Возвращение в Парадиз

В Стохесе существовала легенда о призраках дома на холме. Дом стоял недалеко от местной баптистской церкви, на возвышенности. Сначала прохожие не обращали на него внимание. Ветви раскидистого вяза бережно охраняли от любопытных глаз крышу с местами отвалившейся тусклой черепицей; стены с узорами-трещинами, что при должном воображении складывались в абстрактные картины; крыльцо с тыквами, которые лежали там в любое время года, будто у владельцев вечный Хэллоуин. Однако рано или поздно крошечный силуэт прорезался сквозь зелёную крону. Леви видел его каждый день по пути в школу. В то время он уже фанател от ужастиков. Другие дети ускоряли шаг и старались как можно быстрее преодолеть строение. Леви же притормаживал и еле волочил ноги. То и дело украдкой посматривал через плечо и зачем-то считал дни, когда из кирпичной трубы шёл дым. Он воображал, как какой-нибудь Каспер в эти самые секунды жарил в камине сосиски и поднимал клубы пара. Когда Леви исполнилось восемь, он впервые переступил его порог. Один, наверное, всё же струхнул бы, хотя и пугался намного реже среднестатистического мальчишки. Однако тогда его за руку крепко держала мама. Была то ли пятница, то ли суббота. Мрачные сумерки уже опустились на Стохес, и обстановка складывалась жуткая. Ласково и терпеливо Кушель объясняла, что обычная нянька Леви — дочь их соседей — уехала из города и больше к нему не придёт. — Мне очень жаль, — искренне сказала мама и погладила Леви по голове свободной ладонью. Аккерман только кивнул. Не хотелось портить проникновенный момент и сообщать, что ему, честно говоря, всё равно. От няньки толку не больше, чем от попыток мамы самостоятельно заделать щели в окнах их жилища. Нянька присматривала за ним со своих пятнадцати лет. Просила мало, охотно оставалась с ночёвкой. К тому же её родители только и рады отделаться от одного из отпрысков: помимо няньки их насчитывалось штук шесть или семь — Леви не удалось всех запомнить. Нянька чавкала мятной жвачкой и пилила ногти с таким остервенением, словно пыталась стереть их в клочья. Обычно она сидела в гостиной, закинув ноги на шаткий журнальный столик, громко болтала по телефону и бросала Леви фразочки в духе «Не отсвечивай» и «Свали в свою комнату». Леви она внимание не уделяла, есть не готовила, с уроками не помогала. Зато наводила бардак, который сам Леви и убирал: он с малых лет не выносил грязь. Единственный плюс няньки: именно она и включила ему первый ужастик, силясь чем-то занять мальца. «Техасская резня бензопилой». Самая старая. Леви никому не признался бы, но до сих пор ненавидел бензопилы. Мама ещё раз потрепала его волосы. Дурная привычка по мнению Леви. Из-за этого левая прядь поднималась и застывала в нелепом положении. — За тобой присмотрит мистер Браус. Он любезно согласился посидеть с тобой, пока я на работе. Ты же не против? Вопрос риторический. Леви уже достаточно вырос, чтобы понимать: от его ответа ничего не зависело. Хотел он или нет, а маме нужно работать. И он снова кивнул. Мистер Браус не походил на Каспера или любого другого призрака. Да и дом его внутри совсем не как из бродившей в Стохесе легенды. Никаких костей, крюков с кусками мяса и гнёзд для оборотней — и кому в Стохесе пришло в голову придумать для них гнёзда. Обычная обстановка. Местами старомодная, местами поросшая паутиной и пылью, местами новая. Словно её собрали из кусков совсем разных жилищ. Леви понятия не имел, почему мистер Браус подписался за ним присматривать. Вряд ли мама могла ему много платить. Как бы то ни было, старик ему понравился. Кожа у него была почти кирпичная, словно сгоревшая на солнце в любое время года, а глаза настолько чёрные, что зрачок слился с радужкой. Все вечера мистер Браус высекал игрушки из дерева. Сядет и ножиком чирк-чирк, почти без отдыха. Каждую из них он бережно хранил на полках рядом с камином. Говорил, что они для его дочки. Якобы она скоро придёт и их заберёт. Леви был сообразительным ребёнком. Фотографию девочки в чёрной рамке с такой же чёрной лентой он приметил в первый же визит и понял: никогда дочка мистера Брауса на пороге не появится, а если появится, то ему, Леви, придётся всколыхнуть в памяти все сюжеты фильмов про зомби. А ещё мистер Браус готовил вкусные макароны с сыром и мало говорил. Короче, Леви он нравился больше прошлой няньки. Пыль бы только из дома убрать. Мистер Браус иногда задавал ему вопросы. Болтал он с ним будто бы с большим, что, конечно же, непривычно. Обычно-то от взрослых подобного не дождёшься: смотрят на тебя как на идиота и полноценным человеком не воспринимают. А мистер Браус считал его уже таковым. Наверное, поэтому Леви ему доверился да выложил о своём увлечении фильмами ужасов и рисованием. И то, и другое крайне заинтересовало мистера Брауса. Во-первых, он сочинил для Леви целую историю о «призрачном угле». — Такое ты в своих фильмах не найдёшь, — посмеивался он. — Реальность иногда намного лучше. В его доме и правда имелся угол, из которого всегда веяло холодом. Наверное, за вспухшими обоями таилась огромная щель. Однако мистер Браус уверял, что всему виной привидение. Его никто не видел, только чувствовал. Вот он, заскучавший в одиночестве, и щипал холодным прикосновением живых. Леви из вежливости сделал вид, что поверил. Так-то он, естественно, не купился. Хотя в тот угол больше не садился. На всякий случай, мало ли. Во-вторых, мистер Браус отвёл его в магазин комиксов. Сказал, что его дочка их любила. И рисовать она тоже любила. И эти два увлечения совмещала: брала целые страницы из изданий и переделывала их в своём стиле. Денег у мистера Брауса было немного. У Аккермана их вообще не нашлось. Поэтому они прошли мимо стендов с хитами сезона к витрине с уценёнными товарами. Из всего выбрали самый дешёвый выпуск про какого-то паршивого, неизвестного супергероя. Вроде, его способность заключалась в умении любую одежду превратить в парашют. Да, с экшеном особо не разогнаться — в большинстве сцен герой просто прыгал с крыш и кричал «Юху-у-у-у». Но Леви было всё равно, насколько плох сюжет. Он завороженно пялился на кислотную обложку и вдыхал аромат дешёвой бумаги и краски. В тот самый момент он понял: вот она — его мечта. Не с парашютом прыгать, а сочинять комиксы. Тот выпуск он, кстати, бережно хранил несколько лет, наряду с другими, купленными мамой. И, пожалуй, не отказался бы пронести коллекцию через всю жизнь. Однако в приёмной семье номер один их выкинули. Единственное, что раздражало в мистере Браусе — его молитвы. Он молился перед всяким приёмом пищи, а иногда и перед сном. Молитва была на другом языке, которого Леви не знал, но где-то точно слышал, и начиналась с забавного звука. Леви всё хотелось спросить, что это за язык. Но он так и не решился: лет с пяти приучил себя не совать нос в чужие дела. За столом мистер Браус протягивал ему руку. Он не заставлял Леви молиться вместе с ним, однако мягко просил «подержать его, старика». Прикосновение мистера Брауса пугало не меньше молитвы. Рука у него словно из смятой бумаги — шершавая, невесомая и вся в складках. Казалось, надавил бы Леви на неё чуть сильнее, и она вообще разорвалась. И вот бывало мистер Браус бормочет что-то там над макаронами с сыром, а Леви изнывает и считает секунды, пока их связь разорвётся. Почему-то в те моменты его никак не отпускала мысль, что, должно быть, руки мамы тоже когда-нибудь станут вот такими, бумажными и хрупкими. А он этого совсем не хотел. Лучше бы мама жила вечность и не менялась. В последний раз Леви сжимал руку мистера Брауса на похоронах Кушель Аккерман. Тогда он впервые сам схватился за неё. Неловко, кстати, сделалось. Он же не младенец какой-то, чтобы за других держаться. А поди ж, повёл себя совсем как малыш. Ещё и расплакался при немногочисленных знакомых Кушель. Одним словом, позорище. После, на поминках, где люди сновали туда-сюда и отвешивали соболезнования, Мистер Браус взглянул на расстроенного Леви и вдруг вполголоса опять зашептал свою эту молитву. — Моя мама всё равно не верила, — буркнул Леви. Голос его сочился ядом и злобой. Ему было так нестерпимо больно, что хотелось часть разрушительной силы передать другому. — Так я тоже, — усмехнулся мистер Браус. — Это даже не молитва. Аккерман уставился на него и совсем по-глупому раскрыл в удивлении рот. — А что это? — Слышал A Change Is Gonna Come? — мистер Браус ему подмигнул. — Я просил своего друга перевести её на португальский, выучил наизусть и спел для своей жены на нашей свадьбе на её родном языке. Так себе подарок, правильно говорят — плохому певцу и связки мешают. Никто так не говорил кроме мистера Брауса, но да ладно. — Тогда зачем вы шепчете её? — Леви искренне злился. Да его ж всё это время водили за нос! Не стал бы он держать руку старика из-за древней песни. — Понимаешь, Леви, иногда каждому из нас бывает так тяжело жить, что мы ищем якорь, за который можно уцепиться. Я не нашёл его в вере, но я превратил в него самое счастливое воспоминание моей жизни. И каждый день таким образом напоминаю себе о приятных сторонах жизни. Чудной он всё-таки был старик. И добрый. Вроде, даже пытался забрать Леви к себе. Но ему, естественно, никто его не отдал: мистер Браус от возраста разваливался на части подобно его дому с призраками и в любой день мог стать одним из них. Если верить датам на его надгробии, он прожил ещё пять лет. В прошлом году Леви поехал в Стохес на выходные с Фарланом и Изабель. Идея целиком и полностью принадлежала им. Леви просто не стал возражать. По дороге его попутчики съели несвежую кесадилью и остальное путешествие до возвращения в Парадиз провели в крохотном номере мотеля в борьбе за туалет. Леви не расстроился. Бродить в Стохесе в одиночестве — гораздо комфортнее. Уже на месте он чётко осознал: ему не хотелось кого-то впускать в эту часть воспоминаний. Зря только согласился на поездку. В местном баре Леви переступил через себя и совершил невозможное: первым завёл разговор с барменом. — Слышал, у вас тут есть дом с призраками? — Был, — кивнул бармен. — Снесли два года назад. Как владелец его помер, так участок под нужды города приспособили. За этим в нашем совете не заржавеет. То ли сердце Леви и впрямь пропустило удар, то ли то просто спазм. Он невольно прижал ладонь к груди и демонстративно отряхнул футболку от невидимых соринок, когда заметил на себе взгляд бармена. — И что там теперь? — без интереса спросил Леви. Какая разница? — Музей марок. Ох, и ругался бы мистер Браус. Он-то наверняка надеялся на что-то крутое наподобие аттракциона «Дом ужасов» или музея смерти с экспозицией из личных вещей серийных убийц. Леви купил цветы и пошёл на могилу Кушель. Постоял немного, засунув руки в карманы. А потом вдруг взял да вполголоса забормотал A Change Is Gonna Come. Не пел, конечно же. Скорее читал как рэп. Португальский он не знал, зато английскую версию — хорошо. Её и шептал. Кто услышал, обхохотался бы. А потом, поддавшись порыву — а такое с ним случалось редко, бродил по кладбищу и без особой надежды на успех искал надгробие мистера Брауса. К своему изумлению обнаружил. Иронично, но мистер Браус нашёл покой в отдалении ото всех. Тропинка упиралась в небольшую возвышенность, и могила мистера Брауса разрывала относительно ровные ряды остальных. Как жил до смерти, так существовал и после неё — в одиночестве. Всё это Леви вспомнил, когда Эрвин Смит свернулся на его кровати гигантским клубком и положил голову ему на живот. В такой позе он и заснул. Сон его был беспокойным: Эрвин периодически вздрагивал и бубнил себе что-то под нос. Леви закинул руки за голову и боялся лишний раз пошевелиться. Он и Эрвин не касались друг друга последние четыре дня. Заключили соглашение: пока Леви не расстанется с Мэри, близости не бывать. Но сегодня сам же Аккерман и предложил нарушить правила. Повод более чем весомый: ночью Луизе Смит стало плохо. Намного хуже, чем было до сих пор. Днём она сдала множество анализов, и теперь Смиты жили в тревожном ожидании результатов. Эрвин пришёл к Леви сразу же, как на город опустились сумерки и его мама задремала. В отличие от Леви он воспользовался дверью и проскользнул внутрь под удивлённый взор Кенни. Рухнул на постель в комнате Леви и затравленно смотрел на Аккермана. И как тут держаться рамок. Леви протянул руку к Смиту. Пальцы его зависли в паре миллиметров от светлых волос Эрвина. Аккерман отдал бы многое, чтобы потрепать их совсем как мама. Однако он не унаследовал её суперсилу. Так и не нарушил покой Эрвина. Аккерман прислушался к себе и сообразил, что хотел бы всё это — про маму, дом с призраками, мистера Брауса — рассказать зачем-то Смиту. Эрвин бы точно под себя обоссался от восторга и ненадолго отвлёкся. Леви раздражённо отдёрнул запястье и вернул его в исходное положение. Упёрся взглядом в потолок. Почему же ему, Аккерману, всё давалось так сложно. Даже самые обычные взаимодействия. В итоге он не мог отдать Эрвину и треть того, что тот дарил ему своим присутствием. Дерьмо. Леви Аккерман любил раздавать долги в срок. Наверное, какой-нибудь мистер Браус на его месте справился в сто раз лучше. Эрвин пошевелился, и из его губ вырвался страдальческий, сдавленный стон. Его страх за Луизу, конечно же, напоминал Леви про Кушель, и эта аналогия Аккерману не нравилась. История Леви закончилась плохо. Не хотелось той же участи Эрвину. Подавленный последними событиями Леви взял да затянул себе под нос всё ту же песню Сэма Кука. — I was born by the river… — и всё такое. В середине сбился. Нахмурился. Жонглировал словами. Пытался выстроить их в стройный ряд. Просиял, когда вспомнил. Настолько увлёкся, что не обратил внимания, как стихло сопение Эрвина. — Я знаю эту песню, — откликнулся Смит. Леви замер. Как воришка, которого застали прямиком на месте преступления. — Ты проснулся, — выдал он. Ну и глупое же замечание. — Ага, — Эрвин не унимался. — Почему ты вспомнил именно её? И Леви ляпнул первое, что пришло ему в голову. — Это якорь, — осёкся. Всё-таки странный он человек. Ещё минут пять назад желал выложить всю свою подноготную Эрвину, а теперь тяготился диалогом. Хотя вот он — идеальный момент для откровений. — Иногда я тебя совсем не понимаю, Леви, — в голосе Эрвина скользнули улыбка и усталость. — Бывает. Эрвин опёрся на локти, приподнялся и разорвал контакт. Леви об этом тут же пожалел, но вслух ни за что не признался бы. Взгляд Смита скользнул по Аккерману. Тёплый и обезоруживающий. Настолько интимный, что Леви словно оголили. Нервно поправил край футболки и отвернулся. — Но я хочу тебя понять, — вот так просто сообщил Эрвин Смит и широко улыбнулся, обнажив свои белоснежные, крупные зубы. У Эрвина вообще всё крупное, как бы двусмысленно ни звучало. Чёткие, крупные черты лица. Крупное тело. И наверняка гигантское сердце размером со слоновье: в другое не втиснулись бы все те прекрасные качества, которыми обладал Смит. И неважно, что оно в нём не поместилось бы по законам анатомии. — Угу, — пробормотал Леви. Молчание жгло горло. Ему так много нужно сказать, а он не мог. — О каком якоре ты говорил? — интересовался Эрвин с нажимом. Сопротивляться его уравновешенной настойчивости сложно. — Это глупость. Один старый знакомый научил. — Расскажи. Это меня отвлечёт. Эрвин наградил Леви самым невинным взглядом из всех возможных. Запрещённый приём. Чёртов Эрвин Смит. Леви начал издалека. — За мной приглядывал старик в Стохесе. Ничего особенного. И как-то он… Сначала неохотно и через силу. Всякая фраза весила тонну и тяжёлым грузом ложилась на плечи. Однако Эрвин казался настолько заинтересованным и внимательным, что становилось легче. Леви чудилось, будто всю жизнь внутри него находился бездонный колодец, куда он скидывал воспоминания и переживания. Они копились, сплетались воедино, «вода» из слов билась о каменные стены колодца и иногда потряхивала его. Леви научился справляться с рябью на волнах: накрывал колодец глухой крышкой и для надёжности придерживал заслонку камнями. Сейчас он убрал её и позволил Эрвину чуть ли не с головой залезть внутрь. И всё же Аккерман счёл бы упоминание некоторых моментов слабостью, поэтому он прошёлся по верхам — моментам, где выглядел не слюнтяем. Рассказал про покупку комиксов, а вот про их хранение — нет. Он небрежно бросил «я рисовал тогда», но придержал при себе информацию о нынешних попытках приобщиться к авторству комиксов. Привёл почти точную цитату мистера Брауса, только упустил, при каких обстоятельствах она прозвучала. Скорее всего, в его повествовании имелись пробелы, и сообразительный Эрвин их замечал. Но он не давил и не настаивал: с благодарностью брал всё, что готов предложить ему Леви. Когда Аккерман, наконец, замолчал и выдохнул — и почему ему легче дом раз десять оббежать, нежели вести стройный монолог — Эрвин в ультимативной манере потребовал, чтобы они включили A Change Is Gonna Come. Леви для вида поворчал, возмутился и всё же повиновался. Первые аккорды заполнили тёмную комнату. Эрвин и Леви лежали рядом, не прикасаясь друг к другу. И всё же это расстояние в пару сантиметров ощущалось для Аккермана острее, нежели жаркие объятия. Он украдкой смотрел на Эрвина, тот прикрыл глаза и улыбался. Единственным источником света служила настольная лампа, и её приглушённое сияние подчёркивало чёткие черты Эрвина. Мелодия плавно текла, и голос Сэма Кука обещал перемены. Леви уставился в потолок. Никаких волнений и тревог. Только две по-настоящему важные мысли в голове. Вот бы это мгновение никогда не кончалось. И пора бы уже расстаться с Мэри — та самая первая перемена. *** Эрвин не ночевал у Леви. Даже не заикался об этом, за что Аккерман был ему благодарен. Если Леви, заснув у Эрвина, мог вылезти с утра из окна и прокрасться домой незамеченным, то двухметровому Смиту повторить манёвр сложно. Леви опасался, что слухи о Пике Гувера рано или поздно доползли бы до дяди. Кенни, конечно, идиот, но не тупица: эти определения Леви чётко разграничивал. Не стоило подкидывать Кенни лишний повод для размышлений. Столкнувшись с утра в коридоре с Эрвином, дядя легко сложил бы два и два и получил «кажется, мой племянник — тот самый педик с горы». Зря тогда Аккерман попросил его забрать. Зря. Кухня. Яичница с идеальным желтком. Сухие полоски бекона. Чай. В жопу кофе, чёрный и горький. Больше Леви не желал топить в нём проблемы. Мальчишка на велике уже закинул свежую газету под дверь Аккерманов, рано он сегодня. Бумага пахла свежей краской. Леви вдохнул аромат и уставился на первую полосу. Смотрел, но не видел. Вроде, писали о реновации школы. Да плевать ему. Взор то и дело скользил от букв к открытому окну. Леви специально сел так, чтобы наблюдать за подъездной дорожкой и куском улицы. Эрвин должен возвращаться с пробежки. Смит появился как по часам. Потный и красный. Огляделся по сторонам и свернул к дому Аккерманов. Их новая традиция. Леви каждый день якобы случайно впускал сквозняк в помещение. Совсем не Смита, нет. Эрвин подходил к открытому окну, облокачивался о подоконник и желал доброго утра. Подчёркнуто вежливо — вдруг их услышали бы. Но его улыбка говорила лучше всех откровений: такую он больше не дарил никому. Леви впихнул бутерброд ему в руки и буркнул что-то в духе: «Я не доел, зачем добру пропадать». Оправдывался. И под дулом пистолета не признал бы, что специально готовил его для Эрвина. Признание подчёркивало, что ему не всё равно. А Леви слишком привык к равнодушию. Эрвин покрутил в руках сендвич. Поджаренный с двух сторон хлеб. Ломтик ветчины. Бекон. Сыр. Горчица. Тончайший лист салата — только для того, чтобы угощение выглядело здоровее. Так-то Эрвин сразу обозначил: «Если овощ или траву можно заменить мясом, я не против». Смит расплылся в своей этой блаженной идиотской ухмылке. На ложь Аккермана, видимо, не купился. Чёрт. Тяжёлые шаги Кенни наверху. Торопливое прощание. Предложение Эрвина подбросить до мастерской и закономерный отказ. Там Мэри. И Леви так с ней и не поговорил. — Ты рано, — пробурчал Кенни вместо приветствия. Леви ничего не ответил, уткнувшись в кружку. — Вчера к тебе опять соседский малец приходил. В последнее время он бывает здесь чаще тех двух оболтусов. Оболтусами он величал Изабель и Фарлана. Ладно, квиты. Знал бы он, как они именовали его в ответ, на порог не пустил. — И? — коротко произнёс Леви, не подняв головы. Чем меньше он говорил с Кенни, тем меньше ему пришлось бы врать. Дядя зевнул. — Просто наблюдение. — За собой следи. От рубашки снова сигаретами несёт. — Это парни курили. Я рядом стоял, — засмеявшись, выдал дядя. Леви только глаза закатил. Если Кенни полагал, что племянник всерьёз за него беспокоился, то зря. Аккерман всего лишь не хотел, чтобы тот помер раньше времени и повесил мастерскую на него. Ничего больше. Никаких родственных привязанностей. Ещё чего. После завтрака Аккерман вернулся в свою комнату. Переоделся из чёрной домашней футболки в чёрную рабочую футболку и покосился на разобранную кровать. Обычно он заправлял её сразу. Сегодня же не спешил: вчера, пока они смотрели фильм, Эрвин замёрз и укутался в одеяло, и теперь постельное бельё провоняло им. Приятно. С минуту тупо пялился на злополучное одеяло. Привычки победили. Эрвин Эрвином, а бардаку здесь не место. Леви чуть ли не по линейке выправил простыню и подушки. Перебрал коробки с чаем: никакой острой необходимости, сам процесс приносил удовольствие. Поменял местами две книги, так по цветам лучше. Завис над той, что одолжил у Эрвина, авторства его друга. Леви дочитал. Порнуха лютая: в начале постельные сцены только разгонялись, в конце же встречались на каждой третьей странице. Но написано неплохо, Леви даже запомнил некоторые моменты. Те из них, где сношались два главных мужских героя. На всякий случай. Отдавать Эрвину или не отдавать? Задерживать надолго у себя и уподобляться Ханджи не хотелось. Однако Смит наверняка задаст вопрос: «И как тебе?» А ответа у Леви не было. Не признаваться же, что подрочил разок. Тем самым, конечно, подчеркнул бы мастерство автора. И всё же не принято, вроде, в отзывах вещать о таком. Ладно, подумает об этом вечером. Понял, что тянул время. Из-за Мэри. Закинул рюкзак на плечо и направился к лестнице. Открыл входную дверь, застыл на пороге, нахмурился. У его мотоцикла виднелись две фигуры: Кенни Аккермана и Джона Смита. Дядя сжимал в руках чашку и газету. Видимо, планировал насладиться долей утреннего безделья, когда его уединение оборвали. Джон Смит ничего не сжимал — его руки безвольными плетьми висели вдоль тела. И сам он, целиком, напоминал размякшую в горячей воде макаронину. Вялый, безучастный, слабый. На лице до сих пор не зажили следы побоев. Запёкшиеся раны и грязный пластырь делали его ещё более жалким. Джон почти вплотную приблизился к Кенни и говорил, говорил, говорил. Аккерман морщился и увеличивал расстояние между ними. Однако его попытки не увенчались успехом: всякий шаг назад в его исполнении, сопровождался ответными двумя вперёд от Джона. Леви напрягся. Конечно же, мозг-предатель нарисовал худший вариант из всех: Джон Смит вещал про Пик Гувера. А, может, и того хуже: в партнёре Эрвина опознали Леви, и теперь Смит выдал Леви дяде с потрохами. Леви не нравилось то тревожное ожидание худшего, что сопровождало его в последние дни. Нечто подобное он в последний раз ощущал в старшей школе, когда трусил перед тестом по математике. Обычно ему было всё равно, но в тот раз отчего-то охватило предательское волнение. Наверное, сказался переезд в Парадиз: он всё ещё адаптировался к новым реалиям и не хотел выглядеть главным дураком класса. Всякий новый день до «экзекуции» Леви проживал не в полную силу. Да, он занимался своими делами, встречался с друзьями, портил Кенни жизнь. Только всё это не с полной отдачей, по инерции, а перед глазами постоянно дурацкие цифры прыгали. Тест он, кстати, сдал. И снова забил на математику. Аккерман поправил рюкзак и зашагал к мотоциклу. По мере приближения сбивчивая речь отца Эрвина делалась всё чётче. — Да ладно тебе, Кенни. Он же постоянно торчит у твоего уродца. Может, говорил что-то этакое?.. «Уродец» — это Леви, что ли? На себя бы посмотрел, ходячая реклама клуба анонимных алкоголиков. Младший Аккерман якобы случайно задел рюкзаком Джона и пробурчал себе под нос: — С дороги, я спешу. Джон обернулся к нему и окатил волной презрения. — Извинись, щенок, — отчеканил старший Смит. Леви готовился выдать нечто убойное или продемонстрировать средний палец. Однако в обмен любезностями внезапно вмешался Кенни. Дядя положил руку на плечо Джона, скривился от отвращения и сказал: — Отстань от моего мальца, Смит. Ему пора на работу. Будь Леви более эмоционален, выпучил бы глаза и пучил их, пучил, пока из орбит не вылезли. Но всё его изумление осталось глубоко внутри, снаружи он — невозмутимая скала. И что нашло на дядю? «Мой малец». Обосраться как трогательно. Если бы Леви знал Кенни не так хорошо, даже посчитал момент сентиментальным. Только он достаточно знаком с родственником, чтобы не повестись на фальшивую заботу. Скорее всего, Кенни решил состроить хорошего парня перед Джоном. Мол, смотри-ка, алкаш соседский, какой я весь из себя воспитатель: мне, как тебе, точно рожу не начистят. Хобби у Кенни такое: искать чужие слабые места и давить на них. Джон сплюнул — прямиком на идеальный газон Леви, сволочь — и занёс ногу, планируя с досады пихнуть мотоцикл. — Тронь, и ты труп, — флегматично заметил Леви. — Да ты… — Джон, повторяю, — пальцы Кенни сильнее сжали плечо Смита, — отстань от мальца. Джон снова сплюнул, но повиновался. Значит, не все мозги пропил: остатки извилин расценили риски. Смит отвернулся к Кенни и, казалось, утратил малейший интерес к Леви. Понизил голос до шёпота, но Леви, что возился с шлемом и рюкзаком, всё равно его слышал. — Кенни, окажи услугу, присмотрись к Эрвину, пока он у вас. Может… Дядя его перебил. Он не сбавил громкость и зычно сообщил: — Смит, отвали. Я не буду шпионить за твоим сыном. У меня других забот полно. — Если бы ты знал, что он натворил, — не унимался Джон. — Да мне посрать. Хоть человека убил, хоть памятник на площади обоссал. Это не моя забота. Леви был почти ему благодарен и на этой ноте уехал. По пути на работу его терзали неприятные соображения. Значит, Джон Смит не успокоился, получив по роже, и совал свой нос в чужие дела. Нужно предупредить Эрвина и держаться осторожнее друг с другом. Может, вовсе сократить на пару дней встречи. Вот же дерьмо, и почему им приходилось подстраиваться под старого алкоголика. Это нечестно. У входа в мастерскую ждала Мэри. Чем меньше Леви интересовался ей, тем сильнее она старалась понравиться. В ход шли типичные ухищрения: от декольте до всех тех штук на лице, которые делали его розовым и блестящим. Ну и разозлилась бы Мэри, расскажи ей Леви, что он предпочитал двухметровых бывших морских биологов. — Ты опоздал, — улыбнулась Мэри и кинулась к нему. — Это на тебя не похоже. Леви не хотел стягивать шлем — Мэри бы точно потянулась к его щеке влажными губами. Но не ходить же весь день в нём. До чего же премерзким типом он себя считал в данную секунду. Хороший человек давно расстался бы с Мэри и не морочил ей голову, а он тянул и находил себе оправдания. В будни он не успевал заехать вечером к Сине, обеды в течение дня пропускал. Бросать же кого-то во время рабочего процесса — так себе идея. Потом наступили выходные, и он был все два дня занят. Точнее убеждал себя, что смертельно занят. Что ж, сегодня или никогда. Понедельник — отличное время, чтобы начать что-то новое и закончить старое. — Да, наверное. На обед вместе? — Конечно, — просияла Мэри. Точно неправильно его поняла. Однако в обед он снова не бросил свою девушку. Коррективы в его планы внесли Изабель и Фарлан. Ровно в два они появились на пороге мастерской. Пока Фарлан здоровался с Ханджи, Изабель запрыгнула на Леви и прижалась к его спине. Казалось, они не виделись целую вечность, хотя прошла всего неделя. Сильно же Эрвин увлёк Леви: до его появления в Парадизе Аккерман не расставался с друзьями дольше пары дней. — Я соскучилась, братишка, — канючила на ухо Изабель. — Почему ты постоянно занят? Ты меня разлюбил? Совсем детский вопрос. Изабель часто походила на ребенка. Хотя… почему походила? Она им и была в свои шестнадцать. Леви и Фарлан рядом с их отчимом повзрослели на целую жизнь. Изабель осталась всё той же наивной занозой. — Слезь с меня. Я работаю, — строго произнёс он. Однако голос его заметно потеплел, и Изабель не восприняла просьбу всерьёз. — Все только и спрашивают, где ты, братишка. Я скучаю, — пела она на ухо. И досталось же от Леви за панибратство любому другому в подобной ситуации. Но Изабель он терпел. Лишь поморщился и отложил инструменты. Расставание с Мэри отложилось. Леви облегчённо выдохнул. Противоречивые мысли. С одной стороны, сорвать бы уже этот пластырь под названием «отношения». С другой — ещё несколько часов без драмы ему обеспечены. Они добрались до их любимой точки на пикапе Фарлана. Недалеко от мастерской заканчивался Парадиз и начиналась окружённая пустыней дорога. Обычно Леви с друзьями съезжали с шоссе и отправлялись вглубь. Однотипный пейзаж их не пугал, наоборот: по сравнению с городами, мелкими и большими, где Леви, Фарлан и Изабель жили раньше, казался фантастическим. Как декорация из фильма. Они с трудом разместились втроём в кузове. Изабель вывалила из пакета гору еды и тут же подвинула к себе львиную долю. Невинно захлопала ресницами и поинтересовалась: — Вы же не против? Вопрос риторический. Изабель всегда брала самую большую порцию, не справлялась с ней и сплавляла остатки Фарлану или Леви. Вошло в традицию ещё в приёмной семье номер три. Как ни странно, Аккерман не протестовал, хотя к пище других людей не притронулся бы. — Наверное, следовало предложить Мэри присоединиться к нам, — дипломатично заметил Фарлан. — Фу, — откликнулась Изабель. — Как учёба, мелочь? — сменил тему Леви. Изабель скривилась. — Давай не будем портить себе настроение. Леви встретился с виноватым взглядом Фарлана. Чёрт, из-за Эрвина Аккерман совсем на всё забил, Фарлан же без него явно не справлялся. Они оба пропустили этап «колледж, университет и всякая прочая ерунда». Однако оба были решительно настроены отправить учиться Изабель. Ни один из них не позволил бы ей устроиться на низкооплачиваемую работу и растрачивать свою жизнь в дыре, коей являлся Парадиз. К сожалению, Изабель активно сопротивлялась. Напрасно Леви ослабил контроль. — Учти, больше никакой геометрии, — проворчал Аккерман. — Да-да, я начну думать сама. Обязательно. Со следующего понедельника, этот-то уже скоро закончится. Картошечку хочешь? Леви помотал головой и принялся за сэндвич в хрустящей обёртке. Изабель непринуждённо болтала и вывалила на Аккермана сразу все новости. Важным она считала любые события своей жизни: от неудачной причёски до ссоры с одноклассницей. Фарлан периодически пытался остановить поток, но делал это скорее по инерции, чем из реального желания прервать повествование. Ему обычно нравилась болтовня Изабель. Не протестовал сегодня и Леви: пока никто не лез к нему с личными вопросами, он согласен терпеть. — Кстати, братишка. Лима сказал своей девушке, а та сказала своей подруге, а её подруга рассказала мне, что кто-то слышал, как пьяная Мэри плакалась на тебя в Сине, — острый локоть Изабель уткнулся под рёбра Леви. — Ты, наконец, её бросил? Улыбка Изабель стала ещё шире. По неизвестной Леви причине, Мэри никак не давала ей покоя. — Не твоё дело, — дежурно ответил он. Изабель отложила еду и всплеснула руками. — А чьё же тогда? Кто ещё наставит тебя? Не этот же, мистер «Не-целовался-с-выпускного». Её палец упёрся в Фарлана. Леви личной жизнью Фарлана не интересовался ровно до тех пор, пока тот сам не изъявлял желания поделиться. А он почти никогда его не изъявлял. Теперь по лицу Фарлана стремительно расползались пятна кирпичного цвета, что обычно проступали у больных лихорадкой. Рваный нездоровый румянец демонстрировал лучше любых слов: Изабель угодила в самую точку. — Я целовался, — возмутился Фарлан. — Выдуманные девушки из аниме не считаются, — Изабель показала язык. — Даже если сон был очень реальным. Леви сочувствовал Фарлану. Аккерман обычно легко обрывал Изабель. Мягкий Фарлан, напротив, редко мог ей противиться. Поэтому Леви на правах старшего вмешался. — Мелочь, тихо. Обойдусь без сопливых советов. Ешь, пока я не забрал твою порцию. Он демонстративно потянул на себя пакет с картофелем. Изабель взвизгнула и вернулась к еде. Изабель давно научилась ориентироваться на тон Леви. Она знала, когда угроза в его интонациях была наигранной, а когда самой настоящей. Когда можно его донимать и дальше, а когда следовало остановиться. Так и сейчас она правильно оценила обстановку и переключила всё своё внимание с мрачного «братишки» на «братишку» повеселее. Изабель и Фарлан вяло переругивались. Леви молчал и думал о своём. Иногда об Эрвине, потом о Мэри: отдавать сто процентов своего сознания Смиту до расставания неправильно. Но в основном он размышлял… о жаре. Щурился от огненного шара над горизонтом, ощущал, как футболка из дешёвого материала предательски липла к спине, и немного злился. В целом он привык к климату Парадиза, однако никак не мог приучить себя к отсутствию чёткой смены сезонов. За летом шло ещё одно лето. Затем лето похолоднее. Потом лето, которое весна. И опять по кругу. Температура в течение года, конечно же, опускалась, но не так сокрушительно, как в Стохесе или в городках, где обитали его приёмные семьи. Основной минус — кожаная куртка извлекалась из шкафа редко. А Эрвин, наверное, её оценил бы: Леви в ней по-настоящему крут. Оценил же Смит в их первую встречу. Чёрт, Аккерман звучал совсем как Мэри. Хорошо, что он жил в мире, где окружающие не умели читать мысли. Телефон Аккермана завибрировал, и Леви уткнулся в экран. Сотню готов поставить, что это Эрвин: Смит всегда писал ему в обеденное время. «Держу в курсе: мама поела. Кажется, ей лучше. До сих пор думаю про супергероя с парашютом. А тебе удалось меня заинтересовать. Кажется, я впервые хочу купить комикс и узнать, с какими злодеями он сражался. Гравитацией? Авиакомпаниями? Селезнями?» Уголки губ предательски поползли вверх. Леви старательно хмурился, дабы не выдать себя. Не хватало ещё сидеть тут и улыбаться как идиот. Он же не из сопливого ромкома. Аккерман отложил сэндвич и написал ответ. «Луиза — чемпион. Что с анализами? Удачи с поисками комикса. В последний раз я видел его в магазине десять лет назад. Ровно в тот день, когда мне его и купили». Три точки в диалоге с Эрвином появлялись и исчезали. Печатал и тормозил. И опять печатал. Вряд ли Смита смутила болтовня о дурацком комиксе. Значит, дело в анализах. Леви напряжённо ждал сообщения. Голоса Фарлана и Изабель слились в единый гул. Да и дурацкий круг в небе его уже не особо волновал. «О, нет, вечно эти популярные чудаки в трико вытесняют с рынка непризнанных инди-гениев. Я же всё правильно запомнил из твоего обычного комиксного ворчания?» Вопрос про анализы проигнорировал. Ладно, Леви не давил. Раз Эрвину хватало сил на не самые удачные шутки, он в относительном порядке. «Схватываешь на лету». Палец потянулся к смайликам, завис над ними, вернулся обратно. Это перебор. Ситуация как с постелью с утра: Эрвин Эрвином, а сухость в общении уже совсем родная. — Ущипните меня, — визг Изабель вернул Леви в реальность. Ту, где он сидел рядом с лучшими друзьями и пялился в телефон, игнорируя их. — Это что… улыбка?! Дерьмо. Всё же он не справился с собой. Аккерман стянул губы в привычную упрямую линию, однако было уже слишком поздно. Изабель наклонилась к нему и зависла на опасно близком расстоянии. Казалось, даже моргать забывала. Фарлан внезапно последовал её примеру. Они вдвоём без стеснения влезли в личное пространство Аккермана и отстраняться не планировали. — Нет, кажется, это спазм, — задумчиво протянул Фарлан и с наигранным беспокойством в тоне добавил. — Леви, ты в порядке? Мы волнуемся за тебя. Может, ты болен? Изабель театрально ахнула. — Бедненький, точно болен. Фарлан, посмотри на это бледное лицо с синяками. Ты видишь, Фарлан, видишь? Они стали, — она понизила голос до испуганного шёпота, выпучила глаза и трагично заметила, — меньше! Неужели наш пациент высыпается? Кошмар. Леви нахмурился и отпрянул. Телефон он поспешно спрятал в карман, хотя тот снова напомнил о себе вибрацией. — Отвалите, — процедил в ответ. Раздражение в интонациях настоящее. Направлено оно не на Фарлана и Изабель, а на всю ситуацию разом. Леви не имел возможности быть честным: выдать нечто наподобие «Не отвлекайте меня от моего... ну, моего кого-то» — слова парень, партнёр, до ужаса пошлое «бойфренд» и далее по списку никак не желали ассоциироваться со Смитом — и отключиться ото всех на несколько минут. Это бесило. Аккерману не нравилось врать. Ложь утомляла: за одной всегда следовала другая. Такова уж участь обманщиков. Его собеседники совсем не смутились. Изабель демонстративно ущипнула саму себя за предплечье. — Нет, я не сплю. Точно улыбка. Кто написал? Скажи же мне имя того человека, кто вызвал, — она потянулась к Леви и подняла уголки его губ до того, как он шлёпнул её по пальцам, — это? Я его расцелую. Только не говори, что Мэри. Леви не сдался. — Не важно. — Ну, братишка. Почему ты никогда ничем с нами не делишься. Нам же любопытно-о-о. — Тебе любопытно, — дипломатично поправил Фарлан. Быстрого взора на Леви хватило, дабы он сообразил: лучше не лезть. — Слышала, что сказали? Не важно. Хотя я надеюсь, что это не Кенни. Иначе ты перегрелся, приятель, и мне придётся вызвать скорую. — Именно он, — мрачно сообщил Леви. Конечно, они ему не поверили. Но отстали. Хотя и Изабель, и Фарлан периодически косились на него с интересом. Леви спрыгнул с кузова и потянулся, разминая отёкшие конечности. Делал всё нарочито медленно, с ленцой. Тянул время. Есть уже не хотелось. Он повернулся к друзьям, встретился с их тёплыми взглядами и понял, что больше не желал им врать. Да он бы половину чистящих средств из его коллекции отдал за возможность поведать им правду. Если хоть кто-то узнал о том, что он думал об Эрвине Смите, все эти ощущения сделались бы в сто раз реальнее. И этими «кто-то» обязаны стать его лучшие друзья. Нет, не так. Его семья. Единственная, которая у него имелась. Он направился к пассажирскому месту и сказал Фарлану: — Мне надо вернуться в мастерскую. И бросить, наконец, Мэри. Пока она в его жизни в качестве девушки, он не сумел бы двигаться дальше. *** Вечером их в мастерской осталось двое. Ханджи часто задерживалась, однако сегодня, словно подслушав мысли Леви, она удалилась раньше всех. Пробормотала что-то о срочных делах и собаках и пулей вылетела за дверь. Ещё и раскраснелась. Значит, точно спешила к бедняге Моблиту. Леви переоделся и сидел напротив стола Мэри. Он торопился: воображаемый пластырь-отношения оторвался наполовину, повис и раздражал. Мэри не спешила. Извлекла из сумки зеркальце, старательно красила губы, поправляла волосы и на всякую попытку заговорить выдавала: «Подожди секундочку». Аккерман одёрнул чистую футболку и взглянул на часы. Дома ждали свежий скетчбук, заточенные ещё с вечера карандаши и несколько часов без Кенни: дядя обещал вернуться только ночью. А ещё Эрвин, если сам придёт, естественно. Леви же тратил ценные минуты здесь. — Ты, кстати, приедешь сегодня к Сине? — Мэри не нуждалась в его ответе. Она заговорила раньше, чем Леви успел отреагировать, и беспечно щебетала о всяких обыденных глупостях и планах с такой уверенностью, будто он уже дал согласие. Вроде, в её мелодичном тоне мелькнули ноты беспокойства. Вроде, она нервничала. И вроде, старалась увести тему как можно дальше. Неужели догадалась о расставании? Наверное, это несложно. От пластыря пора избавляться. Не ради Эрвина или самого Леви. Ради Мэри. Она не заслужила подобного отношения. — Я расстаюсь с тобой, — буркнул Аккерман. Он ещё ни разу в жизни ни с кем не расставался и понятия не имел, как правильно это делать. Не гуглить же? Наверняка в интернете сидели умники похуже Леви. Вчера даже хотел посоветоваться с Эрвином, но передумал. Поэтому сейчас Аккерману было максимально некомфортно. Как и во время любого другого события, которое требовало эмоционального участия. Скорее всего, он обязан оправдываться, утешать уже бывшую девушку, горячо уверять, будто без него ей станет лучше. Он же сидел, опустив глаза в пол и упрямо сжав пальцы в кулаки. Дурак дураком. Легче толпе хулиганов пятаки начистить, нежели разобраться во всех этих интимных хитросплетениях. — Что? — зеркальце драматично выпало из рук Мэри. Глаза тут же опасно увлажнились. Определённо, у неё с выражением эмоций никаких проблем. — Расстаюсь. С тобой, — повторил Леви. На всякий случай почти по слогам. — Я поняла, мог бы не повторять, — язвительно заметила Мэри. Так зачем переспрашивала? Издевалась над ним, что ли? Аккерман поднялся и направился к выходу. Здесь ему больше делать нечего. — И ты вот так просто уйдёшь? — нагнал его полный возмущения и отчаяния вопрос собеседницы. Остановился. К Мэри не поворачивался. Шевелил извилинами и соображал, как лучше поступить. Он жалел Мэри. Но он не знал, как ей помочь. Вероятно, от утешений Аккермана её состояние только ухудшилось бы. Вряд ли она оценила тычок в плечо и строгое: «Не реветь». — Тебе лучше позвонить кому-то из друзей, чтобы они забрали тебя, — отозвался Леви. Ладно, он готов к компромиссу. — Я могу подождать с тобой. Посмотрел на Мэри. Она захлёбывалась в беззвучных рыданиях. Слёзы катились и катились по лицу, плечи сотрясались, ярко-розовые губы подрагивали. По мнению Леви, он и их короткие отношения не стоили таких страданий. Однако не ему выбирать, как Мэри реагировать. — Иди на хер, — бросила ему собеседница. Аккерман выдохнул: так-то он не против. Шагнул в сторону и опять остановился, когда Мэри снова заговорила. — Нет, стой! Интересно, расставания всегда такие? Если да, тогда с Эрвином Леви расставаться не хотел. Не то чтобы до этого прям вот лежал и мечтал. Но теперь точно решил: если между ними что-то да завертится, то давайте-ка без драматичных разлук. Уходи-постой. Говори-молчи. Путаница. Аккерман застыл в одной точке как вкопанный. Надо что-то сказать. Ситуация, вроде, обязывала. — Принести воды? — хорошее же предложение. Когда мелкая Изабель ревела, вечно требовала стакан. Хватала его двумя руками и сжимала с такой силой, словно планировала раздавить стекло. И пила так быстро и жадно. В этот момент Леви и Фарлан понимали: буря близилась к затишью, а Изабель — к спокойствию. — В жопу твою воду, Аккерман, — прошипела Мэри. Видимо, она и Изабель во всех вопросах противоположны. — Понял, — зачем-то кивнул он. Странная ситуация. Леви никогда не был фанатом своей вынужденной работы. Он совсем не Ханджи. Однако мастерская всё равно казалась ему относительно безопасным местом. Теперь же его тяготило всё. Густые тяжёлые запахи, разводы на полу от намертво въевшейся грязи, которую ни одно средство не брало, кожаный красный диван в углу, что при каждой попытке сесть на него издавал свистящий звук, деревянная стойка с отбитыми краями, пустая рамка под надписью «Лучший работник месяца». Да и само помещение будто уменьшилось в размерах и давило стенами-оковами. Всхлипывания сделались тише. Периодически Мэри лихорадочно вбирала воздух и тут же судорожно выдыхала его. — Я что-то сделала не так? — еле слышно поинтересовалась она. — Нет, — честно ответил Леви. — Тогда почему, Аккерман? Он молчал. И, наверное, даже немного ненавидел себя за это молчание. Но он не умел оправдываться. Да и не видел смысла. Какая разница, почему? Ничего не изменится, предоставь он хоть целый список причин. — Скажи что-нибудь, — громче потребовала она. — Тебе вообще всё равно? — Нет. Не врал. Впрочем, и вопросу не удивился. Он никогда не умел болтать о своих чувствах. Из-за этого близкие часто подозревал его в равнодушии. Мэри резко поднялась. Она не могла усидеть на месте. Отмеряла комнату широкими шагами подобно беспокойному маятнику, пока не остановилась в паре метрах от Леви. — Почему ты даже сейчас не можешь поговорить со мной? — его реакции она не ждала. — Какой же ты мудак. Ненавижу. Она затопала ногами и сжала пальцы в кулаки в бессильной злобе. Должно быть, она жутко мечтала вмазать Леви, но практичная Мэри не стала бы так рисковать своими ногтями неоновых оттенков. — Мне лучше уйти, — Леви опять предпринял попытку свалить. — Лучше для кого? Для тебя? — из груди собеседницы вырвался каркающий нервный смех. — Конечно. Не придётся утешать тогда меня, идиотку наивную. Ты эгоист и…и… Она подошла вплотную к нему. Палец с ядовитым ногтем упёрся куда-то под рёбра. Больно так-то. Но Аккерман вытерпел. — Мудак, — поморщившись, подсказал он. Ситуация всё больше напрягала Леви. Он устал. Наверное, поскольку сам он реагировал бы на подобные новости иначе. Закрылся в комнате, слушал по кругу My Chemical Romance и воображал себя эмо-тинейджером из старого фильма. В одиночестве, без лишней болтовни. Слова на самом деле в большинстве случаев почти ничего не стоили, так зачем расстрачивать себя на что-то настолько пустое? Жаль, Мэри иного мнения. И это бесило. Она уставилась на Аккермана, не моргая. Сканировала его пустыми глазами. Хотя смотрела на самом-то деле скорее вглубь себя, нежели на Леви. — Ты, блядь, издеваешься надо мной? — угрожающе пробормотала она с неестественным свистом. С тем же звуком обычно сдувается шар, выталкивая из себя весь воздух. Леви не ответил. — Почему, Аккерман? — не унималась Мэри. — Ответь на один вопрос: почему? Я всё делала. Я всё терпела. Да я волосы в таких местах удаляла, о которых ты, мудак отмороженный, и не знаешь! Что тебе ещё нужно? Леви Аккерман мог бы настрочить целый список того, что ему нужно. Однако ни один из пунктов не удовлетворил бы Мэри. — Ничего, — не стал добавлять «от тебя». Хотя жалость к Мэри с каждым новым «мудак» в его адрес тускла. — Ты хорошая девушка, Мэри. Любой парень будет счастлив стать твоим. Даже это обнадёживающее предположение он выдал с трудом. — Но не ты. — Но не я. Мэри шагнула совсем близко, дыхнула в лицо запахом мятной жвачки. — У тебя появилась другая? Это Шелли? Она, да? — собеседница Леви активно цеплялась за дурацкие догадки. Не знал он ни одной Шелли. Отстранился и отступил назад. Мэри вцепилась в край его футболки. Лет в шесть Леви подружился с соседским мальчишкой Оруо. Оруо был фанатом жуков. Безумным фанатом. Он носил футболки и толстовки с принтом из жуков, заставил свою маму прицепить на рюкзак нашивку с жуками, забил полку в своей комнате книгами о жуках, а как-то во время ночёвки в доме Леви понизил голос до таинственного шёпота и признался, что на день рождения, когда задувал свечи, он загадал стать жуком. Леви тогда ещё хладнокровно поинтересовался, что он будет делать, если его желание сбудется и он превратится в какого-нибудь навозника, а то и вовсе вселенная неправильно его поймёт, ошибётся и превратит в муху. Мухи же мерзкие. Оруо обиделся и уверенно заявил: он точно стал бы кем-то крутым, наподобие жука-оленя или жука-носорога. Только жуки Оруо не очень любили. Они уползали всякий раз, когда его прыщавое вытянутое лицо опускалось в траву, ближе к ним. Оруо не терял надежд на взаимность. Ловил наименее проворных представителей. Запихивал в спичечный коробок. Приносил домой, придумывал имя для нового жителя и торжественно сообщал его родителям и Леви. Однако в течение суток Хуан, Дылда, Нео, Терминатор все равно пытались сбежать и оставить Оруо в гордом одиночестве. Хуже всего сложилась судьба Дылды. Его три попытки покинуть «Шоушенк» Оруо с треском провалились. Через пару часов после третьей операции Дылда взял да помер. То ли срок пришёл, то ли от тоски. Леви нравилось думать, что таким образом Дылда проявил несогласие с системой. Маленький рогатый бунтарь заслужил уважения. Сейчас Леви вспомнил про Дылду. Более того, ощутил себя им. Его так раздражало давление Мэри, что он уже не отказался бы лечь на пол и притвориться мёртвым. Может, тогда она поступила бы как Оруо: запихнула его в коробок и выкинула на заднем дворе. — Точно другая! — сама же ответила Мэри. — Передай Шелли, что я это так на тормозах не спущу. Я ей… — Это не Шелли, — оборвал её Леви. Интонации похолодели. Терпение Аккермана не безгранично. — А кто? Эрвин Смит. Однако Мэри знать об этом необязательно. Интересно, как бы на его месте справился Эрвин. Скорее всего, раз в сто лучше. Умел он подобрать правильные слова, к которым и при всём желании не подкопаться. Всё-таки стоило взять у него консультацию. — Позвони кому-то из друзей, Мэри, — повторил Леви. — Мне пора. Он выпутался из её хватки. Футболка в какой-то момент предательски затрещала, но выдержала атаку. Леви закинул рюкзак на плечо и двинулся к выходу. На Мэри он не оборачивался. Им предстояло встретиться на работе уже завтра. Нечего сегодня глаза друг другу мозолить. — Ты мудак, Аккерман, — крикнула Мэри. Отчаянная попытка оставить последнее слово за собой. — Мудак. Ненавижу. Клянусь, ты ещё пожалеешь! Пустые угрозы. Что она могла ему сделать, если не вызвала ничего кроме равнодушной жалости? Леви не курил, однако сейчас захотелось. Впрочем, с порывом он легко справился. Преодолев половину пути, взял да свернул в ином направлении, не к дому. Аккерман выехал за знак «Парадиз» и некоторое время мчался по шоссе. Мысли, все до единой, выветрились из головы. Только он, мотоцикл, кирпичная земля с шапками сухих растений, гладь дороги. На родную улицу он прибыл многим позже, чем планировал. В городе темнело, в окнах загорались первые огни. Леви, который совсем недавно мечтал о комнате, карандашах и разогретом куске вчерашней пиццы, притормозил на подъездной дорожке и не спешил внутрь. Уставился на дом Смитов. Точнее — на мутное стекло на втором этаже, рядом с раскидистыми ветвями. Автомобиль Джона здесь. Эрвин, скорее всего, сидел в своей комнате, лишь бы не столкнуться с отцом. Наверное, лезть к нему сейчас рискованно. Мало ли, что подумал бы Джон, если поймал Леви на месте «преступления». И всё же… Аккерман потёр вспотевшие ладони о джинсы и полез проверенным путём к Смиту. Окно было приоткрыто — Эрвин его ждал. Леви перекинул ногу через подоконник и легко спрыгнул на пол. Смит уже не удивлялся его эффектному появлению. Он лежал на кровати с книгой. Уютный. Упасть бы рядом и лежать лет сто. Эрвин поднял голову и улыбнулся гостю. — Ты сегодня поздно. Леви неопределённо пожал плечами вместо полноценного ответа. Неловко замер рядом с постелью и пялился в пол. Осознание последних событий навалилось на плечи тяжестью. Напряжение разлилось по всему телу. — Я расстался с Мэри, — буркнул Леви. Все тревоги-демоны, которых он отгонял во время поездки, вылезли из укрытия и кусали его. Аккерман знал, что поступил по отношению к Мэри плохо. Он обманывал её с самого начала. Он даже не был теперь уверен, нравилась ли она ему когда-нибудь на самом деле. Или ему нравилась сама мысль о том, что неплохо бы испытать симпатию к кому-то наподобие Мэри. Он и правда тот ещё мудак. Эрвин отложил книгу и поднялся. Мягко убрал прядь волос с лица Леви — совершенно безуспешно, кстати, та всё равно вернулась в исходное положение. Нехотя убрал руки за спину. Видимо, старался не лезть в личное пространство, пока расстроенный Леви сам не попросил об этом. — Ты в порядке? — спросил Эрвин. — Какая разница, в порядке ли я? Это же я её бросил, — отозвался Леви. И почему Смит даже сейчас заботился о нём? Он того не стоил. Не в этой ситуации. Аккерман поднял взгляд на Эрвина. Уставился на него. Серьёзно и гневно. Будто Смит во всём виноват. Хотя происходящее — ответственность самого Аккермана. Ему ещё предстояло столкнуться с последствиями. Мэри точно не относилась к тем людям, кто легко отпускал. — Иди сюда, Леви. Я скучал. Эрвин потянул Аккермана за руку и прижал к себе. Его объятия удушающие и жаркие. Эрвин заполнял собой всё пространство вокруг Леви и забил естественными запахами своего тела и одеколона с морским привкусом все остальные ароматы. Леви поморщился, однако не оттолкнул его. Только сильнее прижался к своему «якорю». Прав мистер Браус, всем нужен якорь. Только им не обязательно должны быть песня, история или любой иной способ сохранить воспоминание. У Леви имелся вариант лучше: целая двухметровая каланча. — Отпусти меня, — Леви похлопал Эрвина по спине. Неловко как-то вот так сопливо обжиматься. Но, к скрытой радости Аккермана, Эрвин его не послушал и не отстранился. Чёрт. До чего же бесконечный и долгий день. Но сейчас он стал немного лучше.