far too pretty to be givin' it cheap that's why she's makin' six figures workin' three days a week yeah, she'd even break a promise in the promised land she didn't make it this far by just shakin' hands Nickelback, “Shakin' hands”
Лампа под потолком мигала, и то вспыхивающий, то угасающий желтый свет резал уставшие воспаленные глаза. Они спорили уже почти полчаса, но до сих пор так и не пришли к компромиссу. От выкуренных сигарет под потолком клубился едкий дым, но почему-то никому не пришло в голову открыть окно. Помимо раздосадованных мужских голосов тишину нарушало только шипение старого проигрывателя, уже давно сыгравшего свою одну-единственную пластинку и теперь вхолостую гонявшего ее по кругу. Проигрыватель Пэйну подарил его брат лет пять назад — после того, как тот обмолвился, что не переносит оцифрованную музыку и способен воспринимать только аналоговое звучание. С тех пор Лидер часто его слушал — особенно когда хотел расслабиться и выкинуть из головы все лишнее. Сегодня процессу расслабления помешали, прервав его практически на самой середине и выдернув главу «Красной Луны» из блаженной полудремы, в которую его погрузила музыка и косяк из чудных южных трав. Приготовления к миссии под кодовым название «Подсадная утка» шли полным ходом. Для того, чтобы найти и подготовить все необходимое оборудование, у Какузу ушла пара дней. Можно сказать, что им повезло — шеф полиции в «Сладкой вишне» в это время не объявлялся, что означало, что он вернется туда голодным и соскучившимся, а значит не ожидающим подвоха. Сакура в отделе почти не появлялась: она репетировала свой «особый» танец, настаивая, что все должно пройти на высшем уровне. Итачи, которому эта идея не нравилась с самого начала, тем не менее старался ее не отвлекать. Но работа, которая прежде давалась ему с такой легкостью и таким удовольствием, все меньше занимала мысли мужчины. Он был вынужден признать, что слишком часто думает не о том и подсознательно торопит каждый новый день к его окончанию — чтобы заехать за Харуно в бар и довезти ее до дома. Девушка сперва просила его так не делать, чтобы никто не увидел их вместе, но потом сдалась и позволила молчаливому Ворону каждый день встречать ее у черного хода. Каким-то задним умом Итачи понимал, что все зашло слишком далеко и что вскоре он может потерять контроль над собственными эмоциями, но пока что ему удавалось убеждать себя, что все в порядке и он просто заботится о важном, буквально-таки ключевом игроке в их команде, на которого сделано слишком много ставок. И чем сильнее становилась его одержимость розоволосой девушкой, тем крепче он верил в это. Остальные ребята из отдела закрывали на происходящее глаза и делали вид, что все идет по плану. До этого вечера. — Повторяю еще раз, Ворон, я не позволю тебе туда пойти. Пэйн стоял, опершись на стол и чуть перегнувшись через него. В его голове было душно и дымно от выкуренной самокрутки, но тем не менее он отчетливо осознавал, что ни в коем случае не должен соглашаться с Итачи. Пусть тот был единственным человек среди всей «Красной Луны», с кем даже он никогда прежде старался не спорить. — Я не понимаю, в чем проблема, — развел руками его собеседник. Его лицо было бледно от негодования, Ворона слегка лихорадило. Если бы Пэйн не знал его, то решил бы, что тот пьян. — По-моему, вполне логично, что кто-то должен прикрывать их. — Я вовсе не спорю с этим. Если помнишь, я сам вынес эту мысль на общем собрании сегодня утром. Счетовод будет слишком занят, чтобы присматривать за происходящим, а Сакура… — Цветочек, — внезапно перебил его Кисаме, стоявший у противоположной стены в тени. Он был третьим и последним участником дискуссии. — Что — цветочек? — раздраженно переспросил Пэйн. — Это ее прозвище. Разве у нас в отделе не так принято? — Демон плотоядно сверкнул заточенными зубами. Итачи метнул на него короткий, но очень выразительный взгляд, но его напарник совершенно не собирался смущаться или брать свои слова назад. — Я лишь хотел сказать, что ее делом будет занимать нашего дорогого шефа полиции, — с нажимом договорил Лидер, — а вовсе не глазеть по сторонам. Нужен кто-то, кто будет караулить их обоих и подаст сигнал, если что-то пойдет не так. — И я не вижу ни единой причины, почему это не могу быть я, — холодно заключил Ворон. — В самом деле? — поднял бровь его шеф. — Итачи, я всегда считал тебя самым здравомыслящим и сообразительным из всех своих ребят. — Кисаме фыркнул, но возразить не решился. — Неужели ты в самом деле не понимаешь, в чем тут дело? — Нет, не понимаю, — дернул плечом тот. — Кукольник и Голем на это не пойдут, они не оперативники. Я бы без проблем доверил это дело Конан, но она до сих пор не вышла с больничного. Про Бессмертного речь, надеюсь, вовсе не идет, тем более что он все еще не в кондиции… — Дело не в том, можешь ли ты это сделать или нет. Я нисколько не сомневаюсь в твоих профессиональных данных и в твоих способностях. Будь на месте мисс Харуно любая другая девушка, я бы даже спорить с тобой не стал. — Так дело в Сакуре? Если вы считаете, что наши внерабочие отношения помешают плану… — Я считаю, что ваши внерабочие отношения могут помешать тебе бесстрастно, молча и адекватно смотреть на то, как она будет раздеваться перед другим мужчиной, — перебил его Лидер, устав ходить вокруг да около. — Я вижу, что между вами двумя что-то происходит. Я бы сказал, что выступаю категорически против служебных романов, но не буду этого делать, учитывая, что ваш начался еще до того, как мисс Харуно пришла к нам в отдел, и, возможно, только благодаря ему мы вообще можем похвастать столь ценным новым сотрудником. Однако я не собираюсь притворяться, что такое положение вещей меня полностью устраивает и ни в кой мере не влияет на работу. Мы оба понимаем, что это не так. А вот чего я не могу понять, Ворон, так это того, какого черта ты ломаешь комедию, которая может выйти боком всем нам и поставить под удар все то, над чем мы так долго и кропотливо работали? Отповедь Пэйна заставила Итачи окаменеть. Он стиснул губы так сильно, словно боялся, что из них может вырваться что-то совсем неуместное, даже грубое. Лишь усилием воли мужчина смог справиться с так не вовремя накатившим раздражением и — хотя бы частично — очистить голову от лишних мыслей. Что было совсем непросто, учитывая, что последние пару часов он не мог думать ни о чем другом, кроме того, как сладко пахнет влажная кожа розоволосой девушки. — И… что вы предлагаете в таком случае? — На скулах Ворона вздулись желваки, а пальцы сами сжались в кулак. Но его голос звучал почти ровно. — Как ты верно заметил, выбор у нас невелик. — Пэйн про себя вздохнул с облегчением. Итачи не был самым рослым или самым физически сильным в отделе. Он также никогда не пытался завоевать авторитет или что-то кому-то доказать, но тем не менее было в нем что-то такое, что заставляло беспокоиться даже Лидера. Какая-то темная сущность, глубокая и непроглядная, как зимнее море. Такая же беспощадная и ледяная. Когда Ворон убивал, он делал это не ради забавы, как Хидан, и не ради того, чтобы показать свое превосходство и впечатлить других, как Кисаме. Он был настолько равнодушен, спуская курок, словно не отнимал человеческую жизнь, а смахивал пыль с камина. Ни до, ни после, ни во время убийства в нем не просыпалось ровным счетом никаких эмоций. Лидер никогда не видел ничего подобного. Иногда ему и вовсе начинало казаться, что его подчиненный не человек. Потому что люди не могут быть настолько безжалостными. И, если уж говорить до конца откровенно, Пэйн был уверен — если однажды так распорядится судьба, Итачи сможет убить всех в «Красной Луне». Ни на ком не задержав взгляда и никого не пощадив. До появления в жизни их отдела хрупкой розоволосой девушки Лидер и подумать не мог, что его личная машина для убийств умеет чувствовать. А сейчас он уже начал осознавать, что лучше бы Ворон в самом деле этого не умел. Потому что огонь, вспыхнувший в черной пустоте его души, оказался еще более страшным. — Значит, ты. — Итачи медленно обернулся к напарнику. Тот в последний момент успел спрятать довольную ухмылку и теперь выглядел почти скучающим. — Да, вот такие дела, брат, — кивнул Демон. — Не скажу, что это мне по душе, но ведь кто-то должен делать грязную работу? — Я решил, что лучше твоего напарника никто не подойдет на эту роль. В конце концов, вы давно работаете вместе и всегда доверяли друг другу. — Лидер не видел выражения глаз Итачи, но почему-то ему казалось, что еще десять минут назад казавшаяся прекрасной идея вдруг начала трещать по швам. — Да, — гулко произнес Ворон. — Да, вы правы. Это лучший вариант. — В таком случае решено. По словам мисс Харуно, шеф полиции должен объявиться в «Сладкой вишне» завтра вечером. Мы как раз успеем закончить все приготовления. А теперь, джентльмены, если вопросов больше нет, я попрошу вас удалиться. Они вышли, не глядя друг на друга и словно бы намерено не соприкоснувшись плечами даже в тесном дверном проеме. Лидер тяжело вздохнул и опустился обратно в кресло, уронив голову на ладони. В задней части черепа надсадно, с треском лупил молот. Шипение проигрывателя напоминало невнятный потусторонний шепот, наждачкой елозивший по ушам. Иногда Пэйн ненавидел своего брата за то, что тот умер и оставил его одного со всем этим.~ * * * ~
— Паршивая ночка, правда? Сакура кивнула, не отводя взгляд от окна. В стекло неистово колотились капли дождя, и стук, с которыми они разбивались, напоминал ей звуки выстрелов. — Слишком много паршивых ночей, — проговорила она чуть погодя. Карин, с ногами забравшаяся в старое полуразвалившееся кресло, подняла на нее вопросительный взгляд, на пару секунд вынырнув из книги, которую читала. Очки съехали на самый кончик ее носа, а близорукие глаза рефлекторно щурились, привыкая к полумраку, почти полностью поглотившему фигуру ее начальницы и подруги. — Ты имеешь в виду что-то конкретное или просто констатируешь факт? — спросила она. — Голова болит. Этот дождь… Такое ощущение, что он пробрался ко мне в череп и долбит его изнутри. Не удивлюсь, если подхватила каких-нибудь паразитов в этой влажности… Чертов город. — Харуно с протяжным вздохом приземлилась на свой крутящийся табурет возле трюмо и, сделав пару оборотов вокруг своей оси, приподняла его сидение на нужный уровень. — По-моему, я знаю, что за паразитов ты подхватила. — Карин вернулась к своей книге. — В самом деле? Что ты там читаешь? Медицинский справочник? — Сакура перестала вертеться на табурете и с подозрением уставилась на подругу. — Да не в том дело. Ты плохо работаешь в последнее время. Клиенты на тебя жалуются. Мол, рассеянная она какая-то стала. Без отдачи танцует, без эмоций. — Она говорила неторопливо, почти лениво, и оттого ее слова звучали чуть ли не насмешкой. Сакура мгновенно вспыхнула. Она легко и почти с удовольствием раздражалась. Особенно в подобные дни, когда напряжение было слишком сильным, а дать эмоциям выход не получалось, и их приходилось копить в себе. Может, проблема была в этом, а не в проклятом дожде, скребущемся внутри ее головы. — Какого черта я должна выслушивать от тебя этот бред? — процедила она, чувствуя, как злость горячим пятном растекается по груди. — Потому что я единственная, кто может тебе сказать об этом, — пожала плечами Карин. — Я твоя правая рука, и меня ты не убьешь, а вот другим девочкам может влететь так, что они неделю еще не встанут. Удобно быть незаменимой, правда? — Она изобразила фальшивую кривую улыбку на своем лице, но та очень быстро уступила место обычной флегматичной безэмоциональности. — Я тебя не понимаю. — Сакура снова крутанулась к зеркалу, со стуком уронив худые локти на стол и бездумно вглядевшись в собственное отражение. Круги под глазами, кожа сухая и бледная. Хорошо хоть не покрылась пятнами или еще чем похуже. Может быть, Карин отчасти права — слишком много времени и нервов уделяя плану «Красной Луны» и своему месту в нем, Харуно практически перестала следить за собой. Как же ей подать товар лицом, когда лицо стало столь непрезентабельным? Придется подналечь на косметику перед выходом. Даже не верится, что когда-то ее щеки были розовыми сами по себе и для этого их не нужно было покрывать слоем румян. Было время, когда ее лучшая школьная подруга, говорливая блондинка с огромными голубыми глазами, громко и рьяно завидовала ее цвету лица. Сейчас эта блондинка работала в генштабе, занималась допросами, дешифровками и прочей работой по добыванию информации. Сакура была готова побиться об заклад, что говорливости в ней значительно поубавилось, а огромные глаза уже привыкли смотреть на мир с прищуром от постоянного сидения в темных кабинетах. — Они ведь похожи, правда? — Кто? — Вырванная из своих воспоминаний, Харуно не сразу сообразила, о чем они только что говорили. — Твой бывший из Конохи. И этот парень. Ты вроде говорила, что они даже в родстве. Сакура молчала несколько секунд, задумчиво вглядываясь в темные глубины зеркала, и Карин даже успела подумать, что слегка переборщила и влезла туда, куда не стоило. Но когда розоволосая заговорила снова, в ее интонациях не было и намека на злость: — Он не мой бывший. Он даже не замечал меня, пока я не выбилась в лидеры класса. Но и потом его внимание ограничивалось едкими замечаниями о том, какая я никчемная и ни на что не способная дуреха, раз лезу во взрослые игры. Мне кажется, я вообще начала всем этим заниматься, только чтобы доказать ему, что я чего-то стою. А потом влезла во все так глубоко, что концов было не сыскать, а назад не выбраться. Может, это моя карма или вроде того… — Она тяжело вздохнула и взялась за тушь. Девушка любила накладывать косметику, это ее успокаивало и приводило в чувство. — Но в этот раз, как я посмотрю, все совсем по-другому. — Карин вылезла из своего кресла и подошла к подруге, встав позади нее и наклонившись. Ее красные волосы щекотнули обнаженные плечи Харуно, и по позвоночнику девушки пробежали короткие электрические разряды. — Я не знаю, есть ли вообще «на этот раз». Мы уже давно не в школе, и все не так просто. Мы зажаты в эту гигантскую машину, которой совершенно наплевать на наши чувства и желания. Она знай себе работает челюстями, и я понятия не имею, перекусит ли нас пополам или же выплюнет. Не вижу смысла строить какие-то гипотезы или планы. Особенно такого толка. Мне хватило одной несчастной влюбленности, на вторую я не подписывалась. Тем более, черт его дери, на парня из того же клана. Это как-то чересчур. — Но ведь у тебя должен быть какой-то план. Ну хоть какой-то. На случай «вдруг мы чудесным образом все выжили». Сакура коротко и нервно рассмеялась, а потом склонила голову. Дождь нещадно молотил по стеклу и по внутренней поверхности ее черепа. От этого звука хотелось кричать. — На этот случай у меня готов шикарный план, — кивнула она. — Если все закончится благополучно и мы посадим Саламандру, ноги моей больше не будет в этом чертовом городе. Клянусь тебе, Карин, я сяду на первый же поезд и все оставшуюся жизнь буду пропалывать сорняки у себя в саду, пока мои руки не почернеют от загара и не покроются морщинами. А, может быть, и вовсе — переберусь в Суну. Говорят, у них там выпадает сто миллиметров осадков в год. Это мне подходит. — Она рассмеялась, но ее сухой смех быстро оборвался. Карин ничего не ответила и молча начала массировать подруге плечи. Сакура вскоре расслабилась и затихла в ее умелых руках, и сердце девушки в очках на несколько мгновений переполнилось чувством, которое почти можно было назвать нежностью.~ * * * ~
Вечер пятницы наполнил «Сладкую вишню» голосами, звуками разливаемых напитков, звоном бокалов для коктейлей, шелестом спадающих одежд, хрипловатым пением и музыкой и троекратно ускоренным и усиленным стуком сердец. Вваливаясь с темной промозглой улицы, город погружался в таинственно-манящую атмосферу клуба, пахнущего духами, пудрой, сладостями и чистым женским телом. Хлопали двери, снимались и надевались плащи, усыпанные блестящими капельками влаги, в полумраке, полном теней и приглушенного дразнящего света, двигались полуобнаженные девичьи тела — то плавно, то резко, то невинно, то сладострастно. В этом месте не было запретов, не было моральных устоев и рамок. Здесь ты мог получить все, что прежде являлось тебе только в самых горячечных и распаленных снах, пересказывать которые было неловко даже лучшим друзьям за кружкой пива после работы. Потому, случайно столкнувшись с этими самыми лучшими друзьями в узких, задрапированных бархатом и атласом коридорах, ты спешно отводил глаза и делал вид, что не узнал их. И они делали то же самое. Подобные встречи были неприятным конфузом, о котором впоследствии никто не вспоминал. Неудивительно: нет ничего приятного в том, чтобы посреди сладостной запретной фантазии вдруг натолкнуться на знакомое лицо, так резко и сильно напоминающее о мире за пределами этого места. Шефа полиции знали многие. Кто-то видел его по телевизору во время его пламенных выступлений против криминала и коррупции, иным счастливчикам повезло больше, и они лично пожимали его крепкую смуглую руку, являющую собой буквальное воплощение справедливой длани закона. Тем же, кому не повезло совсем, довелось видеть эту руку пустой и требующей. К сожалению, наполнить ее было не всякому под силу, и в таком случае о справедливости и законности речи уже не шло. Но, как правило, те, кто знал слишком много и любил не к месту предаваться воспоминаниям, очень быстро замолкали навсегда. Рука, пожимающая и требующая, также отлично умела держать дубинку и пистолет. Обычно всякий, завидев его на улице или в театре, спешил подбежать, выразить свое почтение и уважение и лишний раз напомнить, как ценят в их городе силы правопорядка, защищающие их от «беспредела и преступных махинаций». Шеф полиции посмеивался в свои ровно подстриженные черные усы и привычным движением оглаживал кобуру табельного оружия, с которым не расставался даже на светских раутах, как шериф, никогда не снимающий звезду со своего жилета. Он и без того знал, как обстоят дела в Амэ — кто находится под кем и в каком порядке. Он никогда не метил на место на самом верху, справедливо полагая, что зря потратит время и силы в попытке обогнать лидера. Второе место его вполне устраивало, приносило неплохие дивиденды и куда меньше седых волос и проблем. Под уютной крышей вышестоящих он вкусно ел, мягко спал и мог позволить себе вот такие недешевые развлечения. Здесь все подчинялись другим правилам. Здесь те, кто еще вчера клялся ему в вечной верности и преданности, теперь быстро отводили глаза и отходили в сторону. Здесь, среди прочих, он был просто еще один клиент — богатый и со своими запросами, но не более того. Здесь существовали свои порядки и законы, не считающиеся с тем, что происходило снаружи. И это было еще одной причиной, почему здесь всегда было полно народу. «Сладкая вишня» была не просто очередным кабаком с дешевыми и на все согласными девочками, это было совершенно особое место. Маленький островок свободы, оазис свежего воздуха и обманчивой вседозволенности, которому сильные мира сего разрешали существовать закрыто и автономно — ради тех эмоций и чувственных переживаний, которые они здесь получали. Не став останавливаться около сцены и лишь мельком взглянув на танцовщиц, смуглый мужчина сразу направился по знакомому проходу в задние помещения клуба. Там находились комнаты для приватных танцев, и он, как вип-клиент, всегда обслуживался только там. Закрыв за собой дверь и на всякий случай дернув ручку, проверяя вошел ли язычок замка в паз, он снял и встряхнул плащ, потом повесил его на вешалку и, чуть расслабив галстук, со вздохом наслаждения опустился в удобное пружинистое кресло, привычно принявшее форму его тела. Долго ждать его не заставили — буквально через полминуты тяжелая портьера в двух шагах от него зашевелилась и всколыхнулась, выпуская на волю длинноногое создание в белом нижнем белье с корсетом, чулках с кружевными резинками и пушистыми «хвостом» из розовых страусиных перьев. Девушка показалась ему знакомой, но он настолько не был готов увидеть здесь кого-то, кроме своей нынешней фаворитки, что его разум забуксовал и отказался давать ответы даже на самые элементарные вопросы. Создание смотрело на него немного смущенно и явно чувствовало себя не слишком уверенно. Худенькое, тонкое и почти без женственных форм, оно было как раз в его вкусе. Напоминало застенчивую школьницу, в первый раз примерившую перед зеркалом мамины взрослые наряды. От этой мысли у него тепло стрельнуло в паху. — Простите, сэр, — наконец заговорила девушка, подходя ближе. То, что он сперва тоже принял за перья на ее голове, оказалось натуральным цветом волос. Розовые, как лепестки вишни. Теперь он понял, кто был перед ним. Это была любимая девочка Саламандры. Он не помнил ее настоящего имени, но это было и неважно. Чем же он заслужил подобную милость? — Что такое? — Он постарался, чтобы голос звучал недовольно, но не смог скрыть хриплых ноток восторга. — Ваша девушка сегодня не смогла прийти. — С ней что-то случилось? Она заболела? — На лице мужчины отразилась плохо скрываемая брезгливость. — Всего лишь застудила спину, пока тренировала новый номер специально для вас. Это не опасно и не заразно и никак не скажется на ее форме или внешнем виде. Просто нужно пару дней подержать тело в тепле. Все случилось так неожиданно, что мы не успели вас оповестить заранее, чтобы вы могли при желании отменить сегодняшнюю бронь. Поэтому я решила лично обслужить вас, чтобы как-то загладить нашу вину. Надеюсь, вы извините нас за доставленные неудобства. Она говорила, бросая на него редкие, но пронзительные, почти умоляющие взгляды. Страусиные перья трепетали за ее спиной, а вся ее фигурка — сомкнутые буквой «икс» колени, тонкие пальчики, теребящие край корсета и колупающие на нем блестки, полуопущенная головка и дрожащие ресницы — выражала столько искреннего раскаяния и смущения, что он просто не смог ей отказать. «К тому же, — мелькнула у него мысль, — может быть, раз я теперь в роли пострадавшего клиента, мне сегодня позволят чуть больше. Надо же узнать, за что Саламандра так ценит этот весенний цветочек». — Я, конечно, очень не люблю, когда мои планы меняются и когда заведения, в первую очередь ориентированные на сервис, допускают подобные промашки, но я позволю себе чуточку великодушия, учитывая наше давнее и плодотворное сотрудничество. — Он упивался звуком своего голоса и той властью, которую имел над стоящей перед ним девчонкой, которая, казалось, всем телом реагирует не только на его слова, но даже на изменения в его интонациях. — Надеюсь, что я не пожалею о своем решении. — Не пожалеете, сэр. Он кивнул и откинулся на спинку кресла, знаком показав девушке, что она может начинать. Та улыбнулась — уже немного поувереннее, — и, на мгновение пропав в складках ткани, включила установленный у стены музыкальный проигрыватель. Там же, за шторами, находились какие-то осветительные приборы, кондиционер и увлажнитель воздуха — все то, что создавало нужную атмосферу, но совсем необязательно должно было стоять на виду. Сложно сказать почему, но он ожидал, что розоволосая будет танцевать под что-то мелодичное и плавное. И поэтому когда грянули неожиданно динамичные и зажигательные аккорды, даже слегка вздрогнул. Куда только пропала застенчивая милашка, секунду назад неуверенно переминавшаяся перед ним с ноги на ногу! Бутон не просто раскрылся, он словно бы взорвался изнутри, брызнув во все стороны лепестками и соком. Мужчина был готов поклясться, что его словно бы припечатало спиной к креслу, как во время разгона на взлетной полосе. Он и представить не мог, что это тело способно так двигаться, изгибаться под такими углами и виться по воздуху, подобно шелковой ленте. Чувствуя ее запах, видя, как легко и с удовольствием ее узкие ладони скользят по собственному телу, слыша густой звук, с которым она с силой соединяла ноги или хлопала себя по бедрам, он не мог избавиться от желания тоже прикоснуться к ней. Из милой отличницы в маминых нарядах она в одно мгновение превратилась в плохую папенькину дочку, которую следовало немедленно поучить хорошим манерам. Розовые волосы хлестали по воздуху как плеть, нежное девичье тело, выхваченное из полутьмы лучом прожектора, изнемогало и билось в исступлении, и мужчина уже нисколько не сомневался — она сама умоляет и всем своим видом дает ему понять, что жаждет, чтобы он избавил ее от мучений. Чтобы сейчас и немедля взял все в свое руки, подмял ее под себя и показал, кто тут большой папочка. Ему стало жарко. Кажется, кондиционер сегодня барахлил. А, может, дело было в этой девице, но он уже весь вспотел. Пиджак полетел на пол, за ним же едва не отправился галстук, но в тот момент, когда он уже распустил его, розоволосая танцовщица оказалась на нем верхом, крепко натянув полоску темно-синего шелка. Она была так близко. Он чувствовал ее дыхание на своем лице, и от нее пахло дурманящей цветочной сладостью, от которой кружилась голова. Забыв обо всем, он схватил ее за спину, дергая на себя и в слепом порыве приникая ртом к ее шее. Она не противилась, едва слышно постанывая в его руках, но когда он попытался разорвать завязки на ее корсете, отстранилась и сбивчиво пробормотала: — Нельзя, сэр. Я… я тоже хочу, но нельзя. Если Саламандра узнает, нам обоим не поздоровится. Он не выносит, когда без спросу трогают его вещи. Имя Ханзо подействовало, и мужчина хоть и нехотя, но разжал руки. Девушка заставила его положить ладони на подлокотники, и он стиснул их с такой силой, будто надеялся сломать. — Я знаю, что это против правил. — Ее шепот то нарастал, то затихал, маленькая упругая грудь поднималась и опадала над жестким корсетом. — И мне еще предстоит поплатиться за свой непрофессионализм, но… — Она скользнула рукой между своих ног, но прежде, чем он успел понять, что к чему, ее пальцы уже были на его губах. Солоноватые и влажные, они говорили обо всем выразительнее и искреннее любых слов. Тут уже он не смог сдержаться и хрипло застонал, откинув голову назад и сжимая подлокотники кресла до боли в сведенных пальцах. — Но вы самый потрясающий мужчина из всех, кого я когда-либо обслуживала. Я… конечно, никогда не скажу этого Саламандре, но даже он меркнет по сравнению с вами. Если бы только я была вольна выбирать, кому принадлежать… От ее слов у него кружилась голова. Впервые кто-то говорил ему о том, что он лучше Саламандры. Прежде столь любимое и привычное второе место вдруг стало невыносимо тесным и неудобным. Может быть, Ханзо и правит всем городом, но та, кто знает его ближе и лучше всех, признается сейчас, что он не так уж и хорош. И что он сам намного, намного лучше. Она продолжала шептать ему на ухо, а ее бедра, чуть подаваясь вперед, были все ближе к давно затвердевшему бугру в его штанах. Он не смел даже расстегнуть их, боясь спугнуть ее, но когда девушка приблизилась достаточно, мужчина не выдержал и, прихватив ее за поясницу, надвинул ее на себя. Если бы не одежда, он бы уже был внутри нее, но даже этого, смутного и томительного, ощущения ее жаркой жаждущей плоти ему было достаточно. Розовые страусиные перья закрывали ему почти весь обзор, и он не мог видеть узкую щелочку между двумя портьерами, сквозь которую за происходящим наблюдал посторонний. Этот же посторонний несколькими минутами ранее перехватил мастерски отброшенный с пути пиджак шефа полиции и достал из него необходимый предмет. Теперь же его единственная обязанность заключалась в наблюдении за происходящим, и он этим упивался. Его темные глаза вцеплялись в тело танцующей девушки, как крючки. Если бы он мог, он бы выдернул ее оттуда и притянул к себе. Можно было только догадываться, какие грязные мыслишки сейчас бродили в голове у этого полицая. В тот момент, когда он схватил танцовщицу и позволил себе обслюнявить ее своим поганым языком, наблюдавший едва не подорвался с места, чтобы разбить наглую рожу охамевшему ублюдку. Но девушка справилась сама. И больше он к ней не прикасался, не мешая, впрочем, делать ей это самой. Наблюдатель слышал ее тихие грудные стоны, видел как бесстыдно и сладострастно двигаются ее бедра и как горячие судороги неподдельного возбуждения пронизывают ее тело. Если это была игра, то игра чертовски хорошая, но в тот момент он совершенно об этом не думал. И не контролировал себя, когда его правая рука медленно расстегнула брюки и забралась внутрь. Он смотрел на нее, дыша через рот и иногда касаясь кончиком языка острых зубов, и его дыхание становилось все чаще и прерывистее вместе с тем, как ускорялись ритмичные движения его руки… — Кисаме, мать твою!.. Какого… — Затрещина прилетела справа, едва не выбив ему челюсть. Гулкий шепот Какузу походил на похоронный звон. И этот звон был далек от цензурных выражений. Демон, как застигнутый врасплох подросток, рывком вытащил руку из штанов и чудом не свалился с крохотного табурета, где ему приходилось все это время сидеть, зажатым между музыкальной установкой и поставки для осветителя. — Слышать ничего не хочу. Вот она. Верни обратно. Живо! Кисаме перехватил сунутую ему под нос карточку и, матерясь про себя, полез обратно за пиджаком. У него все еще тряслись руки, перед глазами плавали радужные круги, а в штанах было горячо и тесно. В этой маленькой комнатке определенно стало слишком мало места для всех присутствующих. Они с Какузу не видели, как и чем кончился приватный танец для шефа полиции, но судя по его слегка осоловелому и глупо-блаженному выражению лица, с которым он покидал помещение, все прошло на высшем уровне. Он даже не проверил, на месте ли его карточка, хотя Кисаме до последнего не был уверен, в тот ли карман он ее засунул. Счетовод отправился на улицу, чтобы в относительно тихом месте позвонить Пэйну и отчитаться о проделанной работе. Демон подзадержался в дверях, продолжая пепелить взглядом напряженную спину Сакуры, которая в тот момент выключала музыку и свет. Он толком не знал, чего хочет — точнее знал прекрасно, но решиться на это прямо сейчас, в открытую, за спиной напарника у него не хватало наглости. Тем более возникшее напряжение он уже разрядил самостоятельно и теперь не нуждался в этом. — Я знаю, что ты смотрел на меня, — вдруг резко проговорила она, не оборачиваясь. — Может, тогда ты знаешь, что я еще при этом делал? — Он и не думал отрицать, самодовольно ухмыляясь и складывая руки на груди. Сакура резко повернулась, пронзив его глазами, полными одновременно негодования и чего-то смутного и жаркого, от чего ему стало слегка не по себе. На мгновение прежние желания вспыхнули с новой силой, но ему удалось задавить их в зародыше. — Тебя ведь именно это завело, или я не прав? — спросил он, пораженный внезапной догадкой, когда она проходила мимо. Девушка на секунду замерла и внезапно залилась краской. Он продолжал ухмыляться, когда она медленно повернула к нему пылающее лицо. — Я прав, цветочек. — Кисаме небрежным, почти хозяйским жестом заправил прядь волос ей за ухо. — Я знаю, что прав. Пощечина горячей вспышкой боли окатила его левую щеку, и у него даже мелькнула мысль, что теперь-то симметрия восстановлена. А у этой крошки тяжелая рука, кто бы мог подумать. — Не смей ко мне прикасаться. Никогда не смей распускать свои грязные руки. Сделаешь так еще раз, и я сама лично выбью из тебя все это дерьмо. — Можешь говорить, что хочешь, но мы оба знаем, что я прав, — крикнул он ей в спину. Она не остановилась, и он не мог видеть, какой болезненной ненавистью к себе исказилось ее лицо.