Возвращение в Парадиз

Он бежал, не разбирая дороги. Тяжело дышал. Сопел. Чудом не упал. Хотя тропа — редкостное дерьмо, и мелкие камни опасно скользили под подошвой кед. Утёр пот со лба и чертыхнулся. Лямки рюкзака оттягивали плечи. Хотелось притормозить и сбросить наполовину заполненный термос на землю, однако Леви никогда бы не поступил так с чаем. Солнце достигло высшей точки и нещадно палило. Яркий свет слепил глаза. Казалось, Аккерман раньше установленного срока попал в самое пекло ада и пытался смыться от десятка чертей, что запекли бы его на костре. Настолько гавёная жара, что недавнее наивное замечание Эрвина «я взял тебе куртку, если станет холодно» почудилось горькой усмешкой. Наверное, куртка до сих пор валялась в вещах Смита. Да и куда ей деться — не выкинул же он её. Почему-то Леви, чьё воображение так-то не отличалось размахом, живо представил, как одинокий Смит сидел где-то там, выше по склону, и растерянно сжимал в пальцах тонкую ткань. Острая жалость. Гнев. Ненависть. Трус. Какой же Леви трус. Искренне полагал, будто он смелее всех. На деле же… Просто испугался и свалил. И это после всего, что Эрвин ему поведал! — Не совсем. Попытался меня поцеловать. А вот потом струсил. Сбежал и больше никогда со мной не заговорил, — вещал Эрвин о Джиме. В тот момент в машине Аккерман считал себя во сто крат лучше Джима. Он — Человек-Паук Парадиза: мрачная версия без тягомотины с дядей и гундежа в духе «большая сила — большая ответственность». Джим — Зелёный Гоблин. Хотя нет, Синий Гоблин. Самый синячный из всех. Он — кола. Джим — отвратная виноградная газировка. Ещё и тёплая. Он — трансформер. Джим — десептикон. Короче, аналогия понятна: Леви — молодец, Джим — нет. Только что же это получалось? Леви теперь тоже… недалеко от него ушёл? Он притормозил. Воровато обернулся в поисках погони, хотя знал: Эрвин за ним не побежал бы. Опёрся ладонями о колени. Тяжело дышал, пялясь в грязь под ногами. — Дерьмо, — тихо выплюнул в пустоту. Прикрыл отяжелевшие веки и еле слышно пробормотал. — Мам, я просто не могу. Я слабак. Какая глупость. Он же давно не ребёнок. Но наедине с собой можно дать немного волю соплям. Интересно, мама бы его ругала? Наверное, нет. Она никогда не повышала голос и не отчитывала сына. А на всякую шалость реагировала сдержанной и грустной улыбкой. После этой самой улыбки расстраивать родительницу совсем не хотелось. — Ничего страшного, Леви, — наверное, сказала бы она. — Ты ни в чём не виноват. Как же не виноват. Враньё. Это же он сам, без единой подсказки взял да поцеловал Эрвина Смита. Дерьмо. Дерьмо. ДЕРЬМО. Раньше этим утром Проснувшись, Леви обратился к старой, почти забытой привычке: заговорил с фотографией мамы. После смерти Кушель он иногда так делал, хотя жутко ненавидел свою слабость. Поначалу, в первый год, он обращался к ней каждый день. Иногда вещал спокойно, храбрился ради Кушель. Реже — плакал. Никогда не смеялся. Периодически спрашивал, придёт ли за ним дядя Кенни. Тупица мелкий. Тогда ещё верил в его «благородство». Хотя и одного взгляда на старшего Аккермана достаточно, дабы сообразить: этот человек точно подводил всех вокруг, до единого — даже самого себя. С годами односторонние диалоги случались время от времени — в особо невыносимые дни. Например, когда в приёмной семье номер три новый «папочка» завёл Леви в комнату и полез к ширинке. Слюнявый рот урода тянулся к шее Аккермана и оставлял влажные разводы. Леви вдарил ему. То ли кулаком. То ли лампой. Воспоминания путались и будто покрылись мутной плёнкой. Сбежал через окно. Слонялся по городу до тех пор, пока не загорелись первые уличные фонари. Вернулся ради Изабель и Фарлана. Они должны уже приехать от стоматолога вместе с новой «мамочкой» — равнодушной и флегматичной женщиной, которая явно замечала наклонности мужа, однако ничего с ними не делала. С разъярённого озабоченного урода сталось бы отыграться на младших детях. Обошлось. Урод спал. Дремали в их просторной комнате на троих и Фарлан с Изабель. Леви залез на второй ярус кровати, подтянул под себя ноги и уселся, сжав в пальцах извлечённый из-под подушки снимок мамы. Пожаловался ей, и вдруг его отпустило. Напряжение ушло. Он готов поклясться, на секунду словно ощутил мягкие прикосновения и услышал убаюкивающий шёпот. Но, скорее всего, то была игра воображения: попытка психики вытеснить неприятные воспоминания тёплыми видениями. Аккерман воззвал к Кушель и в тот день, когда Кенни решил забрать Леви. Прибыл за ним в приют. Такой весь важный — на новом автомобиле да в шляпе. В зубах зажал папиросу, в руках — плитку дешёвого шоколада. Отвесил комплимент нелюбимой смотрительнице Аккермана «тирану Люси» и заявил Леви, что теперь он будет жить с ним. Ох, и паниковал же младший Аккерман, что его разлучат с Изабель и Фарланом. И в этой панике взял да зарядил дяде между ног. Не только от испуга — ещё и в немой злости, которая нашла вот такой выход. Когда-то он ждал Кенни. Нынче — нет. Предателю не место в существовании Леви. Жаль, однако мнения шестнадцатилетнего Аккермана никто не спрашивал, и «тиран Люси» ещё с полчаса гонялась за ним, чтобы наподдать по тощей заднице. И опять вечером Леви сидел с портретом мамы и жаловался ей на Кенни. А фантазия услужливо рисовала её лицо и голос, что почти забылся: — Дай ему шанс, Леви, — шептала она. Когда Леви приехал в Парадиз, к старой привычке почти не возвращался. Тупость же болтать с кем-то настолько мёртвым. Мамы нет. Она исчезла навсегда. Они не встретятся где-то там в конце коридора, где прыгают единороги и срут бабочки. Он один против целого мира. Всё. Конец истории. Однако иногда почему-то всё равно обращался к Кушель. И ему это не нравилось. Этим утром, вроде, ничего страшного не случилось. Леви совсем рано проснулся, подрочил, испытал к себе отвращение из-за дрочки, сходил в душ, громко включил Нирвану, чтобы разбудить Кенни: ох и взбесился же старикан, когда увидел, что стрелка едва приблизилась к шести. Собрал вещи. Ждал. Он договорился с Эрвином на семь: они планировали поехать пораньше. И зачем подскочил? Тогда-то Леви вдруг и заметил это острое желание обратиться к родительнице. Прокашлялся и неуверенно буркнул: — Я сегодня иду в поход. Тебе бы понравился. Ты же, вроде… блять, — выругался и мысленно послал в жопу собственную сентиментальность. Слова звучали вымученно и неправильно. Спустился раньше. И всё равно опоздал — Эрвин уже ждал. — Ты здесь, — хмуро произнёс Леви вместо приветствия. Смит расплылся в улыбке. Эти ровные белые зубы. Наверняка мягкие губы. Будь оно всё неладно. — Писал часов с пяти эссе. Просили сдать сегодня, — пояснил Эрвин. — Но от прогулки отказываться не хотелось. Леви кивнул. Смит недавно признался, что зарабатывал на жизнь мошенничеством. Точнее он свои действия аферой не называл, а вот Леви именовал их именно так. Эрвин строчил на заказ курсовые, доклады и эссе для оболтусов, которые не могли с ними справиться самостоятельно. Дураки, по мнению Аккермана: зачем шли учиться, если сами и в ухе поковыряться не сумели бы? Эрвин его категоричность не разделял и задавался в беседах иным вопросом: почему бы и не схитрить успеха ради? В общем, непримиримые противоречия. Для Леви нечестная победа — не победа. Для Эрвина любая победа — победа, а Аккерман просто зануда. Поэтому Леви фразу Эрвина никак комментировать не стал. Не до споров. Скинул рюкзак на заднее сиденье. Поругался со Смитом за право сесть за руль. Занял место рядом с водителем. Надулся. Хватило ненадолго, через пять минут переключился на ругань в сторону Ханджи. Ханджи и Моблит соскочили в последний день. На этом фоне Леви даже перестал злиться на Фарлана и Изабель — они хотя бы отказались в среду. Ханджи уверила, будто ей нужно работать. Ага, так ей Леви и поверил. Наверняка снова попыталась бы стянуть с красневшего девственника Моблита штаны. Это, конечно, «интереснее» похода. Притормозили. — Дальше пешком, — сообщил Эрвин. Леви выбрался наружу и потянулся, с наслаждением хрустнув косточками. Удивительное дело, сегодня Смит служил проводником Аккермана в Парадизе. Леви никогда на этой пешей тропе не бывал, о чём и сообщил ему у Сины в понедельник. — Исправим. Срочно, — убеждённо откликнулся Смит. — Такой вид пропустить нельзя. Леви неопределённо пожал плечами. Скорее всего наверху его ждал вид как вид: рваные вершины скал, подобие каньона, шапки сухих немногочисленных растений. И всё же Эрвин так воодушевлённо описывал свои детские воспоминания, что невольно заразил Аккермана энтузиазмом. А вместе с ним Фарлана, Изабель, Ханджи и Моблита. Только их всех хватило ровно до того момента, когда план пришлось претворять в жизнь. Остался один Леви. Эрвин извлёк из багажника огромный рюкзак. Леви уставился на него. Потом на свой, что казался в два раза меньше. И снова перевёл взгляд на багаж Эрвина. — Что там? — вскинув брови, вопросил Аккерман. — Вода, еда. Не знал, что тебе больше понравится, поэтому взял всего: бутерброды, батончики, суп в термосе, — послушно перечислял Эрвин. — Суп? Зачем нам суп на полдня? В ответ прозвучал резонный вопрос: — А почему бы и не взять суп на полдня? — действительно, обалдеть как логично. Эрвин же ни на секунду не смутился и продолжил. — Книга, туристический коврик, куртка для тебя… — А куртка зачем? — будь Леви более эмоционален, то сорвался бы на страдальческий стон. Однако его интонации остались сдержаны и холодны. Хотя в голове шла борьба между желанием подтрунивать над Эрвином и проявить понимание. — Для тебя. Вдруг похолодает. Аккерман запрокинул голову и многозначительно посмотрел на небо без единого облачка. Эрвин только пожал плечами. — Мы планируем вернуться пораньше, — напомнил Леви. — Это прогулка, а не недельный поход. — Мало ли что, — назидательно отозвался Эрвин. Смит шёл впереди. Аккерман плёлся за ним и невольно косился на задницу Эрвина. Недавно Леви начал читать позаимствованную из дома Смитов книгу. Редкостная порнуха. Герои сношались и болтали. Болтали и сношались. Не то чтобы Леви протестовал. Однако в пот кидало слишком часто — подобное на работе не полистаешь. Но больше взволновали его не сюжетные потрах… то есть, перипетии, а приписка от руки на первой странице «Лучшей заднице Марли, о которой мы все так мечтаем». Задница у Эрвина и впрямь отличная. Круглая такая. Наверняка упругая. Потянуться бы к ней да… Нет, что это с ним. Не об этом Леви должен размышлять, а о плавных изгибах Мэри. Леви спрятал руки за спину и дёрнул верёвку, что свисала с рюкзака. Словно опасался не совладать с собой, хотя вряд ли подобный сценарий вероятен. Эрвин притормозил и пошёл лишь тогда, как Аккерман поравнялся с ним. — Ты не любитель пешего туризма? — завёл непринужденный разговор Смит. — Не знаю. Меня никто не водил в походы после смерти мамы, — нехотя признался Леви и замолчал. Говорить с Эрвином о родительнице как-то… неправильно, что ли. Смит точно бы пожалел собеседника и этим всё испортил. Аккерман не выносил жалость. — А мама водила? — не унимался Смит. — Угу. — И какой он, Стохес? Леви призадумался и осторожно начал: — Другой. Не как Парадиз. Там всё зелёное: от салатового до грязного тёмного оттенка. Даже летом прохладно. Мне нравилось. Он бы желал пересилить себя и рассказать чуть больше. Но не сумел. Слова застряли на кончике языка. Атмосфера в родном Стохесе совсем иная. Крошечный дом Аккерманов находился на краю города. От задней калитки тропа уводила вглубь глухого леса. Пара часов по прямой, и ты на озере — таком длинном, что противоположный берег не видно. И настолько глубоком, что все те чудища на дне, которых представлял маленький Леви, вполне могли бы оказаться реальностью. Свернёшь чуть правее — и доберёшься до гор. Каждый год мама обещала, что «ещё немного подрастёшь и поднимемся на ближайший доступный пик». А потом умерла. Воспоминания о прогулках с ней мутны и далеки. Леви открыл рот, дабы поделиться всем этим. И вместо осмысленного монолога выдал: — Озеро в Стохесе лучше. — Соглашусь, — кивнул Эрвин. — Хотя и не видел его. Кажется, всё лучше родной лужи. Он рассмеялся. Смех у него тёплый. Леви заметил, что окружающие обычно после раскатистого хохота Смита улыбались в ответ. Все, кроме Аккермана. Дорога. Утро. Эрвин. Шаги у каланчи Смита размашистые. Однако ради Леви он замедлялся. Манёвр не укрылся от внимания Аккермана, и он изо всех сил старался не отставать. Даже злился на себя. Хотя гнев был иррационален и лишён смысла: он же не виноват, что Эрвин вымахал под два метра, и ноги у него соответствовали размерам. Эрвин говорил. Леви молчал. Смит щедро делился детскими и подростковыми воспоминаниями, что связывали его с этим местом и этой длинной, неровной дорогой. Речь Эрвина текла плавно, и Аккерману казалось, что он мог бы слушать его вечность. Эрвин рассказал, как приходил сюда с мамой и отцом, пока тот не пил. Как они устроили семейный пикник, мама сделала с десяток снимков и уронила фотоаппарат вниз. Как Эрвин возвращался сюда постарше с Ханджи. Как она забывала о еде и воде и, преодолев всего-то треть пути, ныла — Леви охотно в это верил. Как они часами сидели наверху, пока не заканчивались припасённые Эрвином крекеры. Как в последний школьный день Ханджи потащила Эрвина и нескольких общих приятелей сюда ночью. И как Эрвин возражал, якобы это опасно, однако по традиции поддался. Как россыпь звёзд, дешёвое пиво и самая банальная песня для выпуска Forever Young навсегда отложились в памяти Эрвина. И как он тогда осознал, что детство кончилось, однако жизнь только начиналась. Как он гадал, такие же звёзды в Марли или всё-таки немного другие. И как все они заснули прямо там, растянувшись под тёмным небом. Леви ничего не спрашивал. Лишь иногда поворачивался к Эрвину и смотрел на него. Смит ловил его взгляд, улыбался. Иногда замолкал ненадолго, и пауза заполняла пространство между ними. Впрочем, тишина Леви не тяготила. Как и, по большей части, односторонний диалог. Странно, но с Эрвином всё комфортно. Ханджи как-то обмолвилась на работе, что главный талант Смита, о котором тот и не подозревал временами — располагать к себе людей. Леви с ней согласен. — Не тяжело? — Эрвин кивнул на рюкзак за спиной Аккермана. — Я же не слабак, — насупился в ответ. — Я не считаю тебя слабаком, Леви. Всего лишь забочусь о твоём комфорте. Чудной он иногда, этот Эрвин. Сам тащил рюкзак в два раза больше, вспотел аж весь, бедняга, однако беспокоился об удобстве Леви. Он вообще много беспокоился. Пожалуй, последним человеком, кто так переживал за Аккермана, была мама. При встрече Эрвин первым делом спрашивал, не голоден ли Леви, что он ел сегодня, не устал ли на работе, не хотел ли чего-нибудь и — самое неловкое — мог ли Эрвин что-то для него сделать. В комнате Эрвина Леви зачастую уже ждали чай и печенье. Будто он семилетка, который притащил из школы пятёрку. И этот чёртов чай каким-то образом всегда оказывался горячим. Неважно, появлялся Аккерман раньше или — наоборот — немного опаздывал, кружка с напитком идеальной температуры для него стояла на столе. В какой-то момент Леви даже заподозрил, будто Эрвин за ним следил. Спросил у него прямо, но Эрвин только рассмеялся своим этим приятным хохотом и выдал чушь в духе: — Видимо, у меня хорошая интуиция. ЧуднО. — Слышал вчера твоего отца, — коротко заметил Леви. Планировал поднять тему раньше, однако к слову не пришлось. Фраза и сейчас прозвучала натужно и не к месту, но лучше прояснить неприятные моменты сразу, в дороге. — Его вся улица слышала, — горько усмехнулся Эрвин. Не поспоришь. Джон Смит буянил наплывами. Леви за три года, вроде, привык. Только с появлением в доме по соседству Эрвина, снова вдруг начал внутренне содрогаться от всякого громкого звука, что производил Джон. И беспокоился, как бы младший Смит не угодил под горячую руку. — Пьёт? — Ага, — легко согласился Смит. — Сначала немного сдерживался. Ну, если не считать тот случай в первую неделю. Но я здесь почти месяц. Видимо, лимит отцовского терпения исчерпан. — Я… — Леви осёкся, облизал губы и воинственно добавил. — Я могу с ним разобраться. Взгляд вперёд. Пальцы сжаты в кулаки. Наверное, глупо защищать двухметрового Эрвина. Однако кто, если не Леви? Сотку готов поставить, Эрвин слишком мягок, дабы вмазать отцу хорошенько и окунуть его головой в унитаз, силясь привести в чувство. А Леви сумел бы. Эрвин посерьёзнел. Обернулся к собеседнику и твёрже произнёс: — Не связывайся, Леви. Неприятности моей семьи не должны вредить тебе. Аккерман ничего не сказал. Желания Эрвина он уважал. И всё же… Всё же без раздумий разбил бы нос Джона Смита, если он угрожал его новому другу. Не нос, а весь Джон целиком. Тропа сужалась. Убегала вперёд и становилась круче. Почти ровная поверхность сменилась вертикальным испытанием на прочность. Эрвин заметил, якобы это самая сложная часть пути. Леви только пожал плечами — переживёт. — Ты хотел пригласить свою девушку, — невзначай упомянул Эрвин. Чёрт, не забыл. — Она не смогла, — угрюмо пояснил Аккерман. Смит проявил обычное для него понимание. — Развлечение не для неё? — Наверное, весь я не для неё, — мрачно усмехнулся Леви и тут же пожалел о внезапном откровении. Не собирался он жаловаться Эрвину на Мэри. Никому не собирался. Да и, наверное, не имел морального права. Дерьмо в их отношениях — именно он. Леви сторонился Мэри. Даже Сины с понедельника избегал, лишь бы видеться с Мэри как можно реже. Пересекался в сервисе и угрюмо уворачивался от разговоров с помощью проверенного «У меня много работы». Пока вчера Мэри не зажала его в подсобке и прямо не спросила, что происходило между ними. Вроде, он буркнул, будто всё нормально. Её прорвало. Истеричный монолог. Слёзы, сопли. — Ты совсем не уделяешь мне время, Леви. Чёрт, да некогда ему. Не-ког-да. Не жертвовать же вечерами с Эрвином? Хотя здравый смысл подсказывал, что именно так бы и поступил на его месте нормальный бойфренд. — Ты холоден со мной, Леви. Неправда. Он не холоден. Ему просто… всё равно? — Ты почти не касаешься меня, Леви. Снова ложь. Он касался. Пересиливал себя и позволял прижаться к нему влажными губами. Хотя язык у Мэри противный. Она ещё так активно орудовала им, словно кончиком пыталась проделать дыру в его челюсти. — Я хочу тебя, Леви. Истерика сменилась попыткой приблизиться к нему и засунуть руку в джинсы. Сухие пальцы сжали член. Отреагировал он весьма вяло. Настроение не то. Обстановка не та. Он не тот. Десятки «но». Нелегко расслабиться и трахнуть кого-то, когда этот кто-то ревёт. Да и с сексом у Леви… Сложно. Одно ясно как день: близости он сейчас не желал. Никогда не желал. — У тебя есть другая? — вопросила Мэри и отстранилась. Рыдания. Всхлипывания. По кругу. Леви почти ненавидел себя, когда смотрел на мокрые дорожки, что текли по щекам Мэри. Она ни в чём не виновата. Это всё он. Может, он просто не умел искренне любить? Может, он один из тех заторможенных придурков, чья судьба — уныло дрочить вдали ото всех? Может, зря он изводил бедную Мэри? Идиот, сам же втянул её. Сам дал надежду. — Нет другой женщины. Вот потеха, если бы он сказал, что был другой мужчина. — Я просто устал, — ответил он, склонил голову и позволил собеседнице обвить руки вокруг него. На самом деле Мэри ему нравилась. Как человек. Конечно, она болтлива, шуму и суеты от неё много. Однако в целом она казалась беззлобной. Она даже слушала все группы и смотрела все фильмы, что ей советовал Леви, дабы проникнуться его интересами. Она заботилась о нём. И, пожалуй, стала бы отличной девушкой, дай он ей шанс. Но он не давал. Не позволял перешагнуть за его мысленно очерченные границы и держал на расстоянии. И ничего поделать с этим не сумел. — Я завтра иду в небольшой поход на полдня. Хочешь? — пробормотал он ей в волосы. — Ненавижу походы, — протянула Мэри. — Но, может, встретимся после? Я бы помогла тебе расслабиться. И опять она потянулась к ширинке. Иногда Леви чудилось, что физическим контактом Мэри пыталась залатать все дыры в их общении. Аккерман её энтузиазма не разделял и по заведённой у них негласной традиции отстранился. Леви поморщился, когда картины вчерашнего дня пронеслись перед глазами, и осознал, что всё это время Эрвин не сводил с него взгляда. — Проблемы в отношениях? — спросил Смит. Таким участливым тоном, что стало противно. Нет, отвратил Леви не собеседник, а он сам — не стоило его жалеть. — Наверное. — Хочешь поделиться? — Нет. Тема исчерпала себя. Однако Эрвин неожиданно не проявил присущую ему гибкость и не сдался. — В последних отношениях я тоже многое держал в себе, — затянул он, — и остался один на один со всем грузом. Не лучшее решение. Иногда участие друзей помогает. — Не в этом случае, — отрезал Леви. Потёр вспотевшие ладони о джинсы. Аккермана болтливым парнем не назовёшь. Говорил он редко и неохотно. Не специально — само выходило. Рано усвоил простую истину: большинство людей тащились от себя и на самом-то деле только ждали момента, когда смогли бы обсудить свою персону, свои интересы и себя в этом мире. Так зачем забивать их головы чем-то иным? Легче молчать, кивать и размышлять о своём. А порой даже кивать не требовалось. Однако, может, сейчас плюнуть да открыться? Эрвин, казалось, искренне интересовался Аккерманом. Ладно, он попробует. — Как ты понял, что влюблён? — процедил Леви. Неохотно и негромко. У любого другого он бы интересоваться не стал. Но это же Смит: он не будет издеваться и к любой мелочи отнесётся серьёзно. — Когда осознал, что часто думаю о нём и хочу находиться рядом с ним, — без долгих раздумий признался Эрвин. Интересно. Леви с удовольствием сократил бы время рядом с Мэри — работать со своей же девушкой утомительно. И думал он о ней редко. «Я хочу находиться с тобой», — чуть не выдал Аккерман Эрвину. Вовремя проглотил спорную фразу. Леви почти ничего не боялся, но сейчас ему было страшно. Он прибавил ходу. Каждый шаг отдавался в теле. Тропа уходила вверх и стремительно катилась вниз. Вверх. Вниз. Леви немного разгонялся и резво поднимался. А потом столь же стремительно спускался. В груди закололо, дыхание сбилось. Некогда размышлять. Особенно о всяких личных соплях. *** Без паники. Выбор сделан. Сожалеть бессмысленно — настоящее всё равно не поменялось бы. Выпрямился. Убрал с лица непослушную прядь. Выдохнул. Обратный путь короче и легче. Хотя, наверное, виной всему, что он его толком и не запомнил. Бежал, не разбирая дороги. Леви шагнул вперёд. Поравнялся с машиной Эрвина и притормозил. Идти отсюда до дома пешком — далеко. Ехать вместе со Смитом — невыносимо. Да и согласился бы он? Скорее всего, да: Эрвин же обосраться какой благородный. Но он точно постарался бы завязать разговор. А Леви не хотел говорить. Аккерман достал телефон, полистал контакты и впервые позвонил тому, с кем никогда не связывался сам. Кенни ответил с первого гудка. — Малец, ты в порядке? — то ли почудилось, то ли в прокуренном голосе действительно мелькнуло беспокойство. — Заберёшь? — слово далось с трудом. Леви ненавидел о чём-либо просить дядю. Чёрт, да он за три года и не просил, если не считать бытовых забот в духе «купи продукты», «убери свои носки, свинья», «свали из моей комнаты». Скорее всего, этот индюк раздулся там от удовольствия и осознания своей значимости. — Я пойду по шоссе от Пика Гувера тебе навстречу. Кенни не задал ни единого вопроса. Злорадство тоже, видимо, приберёг на удачный момент. — Еду, малец. Мама была бы довольна, что они наконец-то нормально взаимодействовали. Пусть и секунд пять. Леви переминался с ноги на ногу. Уставился на имя Эрвина в списке контактов. «Я в порядке. Уехал домой». Написал, стёр. Смит же сам и попросил его уйти. А Леви сам сказал, что доберётся без него. Наверное, сообщение его только разозлит. И Аккерман двинулся к шоссе. На полпути автомобиль, битком забитый туристами, остановился рядом с ним: — Это же Пик Гувера? Мы едем в правильном направлении? — поинтересовалась загорелая мать семейства и широко улыбнулась. — Да, — кивнул Леви, не притормаживая. Что-то в его тоне или мрачной физиономии явно смутило собеседницу. Она нахмурилась и спросила: — Вам не нужна помощь? Аккерман помотал головой и отвернулся. Не помощь ему нужна, а хороший пинок под зад. Раньше этим утром Леви и Эрвин почти синхронно скинули рюкзаки и с наслаждением потянулись. Оба, не сговариваясь, шагнули к скамейке, которой, по признанию Смита, раньше здесь не было. Аккерман понятия не имел, зачем кому-то понадобилось тащить её наверх, но был тому чудаку искренне благодарен. Леви взгромоздился с ногами, откинулся на спинку из неровных досок. Эрвин расположился на самом краю и облокотился локтями о колени. — Красиво, — протянул Смит. — Сойдёт, — откликнулся Аккерман. Не хамил, просто честен. Перед ними же не Гранд-Каньон. Всё тот же пейзаж Парадиза, что, казалось, полыхал жаром: протяни руку, и она расплавится в тягучем воздухе. Зато можно косплеить второго «Терминатора». Эрвин достал бутылку воды и завёрнутый в плёнку сэндвич. Протянул Леви. Аккерман уставился на ровно нарезанные куски с одобрением. Леви откусил огромный кусок и, будь чуть эмоциональнее, запел бы от удовольствия: он здорово проголодался. Хотя в дороге не замечал, что живот уже давно скрутило. — Ты мне нравишься, Леви. Подобной атаки Аккерман не ожидал. Совсем расслабился и чуть не поперхнулся. Обернулся к Эрвину. Тот на него не смотрел — пялился куда-то вдаль: то ли на озеро, которое с подобной высоты казалось совсем ничтожной влажной кляксой, то ли на крыши домов. Леви не знал, что сказать. Он вдруг понял, что Эрвин Смит гораздо смелее него. — Не как друг, — пояснил Эрвин после небольшой паузы. — Наверное, я эгоист, раз говорю тебе это. Но я хочу быть честен. Ты ничего мне не должен. Отвечать — тем более. Если тебе после этого некомфортно, я пойму. Сколько великодушия и благородства. Ещё и интонации такие драматичные. Долго же речь готовил. Леви запил кусок сэндвича. Есть почему-то перехотелось. — Всё нормально, — коротко произнёс Аккерман. Он знал о симпатии Эрвина уже давно. И самое отвратительное: в последние недели ему эта симпатия была приятна. Однако он ни за что не сказал бы об этом Эрвину. И что ему теперь делать? Парни не часто признавались в подобном. Леви — и вовсе никогда. В голове крутились десятки «если». Будь они не в Марли. Будь он другим человеком. Будь всё иначе. И… нет, лучше и не думать. Быть «не таким» в Парадизе — клеймо. Эрвин его уже примерил на себя. Леви не готов надеть. — Я отолью, — вместо проникновенной речи сказал Аккерман и спрыгнул со скамейки. Эрвин кивнул. Он от него ничего и не ждал, и от этого «великодушия» только хуже. Леви шагнул правее от обзорной площадки, ко второй тропе на Пик Гувера. Шёл нарочито медленно и застыл статуей, когда оказался вне зоны видимости Эрвина. Уголки губ дрогнули. На долю секунды почти потянулись вверх в подобии улыбки и тут же вернулись в исходное положение. Все эти радостные гримасы сильно переоценивали. Итак, что имелось у Аккермана на данный момент? Двое людей, которым он нравился. С Мэри он не хотел проводить время, с Эрвином — да. С ней он едва и парой фраз при встрече перекидывался, чаще молчал и кивал, с ним говорил, а на днях и вовсе с час ворчал о плохих швабрах, сценариях фильмов и погоде — самый длинный монолог за год в его исполнении. Мэри он избегал, Эрвина порой специально якобы невзначай отлавливал по утрам перед работой. Что решил бы на его месте нормальный человек? Будто происходящее очевидно, и ответы на поверхности. Что решил Леви? Да, собственно, ни черта. Лишь упрямо помотал головой и состредоточился на чём-то менее спорном. Вон тот камень, например, нормальный. Под определённым углом похож на свернувшегося клубком кота. А под другим — на самого Леви: эмоциональные способности, по мнению Аккермана, точно одинаковые. Пыль. Стрекот насекомых. Запах жары. Кто сказал бы, что у неё не имелось аромата, того Аккерман пнул. Тёплый воздух пряный, тяжёлый и спёртый. И чем выше поднималось солнце, тем он более насыщен. Скоро возвращаться, а Леви так и не определился с целью этого похода на двоих. — Я думал, тебя унесли койоты, — смеясь, заметил Эрвин, завидев его. Смит лёг на землю, подложив под голову рюкзак. Яркий свет падал на его кожу, подчёркивал огромный, характерный нос, губы, длинные ресницы. Леви — фанат кино, если кто ещё не понял — традиционно сравнил последние события со сценами из фильмов. Эта подходила для тупого подросткового ромкома, а Эрвин — под пассию главного героя. По сюжету он обязательно должен быть звездой школы и обязательно надеждой футбольной или бейсбольной команды (что там нынче популярно у фанатов нетфликса). Какая роль отходила Леви? Световика, что трудился исключительно ради бесплатного доступа к шведскому столу. Его бы, с такой-то непробиваемой физиономией, точно в актёры не взяли. — Здесь нет койотов. Леви присел рядом с ним. Его колено касалось ноги Эрвина. Он не отодвинулся. — Начал книгу, что взял у тебя, — без долгих предисловий заявил Аккерман. Смит заметно напрягся, но ничего не сказал. — Её писал твой бывший? Эрвин шире раскрыл глаза и уставился на собеседника. — Почему ты так думаешь? — Там есть личное послание. Смит сообразил не сразу. Но как понял, так разразился заразительным смехом. — Это шутка. Как-то на вечеринке дамы признали меня лучшей задницей университета. Не знаю, почему. С тех пор и пошло, — пояснил Эрвин. Леви прищурился, силясь сообразить, лукавил Смит или нет. И любому гетеросексуалу понятно, почему именно он занял первое место. Впрочем, может, Эрвин попросту забывал, насколько хорош со спины. — Расскажи о Марли, — попросил Леви и растянулся на земле рядом со Смитом. Голос собеседника тёк своим чередом. Интересно, но слишком монотонно. Отсутствие сна всё-таки сказалось в самый неподходящий момент, и Аккерман позорно задремал. Обычно он не нуждался в долгой дремоте, но рядом с Эрвином удивительным образом расслаблялся. Он понятия не имел, сколько спал. По внутренним ощущениям ясно, что недолго. Поднял веки и уставился на профиль Эрвина. Во сне Леви придвинулся ещё ближе к нему и — о, позор — закинул на него руку. Случайный физический контакт взволновал. Однако прерывать его Аккерман не торопился. — Почему не толкнул меня? — с укором вопросил Леви. — Ты мягче во сне, — с ухмылкой протянул Эрвин. То ли насмехался, то ли серьёзно — его порой не поймёшь. — Пялился на меня, значит. Видел я фильм, который начинался точно так же, — разворчался Аккерман. Смит рядом. Почти как Мэри обычно. Но если её прикосновения Леви сносил как наказание, то с Эрвином всё иначе. Его хотелось касаться самому. Ловить себя на подобных желаниях странно. Повиноваться им немыслимо. До чего же нечестно. Когда парню нравилась девушка, он мог спокойно взять её за руку, поцеловать, обнять и никто бы и слова не сказал. Но когда парню нравился парень, всё иначе: поддавшись порыву, ты будто бы бросаешь вызов куче людей в этом мире, хотя сам того изначально не планируешь. — Кажется, мне не нравится моя девушка, — под нос, еле слышно признался Леви. Он даже не уверен, что и правда собирался произносить это вслух. Слова вылетели сами. Эрвин повернул голову к нему. Хотелось отпрянуть — до того он близко. Однако Леви поборол себя. — Может, это временно? — примирительно предложил Смит. До чего же он правильный. Мэри, вроде, его соперница? А он за неё заступался. — Мне тоже не всегда нравились те, с кем я встречался. Леви ненавидел личные разговоры. Однако в каждом правиле существовало исключение. Видимо, Эрвин Смит — именно оно. Почему-то с ним говорить сносно. — Когда тебе не нравился твой бывший? — Когда я узнал, что он женат, — спокойно произнёс Смит, не сводя взор с собеседника. Его чистые глаза ничего не выражали. Хотя он говорил явно не о самом любимом воспоминании. Эрвин и женатый мужчина. Неожиданно. И до чего же неправильно. Смит не заслуживал быть чьим-то секретом и любовником. Он заслуживал кого-то, кто способен взять его на публике за руку, заботиться только о нём, без всяких третьих сторон и смело представить друзьям и близким. То есть, Леви тоже пролетал по всем пунктам. — Дерьмо, — выругался он и вернулся к первоначальной теме. Не то чтобы сильно желал её развивать. Просто пытался увести беседу дальше от травмировавшего Эрвина события. — Но Мэри не такая. Наверное, она обязана мне нравиться. Мэри впечатляла каждого третьего парня Парадиза. Наверное, Леви относился к первым двум — вот и вся разгадка. — Полагаю, что да, — согласился Смит. Его тон сделался мягче, и он произнёс. — Но в жизни порой не всё так просто, и ты в этом не виноват. Чёртов Эрвин Смит вечно находил оправдания для Леви и заставлял Аккермана поверить, будто он не такой уж и урод. Ух, до чего же мерзкая черта. Иногда лучшее, что ты можешь сделать — позволить другим вдоволь себя ненавидеть. Однако Эрвин, казалось, об этом не знал и с упорством бизнес-тренера, которому заплатили сотню баксов за тренинг по повышению самооценки руководителей высшего звена, лез со своим «ты не виноват». — Я тебя сейчас поцелую, придурок, — угрожающе выпалил Леви. Тем же тоном он мог потребовать у Смита кошелёк и смартфон, приставив к его горлу нож. Аккерман злился: на себя, Эрвина, Мэри, всю ситуацию, Парадиз с их фиксацией на «педиков» и весь этот сраный мир с невыносимо палящим солнцем. Да пошло оно всё в жопу. *** Леви потянулся к двери спереди, передумал и залез назад. Прилёг на кожаную поверхность, подтянув колени к себе. Прикрыл глаза. Надеялся, что каким-то чудом превратится в невидимку и Кенни не станет задавать вопросы. В салоне у Кенни подозрительно пахло сигаретами. Уж не покуривал ли он втайне от племянника? Однако Леви слишком устал, чтобы разбираться с ним. Леви до сих пор не смотрел на мир. Ощутил, как заскользили шины по шоссе. Услышал, как тихо надрывался Боб Дилан в почти полностью приглушённом приёмнике. Унюхал запах дешёвого одеколона Кенни. Старший Аккерман мог позволить что-то получше вонючки, но остался верен себе. Кенни хватило минут на десять. Леви, который старательно отгонял от себя размышления, начал проваливаться в дрёму, когда дядя произнёс: — Спишь? До чего же тупой вопрос. — Угу, — буркнул Леви. — Не спишь, — удовлетворённо подытожил Кенни и забарабанил пальцами по рулю. — Это… малец, может, в кафе-мороженое? Леви резко открыл глаза и уставился перед собой. Это же точно Кенни вёл машину, а не его подкинутая инопланетянами копия? И стоит ли ему сообщать, что в Парадизе никакого кафе-мороженого не было? Или он так нынче называл главный бар города — грязный, тёмный и зловонный? — Чего? — только и сумел выдать Леви. — Того, — передразнил его дядя. — Совсем оглох, оболтус? Леви почти не моргал. Выпрямился и сканировал взглядом затылок дяди. В реальность настоящего не верилось. — Я, конечно, помню твои рассказы, как ты в восьмидесятые бургеры с химозным дерьмом мешал, но не думал, что ты, развалина лысеющая, и сейчас вернёшься к старым привычкам. — Поговорим с твоей линией роста волос лет через десять, малец, — внезапно обиделся Кенни, поправил шляпу и неохотно пояснил. — Твоя мамка говорила, что водила тебя в кафе-мороженое, когда ты расстраивался. Кенни нечасто вспоминал о Кушель. Точнее — почти никогда: хотя Леви готов поклясться, что видел в его спальне фотографию мамы. Младшего Аккермана подобное положение дел устраивало. Кенни не заслуживал и имени её произносить. Это он её убил. Не только болезнь. Если бы он был рядом. Если бы помог. Всё могло сложиться иначе. Леви нахмурился и почти сердито откликнулся: — Сколько по-твоему мне лет? Кенни призадумался. — Шестнадц… семнадцат… больше пятнадцати, — и сдался. — Ладно, может, тогда в бар? — Ни за что. Меньше всего Леви хотелось сидеть в пропёрданном зале среди других жителей Парадиза и слушать их тупые пересуды. Он лёг обратно и снова прикрыл веки. «Надо рассказать об этом разговоре Эрвину», — мелькнула в сознании мысль и тут же угасла. Смит не станет его слушать. Он опять один. Раньше этим утром Поцелуй. Запах Смита. Замешательство. Губы у Эрвина сухие — он только недавно снова жаловался на климат Парадиза. Зато податливые. Он охотно приоткрыл их и позволил Аккерману стать ещё ближе. Совсем не похоже на поцелуи с Мэри — порывистые и глубокие. Всё неторопливо, будто нехотя. Леви не спешил. Не подгонял его и Эрвин, пока на какую-то долю секунды в игривом порыве не прикусил нижнюю губу Аккермана. Мимолётный жест. Почти незаметный. Однако Леви бросило в жар. Тепло растеклось по телу, отдалось в нервных окончаниях. Чёрт, да он давно не ощущал такого возбуждения. Давно не ощущал и столько эмоций одновременно. Он навис над Эрвином и крепче прижался к нему. Желал слиться воедино, дабы их отпечаток навсегда застрял здесь, на этой вершине. Смит обнял его. Широкие ладони сначала несмело, потом напористее прошлись по спине. Футболка задралась, и шершавые пальцы почти невесомым прикосновением погладили распалённую кожу. Почему-то именно эта ласка отрезвила Аккермана. Он перевернулся и резво поднялся на ноги. Отступил на шаг. И ещё. Уставился на Эрвина. Смит смотрел на него. С улыбкой. Искренней и отчего-то грустной. Наверное, где-то в глубине души он понимал, что будет дальше. — Я не педик, — убеждённо выдал Леви. Убеждал то ли Эрвина, то ли себя. Привычное здравомыслие отказало. В сознании всё путалось. Эрвин опёрся на локти и уставился на собеседника. Его красивое лицо на мгновение скривилось в гримасе боли, однако он оперативно совладал с собой и спокойно поинтересовался: — Почему ты используешь это слово? Ты же знаешь, что оно оскорбительно? Леви знал и до этого никогда его всерьёз не использовал. Накатило отвращение к самому себе. Он так презирал глупых жителей Парадиза, но сам недалеко от них ушёл. Он такой же, как и все. Эрвин Смит заслужил кого-то получше. — И что ты сделаешь, идиот? — запальчиво вопросил Леви. Он специально всё стремительнее вышагивал к пропасти. Эрвин должен знать, кто перед ним. Какой мерзавец и дурак. Должен заучить раз и навсегда и держаться от него подальше. — Ты злишься на себя, а не на меня, — покачал головой Эрвин. Он прав. Это бесило. И опять Леви шагнул назад — подальше от ясных глаз собеседника. Он не мог вынести правду, хотя она до неприличия проста: ему нравилось целовать Смита, нравилось проводить с ним время и нравился весь Эрвин, целиком. Это тупо и неправильно. Годный сценарий для Марли. Опасный — для Парадиза. «Хочешь выжить, не высовывайся», — пожалуй, можно высечь на гербе Парадиза. Леви нарушил основное правило городка. Только у него ещё имелся шанс повернуть всё, как было. — Это ты сделал, — процедил Аккерман. — Не вини меня за свои действия, — твёрдо сказал Смит. От прежних благодушных интонаций не осталось и следа. Эрвин в напряжении вглядывался в черты Леви, нахмурив широкие брови. Леви впервые лицезрел его таким. Если он и общался с кем-то подобным образом раньше, то точно не с Аккерманом. — Ты ошибся, — напирал Леви. — Наверное. Как и ты, Леви, — вымученно согласился Эрвин. — Но мы всё ещё можем поговорить. Смит в последний раз протянул белый флаг. Благородно. Жаль, Леви готов сейчас разорвать его на лоскуты. Он ненавидел разговоры. Да и нечего ему сказать. — Не о чем говорить… — необходим контрольный в голову, чтобы Эрвин оставил его в покое, — с тобой, идиотом, точно. Эрвин сел и устало потёр переносицу. — Ты не возражаешь подождать меня у машины? Мне нужно побыть одному, — заметил он. Вежливо и прохладно. — Я доберусь до дома сам, — бросил ему на прощание Леви и позорно сбежал.