Ты спрашиваешь, всегда ли я был таким. Тебе страшно близко подходить ко мне, От прикосновений у меня есть надежная защита. Мир заставил проглотить меня множество колючек, Я пытался вытолкнуть их, но в итоге превратился в кактус.
Удивительная страна — Япония. Мощнейшая экономика, технологии, высокие уровень и продолжительность жизни — одни из тех показателей, что вызывают пристальное внимание всего мира, те, на что могут равняться другие государства. Изумительная природа, увлекательные история, культура и быт неизменно привлекают толпы туристов и почитателей Страны восходящего солнца. А самое главное то, что и делает эту страну такой, какая она есть. Ее жители. Уникальные, ни на кого не похожие и пишущие собственную, отличную от других историю. Иногда странные, непонятные, со своим характером и устоями, почти «инопланетные»… Но все же люди. Которые умеют дружить и любить, смеяться и плакать. Они так же растут и учатся, строят самих себя в надежде обеспечить лучшее, достойное существование. Составляют планы, творят. Разочаровываются. И каждый, кто-то явно, а кто-то тайно, всей душой или ее частичкой, мечтает о более светлом мире. Они живут и умирают. Другие, но такие же. …Так могло бы быть изложено в путеводителе или документальном фильме о небольшом, но сильном островном государстве. И то была бы чистая правда. Красивая стройная истина. Однако так уж устроен мир, что у всех явлений имеется минимум две стороны. И порой восхитительная ширма в доме скрывает от ослепленных глаз совсем другую, неприглядную часть комнаты. Причем верно это как для гостей, так и для самих хозяев. Люди — дивные создания. Но как бы ни были прекрасны, во многом именно они — главный бич голубой планеты. На протяжении тысячелетий они борются и с природой, и сами с собой: на уровне государств, народов, малых групп и коллективов, межличностных отношений. А есть еще такие сражения, которые ведутся в одиночку, о которых никто и не подозревает, ведь разворачиваются они в чертогах сознания, в глубинах самой души. И все эти человеческие битвы далеко не всегда оправданны, но почти всегда жестоки. Ужасны они еще и тем, что зачастую в них оказываются втянуты самые невинные и чистые существа, которые, соприкоснувшись с хаосом, без должного внимания, заботы и поддержки рискуют однажды превратиться в тех, кто продолжит его сеять. Око за око — и весь мир ослепнет… Пока существует в подобном виде род человеческий, нет и не может быть на Земле даже самого маленького клочка истинного рая. И Япония — не исключение.***
Будучи сиротой, Нираги совсем не знал своих родителей. Редкая, но, тем не менее, встречающаяся и сегодня в медицине проблема — из-за осложнений мать скончалась в родах, так и не успев взять младенца на руки. Новорожденный мальчик, на счастье, не пополнил страшную статистику и в целом здоровый остался на попечении отца. И все же к малышу, едва попавшему в этот бренный мир, беда не пришла одна. Отсутствие постоянной работы, вечная нехватка денег, неумение и нежелание даже вникнуть, что нужно этому постоянно орущему, мокрому и слюнявому существу делали мужчину «отцом» лишь номинально, на бумаге. Откровенно говоря, господин Нираги успел побыть в данной роли от силы неделю, после чего смеси, пеленки и пустышки не вызывали в нем ничего, кроме тошноты и отвращения. Он стал подолгу пропадать вне дома якобы на многочисленных работах, поэтому с мальчиком вынуждена была оставаться уже немолодая сердобольная соседка. Госпоже Сато до боли в груди было жаль этого милого ребенка с удивительно умными и, как ей казалось, все понимающими глазами. С течением времени младенец почти перестал плакать при отце, но мог разразиться рыданиями в ее присутствии. Она замечала это и с содроганием предполагала, что уже в таком возрасте малыш Нираги каким-то шестым чувством ощущает, что его плач не возымеет никакого эффекта на родного отца. Он ему попросту не нужен. Женщина не упускала ни одной возможности устыдить и вправить мозги нерадивому папаше. Но, сколько ни бейся, родительских чувств таким образом не привьешь. Да и «зеленый змей», составлявший тому все более частую компанию, не способствовал проникновению в мозг хоть капельки благоразумия и ответственности. В общем и целом мужчины хватило примерно на год. Одним летним знойным вечером господин Нираги, будучи в не совсем трезвом состоянии и удерживая в одной руке переноску с ребенком, а в другой сумку со всем необходимым, оказался на пороге кирпичного, довольно опрятного заведения под названием «Нидзи Хаусу». Детский приют. Сотрудники держались настороженно, учитывая не внушающий доверия внешний вид посетителя и отчетливый запах алкоголя. Малыша осмотрели в первую очередь врачи и, кроме веса чуть ниже нормы, ничего подозрительного не обнаружили. Побои, синяки или иные следы насилия отсутствовали. Это несколько обнадеживало, ведь более половины контингента детских домов Японии составляют дети, изъятые из-за жестокого обращения. Тем не менее папаша решительно явился с единственной целью оставить ребенка здесь, объяснив это невозможностью содержания, смертью матери, проблемами со средствами и прочее, и прочее. Когда все формальности были соблюдены, господин Нираги бросил прощальный взгляд на сына: тот сидел на руках у молодой нянечки и неожиданно улыбнулся. Нахмурившись, мужчина сквозь туман в голове попытался вспомнить, когда в последний раз этот мальчик вообще улыбался ему. Странный ребенок… Но он испытал облегчение. Чувство легкости наполнило и без того опьяненное тело, будто непосильный груз наконец-то был сброшен. — Здесь тебе будет лучше. — Последняя фраза, которую успела услышать няня от горе-отца. Когда госпожа Сато узнала о случившемся, она ничего не сказала, только пробормотала под нос проклятия в его адрес. Но за закрытыми дверями своей маленькой квартирки этажом выше дала волю слезам. Что теперь будет с мальчиком? Неужели среди абсолютно чужих людей, кучи таких же никому не нужных детей ему правда будет лучше? А если он пострадает? Или с ним будут плохо обращаться? Что же он за отец, в конце концов?! Вопросы эти по кругу вертелись в голове женщины. Сама она, не имевшая ни мужа, ни детей, всегда мечтала о семье, но увы. Еле обеспечивая себя одну, госпожа Сато никак не могла забрать ребенка. Да и возраст со здоровьем уже давно были не те. Поэтому самое большее, что она могла сделать, — это периодически посещать приют и справляться о здоровье мальчика, передавая гостинцы или не слишком дорогие игрушки. Отец за все время не навестил сына ни разу.***
Эти скудные сведения о своей крайне недолгой жизни в подобии семьи Нираги получил в возрасте 6 лет. С формированием самосознания он постепенно начал понимать, что такое сиротство. Это значит, когда у тебя нет родителей. Нет никого. Ты один. На протяжении раннего детства этот факт нисколько не волновал, да и не интересовал. Его кормили и одевали, было с чем и с кем поиграть. Чего еще можно желать?.. Все начало меняться с первым походом в школу, когда куча мамочек и папочек ежедневно собиралась перед учебным заведением, провожая своих чад грызть гранит науки. Не то чтобы до этого Нираги никогда не видел родителей с детьми, но здесь их было слишком много. Выходя из автобуса, на котором скопом привозили детдомовских, он не мог не бросать любопытные взгляды. Вот какая-то мамаша поправляет ревущей девочке прическу. Другая, сидя на корточках, ворчит на уже успевшего где-то замараться мальчика, пока папа рядом скучно зевает. Семейная чета по очереди целует на прощание двойняшек. Строгий отец отчитывает бедокура, угрожая лишить телевизора на неделю за новую выходку. Дети и родители в своей обыденности, как они есть. Такие картины ежедневно можно наблюдать в разных общественных местах. Но на тех, кто рос совсем в иных условиях, это производило свое впечатление. Шедший в колонне других первоклашек из приюта, Нираги обернулся на разразившийся вдруг плач. Какая-то девочка, имени которой он и не помнил, затормозила движение и в слезах начала звать маму. Один из сопровождающих отвел ее в сторону, стараясь успокоить. Не хватало еще общей истерики всех воспитанников! Нираги равнодушно отвернулся. Он не понимал причины этих слез. Хотя… кажется, эта плакса появилась в Радужном доме относительно недавно. Тогда это многое объясняет. Что до самого мальчика, то его плакать не тянуло совсем. Ну да, семьи… Папа, мама… Что в этом такого? Наблюдая за ними сегодня и все последующие дни и годы, Нираги не испытывал ничего. Не было ни зависти, ни желания иметь что-то похожее. Потому что как можно завидовать тому, о чем ты не имеешь понятия? Хотеть того, чего ты никогда не испытывал и всегда был лишен? Поцелуй матери, похвала отца, совместные праздники и поездки… Сколько бы он ни воображал, отсутствие всего этого не вызывало чувства горечи. Ну, нет и нет. В каком-то смысле он даже удачливее этой плаксы-девчонки. Ему не за что цепляться, не по чему скучать. Значит, нет и поводов реветь. Но вот закономерные вопросы, связанные с собственным происхождением, в голову приходить начали. Где же все-таки его родители? Ведь не появился же он из ниоткуда? Любопытство мальчика было удовлетворено, когда он решился поинтересоваться об этом у окружающих взрослых. Руководство не было уверено, стоило ли так рано раскрывать подробности прибытия в приют, но раз воспитанник уже сам изъявил желание… Особо рассказывать было нечего. Помимо прочего выяснилось, что некая тетушка Сато, навещавшая его, скончалась, когда Нираги было 2 года, поэтому какая-либо память о ней естественным образом не сохранилась. Отец же, единственный и самый близкий кровный родственник, здесь не появлялся. Он умер, когда сыну было около 4 лет от цирроза печени. Что бы ни значил этот загадочный диагноз, тогда Нираги ничего не понял. Самое интересное состояло в том, что, отдавая ребенка, мужчина не отказался от родительских прав на него. Соответственно, Нираги никак не мог быть принят в патронатную семью или усыновлен. Весьма распространенная в Японии практика. То ли думал когда-нибудь вернуться за ним, то ли тешил себя эгоистичными надеждами, что в будущем повзрослевший сын возьмет ответственность за пожилого родителя… История об этом умалчивает и более не расскажет ничего. Вот и все, что удалось узнать малышу. В ответ на новую информацию он только спокойно кивнул. Штатный психолог некоторое время наблюдал за ним, но мальчик не проявлял признаков особой печали, угрюмости или, не дай Бог, агрессии. Полученных сведений на данный момент ему было достаточно, и он не часто к ним не возвращался. Уже потом, с возрастом, всплывавшие вопросы становились серьезнее и глубже. Например, любили ли друг друга эти женщина и мужчина, приходившиеся ему родителями? Мать умерла просто из-за болезни или ее довела жизнь с отцом? Планировали ли они ребенка? Почему отец поступил так с ним? Может, это сам Нираги было настолько невыносим, что от него решили избавиться? Но на все это уже точно никто не смог бы ответить. И так как в итоге он оказался там, где оказался, повзрослевший молодой человек иногда мысленно вопрошал: «Зачем вообще было рожать?..».***
Там же, в школе, Нираги впервые столкнулся со стигматизацией из-за собственного происхождения. Или, вернее, его отсутствия… Это произошло прямо на следующий день после начала учебного года. Первоклашек-сирот было около десятка и всех их раскидали по разным классам местной младшей школы. В целом у детей было приподнятое настроение, настоящие учебные муки еще не начались, все активно знакомились друг с другом и заводили первых друзей. Так, во время перемены к столу Нираги подошел одноклассник: — Меня зовут Мори Ичиро. Давай дружить? Только в невинную пору детства эти два слова обладают поистине магическим действием. Раз — и вот тебя уже считают другом! Ну разве не чудо?.. Они быстро нашли общий язык, обсуждая новые серии детского аниме, любимых супер-героев и просто хохоча над пустяками. В конце учебного дня, когда новоиспеченные друзья шли через школьный двор, Ичиро пообещал принести интересную энциклопедию про динозавров, подаренную на день рождения. Мальчики оживленно болтали, пока кто-то не окликнул Ичиро. — Это за мной. Идем, я познакомлю тебя с мамой! У школьных ворот их поджидала высокая фигура. В бледно-розовом деловом костюме, с уложенными волосами, мама Мори Ичиро представлялась женщиной с достатком. Видимо, семья его друга была обеспеченной. — Это Нираги-кун, мой одноклассник. Мы познакомились сегодня! — восторженно объявил мальчик. Наполовину ласково, наполовину снисходительно госпожа Мори одарила улыбкой взволнованного Нираги. От этой красивой женщины веяло властностью, он быстро поклонился и пробормотал приветствие. — Я тоже очень рада, Нираги-кун. Учебный день уже закончен, но… — она оглядела кучку взрослых, ожидавших своих отпрысков. — Где же твои родители? — У меня нет родителей, — тихо ответил он, посмотрев в сторону автобуса неподалеку, где уже собирались обитатели Радужного дома. — Я… мы живем в приюте. Госпожа Мори проследила за его взглядом. Улыбка ее дрогнула, в один миг став какой-то вымученной. Неискренней. — Что ж. Мне… очень жаль, — наконец промолвила она и обернулась к сыну: — У нас еще много дел на сегодня. Попрощайся со своим… ээ… новым знакомым. Ичиро, который не совсем понял, что значит нет родителей и каково это — жить в приюте, решил расспросить обо всем подробнее завтра. Он ободряюще улыбнулся Нираги и, держась за руки, удалился вместе с матерью. Все следующее утро Нираги с предвкушением ожидал, когда же друг достанет и покажет свою книжку с динозаврами. Но ни во время уроков, ни на переменах Ичиро не перекинулся с ним ни словечком, даже не удостоил взглядом. Это не на шутку озадачило. Разве они не друзья?.. Дождавшись большого перерыва на обед, Нираги поймал его в коридоре. — Эй, Мори-кун… У тебя что-то случилось? Ты весь день молчишь и какой-то грустный. Он опустил глаза и рассеянно поводил носком ботинка по черным полосам на линолеуме, не сильно желая вести этот разговор. — Прости, Нираги-кун. Думаю, мы не сможем дружить. Это заявление ошарашило. Он растерянно приподнял брови. — Что? Но почему? А как же динозавры… Ичиро только покачал головой и хотел уже было развернуться, но Нираги удержал его. — Почему мы не можем быть друзьями? Я сделал что-то не так? — он усиленно старался припомнить, мог ли чем-нибудь вчера обидеть своего одноклассника. Или сказать что-то не то. Мальчик с раздражением вырвал руку. Лицо его раскраснелось. — Мама запретила с тобой общаться, ясно?! Ты из этого дома для брошенок, где все ненормальные или преступники. И вообще, вы сидите на шее государства и ничего не приносите. Только паразитируете на теле общества! Прямо как… как… крысы! Выпалив все на одном дыхании, Ичиро сделал испуганное лицо. Он ничегошеньки не понял из того, что только что вырвалось из его же уст. Нираги, никак не ожидавший такого выпада, тоже. Из всего потока заумных взрослых слов знакомо было только последнее. Это он-то — крыса?.. Почему? Только из-за того, что у него нет мамы и папы? Разве он так сильно отличается? Ненормальные — что это значит? Он ничем не болел… Мамочка запретила?.. Лучше вообще не иметь мать, чем такую! Нираги смотрел на смущенного мальчика и внутри начала медленно разливаться злость: чуть ниже ростом, идеально приглаженные волосы, вздернутый носик, мелкие глазки… Да он сам вылитая крыса! Мелкая пухлая крыса! Кулаки сжались, и ему впервые в жизни так сильно захотелось ударить человека. Но все же первоклашке на удивление хватило холодного рассудка сообразить, чем это может обернуться. Да и дверь в класс напротив, где учительница беседовала с парочкой учеников, была нараспашку… Не удостоив Ичиро ответом, он развернулся и пошел прочь. Все уже было сказано. Так закончилась дружба длиной в целые сутки. После этого случая Нираги старался не распространяться о своем положении. Покидая приютский автобус, он это делал как можно незаметнее и быстрее, чтобы отделиться от своей группы. Несостоявшийся друг тоже держал язык за зубами, брошенка из детдома просто перестал для него существовать. Многие дети имеют удивительную способность, которой позавидовали бы и взрослые, довольно быстро заглушать в сознании неприятные события путем отвлечения или вовсе забывания. Примерно это и произошло с Нираги: обстоятельства конфликта начали постепенно выветриваться из его головы, мальчик Ичиро взаимно игнорировался, и отношение к нему выровнялось. Однако последнее брошенное в лицо сравнение с грязным наглым грызуном где-то на подкорке отпечаталось раскаленным металлом.***
Тот, кто решил назвать приют для сирот Радужным домом, определенно обладал извращенным чувством юмора. Ну, или был просто сказочным человеком, поставившим перед собой небывало благородную цель превратить дни и годы детишек, лишенных родительской любви, в поистине прекрасные. Частично эта функция и правда выполнялась. По крайней мере в младшем возрасте Нираги жаловаться было особо не на что. Он рос тихим и спокойным ребенком. Не избегал контактов с другими, но и всегда мог найти, чем занять себя в одиночестве. Имевшиеся в распоряжении приюта немногочисленные игрушки рано перестали его забавлять. Предпочтения все больше стали отдаваться веселым тетрадям с иероглифами и цифрами, прописям, а позже настоящим книжкам. Первоначально это были, конечно, сказки. Воспитатели и учителя в школе видели, что мальчик проявляет гораздо большую любознательность и тягу к знаниям, нежели остальные дети. Это замечали и волонтеры, посещавшие приют и оказывавшие здесь посильную помощь. К последним Нираги относился довольно прохладно. Радужный дом имел на содержании 65 ребят возрастом от 0 до 15 лет. Постоянного персонала вечно не хватало, поэтому руководство очень сильно выручали золотые руки волонтеров. Это были приходящие люди, в основном молодые парни и девушки, студенты. И так как лица их постоянно менялись, маленький Нираги начал предполагать, что это в силу того, что дети на самом деле не заботили этих людей. Они, как он думал, успевали немного заработать, и через некоторое время след их простывал. Ему было невдомек, что деятельность эта была абсолютно добровольной. Волонтеры помогали в реализации разных аспектов жизни детей: обеды, прогулки, гигиенические процедуры, проведение досуга. Они старались уделить внимание каждому, вместе играли, читали, сопровождали в кино или на экскурсии, выполняли домашку или просто болтали. Добровольцы посещали разные детские учреждения Токио и близлежащих городов и с сожалением отмечали, что воспитанники приютов по многим показателям развития отстают от своих сверстников, растущих в обычных семьях, причем иногда настолько, что это приводило в ужас. Поэтому они всеми силами помогали заполнять недостающие пробелы. Исключения имелись, в том числе и в Радужном доме, такие как Нираги и несколько других ребятишек, которых можно было пересчитать по пальцам. Мальчик не был гением или кем-то вроде вундеркинда, вовсе нет. Просто он всегда был не прочь узнать новое, и учеба не вызывала такого отвращения, как у его товарищей. Именно поэтому одним зимним днем незадолго до Рождества, когда близилось окончание первого класса, Нираги наконец осмелился подойти к одному из волонтеров. Это был долговязый парень лет 20 или около того, который, как он успел заприметить, один из немногих наведывался довольно стабильно уже в течение нескольких недель. Звали молодого человека Абэ. Слегка неуклюжий, но веселый и добрый, дети его любили. Дождавшись, когда малышня разбежится, Нираги подошел и без слов положил на стол шахматную доску, уставившись в ожидании. Абэ оторвался от детских рисунков и поднял на него глаза. На щеке яркими полосами выделялись следы от фломастеров. Он улыбнулся и от этого его глаза стали еще уже, почти щелочки. Под ними собрались дружелюбные морщинки. — Привет! Хочешь сыграть? — он кивнул на шахматы. — Я не умею, — Нираги разочарованно поджал губу. По счастью, Абэ умел. — Тогда… показать тебе? Мы можем попробовать. Как тебя зовут? Нираги просиял щербатой улыбкой, в которой не хватало пары передних зубов. Абэ приходил по два, а то и три раза в неделю, и среди помощи другим ребятам выделял час-полтора на обучение Нираги шахматам. Он за первое же занятие выучил название и расположение всех фигур, поэтому они быстро смогли перейти к основным нюансам этой древней игры, а позже разыгрывать легкие партии. Мальчик сам не заметил, как привязался к молодому сенсею и с нетерпением ожидал каждого его визита. Помимо шахмат, разговоры их естественным образом свелись к другим отвлеченным темам, с Абэ это было легко. Он изучал программирование и рассказывал ему о своей студенческой жизни, всяких новых технологиях, особенностях компьютеров и процесса создания программ. Это казалось Нираги интересным, хотя в силу возраста не все было доступно пониманию. Он бы с радостью узнал больше, повозился с техникой сам, но до информатики в школе пока далеко, а количество компьютеров в приюте недостаточно, да и доступ к ним был в строго ограниченном порядке и времени. Абэ, в свою очередь, спрашивал мальчика о здоровье, ненавязчиво интересовался делами в школе, отношениями с друзьями. Нираги неизменно пожимал плечами, мол, на здоровье не жалуюсь, с учебой особой помощи не требуется. Друзей как таковых не было, скорее пара-тройка приятелей. Учился он очень даже хорошо, его хвалили, так что в школе по большей части ему нравилось. В целом Нираги производил впечатление нормального и довольного своей жизнью ребенка, насколько это было возможно в его положении. Так думал Абэ вплоть до того странного разговора, заставившего его впервые усомниться в своих предположениях и задуматься об истинном положении дел в душе маленького человека. Однажды в середине весны, когда Нираги был уже во втором классе, они сидели в беседке во дворе приюта за шахматами. Стояла чудесная безоблачная погода, солнце приятно согревало, а легкий ветер кружил лепестки сакуры, цветущей в парке неподалеку. Это был один из тех редких дней, когда человек наслаждается не только природой, но и самим существованием. Когда действительно хочется жить. — Что такое, Нираги-кун? Ты сегодня какой-то тихий, — поинтересовался Абэ, широко зевая. В последнее время на занятиях в университете было напряженно, а несколько подработок одновременно никак не могли добавить лишней энергии. Нираги вот уже несколько минут хмуро наблюдал за резвящимися неподалеку малышами. Кругом стоял детский смех, галдеж, и было непросто сосредоточиться. Несмотря на то, что он рос и всю жизнь провел в такой обстановке, ему не особо нравились шумные места. Он со вздохом вернулся к фигурам на доске: уже вторая его пешка оказалась «съедена». — Они нас не любят, — неожиданно выдал мальчик, раздумывая над ходом. — Кто? — не понял Абэ. Солнечные лучи, проникавшие в беседку, припекали спину и так и манили сомкнуть веки. Нираги молча кивнул на двух женщин-воспитательниц, что болтали между собой и краем глаза присматривали за детьми. Абэ искренне удивился таким словам. — Почему? С чего ты это взял? — Никому из них мы не нужны, — со знанием дела констатировал Нираги, не поднимая глаз. Лицо его приняло скорбно-торжественное выражение. — Сироты на самом деле им не интересны. Они просто получают деньги. Ведь это же их работа, так? — Так, но… — Вас это тоже касается, Абэ-сан, — Нираги передвинул своего коня. — Вы все просто вынуждены этим заниматься. Кто-то же должен ухаживать за праз… парз… паразитами на теле государства. Студент окончательно смутился и не сразу нашелся, что ответить. Слышать подобные речи из уст ребенка до колик забавно, будь это сказано в дешевом ситкоме. Но они и не в телевизоре. Стало даже как-то не по себе; холодок пробежал по предплечьям, и дело было совсем не в задувающем ветерке. — Паразиты?.. — Ну да. Как крысы, — Нираги простодушно посмотрел на собеседника, болтая ногами. — Да откуда… Кто тебе вообще все это наговорил?! Он уклончиво пожал плечами: это не так важно. — Да никто. Но все ведь так и есть… Правда? Абэ шумно вздохнул, проведя рукой по лицу и массируя глаза. Сон отступил в один момент. Определенно, даже такой смышленый ребенок, как Нираги, не смог бы вдруг ни с того ни с сего придумать такое. Крысы… Тело государства… Он озвучивал явно чужие слова и едва ли сам понимал, что говорит. Кто-то надоумил его? Или случайно подслушал? Как бы там ни было, к информации мальчик оказался весьма восприимчивым. Хоть и сообразительный, но, кажется, он был склонен делать поспешные выводы, не рассматривая все с разных точек зрения. — Нет, Нираги-кун, это не правда, — покачал головой Абэ, намереваясь поговорить с ним, как со взрослым. — То есть… Конечно, эти госпожи, как и другие, — он кивнул на воспитательниц, — здесь работают. И да, они получают деньги. Просто потому, что любой труд должен оплачиваться, понимаешь? Это естественно. Но… это не значит, что они заботятся о вас совершенно неискренне. В конце концов, если бы им не нравились это дело и профессия, их бы уже давно и след простыл, верно? Он неловко рассмеялся и тут же понял, что это было ничем не доказанное предположение. Сколько людей в этом мире вынуждены заниматься ненавистным им делом?.. И потом, Абэ не проводит в детском доме круглые сутки. Кто знает, как на самом деле ведет себя с детьми руководство. Почувствовал колебания сенсея и Нираги, наблюдавший за ним своими острыми черными глазками. Разговор «как со взрослым» клеился плохо, потому что внезапно молодой человек ощутил, что взрослым в их паре является совсем не он. Откашлявшись, Абэ собрался с мыслями: — Не знаю, откуда ты этого понабрался, но тебе точно не стоит думать о себе или ребятах как о… паразитах, — он поморщился от этого слова. — Да, вашему и другим учреждениям помогают власти, но это их прямая обязанность. Вы дети. Точно такие же, как все. Просто… мм… в немного отличных условиях, — Абэ хотелось сказать «трудных», но вовремя спохватился и не стал делать лишний акцент. — И, между прочим, такие же милые… Ну, ты только посмотри на них. Он кивнул на карапузов в песочнице. Нянечка отряхивала какого-то мальчика в полосатой рубашонке, но его сжатый кулачок с песком так и тянулся ко рту. Абэ прыснул со смеху, и Нираги невольно улыбнулся. Уж он-то, вне всяких сомнений, не позволял себе подобные глупости в этом возрасте. — Но вообще-то немного обидно, что ты ставишь меня в один ряд с вашими тетушками, — Абэ деланно надул губы, совершая ход. — Как никак, я здесь волонтер. — А это что-то меняет? — Нираги сканировал положение дел на доске. — Вы же сами сказали, это ваша работа. Молодой человек внимательно присмотрелся к нему, и уголки губ дрогнули в улыбке: нет, ребенок есть ребенок… — Нираги-кун, ты хотя бы понимаешь значение этого слова? Он оторвался от доски. Брови в замешательстве выгнулись, а губы сложились в почти идеальную букву «о». — Вы — тот, кто тоже работает, просто не живете тут, — не слишком уверенно ответил мальчик. — Как… дневной работник. Абэ усмехнулся: так он и думал. — Волонтер — это доброволец. Тот, кто не получает плату за свою деятельность. — Вы… приходите сюда за бесплатно? — наивное удивление пополам с недоверием прозвучало в детском голосе. — И что, правда ничего за это не получаете? Совсем-совсем? — Ни йены, — кивнул он. — Но вы же сказали, что любой труд должен оплачиваться, — нахмурился Нираги. «Схватывает на лету». — Верно, — Абэ задумчиво покрутил в пальцах выигранную пешку: как бы ему доступнее объяснить столь простое и одновременно сложное явление? — Понимаешь… Деньги, конечно, важны, но иногда и они могут отойти на второй план. И тогда целью становится не столько заработать, сколько просто… помочь. Потому что есть силы, есть возможность. Самое главное — желание. Ах… это трудно, — он скривил губы и поднял глаза к потолку беседки, под крышей которой бился мотылек, напоминавший ему самого себя: он точно так же пытался достучаться до детского сердца, но все слова казались почему-то пустыми. — В общем… В этом и заключается суть добровольческой работы: это помощь без ожидания награды. Без выгоды. Бескорыстная забота. — Не думаю, что все люди такие, — возразил Нираги. — Почему же вы этим занимаетесь? — Ты прав, не все, — Абэ улыбнулся: как всегда, зрит в корень. — Но я уже сказал, это желание. Что-то… отсюда, — он постучал по груди с левой стороны. — И потом, у меня есть младшие брат и сестра, мне всегда нравилось возиться с ними. Но сейчас они в другом городе… Он тяжело вздохнул, как это часто бывало, когда начинал скучать по своим близким. Заслуга ли то родителей, или он был таким сам по себе, но этот парень имел практически неисчерпаемый запас любви, которым был готов делиться с другими. Семилетний Нираги не смог бы сформулировать подобные мысли, но ему это было и не нужно: он просто чувствовал, что Абэ-сан добрый. И это было ясно с самого начала, ведь дети, как истинные цветы жизни, всегда тянутся к солнцу. — Так вы нас действительно… любите? — тихо уточнил мальчик. — Ну конечно! — рассмеялся он. — Иначе сидел бы я перед тобой? — Но вы ведь тоже рано или поздно уйдете, — Нираги откинулся на спинку скамейки и посмотрел в сторону визжащей малышни. — Они все так делают. Сначала приходят, а в один день молча исчезают. Наверное, мы со временем надоедаем? — Что ж… — Абэ сглотнул. — Я не думаю, что дело в этом, обстоятельства могут быть разными. Но что касается меня, — рука протянулась над шахматной доской, — могу принести торжественную клятву, что даже если вдруг решу уйти, то обязательно предупрежу. И это будет вовсе не из-за нелюбви к вам! — поспешил заверить он. Нираги с легким сомнением глянул на него, но через мгновение детские пальчики обхватили крепкую мужскую ладонь. — Но вам не избавиться от меня так просто, — проворчал студент, отчего мальчик смущенно улыбнулся. — Мне еще долго учиться в Токио. И, кто знает, может, даже работать здесь. Две девчонки лет 10, в школьной форме и галстучках, неожиданно подскочили к беседке, размахивая ракетками. — Абэ-сан! Абэ-сан! Пойдемте с нами в бадминтон! Вы давно-о обещали! Вы что, уже забы-ыли?! Они оказались слишком визгливыми, с необычайно высокими голосами. Нираги едва слышно фыркнул, но Абэ такая бурная реакция ничуть не смутила: как и взрослые, все эти маленькие человечки были абсолютно разными. — Как я мог… — шутливо-раскаивающимся тоном произнес он и хлопнул себя по лбу. — Но я обязательно искуплю свою вину, юные леди. Погодите, скоро приду! — Абэ-сан, вы сегодня тако-ой ми-илый! — глупо хихикая, подружки убежали на задний двор. Закатив глаза, он с улыбкой обернулся к сопернику по шахматам. — Прости, Нираги-кун, но я правда обещал им на днях. Доиграем партию чуть позже, хорошо? Важно кивнув, словно разрешая, мальчик проводил его взглядом. Нельзя сказать, что этот разговор убедил его в чем-либо, но, наверное, вселил чуточку спокойствия и робкой надежды, что хоть кому-то они, сироты, искренне интересны. И сам Нираги в частности. Он не стал надолго задерживаться в беседке и отправился в корпус. Наступали выходные, и это отличная возможность приготовить уроки на неделю.***
И все-таки уже через каких-то 8 месяцев стало предельно ясно, что Абэ-сан не намерен был выполнять свою клятву. В один из положенных декабрьских дней он не появился. Нираги это ничуть не взволновало; в конце концов, молодой сенсей тоже учился, подрабатывал, да мало ли, где он мог задержаться?.. Но Абэ не пришёл ни на следующей неделе. Ни через две. Ни через три. И вот, на почве уверенности в таком надежном до этого взрослом взошли первые семена сомнения. В свободное время Нираги слонялся поблизости от воспитателей, других волонтеров, но так и не услышал в разговорах знакомого имени. Он было думал спросить сам, но что-то его останавливало, какая-то детская гордость и упрямство. Если Абэ-сан действительно решил покинуть их таким образом, значит, так надо. Он не будет об этом переживать. Сколько их тут было и ещё будет?.. Через полтора месяца мальчик все же обратился напрямую к директрисе приюта. Госпожа Ёсида возглавляла Радужный дом еще до того, как он тут появился. Ей было далеко за сорок, худощавая, она носила очки с толстыми линзами и неизменный растрепанный пучок. В целом приятная женщина, но немного рассеянная, всегда казавшаяся усталой, а в последнее время особенно в связи с расширением организации и увеличением контингента. — Что такое, Нираги-кун? Ты хотел меня видеть? — она вздохнула, не отрывая взгляда от старого монитора компьютера. Он сразу же перешёл к делу: — Где сейчас Абэ-сан? Его уже давно нет. Он… ушел от нас? Она оторвала глаза и растерянно моргнула. — О ком ты говоришь? — Абэ-сан, — настойчиво повторил он, будто это помогло бы вспомнить. И добавил: — Волонтер. Он всегда приходил два раза в неделю, но с декабря его нет. — Ах, да, да… — женщина сняла очки и принялась их протирать, смутно припоминая молодого человека, о котором шла речь. — Что-то и правда его давно не видно. Но, к сожалению, причины мне не известны, а он ничего не сообщал, — она водрузила очки обратно на переносицу, и глаза ее увеличились в размерах. — Ты же знаешь, волонтеры — не наш постоянный штат, они к нам не прикреплены. Поэтому могут свободно появляться и уходить в удобное для них время. «Так и знал». Нираги плотно сжал губы, не сильно удивившись, но где-то под ребрами все равно кольнуло разочарование. — У меня еще много работы, и эти документы… — директриса выразительно постучала по увесистым папкам на столе. — Я могу помочь тебе с чем-то еще? — спросила она. Он уловил в голосе надежду на отрицательный ответ. — Нет. Это все. — Хорошо, — новый вздох с оттенком облегчения. Нираги зашел в ее кабинет, в тайне надеясь выкорчевать эти ростки подозрений, но покинул полный уверенности, что все было зря. Зря он его ждет. Зря вообще обратил внимание на этого парня, который, как и десятки других, рано или поздно испарился бы. Он был прав на все сто в отношении приходящих воспиталок, чутье не подвело его. Нельзя к ним привязываться. Да, Абэ-сан продержался дольше всех, без всякого притворства заботился о них, научил его игре в шахматы. Жаль, теперь тут ни с кем не сыграть… Однако он ушел. Не попрощавшись и не предупредив, вопреки своей клятве. Или с ними он все-таки притворялся? Может быть, уехал в свой родной город, к брату и сестре, о которых как-то рассказывал. Это ведь родные дети… Маленький Нираги ощутил на языке горечь предательства и обиды. Но, видимо, во взрослом мире это в порядке вещей: говорить одно — делать другое; не сдерживать обещаний; уходить, оставляя после себя пустоту. Память и внимание детей — во многом эфемерные штуки: прошло уже несколько недель, а никто из других ребят даже не задавался вопросом об его отсутствии. Так почему бы не взять пример с них? Это не проблема. Подумаешь… Не такими уж и друзьями они успели стать… Несмотря ни на что, его жизнь продолжается.***
Лишь спустя несколько месяцев, в начале лета, до Радужного дома наконец добрались какие-то сведения. В тот декабрьский день после занятий в университете Абэ отправился прямиком в приют по уже давно проторенному маршруту. Погода вот уже почти неделю была на удивление холодной и промозглой для Токио в это время года. Злополучный участок проезжей части на перекрестке улиц оказался слишком скользким, и машинам было трудно справляться с управлением. Особенно громоздкому грузовику. Трое человек получили травмы средней и тяжелой степени. Абэ не повезло. Смерть наступила мгновенно. Руководство детского дома отправило поздние соболезнования семье волонтера. Но так как прошло уже прилично времени и никаких вопросов с тех пор не поступало, было принято решение не травмировать воспитанников сообщением об этой трагедии. Нираги так ничего и не узнал о своем сенсее.***
Психология детей, не знающих родительской любви и растущих в приютах, и тех ребят, что воспитываются в более узком теплом кругу семьи, естественным образом отличается. В каком-то смысле жизнь детдомовцев, в том числе и бывших, есть постоянная борьба с обстоятельствами, обществом и его предрассудками. А в юном возрасте это еще и битвы друг с другом. Ввиду отсутствия на постоянной основе ласки и внимания, лишенные личного пространства, вынужденные ютиться друг с другом и делиться ограниченным количеством вещей, эти дети нередко ожесточаются, становятся озлобленными и агрессивными. Они слишком рано начинают чувствовать всю несправедливость этого мира и стараются восстановить ее по своему, зачастую жесткими методами, не отдавая себе отчет и выстраивая собственную иерархию путем подчинения и запугивания. Наверное, самый ранний эпизод, когда Нираги в сознательном возрасте пришлось выступить свидетелем чего-то подобного, произошел незадолго до поступления в школу. Это не было связано с ним напрямую, но с той девчонкой-плаксой, что разревелась в свой первый учебный день. Звали ее Кобаяси Каори. Она пребывала в Радужном доме вот уже несколько недель, попав сюда крайне изможденной, в оборванном подобии одежды и следами побоев. Группа девочек, с которыми Каори делила комнату, почему-то сразу не приняла и невзлюбила ее. Возможно, дело было в слабой комплекции, выглядела она много мельче своих ровесников. А значит, была легкой мишенью. В один дождливый день Нираги сидел в общей игровой, собирая замок из конструктора, когда из угла раздалась сначала ругань, а потом крик вперемешку с хныканьем. Кажется, новенькая что-то не поделила с соседками. Он только закатил глаза: никого из взрослых, как назло, поблизости не наблюдалось. Какой-то мальчишка прикрикнул, чтобы они замолчали, но это ничуть не погасило ссору. Слезы Каори лились ручьем из-за отобранной куклы, единственной такой большой и красивой в их игровой комнате, которую она совершенно справедливо взяла с полки поиграть. Но злые девчонки, не упускавшие случая поиздеваться над мелкой замухрышкой, просто вырвали ту из рук, запретив к ней прикасаться и сопровождая весь диалог насмешками. Плач усилился, переходя в завывания, когда Каори оттолкнули на пол. На шум по-прежнему никто не торопился, и Нираги скрипел зубами от невозможного звука, бьющим прямо по перепонкам. Руки не выдержали, и часть деталей конструктора, нервно отброшенные, разлетелись по столу. Он протопал к раззадоренной компании и остановился перед тремя зачинщицами, оставив позади распластавшуюся плаксу, которая резко замолчала. — Куклу. Спокойный голос Нираги нарушил установившуюся тишину, рука его протянулась вперед. Находившаяся в комнате ребятня на мгновение притихла, с интересом наблюдая, что же будет дальше. Девчонка с короткой стрижкой и наглыми глазками, которая, судя по всему, была у них за главную, недовольно притянула игрушку к себе. — Я сказал: куклу. Быстро. — Твердо повторил он. Каори за его спиной наблюдала, как лица обидчиц постепенно вытянулись и налились испугом. Сработал ли непоколебимый тон или было что-то в выражении лица самого мальчика и его глазах, она не могла сказать, лишенная возможности увидеть. Крайне неохотно, но эта вредина довольно быстро сдалась и всучила ему игрушку. Хмыкнув, взяла за руки своих подпевал и отошла в другой конец комнаты. Ну ничего, у них еще будет возможность устроить ей веселую ночку… — Возьми, — обернувшись, Нираги поглядел на девочку сверху вниз. У нее были темные длиной до талии волосы, вьющиеся на концах, которые в скором времени наверняка остригут. И еще большущие выразительные глаза, почти как у куклы, выступившей яблоком раздора. Весь ее облик напоминал маленькую беззащитную анимашку. Девочка неуклюже поднялась с пола, потирая опухшие глаза и чересчур уж мокрый нос. Она невнятно пробормотала благодарность, принимая куклу, и назвала свое имя. Но Нираги не услышал ничего из этого, быстро вернувшись к столу с конструктором. Сопливая малышня была ему нисколько не интересна. В этот момент в игровую влетела одна из их воспитательниц, полная и в силу возраста подслеповатая женщина. Очень вовремя… В сравнении с остальным случившееся можно назвать достаточно безобидным эпизодом из жизни сирот, хотя маленькой Каори еще придется терпеть нападки и как-то противостоять им. Впрочем, не ей одной. Как говорится, чем дальше в лес…***
В течение последующих лет Радужный дом претерпел ряд изменений, связанных с реорганизацией, но далеко не таких радужных, как само название их приюта. У госпожи Ёсида и руководства действительно прибавилось работы. В силу разных причин несколько детских учреждений Токио было принято решение ликвидировать, и содержащихся в них детей ожидаемым образом расселили. За три года количество воспитанников приюта, где жил Нираги, постепенно перевалило за сотню. Но такие глобальные перемены, к несчастью, не сопровождались соответствующим изменением условий. Физическое пространство сокращалось, персонал едва ли увеличился как количественно, так и качественно, а проблем становилось только больше. Конечно, подобные реформы не могли не отразиться на жизни детского коллектива и межличностных отношениях. Построение той самой иерархии начало набирать обороты. Некоторые воспитатели Радужного дома почему-то абсурдно полагали, что более пристального внимания заслуживают малыши, как самые несамостоятельные и не всегда разумные, поэтому старшие дети часто оставались предоставлены сами себе. Не ощущая особого контроля со стороны взрослых, а в некоторых случаях и вовсе не боясь их, испытывая трудности в учебе и в целом не видя никакого будущего, они старались самоутвердиться самыми разными способами. Незнающие нормальной жизни, отказники, беспризорники, нелюбимые и нежеланные, пострадавшие от жестокого обращения — эти дети не могли добиться желаемого, кроме как не пойти по тому же пути. Количество случаев воровства личных вещей, насмешек и издевательств увеличилось в два, а то и в три раза. Доходило и до применения физической силы: тычки, подзатыльники и подножки были здесь обычным делом. Значительно реже, но случались и драки. Особенно агрессивными оказались подростки, прибывшие на новое место из других приютов. Они выстраивали систему, в основе которой лежало жесткое и неукоснительное подчинение младших старшим. Подай то, сделай это… Помыкание теми, кто меньше и слабее, шло полным ходом как среди девочек, так и среди мальчиков. Многочисленные жалобы, первоначально имевшие силу, постепенно начали терять свое значение. Профилактические беседы с особенно трудными подростками, выговоры и даже наказания если и помогали, то совсем ненадолго. Становилось очевидно, что роли Воспитателя, Учителя и Наставника обесцениваются, а авторитет их падает. Такой со временем сложился социальный климат, в котором рос и развивался Нираги. Нападки задир не обошли его стороной, но где-то и повезло. Он представлялся не такой уж интересной мишенью ввиду позиции, которой решил придерживаться изначально: не высовываться; не привлекать внимание; не попадать под горячую руку; делать все как можно незаметнее. Он никого не трогал — и никто не трогает его. Этот осторожный и вполне разумный подход привел к тому, что его начали воспринимать не более, чем серость. Оно и к лучшему. Но с каждым годом в нем все больше разливались отвращение и неприязнь к этому месту. Хотелось бежать. Если Радужный дом когда-то и соответствовал своему названию, то сейчас от этого не осталось и следа. И как же оказался не прав предатель Абэ, когда-то старавшийся убедить его, что для воспитателей это не просто работа. Никто их по-настоящему не любит здесь. Никому на самом деле они не нужны. Однако выбора у Нираги не было. Придется терпеть до окончания школы, а там уже и долгожданная независимость и свобода от всяких лицемеров и идиотов. Как ни странно, школа была одним из двух мест, которое мальчик посещал с удовольствием. Там никто не цеплялся, люди казались в разы адекватнее и дружелюбнее, хотя последний факт не играл для него существенную роль. Он общался со многими, но понемногу, избегая возможности обзаводиться крепкими связями и все еще не преодолев свой комплекс сироты. В любом случае в школе было нечто более важное, зачем они все собрались там, — учёба. Уроки, а особенно точные науки, по-прежнему не вызывали у Нираги отторжения, и он быстро приобрёл репутацию ботаника, стабильно входя в пятёрку лучших учеников класса. Вторым местом, куда он любил ходить с не меньшим удовольствием, стало Интернет-кафе недалеко от приюта. Для его воспитанников вход в заведение был открыт с 10 лет, причём совершенно бесплатно в рамках благотворительной программы. Там, в свободное от школы время, он мог проводить за видеоиграми несколько часов кряду. Чаще всего Нираги ходил туда в одиночестве, но иногда компанию составлял один из его соседей по комнате, Такэда Исаму. Его ровесник, хоть и на полголовы ниже, но крепкий и коренастый мальчишка. Нельзя сказать, что они были друзьями, скорее хорошими приятелями, сблизившимися случайно, поскольку пару раз вместе попадали в передрягу со старшими ребятами. Хмурый, обычно спокойный, в критических ситуациях Исаму, в отличие от Нираги, предпочитал руководствоваться эмоциями и давать волю кулакам. Именно поэтому его часто можно было увидеть с синяком под глазом или разбитой губой. И даже в выборе игр можно было проследить различие характеров этих двоих. Приходя в кафе, Исаму неизменно выбирал бездумные гонки или шутеры, будто в реальной жизни драки и разборки со старшими не до конца помогали выплеснуть свои эмоции. Нираги же больше предпочитал сюжетные игры, с миссиями, приключениями, где нужно найти применение своей логике и выстраивать стратегии. Со временем мальчик стал не просто играть, следуя заложенным правилам, но и мысленно разбирать суть каждой игры, отмечать достоинства и недостатки, ставить себя на место разработчика. Ему виделось, что сам процесс создания таких штук не менее занимательный, чем играть с уже готовым продуктом. Таким образом, школа и компьютерный клуб были теми местами, где Нираги мог отвлечься от безрадужной реальности и чувствовал себя более-менее в своей тарелке.***
О чем мечтают маленькие жители детского дома? Как правило, о собственной комнате, личных игрушках, которые не придется делить с другими противными детьми… Самое главное — о любящих глазах; крепких объятиях; ласковой руке, что погладит по голове в конце дня за все значимые и не очень достижения; нежном поцелуе на ночь, отгоняющем все кошмары. К сожалению, в Радужном доме «особые» дни случались редко. Так здесь называли те дни, когда в приют наносили визит потенциальные родители, желающие взять ребенка. Максимум, который выпадал на долю этого детского дома, — три дня в году. Такая ситуация была справедлива и для других учреждений, поскольку собственное потомство и сила крови — принципиальный вопрос для многих японцев, и статистика усыновлений по стране оставляла желать лучшего. Чем старше становился Нираги, тем больше он терпеть не мог эти посещения посторонними. Весь распорядок дня рушился, воспитанникам запрещалось отлучаться из приюта, а также торчать в своих комнатах, пока руководство мило приветствовало родителей и устраивало им экскурсию. До этого момента все корпуса и прилегающие территории в обязательном порядке надраивали до блеска, а внешнему облику детей уделялось как никогда пристальное внимание. И все с целью впечатлить и показать, как хорошо, дружно здесь всем живется. «Показуха», коротко характеризовал подобные дни его приятель Исаму. — Нет, ну ты глянь на них, — насмешливо прокомментировал он, когда они сидели на лавочке под окнами столовой. Нираги, лениво листающий уже зачитанный до дыр томик манги, перевел взгляд на детскую площадку. На дворе — теплый осенний денек, и сегодня в Радужный дом впервые за последние месяцы пришла скромная семейная пара. Сейчас муж и жена покорно следовали по дорожкам за что-то оживленно рассказывающей госпожой Ёсида, украдкой присматриваясь к детям. Стайка дошколят настойчиво, но на почтительном расстоянии преследовала их. И каждый норовил привлечь к себе внимание возможных мамы и папы, посылая сигнал: «Вот он я! Я буду послушным и самым лучшим сыном/дочерью!». В некотором смысле это тоже была внутриколлективная борьба. Борьба за право быть выбранным. — Как в зоопарке, — хохотнул Исаму. — Они что-то приходят, высматривают нас, как зверей в клетках… А эти только из шкуры вон лезут, только бы понравиться и получить подачку. Наивные головастики! Нираги мысленно с ним согласился. — Я слышал, что эта парочка пришла за ребенком до 2-х лет, — поделился он информацией, которую за завтраком с возмущением обсуждали старшие юноши. — И зачем только было запирать нас всех? Исаму с усмешкой наблюдал за разворачивающимся впереди действием. Рука с характерным звуком перебирала колоду карт в кармане шорт. — Ну как же? А вдруг по ходу дела они передумают и захотят взять кого постарше? — Ты сам-то в это веришь? — с сомнением спросил Нираги. — Нет. — Вот и я о том же. Им уже почти 11 лет, и чем дальше, тем меньше шансов на то, что тебя решат усыновить. Это подтвердили и две девочки-подростка, прошедшие мимо их скамейки и бросившие угрюмый взгляд на посетителей: из-за них даже нельзя выйти погулять в город. После смерти отца документ, сохраняющий за ним родительские права на Нираги, автоматически терял свою силу, и мальчик мог бы найти новую семью. Но, не знавший ничего подобного, он никогда к этому и не стремился. Жить с чужими, абсолютно незнакомыми людьми… Нет уж, увольте. Кто поручится, что они действительно будут любить тебя? И где гарантии, что с ним не поступят так же, как его папаша? Не вернут обратно просто потому, что он чем-то не угодил? А ведь у них бывали и такие случаи… — Это как с собаками, — задумчиво проговорил Нираги. Малышня наконец получила возможность оккупировать потенциальных родителей и наперебой рассказывала о своих игрушках или хвасталась рисунками. Те проявляли вежливый интерес и лучезарно улыбались. — Когда люди планируют ее завести, все хотят щенка. Редко кто берет взрослую особь. — Точно, — поддакнул Исаму.***
Вопреки своей теории, однажды Нираги стал тем самым редким исключением. Это случилось, когда ему уже исполнилось 12, и в воскресный день его неожиданно пригласили в кабинет руководства, заранее попросив надеть школьную форму и хорошенько пригладить волосы. Все объяснения обещали дать при встрече. Немного потоптавшись у двери, он наконец постучал и вошел, нервно поправляя на ходу оправу очков. Зрение в последние месяцы ни к черту… В комнате его ожидали госпожа Ёсида и еще двое, незнакомые мужчина и женщина. Он поздоровался и поклонился всем присутствующим. — А вот и наш милый Нираги-кун! — необычайно бодро, что совсем ей несвойственно, поприветствовала директриса, поднимаясь из-за стола. — Познакомься, пожалуйста, это господин и госпожа Накамура. Пара на диване сдержанно кивнула. Оба одетые с иголочки, в костюмах, они производили впечатление деловых людей. Женщина старалась держать волнительную улыбку, в то время как мужчина, хоть и тоже улыбаясь, придирчиво изучал глазами стоящего напротив мальчика. И тут он узнал их. Это же те супруги, что приходили на прошлой неделе. Из-за них опять перекрыли все входы и выходы, и в тот день они так не попали в кафе, как планировали с Исаму. Теперь ясно, чем пахнет дело… Госпожа Ёсида усадила его на стул и объяснила ситуацию. Достопочтенные гости давно хотели взять на воспитание сына, подарить ему всю свою любовь и заботу, и конкретно он их очень заинтересовал. Поэтому они изъявили большое желание познакомиться поближе. За время, пока она разглагольствовала, Нираги понял, что они ему не нравятся. Эти люди чем-то смутно напомнили мамашу Мори из далекого детства. Раз они явились сюда, то точно придерживаются противоположных ей взглядов, но он чувствовал, что все они из одного теста. Особенно настораживал господин Накамура. Тот смотрел слишком холодно. Оценивающе. Как будто выбирал породистого щенка и боялся ошибиться. — Итак, Нираги-кун, — подытожила директриса, — наши господа прекрасно осведомлены, какой ты у нас умный, скромный, а главное способный мальчик. Может, расскажешь что-нибудь о себе? О своих последних успехах? Три пары глаз уставились на него в ожидании. Госпожа Ёсида ободряюще улыбалась и то и дело приподнимала брови. Это вот так проходит знакомство с будущими родителями?.. Нираги чувствовал себя скорее как на экзамене, где от него ждут только правильных ответов. Что от него хотят? Какие еще успехи? Прочитать им наизусть таблицу умножения? Или продекламировать хайку? Время шло, господин Накамура сверлил его глазами, а по спине скатилась неприятная струйка холодного пота. И тут его осенило, что могло бы сработать. Губы растянулись в дрожащей улыбке. — Вы знаете… на днях мне попалась интересная книга, — тихо начал Нираги, но госпожа Ёсида так активно закивала, словно он выбрал верный путь, что продолжил уже более уверенно: — Ну, точнее справочник. По медицине. — Медицина? — господин Накамура слегка нахмурился. — Ты хочешь стать врачом? — Нет. Вовсе нет… Этот ответ отчего-то успокоил мужчину. — Я прочитал там о циррозе печени, — вдруг сказал Нираги, и господа недоуменно переглянулись. — Ну, знаете, такая болезнь. Мне давно было интересно узнать, что это. Понимаете… — тут он трагически понизил голос, — Мой папа умер от него. Вот я наконец и выяснил, от чего конкретно. Видимо, очень много пил. Он театрально вздохнул и грустно улыбнулся, глядя на меняющиеся выражения гостей и стараясь не обращать внимание на «страшное лицо», которое состроила директриса после его слов. — Цир… цирроз?! — голос госпожи Накамура дал петуха. Госпожа Ёсида тяжело сглотнула, едва заметно вздрогнув. — Д-да… Понимаете… — Почему вы сразу об этом не сказали?!***
В общем, больше этих людей в Радужном доме не видели. Разразился скандал. Это был первый и последний случай, когда кто-то попытался усыновить Нираги. Которого, конечно, потом отчитали. Уникальная возможность, достойная и далеко не бедная семья, приличные люди… Впрочем, ругали его не так сильно. За тот год уже случилось что-то небывалое: целых пять детей их приюта нашли новые семьи. Рекорд. Но было и то, что руководство никогда не признало бы вслух: детским домам не выгодно, когда число воспитанников уменьшается чересчур активно, это неизбежно приводит к снижению финансирования и сокращению рабочих мест. Поэтому госпожа Ёсида довольно быстро остыла. — Цирроз? Серьезно, так и сказал? — хохотал потом Исаму, когда он поделился подробностями встречи с несостоявшимися родителями. — Погоди, а что это такое? Этот мальчик не отличался особой эрудированностью. Нираги объяснил ему. — Я-ясно… — протянул он и заболтал ногами. Они сидели в беседке во дворе. — Ну, здорово ты их уделал! Пока тебя не было, я тут кое-что разнюхал. Короче эти Накамура специально ищут себе пацана и желательно из ваших, ну… ботанов! — он ухмыльнулся. — Они какие-то там бизнес-шишки, своя империя… Детей нет, а умный наследник нужен. Нираги понимающе хмыкнул. Не зря они ему не понравились. И эта гнетущая, совсем не теплая атмосфера там, в кабинете. — Ты не расстроен? — спросил Исаму. — Нет, почему? Они все равно узнали бы, так и так отказались бы. — Да? Ну и черт с ними! Погнали сегодня в кафе? Говорят, на днях вышла новая игрушка. Заценим? — Идем. Едва они покинули беседку, как на плечи мальчиков опустились две тяжелые руки. Оба застыли. — Привет, подружки. Куда-то собрались? В нос ударил запах табака. Они узнали этот хриплый голос и обернулись. Ямагути, 14-летний верзила и просто тошнотворный тип, стоял сейчас перед ними. На щеке красовалась полоска шрама, которая чуть приподнялась, когда он хитро улыбнулся. — Боюсь, мне придется помешать вашим планам… — Это еще почему?! — возмутился Исаму. — Ёсида запрягла нас перемыть всю накопившуюся за день посуду. В качестве наказания за вчерашнее, — Ямагути выразительно посмотрел на него. — А мне-то какое дело?! Ты первый начал, теперь получай! — подбитый глаз Исаму нервно дернулся. Ямагути протяжно вздохнул. — Ты забываешься, Такэда… Мало вчера было? — он потер о ладонь сжатый кулак. — Мне обеспечить тебе второй фонарь? — Ну ты и гад!.. Нираги шагнул вперед, удерживая заводившегося с полуоборота мальчишку. — Мы поняли, Ямагути. Сделаем. Исаму злобно сверкнул глазами, но он молча дал знак заткнуться. — Вот это другой разговор! — верзила с силой хлопнул его по плечу, отчего очки соскользнули на кончик носа. — Учись у умных людей, Такэда. Посвистывая, он вальяжной походочкой удалился к приятелям, такой же детдомовской шпане. Их вечер на сегодня был свободен, ведь малыши так любезно согласились прийти на помощь. — Ты придурок! — воскликнул Исаму, вырываясь из хватки. — Какого черта мы должны выполнять их работу?! Уж я бы ему!.. — Ямагути прав: тебе не нужен второй синяк. Да и мне, если честно, первого не хотелось бы… — Эта твоя дипа… депла… короче твои разговорчики и поддакивания не помогут. Если драка неизбежна, бей первым! И… Вот зараза!! Из-за них мы теперь не сходим на компы! — от досады он пнул валявшийся неподалеку камень. — Ничего, у нас еще есть завтра, — сказал Нираги и с улыбкой поправил очки. — По крайней мере, сегодня ты избежал драки. И участи окончательно превратиться в панду. — Да пошел ты!..***
Поздним вечером того же дня, когда они домывали последние тарелки в большой кухне, Исаму вдруг озабоченно обратился к нему: — Эй, я тут подумал… Может, тебе не стоило так с ними? Понятно, что потом они узнали бы правду… Но ты мог бы постараться убедить их. Возможно, ты понравился бы им, и они смогли бы закрыть на этот факт глаза. — О ком ты? — мальчик вымыл очередную тарелку и передал приятелю. — О Накамура, — Исаму принял посудину, вытирая ее полотенцем. — Что? Зачем мне это? Ты же сам сказал, что они в поиске идеального кандидата на роль наследника. Это будет просто видимость семьи. Им не нужен ребенок, — на последнем слове Нираги сделал особый акцент. — Да не в этом суть, — он взмахнул рукой, и тарелка чуть не отлетела в стену. — Они же до ужаса богаты. У тебя было бы все, представь! Наверняка шикарный огромный дом. Обалденная еда, которую мы ни в жизнь не попробуем. Лучшее образование, потом сразу же крутая работа. Деньги! Куча денег, понимаешь?! До конца твоих дней. — Полагаешь, мне стоило к ним подлизаться ради всего этого? — сухо заметил Нираги. — Не ты ли когда-то говорил, что такие ситуации напоминают тебе зверей в зоопарке? — Ну да, — Исаму почесал макушку. — Но раньше к нам приходили в основном простаки. А тут!.. Знаешь, можно было бы потерпеть и покривляться. Зато потом мог бы как сыр в масле кататься, это я тебе точно говорю! — Вряд ли бы они по-настоящему любили меня. Да и я их. Это была бы не настоящая семья. — Ой, да кому нужны эти глупости! С такими людьми главный вопрос не семейный, а денежный. Деньги — вот, что правит миром! Из нас двоих ты вроде самый умный, а не понимаешь такой простой истины. Устало вздохнув, Исаму запрыгнул на тумбу. Короткие ноги не доставали до пола. Он немного комплексовал из-за своего роста, но в тайне надеялся, что еще догонит Нираги, а то и балбеса Ямагути. Ведь бывает так, что мальчики вдруг резко вытягиваются?.. Нираги выключил воду и прислонился поясницей к раковине, сложив руки. Установилась столь редкая для Радужного дома благословенная тишина. Вскоре откуда-то издалека донеслись приглушенные крики не желающих укладываться спать малышей. И только в подростковом корпусе все было тихо. Не потому, что все благоразумно уснули, а потому, что самые темные дела проворачиваются, как правило, в тишине. — Вот бы найти много-много денег… И сбежать отсюда. Но сначала утереть нос этим придуркам, — мечтательно и в то же время как-то обреченно произнес Исаму. — Жаль все-таки, что с Накамура так вышло. Ты бы всех нас переиграл! Прикрыв глаза, Нираги потер переносицу под очками. — Я знаю, что деньги — это все. И что, скорее всего, «много-много», как ты говоришь, у нас никогда не будет. Но… Даже знай я заранее, что это за люди и какой у них план, не думаю, что согласился бы, — он задумчиво поджал губу. — Я лишился бы свободы. И просто превратился бы в машину для исполнения чужих амбиций. — Чего?.. — не понял Исаму и широко зевнул. — А хотя знаешь, неважно. Шанс все равно уже упущен. Эх… И вот нам опять придется вгрызаться, чтобы проложить себе дорогу в жизнь. Нираги искоса посмотрел на него. — Но-но! — осадил его мальчик, спрыгивая на пол. — Не нужно мне тут этих твоих взглядов! Не один ты можешь в метафоры. — Ты что, знаешь, что такое метафора? — он недоверчиво выгнул бровь. — Знаю! — вздернул подбородок Исаму и тут же стушевался: — Наверное… Закончив на кухне, они побрели в свою комнату готовиться ко сну. С ними жили ещё шесть ребят разных возрастов, четверо из которых давно похрапывали, а еще двое шатались неизвестно где. Рискуют не успеть до вечернего обхода… Складывая свои уличные штаны, Исаму что-то нащупал в карманах и внезапно вспомнил. — Нираги-кун, — прошептал он в полутьме. — Смотри! — Рука сжимала несколько помятых йен. — Откуда у тебя? — Я уже и забыл про них. Выиграл с утра в карты! — просиял он. Нираги поднял вверх большой палец, наблюдая, как Исаму прячет деньги под подушку, подальше от других соседей. — Ну вот, денег у нас нет, но какие-то крохи имеются, — тихо бормотал он. — Купим завтра по пути мороженое? — Конечно.***
Так пролетели первые 15 лет жизни Нираги. В конце средней школы с его стремлением к знаниям выбор естественно пал на старшие классы, а блестящие оценки помогли обеспечить от государства помощь на оплату учебы. В 15 лет он покинул Радужный дом и был перенаправлен в так называемую коммуну, где группами проживали ребята, также пожелавшие продолжить обучение. Нираги уходил из приюта без каких-либо сожалений или тоски, воспринимая это как еще один шаг на пути к свободе. Скучать ему было не по кому. Разве что совсем чуть-чуть по коротышке-драчуну… Такэда Исаму не видел для себя ровно никакого смысла оставаться в школе. Не видел он его и раньше. Поэтому, как только появилась возможность, подросток навсегда расстался с детским домом и с минимальной поддержкой отправился в свободное плавание. Связь с ним была потеряна на несколько лет. Для Нираги же настала пора старшей школы. Всего лишь 3 года, однако во многом именно это время стало определяющим. Переломным. Время, когда он недолго, но успел побыть чуточку счастливым, каким только может быть юноша в его возрасте. И когда столь мимолетное счастье обернулось затем неизбывным кошмаром, оставившим неизгладимый след в его и без того одинокой брошенной душе.