Возвращение в Парадиз

Прошли каких-то сорок минут в клинике, а Эрвину уже почудилось, будто он уменьшился в размерах, превратился в пылинку и очень медленно летел в бесконечности, наблюдая за окружающими со стороны. Словно весь мир поставил себя на ускорение и забыл про него. Лица, запахи, звуки, декорации менялись, Эрвин же не поспевал за ними. Иногда он искал точку опоры в руке своей мамы, хватался за невесомые пальцы, сжимал их, и… ничего, волшебства не случилось. Он всё ещё оставался одинок в своей неторопливости, только теперь как дурак держался за Луизу. Эрвин с удивлением отметил про себя, что впервые за последние годы он и мама опять поменялись местами и вернулись к изначальным ролям: она, обычно слабая и неловкая, снова превратилась в родительницу, он — в растерянного мальчишку. Лет с тринадцати Смит смирился, что теперь за главного он. Держал в голове, что его бедная мама увязла в рутине и самостоятельно не нашла бы из неё выход. И он с пылом отличника-перфекциониста взялся за спасение. Он спорил с отцом вместо Луизы, он взвалил на себя часть обязанностей по дому, хотя его на самом-то деле никто об этом не просил, он же приучал маму к новшествам изменчивого мира и ревностно оберегал её от волнений. Иногда он даже взирал на Луизу с некоторой снисходительностью. Незаметно Эрвин привык к мысли, что теперь он в этом доме сильный и умелый взрослый, а его родители — оба — неразумные дети. В клинике всё наоборот. Мама деловито общалась с медсестрой за стойкой регистрации. Бодро поздоровалась со знакомыми в очереди: и когда она успела обрасти десятком приятельниц? Протянула Эрвину десятку и, покровительственно погладив его по плечу, попросила «сходить да купить им газировки, поскольку его кислый вид портил настроение девочкам». Да-да, именно так обычно робкая Луиза и сказала. Сейчас она ощущала себя как рыба в воде. Кто бы мог подумать, что Луиза Смит обретёт свой голос в очереди среди таких же страждущих. Однако больше прочего Эрвина раздражало другое: он ровным счётом ничего не понимал. Вообще. Читать о болезни в интернете и слышать о ней из уст мамы совсем не то же самое, что сидеть перед врачом и напряжённо, с видом того ещё идиота вглядываться ему в рот, силясь разобрать фразы по губам — ведь звуки не желали складываться в нечто более-менее ясное. «Динамика положительная, миссис Смит». Это же хорошо? «Но нам придётся увеличить дозу некоторых препаратов». Так, а это уже плохо? «Пока мы смотрим в будущее с осторожностью, но вы отлично держитесь, миссис Смит». Снова же хорошо? «Хотя расслабляться рано, болезнь непредсказуема — ваш приступ боли три дня назад тому подтверждение». Что за приступ? Почему мама ничего не говорила? И это же плохо? Эрвин растерянно мял в руках блокнот с вопросами и не задал ни одного. Сидел с максимально умной физиономией и периодически кивал. Надеялся, что в тему. Реальность навалилась на него тяжёлыми, особыми запахами, которые бывают лишь в медицинских учреждениях. — Идём, Эрвин, попрощайся с доктором, — нараспев произнесла мама. Будто общалась она не с двухметровым детиной, а неразумным малышом. — Рад был встрече, — пробормотал Эрвин, хотя обычной твёрдости его голосу явно не хватало. Да что с ним не так? Обычно Эрвин совсем другой. Конечно, ему уже приходилось бывать у врачей. Сам он ничем серьёзным не болел — отменным здоровьем, видимо, наградил его отец: как иначе объяснить, что после всего выпитого старший мистер Смит до сих пор не загнулся. Однако Эрвин, который в любой компании традиционно считался наиболее ответственным и зрелым её участником, не раз и не два сопровождал друзей. То двое суток провёл на неудобном стуле в приёмном покое, пока его подругу отправили на операцию после несмертельного и всё же неприятного инцидента. То поддерживал друга-диабетика: даже в кабинет врача с ним заходил и, не тушуясь, узнавал всё, о чём забывал сам приятель. То обнаружил невероятную возможность пройти дорогостоящий осмотр со скидкой и организовал поход в клинику для всей компании. Только с мамой всё иначе. Непонятно, почему. Возможно, проблема в серьёзности её симптомов, а, может, его до одури пугала перспектива потерять последнего родственника, на которого ему не плевать. Отца он давно в расчёт не брал. — Видишь, всё прошло хорошо. Не было никакой необходимости ехать вместе со мной. Остался бы дома, поспал лишний часок, — щебетала мама, когда они сели в машину. — Что «прошло хорошо»? — в недоумении переспросил Эрвин и обернулся к Луизе. — «Хорошо» — это если бы ты не болела и нам не пришлось сюда ехать. Прозвучало грубовато. Словно он её винил. К тому же голос шёл по нарастающей. Смит сам же поморщился от резких интонаций, но сказанного уже не вернуть. Мама заметно стушевалась и вжалась в кресло. — Так или иначе, мы здесь, Эрвин. И пока всё развивается по лучшему сценарию. Думаю, мне помогает твоё присутствие в доме. Последняя фраза обязана, видимо, скрасить пилюлю и примирить их. Луиза положила руку на плечо сына и несильно сжала его. Однако Эрвина не обмануть ласковым тоном. Он вдруг жутко разозлился. И на маму, и на врачей, и на остальных пациентов. Все вокруг только и делали, что пытались убедить его, будто ничего страшного не происходило: обычное дело, люди болеют, выздоравливают, а иногда и не выздоравливают, но надо смотреть в будущее с оптимизмом, надеяться на лучшее, ждать единорогов, которые срут бабочками и радугой, и так далее, и тому подобное. А он устал от чужой наигранной бодрости. Почему они не понимали? Вся эта болезнь — редкостная… срань (ёмкую характеристику Эрвин почерпнул у Ханджи). Нет в ней ничего обыкновенного. Не должны люди в наше время умирать из-за тупого сбоя в тупом организме. Просто не должны. Идеалист-Эрвин не готов признать, что нечто в телах могло ломать судьбы и менять естественный ход вещей. — Ты записала все рекомендации? Слышала? Тебе нужно больше отдыхать, — Эрвин отвернулся и уставился перед собой. — Иногда мне кажется, я только и делаю, что отдыхаю, — слабо улыбнулась Луиза. — Если бы. Отец покоя тебе не даёт. Приготовь, убери, постирай. Я поговорю с ним, ему пора самостоятельно обхаживать свою пьяную задницу, — вспылил Эрвин. Он заранее знал, что подобные беседы с Джоном ни к чему не приведут, но ему требовалось выместить на ком-либо накопленную ярость. — Не нужно, мальчик мой, — в голосе Луизы проскользнуло неодобрение. — Я тебя прошу, не трогай его лишний раз. Он глубоко несчастный человек, и… — Он глубоко эгоистичный человек. Перестань жалеть его. Прибереги силы для себя. И Эрвин, и Луиза замолчали. Тишина давила, и голос диктора местной радиостанции делал всё только хуже — от его фальшивых, бодрых интонаций стало тошно. Поэтому Смит выдохнул с облегчением, когда поставленная речь сменилась пустой песней. Пускай таких мелодий сейчас и тысячи, однако она лучше равнодушной пустоты. Он свернул на дорогу. Ровные ряды однотипных строений в несколько этажей сменились не менее однотипными частными домами, что отделяли друг от друга невысокие кусты. Заборы здесь явно не жаловали. Клиника находилась в соседнем от Парадиза городке — чуть большем по размеру, но всё таком же безликом. Впрочем, медицинское учреждение внезапно славилось на всю округу хорошими врачами и прогрессивными методами лечения. Первая удача для Эрвина Смита. Мама ни за что не согласилась бы покинуть родное гнездо и переехать в Марли в поисках лучшего ухода. Или он просто убеждал себя в этом. Ещё с утра Эрвин планировал, что совместная поездка будет своеобразным глотком свободы, как бы странно ни звучало. Да, их ждал не самый приятный диалог с врачом. Однако смена обстановки в изначальных планах Смита немного уравновешивала горечь ситуации. На деле же он не расслабился ни на секунду с того мгновения, как открыл глаза и сообразил, что проспал на добрых двадцать минут. — Поможешь мне с пирогом для Аккерманов? — мама дипломатично сменила тему. Она, наверное, и не осознавала, насколько удачно. Упоминание ужина с Леви и его дядей ненадолго усмирило гнев Эрвина. — Да. Ты точно хочешь идти? Если ты устала, можем перенести, — спрашивал скорее из вежливости нежели реального желания поменять планы. — Ужин в их компании меня подбодрит. Но подозреваю, если мы не успеем с пирогом и запеканкой, то есть придётся китайскую еду на вынос. Я тебе рассказывала, как Кенни… Её речь потекла неторопливой песней. То, что нужно измученному впечатлениями Эрвину. Он лишь слушал и кивал. Впрочем, мама ответов и не требовала: от истории, как Кенни чуть не устроил пожар, когда готовил индейку, она перешла к рассуждениям на тему, с каким гарниром лучше подать птицу, а от гарнира — к списку продуктов, которые ей и Эрвину следовало взять сегодня в супермаркете. Голос Луизы убаюкивал. Злость всё ещё клокотала где-то глубоко внутри Эрвина, однако временно уступила место предвкушению встречи. Эрвин не видел Леви с той ночёвки. Вроде, прошло всего ничего, а словно и целая вечность: часовые стрелки у врача двигались совсем иначе — час за день. Эрвин припарковался у дома и балансировал с тяжёлыми пакетами в руках. Спиной толкнул дверь и ступил в опустевший дом. По счастливому стечению обстоятельств отцу подвернулась подработка, и он уехал из города на пару дней. А это значило, что одной проблемой меньше: никто не станет нудеть под ухом и не устроит истерику на тему «Я запрещаю Луизе идти к нашему жуткому соседу». Луиза порхала по кухне беззаботной бабочкой. Эрвин ступал грузно и походил на невнимательного слона в посудной лавке. Он наблюдал за всяким жестом мамы и жадно ловил любую перемену в её движениях. После беседы с врачом чудилось, что вот-вот, в любое мгновение маме может сделаться хуже. Эрвин и до этого считал её безумно хрупкой. Сейчас тем более воспринимал как соломинку, что переломилась бы от любого дуновения ветра. Сосредоточиться на пирогах, запеканке и Аккерманах не получалось. Зато на размышлениях о болезнях и статистике, что гласила, какой процент поставленных в маминой клинике диагнозов оборачивался летальным исходом, — вполне. Через час Эрвин держался темнее тучи. Шутки Луизы не достигали адресата, да и просьбы — лишь частично. Вместо лука он зачем-то нарезал перец, а вместо пирога чуть было не поставил в духовку чайник. Луиза выдохнула с заметным облегчением, когда в дверь постучали. — Откроешь? Это, наверное, миссис Шлэфли, она брала у меня кастрюлю. Эрвин не уточнил, зачем миссис Шлэфли, любительнице завтракать, обедать, ужинать кофе, сигаретами и сердцами шумевших под её окнами непосед, кастрюля. Он и видеться-то с ней не хотел — с соседкой, не кастрюлей. Миссис Шлэфли жила от них через три дома в окружении десятка котов и била палкой каждого ребёнка, хотя бы на сантиметр заступившего на её газон. Доставалось лет десять назад и Эрвину. Нечасто — всё же границы чужих домовладений он уважал. Однако вполне ощутимо, спина заныла от одного упоминания о безумной старухе. Но спорить Эрвин не стал. Наоборот, преисполнился желанием наградить миссис Шлэфли взглядом настолько же холодным, что и металлический конец её палки. Гнев искал выход. К удивлению Эрвина на пороге переминалась не женщина из детских кошмаров, а Леви Аккерман. Он то и дело потирал затылок и поглаживал эмблему известной рок-группы на тёмной футболке. — Ужин через час, — вместо приветствия брякнул Эрвин. Смит почему-то не отступил вглубь дома, чтобы пропустить незваного гостя. Хотя того, наверное, требовали приличия. Они зависли у двери. Прямой как струна Эрвин и нарочито равнодушный Аккерман. — Кенни отправил меня помочь вам, — пояснил Леви. — И ты его послушал? — Смит вскинул брови. Не верилось, что Аккерман действительно пошёл на поводу у дяди. Скорее он сумел бы представить, как из чувства противоречия тот вовсе отказался от ужина и умчался в закат. Леви скривился: — Нет. Но лучше торчать до ужина у вас, чем с ним. Подвинься. Аккерман не ждал приглашения, проворно поднырнул под левую руку Эрвина и шмыгнул в дом. Смит тяжело вздохнул. Насколько в обычной обстановке он рад видеть Леви, настолько сегодня предпочёл бы встретиться уже за ужином. — Четырёхглазая сказала, ты вчера заезжал в сервис. Почему не оставил тачку? — небрежно бросил Леви таким скучающим тоном, словно ответ его не очень-то интересовал. — Я возил маму сегодня в больницу. Не люблю садиться за руль её машины, — отозвался Эрвин. Хотя причина заключалась совсем не в этом. Ремонт верного «коня» был удобным поводом, чтобы в любой момент приехать к Леви. Смит не желал использовать козырь так рано. Леви и Эрвин неловко топтались у лестницы, никто из них так и не шагнул по направлению к кухне. Впрочем, бодрое пение Луизы намекало, что ей и одной хорошо. До встречи с Аккерманом лицом к лицу у Эрвина было столько вопросов к нему. Теперь же все до единого вылетели из головы, и он молчал. — Как прошёл визит к врачу? — Леви прервал паузу первым. — Не знаю, — честно ответил Смит. Ему требовалось время наедине с собой, дабы оценить всю полученную информацию и решить, плохо или относительно нормально обстояли дела. А до этого момента он попросту не мог составить объективную картину. Аккерман, видимо, интерпретировал его ответ верно, поскольку не стал давить. — Если нужна помощь, можешь обратиться ко мне. В любой другой ситуации Эрвин, скорее всего, сердечно поблагодарил собеседника. Только сейчас он впал в прострацию и задал вопрос, который не озвучил бы при других составляющих: — Почему? — Что «почему»? — Леви выглядел озадаченным. — Почему ты хочешь помочь? Мы знакомы всего две недели. Ты не обязан нянчиться со мной и моей мамой. — Я не собираюсь нянчиться. Ты не сдал Изабель и вытащил меня из участка, я тебе должен. Точно, «должен». И ничего больше. *** Эрвин слушал, но не слышал. Двигался на автомате, на реплики отвечал скупо, за окружающим миром наблюдал через призму собственных размышлений. С ним уже случалось подобное раньше. Таков Эрвин Смит: если мысли, идеи или дела увлекали его, то захватывали всё внимание, до крупицы. Он забросил велик и не выходил из дома, когда в семь решил, что теперь динозавры — его страсть, и несколько месяцев ковырялся в энциклопедиях. — Эрвин, лето же, как долго ты собираешься сидеть взаперти? — ласково увещевала Луиза. — Да, я буду сок, — невпопад отвечал он и снова возвращался к трицератопсам — его «любимчикам», кстати. Он забывал поесть, когда в восьмом классе готовился к региональным соревнованиям исторических клубов. Ханджи без приглашения заваливалась к нему домой, пинала ровные ряды бутылок, что Джон Смит выстраивал в прихожей — своеобразный памятник в его честь, взлетала по лестнице и вместо приветствия выдавала: — Собирайся, зануда. Едем к Сине. — Я под домашним арестом, — отмахивался Эрвин и углублялся в записи. — Сам себя посадил, видимо, — усмехнулась Ханджи. Но не спорила. Как никто другой, она знала: бесполезно. Поэтому усаживалась рядом и просила «показать что-то клёвое — вроде, переворота или борьбы за власть». Она, кстати, в итоге на целых полгода присоединилась к кружку и даже получила грамоту от школы. Собственно, после неё и забросила историю, поскольку «грамоты — для дураков». Эрвин почти не спал и не общался с друзьями, когда в течение нескольких недель зубрил бесконечные конспекты перед университетскими экзаменами. В один из вечеров в его квартире раздался телефонный звонок. Это был он — человек, ради которого Смит в те дни без раздумий прошёлся бы по углям и съел гору гусениц. И Эрвин, тот самый влюблённый Эрвин, чьи обычные дни протекали в томительном ожидании свиданий, попросту не ответил. Взглянул на экран, поморщился, завидев имя, и перевернул смартфон гладкой тёмной изнанкой. Любовь приходила и уходила, а пятёрки в зачётке — оставались на века. Эрвин пропустил все достопримечательности и тусовки с временными коллегами, когда тем летом его на целый месяц отправили на практику на другой конец страны. Гигантский чужой город с его возможностями, барами, музеями, парками и миллионами людей отложился в памяти Эрвина только полосой белоснежного песка и волнами, куда он смело погружался. Все звуки, краски и прелести суши исчезали, а он в очередной раз уверился, что обязан был родиться в воде. Кто знал, возможно, жизнь его вышла многим лучше, появись Смит на свет в качестве морского льва или дельфина. И теперь Эрвин отключился от реальности ради мамы. Её болезнь, её чёртова тяжёлая зараза засела в мыслях Смита и не желала уступать место чему-либо другому. Мама казалась бомбой замедленного действия. При любом взгляде на неё Эрвин видел лишь механизм, что срочно требовал починки. Он покорно под неусыпным контролем родительницы резал овощи, топтался в компании Леви у мойки и вымученно смеялся над шутками Луизы. Но то и дело косился на неё и пристально всматривался. Когда он год назад, ещё в Марли впервые услышал из уст мамы диагноз, испугался, конечно. Однако будто бы не воспринял всерьёз. К тому же Луиза вещала уверенно и обещала к Рождеству выздороветь. И Эрвин наивно и глупо поверил. Не удержался от соблазна закрыть глаза и уши и поддаться легкомысленной надежде. Естественно, сейчас себя корил. Идиот. Огромный тупой идиот. Возьмись он за здоровье мамы раньше, она бы уже бегала. Ничего, он не отступит. Посвятит всего себя лечению. Найдёт в нём новую страсть, как бы странно ни звучало, новую зависимость, за которую можно уцепиться и какой можно отдаться. Жить иначе, без цели он не умел. — Подвинься, — кулак Леви ощутимо упёрся в бок. Эрвин отступил, и Аккерман нарочито медленно и демонстративно вытер крошки, что остались после «помощи» Смита и которые он забыл стереть самостоятельно. Эрвин виновато улыбнулся, хотя на самом-то деле вины не чувствовал. Кто ещё в этом мире кроме Леви убирался во время приготовления еды, а не после? Это же нелогично: сколько не три, а новые пятна, шкурки и мусор всё равно появятся. Леви наклонился к Эрвину и пробормотал: — Что с тобой? — Ничего. Я в порядке, — пожал плечами Смит. Вопрос он не понял. Ему-то казалось, что с виду он скала, непробиваемая гора спокойствия и уверенности, пусть внутри органы и охватило арктическим холодом. Так с чего бы Аккерману заботиться его состоянием? Ко всему прочему Леви ещё и не производил впечатление человека с сильным эмоциональным интеллектом. Не в обиду собеседнику, но Эрвин решил, что Аккерману точно не понять его тонких страданий и забот. — Заметно, — прохладно откликнулся Леви. — Если тебе нужно побыть одному, я закончу здесь сам. Иди. — Мне не нужно… — начал было Эрвин и осёкся. А действительно: что ему нужно? Может, свободное время в комнате, без мамы, Леви и всего мира спасло бы Эрвина? Позволило собрать мысли воедино, заковыряться в интернете на уже почти родных форумах, спрятаться и выдохнуть. Возможность систематизировать информацию и хорошенько всё обдумать без влияния внешних факторов всегда благостно сказывалась на младшем Смите. Он пялился на Аккермана и молчал. Тот же невозмутимо и деловито намывал кастрюлю. Удивительно, как органично Леви смотрелся на кухне. Даже его пирсинг и дурацкая татуировка. — Ты справишься? — Мы готовим рулет, а не боремся с двухметровым великаном, — мрачно процедил Леви. — Но я бы и со вторым без тебя справился. Эрвин не сомневался в правдивости его слов. Кивнул и направился к выходу. По пути бросил Луизе: — Мам, я схожу наверх и… — остановился на середине фразы. Достойной причины смыться он не сочинил, говорить же правду не хотелось. — Моему плейлисту понадобилась срочная помощь Эрвина, — внезапно пришёл на выручку Леви. — Меня одного на этой кухне вам хватит. Не вопрос, утверждение. Твёрдости в голосе Аккерману не занимать. Луиза расплылась в широкой улыбке и кивнула: — Конечно, какая готовка, когда речь идёт о чём-то действительно важном — музыке, — она не ёрничала. — От тебя, Леви, пользы тут больше, чем от моего сына. Не обижайся, Эрвин. И она звонко рассмеялась, совсем по-девчачьи. Так, по мнению Эрвина, обычно смеялись люди без единой заботы или проблемы. И этот чистый, искренний звук мама будто бы у них украла — после визита в клинику он в их доме звучал противоестественно. На слова мамы Эрвин и впрямь не обиделся. А вот от её хохота поморщился и нахмурился. Буркнул что-то среднее между «скоро вернусь» и «я быстро» — половину букв проглотил — и взлетел вверх по лестнице. В своей комнате он первым делом отчего-то бросился не к компьютеру, хотя мечтал именно о встрече с ним. Нет, вместо этого Эрвин бессильно упал в кровать и впервые за день ощутил облегчение. Смит прикрыл глаза — всего на минуточку — и неожиданно даже для самого себя заснул. Ему ничего не снилось. Просто накрыла тёмная пелена и поглотила всё вокруг, и выдернул из неё в реальность настойчивый голос Леви. — Хватит дрыхнуть. Эрвин посмотрел на Аккермана. Сосед навис над ним, и его спутанные чёрные пряди чуть ли не щекотали кончик носа Смита — надо же, как спереди они отросли. Глубокие серые глаза с синими прожилками впились в лицо Эрвина и внимательно вглядывались в него. Леви казался на редкость задумчивым. Будто бы он одновременно и здесь, и где-то ещё. Однако Эрвин не решился спрашивать, как далеко «сбежал» Аккерман. — Сегодня ты страдал без Кейт Буш, — буркнул Леви. Уголки губ дрогнули. На секунду Эрвину почудилось, что его сосед расплывётся в широкой улыбке. Но нет — Леви остался верен себе и непробиваемому скучающему выражению. — Я планировал пострадать под London Grammar, однако решил, что они тебе тоже не понравятся. Твоё присутствие убивает моё естественное право на страдания, — в тон ему откликнулся Эрвин. Аккерман отстранился и забрался с ногами на кровать. Да-да, прямо в кедах. Неожиданный жест от соседа-чистюли. Смит не протестовал. Наоборот, оценил мятежные нотки. К тому же, быстрый взор на подошву позволил ему осознать, что она была немногим грязнее пола в доме Смитов. Туда же, на резиновые узоры уставился и Леви, поморщился, но позу не сменил — небрежно облокотился спиной о стену и мусолил в пальцах низ футболки. Словно и не спешил он никуда. Эрвин сел рядом, совсем близко — их колени разделяли какие-то пару миллиметров. Он тоже не торопился, хотя обычно ненавидел опаздывать. Даже на семейные сборища. — Они мне нравятся. Иногда, — признался Аккерман. Эрвин не сразу сообразил, о ком он. Неужели о London Grammar? Они абсолютно не вписывались в «образ» Леви. Смит в изумлении вскинул брови и переспросил: — Серьёзно? — Я похож на шутника? — огрызнулся Леви. — Нет, — честно признался Эрвин. Ответ удовлетворил Аккермана. С полминуты он молчал, а после быстро, проглатывая окончания, пробормотал пару строчек одной из песен. Нормальный человек пропел бы их. Однако Леви мало чем походил на нормального обитателя Парадиза: иногда Эрвину он и вовсе казался инопланетянином с чужой, бесконечно далёкой и прохладной планеты. Там всегда шли дожди, и наверняка там никто не слушал Кейт Буш, разве что Нирвану. Гуманоид-Аккерман зачитал вкрадчивые фразы как рэп. Бездушный и монотонный, карьера Эминема ему не грозила. Леви почесал переносицу, наклонился, зачем-то потянул шнурки на кедах и нехотя пояснил: — Год назад Изабель слушала по кругу Wasting my young years и заставила нас выучить слова наизусть. Эрвин изо всех сил старался подавить ухмылку, дабы не стеснить соседа. Он давно заметил, что манипулятор-Изабель вертела Леви и Фарланом, как хотела. Они якобы не подчинялись, однако в итоге она всегда получала от них желаемое. — Кажется, мне нужно чаще общаться с Изабель, — произнёс Смит и пригладил взъерошенные волосы. Внутренний голос напоминал, что ему и Леви пора на ужин. Однако кто бы его слушал? — Нужно. Она часто спрашивает о тебе. — Врёшь. — Я похож на лжеца? — интонации строже, чем в недавнем вопросе про шутника. — Нет, — заверил Эрвин с большей горячностью. Опять пауза. Леви, наконец, оставил в покое шнурки и футболку, сложил запястья перед собой и рассматривал аккуратные ногти. Воззрился на них и Смит. Руки у Леви бледные, в прожилках вен, а пальцы тонкие и длинные. Бывший Эрвина нарёк бы их «музыкальными». Эрвин перевёл взгляд на свои ладони — широкие, грубые. Бывший не стеснялся сравнивать их с натруженными руками рабочих. Он вообще частенько насмешливо отзывался о тех или иных чертах Смита, будто бы получал удовольствие от его смущения. Эрвин невольно задумался, что Леви, должно быть, понравился бы его бывшему. Впрочем, Смит с трудом представлял человека, которому Аккерман не понравился. Разве что Мику. Мика раздражали почти все. От внимания Смита не укрылось, что его собеседник покосился на часы. В третий раз за последнюю минуту. — Ты хочешь на этот ужин, Леви? Аккерман отозвался, не задумавшись ни на секунду: — Нет. — Тогда зачем изначально на него согласился? — усмехнулся Эрвин. — Из-за тебя. Обезоруживающий своей простотой и честностью ответ застал Смита врасплох. — Из-за меня… — протянул он. Словно пробовал слова на вкус. Они растекались на кончике языка и отдавались приятной сладостью. Хоть что-то в этом мире происходило из-за Эрвина и ради него. И это что-то напрямую связано с Леви Аккерманом. — Интересно, как ты продержишься целый вечер рядом с Кенни, — добавил Аккерман. Ладно, Эрвин несколько снизил собственные ожидания и градус радостного накала. А как он продержится? Эрвин не успел поразмыслить об этом. Он фокусировался на маме, Леви, ужине, запеканке и возможности отвлечься. И он совсем не думал о четвёртом участнике действа — Кенни. Том самом Кенни, который, кажется, считал его умственно отсталым. Том самом Кенни, что пугал его в детстве до чёртиков хриплым голосом и прищуром тёмных глаз. Тот самый Кенни, чьё лицо вполне вписалось бы на стенд «Разыскиваются опасные преступники». Чёрт, ему снова придётся напрягаться, чтобы произвести правильное впечатление. — Он считает меня придурком, — признал Эрвин. — Да, — беспощадно согласился Аккерман. С той же уверенностью продолжил. — Но на самом деле придурок он. Смит покосился на Леви. Непонятно, он его столь своеобразным способом подбодрить пытался или действительно считал своего дядю безнадёжным? Исходя из наблюдений Эрвина, возможны оба варианта. — Вы не очень-то ладите? — прозвучало неуклюже, как на приёме у психотерапевта. Однако Леви, к изумлению Эрвина, ответил и даже не свернул беседу. — Я его презираю, — почти выплюнул Аккерман. Нахмурился и сжал пальцы в кулаки. Внезапная вспышка откровений неприятно удивила и самого Леви. — Почему? — торопливо поинтересовался Смит. Боялся, что его собеседник в любое мгновение опять превратится в закрытую книгу. Именно так оно и вышло. — Есть причины. Аккерман снова замолчал. Эрвин тяжело вздохнул. Хотелось верить, что когда-нибудь он найдёт подход к новому другу и откроет хотя бы третью часть его тайн. Но напирать Смит не желал. Гораздо ценнее те крупицы информации, что он получал без давления, по чистой воле самого Аккермана. — И они меня не касаются? — покладисто предположил Смит. — Верно подмечено. Эрвин в тон ему признался: — Я тоже не хочу на ужин. — Зачем согласился? — Ради тебя. Интересно, как ты продержишься целый вечер рядом с Кенни, — ухмыльнулся. Леви повернулся к Эрвину. Буравил его глазами цвета штормящих волн и неожиданно… улыбнулся. Не в полную силу, конечно же. Уголки губ едва поползли вверх и застыли. Однако даже этот едва уловимый жест почудился Эрвину победой. — Подозреваю, мы оба идиоты, — заключил Аккерман. — Кажется, да. И мы останемся верны нашим идиотским решениям. Ты же не хочешь пропустить пирог, который мама готовила якобы для Кенни? Идём. Леви закатил глаза, однако послушно поднялся с кровати вслед за Смитом. По дороге к дому Аккерманов они молчали. Эрвин понятия не имел, о чём размышлял Леви. Он же просто считал шаги и отгонял от себя тяжёлые мысли. Сбился на середине. Споткнулся, отвлёкся и запамятовал, что за цифра следовала последней. Пронзило жуткое, немного нездоровое желание вернуться к себе и опять начать отсчет. Однако Смит его подавил, приложив неимоверные усилия. Аккерман притормозил у порога и, не оборачиваясь к Эрвину, проворчал: — У нас грязно, не обращай внимания. Кенни скорее на руках пройдётся, чем начнёт убирать за собой. Смит кивнул, хотя Леви его и не видел. В доме Аккерманов он с любопытством осмотрелся. Он так ни разу здесь и не бывал. Давным-давно мама приглашала его пойти вместе с ней, когда по тем или иным причинам захаживала к Кенни. Но Эрвин закономерно отказывался и считал минуты до возвращения мамы — вдруг жуткий тип в шляпе сожрал бы её? Маленький Эрвин представлял обитель старшего Аккермана жуткой пещерой наподобие тех, где обитали вампиры и ведьмы из фильмов: всё в паутине, копоти, пыли и, возможно, каплях крови заблудших жертв. Воображение рисовало чёткую картину, хотя в горящих окнах Аккермана при желании можно лицезреть совсем иные куски интерьера: вполне обыденные и человеческие. Что ж, фантазии Эрвина оказались бесконечно далеки от истины. Дом Аккерманов был просторным и минималистичным. Ничего лишнего, никаких милых сердцу мелочей в виде коллекции фигурок или картин. Стандартный набор мебели и выстроенный по линейке ряд старой обуви. Выбивались только тяжёлые коричневые ботинки, что принадлежали, скорее всего, Кенни — владелец раскидал их по разным углам. Леви уставился на них как на ядовитую змею, цокнул языком, поднял и поставил на законное место. — Продолжит в том же духе, и точно начнёт на руках ходить. Всю обувь выкину, — тихо выругался Леви себе под нос. Эрвин не понял, обращался он к нему или пространно бранился в пустоту, поэтому предпочёл тактично свести разговор к иной, менее острой для Леви темы и начал с похвалы: — У вас чисто, ты зря волновался. Смит просчитался. Леви смерил его тяжёлым взором, словно собеседник ляпнул нечто очень глупое. Ну и редкостным же идиотом вдруг ощутил себя Эрвин. — Не ври, Эрвин. Ненавижу лжецов, — откликнулся Леви. Эрвин решил не спорить. Хотя так-то Аккерман противоречил сам себе, когда общался с Изабель, которая любила преувеличить и преуменьшить некоторые детали. Промолчал и осмотрелся пристальнее. Ничего. Чистота. Если где-то и существовала в этом доме грязь, то Эрвин её не приметил. А значит, по его мнению, чего ради беспокоиться? Однако он давно сообразил, что для Леви вопрос чистоты был болезненным. Наверное, руководили им непролеченные детские травмы, как и многими другими человеческими странностями. Эрвин же уважал чужое право на странности. Он улыбнулся: — Ладно. Буду честен. Это самый чистый из всех грязных домов, где я был. Устраивает? — Пойдёт. Аккерман кивнул в сторону, тем самым приглашая Эрвина следовать за ним. Смит нехотя повиновался. Леви двигался слишком быстро, Эрвин же с удовольствием вышагивал бы намного медленнее и рассматривал всякую мелочь вокруг. Впрочем, большую часть интерьера он успел разглядеть и в темпе Леви. Остальные комнаты были такими же пустыми. В иных домах жизни обстановке добавляли яркие элементы и штрихи: разноцветный ковёр в гостиной, коллекция чашек или открыток из разных стран, семейные фотографии в рамках, отметки роста на стене, что демонстрировали без слов, как менялись обитатели жилища. Ничего такого в доме Аккерманов не наблюдалось. Даже мебель вся в отличном состоянии — никаких царапин, трещин или дыр, что напоминали бы о том, как кто-то из Аккерманов оступился на ровном месте или разнёс хрупкое дерево в пылу игры. Всё чистое, относительно новое и… ненастоящее. Скорее декорация, нежели уютное гнездо. Даже у Смитов красок больше. Интересно, какова комната Леви? Выбивалась из общей картины или дополняла её? Но Эрвин не стал спрашивать. Может, позже. Они преодолели гостиную и свернули в узкую столовую, что хозяин дома объединил с кухней. Небольшой круглый стол уже накрыли без Эрвина и Леви. Напротив друг друга расположились Кенни и Луиза. Смит отметил, что старший Аккерман даже в такой момент не снял шляпу и в шутку заподозрил, уж не приклеилась ли она к голове? А, может, таким образом Кенни скрывал наметившуюся лысину? Нашлась у Эрвина теория и смешнее: он представил крысу как в «Рататуе», что дёргала Кенни за волосы и пищала на ухо советы, как лучше оскорбить окружающих. — Мы вас заждалась, — Луиза отчего-то раскраснелась. — Я надеялся, вы уже не придёте, — в противовес ей громко сообщил Кенни. — Эта запеканка, Луиза! Не готов ей делиться. Надо же, жуткий сосед умел отвешивать почти искренние комплименты. И с чего его вдруг так развезло? Эрвин готов поклясться, раньше Кенни был другим. Пусть младший Смит коммуницировал с ним очень редко, но всё же некоторые мелочи в памяти отложились. Леви закатил глаза и сел ближе к Луизе, чем к Кенни. Взор Эрвина беспомощно пробежался по собравшимся и единственному пустому месту — рядом с Кенни. Можно, конечно, и этот стул переместить ближе к маме — круглый стол позволял, однако неловко получилось бы, если все они, втроём, жались подальше от Кенни. Поэтому Эрвин вздохнул и храбро опустился на стул. — Малец, у тебя такое лицо, будто тебя сейчас вырвет, — заключил Кенни. Он совсем не старался скрасить неловкость. Наоборот — заметно наслаждался ею. — Это из-за тебя, — вместо Эрвина отреагировал Леви. Говорил он размеренно и ровно, хотя интонации на последнем слове и дрогнули на мгновение. — Сегодня читал статью, — начал Кенни, попутно подвинул к себе глубокую тарелку и положил добротную порцию запеканки, — о влиянии эмоций на рост. Ученые утверждают, что чем человек ниже, тем он злее. Это многое объясняет. Общая тарелка так и осталась стоять рядом с Кенни, и он насадил еду на вилку прямо из неё, игнорируя свою порцию. Ух и разозлил же этим воспитанного Эрвина. Старший Аккерман многозначительно посмотрел на Леви. Тот скривился. Видимо, шутки про рост его не вдохновляли. — Херня, — внезапно смачно выругался он и сердито произнёс. — Нет такой статьи. — Есть, но тебе не покажу. Учись искать информацию самостоятельно, — не смутившись ни на йоту продолжил Кенни и вгрызся в картофель с беконом. Луиза неодобрительно покачала головой. Судя по растерянному выражению, так хорошо знакомому Эрвину, она лихорадочно соображала, чем разрядить обстановку и отвлечь Аккерманов. Эрвин нашёлся раньше неё. Забрал поднос с запеканкой из-под носа Кенни, однако себе не положил — протянул его Леви. Просто запомнил, что младший Аккерман, вроде, любил это блюдо, а Кенни вполне мог уничтожить его самостоятельно, лишь бы насолить племяннику. — Ложь, — отчеканил Эрвин. — По такой логике я должен стать самым добрым человеком в мире. Мне же очень хочется выдать тебе подзатыльник за отсутствие манер. Кто ест из общей тарелки, мистер Аккерман? Голос он не повышал. Всего год назад тем же тоном Эрвин Смит отчитывал первокурсников, над которыми ему поручили шефство. Твёрдо, но спокойно. Без лишних эмоций, однако и без чрезмерного панибратства. Словно тыкал котёнка в мочу и просил не ссать по углам. Хотя, честно говоря, с котятами Эрвин обычно более ласков. — Да ты, малец, учить меня вздумал? — в притворном возмущении вопросил Кенни. Впрочем, и дураку понятно, что на самом деле он не злился — на лице застыл довольный оскал. — Почему бы и нет. Я натренировался на отце, — отозвался Эрвин. — И то верно. С твоим отцом без дрессуры никуда, — рассмеялся старший Аккерман. Луиза всплеснула руками: — Прекратите, это несмешно. Кенни, ведёшь себя как мальчишка, — впрочем, голос её был неожиданно мягок. Когда-то миссис Смит таким же тоном беседовала с Джоном. К сожалению для Эрвина, те времена позади. Беседа медленно, но верно потекла своим чередом. Словно первичный обмен любезностями позволил собеседникам скинуть напряжение и утихомириться. Хотя болтали в основном Луиза и Кенни. Леви иногда вставлял короткие, пропитанные сарказмом реплики — сейчас он совсем походил на сложного подростка. Эрвин же хранил молчание. Удивительное дело для него. Так-то младший Смит знал толк в званых ужинах: в Марли присутствовал на многих и нередко становился центром притяжения. Однако сегодня в нём что-то сломалось. Вдали от мамы он понемногу приходил в себя, но рядом с ней вспомнил обо всех волнениях этого дня. Она держалась бодро. Обсуждала новости (и с каких пор мама поднаторела в политике и так бегло разбиралась в программах местных кандидатов на пост мэра?), жаловалась на шумную газонокосилку соседей из дома напротив, сравнивала цены в ближайшем супермаркете с крошечным магазином, что расположился на другом конце города, строила планы на рождественскую ярмарку. Эрвину же хотелось остановить её. Луиза Смит рассуждала так, будто в запасе у неё — целая вечность, а жизнь — бесконечная и гладкая прямая без засечек-препятствий. И в голове Эрвина не укладывалось, как у неё так легко получалось убедить себя в этом. По его мнению, он и мама обязаны сосредоточиться на самом важном — её выздоровлении и настоящем. Кому нужно будущее, когда его может и не случиться? Эрвин не считал себя оптимистом или пессимистом. Он реалистично смотрел на мир. И сейчас мир его семьи распадался на части. Дабы склеить их воедино, необходимо время, терпение и дисциплина. Именно в таком порядке. А не рождественские ярмарки и газонокосилки. — Совсем забыл! — Кенни смачно хлопнул ладонью по столу, и Смит с недовольством покосился на него. Порывистость старшего Аккермана его раздражала. Каждое движение дяди Леви сквозило желанием куда-то поспеть, хотя едва ли мистеру Аккерману было, куда торопиться. Кенни наклонился, опёршись о задние ножки стула, и опасно балансировал. Рука его потянулась к холодильнику — пальцы мазнули в миллиметре от ручки. Конечно, «лучше» разбить голову, нежели встать и преодолеть расстояние. Эрвин скривился и заметил, что взгляд Леви обращён к нему. Тут же постарался вернуть лицу вежливое участие, нехорошо постоянно корчить физиономии на родственника Леви. Старший Аккерман сдался, поднялся с места и поставил перед собравшимся небольшой ящик с шестью бутылками пива. Эрвин задался вопросом, на что изначально надеялся Кенни — одной рукой он бы внушительную тару не извлёк. — Я пас. Лекарства, — с ненаигранной грустью в голосе протянула Луиза. — Жаль, взял, что ты жаловала, — откликнулся Кенни. «Жаловала»?! Эрвин удивлённо уставился на родительницу. Дома его мама алкоголь не одобряла, что понятно из-за Джона. Однако в сознании Эрвина и вовсе отложилась мысль, что мама не пила. Когда она навещала сына в Марли, ему даже не приходило в голову предложить ей бокал вина или бутылку сидра. И он помрачнел. Не только от осознания, что, возможно, не так уж и хорошо знал свою маму, но и от упоминания чёртовых лекарств. — Я буду, — буркнул он и потянулся к пиву. Взоры Леви и мамы синхронно обратились к нему. — Ты же не пьешь, — почти одновременно выдали они. Луиза этому факту почему-то улыбнулась, Леви поморщился, на самом-то деле ему не нравилось демонстрировать заинтересованность хоть чем-либо. — Иногда пью, — коротко пояснил Эрвин и назло всем сделал большой глоток. Вкус пива ему казался почти отвратительным. Всё из-за болезненного флешбека, что закономерно всплыл перед глазами. Лето, июль. Эрвин вернулся домой после встречи с Ханджи. Планировал таскаться с ней по округе до глубокого вечера, но подруга обещала поужинать с дедушкой и предприняла уже пятнадцатую попытку исполнить обещанное. Эрвин сомневался, что она добралась до дома и не отвлеклась по пути на лист интересной формы или мальчишек на скейтах. Впрочем, проследить за ней он не пошёл, хотя она и предлагала. Отец сидел на крыльце. Внезапно он был трезв, в хорошем расположении духа и даже напевал себе под нос главную тему из воскресной викторины. Он предложил Эрвину присесть и похлопал спинку кресла-качалки. Вроде, Эрвин напрягся уже в первые секунды — добра от родителя он давно не ждал. И вроде, он поинтересовался, где мама. Вроде, Джон Смит сообщил, что Луиза срочно уехала к приболевшей подруге. А может, она отошла в магазин. Подобные детали отчего-то стёрлись. Хотя Эрвин не протестовал, дабы его мозг уничтожил все сцены того дня. Целиком. Однако люди, к сожалению, не выбирали, какие воспоминания им оставить. Джон начал издалека. Даже поговорил с Эрвином на отвлечённые темы. Удивительное дело, ведь он так редко интересовался жизнью сына. И всё же Эрвин так и не сумел расслабиться. Он искал подвох, он ждал, когда нормальное для кого-то другого общение с родителем пойдёт в привычном негативном ключе. — Выпей со мной, — произнёс Джон и протянул сыну бутылку пива. Вот она, та самая точка невозврата, когда всё обернулось неприятностями. — Нет, мама не разрешает, — сослался на Луизу Эрвин. До сих пор винил себя за трусость. Наверное, следовало храбро отказаться и стоять на своём. Но тогда Эрвин ещё не научился полноценно противостоять отцу, хотя уже порядочно вымахал. Однако он всё надеялся найти лекарство от «болезни» отца, всё верил в чудесное спасение. Ведь и нормальные периоды затишья пока случались. Просто нужно каким-то чудом продлить их. Проявить к Джону понимание и участие. И всё, проблема решена. Наивный. — Она не узнает, — давил отец. — Будь мужиком, Эрвин. В твоём возрасте уже пора. В ход шли манипуляции и угрозы. Отец не отставал. Уцепился за свою абсолютно рандомную идею и настойчиво продавливал границы сына. И Эрвин поддался. Подумал: «Чем больше выпью я, тем меньше достанется ему, и он не свалится кучей к возвращению мамы». Напиток был тёплым и неприятным. Эрвин невольно задался вопросом: неужели ради него можно жертвовать спокойствием родных? Отец радостно потирал руки и отвешивал комментарии. Происходящее казалось Эрвину жутко унизительным и противоестественным. Эрвин давился, даже закашлялся разок и старался не расплакаться. В его возрасте мальчишки не плакали. Он же не ребёнок. А потом его стошнило. И событие сделалось ещё унизительнее. Хотя куда уж больше. Нет, Эрвин Смит определённо не любил пиво. Отвратительный привкус пробуждал жуткие воспоминания, но неожиданно соответствовал сегодня его настроению, и он сделал ещё один большой глоток. Кенни усмехнулся и протянул бутылку Леви. Тот мотнул головой: — Нет. — Выходит, нас двое, малец, — кулак старшего Аккермана упёрся в плечо Эрвина. — Выходит, — коротко согласился Смит. Луиза неодобрительно покачала головой, но больше ничего сыну не сказала. Оживлённая беседа миссис Смит и Аккермана сменилась неловким молчанием. В обычной ситуации Эрвин приложил бы усилия и заполнил паузу отвлечёнными репликами. Однако сейчас неудобство остальных собеседников его мало беспокоило. — Ты же была у врача, Луиза? Какие новости? Этот шарлатан взял пару тысяч и посоветовал есть овощи? Мой всегда так поступает, — Кенни, видимо, пытался разрядить обстановку неудачной шуткой. Но Эрвин помрачнел больше прежнего. Всё-таки дядя Леви — идиот. С чем он мог обращаться к врачу? Простудой или проблемами с потенцией? Как же он не понимал, что болезнь Луизы намного серьёзнее и остроты на её тему неуместны. — Об овощах мы сегодня не говорили, — рассмеялась Луиза. Хотя Эрвину совершенно непонятно, что ей показалось смешным. — Но список его рекомендаций всё растёт. Хорошо, что Эрвин поехал со мной. Он очень мне помог, и я… Нежный взгляд Луизы обратился к сыну. Она нахваливала и нахваливала Эрвина. Наверное, полагала, что он обрадуется. Но Эрвин злился. Обычно он идеально владел собой. Сейчас же не удивился, если бы посмотрел в зеркало и обнаружил гримасу раздражения и отвращения на лице. — …Эрвин следит, чтобы я принимала лекарства строго по времени. Даже составил схему… — щебетала Луиза. — Да малец заслужил Нобелевскую премию, — неловко отшутился Кенни. Очередной глубокий глоток и почти ничего от пива не осталось. На дне перекатывались смазанные капли — не достать. Открыл второе. Осушил треть почти залпом. — Хватит, — тихо, но твёрдо отчеканил Эрвин. Собравшиеся обернулись к нему. Леви прищурился и уставился на Смита, не моргая. Под его пристальным взором сделалось не по себе. — Что «хватит», мальчик мой? — уточнила Луиза. — Хватит говорить о врачах и болезни. Это никому неинтересно, тем более этому, — безжалостно сообщил Эрвин и кивнул на Кенни. Стыдно, наверное. Только остановиться он не сумел бы. Поезд под названием «Злость» разогнался и не притормозил до следующей станции. — Мале-е-ец, — угрожающе протянул Кенни. Этот голос раздражал Эрвина больше всего остального. Зачем он вообще согласился на этот ужин? И дураку с самого начала понятно: плохая идея, даже ради Леви. То ли из-за пива, то ли из-за запеканки, но ситуация для Эрвина прояснилась как день. Нечего им тут торчать и болтать. Пошёл этот Кенни в… ну, короче, куда хочет, туда пусть и идёт. — Ничего страшного, — дипломатично вступилась Луиза. — Наверное, Эрвин прав, я вас утомила. Она смущённо смотрела в стол и промокнула рот салфеткой, что любезно предоставил гостям Леви. Леви… Он наряду с остальными наблюдал за вспышкой Эрвина. Невозмутимый Леви, которого, казалось, мало что трогало в этом мире и который уж точно не позволил бы эмоциям взять над ним верх. По крайней мере, Эрвин в это верил. И Смит боялся взглянуть на своего нового друга. Эрвин бы не выдержал, если увидел разочарование. Смит сжал пальцы в кулаки и процедил: — Ты их не утомила. Им просто плевать. На самом деле говорил он не про Аккерманов, а про весь мир разом. Ему, этому грёбанному миру, действительно плевать на Луизу, её болезнь и, что уж скрывать, не самую благополучную жизнь. Исчезни она завтра, и никто кроме Эрвина, как ему чудилось, и скорбеть не станет. Время продолжит течь своим чередом и не остановится ни на одну хренову секунду. Ругался Эрвин теперь про себя не хуже Леви. Чёрт, да что с ним не так? Почему он сорвался именно сейчас? Горячился, ругался. Вёл себя как… отец. От этого пришедшего на ум сравнения младший Смит похолодел. Оно подействовало хуже хлёсткого удара. — Эрвин… — умоляюще пробормотала мама. — Малец, тебе бы воздухом подышать, — Кенни впервые в присутствии Эрвина снял шляпу. Ни лысины, ни крысы из «Рататуя». Спутанные чёрные волосы, почти как у Леви. Кенни пригладил несвежие пряди и продолжил. — Покури, подрочи, не знаю, как ты обычно расслабляешься. Если бы взгляд мог убивать, мистер Аккерман давно отправился к праотцам и зачитывал им несмешные анекдоты. Не хотелось Эрвину дрочить и — тем более — курить. А вот злиться, ненавидеть и искать виновных — да. — Не называй меня так, — уничижительное «малец» Эрвин в дальнейшем слышать не желал. Хотя совсем недавно прозвище никак не смущало. — Может, лучше… Грубое продолжение «свалишь ты» так и не прозвучало. Оно и к лучшему — долго же себя потом корил бы Эрвин за этот срыв, а так относительно легко отделался. Прервал его Леви. До этого молчавший племянник Кенни с громким стуком отодвинул стул и поднялся. Тем самым обратил на себя внимание собеседников. Он не выглядел напуганным, сердитым или — напротив — довольным. Всё тот же скучающий вид. Всё те же небрежные манеры. И всё такие же равнодушные интонации, словно всякое слово не доставляло Леви радости. — Нам пора, Эрвин, — смотрел он исключительно на Смита, прямо в глаза. Не отводя взгляд от младшего Эрвина, бросил его маме. — Спасибо за ужин, Луиза. Было съедобно. Эрвин Смит вдруг резко остыл, будто его холодной водой облили. Вытянутая по струнке спина и упрямо сжатые губы расслабились. Из голубых глаз исчезла гневная непримиримость. Леви Аккерман вернул его в реальность, и та Эрвину не понравилась. Расшумелся, разозлился, испортил вечер… Почти Мик. Друг бы гордился, поведай он ему о своих «приключениях». Но нет, Эрвин рассказывать не станет. — Паршивец, — беззлобно выдал Кенни племяннику, — поблагодари миссис Смит от чистого сердца. — Отвали, старик, — отмахнулся Леви. — Эрвин, идём? Спрашивал с нажимом. Выбора на самом деле он не оставил. Эрвин кивнул. — Да, пожалуй, — отложил вилку, покосился на бутылку пива как на злейшего врага и обратился к Луизе. — Спасибо, мам. Тон его прозвучал максимально мягко и виновато. Эрвин извинялся, не произнося «прости». Мама знала его достаточно хорошо, чтобы понять. Луиза улыбнулась, перегнулась через стол, протянула руку и накрыла своей невесомой прохладной ладонью запястье Эрвина. От внезапного прикосновения Эрвин дрогнул. Луиза не обиделась и не сердилась, и осознание этого было хуже всего. — Ты вернёшься сегодня домой? — поинтересовалась мама. — Или вы к Сине? — Сразу ложись, как придёшь. Не жди меня, — уклончиво отозвался он. Конечно же, Эрвин собирался домой. Но не хотел, дабы Луиза просиживала диван в гостиной до того момента, пока он появился бы на пороге. Все разговоры можно отложить до завтра. Официально: ужины с соседями по Парадизу, видимо, всё же не для Эрвина. *** К удивлению Эрвина, Леви повёл его не на улицу, а наверх. Они поднялись по скрипучей лестнице, преодолели коридор и притормозили у двери, на которой красовалась красная табличка с надписью «Вам здесь не рады». Под буквами кто-то пририсовал чёртика со злобной физиономией — талантливо. — Кенни часто раздражает, — невзначай бросил Леви, не оборачиваясь на Эрвина. — Кенни не виноват, — поморщившись, сказал Смит. Признавать неправоту всегда сложно. — Завтра извинюсь перед ним. — Не нужно, — уверенно ответил Аккерман. — Старика раздует от значимости. — Но… Однако Леви беспощадно оборвал любые попытки Эрвина объяснить свою точку зрения. — Ему полезно нервничать, — отрезал он и толкнул дверь. Комната младшего Аккермана почти настолько же минималистична, что и остальные помещения в этом доме. Однако нашлись в ней детали, что делали её менее безликой. На столе открытый скетчбук с набросками: Леви разве рисовал? Высокий стеллаж заполнили разноцветные комиксы, книги и несколько фотографий в самых дешёвых рамках. На первой Леви с Фарланом и Изабель, чуть младше нынешних версий: Изабель в середине, висла на Фарлане и широко улыбалась, Леви держался чуть в отдалении, суров и собран, хотя взгляд мягче обычного. Рядом снимок красивой женщины с малышом лет трех. В малыше легко угадывался Леви, и карапуз-Аккерман держался на редкость серьёзно — губы поджаты, глаза прищурены, в маленьком кулаке зажат такой же строгий солдатик. Женщина — наоборот — расслаблена и улыбчива. Эрвин готов косатку поставить на то, что он лицезрел маму Леви: те же чёрные волосы, серая радужка с синими вкраплениями, тонкие черты лица, бледная кожа. Она обеими руками обнимала мальчишку и прижалась к нему щекой. На последней фотографии эта же незнакомка, одна, с виду ещё совсем школьница. Бумага вся в заломах и порвана снизу — наверное, карточка многое пережила за время своего существования. Эрвин жадно всматривался в снимки, силясь сложить крупицы информации о прошлом Леви воедино. Его отвлёк недовольный голос собеседника: — Сядь, — повелел он. Аккерману точно было неловко от того, что Смит надолго завис перед фотографиями. Эрвину, к его сожалению, пришлось повиноваться. Но до единственного кресла в комнате он не дошёл — застыл как вкопанный перед сложенной в углу длинного стола коллекцией Леви: чай, куча ёмкостей с чаем. Некоторые сорта Эрвин впервые встретил. Он, конечно, от комнаты Леви ожидал всякого, но не этого. Смит вопросительно вскинул брови. Аккерман проследил за его взором и нехотя пояснил: — Мне нравится чай, — вот и всё, что он сказал. Никакой захватывающей предыстории. А ведь она точно имелась, у такой-то богатой коллекции. Эрвин хотел спросить, с чего началось его увлечение. Какой сорт он приобрёл первым. Что заваривал каждый день, а что берёг на особый случай. И каков этот особый случай. Судя по тому, как Леви сложил коробки, имелась и в этом определённая система. Однако вместо всего этого Смит просто поинтересовался: — Почему? — Что за тупой вопрос, — незамедлительно отозвался Леви. Ладно, справедливое замечание. — Почему тебе нравится говорить о косатках или утром, когда нормальные люди лежат под одеялом, переосмысливают свою жизнь или — на худой конец — дрочат, таскаться на пробежки? Наблюдение под номером один — слишком много разговоров о дрочке в доме Аккерманов. Не то чтобы Эрвин смущался — он же не подросток. И всё же он привык к более тактичному общению. Если не считать отца, конечно — от того он слышал вещи и похуже. Второе наблюдение — ого, Леви лицезрел его по утрам. Эрвин выбирался на пробежки через день. На самом деле ещё в Марли они не входили в его постоянное расписание. Столь банальный способ отвлечься Смит использовал исключительно в кризисных ситуациях — то есть, чем глубже задница под названием «жизнь», тем чаще он надевал кроссовки для бега. Нетрудно догадаться, почему в Парадизе количество подобных моментов значительно возросло. Выходил из дома Смит ещё в то время, когда солнце еле-еле показывалось за горизонтом, и предполагал, будто никто его не замечал. Имелась некая романтика в его утренних вылазках: словно он оставался один на один со всем миром, и данное осознание отдавалось привкусом свободы. Получалось же, на самом деле их было трое: он, мир и Леви. Эрвин поймал себя на мысли, что не прочь пригласить Аккермана присоединиться. Правда, тут же отказался от идеи — нет, за эту черту он пока не готов впустить кого-то. — Ради удовольствия, — коротко ответил Эрвин, поморщившись. — О чём и речь. Леви пожал плечами и отвернулся к стеллажу. Перебирал книги и коробки, периодически почёсывал затылок и закапывался пальцами в волосы. Да он, казалось… нервничал? Непонятно только, с чего бы. Может, снова переживал из-за уборки? То есть, её отсутствия. Хотя по сравнению с комнатой Эрвина, эта казалась чуть ли не стерильней операционной. Эрвин опустился в кресло и потёр вспотевшие ладони о джинсы. Пора признать — ему почему-то тоже неловко. И он решительно не понимал, куда деть руки. Почудилось, что он сам огромен, неуместен и неуклюж. Как шифоньер бабки, что привезли без ведома хозяев, и теперь бедняги-родственники не понимали, куда его пристроить. — Косатки, как я и говорил, мне нравятся из-за фильма, — ровным тоном продолжил Смит, дабы заполнить паузу. — А пробежки я включил в свою жизнь после подготовки к первому экзамену в школе — они неплохо разгружали мозг. У всего есть предыстория, Леви. — У моего чая — нет. — Ладно, — покорно согласился Эрвин. Тон Аккермана звучал резко. Уж не злился ли он. В любом случае, не стоило его мучить, раз он не желал говорить. И снова тишина. Эрвин откинулся на мягкую спинку кресла и прикрыл глаза. Находиться у Леви… странно, дома — невыносимо. Непонятно, куда ему податься. Даже Ханджи не спасла бы — пожалуй, её непробиваемый оптимизм лишь усугубит ситуацию. — Смотрел старый ужастик «Возвращение помидоров-убийц»? — неожиданно произнёс Леви, так и не повернувшись к Эрвину. Книги он больше не трогал. Застыл на месте, спрятав руки в карманы. — Там ещё Клуни снимался и выглядел как редкостный придурок. — Он и сейчас выглядит как придурок, — фыркнул Смит. — Из-за него не досмотрел про друзей Оушена. На этой ноте Леви всё же оглянулся на него. — Шаришь, Смит, — похвалил он, и Эрвин ощутил такую гордость, словно пробежал стометровку быстрее олимпийского чемпиона. — Но речь не о том. Я после того ужастика ненавижу свежие помидоры. В бургерах — ок. Мытые, целые — ни за что. Пойдёт на звание личной истории, которой ты удовлетворишься и, наконец, отвалишь от моего чая? Эрвин ответил не сразу. С наигранной задумчивостью потёр подбородок, устремил взор вдаль и кивнул. Видимо, коллекция чая — определённая черта Леви, шагнуть за которую Эрвин пока не мог. Как пробежки самого Смита. Что ж, откровение про томаты — тоже неплохое начало крепкой дружбы. Эрвин, наконец, осмыслил сказанное собеседником. — Есть фильм ужасов про помидоры? — он в изумлении вскинул брови. В кинематографе Эрвин был не силён, поэтому многого не знал. Смотрел обычно то, что ему рекомендовали. Вот рекомендации он ценил и тщательно записывал их в блокнот. Неважно, чей совет ему достался сегодня: друга, соседа или преподавателя — все для Эрвина одинаково важны. Он старался при первой же возможности оценить фильмы из списка, ещё и обратную связь нередко давал к удивлению собеседников. «Чувак, ты единственный известный мне задрот, который действительно смотрит и слушает всё, что ему советуют», — как-то заявил Мик. На «задрота» в его исполнении Эрвин не обижался — от Закариаса данное слово комплимент. — Тебя ждёт много открытий, — сообщил Леви. Неужели и «шедевр» про кабачки или огурцы существовал? Похоже, по мнению создателей фильмов ужасов, убить в этой вселенной могло абсолютно всё. — Ты любишь ужастики, верно? Эрвин покосился на коробки с фильмами: Аккерман, видимо, часто захаживал в видеопрокат. Эта мысль заставила Смита улыбнуться. Надо же, как странно порой удивляли вещи, что когда-то были совсем обыкновенными. Прокат в воображении Эрвина занимал одну строчку с пейджером мамы — Луиза недавно нашла его на чердаке и поделилась находкой с сыном. Всё же иногда Парадиз казался своеобразной машиной времени. Правда, следовала она только в обратную сторону — в прошлое. Всё новое же барахлило, сбоило и приживалось с трудом. — Наверное, — протянул Леви. Он так серьёзно задумался, будто от его ответа зависела по меньшей мере судьба всего континента. Впрочем, Эрвин давно заметил, что кинематограф Аккерман обсуждал с редкостной серьёзностью. — Не знаю. Мне нравится сам процесс, когда я могу ругать героев за тупые решения. Если бы они слушали меня, никто из этих конченных идиотов не умер. Эрвин усмехнулся. — Но тогда о чём был бы сюжет фильма? — О живых людях. — Такие уже есть. Комедии, мелодрамы и так далее. Аккерман закатил глаза. Порывисто подался вперёд и уселся на кровать, совсем близко к Эрвину. Он заметно оживился и говорил с непривычной горячностью. Обычно Смиту нравилось беседовать с увлечёнными людьми. Неважно, вокруг чего строилось их хобби: музыки, картин, автомобилей, монет… Да даже об устройстве унитаза интересно слушать, если собеседник искренне и с восторгом о нём вещал. Эти горящие глаза, подрагивающий голос, торопливость речи ни с чем не спутать. Леви отличался большей сдержанностью, чем среднестатистический знакомый Эрвина. Однако даже он не сумел скрыть некоторой взбудораженности в интонациях — обычно ровный, лишённый красок голос приобрёл объём и очертания. — Ты не понимаешь кайфа от осознания, что ты умнее идиотов на экране. Завтра в восемь держи окно открытым. Займёмся образованием. Двусмысленное обещание для Эрвина. Впрочем, Смит отогнал от себя любые неуместные фантазии — они легко испортили бы новую дружбу. — Ты всё ещё можешь зайти через дверь, — напомнил Эрвин. Акробатические этюды на дереве его не прельщали — опасно же. Леви лишь отмахнулся от него. — «Зубастики» или «Лепрекон»? — запальчиво спросил он, красноречиво покосившись на свою коллекцию. — И то, и другое звучит спорно, — честно признался Эрвин. Ладно, убийцу-лепрекона он ещё представить мог. Однако кто выступал антагонистам в зубастиках? Стоматологи, их пациенты с особо запущенными случаями? — Выглядит тоже спорно. Даже нелепо. Но если ты выдержишь плохое, то будешь готов к хорошему. Может, зайдём с зомби? — Мне и отца хватает. Давай что-то про зубы, — любопытство победило. Рядом с Аккерманом тревога Смита отступала. Эрвин сумел выдохнуть и даже вернулся к относительному душевному равновесию. Больше ему не хотелось кидаться на людей и хвататься за бутылку пива в приступе дурацкого бунтарства. Напротив, он твёрдо решил, что завтра извинится перед мамой. Перед старшим Аккерманом не станет: вероятно, Леви прав — соседу полезно понервничать. Леви наклонился и с видом фокусника извлёк из-под кровати банку газировки. Протянул её Эрвину и пояснил, споткнувшись о вопросительный взор собеседника: — Храню тут кое-что на случай, когда лень спускаться и общаться с Кенни. — Понимаю, — согласился Смит и принял угощение. Может, рассуждал Эрвин как ребёнок, но газировка ему показалась раз в пять лучше пива. Правда, вслух он это не сказал. Аккерман и Смит немного помолчали. Однако тишина в этот раз не напрягала. Наоборот — вышла вполне логичной. Каждый из собеседников думал о чём-то своём, но размышлять рядом с кем-то… уютнее. По крайней мере, Эрвину. — Не люблю врачей, — наконец, изрёк Леви. Эрвин даже не сразу сообразил, обращался он к нему или бросил фразу в пустоту, и переспросил: — Что? — Снисходительный тон, плохой почерк, запахи в кабинете, — пояснил Аккерман. — И говорят они всегда с тобой как с идиотом. Эрвин ничего против докторов и медицины в целом не имел. Но конкретно один доктор — тот, что наблюдал его маму — почему-то жутко раздражал. Хотя, наверное, Эрвину должно быть стыдно — так-то мужчина ни в чём не виноват: хорошо выполнял свою работу и делал всё, что в его силах. Однако Смит иррационально и глупо и в нём видел проблему. Словно Эрвина перенесли в параллельную реальность, где существовать его не должно. И все декорации и персонажи работали против Смита. Удивительно, как точно Аккерман уловил его настроения. Впрочем… может, и не уловил. Просто ткнул пальцем в небо и попал в самую точку. — Кажется, мамин врач, как и Кенни, посчитал меня умственно отсталым, — неодобрительно покачал головой Эрвин. — В какой-то момент показалось, что он выдаст мне леденец как пятилетке. — Посчитал. Доктор моей мамы вечно сокрушался: «Почему вы не пришли раньше?» Молчи и лечи, идиот. Были бы деньги, пришли, умник. Последнюю фразу Леви процедил сквозь зубы. Глаза его опасно блеснули неподдельным гневом. Эрвин замер: неужели Аккерман поведал ему нечто личное? Кажется, он пытался таким образом его успокоить. Видимо, иначе Леви не умел. Его поддержка заключалась в попытке обругать кого-либо. Смит мысленно нащупывал очередную границу, за которую не стоило заходить. Спрашивать или уточнять что-то? Или излишний интерес оттолкнул бы Леви? — Молчи и лечи, — повторил Эрвин и тихо рассмеялся. — Хотя знаешь, наш не так плох. Просто… просто он понимает больше меня. И из-за этого мне кажется, будто он что-то не договаривает. К тому же, он спелся с мамой. «Всё будет хорошо, миссис Смит», «не волнуйтесь, мистер Смит». Как я могу не волноваться? Нельзя кинуть человека на сковороду и требовать, чтобы он не жаловался из-за того, как ему жарко. Смит осёкся. Что-то он разболтался. Не собирался он грузить собеседника бесполезной для него информацией. Однако Аккерман словно только этого и ждал. Кивнул и удовлетворённо отозвался: — Не им, придуркам, решать, волноваться другим или нет. — Я бы вписал право на волнение в Конституцию. — Выпьем за это, — Леви отсалютовал газировкой. Эрвин последовал его примеру. Про врачей и болезни они больше не говорили, но Смиту стало намного легче. И когда он ночью пробирался домой, то почему-то не мог избавиться от дурацкой улыбки. Лёг в кровать, пялился в потолок. Чёрт, да он ровным счётом ничего не понимал ни в Леви, ни в болезни мамы, ни в Парадизе. Но он, наверное, готов разобраться.