Помоги увидеть звёзды

На их базе темно и тихо до тех пор, пока туда не вваливаются подростки. Ома водит носом — пахнет сыростью. Он ненавидит холод. Сердце Кокичи трепещет, бьётся слишком быстро — нервозность течет по его венам, хочется шутить и смеяться, хочется бегать вокруг, распугивая крыс и друзей, но холод тормозит. От таких горок Ома остаётся в ступоре — желает он устало молчать, но энергия бурлит в теле, словно он сейчас взорвется и рассыпется на тысячу искр. Теруко пошатывается, сумасшедшей улыбкой сияя во тьме подвала какой-то заброшки — хвостики ее совсем растрепались, но выражение счастья на лице подлинное. Асахина рядом ловит чужой рюкзак, а затем, ежась, скидывает грязную кофту на молнии. Тойя ненавязчиво касается плеча, а затем шагает куда-то в темноту, хватая с полки старого шкафа сменную одежду. Откуда-то доносится шорох, и Кокичи уже знает: это проснулись остальные, и приветствовать их почему-то не хочется. Выходит их встречать лишь Кейджи, светящий синяками под глазами — те выглядят, как черные дыры. Кокичи хочет либо разреветься, либо уткнуться молча в подушку. Либо все сразу, вдобавок ещё и смехом залиться. — Ну? Как оно? — спокойно интересуется парень, забирая мешок из рук Кокичи, и лишь затем замечая сверкающие под тусклым светом лампы наручники. — Это что ещё? Беспокойства не прибавилось — Кокичи нарочно громко хихикает над тем, как сонный Кейджи пытается выстроить цепочку событий, приведшую Ому к похищению чьих-то наручников. Теруко смеётся в голос, и звук этот звонкий, как удар по стеклу, как перелив колокольчиков — даже Асахина улыбается в ответ девичьему веселью. — Ты бы видел, что этот придурок сделал! — Теруко распускает хвосты, продолжая ошалело улыбаться. — Он… Он! Тойя шумно (очень показушно, на вкус Кокичи) вздыхает, бросая в сторону Кейджи расчёску. На полпути ее ловит Асахина, тут же подходя к младшей, и та без возражений откидывается назад, блаженно закрывая блестящие глаза. Кокичи все ещё не реагирует — в нем физических сил не осталось, даже на усталое притворство, и потому он машет рукой, складывая маску и шарф в старый пыльный шкаф, едва освещенный, и потому — страшный. Кейджи усмехается, непонимающе глядя на всех подряд, и, наконец, дожидается объяснения от Асахины. — Не гляди затравленным котёнком под дождем, — шипит она забавно, перебирая чужие волосы. — Щ-щас я тебе расскажу. Помнишь пацаненка, которого Ома выцепил ещё на прошлой вылазке? Кейджи запоздало кивает — и правда, был какой-то тощий парень в странной кепке. Дерганый и нервный, но внимания не привлекает — среднестатистический подросток, проще говоря, и чем он их боссу приглянулся — тот ещё вопрос. — Вы про него Дяде говорили? — тихо спрашивает Тойя со своей постели. — Я никак понять не могу, что за контакты на стороне, и почему… — Нет! — взвизгивает Теруко, и Асахина дёргается от такой внезапности. — И ты даже не думай! Кокичи молча пожимает плечами, стаскивая рубашку, на которой осела строительная пыль. Обычная белая майка не спасает от холода, но находиться в грязной одежде и того хуже. Он и без того нечист. Энергия внутри становится слишком агрессивной и яркой — Ома в замешательстве, а потому не начинает говорить ничего, молча потирая кожу. — Так ч-че, — продолжила гнуть свое Асахина, — спиздил он эти наручники у пацана. Причем его самого и пристегнул сначала, тот перепугался, то бледнел, то краснел. «Ещё бы он не бледнел», — насмешливо рассуждает Кокичи, нарочно не вспоминая недавние события: страшно и стыдно. Признаться в этом несложно. Сложно признать, почему так. — Наш мистер детектив, — бодро лепечет он, вытаскивая из шкафа огромный черный балахон, — должен теперь нашей шайке. Все знают, что это значит. Асахина мило улыбается, и Оме кажется, что все уже поняли истинную причину его заинтересованности в Шуичи Сайхаре. Он отгоняет мысли подальше — успеет ещё настрадаться от впивающегося во внутренние органы чувства страха. «Сейчас все хорошо». Даже он не понимает, почему хочет верить этому парню. «Хватит думать, мне неинтересен этот придурок». — И больше вам ничего знать не нужно! — проглатывает Кокичи дрожь в голосе, и комом она встаёт в горле. — Взрослые дяденьки сами разберутся, а? И подмигивает, чувствуя к себе не то что отвращение, а самую настоящую ненависть — тьма затапливает его лёгкие и пробивает желудок, давит на диафрагму, заставляя часто-часто дышать (совсем как недавно, боже, нет, недумайобэтомнетнетнет), и потому прятать вздымающуюся грудь под плотной тканью громадной кофты. Асахина привычным жестом закатывает глаза, и Кейджи смеётся: никто не замечает, как тьма с каждым днём оседает все сильнее в теле Кокичи. Он не жалуется. Он рад, что тьма убьет лишь его: все его друзья достойны увидеть настоящий свет ярчайших звёзд. — Мы тут до утра кантуемся или ч-че? — придирчиво разглядывает помещение Асахина. Все привычное: и подвал этот, и матрасы старые, и даже постельное белье с прорехами. — Нам к Дядьке-то когда? Или на квартиру сразу? Тойя уже самозабвенно закрыл глаза, когда Теруко кидает в него крошечной подушкой. Парень не защищается, подкладывая пропахшую сыростью наволочку себе под щеку. — На квартиру, — беззаботно тараторит Теруко, накидывая поверх майки старый свитшот, принадлежащий кому-то из их компании. — Я к Дяде и на пушечный выстрел не подойду. — Не плюй в колодец, из которого пьешь, — тихо кто-то произносит в тиши коридора, где расположилась ещё часть их ребят. Кокичи хочется закричать, или начать нести бред, чтобы Ая заткнулась; ее нежный голос, обычно действующий, как бальзам на душу, сейчас бередил почти зажившие раны, давил на гематомы. Теруко радостно пробурчала что-то, правда, сонно хмурясь. Пересилив себя, всё-таки подбежала и сжала девушку в своих объятиях. Ому начало тошнить. Он ужасно хочет спать.