Возвращение в Парадиз

Если пройти от школы направо, ступить с асфальта на едва различимую тропу и следовать по её извилистым изгибам, то рано или поздно встретишь Мистера Засранца — пса, которого приютили Ханджи и её дед. Точнее уже лет шесть пытались приютить. Мистер Засранец не прижился в будке в захламлённом дворе семьи Зоэ. Попытки втянуть его в такой же захламлённый дом он встретил с ещё меньшим энтузиазмом. Поэтому Мистер Засранец обитал за забором. Днями слонялся по округе, в основном по этой самой тропе: клянчил еду, гонял птиц и занимался иными важными собачьими делами. Иногда даже прибегал в мастерскую к Ханджи, где, по её признанию, уважал и привечал только Леви. А вечерами Мистер Засранец возвращался к сломанной, покосившейся на один бок калитке. Извещал громким лаем о своём появлении и требовал еды и внимания. Иногда приносил что-то с собой, наподобие косточки или украденного с чужой барбекю-вечеринки шматка мяса. Складывалось ощущение, что подобным образом он старался накормить своих бестолковых людей. Так сразу и не скажешь, кто за кем ухаживал: пёс за дедом и Ханджи или они — за ним. Памятуя о питомце подруги, таком же странном как хозяйка, Эрвин прихватил в магазине кусок говядины и скоро пожалел о решении — пока он доплёлся пешком от супермаркета до школы, угощение начало пованивать. Опять ему продали просрочку. Мистер Засранец встретил его в середине пути. Уставился своими круглыми умными глазами и приветственно гавкнул. Порой Смиту чудилось, что перед ним не собака, а человек в теле животного. Настолько морда казалась разумной. Эрвин небрежно потрепал пса за ухом и тот последовал вместе с ним. Бежал чуть впереди, иногда озираясь, словно указывал Смиту дорогу. — Почему ты так похож на Леви, — проворчал Эрвин. Пёс с гладкой чёрной шерстью и висячими ушами, что чем-то походили на непослушные пряди Леви, вполне мог сойти за его близнеца из мира животных. И взор у него такой же — пристальный и осуждающий. Спутник Эрвина словно понял сказанное и ответил очередным «гав» — ленивым и вялым, давил через силу. Точно Аккерман: из того тоже лишнее слово клещами вытаскивать приходилось. Мистер Засранец привёл Эрвина к калитке, и они оба притормозили перед ней. Пёс по традиции растянулся рядом: пузом — на прогретой земле, мордой — на тряпках-лежанке. Смит же просто опёрся о штакетник и перегнулся вперёд, озираясь по сторонам. Как-то, ещё в школе, Эрвин поддался на уговоры Ханджи и сбежал с последнего урока. — Я приведу тебя в тако-о-ое крутое место, — пообещала она. И притащила на самую крупную свалку в округе. У неё своеобразное определение слова «крутое». Помнится, Эрвин тогда стоял посреди гор мусора. Жара хорошенько прошлась по отходам, и вонь стояла невыносимая. Смит наблюдал за тем, как по коричневой, прогнившей кожуре банана полз огромный жук и поймал себя на странной мысли: «И всё же, если убрать ароматы, антураж вполне в духе двора семьи Зоэ». С одним исключением: свалка ему не понравилось, а вот двор Ханджи — наоборот. Двор Зоэ — страна чудес с неиссякаемым запасами диковин. Поднимешь железный лист, найдёшь патефон без иглы. Заглянешь под стул без одной ножки — обнаружишь перевязанную стопку старых писем, где адресатом числился некто «Гриша Йегер». Забавно, Эрвин ещё не знал, что в будущем и его бывший будет носить ту же фамилию. — Кто этот Йегер? — спросил Смит, когда впервые извлёк чужие послания. — Шут его знает, — вяло откликнулась увлечённая патефоном Ханджи. — Может, прежний жилец. Дед говорил, до него здесь жил какой-то чудик, возомнивший себя предсказателем будущего. Сейчас всё было на своих местах: и патефон, и стул, и письма, и ржавые вёдра, и чьи-то ботинки, почему-то обязательно по одному на пару, и чёрно-белый громоздкий телевизор, что уже давно не передавал картинку, и много других диковинных и не очень вещей. Дед Ханджи складировал их неровными кучами и шутил, что организует самый большой в мире музей барахла. Эрвин предполагал, что на родственника его подруги накладывалось тяжёлое прошлое и отсутствие буквально всего. Старик, прошедший непростые времена, теперь до одури боялся расстаться хоть с чем-то. Эрвин толкнул калитку и собрался войти внутрь, когда из задней двери показалась Ханджи. Она открыла её с ноги и выбежала на улицу. Увидела Эрвина, крикнула: — Спасайся, глупец! Беги! Конечно же, Смит её не послушал. Склонил голову на бок и с интересом ждал развития событий. Ханджи преодолела расстояние от крыльца до него за считанные секунды и спряталась за широкой спиной приятеля. Её липкие пальцы намертво вцепились в предплечья Эрвина. Следом за Ханджи из дома выбрался её дед. Сколько помнил его Эрвин, столько тот прихрамывал на одну ногу. Впрочем, раньше данный недостаток, к удивлению окружающих, не мешал ему бодро передвигаться. Теперь возраст взял своё. Старик еле шевелился, тяжело дышал, то и дело норовил притормозить и хватался за бок. А это что за тёмное пятно на его покрытом пигментными пятнами лице? Эрвин прищурил глаза и с трудом сдержал улыбку. Кто-то пририсовал деду маркером усы под носом. От физической нагрузки над губой выступил пот, и рисунок немного смазался. Однако он всё равно легко угадывался. Смит готов сотню поставить: художник жался к нему. — Спаси меня, Эрвин, — молила Ханджи. — Куда пошла, зараза, — кряхтел старик. — Меня ждут на собрании нашей улицы, а я из-за тебя похож на Гитлера. — Чарли Чаплин, — спорила Зоэ. — Я пыталась сделать из тебя Чарли Чаплина. Эрвин, скажи. Мистер Засранец подорвался с земли и прыгал вокруг хозяев. Личный рекорд Эрвина: он здесь всего секунд тридцать, а его уже закрутило в круговорот суеты и хаоса. Раньше Ханджи требовалось минут пять. — Определённо, вижу Чаплина, — устало вступился Эрвин. Соврал, естественно. Не стал добавлять, что на месте мистера Зоэ собрание сегодня пропустил бы, если маркер не отмоется. — Нет, я тебе сейчас устрою, — старик не поверил его неумелой лжи. Хотя угрозу не исполнил и остановился. Он согнулся пополам, и из его лёгких вырвался надрывистый хрип. Лицо покраснело и сравнялось по цвету с помидорами. На лбу выступила пульсирующая вена. Эрвин забеспокоился, как бы деда удар не хватил. — Вам плохо? — спросил он и сделал шаг навстречу. Ханджи не отлипала от него и повторила движение. — Думаю о том, что если я сейчас тут помру, то это останется со мной навсегда, — через силу пробурчал старик и потёр пальцем маркер. С трудом выпрямился и, наконец, посмотрел прямо на Эрвина. Весь его запал резко потух. Старик словно уменьшился в размерах, а на лице появилась рассеянная улыбка. — Эрвин, да ты ещё вымахал. — Виноват, — в тон ему откликнулся Смит. С дедом Ханджи он ладил лучше самой Ханджи. Такой у Эрвина талант: умасливать стариков. Секрет прост — Эрвин умел слушать. Пока гиперактивная Ханджи не могла усидеть на месте ни секунды, Смит послушно опускался в кресло рядом со стариком и внимал его рассказам. Иногда, в удачные дни, ему ещё и перепадала порция фирменного кофе деда. Уже многим позже Эрвин осознал, что секретный ингредиент, который добавлял напитку сладкой горечи — крепкий ликёр. — Говорят, твой отец снова буянит, — задумчиво протянул собеседник. Сплетни в Парадизе распространялись быстрее прогресса и интернета. Эрвин понятия не имел, что ответить. На той сцене у машины порочный круг имени Джона Смита замкнулся, и начался новый отсчёт. Он каялся. Перед Луизой, конечно, не перед сыном: ещё бы он перед Эрвином распинался. Обещал бросить пить, жаловался на боли в голове, ногах, заднице, да буквально во всём, и, конечно же, удачно «забыл» события последних буйных дней. Он всегда так делал. Наверное, стирать из памяти неугодные сцены удобно: можно не нести за них ответственность. Впрочем, в этот раз «амнезия» на руку Эрвину — про происшествие на Пике Гувера отец тоже пока не заикался. Задумчивый взгляд Смита скользнул по старику и переместился на груду сваленных в кучу книг, обложки которых из-за яркого солнца выцвели — не разобрать ни единого названия на потрёпанных жизнью корешках. Интересно, до старика дошли слухи о Пике Гувера? Эрвин до сих пор не знал, кто стал случайным свидетелем его слабости и как далеко разлетелись сплетни. Сделались они предметом всеобщего достояния, либо же очередной дружок отца сохранил его тайну из уважения к собутыльнику? Спросить не у кого, и Смит потихоньку превращался в параноика. Во всяком неосторожном взоре соседа, в любой улыбке продавца и даже в резких жестах местной ребятни Эрвин искал угрозу и намёки. Он не боялся за себя, но страшился за Леви. — Отец остаётся собой, — уклончиво ответил Эрвин, не вдаваясь в подробности. — Ты же знаешь, что всегда можешь остановиться у нас? — предложил дед. Нет, он точно не слышал об Эрвине ничего такого. Ни намёка на отвращение в выцветших глазах. Ни грамма презрения. Всё тот же старик. — Двери гостевой спальни для тебя открыты. Гостевой спальней семья Зоэ величала крохотную кладовую, где они умудрились повесить гамак. Соседями любого гостя стали бы жирные пауки и узоры из паутины. Лучше ночевать в машине. В той самой, которую Леви до сих пор приводил в порядок. Чёрт, пока в распоряжении Эрвина в экстренной ситуации только улица. — Спасибо, учту. Но я справляюсь. — Дед, тебе не пора на собрание? — подала голос Ханджи. Старик огрызнулся. — А тебе не пора жить отдельно? Если это, — он указал пальцем на следы маркера, — не отмоется, переедешь на улицу, к Бубенчику. Ханджи и её дед использовали разные клички для пса. — Его зовут Мистер Засранец, а не Бубенчик. Дед помахал кулаком, развернулся и поковылял в дом. Эрвин тяжело вздохнул и шагнул к перевёрнутой бочке, что служила креслом. Пальцы Ханджи, наконец, разжались. — И это срочное дело, ради которого ты меня пригласила? — вопросил Эрвин. Час назад Ханджи оборвала его телефон и умоляла её навестить. — Это небольшие бытовые трудности. А звала я тебя по другому поводу. Эрвин, ты должен пойти со мной на свидание. Эрвин непонимающе пялился на подругу. Подозревал, что у неё тепловой удар или что-то наподобие. Ханджи расплылась в широкой улыбке и расправила плечи, чрезвычайно гордая собой. — Я ценю твой интерес, но полагал, того поцелуя в шестом классе тебе хватило, — вежливо напомнил Смит. Ханджи была его первым поцелуем. А Эрвин — её. Тогда школу охватила пубертатная лихорадка, и все вокруг вдруг начали проявлять знаки внимания к представителям противоположного пола. Ханджи деловито предложила не оставаться в стороне: «Мы же, Эрвин, не придурки». А уже вечером они мыли рот в ванной и плевались. Целовать друг друга — как целовать близкого родственника. То есть, противно, тошнотворно и с привкусом преступления. Они поклялись никогда не припоминать тот случай. Однако Эрвин решил, что сейчас появился достойный повод нарушить обещание. — Фу, не начинай. Худший день в моей жизни, — скривилась Ханджи. — Я не пытаюсь к тебе подкатить, зануда. Это дружеское приглашение. Моблит кинул меня и уехал на дурацкий футбол в дурацкий соседний город. Хотя я его предупреждала. Я его просила! Ханджи надулась и стукнула ладонью по ближайшему мусору. Досталось куче разноцветного тряпья. — О чём ты? — Смит потёр переносицу и прикрыл глаза. Он ровным счётом ничего не понял. Ханджи пустилась в путанные объяснения: — Мэри вцепилась в меня намертво со своей тупой идеей. Я ей говорила, что идея тупая. А она мне: «Не тупая, так все делают». А я ей: «А если все набьют на лбу соски Кенни, ты тоже набьёшь». Ты же знаешь, что у Кенни такие соски маленькие и смешные. Будто носы хомячков. Как-то он футболку летом снял, и я чуть со смеху не померла. Спросила ещё у него тогда… — Стоп, — те же покровительственные интонации проскакивали в тоне Эрвина во время встречи с первокурсниками, которым он по просьбе декана вещал об учебном процессе. — По порядку. Что за идея? Ханджи в нетерпении пританцовывала на месте. Должно быть, она сейчас жутко жалела, что до сих пор не придумали способ читать чужие мысли. Ей обычно не нравилось объяснять хоть что-то, если вопрос не касался любимой работы. — Двойное свидание, Эрвин. Она насела на меня и Леви с двойным свиданием. Сам Аккерман тоже не в восторге от идеи. Но он в последние дни такой задумчивый и тихий, что и спорить не стал. Все мои надежды разрушил. Ты же знаешь, как я ненавижу отказывать! Всегда эти утомительные уговоры, сопли, вопросы «а почему». При упоминании Леви Смит внутренне содрогнулся и, не моргая, уставился на Ханджи. Со всей суетой последних дней Эрвин и забыл, что в мире до сих пор существовали такие простые вещи как двойные свидания. Пока его жизнь катилась под откос, у кого-то она цвела новыми впечатлениями. И Эрвин злился, что эти «кто-то» — Леви и Мэри. Аккерман с ним не говорил один на один. Он пришёл в тот же день с дядей на завтрак, забрал тачку Эрвина, даже заглянул вчера вечером к Луизе и мрачно поинтересовался, не нужна ли им помощь с их чудовищем. Однако избегал любой возможности остаться наедине с Эрвином. Наверное, в другой ситуации Смит проявил бы настойчивость. Но не теперь. Истерики отца, болезнь мамы, страх разоблачения, грубость Леви — давление настолько сильное, что иногда Эрвину и дышать-то становилось тяжело. Он даже впервые позвонил Мику, дабы скинуть хотя бы часть груза, и не смог вымолвить ни слова. Точнее дежурное «привет, как дела» Эрвин, конечно же, сказал. Только в тот момент, когда пришёл его черёд отвечать на вопросы, из груди вырвался лишь хрип, а горло стянуло спазмом. Странное ощущение. Его обычно испытываешь во сне, где ты, главный герой, пытаешься позвать на помощь, однако в итоге лишь беспомощно ловишь губами воздух в немом крике. Впрочем, после беседы с Миком он решил, что, наверное, так даже лучше. Больное горло спасло его от ошибки. Парадиз и всё, что случилось с Эрвином в Парадизе — исключительно его ноша. Иные люди не обязаны страдать вместе с ним. Наверное, сегодня Эрвин не хотел видеть Леви. Точно не вместе с его девушкой. — Свидание же сегодня? Не могу. Я занят, — после небольшой паузы сообщил он. Ханджи не сдавалась. — Чем? — Семейные дела. — Я звонила Луизе. Она утверждает, ты сегодня абсолютно свободен. Или у тебя есть какая-то другая семья? Ханджи прищурилась, наклонилась к Эрвину. Смит отодвинулся и раздражённо заметил: — Я не обязан объясняться. Ханджи выпрямилась, рассеянно провела рукой по грязным волосам и, трагично понизив голос, произнесла. — Я угощаю, — платить за других она ненавидела. — Нет. — Я отдам тебе все те книги, которые одолжила за последние десять лет. — Нет. — Я куплю тебе билет на любой концерт. — Концерт в Парадизе? — усмехнулся Эрвин. — Смешно. Ханджи беспомощно покусывала губы и лихорадочно блуждала взором по сваленному мусору, словно на дне ближайшего ведра или в чашке с отломанной ручкой отыскала бы ответы. Она не сдалась. — Я подарю тебе игрушечную косатку. — Ещё смешнее. — У Леви проблемы с Мэри. Я думаю, они могут расстаться. Ты должен быть со мной сегодня, — выпалила Ханджи и отвернулась. Она старательно изучала землю под ногами и теребила пальцами край футболки. Эрвин впервые видел смущение на её лице. Настолько непривычно, что ему и самому сделалось неловко. — Сочувствую Мэри и… Леви, — Эрвин с опаской произносил его имя. Всякий раз казалось, что он говорил его слишком тепло и нежно. И этим, конечно же, выдал бы себя. — Но мне какое дело? — Что-то происходит, Эрвин. Я не слепая. Я безмерно благодарна, что ты не грузишь меня этим, поскольку… ну, ты знаешь, как я ненавижу подтирать сопли. Но я всё-таки хочу помочь. По пальцам одной руки можно пересчитать все те случаи, когда Эрвин и Ханджи обсуждали личную жизнь не в шутливой манере. У них просто так не принято. Да и глупо это как-то — сидеть и перетирать душевные метания. Поэтому Смит понимал: сейчас Ханджи совершила практически подвиг и буквально пересилила себя. Хотя по тому, как раздувались её щёки, понятно, что давалось ей это непросто. — Это заметно? — поинтересовался Смит. Неужели он всё-таки чем-то выдал себя и Аккермана. — Другим — нет, — правильно интерпретировав его вопрос, поспешно заверила Ханджи. — Мне — да. Слушай, зануда, идём. Ты же в курсе, что я от тебя не отстану, пока не получу своё. Ханджи пихнула его кулаком в плечо после шутливой угрозы. Хотя, может, она и не шутила. Через час Эрвин и Ханджи сидели в той самой закусочной, где четыре года назад для Эрвина Смита начался переезд в Марли. Здесь всё ещё подавали худшие вафли и ставили лучшие песни. Встретили Эрвина и Ханджи Led Zeppelin, потом они сменились Спрингстином. Теперь же компанию сопровождали Bee Gees. Хотя их культовый хит Stayin’ Alive звучал сейчас как издёвка. Эрвин провёл по царапине на гладкой столешнице и украдкой взглянул на Леви. Аккерман ни на кого не смотрел, уставился куда-то в точку на стене и нахмурился. Он с таким напряжением сжал челюсть, что, казалось, ещё чуть-чуть и окружающие услышали бы хруст треснувших зубов и костей. И снова Смит вжал подушечку пальца в царапину. Гладкость текстуры здесь сменялась неровной выемкой. Надавить сильнее, и наверняка под кожу врежется едва заметная заноза. Пройдёт сквозь кожу, и плоть заноет от стороннего вмешательства. И это неприятное, почти нестерпимое ощущение отвлечёт Эрвина. — У вас есть саундтрек под зомби-апокалипсис? Я всегда думала, что уехала бы из города под Stayin’ Alive. Странно, что её ни разу не использовали в подобных сценах, — тараторила Ханджи. — Представьте, Рик Граймс в «Ходячих мертвецах» просыпается в больнице, а где-то на заднем фоне доносится You know it's alright, it's okay // I'll live to see another day. Или Киллиан Мёрфи в «28 дней спустя» гуляет по заброшенному Лондону и иногда трясёт задницей под бит. Ханджи приподнялась и лихо покрутила ягодицами. Ничего сексуального в жесте не наблюдалось. Попутно она смахнула кетчуп. Типичная Ханджи. — Кому нравится фантазировать о зомби-апокалипсисе? — удивлённо вскинула брови Мэри. Эрвин покосился на неё. Они уже встречались, но сегодня он смотрел на Мэри по-новому. Мэри, по его мнению, хороша. Из тех, кому прощаешь любую глупость, поскольку в этот момент просто пялишься на неё. И из тех, ради кого скажешь парням в пятницу вечером: «Пейте пиво без меня, я сегодня с Мэри» — и те самые парни не возразят, а лишь кивнут с выражением вселенского понимания. Такой видел её Эрвин. Может, конечно, преувеличил. Но вблизи угроза всегда видится гигантской. — Мне нравится, — флегматично отозвался Леви. — Ты не в счёт. Тебя вообще вся эта ерунда из ужастиков привлекает. Псих, — беззлобно заметила Мэри. Подтрунивала, но не издевалась всерьёз. Однако Леви только сильнее насупился. Неловкая пауза. Этому столику четыре бокала против напряжения. Эрвин откинулся на спинку слишком мягкого дивана и уставился в окно. Мысленно улетел далеко от собеседников. Видок так себе. Забитая парковка и пустыня с редкими шапками сухих растений вдалеке, большую часть которой загородили фуры. Зато в небе сегодня разнообразие: рваные облака подобны кускам сахарной ваты. Смотрелись чужеродно — словно кто-то насильно приклеил их к безмятежной голубизне, как жвачку к парте. Хотелось протянуть руку и смахнуть. Хм, а вот та птица ничего, если бы… — Эрвин! — Ханджи отвлекла его. Смит вздохнул и повернулся к ней. Почему нельзя просто оставить его в покое. — Ты нас слушаешь? «Нет», — пронеслось в голове. Но сообщать об этом вслух Эрвин из вежливости не стал. — Повторяю, — не унималась Ханджи. — Значит, зомби-апокалипсис, и твой лучший друг, то есть я, превращается в зомби. Что ты сделаешь? — Порадуется, что ты наконец молчишь, — вместо него ворчливо откликнулся Леви. Ханджи закатила глаза. — А я тебя не спрашиваю. С тобой и без того всё ясно — снесёшь мне голову и не поморщишься. — А мне бы снёс, Леви? — Мэри игриво облизала пухлые губы. — Не снёс бы только Эрвину, — нехотя ответил Леви. Над столом воцарилось молчание. Мэри выглядела весьма озадаченной. Впрочем, не меньше удивился и Эрвин, хотя он лучше скрывался — не впервой. И Аккерман торопливо пояснил. — Посмотрите на него. Он так пыжится всегда поступить правильно, что даже став зомби, жрал бы ради выживания свои же мозги. Смит покачал головой. Нет, Леви, он сожрал бы тебя. Унёс с собой каждую частицу, чтобы остальным не досталось. И ему совсем не стыдно за это. Разве зомби стыдятся? Этим и прекрасно существование монстра — сплошные инстинкты, без лишней рефлексии. Хм, так вот к чему, вероятно, стремился его отец. — Неужели ты настолько добр, Эрвин? — хихикнула Мэри. Смешок вышел неуверенным. Она не понимала, говорил её парень всерьёз или насмехался. — Совсем нет. Я бы убил каждого из вас, если вы превратились в зомби, — размеренно произнёс Эрвин и взглянул прямо на Леви. Их взоры встретились, но Аккерман не отвёл глаза, хотя зрительный контакт причинял ему дискомфорт. — Но после ненавидел себя всю жизнь. И вряд ли после такого она была бы у меня длинной. Улыбка Мэри погасла. Она понятия не имела, как реагировать, поэтому сосредоточилась на трубочке в молочном коктейле — обхватила её губами и шумно отпила. Жидкость едва плескалась на дне и всосалась с неприятным звуком. Леви поморщился и еле заметно отодвинулся, всего на пару сантиметров. И всё же манёвр не укрылся от внимания Эрвина. Эрвин Смит мог по-разному себя обозвать, он был весьма самокритичным парнем. Однако дураком он никогда себя не считал. Впрочем, и гением быть не нужно, дабы догадаться: Леви откровенно раздражала его дама. Конечно, он ещё на Пике Гувера говорил нечто подобное. Однако одно дело — слышать. Другое — лицезреть воочию. И как же Эрвин злился. Чёрт, да он готов вмазать Аккерману вафлей прямо по непробиваемой физиономии, всё равно она больше ни на что не годилась. А после повторять экзекуцию до тех пор, пока Леви не ответил бы, какого хрена — определённо, Леви повлиял на словарный запас Эрвина — он до сих пор не расстался с ней и какого хрена он избегал Эрвина. Смит же нравился ему, дубине. — Ты как-то слишком серьёзно воспринял тему разговора, — пробормотала Ханджи. — Но теперь я могу спать спокойно. Ведь я точно знаю: мой лучший друг с удовольствием выпотрошит меня и не позволит разгуливать в виде психопата с фетишем на мозги. Спасибо. — Всегда пожалуйста. Они опять замолчали. Смит на двойных свиданиях до этого момента присутствовал редко и ни одно не запомнил. Интересно, всегда ли они проходили так неловко и натужно. Всякая новая тема рождалась вымученно, а паузы казались бесконечными. Ханджи забарабанила пальцами в такт очередной мелодии. Получилось так себе: непросто повторить Pink Floyd. — Эрвин, Ханджи упоминала, что ты учился в Марли, — первой нашлась Мэри. Необходимость вести диалог с ней напрямую Смиту, естественно, не доставляла удовольствия. И всё же он, как профессиональный притворщик, изобразил искреннюю заинтересованность. — Верно. Спутница Леви внезапно воодушевилась. — Здорово! Я с детства мечтаю жить в Марли. Наверное, там полно всего. Не то что в Парадизе, — она обиженно оттопырила нижнюю губу и подалась к Эрвину, перегнувшись через стол. — Наверное, там и красоток полно, а, Эрвин? После Марли наши девушки, скорее всего, кажутся тебе простушками. Смит отпрянул, вжавшись в диван. Вмешательство Мэри в личное пространсво досаждало, и он увеличил расстояние между ними. — Совсем нет. И в Парадизе есть прекрасные дамы. Например, вы. Улыбка Мэри сделалась шире. Если раньше Эрвин и вызывал у неё какое-либо беспокойство, то теперь она окончательно к нему прониклась. Подруга Леви кокетливо поправила волосы. — Ну, что ты. Я совсем обыкновенная. Вот Ханджи, да, другое дело. Взгляды присутствующих обратились к спутнице Эрвина. Ханджи в это самое мгновение доедала порцию Эрвина и вымазалась в джеме. Она отняла лицо от тарелки, обвела собеседников растерянным взором и, не вымолвив ни слова, вернулась к тому же занятию. Однако Мэри не унималась. — А вы, кстати, хорошо смотритесь вместе. Почему бы вам не сходить на настоящее свидание? — она невинно хлопала ресницами и подпёрла щёку ладошкой. Глаза Аккермана удивлённо округлились, Ханджи поперхнулась и закашлялась. Вроде, она упоминала при Эрвине, что Мэри не жаловала Моблита. Наверное, то была своеобразная шпилька в его адрес. Смит сохранял спокойствие. Пожал плечами и с наигранной бодростью поинтересовался у Ханджи. — Действительно, почему же? Он закинул руку на подругу и шутливо потрепал её за плечо. Одна из приятных черт Ханджи — она легко улавливала иронию. Зоэ прильнула к Эрвину и пропела самым сладким голосом из своего арсенала: — Прости, малыш, но мне нравится другой парень. И тогда Эрвин Смит сбросил бомбу. — Ничего страшного, мне тоже нравится другой парень. На Леви он не смотрел. Впрочем, и без того знал, что тот сейчас прожигал его взглядом. Игра не стоила свеч, а эта встреча не стоила гетеросексуального притворства. Эрвин Смит уже не раз сегодня ловил себя на мысли, как же он устал. В том числе устал осторожничать. Ханджи звонко рассмеялась и пихнула его локтём под рёбра. — Надеюсь, не мой. Я тебе, красавчику, не конкурент. О, нет. Совсем не парень Ханджи. А вот Мэри стоило бы напрячься. Она заметно растерялась: опять не могла разобрать, шутили с ней или нет. Обернулась к Леви в поисках поддержки, однако Аккерман вертел в руках опустевшую чашку и молчал. — Так это не слухи? — неуверенно протянула Мэри. — Извини, Эрвин, можешь не отвечать. Не хочу ставить в неловкое положение. Просто… хм, так необычно. — Слухи? — сердито повторила Ханджи. — Об этом до сих пор шепчутся в Парадизе? — Да, болтали у Сины всякое о тебе и парнях, — залепетала Мэри. Сообразила, что ляпнула лишнего, густо покраснела. — То есть, нет. То есть… а можно мне ещё панкейков? Леви зажмурился и ниже склонил голову. Впрочем, никто кроме Эрвина не обратил на это внимания. Смит выдохнул. Если бы Мэри слышала про Пик Гувера, то сразу бы поняла, о каком именно парне речь. Значит, пока пронесло, и она лишь частично в курсе правды. Той правды, что распространяли ещё до возвращения Смита в город. — И чего необычного? — еле слышно процедил Леви. В голосе его прорезались стальные интонации. — Будто не о чем больше языками чесать, как о всяких педиках. Ханджи и Мэри неожиданно выступили синхронно. — Леви, прекрати! В отличие от них Эрвин не гневался. Вернее сказать, гневался, но не на слова Леви. Его раздражала сама ситуация. Вафли. Отвратительный кофе. Мэри. Парадиз. Дневная жара. Нерешительность Аккермана. Тот поцелуй на Пике Гувера, который снился Эрвину по ночам и из-за которого он просыпался со стальным стояком. Постоянное возбуждение, кстати, тоже бесило. У него так давно не было секса, что он, казалось, с трудом бы вспомнил, каковы на вкус и ощупь человеческое тело. Впрочем, метафорические, чужие тела его не волновали. А вот вполне конкретное напротив — да. Но это всё, должно быть, такие мелочи по сравнению с тем адом, что развернулся в голове Аккермана. Непросто ему, наверное, принять себя, «педика». И всякий раз, когда он произносил это неприятное слово, Эрвин знал: всю ярость он направлял на себя самого, а не на него, Смита. — Я называю вещи своими именами, — пробубнил Аккерман и раздражённо поправил прядь. Ту самую, постоянно спадавшую на глаза. Только сейчас он двигался так порывисто, словно намеревался её оторвать. — Ты иногда такой придурок, — выпалила Ханджи. — Извини, Эрвин, он не то хотел сказать. — Пускай выговорится, я не возражаю, — флегматично откликнулся Эрвин. Его равнодушные интонации неожиданно произвели обратный эффект — сильнее распалили Леви. — Ты же всё-таки из этих, да? — не успокаивался Леви. Надо же, какой разговорчивый, когда кого-то скорбить нужно. Эрвин склонил голову набок и терпеливо ждал. — Тогда тебе лучше валить обратно в Марли. Здесь тебе точно жизни не дадут. Здесь все другие. И опять он уговаривал себя, а не Эрвина. Серые глаза пылали огнём, пальцы с силой сжали ложку. — Мне всё равно, что болтают, Леви. Я себя не стыжусь в отличие от прочих… парадизцев, — в отличие от одного жителя Парадиза, прямо перед ним. — И им бы этому поучиться. — Легко рассуждать, — Леви чеканил всякое слово. — Свалишь обратно к косаткам и заживёшь как прежде. Не у всех те же возможности. И не всем дана роскошь крутить на хрене весь Парадиз. — Второй раз ты говоришь про «свалить». Только я никуда не собираюсь. Пока, — насколько накалялся тон Аккермана, настолько размереннее делались интонации Эрвина. — Чужое мнение на… кхм… хрене можно и в Парадизе вертеть, если ты достаточно равнодушен и силён. — Дерьмо, — выплюнул Леви. — Выбор иногда ограничен. Ханджи и Мэри затихли. Эрвин смотрел на Леви. Леви смотрел на него. На какие-то секунды Смиту и вовсе почудилось, будто остальной мир схлопнулся. Краски, звуки, ощущения, запахи. Какой в них смысл? Они висели в середине пустоты и спорили о глупых вещах, что не имели значения. Весь Парадиз — картонная декорация на пути к лучшему, если ты готов шагнуть за сцену. Там, снаружи, мир гораздо больше и разнообразнее. И Эрвин хотел бы утянуть Леви за собой, за картонку. — Ограничен лишь тобой и твоими представлениями, — отозвался Эрвин. — Но никогда не поздно расширить их. Леви ничего не ответил. Как-то резко та порывистость, которую раньше он почти не проявлял, вдруг снова исчезла. Перед Смитом сидел обычный Леви Аккерман. Он отвёл равнодушный взгляд в сторону и изучал музыкальный автомат, что не работал последние лет пятнадцать. Мэри проследила за его взглядом и с наигранным оптимизмом выдала: — Пора бы им уже убрать это старьё. Знаете, что не помешает этому местечку? Редизайн. Её замечание было невежливо проигнорировано. Ханджи беспокойно заёрзала на диване и вдруг сообщила: — Кстати, про расширение и редизайны — ну, и словечко, Мэри. Моблит предложил мне переехать в Ребелио. Его дядя готов оплатить нам учёбу в местном колледже, если мы поможем с его магазином. На самом деле, он, конечно же, затеял всё это ради Моблита, но тот отказывается ехать без меня, — её обычно звонкие интонации звучали глухо. Она избегала взглядов Леви и Эрвина. Даже на Мэри не смотрела. Словно сообщала им постыдную тайну. — Вот такие дела. Леви и Эрвин, которые всего с минуту назад спорили, переглянулись. — Четырёхглазая, почему ты решила сказать об этом теперь? — хмуро поинтересовался Аккерман. — Вы так грызлись, что я подумала, сейчас лучший момент: все слишком злятся друг на друга, чтобы ругать меня, — рассмеялась Ханджи. — Зато смотрите-ка, вы отвлеклись. Теперь не знаю, как сказать Кенни. Может, и с ним поспорите? — Это же большой шаг. У вас всё так серьёзно? — вступила Мэри и скривилась. Определённо, Моблита она не жаловала, и неприязнь проступила на красивом лице подружки Аккермана. — Извините, мне пора, — Эрвин поднялся из-за стола и невежливо прервал беседу. — Обещал маме помочь. Ханджи, подбросишь? Хотя он без раздумий отдал бы в этот момент все сокровища мира за возможность остаться одному в салоне своей машины, которую ему до сих пор не вернули. *** — Да тут всего ничего, — убеждённо заявила Ханджи и приложила подушечку пальца между двумя точками на карте «Парадиз» и «Ребелио». Интернет в их родном городе остался верен себе: карта прогрузилась лишь на треть. От интересовавших их точек вверх и вниз разбегались линии дорог и кляксы водоёмов. Однако между ними зияло пустое белое пятно. Символично. Именно так и виделась Эрвину разлука с единственным другом в Парадизе. Оставшись дома наедине с собой, он снова открыл карту и проложил маршрут. На этот раз повезло больше: переплетения шоссе и зелёных пятен лесов и полей сложились в единую картину почти сразу. Ребелио расположился чуть выше Марли. Ещё лет сто назад он был всего лишь цветущей деревенькой, нынче же вырос во внушительный промышленный городок. Ребелио развивался стремительными темпами, и туда по традиции уезжали из мелких населённых пунктов те, кому не хватило знаний или денег на переезд в Марли. Этакий утешительный индустриальный приз. — К тому же, до лета ещё дожить надо, — с наигранным энтузиазмом вещала Ханджи и осеклась. Фраза звучала двусмысленно, ибо месяцы до лета для Эрвина и впрямь измерялись ценой жизни. Жизни его мамы. Эрвин злился. Когда он собирался в Марли, Ханджи поддерживала его на всех этапах и ни разу не высказала недовольства. Роли поменялись, его очередь. Он же мысленно возвращался к эгоистичному вопросу: «И что делать мне, если я тут застряну один?» Новость, сброшенная Ханджи, вытеснила мысли и о Леви, и об их споре, и о событиях последних дней. Не в силах усидеть на месте, Эрвин спустился вниз и провёл ревизию холодильника. С такой сосредоточенностью, будто бы сроки годности сока — самая важная вещь в мире. — Всё в порядке? — мама отвлеклась от вязания и телешоу и проницательно воззрилась на него. — Лучше не бывает, — пробубнил Эрвин и вернулся в комнату, где обнаружил Аккермана. Леви небрежно опёрся о стену и сцепил руки перед собой в замок. Смит покосился на открытое окно: пора уже взять в привычку закрывать его, когда он не желал прихода гостей. — Напоминаю, в этом доме есть дверь, — обычно Эрвин говорил не так раздражённо. Леви флегматично произнёс: — В окно точно впустишь. — На тебя могут обратить внимание соседи, — не сдавался Смит. — Мало ли, какие слухи распространятся из-за этого. Леви неопределённо помотал головой вместо полноценного ответа. Его молчание, привычка вот так уходить от темы, равнодушие в этот самый момент досаждали. Как и странная игра, что сам Аккерман и затеял. Леви делал к Эрвину два шага вперёд и отскакивал на пять назад. Смит устал. Особенно теперь, когда он рисковал снова лишиться чего-то важного. — Зачем ты пришёл, Леви? — Аккерман не шелохнулся и не издал ни звука. Смит добавил громче. — Разве ты не боишься за свою репутацию? Что скажут местные о твоей дружбе со мной? И опять тишина. Эрвин тяжело вздохнул. В университете он периодически брал шефство над первокурсниками. Не благородства ради. За внеклассную деятельность, в том числе — помощь новичкам, студентам добавляли очков: взамен можно получить дополнительный балл на зачёте или возможность пропустить лекцию на законных основаниях. Попадались Эрвину во время помощи тяжёлые случаи. Совсем как Леви. Эрвин покопался в архивах памяти и терпеливо повторил тем же тоном, каким обращался к робким ученикам: — Хочешь говорить — говори. Но на молчание у меня нет времени. — Я здесь из-за переезда Ханджи, — неохотно начал Аккерман. — Ты, наверное… Вот оно что. В заботе Эрвин не нуждался. — Нет, — перебил он собеседника и навис над ним. Всё же иногда Эрвин забывал, насколько Леви невысок и хрупок. Смит же хотел, чтобы диалог шёл на равных, совершенно честно. Поэтому он опёрся о столешницу и наклонился, дабы их глаза оказались на одном уровне. — Не прикрывайся Ханджи. Чего ты хочешь от меня? Тебе пора решить. Эрвин слышал всё, что происходило внизу: шаги мамы, скрип деревянного пола в гостиной, гул телевизора. Слышал и десятки шумов снаружи: от детского смеха до кривой игры на пианино из окна ближайшего дома. Но страшился единственного звука бешеного биения его же сердца. Пускай снаружи Эрвин держался непробиваемой спокойной глыбой, внутри органы стянуло жаром. — Я просто хочу сделать правильный выбор, — процедил Аккерман. — Ты же знаешь, Леви. Неважно, что ты выбираешь. Важно, как ты принимаешь последствия, — назидательно подчеркнул Эрвин. — Возьми, наконец, на себя ответственность за свои же решения. Леви склонил голову набок и уставился на него. Бесконечно долгие минуты они молчали. Эрвин не знал, что за борьба развернулась внутри Аккермана, и спрашивать не стал. Из упрямства. — Ладно. Я хочу быть твоим другом. Даже больше. Хочу тебя. Ты это желаешь услышать? — сказал Леви. Эрвин замер. — Твоя девушка… — К чёрту её, — в интонациях Леви скользнула привычная решимость. Хотя говорил он тише обычного. Он посмотрел прямо на Эрвина с таким напором, что Смит приложил усилия, чтобы не отвести взгляд в сторону. Его мечты сбывались. Прямо здесь и сейчас. И он не мог до конца осознать реальность. Поверить и снова обмануться было бы жестоко. Нет, Эрвин должен быть уверен. — Всего час назад ты был настроен иначе, — скептически напомнил он. — Я и сейчас считаю, что прав, — насупился Аккерман. — Но, видимо, я тоже идиот, как ты. — Мы рискуем даже во время этого разговора. — Знаю. Но я выбираю тебя, — Леви скривился. Наверное, каждая фраза стоила ему огромных усилий. — Пусть это и самое тупое решение в моей жизни. Парадиз может поцеловать меня в задницу. Первым парнем, который понравился Эрвину, был Мозес. Тогда Смит полагал, что никогда никого больше так не полюбит. Наивно, но как оно ещё бывает впервые? С годами портрет Мозеса частично стёрся. Эрвин уже и не помнил, какого цвета его бейсболка, какой именно содовой он однажды поделился со Смитом и даже как звучал его голос. Зато он в мельчайших подробностях помнил все свои ощущения. Страх, волнение, восторг, растерянность, недоумение, смущение. Он уже видел по телику, что мужчины иногда целовались с мужчиной, но он не собирался стать одним из них. Само как-то получилось. Теперь всё это ждало Аккермана. — Будет непросто, Леви, — тихо заметил Эрвин, встряхнув пыльные воспоминания. — Ты меня отговорить пытаешься? — огрызнулся Аккерман. Эрвин покачал головой. Решения Леви не укладывались в стройный ряд. Он не хотел идти у него на поводу, надеяться на лучшее, а после снова иметь дело с отчуждённостью. Да, Эрвин понимал, почему Леви штормило из стороны в сторону. И всё же он не готов постоянно терпеть «удары». Ему нужно хоть какое-то подобие постоянства. Смит подался вперёд, совсем близко к Аккерману. Его ладони упёрлись в стену, на уровне головы Леви. Он наклонился к нему и тяжело дышал. Аккерман не дрогнул. Задрал голову и пялился на него. Он не отстранялся, но и не спешил ещё больше сократить расстояние между ними. Впрочем… куда уж больше? От осознания, что до тела Леви каких-то несколько жалких сантиметров, Эрвина бросило в жар. И всё же внешне он сохранял хладнокровие. — Предупредить, — ровным тоном произнёс Смит. — И убедиться, что ты серьёзен. Я не хочу играть в игры, Леви. Если ты завтра передумаешь… — Не передумаю. Бледное лицо Леви приблизилось к нему. Чёткие черты сделались совсем размытыми и превратились в неясную гигантскую точку прямо перед носом Эрвина. Запах чистоты и орехов. Снова. Смит уже привык. До Аккермана пару миллиметров, которые Леви оставил ему. Упрямец не желал делать всё самостоятельно, и Эрвин сдался. Порывисто наклонился к его губам. Ощущения от действа совсем свежие, не как на Пике Гувера. Тогда Леви застал его врасплох, сейчас Эрвин готов к происходившему. Он не растерян, не сбит с толку, не боялся любым неосторожным движением оттолкнуть от себя Аккермана. Чёрт, совсем наоборот: ему хотелось зайти ещё дальше, чтобы мысленно очертить границы Леви. Его пальцы легли на спину Аккермана. Губы скользнули ниже, к шее. Торопливо и порывисто, пока Леви не оттолкнул. И в этот самый момент, когда реальность и без того стала лучше любой фантазии, запястья Аккермана неуверенно сомкнулись вокруг него, Эрвина. Очертили линию позвоночника и вжались в футболку. Смит рыкнул. Возбуждение накатывало волнами и переполнило чашу его терпения. Рука сползла к ширинке Леви. — Стой, — осадил его Аккерман. Вот она, граница. Ладно, Эрвин как никто другой умел ждать. Он послушно одёрнул пальцы и заполз ими под футболку, нежно провёл подушечками по коже и отстранился от Леви. Ему необходимо взглянуть на Аккермана прямо сейчас, когда тот потерял контроль над собой. Пока он не отгородился от мира привычным напускным равнодушием, пока он честен перед собой и перед ним. Леви шире открыл глаза и пялился на него. Испуганно и удивлённо, будто сам не до конца себе верил. — Сначала расстанусь с Мэри. Так честно, — пробормотал он. Сухости и невозмутимости в его голосе как не бывало. — Ты прав. Так честно, — неохотно согласился Эрвин и отступил. — Останешься? Обещаю держать себя в руках. Хотя звучал совсем неуверенно. Казалось бы, чего сложного? Только недавно ему вполне хватало того, что они сидели рядом на его кровати, смотрели фильм и одёргивали руки, когда пальцы случайно соприкасались над чипсами. Но так устроен Эрвин Смит: стоило ему получить чуть больше привычного, и он жаждал ещё и ещё. Целовать, облизывать, трогать. Кусать, мять, гладить. Вжимать в кровать и вдыхать чужой аромат. Что за дивный новый мир он показал бы Леви, если бы тот попросил. Смит спрятал лицо в ладони и надавил, силясь скинуть с себя наваждение. Напомнил себе о существовании Мэри. Нечестно начинать новое, не попрощавшись с ней. Нечестно. Нечестно. Нечестно. Запомнить и высечь на подкорке сознания. Лишь бы справедливый Леви никогда не узнал, что Эрвин осознанно уже встречался с кем-то, принадлежавшим не ему. С чужим мужчиной. Да, он признался, что его бывший был женат. Но он не признался, что данный факт его не остановил. — Я так и не посмотрел «Бобры-зомби», — хрипло сообщил Леви. А он знал толк в том, как снизить градус возбуждения в комнате сразу на несколько пунктов.