Зависимость

      — Простите, но мне кажется, архивариус допустил какую-то ошибку. Мне не могли выделить четыреста экземпляров за один раз. Уточните ещё раз, — скептически осмотрев выданную ей стопку писем, обратилась Польша к тощей немке в круглых очках, сидящей за длинным столом рядом с окном в архив. Та устало закатила глаза и неспеша зашла внутрь хранилища документов. Перекинувшись парой немецких фраз с работающими там, женщина вернулась с ещё тремя конвертами, которые небрежно бросила поверх стопки прочих писем и села обратно за стол. Польша недоуменно моргнула.       — Это ещё что?       — Три письма упали с вашей стопки. И того на расшифровку — четыреста три письма, — немка длинными пальцами вбила на машинке число и продолжила заполнять формы, более не обращая на возмущенную Польшу внимания. Однако, когда к архиву подошло двое мужчин в форме, тощая немка тут же растянула тонкие губы в льстивой улыбке и протянула обоим в разы меньшие стопки бумаги. Польша сжала челюсти и скрепя сердце после ухода военных кое-как взяла свою тяжёлую ношу, уточнив напоследок:       — Кто передал эти письма?       — НСДАП, разумеется. Ему виднее, кому и сколько работы положено назначать. Вам вообще повезло, что у вас есть работа, голубушка, поэтому перестаньте так недовольно глазеть на меня, — с надменностью в тоне отозвался высокомерный тоненький голосок. Славянка ухмыльнулась. Какой же этот партия ублюдок! Так вот почему он так вёл себя вчера. Он прекрасно знал, что завалит её сегодня макулатурой, вот и был спокоен, как удав.       Доковыляв до своего рабочего места, славянка чуть было со злости не швырнула конверты в мусорное ведро, но вовремя вспомнила, что каждое невыполненное задание окажется записанным в её характеристике. И, хочет она того или нет, но ей придётся выполнить работу.       Быстро скурив сигарету и запив её сладким чаем, она приступила к переводу и переписи иностранных писем. Уже спустя три часа она с отчаянием отметила, что объемы работы не убавляются, а словно стоят на месте. Закатив глаза, она поняла, что сегодня вообще не сможет прийти к Рейху. Реликвии это явно не понравилось и сразу после неугодной ей мысли последовал толчок в солнечное сплетение, выбивший глухой стон боли через сжатые губы. Шустро пересчитав конверты ещё два часа спустя, Польша смирилась и с отсутствием обеда.       До конца рабочего дня оставалось пять минут. Третий Рейх мерил свой кабинет широкими и тяжёлыми шагами, сцепив руки за спиной и недовольно насупившись. Он чувствовал себя ужасно. Просто отвратительно! Тело ломило, голова была готова лопнуть от давящий боли в висках, а дышать с каждой минутой становилось всё трудней.       — «Эта нахалка сегодня ни разу не появилась! Решила таким образом наказать меня? Отомстить за вчерашний грубый тон? Неужели она настолько злопамятна…» — рассуждал Рейх, мельком взглянув на своё отражение в позолоченном зеркале, с неудовольствием отмечая чёрные круги вокруг красных от напряжения глаз. Отражение разозлило немца до скрипа зубов. Он же сам дал слово сыну: приехать сегодня к нему, как огурчик! А он? А он выглядит хуже разлагающегося трупа!       — «Вот же подлая ведьма! Думаешь, что всё будет по-твоему? Ну уж нет, я так просто не сдамся! Я должен утихомирить безделицу до возвращения домой», — продолжал мысленно возмущаться Рейх, схватив пальто с вешалки, и, обдумав ещё раз импульсивную идею, глянул на настенные часы и выскочил из кабинета.       — Господин НДСАП, позвольте выразить моё восхищение Вашей упорной работой. Арийская нация будет процветать при таком мудром руководителе. Выпьем за Ваше крепкое здоровье! — восклицал усатый чиновник, поднимая бокал коньяка. Другие высокопоставленные нацисты тоже подняли бокалы и выпили. Сидящий у стены НСДАП самодовольно улыбался и гордо задирал нос, глядя на окружающих его людей со снисхождением и превосходством. Войска начали продвигаться дальше, Гитлер ведёт прекрасную политику, а Третий Рейх стал ещё покорнее. Последнее, вероятно, стало следствием какой-то болезни, преследующей воплощение в настоящее время, но это только на руку партии. Этот вечер кажется ему ещё более приятным, когда в нетрезвый мозг приходит усталый лик гордой унтерменш, до изнеможения ломающей глаза над бумажками. Ещё и эти глупые людишки пьют за его здоровье. Этот вечер ничто не может испортить!       — Благодарю, господа, мне безмерно приятно в этот час находится в вашей компании, — обведя взглядом сидящих перед ним, партия, к своему удивлению, заметил славянку у барной стойки, покупающую бутылку алкоголя. На его губах расползлась гадкая ухмылка. Всё же не зря он согласился прийти в этот вшивый бар. — К сожалению, у меня ещё остались нерешённые вопросы. Я покину вас, господа. Пейте за здоровье нашего вождя и армии.       Партия осушил бокал и поспешил выйти из бара, чтобы не потерять из виду унтерменш. Он даже не взглянул на чиновников! Признаться, ему было до одури скучно среди льстивых пьяниц, но теперь у него назревало превесёлое времяпрепровождение.       Он шёл за ней по пятам, наблюдая за идеальной осанкой, но нетвёрдой и усталой походкой. Она даже ни разу не обернулась, чтобы проверить, не идёт ли кто за ней. Измождена «бедняжка» до предела. Да что там, Польша уже планировала, как, даже не раздеваясь, рухнет на холодную постель и уснет прямо с бутылкой шнапса в руках. Позади в свете жёлтых, замыленных фонарных огней белые волосы девушки казались невероятно мягкими на вид. Партия с приятным предвкушением представил, как запустит пальцы в короткие кудри и сожмёт с такой силой, что та обязательно издаст звонкий стон и начнёт умолять отпустить её, рыдая от резкой боли. И он её отпустит. Чтобы уронить.       Подъезд. Лестница. Её стук каблуков по бетонным ступеням и его — мягкие и тихие шаги следом. НСДАП крался, словно хищник на охоте. И он был уверен, что сегодня ему улыбнётся удача в виде маленькой овечки.       Открыв дверь, Польша зашла в прихожую, включила свет. Устало выдохнув и поставив бутылку на комод у двери, она вернулась запереть её, как резко ту рывком распахнул Партия и стремительно зашёл внутрь, захлопнув дверь за собой с такой силой, что та слегка приоткрылась от хлопка.       — Добрый вечер, а я вот мимо проходил, подумал, зайду на чашечку чая. Угостишь? — Партия прошёл вперёд, расплывшись в гадкой улыбке. Польша кинулась к комоду, попытавшись открыть ящик и достать револьвер трясущимися и непослушными от испуга руками. Но руки партии были быстрее.       — Такого гостя только чайником огреть могу, — Польша прорычала угрозу со всей ненавистью, пряча страх внутри. Мужчина до боли сжал её запястья своими и поднял их вверх, сжав обе женские руки в одной своей грубой лапе. Славянка тут же ощутила отвратительный запах перегара и лука, ударившего в нос, когда партия приблизился совсем близко, хищно ухмыляясь. От отвращения её затошнило.       — Какие мы свирепые.       — Только посмей, и зубов потом не соберёшь, — безуспешно она попыталась вырвать руки из хватки, чувствуя прилив адреналина и вместе с тем слабость. Ноги задрожали от страха, но взгляд был твёрдым и прожигающим насквозь. Как этот урод посмел выследить её?       — Чшш, хватит пустых угроз, овечка, вспомни лучше, как ты сегодня работала до потери пульса. Понравилось? Я ведь могу каждый твой день таким сделать, — Партия сальным взглядом осмотрел её шею и второй рукой приобнял за талию, — но я могу сделать и наоборот. Это будет зависеть от твоего поведения.       Славянка ощутила дрожь в теле и страх. Усталый мозг не знал, что можно было бы сделать, чтобы выбраться из хватки. Реликвия забила тревогу.       — Отвратительная ты свинья, — прошипела Польша, глядя на подонка со всей ненавистью и даже не думая поддаваться или подыгрывать. Она предприняла отчаянную попытку выкрутить руки и выскочить к двери, но мужчина быстро и грубо усадил её на комод. Он уже разгорячился и не хотел тратить время на поиски спальни. Ему хотелось получить всё прямо здесь и прямо сейчас, не церемонясь.       НДСАП отпустил её руки, начав стягивать пальто, затем рубашку, разорвав пуговицы так, что те разлетелись по всей прихожей. Польша хотела закричать и схватить бутылку, чтобы ударить партию по голове, но партия грубо вжался своими губами в её, подавшись вперёд, чтобы зажать девушку сильнее, отчего бутылка упала с пошатнувшегося комода и разбилась вдребезги на ковре. Польшу накрыла отчаянная паника. Но показывать слёзы этому уроду не будет. Не доставит такого удовольствия. Даже закричать нет мочи. Польша попыталась нанести несколько ударов голыми руками по чужой голове, но партия с особой силой схватил девушку за волосы и резко ударил ту головой об стену, выбив из неё глухой стон от оглушающей боли в затылке. Польша зажмурилась и ощутила головокружение и странную вибрацию в черепе.       — Успокойся, дура, иначе без головы останешься, — прорычал партия, начав с особым озверением срывать с неё брюки, но они так просто не поддавались, в отличие от юбок. И тут, внезапно, Партию кто-то оттянул назад и, развернув, со всей силы вдарил ему по морде.       — Что ты урод себе поз…?! НСДАП? — когда вклинившийся из неоткуда в потасовку Третий рассмотрел в насильнике растрепанного НСДАП’а, то с удивлением округлил глаза и отступил на шаг назад, опешив.       — Что ты тут делаешь? Ещё и пьяный! — пробасил на всю прихожую Рейх.       — Рейх? Я м-могу объяснить. Она меня сюда привела, а потом начала разыгрывать сцену, будто…       — Я, по-твоему, должен в эту сказку поверить? Я похож на глупца без ушей и глаз? Из подъезда твои слова… — Рейх осёкся, заметив сжавшуюся на комоде Польшу, трясущимися руками пытающуюся прикрыть голую грудь остатками разорванной рубашки. Она была напугана. Она была, чёрт возьми, в ужасе! Но изо всех сил пыталась скрыть это, замерев на месте. Что-то внутри у Третьего дрогнуло. Он бросил на пьяную партию разочарованный взгляд.       — Уходи. Мы вернёмся к этому разговору завтра.       — Да-да, конечно… Но уверяю, это не то, чем кажется, — пробубнил партия, выскочив из квартиры, на ходу утирая кровь с разбитого носа.       Третий Рейх сразу же запер дверь и приблизился к девушке. Он пребывал в шоке от той картины, что ему удалось застать, поднявшись на второй этаж дома. Вот вам, пожалуйста, хотел подержать за руку минуту-другую, а застал попытку изнасилования! И кем? Своей же партией! Теперь НСДАП’у не отвертеться от вопросов.       — До крови, — Польша наконец слезла с комода и, морщась, опустила взгляд на руку с алым пятном, но от головокружения тут же сползла на пол, слыша звон в ушах и чувствуя тошноту. Третий Рейх от неожиданности отступил назад, но быстро спохватившись, медленно присел рядом и попытался осмотреть рану, на что Польша вздрогнула, наконец осознав, кто её спас.       — Принеси влажное полотенце… Живей, — скомандовала она, предприняв попытку подняться снова, держась за комод. Её трясло. Руки и ноги одеревенели. Рейх без лишних слов зашёл в ванную комнату, сорвал первое попавшиеся белое полотенце, намочил тёплой водой, нахмурив брови. Он был удивлен тем, как даже в такой момент Польша вела себя собранно и хладнокровно, чем только облегчила ему задачу. Так бы он даже не знал, что стоит предпринять и как вести себя с ней. Рейх находился под сильным впечатлением и не мог до конца осознать всё произошедшее. Возиться с ведьмой без сознания он бы не смог. К тому же у него возник ряд вопросов к ней. Ему нужно было более чётко разъяснить ситуацию. Ну не мог же партия действительно так грязно поступить? Или же всё-таки мог…       — Держи, — найдя девушку уже в гостиной на диване, он сунул той в руки полотенце и сел рядом, хмуро оценив её общее состояние. Через разодранную блузку виднелась грудь, но его это ни капли не возбуждало, а только смущало.       — Почему за мной проследил тот свин понятно, но вот почему сюда пришёл ты, я не знаю, — Польша принялась аккуратно вытирать кровь с затылка и одновременно следить за нацистом. Головная боль не проходила, на руках остались пятна от сжатий, а сердце не переставало биться загнанной птицей. Хотелось остаться одной. Выгнать этого сухаря к чёртовой матери и просто отмыться как следует, чтобы побыстрее успокоиться. Но нужно проявить каплю вежливости и… Благодарности? В конце концов он помог… Ей. Рейх ей помог. Сколько раз это нужно проговорить, чтобы поверить?       — Ты сегодня ко мне не пришла. Реликвия вся извелась. Чувствовал я себя отвратно. Вот и решил, раз уж ты сама из вредности не захотела приходить, я сам приду и возьму то, что мне нужно, то есть Кхем, твою руку. Но стоило мне заявиться к тебе, как я увидел… Это. Клянусь, в жизни бы не подумал, что НСДАП мог так поступить, — Рейх раздражённо повел плечами и поёжился. Затем согнулся и начал массировать глаза пальцами. Польша устало выдохнула и облокотилась на спинку дивана. Заметив, что блузка почти уже ничего не прикрывает, потянулась за висящим на спинке дивана синим халатом, чтобы прикрыться.       — Ты думаешь, что я не пришла сегодня просто потому, что хотела поиздеваться над тобой? Версия занятная, но… ау! Не близка к истине, — Польша поёжилась сильнее, ощутив, что становится больнее. Рейх напрягся. Внутри забила тревогу не только реликвия, но и… Нечто живое. Сострадание к ближнему, быть может.       — Тише ты, не дави на рану так сильно. У тебя есть аптечка, или в больницу тебя отправить? — Рейх сел ближе и забрал из рук девушки полотенце, чтобы рассмотреть наконец ушиб. Польша не стала сопротивляться, ведь попросту не смыслила в оказании первой помощи даже самой себе. Пусть пыхтит, если ему хочется. В конечном счёте, это его партия виновата, вот пусть он и отдувается.       — В больницу не поеду. Страны крепче чем люди. От удара по голове сотрясение получить трудно. Мм… В ящике шкафа есть серая сумка, там вроде что-то было… Мазь или… Не помню.       — Что-то было? Сама собрала и даже не знает, что лежит! Склероз в самом расцвете лет? Или это от удара всё усугубилось? — не удержался от язвительного комментария Рейх, сходив за сумкой и параллельно сняв с себя массивное пальто и китель, а на обратном пути зашёл в ванную ещё раз, вымыть руки начисто. И, рассмотрев себя в забрызганном зеркале, с иронией ухмыльнулся мысли: «Саморучно убить хотел эту ведьму, а теперь своими же руками буду латать. И что со мной не так? Ушёл бы вместе с партией. Провел морально-этическую беседу и домой, но нет, решил поиграть в доктора. Ведь это нужно для реликвии! Иначе нельзя. Связаны же! Плохо ей — плохо и мне. А руки… У неё на затылке глаз нет!»       — Посмотрим, что тут напихано, — Рейх зашёл в гостиную и застал славянку в халате, рассматривающей свои запястья с красными пятнами. Томно отвёл взгляд в сторону. Положил сумку и начал рыться в её содержимом, чтобы найти бинт и какой-нибудь антисептик.       — Только быстрее, — тихо изрекла она, не в силах больше пытаться придать голосу твёрдости. Рейх, поджав губы, начал обрабатывать рану. Реликвия совсем не хотела уходить.       — Аптечку собирала не я, а отец. Я хотела вообще без неё поехать, но он был против. А не пришла я сегодня потому, что партия назначил мне огромное количество писем и у меня не хватило времени ни на что, кроме работы. Потом я пошла за алкоголем, чтобы расслабиться перед сном, а потом ты знаешь, — Польша начала говорить больше для себя, нежели для того, чтобы прояснить для нациста что-нибудь. Тишина почему-то начала давить на неё, пока Рейх на удивление аккуратно обрабатывал ей затылок. Но для немца её рассказ звучал очень отрезвляющее. Партия ещё и своим положением злоупотребляет…?       — Польша, а он… намекал тебе уже на это? — Рейх принялся обматывать её голову бинтом.       — Да. Намекал. Пожалуй, хватит на сегодня этой темы, — ответила она резко и сухо, встала с дивана, потёрла кисть и взглянула на круглые часы у камина, — уже так поздно…       Ну, конечно! Третий раздражённо швырнул в сумку бинт и цокнул. Сейчас его тактично прогонят, и обещание он так и не исполнит! Причины были весомые, и он сам это прекрасно понимал, но всё же частично было обидно. Вот тебе и пообещал сыну…       — Идём в спальню, я себя отвратительно чувствую, может хоть реликвия поможет.       — Что?! Какая ещё спальня?       — За руки можно и лёжа подержаться. Я в любом случае лягу. С тобой или без тебя. Ты знаешь где дверь, я никого не держу, — и пошла в спальню.       — Ты… — Третий хотел добавить нечто резкое, но, заметив чужую шаткую походку, замолк и пошёл следом. Вдруг ещё рухнет, не добравшись до постели.       Сзади, в тусклом тёплом свете, в лёгком халате, она показалась ему привлекательной. В теории. Рейх сам не понял почему это случилось именно сейчас, на пути в спальню, а не когда она сидела перед ним с оголенной грудью. Ведь по примитивной физиологической логике женская грудь должна больше привлекать мужчину, чем крепкие плечи и осанка. Ответить самому себе немец не смог.       В спальне было прохладно из-за приоткрытого окна. На улице слышались звуки машин и моросящего дождя. Польша не стала включать свет и легла на бок на незаправленную постель, на затылок было бы больнее. Рейх медленно лёг рядом на спину. Несколько пружин скрипнуло. Повисла тишина. Польша рассмотрела в темноте силуэт Рейха, напоминающий чем-то отдалённо Вайля. Он уставился в потолок, сжал её руку и как-то поёрзал.       — Ты спала с кем-то здесь? — с отвращением спросил немец. Польша усмехнулась.       — Спала, — спокойно, — но можешь не волноваться, постельное бельё чистое.       — Я заметил. Ну и кто этот бедолага?       — Немец. Я проводила опыт, чтобы успокоить реликвию, но он был неудачным, — Польша придвинулась ближе и, небрежно откинув руку нациста, легла тому на плечо. Ей хотелось избавиться от головной боли путем исцеления реликвии. Рейх от её действий напрягся и смутился, но сразу же ощутил приятные вибрации реликвии, мол «лежи и не рыпайся». И шли они гораздо мощнее, чем от держания за руку, но всё ещё недостаточные для полного исцеления.       — Тебе не противно лежать рядом с мужчиной после случившегося в прихожей? Я думал, ты меня вытолкаешь со слезами на глазах.       — Рейх, если хочешь знать, то да, мне невероятно паршиво. Наверняка мне будет страшно возвращаться сюда поздно вечером, буду проверять, закрыт ли замок на двери и оглядываться чаще на работе. Но сейчас реликвия мне должна помочь, — Польша не лукавила. Вздохнула поглубже, ощущая под головой достаточно твёрдую руку и плечо. Он специально напрягся или действительно имеет крепкие мышцы?       — Я тебя понял, — прошептал хрипло нацист на выдохе и, глядя в потолок, подумал о сыне. Как он там? Ждёт его и не ложиться спать, наверное. Переживает. Быть может, плачет. А он? Лежит тут на мятой постели с ведьмой, которую… Что-то в его жизни определенно идёт не так.       — Мм… Ни черта не помогает! — Польша поморщилась и привстала, помассировав занывшие виски. Нет, не из-за удара. Это реликвии начали снова показывать свой характер. Словно им не хватало чего-то. Снова! Славянку это начало раздражать и злить. Третий тяжело выдохнул и тоже встал, смирившись с тем, что ничего не вышло. Ему не удалось почувствовать себя достаточно хорошо, чтобы выглядеть здоровым. «Прости, сынок, папа даже не смог сдержать собственного обещания».       — Завтра возьми отгул, — уже встав с кровати, Третий провел по волосам рукой в перчатке и поправил рубашку.       — Ты не ради себя пришёл сюда.       — Что ты имеешь ввиду? — Рейх остановился у двери и повернулся. Польша включила лампу, что-то внимательно рассматривая в руках. Прищурившись, Рейх пытался разглядеть, что именно.       — Ты терпеть меня не можешь. Но после случая с Германией сам пошел на контакт. Предположу, что ты исключительно ради него затеял и ежедневные встречи, и сегодняшний визит, я права? — она встала с постели и неспеша подошла к Рейху, протянув маленькую фотографию Германии. Немец усмехнулся и забрал её. Выронил из кармана. Давно пора кулон купить под это фото.       — Может быть, — процедил Третий, убрав фото в карман рубашки на груди. Он хмуро проследил за тем, как девушка потянулась за пачкой сигарет и спичками, как закурила и встала с кровати. Немец не мог понять, почему не уходит и продолжает наблюдать за ней. За этим силуэтом в голубом дыму, вставшем у окна. Даже несмотря на тошнотворный запах сигаретного дыма.       — Ты можешь плеваться и фыркать сколько будет угодно, но единственный способ быстро поправиться для нас обоих — это…       — Не смей! Не смей произносить это слово опять! — мгновенно воскликнул он, словно прочитав чужие мысли, до боли схожие с его собственными, в чём он не признается в слух хоть под угрозой смерти. Даже самому себе. — Кажется, ты действительно озабоченная и легкомысленная, раз только это на уме. Хотя… Чего мне стоило ожидать от тебя? Целомудрия?       — Уходи, — Польша устало опустила голову и отвернулась. Спорить с ним? Переубеждать? Нет, не будет. Пусть думает, что хочет.       Тяжело стуча сапогами, Рейх покинул квартиру, небрежно накинув китель и пальто. Спустился вниз по лестнице почти до самого выхода, но остановился на последней ступени, вспомнив поникший образ сына в машине. Громко выругался на всю лестничную площадку и вернулся обратно, чтобы крикнуть в дверной проём: «Завтра приду!» И уже с более мрачным видом, чем до этого, покинул дом.

***

      Мерзко моросящий дождик на следующий день превратился в ливень с мощными порывами ветра. Небо стало ещё мрачнее, и Берлин накрыло тоской и мраком. Для Рейха день был почти выходным. Он оставался в особняке до обеда, а после должен был заехать в Рейхстаг, проверить, всё ли в порядке. Ну и на вечер, а может быть и на ночь (не дай Боже), у него были хлипкие планы, касаемые (во всех смыслах) польской ведьмы.       Но до вечера ещё был целый день, и чтобы загладить вину перед сыном, Рейх провел с ним всё утро, вплоть до обеда. Правда перед этим ему пришлось нанести под глаза пять слоёв пудры, чтобы казаться здоровым. Приказал Гретхен принести самую подходящую ему. Потом в ход пошёл целый кофейник с парочкой «энергетических» таблеток, за которыми он вчера послал водителя. Говорили, что эти пилюли дают прилив сил и энергии, а Рейху это было необходимо.       Сперва Германия показательно дулся, но увидев, как отец достаёт из антресолей коробку с настольными играми, не смог устоять перед искушением и тут же всё родителю простил. Однако играми семейство не ограничилось. Заклеив стену в комнате сына бумагой, Рейх и Германия принялись рисовать прямо руками и пальцами всё, что приходило им в голову. В итоге получилось поле и они вдвоём на лошади. Счастливые и свободные. Получилось весьма недурно, для любителей. Оба впоследствии оказались измазанными, но довольными получившимся шедевром.       После перекуса овсяным печеньем с молоком, Рейх предложил сыну читать приключенческие книги, меняя голоса, в зависимости от героев. «Ты так смешно говоришь голосом принцессы,» — хихикал на ковре Германия, опираясь руками на высокую стопку книг, которые им ещё предстояло прочесть. Однако, спустя пару часов упорного активного поведения, Третий ощущал такие усталость и измотанность, что боялся лишний раз встать на ноги, чтобы не упасть в обморок прямо перед сыном и не уснуть беспокойным сном. Напугает ребёнка и всё. Нужно было продержаться ещё немного. Перетерпеть обед и уехать из поместья, привести себя и своё тело в рабочее состояние. Ради сына. Чтобы не лгать так бессовестно. Ну и в рейхстаге появиться тоже нужно. Решить несколько вопросов чиновников и прослушать отчёты о военных операциях.       Семейный обед германцев традиционно проходил в огромном зале за широким дубовым столом, во главе которого чинно восседал Германская Империя — серьёзный, высокий и широкоплечий мужчина, недовольно наблюдающий за служанкой, недостаточно быстро наливающей суп в его тарелку. Ближе к нему, по левую руку, сидел Пруссия в тёмно-синем халате на голое тело и с игривой улыбкой плута, на том же месте, но уже по правую руку от отца, восседал откровенно скучающий Веймар, рядом с дядей сидел довольный Германия, и уже только потом сам Рейх, пытающийся запихнуть в себя хотя бы пару ложек солёного мясного бульона. Его реликвия уже изрядно изголодалась, но этот голод одним супом нельзя было утолить.       — Германия, как прошли сегодня твои занятия по немецкому языку? — спросил Германская Империя, тихим и низким басом. Рейх аж выпрямился от ужаса. Он совершенно позабыл про уроки сына, а Гретхен даже не напомнила!       — Дедушка, учитель Рудольф задал мне написать большое сочинение, поэтому разрешил пропустить одно занятие, чтобы я всё успел сделать, — хлюпая супом, весело ответил Германия. Врёт убедительно, маленький хитрец. ГИ одобрительно кивнул и, нацепив очки, принялся по обычаю читать газету за трапезой. У Рейха отлегло от сердца.       — М, ах, совсем забыл спросить, брат, ты написал Швейцарии письмо? — с улыбкой спросил Веймар своим сладким и добродушным тоном.       — Написал. Это не взаимно. К сожалению, — Третий достаточно спокойно отреагировал, хоть и вопрос брата застал врасплох. Зато ГИ и Пруссия жутко заинтересовались Рейхом, что было огромной редкостью во время обеда, и тихо уйти не получилось.       — Что же именно не взаимно? — грубовато уточнил ГИ, метнув в нациста острый взгляд.       — Волнения реликвии. А может лишь блажь сиюминутная, — Третий отставил тарелку, потеряв всякий аппетит.       — Ты не спутал волнения реликвии с кое-каким другим волнением, а? — Пруссия ехидно подмигнул внуку, отпив немного вина. Третий воспользовался подаренной возможностью и решил просто свести всё к банальной похоти. Да, точно! Чтобы только ГИ ничего не заподозрил.       — Так и есть. Швейцария очень красивая девушка. Её достоинства сразу бросаются в глаза, — Рейх ухмыльнулся, взглянув с хитринкой на Прусса. Тот рассмеялся, достал сигару и закурил, вальяжно развалившись на стуле. Веймар же как-то странно хмыкнул, обведя брата пронизывающим взглядом. Он чувствовал, что тот лжёт. Рейх никогда не озвучивал свои мысли, касаемые женской красоты. Тем более, не отпускал двусмысленные шутки в духе «Пруссии». Да, Швейцария действительно была очаровательной красавицей с соблазнительными и аппетитными формами, длинными светлыми волосами и изысканными женственными нарядами. Просто нимфа! Но Рейх ни разу про неё Веймару не заикался. Да даже банально не опускал взгляд в её углублённое декольте на встречах! И теперь говорит такое. Странно и жутко любопытно. Веймар даже лениво улыбнулся.       Однако такого объяснения было достаточно, чтобы ГИ потерял всякий интерес к сыну и продолжил изучать новости в газете. Этому ритуалу он педантично уделял особое время за едой. Говорил, что это вызывает аппетит. Но как статьи о деталях хрустальной ночи могут хоть немного поднять аппетит? Странная черта сурового главы семейства.       Уйти со злосчастного обеда Рейху помог несчастный случай, которого лучше бы и вовсе не было.       Неся большое горячее блюдо с запечённым говяжьим рулетом с грибами, паренёк-служка споткнулся о складку на ковре и упал, с грохотом уронив блюдо на любимый ковер Империи, моментально испачкав его жиром и испортив почти три килограмма первоклассного мяса. А шедшая за ним по пятам с кухни девушка с охами выронила кувшин воды всё на тот же несчастный ковёр. Немецкое семейство мгновенно обратило внимание на шумную картину прямо перед ними. Германская Империя медленно снял очки, встал с места и твёрдо произнес: «Германия, я хочу послушать, как ты научился играть на фортепиано с отцом. Сыграешь в зале, а мы здесь послушаем,» — даже не взглянув на внука, ГИ подошёл к комоду и отодвинул ящик, доставая оттуда розги. Пруссия и Веймар хладнокровно продолжили есть, отлично понимая, что сейчас будет. Как и Рейх. Но последний, в отличие от родственников, живо подскочил с места и вывел остолбеневшего от испуга сына за ручку из столовой и сразу попал в соседнюю залу. Рейх едва трясущимися руками открыл крышку, спешно поставил ноты и усадил сына рядом с собой.       Германия вдруг повернул к отцу голову и серьёзно спросил: «Дедушка сейчас будет их наказывать?». Внутри у Рейха всё похолодело, но сыну он ласково улыбнулся и отрицательно покачал головой.       — Не знаю, сынок. Давай лучше сыграем. Помнишь, что, когда я делаю паузы ты нажимаешь на эти две клавиши, да? Мы с тобой уже столько раз это играли, ты, наверное, уже с закрытыми глазами можешь справиться, да, родной? — едва Рейх коснулся онемевшими пальцами клавиш, как из столовой донёсся протяжный женский болезненный стон, следом за ним сразу прогремел и мужской, а затем снова женский и так по очереди сменялись звонкие крики боли. Германия напугано вздрагивал каждый раз, когда до него доносились голоса из столовой, даже сквозь бодрую мелодию, которой Рейх упорно старался заглушить эти звуки. Через несколько секунд Германия перестал дрожащим пальчиком нажимать на клавиши и просто закрыл руками уши и зажмурился. На светлых щёках проступили слезинки. Рейх перестал играть, взял сына на руки и поспешил отнести Геру в его комнату и успокоить. Ожидавшая в стороне Гретхен поспешила за ними.       Поглаживая сына по спине, пока тот, сжавшись клубочком, лежал на кровати, Рейх мысленно проклинал отца за его жестокость. За его садистские замашки. Германия хоть и мал, но далеко не глуп! Он всё понимает, слышит и боится, как все дети. Как и сам Третий в его годы. Ну, кроме разве что Веймара, который даже в детстве мог спокойно играть в шахматы, слушая истошные мольбы о прощении из покоев отца. В отличие от Рейха, глотавшего слёзы. Потому что Веймара не били. Не наказывали поркой. А его, нерадивого и никчёмного, частенько наказывала тяжёлая отцовская рука. Благо Германию Империя очень любит и даже пальцем не трогает. И Рейх благодарен уже за это.       — Прости, солнышко, папе нужно будет уехать, — поцеловав лоб сына, он накрыл мальчика одеялом. Давно у Германии не было дневного сна. Сегодня он был нужен как никогда.       — Куда?       — Подлечиться. Ты же сам хотел, чтобы я поскорей поправился.       — Хорошо… Папа, а почему дедушка такой жестокий? Ты тоже потом будешь таким? — совершенно неожиданно спросил Германия так серьёзно, что сердце начинало изнывать от тоски. Что нужно отвечать детям на такие сложные вопросы? Правду или ложь? Именно вот в такие моменты Рейх с досадой осознавал, насколько он неопытный и неумелый родитель.       — Дедушка твой суровый, но справедливый. И не настолько жестокий, как может показаться на первый взгляд, — соврал Рейх, погладив бархатным пальцем щёчку сына, стоя на коленях возле кроватки.       — Но я не буду таким, как твой дедушка, милый, — Рейх искренне хотел, чтобы это было правдой. По крайней мере он стремится к этому.       — Тогда хорошо… — стоило Германии заснуть, как Рейх сразу покинул поместье, под наблюдающий за ним взор Веймара из окна столовой.