и посмотреть на неё, опустив брови.       — Обязан жизнью? Ты спасла моего сына и я очень благодарен тебе за это, могу выдать материальное вознаграждение, если пожелаешь, но не забывай, Польша, кто кому сейчас приходится.       — О, Рейх, такое сложно забыть. Но только не думай, что этот факт что-то изменит. И всё же на первый мой вопрос ты не ответил, а он имеет куда большее значение, нежели «ты», да «вы», — Польша с намёком потёрла большим пальцем край перчатки на напряжённом запястье немца. Рейх тут же потерял остатки спокойствия. Она видела руки… Засмеёт! Странно, что не засмеяла ещё тогда на людях, могла ведь… Или она что-то задумала? Ладно, допустим, увидела, молчание всегда можно купить. Но почему она так хочет прикоснуться? Его руки сами по себе могут вызвать только смех и пренебрежение, немец прекрасно об этом знает и не строит иллюзий. Даже под влиянием реликвии, он уверен, ни одна девушка не захочет их трогать. Единственное объяснение: полячка явно строит козни!       — Этого достаточно. Перчатки тонкие и существенной разницы быть не должно, — очень сухо и твёрдо отрезал немец, желая прервать обсуждение своих рук. Польша вновь усмехнулась. Какой непоколебимый.       — Посмотрим, что из этого выйдет, Рейх, — слышать неформальное обращение с её стороны для Третьего было крайне непривычным. Но, ничего, он не останется в долгу.       — Польша, кхем, я бы хотел, чтобы ты посещала мой кабинет три раза в день: утром, в обед и после окончания рабочего дня. Встречи необязательно должны быть продолжительными. В общем… Приходи настолько часто, насколько сможешь. Это важно.       — Что-что? — девушка тут же бросила на мужчину насмешливый взгляд с прищуром и растянула губы в ухмылке, заставившей Рейха раздражённо стиснуть зубы. — Неужели это ты мне предлагаешь? Ты? Мне? Боже, а кто устроил сцену вчера?       — Не забывайся, — грубый голос Рейха и с силой сжавшие её руку чужие пальцы вызвали на лице девушки лишь скуку. Она прекрасно понимала, что это всё пустые дежурные фразы «начальника», маскирующие незнание, как и что ответить в сложившейся ситуации. Невероятно скучно!       — Да-да, конечно, — Польша гордо встала и вырвала руку из хватки нациста, прихватив сумку и устремившись к двери. Рейх недовольно сжал в кулак руку, которой только что держал её. Снова забрала спокойствие реликвии одним движением!       — Попробуй только не явиться завтра! — бросил Рейх полуугрозу вслед девушке, на что Польша демонстративно хлопнула дверью, заставив бедных часовых подскочить на месте.       — Чёртов сухарь-истеричка! — прошипела она, спускаясь по мраморной лестнице и сжимая в пальцах сумку.       — Гребаная нахальная сука! — прорычал Третий Рейх и, совсем забыв про недопитую чашку с кофе во второй руке, ударил ей по поверхности рабочего стола, с громким звоном вдребезги разбив фарфор.