Возвращение в Парадиз

Вопрос Эрвина прозвучал посреди ночи, когда на экране телевизора очередной маньяк гонялся за красоткой. Огромный нож с ненатуральным чавканьем вошёл в силиконовую грудь, фонтаны бутафорской крови хлынули потоком. Крик оборвался, и красотка умерла самой неестественной смертью из всех: Леви готов поклясться, в какой-то момент она, якобы бездыханная, моргнула. — О чём ты мечтаешь, Леви? — внезапно выдал Смит. — Слышал крик? — сменил тему Аккерман. — У Паланика есть книга про звукомонтажёра. Отец героини записывал вопли для фильмов, потом «бизнес» перешёл к ней. Ради отличного крика они на самом деле убивали людей. Считай, продавали последние минуты других. Думаю, этот точно не был бы их авторства. Так верещат девушки, когда видят таракана, а не когда маньяк режет их на части. Дерьмо. Он потянулся к пульту и выключил фильм, досматривать его не хотелось. Не из-за фальшивого крика, а просто. — Книги ты читаешь страшнее фильмов, Леви, — протянул Эрвин. — И всё же, у тебя есть мечта? Надеюсь, об убийце-звукомонтажёре ты мне рассказал не в ответ на мой вопрос. Смит улыбнулся. Леви же проворчал про желание пить и позорно сбежал на кухню. Леви давно понял: Эрвин лучше него во всём. Ум у Эрвина быстрый и живой. Наверное, в тупых тестах на IQ из интернета он получал максимальное количество баллов. А если даже и нет… кого волнуют эти идиотские тесты? И без них понятно: Эрвин Смит — чёртов гений. В отличие от Леви. Аккерман, конечно, не идиот, но всё-таки не Эрвин. Сердце у Смита доброе, и моральный компас организован как надо — без перегибов и попыток скатиться к нравоучениям. Лицо у Эрвина красивее. У Леви же совсем не смазливая физиономия хулигана из банды. А ещё по мнению Леви, Эрвин мог влиться в любую компанию. Да, сам Смит это отрицал. Только со стороны виднее. И мечты у Эрвины крупные и важные. Не застрянь он в Парадизе, давно написал бы трактат о своих косатках или совершил научный переворот в морской биологии. Леви в него верил больше, чем в кого-либо другого. Поэтому отвечать Смиту Аккерман не спешил. Любая фантазия казалась мелкой на фоне Эрвина. Если амбиции Смита — безграничный океан, то Леви плескался в луже. Казалось, как только Эрвин осознал бы разницу в их мышлении, разочаровался в собеседнике. Леви же боялся его разочарования. Чёрт, до чего непривычное беспокойство. «О чём ты мечтаешь, Леви?» с тех пор засело и крутилось в голове. Эрвин уже через полчаса и думать об этом забыл, а Леви почему-то напрягся. Нет, у него имелись определённые соображения. Однако все они на уровне «если само как-нибудь сложится». Из чётких планов: сходить в сервис, отработать рабочий день, купить новый чай, порисовать вечером. Никаких долгоиграющих перспектив. Разве только «отправить Изабель в колледж». Но может ли озабоченность чужим будущим превратиться в полноценную мечту? — Ты определилась с поступлением? — хмуро поинтересовался вместо приветствия Леви, когда Изабель на следующий день появилась на пороге его комнаты. Без предупреждения, конечно. Впрочем, Аккерману не привыкать. — Пора. Вот так он свои опасения пытался перекинуть на кого-то другого. Изабель не поддалась на провокацию и невпопад отозвалась: — Мама умерла. До этого момента Леви лежал на кровати. Теперь же сел. Аккерман понимал, про кого Изабель вела речь. — Она не твоя мать. — Нет, братишка. Она не твоя мама. И не мама Фарлана. Но моя. Другую я не знала, если не считать тебя, — шутка не удалась, поскольку звучала абсолютно невесело. Изабель опустилась рядом с ним и сгорбилась. Её плечи поникли. Распущенные волосы скрыли лицо. Однако по характерным всхлипам ясно, что Изабель вот-вот готова разрыдаться. Леви не знал, что сказать. Протянул руку и потрепал Изабель по голове. В той же манере, как когда-то его трепала Кушель. Изабель внезапно увернулась, хотя обычно радостно реагировала на любое физическое взаимодействия — от объятий до щелбанов. — Я хочу на похороны в эти выходные. Но Фарлан говорит, ты будешь против. — Двое одного не ждут, — пожал плечами Аккерман. — Мы всегда тебя ждём. Так помимо вопроса «о чём же ты мечтаешь, чёртов-Леви-Аккерман» в его жизни возник не менее важный: быть или не быть мудаком. Почти по Шекспиру. Приёмная семья номер три — худшее время в существовании Леви. И одновременно — одно из лучших, ведь тогда он встретил Фарлана и Изабель. С отцом всё было ясно почти сразу, с первого же дня, когда он перед сном пытался слюняво поцеловать приёмных детей в губы. Алкоголик, извращенец, урод. Ещё и фанатик — верил в нелепую, придуманную им же чушь. Болтал про конец света из-за роботов, всемогущих инопланетян, что читали мысли и наказывали грешников, порабощении человечества высшим разумом, рептилий среди политиков и знаменитостей… Единственная польза его безумия — он боялся ответственности за свои действия. Всерьёз опасался, что Арнольд Шварценеггер, Борис Джонсон или Хистория Райсс явятся к нему домой, снимут человеческий «костюм» и задушат за все совершённые ошибки раздвоенным языком. Поэтому дальше грязных приставаний он не продвигался. Получал по роже, притормаживал, мрачнел и уходил в запой на пару недель. Словно с помощью алкоголя вытравливал мерзкие мысли из сознания. Безуспешно, кстати. Под мухой домогательства удваивались. С матерью семейства не всё так однозначно. Анка Рихтер была усталой и тихой женщиной. О себе она почти не говорила. Необычный разрез глаз и акцент намекали, что приехала она издалека. Но Леви так никогда и не узнал, откуда. Для него она осталась той самый инопланетянкой из бредней приёмного «папочки». Холодной, отстранённой, молчаливой. Она видела, что творил её муж. Она не спорила с ним. Она не защищала ни Леви, ни Фарлана, ни даже Изабель. Хотя к последней, вроде, почти искренне привязалась ровно в той степени, насколько кусок льда может привязаться к человеку. Порой Аккерман предполагал, что для неё они выступали живым щитов. Единственной защитой от урода-мужа. Пока он забавлялся с ними, не трогал её. При этом людские эмоции ей не были чужды. Она организовала Изабель вечеринку в честь дня рождения. Пару вечеров в неделю учила с Фарланом физику, с которой он никак не мог совладать. Купила Леви комикс. Девчачий, правда, однако Леви он понравился. Периодически она вывозила их в парк и, воровато озираясь, совала в руки карманные деньги. Леви и Фарлан держались с Анкой настороженно. Оба помнили родных мам: Фарлан потерял свою в восемь. И оба не искали замену. Изабель же, напротив, лишилась родителей в младенчестве и теперь жадно хваталась за крупицы внимания. Она сама льнула к женщине, тянулась к ней за слабыми объятиями и неловкой лаской. Скорее всего, её смерть она ощущала иначе. И всё же Леви сложно понять, как можно искренне скорбеть по кому-то наподобие Анки. Аккерман не сумел простить Анку Рихтер за равнодушие. — Мы не слышали о ней долгие годы, — процедил Леви. — Вы не слышали, — поправила его Изабель. — Мы переписывались. И я даже звонила ей несколько раз. Она обещала помочь с деньгами на колледж. Лицо Леви осталось непроницаемым, хотя он и удивился. Анка же врала? Точно врала и пользовалась наивностью Изабель. Это нетрудно: Изабель доверчивая. Или не врала? Хотя теперь без разницы. — Я тебя отвезу, — Леви принял волевое решение и скривился. — Мы оба тебя отвезём. — Семейная поездка, получается? — Изабель, наконец, посмотрела прямо на собеседника и ухмыльнулась. Однако её глаза были печальны. Почти семейная. Леви пригласил Эрвина. Случайно. В четверг вечером Эрвин подкараулил его после работы, пока Кенни не было дома. Они заперлись в комнате Леви. Смит наклонился и поцеловал Аккермана. Сначала нежно и медленно. Держал Леви в своих ручищах так осторожно, словно он создан из хрусталя. Однако с каждой секундой Эрвин распалялся. Он прижал Аккермана к себе. Пальцы поползли под футболку, очертили линию позвоночника и спустились ниже — прямо к ремню. Потянули его и проникли под джинсы. Леви вздрогнул. Он не идиот. К тому же перечитал идиотскую книгу идиотского друга Эрвина уже несколько раз. С особым усердием те моменты, где герои уединялись друг с другом. Поэтому Леви прекрасно понимал, куда всё шло. Чёрт, он же облажается. Точно облажается. — Я в субботу еду в Митру. Ты поедешь со мной, — буркнул он, отстранившись. — Зачем? — Эрвин нахмурился. Между его широкими бровями пролегла кривая морщина. — Женщина из приёмной семьи номер три умерла, — нехотя пояснил Леви. Воспользовался замешательством Эрвина и отступил. Поправил ремень, футболку, пригладил волосы. Отлично, сексуальное напряжение в этой комнате опустилось до нуля. То, что нужно, пока Леви не заучил бы выдержки из книги наизусть. — Мы собираемся на похороны. — Мы? — повторил Эрвин и спохватился. Вернулся к полному сочувствия тону. — Мне жаль. — Мне — нет. Но ради Изабель я и Фарлан готовы состроить скорбные мины. Естественно, Эрвину стало не до секса. Ему только ляпни что-нибудь про прошлое. Сразу напрягался как ищейка перед дичью и засыпал Леви вопросами «что, почему, как». В другой ситуации Аккерман бы махнул рукой да промолчал. Однако тогда ухватился за возможность отвлечь Эрвина от своего тела. И неважно, что само тело, казалось, не очень-то довольно подобным раскладом. В субботу за рулём сидел Фарлан. — Я собрала вам еду, — сообщила Луиза. Она провожала их, как типичная заботливая родительница. В какой-то момент Леви поймал завистливый взор Изабель, что скользил от Эрвина к его маме и обратно. Видимо, смерть Анки всколыхнула те эмоции, которые Изабель старательно прятала от «братишек». Леви наклонился к ней и потрепал взъерошенные волосы. Она не отстранилась. — Ты, как всегда, не пустишь меня вперёд? — заранее надулась на Леви Изабель. Изабель то пялилась на него, то украдкой поглядывала на Эрвина. Ни она, ни Фарлан так и не поняли, зачем Леви потащил Смита в Митру. Но вопросы придержали. — Сегодня твой день, мелочь. Залезай, — пробурчал Леви и покосился на Эрвина и Луизу. Казалось, мать Эрвина горбилась сильнее прежнего. Из лица постепенно, день за днём, уходили последние краски: румянец щёк, розовая бледность губ, блеск на дне радужки. Словно неизвестный злодей постепенно уменьшал яркость, только тускнел не весь мир, а Луиза. Леви осознал: её состояние ухудшалось. Однако Эрвин ни опровергал, ни подтверждал его догадки. Попытки прояснить ситуацию игнорировал и стремительно уводил тему в сторону. Пожалуй, он бы сегодня не покинул город, если сама Луиза не настояла. Что ж, возможно, долгая поездка способствует откровениям. При желании путешествие от Парадиза до Митры можно уместить в один день. Но Изабель уговорила растянуть его до воскресенья и заночевать в мотеле. Ещё полгода назад Леви бы спорил. Теперь не протестовал. — У тебя милая мама, Эрвин, — задумчиво протянула Изабель, когда они покинули родную улицу. — Спасибо, ты ей тоже нравишься, — улыбнулся Смит. — Она спрашивала, почему ты стала реже приходить к Леви. — Потому что у него постоянно торчишь ты, и он запрещает. Эрвин рассмеялся: — Приношу свои извинения, — его палец потянулся к руке Леви и мазнул по мизинцу. Мимолётное прикосновение, и всё же тело Аккермана ответило предательским жаром. Было нечто возбуждающее в секретности их отношений. Мысль, что они владели одной тайной на двоих, заводила. Леви спрятал лицо в ладонях и с нажимом потёр его. Совсем не нужные мысли в поездке с друзьями. Да и повод, по которому они собрались, не располагал к фантазиям. — Мама Анка тоже была милой, — неожиданно произнесла Изабель. Леви заметил, как напрягся Фарлан. — Как-то она приготовила мне куриные маффины в дорогу, я ехала на экскурсию с классом. Всем моим друзьям они понравились. А что положила твоя мама? Изабель поковырялась в пакете. Аккерман уставился на Фарлана. Куриные маффины до поздней ночи готовил он. Анка лишь нарезала овощи и упаковала их в разноцветные контейнеры. Однако в памяти Изабель отложился исключительно момент с участием Анки. Жестоко ли её разубеждать? На все его сомнения ответил сам Фарлан. — Да, Анка хорошо готовила, — не своим, низким голосом откликнулся он. Почти не соврал. Анка и впрямь неплохо справлялась на кухне. Жаль, готовила крайне редко. В основном семейство питалось полуфабрикатами и тем, что изобретали Фарлан или Леви. — Леви делал куриные маффины. Сказал, что по твоему, Фарлан, рецепту, — ляпнул Эрвин. Ему никто не ответил. Возвращаться в прошлое странно. Пейзажи за окном пролетали друг за другом, и Леви чудилось, что он завис в машине времени. Всякий километр отбрасывал его назад в пространстве, к себе прежнему. Ему это не нравилось. Он то и дело поворачивался к Эрвину и жадно ловил его взгляд. Смит удерживал Аккермана в настоящем. Леви и Фарлан в основном молчали. Эрвин и Изабель говорили. Изабель беспечно болтала о прежних временах и Анке, и повествование её звучало так складно, будто не было родительницы лучше Рихтер. Леви это злило. Они совсем по-разному помнили жизнь в приёмной семье номер три. Видимо, мозг Изабель стёр плохое и сосредоточился на хорошем. Сознание Леви так не умело. Он, наоборот, лелеял все те события, что могли его сломать, однако благодаря которым он сделался сильнее. Нельзя забывать мудаков, они не заслужили подобного снисхождения. — Я… — Леви запнулся и облизал пересохшие губы, — я хочу попросить тебя об одолжении. Как же Аккерман ненавидел «просить». Лучше полагаться только на себя, другие люди вечно подводили. А если не подводили, то потом годами припоминали помощь. Но Эрвин, вроде, не из таких. — Конечно, Леви, — мягко ответил Смит. Они остановились на заправке. Фарлан и Изабель ушли в магазин, и Леви воспользовался возможностью поговорить наедине, без любопытных ушей. — Не уходи сегодня далеко, — выпалил Аккерман и отвернулся к окну. Дурак. Какой же он дурак. И сопля. Он корил себя за слабость и ненавидел это странное желание находиться рядом с другим человеком. — Я буду с тобой каждую минуту, если ты сам не попросишь оставить тебя. Леви, внезапно успокоенный ответом, кивнул и откусил огромный кусок сэндвича. *** Митру и Парадиз разделяли три часа езды. Но казалось, что на самом деле лет двадцать-тридцать прогресса. Единственное сходства — жара. На этом всё. Каменный монстр под названием Митра растянулся у воды на многие километры и считался одним из крупнейших населённых пунктов побережья. Воздух здесь легче, дороги шире, дома выше. Центр забит уродливыми, по мнению Леви, высотками с блестящими, стеклянными окнами в пол. На каждом углу — разноцветные вывески и реклама. Некоторые сравнивали Митру и Марли. Напрасно. Марли — город с историей и архитектурными изысками. Митра — бездушный гигантский базар, что стремительно рос благодаря ушлым предпринимателям. Приёмная семья номер три обитала в недешёвом районе для белых с низкими постройками и одинаковыми лужайками. В общем-то с момента, как Леви перевезли сюда, Аккерман и осознал: в подобных локациях, за закрытыми дверьми обычно совершались самые жуткие преступления. А кто ему не поверил бы, мог вспомнить сотни фильмов ужасов с маньяками, что орудовали в идеальных, на первый взгляд, жилищах за белым штакетником. Сразу за домами начинались новостройки и подпирали их со всех сторон. Вероятно, резкие контрасты впечатлили бы фотографа-урбаниста. Однако Леви они всегда чудились уродливыми: выходишь с утра с кофе, пялишься вдаль, а вместо деревьев и прозрачного неба стройка-дом-стройка-дом. Впрочем, он, Фарлан и Изабель нашли в этом свои плюсы. От ласкового «папочки» они убегали в одинаковые муравейники. В крайнем здании никогда не закрывали вход на крышу. Главное — не попасться на глаза местным жителям: как-то бдительная дама со второго этажа вызвала служителей закона. Но если преодолеть все препятствия, то можно растянуться наверху и насладиться покоем. Леви почти не смотрел в окно. Искал точку опоры в своих коленях. Пялился на них. Пристально изучал мелкое пятно на джинсах — и откуда только взялось? Забивал голову посторонними мыслями. Он не планировал когда-либо возвращаться в Митру, и сейчас путешествие по волнам памяти давалось непросто. — А тут ничего не изменилось, — протянула Изабель. По тону не определить, радовалась она или огорчалась. — К сожалению, — откликнулся Фарлан. Хотя бы он понимал Леви. — Я представлял всё иначе, — заметил Эрвин. Леви обернулся к нему. Отчего-то Смит хмурился и будто бы злился. Проницательный взор скользил по лужайкам, заборам, домам и деревьям. — Почему вас забрали отсюда? Чем зарабатывал ваш приёмный родитель? Видимо, Смит рисовал в воображении бедный район с наркоманами, следами граффити и горами мусора на каждом повороте. Ведь именно из таких забирали приёмных детей и возвращали в приюты. По крайней мере, в фильмах и книгах. Реальность же била не хуже опытного боксёра. Иногда ад — не зловонная яма с кипящей серой, а аккуратный, ухоженный дом с новой иномаркой, что пригрелась на подъездной дорожке. Эрвин ждал ответа. Все три его собеседника молчали. Леви особо не распространялся о прошлых злоключениях в беседах о Смитом. Вещал сухо и без подробностей, как в тот раз после драки Эрвина с отцом. Приёмной семьи номер три стыдился больше остальных. Винил себя, что он, Фарлан и Изабель терпели так долго. Стоило в первый же день вмазать извращенцу и бежать. Но хуже сожалений, те тёмные фантазии, которые до сих пор изводили Леви по ночам. В них он не просто бил «папочку». Избавлялся от него навсегда и закидывал труп землёй на заднем дворе. Правильный Эрвин его, скорее всего, не понял бы. Он умел прощать даже подонков. — Не сошлись характерами, — мрачно сообщил Леви, прервав долгую паузу. Изабель издала нервный смешок и сменила тему: — Это же дом Пухляка. Помните, у него был смешной кот? Чрезмерный оптимизм Изабель настораживал. Она фанатично отбирала только приятные моменты и вычёркивала плохие. Леви поковырялся в сознании в поисках ответа на вопрос, всегда ли Изабель была такой, когда они говорили об Анке. И чётко осознал: они почти о ней не беседовали. Нет, Изабель порой порывалась. Только Леви тут же беспощадно прерывал её болтовню. Он считал Анку и её мужа-монстра недостойными людьми. Зачем о них думать? И в своём желании отказаться от прошлого он упустил главное: его близкие, вероятно, не готовы с той же решимостью отрезать от себя куски былых дней. — Что значит «не сошлись характерами»? — Эрвин, казалось, Изабель не слушал. Он уставился на Леви. Его голубые, чистые глаза словно сканировали несчастную душонку Леви и силились прочитать мысли собеседника. Да чего он прицепился-то? — Я… — открыл было рот Аккерман. Он преисполнился решимости грубо отбрить Смита за любопытство. Только Изабель его опередила. — То и значит, каланча. Не лезь не в своё дело. О, смотрите, миссис Джарвис не убрала жутких гномов из кустов. Да их больше стало. Бр-р-р, до чего же уродливые. Действительно, уродливые гномы в разноцветных колпаках со сколами — на месте. Неестественно салатовая зелень — на месте. Идеальные соседи, словно выпавшие из «Степфордских жён» — на месте. «Казаться, а не быть» — главный девиз района, где обитали Рихтеры. Леви и компания в дряхлой машине напоминали грязь на кипельно белой скатерти. До чего же дерьмовое место. Хуже Парадиза. Они подъезжали всё ближе к дому. Вдоль дороги выстроились автомобили собравшихся в доме Рихтеров. Немного, но гораздо больше, чем ожидал Леви. Анка казалась замкнутой и нелюдимой. За всё время, что они провели рядом с ней, Анка ни разу не приводила в дом подруг. Вроде, изредка встречалась с друзьями в городе. По крайней мере сообщала о подобных планах мужу. Однако Леви думал, что она врала, а короткие отлучки из дома использовала как шанс отдохнуть от урода-супруга. Лишь единожды к ним наведалась кузина Анки — Нара. Такая же тихая, спокойная и равнодушная. На приёмных детей она не обращала внимания. Тем удивительнее, что именно она связалась с Изабель после смерти сестры. — На похороны мы не успели, — тараторила Изабель. — Но Нара и супруг Анки организуют приём в их доме. Для всех, кто хочет почтить её память. Мы как раз к началу. Непонятно, для кого она всё это объясняла. Собеседники в курсе. Наверное, пустая болтовня её успокаивала. Леви резануло слух упоминание «супруга Анки». Он, Фарлан и Изабель не говорили о нём. Даже сейчас, когда решили попрощаться с Анкой. Аккерман и вовсе втайне надеялся, что «папочка» давно помер, а его просто забыли уведомить. Не всем мечтам суждено сбыться. Леви выпрямился, подобно натянутой струне, и завис, всматриваясь в сиденье перед собой. Пересчитал царапины и дыры. Проследил за узорами мятой старой кожи. Понял, что его пальцы уже давно непроизвольно сжались в кулаки. — Он тоже будет, — процедил Фарлан. Изабель смутилась. — Да. Логично, она его жена, а это — его дом. Я думала, вы поняли, — в её голосе скользнули нотки вины. Впрочем, ей не в чем себя упрекать. Леви и Фарлан могли бы догадаться самостоятельно. Чёртов Эрвин Смит слишком сообразителен. Он уловил напряжение. Уцепился за него и, повернувшись к Леви, спросил: — Супруг Анки? Тоже ваш временный опекун? Это тот, из-за которого у тебя ожог? Изабель вздрогнула. Леви поморщился и вскипел. Вот поэтому он ненавидел делиться личным. Вечно потом припоминали в ненужный момент. Он же надеялся, что Эрвин забыл в тот же день. — Не задавай лишних вопросов. Наверное, нечестно вот так тащить человека в другой город и не сказать ему ровным счётом ничего важного. Но Леви был уверен, Эрвин его не поймёт. Станет сочувствовать и жалеть. Жалость же, по мнению Аккермана, — худший подарок из всех, что можно преподнести близкому человеку. Казалось, Эрвин совсем не обиделся. Похлопал Леви по плечу. Почти по-дружески, хотя Аккерман и отметил про себя, что пальцы задержались несколько дольше положенного. — Не злись. Обещаю хорошо себя вести. Они припарковались за три дома. Изабель первой выпорхнула из машины. Вертелась перед окнами и поправляла платье. Единственное, что у неё нашлось. На удачу, чёрное. — Братишка, я… я хорошо выгляжу? — смущаясь, поинтересовалась она у Леви. Лучше бы обратилась к Фарлану. — Пойдёт, — буркнул Аккерман. — Ты похожа на даму, а не сорванца, — пришёл на выручку Фарлан. Он потрепал волосы Изабель. Она увернулась, недовольно цокнула языком и пригладила сбившиеся пряди. Изабель и Фарлан шли впереди. Леви и Эрвин плелись сзади. Аккерман засунул руки в карманы джинс и не торопился. Притормозил. Перевязал шнурки на кедах. Потянулся. Эрвин с любопытством поглядывал на него, но молчал. — Тебя подмывает же. — Всё тот же вопрос, — Эрвин говорил торопливо. Будто опасался, что Аккерман передумает и опять замкнётся в себе. — Ожог от сигареты у тебя из-за него, из-за отчима из приёмной семьи номер три? Я правильно помню? — Да. Хотя на самом-то деле, какая разница. — Как же я… — рассеянно протянул Эрвин. Остановился и придержал Леви за предплечье. — Ты не обязан туда идти. Мы можем подождать здесь. Секунду Леви колебался. От воспоминаний об отчиме кровь закипала. Как же он его ненавидел. Впрочем, тот платил ему тем же. Леви не помнил точно, чем зарабатывал на жизнь Рихтер. Вроде, чем-то в строительной сфере. Зато Леви в курсе, что компания Рихтера тесно сотрудничала с государственными организациями. Поэтому репутация для Рихтера значила многое. Троих детей он и его жена взяла имиджа ради. Сначала Изабель, через месяц к ним приехал Фарлан, а через два — Леви. Их даже сфотографировали в первые две недели после появления Аккермана для какой-то газеты. Отмыли, причесали, усадили в гостиной. Так выбесили приготовлениями, что Леви специально испортил все снимки до единого: отворачивался и прятал лицо. Ох и злился же Рихтер. Но при журналистах выразить всю глубину своего разочарования боялся. Мягко журил приёмного «сыночка» и вещал писаке из издания о важности воспитания и принятия проблемных подростков. — Посмотрите на них, — складно пел он. — Что их ждало бы после приюта? Наркотики, порок, бедность. Мы с женой не смогли устоять перед этими ангелочками и планируем сделать их жизнь лучше. Лучше — это, видимо, после ухода писаки гоняться с ремнём по всему дому за Леви и угрожать «порвать его, пиздюка неблагодарного, на части». Диалог у них сразу не задался. В отличие от Фарлана и Изабель, Леви не старался сблизиться с новыми родителями. Аккерман щетинился и отказывался от игры в счастливое семейство. Видимо, поэтому Рихтер его невзлюбил сильнее всех. И видимо, поэтому предпринял бесчисленное количество попыток сломать его. В ход шли как и мелкие ухищрения, так и крупные неприятности. Впрочем, Леви не протестовал: пока у них разворачивалась холодная война, монстр-”папочка» не трогал Фарлана и Изабель. Остальное неважно. Сейчас ничего не изменилось. Действительно, Леви мог пропустить похороны. Однако он бы не позволил себе подобную роскошь. Мало ли, что уроду Рихтеру взбредёт в голову рядом с Изабель и Фарланом. — Всё нормально, — уверенно выдал Леви и зашагал к дому. Кусты с алыми, вывернутыми наизнанку цветками, что так любила Анка. Окна с заострёнными концами. Белая дверь с цифрой «19». Ничего не менялось. Всё как из кошмаров Леви. Их встретила Нара. Её бледное лицо прорезали новые морщины, в тёмных волосах появилась седина. В остальном прежняя Нара. Она даже не пыталась им улыбнуться. Кивнула и с акцентом поприветствовала. — Анка была бы рада, что вы пришли, — вымученно сказала она. Эту фразу Нара повторяла всем. Мазнула взором по бывшим воспитанникам Анки и уставилась на Эрвина. Удивлённо округлила глаза. Губы её беззвучно зашевелилась. Она пересчитывала собравшихся и никак не могла взять в толк, откуда четвёртый. — Здравствуйте, я Эрвин, — уголки губ Смита поползли вверх. Хотя глаза остались настороженными. — Сочувствую вашей потере. Нара колебалась. В итоге махнула рукой и отступила. Изабель порхнула в жилище первой. Фарлан и Леви переглянулись. Почти синхронно кивнули в качестве поддержки. Им не всегда требовались слова, чтобы понимать друг друга. По дому сновали люди. Все в чёрном. У каждого третьего в руках белоснежный платок. Публика диаметрально противоположная. С одной стороны дамы с усыпанными кольцами руками и их кавалеры с дорогими часами. С другой — столь же тихие и почти незаметные мужчины и женщины, что походили на Анку и Нару. Видимо, первые — знакомые монстра Рихтера. Вторые — со стороны покойной. Леви задумался, к кому бы отнесли его и компанию. Наверное, к прислуге. Всех кроме Эрвина. Он даже в своей потрёпанной рубашке похож на чёртову звезду с экрана. Позёр. Некоторых из «богатеньких» Леви смутно помнил. Отчим часто приглашал к себе друзей. Жуткие дни, кстати. Они много пили, смеялись, сально шутили. За гостями закрывалась дверь, и надравшийся «монстр» лез к детишкам. Интересно, как этим разряженным идиотом объяснили отъезд Леви, Фарлана и Изабель? Наверное, временный «папочка» наплёл про малолетних уголовников и их преступления. Умел он сочинять при необходимости. Обрыдаться можно. Изначально Леви предполагал, что они станут держаться вместе. Как раньше. Три мушкетёра и сексуальный Эрвин Д’Артаньян. Однако у Изабель иные планы. — Поздороваюсь с Пухляком, — взвизгнула она и нырнула в толпу. Пухляк обзавёлся прозвищем благодаря пачкам денег, что торчали из его карманов. От ценной ноши ткань раздувалась, щуплый (иронично) Пухляк казался больше. Изабель он не выносил с тех пор, как она пыталась украсть у него немного «припухлостей». Она же специально дразнила его и не давала прохода. — Я прослежу за ней, — тяжело вздохнул Фарлан и направился следом. Нянька из него лучше, чем из Леви. Смит и Аккерман остались вдвоём. Среди людей, которых Леви заочно ненавидел. До чего же паршивый день. Эрвин проворно перехватил бокалы и протянул Аккерману. Леви выпил залпом. Даже не сообразил, что там — алкоголь, лимонад или моча осла. Он прижался к стене, сцепил руки в замок, и все силы Вселенной не заставили бы его сдвинуться. Будто сопливый первогодка на дискотеке в старшей школе. К счастью для Аккермана, на него никто не смотрел. Скользили взором как по пустому месту. Наверное, для всех собравшихся он не интереснее мухи. Зато Эрвин моментально влился. Неизвестная седая дама сама завязала с ним беседу. Протянула морщинистую руку для поцелуя и кокетливо поинтересовалась, откуда он знал «бедняжку Анку». Эрвин беспомощно обернулся к Леви. Только бы не сказал о его связи с Анкой. Только бы не сказал. Эрвин галантно припал к запястью дамы и пространно заметил, якобы «пересекался с Анкой то тут, то там». Вскоре его собеседница стыдливо хихикала в платок от дежурного комплимента Эрвина. Повод не располагал к светским беседам, и всё же дама не отлипала от Смита. Того и гляди, вот-вот позовёт в свой особняк изучить ортопедический матрас. К ней присоединилась подружка, и Эрвин болтал уже с обеими. Леви пялился на него, не отрываясь. До чего же Смит… хорош. Всего десять минут на похоронах совершенно незнакомой ему женщины, а уже обзавёлся благодарными слушательницами. Он грамотно удерживал их внимание, жонглировал ничего не значащими темами и знал, чем заполнить паузы. Всё же он особенный. Леви как никогда чётко понял: Парадиз тесен для Эрвина. Жизнь в городке тянула его вниз. А может, и Леви тянул. Место Эрвина среди людей, что видели дальше обоссаного супермаркета и Сины. Леви снова потянулся к бокалу. Поискал глазами Фарлана и Изабель. Аккерман не признался бы никому, но он пытался найти не только друзей. Отчима не было поблизости, и данный факт напрягал. Когда торчишь в одной комнате с гремучей змеёй, хотелось бы её лицезреть, а не ждать удара со всех сторон. Леви махнул рукой, силясь водрузить бокал среди пустой посуды. Случайно смахнул портрет Анки со стола — их расставили по всему дому. Наклонился за ним. Отметил про себя, что стекло треснуло. Досадно, уже не склеить. И в этот момент Леви услышал знакомый смех. Раскатистый, громкий, на подобных мероприятиях такого не ждёшь. Он скорее предназначен для свадьбы и дня рождения. Но отчим никогда не утруждал себя приличиями. Смех оборвался столь же резко. За ним раздался голос, наигранно печальный. Он быстро переключался с веселья на скорбь. Рихтер — отличный актёр: хватало же ему ума так искренне изображать любящего родителя, что соседи действительно считали Леви, Фарлана и Изабель — неблагодарными говнюками. Похороны для него раз плюнуть. Леви полагал, встреча с отчимом его не тронет. Разозлит немного. Может, чуть расстроит. Однако Аккерман смело спрячет разочарование и отмахнётся. Он как никто другой делал вид, что ему на всё плевать. Только он ошибся. Гнев поднялся с глубин подсознания и заполнил его целиком и полностью. В голове пролетела вереница картин из прошлого. Пальцы сжались на рамке с фотографией до побелевших костяшек. Леви не планировал устраивать сцен на поминках. — Я отлить, — кинул Эрвину и, не дождавшись ответа, ринулся к лестнице на второй этаж. Туалет имелся и внизу. Однако по дороге к нему больше шансов наткнуться на урода-отчима. Тишина второго этажа контрастировала с гулом голосов на первом. Словно Леви остался один во всём мире. Каждый новый метр — воспоминание. Болезненное. Стена у лестницы. Об неё отчим приложил Леви головой, когда тот заступился за Изабель: она опоздала к назначенному часу. Отчим отшвырнул его от себя подобно ободранному коту. Аккерман не ожидал удара такой силы. Не удержал равновесие и влетел в преграду. Сильно приложился затылком — в тот момент казалось, искры из глаз посыпались. Но не позволил себе проявить слабость и даже не поморщился. Пьяный говнюк только и ждал жалобных стонов. Леви потянул на себя ковёр. Край неохотно поддался. Отчим завалился рядом. Забавно, на следующий день Рихтеры палас убрали и до сих пор не вернули на место. Вход в кабинет отчима. В первую встречу Леви с «семьёй», Рихтер обратился к нему самым ласковым тоном из всех. До того слащавым, что хотелось запить его горькой настойкой. — Мои двери всегда для тебя открыты, сынок. Обращайся. Леви не собирался просить у него о помощи. Мужчина напрягал. Хотя ничем отличиться пока не успел. А вот Фарлан повёлся и с чего-то решил, будто новые папочка и мамочка раскошелятся на карманные. «Раз живут в таком-то доме, бумажки водятся», — авторитетно заявил он. Вторая ошибка Фарлана: он уверял Аккермана, что пьяный Рихтер окажется добрее трезвого. Подгадал момент, направился в кабинет. Леви зачем-то ждал Фарлана снаружи. Не зря. Услышал странную возню, вломился и тупо пялился несколько секунд на картину, которая навсегда отложилась в его памяти. Фарлан боролся с чудовищем. Чудовище навалилось сверху и вещало дерьмо в духе «тише, будь хорошим мальчиком». До чего же мерзко. Леви прыгнул ему на спину и потянул за волосы. Действовал на адреналине и плохо помнил дальнейшие события. Остались лишь детали. Кровь из носа Рихтера. Его разъярённый крик. Боль в груди после побега из дома. Фарлан и Леви так втопили, что сердце норовило выпрыгнуть. Спальня Анки и отчима. Не сосчитать, как часто оттуда доносились крики. Правда, скандалы обычно имели односторонний характер. Рихтер орал, Анка внимала. Иногда стандартные сцены сопровождали звон стекла, глухие удары. Леви понятия не имел, вминал ли Рихтер кулак в стену или в Анку. Он не вмешивался. Анка — не его забота. В отличие от Фарлана и Изабель. Он берёг свои силы для них. Просторный коридор с портретами уже почивших старших Рихтеров. Здесь снимали одну из фотографий для той газеты. Без детей. Они ждали поблизости, пока отчим и Анка сплелись в объятиях. Леви совсем не купился на их фальшивую нежность. Именно тогда он, вроде, впервые поймал себя на мысли: «Мда, в этом доме придётся непросто». А вот и ванная комната. При жизни Анка была помешана на чистоте не меньше Леви. Единственное, за что он её уважал. Все уборные отличались белизной и идеальным порядком. Не теперь. Рихтер не успел превратить помещение в свинарник. Но уже очень старался. Мусорная корзина переполнилась. Ряды банок и склянок выстроены абы как. Анка же выставляла их строго по размеру — от большей к меньшей. На круглом зеркале следы пасты. Отвратительно. Кенни тоже любил оставлять такие: видимо, что-то дедовское. Впрочем, пока грязи у Рихтеров недостаточно, дабы претендовать на награду «Леви не одобряет». Аккерман скривился. Открыл кран и долго намыливал руки. Старательно тёр до красноты. Смывал пену, повторял действо. Леви с детства не выносил беспорядка. Ещё с первой квартиры, где недолго жили Кушель Аккерман и её маленький сын. Приятный район, если бы не единственные проблемные соседи-наркоманы. Помнится, Леви проходил мимо их жилища. Дверь почему-то была открыта. Он обернулся и уставился на горы мусора. Вонючие коробки от пиццы со следами жира на картонных боках. Сваленное в кучу тряпьё. И сосед, что валялся в своей же блевотине. Леви замутило. С тех пор грязь для него ассоциировалась с нищетой. Не с вынужденной бедностью. А именно мерзкой нищетой, где нет места не только деньгам, но и каким-либо моральным потугам. Нищета во всём — от обстановки до человеческих качеств. И он надраивал всякий дом, в котором оказывался. От свинарника приёмной семьи номер один до халупы Кенни. Своего успокоения ради. Однако Рихтеры — исключение из правила. Он замер и пялился на своё отражение. Рихтер не заслуживал чистоты. Даже минимальной. Уроду — жизнь в хлеву. Леви уставился на свои руки. Снова — в зеркало. Дёрнул пальцами и брызнул каплями на стекло. Чёрт, до чего же ему не нравилось гадить. Даже специально. Но для Рихтера он готов «поработать». И Леви сорвался. Он, который обычно любые эмоции считал слабостью, дал себе волю. Пнул ведро и с садистским наслаждением наблюдал за тем, как бумага разлетелась по полу. Перевернул корзину с бельём. Выдавил в раковину пасту и с отвращением отбросил тюбик в кучу грязной одежды. Лёгким движением столкнул банки с кремами и топтался по ним. С наслаждением вдавил резиновой подошвой кед. Пинал подобно заправскому футболисту. Всё это он совершал медленно, со знанием дела. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Если ментальный срыв в фильмах и сериалах сопровождался криками и соплями, то его сумасшествие было тихим. В дверь постучались. Осторожно. Леви замер. Неужели отчим? Нет, тот бы не церемонился и впечатал кулак в деревяшку со всей силы. Кто-то другой. Аккерман тяжело дышал. Огляделся. Дерьмо. Поле боя, а не ванная. — Занято, — мрачно сообщил он незнакомцу по ту сторону. — Ты в порядке? — голос Эрвина. Обеспокоенный и тихий. Леви щёлкнул замком и потянул ручку на себя. Старательно изучал собственную обувь, пока впускал Эрвина и отступал вглубь комнаты. — Это ты сделал, или так и было? — поинтересовался Смит. Его тон ничего не выражал. — Я. И? — с вызовом обратился Леви. — Идём, пока тебя не застукали на месте преступления. Эрвин потянул его за руку и увлёк за собой. Тащил не к лестнице, а дальше по коридору, что теперь Леви казался бесконечным. Смит толкнул первую же дверь. По иронии судьбы, они очутились в комнате, где раньше обитали Леви, Фарлан и Изабель. Рихтеры убрали кровати, сорвали постеры из коллекции Фарлана и вывезли письменный стол, раньше заваленный мелочами Изабель. Помещение теперь отвели под гостевую спальню. До отвращения идеальную, как из журнала. — Присядь, — Эрвин подтолкнул Леви к кровати. В любой другой ситуации Аккерман вряд ли повиновался. Но сейчас тяжело опустился на слишком мягкую постель. — Принести воды? Содовой? Еды? Вина? Эрвин застыл напротив него. Уверен и собран. Интонации насквозь пропитались заботой. Леви мотнул головой. Говорить не хотелось. — Ну и люди здесь. Клянусь, меня кто-то ущипнул за задницу, — с наигранной бодростью известил Эрвин и сел рядом. — Это в Митре такие традиции, или мне просто не повезло? Леви нехотя процедил: — Я ничего не знаю о традициях Митры. — Ты же жил здесь. — И? Я общался только с Фарланом и Изабель. Они тоже не отсюда. Эрвин и Леви замолчали. Аккермана пауза не тяготила. А вот осознание, что ему придётся возвращаться вниз — да. Он неизвестно сколько проторчал наверху. Мало ли, что там успел выкинуть чудовище-Рихтер. — Мы всё ещё можем уйти и подождать твоих друзей в мотеле, — предложил Эрвин. Заманчиво. Но нет. — Я без них не уйду. — Ты беспокоишься за их безопасность? Что им может угрожать здесь, в толпе? Кроме разнузданных щипков, — Эрвин не унимался. Его тёплые пальцы сжали подбородок Леви. Смит заставил Аккермана посмотреть на него. Сощурился и проницательно заметил. — Твой отчим? Соблазн выложить всё разом велик. Однако Леви не мог отделаться от мысли, что после таких откровений Эрвин посчитал бы его грязным. Конечно, пьянство Джона Смита и его сложные отношения с сыном, за которыми Леви наблюдал с той стороны соседского забора, намекали: и у Эрвина жизнь — не сахар. И всё же… всё же Эрвину не понять, каково это не принадлежать самому себе. Переходить из семьи в семью. Раз за разом начинать заново с мыслью, что вскоре ритуал повторится по кругу. Из-за пережитого Леви считал себя испорченным. Хорошие люди не живут с незатянувшейся дырой в сердце. Сломленные неудачники — вполне. А Эрвин не стал бы тратить время на неудачника. Точно. — Я не уйду без Фарлана и Изабель, — упрямо повторил Леви. Эрвин вздохнул и отпустил Аккермана. — Я видел твоего отчима. Он со мной поздоровался. Кажется, принял за сына одного из своих друзей, — осторожно начал Смит. — Ты вписываешься в их круг. — Совсем не комплимент. Друзья твоих бывших опекунов — неприятные люди. Хорошо, что ты рос не здесь. Аккерман неопределённо пожал плечами. — Наверное. Эрвин наклонился к нему. В его обычно ровный, глубокий голос ворвались стальные ноты. — Что он делал с тобой, Леви? Ты можешь мне доверять, — наивный дурак Эрвин, Леви и без его уверений это знал. Только иногда одного доверия мало. — Когда ты так молчишь, догадки одна другой хуже. — Скорее всего, они близки к истине, — Аккерман звучал максимально равнодушно и отстранённо. — Надеюсь, что нет. Или мне придётся свернуть ему шею. Забавно, примерно с тем же напором Леви угрожал сломать нос Джону Смиту после его драки с сыном. — Говоришь как я, — с довольством сообщил Аккерман. Приятно осознавать, что он хотя бы немного «подпортил» идеального Смита. Эрвин улыбнулся и выдал самое неожиданное признание. — Хотелось бы мне быть похожим на тебя. Ты удивительный. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Запрещённый приём. Нельзя же врать так вкрадчиво. Нельзя смотреть так пристально. Нельзя. Дурацкий Эрвин Смит прекрасно осознавал, что делал. Казалось, он единственный человек в мире, который способен смутить Леви. — Удивительный неудачник, — отмахнулся Аккерман. Упал на кровать, раскинув руки в стороны и уставившись в потолок. «Ты удивительный». Твою ж, наиболее приятная вещь из всех, что он слышал в своей жизни. Жаль, сам Леви совсем в это не верил. — Нет. Удивительный и смелый, — уверенно откликнулся Эрвин. — Смелый, — горькая усмешка. Смит слишком им очаровался. Пора развеять его наивную веру. — Враньё, Эрвин. Я трус. Я боюсь этого дома. И прошлого, что хранится в нём. Дерьмо. Какой же я трус. Горло пересохло. Каждое слово словно весило тонну и неподъёмной ношей ложилось на кончик языка. Неприятный привкус. Правда почти всегда такая — с налётом горечи и разочарования. Эрвин лёг рядом. Повернул голову к Леви. — Иногда бояться нормально. Это не делает тебя неправильным. Вряд ли этот аргумент тебя убедит, Леви. Но я бы не влюбился в труса. Молчание. Настолько громкое, что било по ушам хуже крика. Тишина забила собой всё пространство между ними. Леви, конечно, догадывался, что нравился Эрвину. Он же не идиот. Но «влюбился» — совсем иная категория. Смит так легко выдал признание. Леви на его месте точно не решился бы. И кто из них в итоге «смелый»? Леви не мог ответить тем же. Не сейчас, когда он в этом проклятом доме. Зато он мог выдать хотя бы крупицу информации о себе. Эрвин заслужил. — Он домогался меня. И не только меня. Фарлану и Изабель тоже досталось. Он бил нас. Кидался бутылками. Однажды пробовал поджечь мне волосы. Придурок, — выпалил Леви. Начинать сложно. Однако следом фразы шли всё легче и легче. — Мы боролись с ним, но всё же… Он нас не боялся. Он мудак. Сегодня я рад лишь одному: после нас Рихтеры не завели детей. Меня беспокоило, что кому-то придётся пройти через то же дерьмо. Только на их стороне не оказалось бы Фарлана и Изабель. Лишь благодаря друг другу мы выдержали. — Всё-таки я сверну ему шею, — тихо и почти по слогам отозвался Эрвин. Перевернулся на бок и притянул Леви к себе. Неожиданно и резко. Сопротивляться его медвежьему объятию почти невозможно. Леви не протестовал. Он точно слабак. Однако почему же доверчиво утыкаться в широкую грудь Смита настолько приятно? Словно только в этом объятии он всю жизнь и нуждался. — Мы пробыли здесь достаточно, Леви. Идём. Заберём Фарлана и Изабель, поедем в мотель и закажем самую огромную пиццу в этом городе. — Ещё минуту, — попросил Леви и спрятал лицо в рубашке Эрвина. Пахла всё тем же морским одеколоном и разгорячённой кожей. Теперь любимый запах Аккермана. *** Леви смутно помнил события, что произошли после того, как он и Эрвин покинули комнату. Вроде, Эрвин держал его за руку. Вроде, мягко расцепил пальцы, когда они приблизились к лестнице. Вроде, Леви коротко кивнул в знак благодарности: он понимал, что Эрвину непросто прятаться даже здесь, за сотни километров от Парадиза. И вроде, они даже добрались до стола с закусками. По крайней мере, Леви попробовал почти безвкусную большую креветку. Леви озирался по сторонам в поисках Фарлана и Изабель. Их долгое отсутствие напрягало. Не сбежали же они без Эрвина и Леви? Аккерману не терпелось воплотить план Смита. Забрать своих друзей и свалить. Он предложил поискать их, хотя любое продвижение вглубь дома сулило встречу с отчимом. Плевать. Леви упрямо убеждал себя, что Рихтер его и не узнает. Не то чтобы Леви сильно изменился. Скорее не считал себя значимой персоной для урода-отчима. Наверняка тот и думать забыл о «детишках». Леви блуждал по жилищу, что когда-то казалось для него тюрьмой. Сзади безмолвной тенью следовал Эрвин. Его присутствие успокаивало. Начищенный хрусталь. Надушенные дамы. Фотография с чёрной лентой. Если бы не редкие траурные атрибуты, то сразу и не скажешь, проходил здесь светский раут или поминки. Леви свернул в просторную столовую, где, насколько он помнил, Рихтеры так ни разу при них не собирались — члены семьи ели отдельно и в разное время. Увидел Изабель. С уродом-отчимом. Бывший «папочка» приобнял её за талию. Рука бесстыдно сжимала обнажённый вырезом платья отрезок кожи. Кто-то другой посчитал бы жест семейным объятием. Но Леви знал, что крылось за покровительственной позой. Понимал, какие образы скользили в мозгу отчима-извращенца. Соображала, видимо, и Изабель. Она выглядела на редкость несчастной. Поникла и неловко бередила ткань одежды. Походила на загнанную в угол, испуганную птицу. Поведение совсем не в её духе. Обычно Изабель не стеснялась заполонять смехом, громким голосом и шутками всё помещение. Но сейчас она мечтала превратиться в невидимку. Урод нависал над её ухом и что-то торопливо нашёптывал. Леви разозлился. И удивился. Изабель, которую все эти годы воспитывал Леви, умела постоять за себя. Даже как-то дала отпор двухметровому амбалу на байке и о последствиях не беспокоилась. Однако что-то неуловимо менялось в ней рядом с Рихтером. Словно сила воли её моментально ослабла, а сама она стала безвольной марионеткой. И концы нитей сжимал Рихтер. — Леви, — позвал Эрвин. Аккерман не обернулся и ринулся вперёд. — Отвали от неё, — рыкнул он и пихнул отчима. Голоса вокруг стихли. Кто-то из присутствующих дам ахнул. Дерьмо. Леви не планировал закатывать сцен на публике. Впрочем, иного выбора у него теперь не было. Рихтер покачнулся, отступил. Удержался на ногах, лишь ухватившись за край стола. Его возмущённый взор сфокусировался на Леви. Судя по недоумению на лице, урод-отчим и впрямь не сразу сообразил, кто перед ним. Но уже через несколько секунд непонимание сменилось прозрением. — Леви? Не думал я, что ты навестишь папочку. После тюрьмы-то, — Рихтер ухмыльнулся. Какая, блять, тюрьма? Лгал и не краснел. Он совсем не боялся Аккермана. Ни капли. Казалось, впечатай Леви в его физиономию кулак, кривая улыбка всё равно не стёрлась бы. — Не надо, — промямлила Изабель. Хотя и спряталась за спину «братишки». — Уйдём. Изабель произносила буквы почти нечленораздельно. А под конец и вовсе всхлипнула. И этот жалобный звук разрывал Леви на части. Никто не имел права доводить Изабель. Рихтер — тем более. Урод поплатится. — Простите моего сына, — Рихтер самодовольно огляделся по сторонам. — Видите, всё, как я про него говорил. И что он там говорил? Сравнил Леви с Ганнибалом Лектором? Обвинил в смерти десятка людей? Отправил в своих фантазиях в колонию для несовершеннолетних за поджог библиотеки? Пальцы Леви сжались в кулаки. Плевать, что выдумал Рихтер. Правда на стороне Леви. — Ей всего шестнадцать, мудила, — процедил Аккерман сквозь зубы. — А ты лапал её. Леви почему-то наивно полагал, будто Рихтер страшился общественного порицания. Не учёл он одного: для собравшихся урод-отчим — старый друг и благородный человек, что когда-то пригрел сироток, а Леви — асоциальный тип. Кто станет слушать бредни уголовника? Возможно, даже наркомана — наверняка Рихтер наплёл про пристрастие Леви к травке и кокаину. Он часто смотрел процедуралы про копов и громко возмущался, что восемьдесят процентов проблем нынешней молодёжи от наркоты, вседозволенности и сранной Тейлор Свифт. Леви так и не узнал, чем ему не угодила последняя. Рихтер и бровью не повёл на его обвинения. Цокнул языком и покачал головой. — Так и не слез с… хм, допингов? — бинго, всё-таки наврал про наркоту. — Изабель расстроена из-за Анки. Я успокаивал её. Ну, что за выражения, право слово. «Лапал». А может… может ты на меня проецируешь свои фантазии, сынок? Изабель, он же не обижал тебя? Тон урода-отчима сочился притворной заботой. Он склонил голову набок и обратил полный сочувствия взгляд к Изабель. Чёртов извращенец. Как у него язык повернулся. Леви перешёл от слов к делу: снова кинулся к отчиму и вмазал ему. От души, со всей силы. Только, к его удивлению, Рихтер не сопротивлялся. Покорно снёс удар. Склонился под его тяжестью и прижал руку к лицу. Кто-то из присутствующих вскрикнул. По толпе пронёсся недовольный ропот. Однако никто не вступился. Ещё бы, ни один из этих богатых слюнтяев не решился бы жертвовать собой ради другого. Леви для них дикарь. Опасный и непредсказуемый зверь. Их максимум — вызвать дрессировщика. Сами бы они в клетку не полезли. Эрвин шагнул к Леви, но не вмешивался. Внимательно ловил его рваные движения. Леви напряжённо пялился на Рихтера. Не видел его лица и старался угадать реакцию по позе. Напуган? Зол? — Леви, зачем же так, — глухо протянул урод-отчим и, наконец, посмотрел прямо на Аккермана. — Если тебе нужна помощь, попроси. Мы снова поборем твою зависимость. Он… он улыбался! Сраный извращенец. Нет, не просто улыбался. То было выражение вселенского принятия. Такой же улыбкой мученик награждал палача, прощая его за пытки перед смертью. Определённо, Рихтер прокачал актёрские навыки. — Ты врёшь, мудак, — единственное, что сумел выдать Леви. Он проиграл. Ему не хватит красноречия, чтобы размазать этого урода. Аккерман знал, что Эрвин всё это время находился у него за спиной. Тактичный Смит позволил ему разобраться самостоятельно. Верил в него. А Леви его разочаровал. Смиту точно хватило бы ума противостоять Рихтеру. Он бы нашёл среди сотен фраз ту самую, что расставила точки над ё и перетянула симпатии общественности на его сторону. Леви же тяжело дышал и молчал. Руки повисли вдоль тела. Даже запал на драку таял. — Леви-Леви, — мягко пожурил Рихтер. — Ты не изменился. Позволь мне помочь тебе и Изабель. Вы же за этим пришли? Пары сотен хватит? Фальшивка, а не человек. Но кто-то же вёлся? Да что далеко ходить, уверовавшие в благородство Рихтера стояли здесь. Лица. Десятки лиц. Смотрели на Леви со злостью, недоумением, неприязнью. Они слились в единое пятно. Он слился с ними в единое пятно. Люди напирали со всех сторон. Душили своим присутствием. До чего же жарко. — Идём, Леви. Всё хорошо, — вкрадчивый голос Эрвина раздался совсем рядом с его ухом. Тёплая рука легла на плечо. — Идём. Урод-отчим не унимался. — Послушай своего друга, Леви. Ради Анки и её памяти. Нам лучше встретиться и обсудить всё при иных обстоятельствах, — Рихтер не отказал себе в удовольствии толкнуть речь на память. Его палец упёрся в сторону перепуганной Изабель. — И всё же… Изабель, помни, что я тебе говорил пару лет назад и повторил сегодня: тебе пора завязывать с сомнительной работой в сфере секса. Есть более гуманные способы заработать на жизнь. Ты всегда можешь обратиться ко мне. Нет, это уже перебор. Пережал с драматизмом. Сволочь. Он сейчас получит. Но Леви не успел сдвинуться с места. Будто в замедленной съёмке он наблюдал за тем, как огромный кулак Эрвина впечатался в физиономию хозяина дома. Чёрт, да Смит — машина для знатного мордобоя. Кто бы мог подумать. Эрвин не позволил мужчине рухнуть. Подхватил его за шиворот подобно нашкодившему котёнку и хорошенько встряхнул. — Я бы попросил вас извиниться, но это бесполезно, — голос Эрвина звучал почти размеренно. Однако где-то в отдалении послышались угрожающие интонации. — Вы извращенец и негодяй. Мы сейчас уйдём только из уважения к вашей супруге. Но в другой ситуации я бы говорил с вами иначе. — А ты кто ещё такой? — прошипел Рихтер. Маска благодушия пала. Урод-отчим сощурился и уставился на Смита. Без малейшего намёка на симпатию. Наверное, Эрвин — не в его вкусе. Рихтер предпочитал помладше. — Я друг ваших приёмных детей. И нет, мы познакомились не в колонии, не на трассе и не на собраниях трезвости, — эту фразу Смит произнёс гораздо громче. Буквально чеканил её, силясь донести до присутствующих. — Недавно Леви упоминал вас. Показал шрам от сигареты, что вы оставили ему на память. Как думаете, стоит продемонстрировать его вашим друзьям и коллегам? И опять по толпе пробежал шепоток. Но если Леви не вызвал у гостей доверия, то Эрвин — другое дело. Его умение располагать к себе собеседников работало даже сейчас, когда обращался он исключительно к Рихтеру. Некоторые лица окрасились сомнением. Отчим затих и взволновался. Леви окинул взором собравшихся и лишь теперь заметил группу людей, что собрались в отдалении ото всех, в углу. Они не подходили ближе, но внимательно наблюдали за событиями последних минут. То были родственники Анки во главе с Нарой. Нара широко улыбалась — впервые на памяти Леви — и с неприязнью взирала на урода-отчима. Видимо, от его вранья страдали не только приёмные дети. — Уйдём, пожалуйста, — всхлипнула и прошептала Изабель. Её пальцы вцепились в футболку Леви. — Да что ты позволяешь себе, — наконец, ожил Рихтер. — Это враньё! Ты всё врёшь! Аккерман наслаждался неподдельной паникой в его тоне. Всё-таки урода пробрало. Однако Леви не собирался тыкать шрамом под нос каждому. И доказывать уже ничего не желал. Достаточно с него цирка. — Эрвин, брось его, — буркнул Леви. Сунул руки в карманы, развернулся и кинул через плечо. — Нам пора. Есть дела поважнее. — Как скажешь, — покладисто согласился Эрвин. Леви был собой недоволен. Обычно он умел противостоять уродам. Видимо, Рихтер до сих пор имел неведомую власть над всеми ними тремя. Но в этой истории нашёлся и приятный момент: за него, Леви Аккермана, впервые кто-то заступился. Да, Фарлан и Изабель тоже всегда стояли рядом с ним. Однако это именно Леви чаще вытаскивал их из неприятностей, а не они — его. Эрвин же полез на незнакомого идиота только ради Аккермана. Уже у автомобиля к ним присоединился Фарлан. Он откололся от большой группы и поспешил к друзьям. Широкая улыбка намекала, что Фарлан ничего не знал о последних событиях. — Уже уходим? — бодро начал он. — Слушайте, мне Пухляк тут рассказал о новом клубе. Там таки-и-ие… Леви не дослушал. Сгрёб его футболку на груди в кулак и притянул к себе. — Ты какого хрена не досмотрел за Изабель? — его тон звучал тихо и почти равнодушно. Но за напускным спокойствием крылся ураган. — Ты не должен был отходить ни на шаг. — Меня позвали, и я… — неуверенно оправдывался поникший Фарлан. — Что… — Отпусти его, Леви. Он не виноват, — попросила Изабель. Голос её дрожал. Того и гляди, разревётся. Леви послушался. Залез в салон и искренне надеялся, что больше они в этот дом не вернутся. *** Эрвин Смит иногда странный. Нет, даже не так. В одной из одолженных у него книг Леви вычитал другую характеристику. Непостижимый. Как гуманоид. Или грибы: если верить школьному учителю биологии, они таили много тайн. Или лысая девочка из «Очень странных дел». Или как фанаты The Clash: сколько Леви не пытался принять их музыку, так и не сумел — ску-ка. Например, Эрвин не читал и не смотрел «Гарри Поттера». — Ты, наверное, со сраного гриффиндора? — как-то небрежно бросил ему Леви. — Это где-то в Германии? — недоумевал Смит. Аккерман даже сначала не поверил. Подумал, что тот над ним издевался. Казалось, в нашей вселенной о «Гарри Поттере» не слышали только на удалённых островах Тихого океана, до которых цивилизация добралась лишь в виде доставленного прибоем пластикового пакета. Но Эрвин не шутил. Совсем не смущаясь, он спокойно пояснил, что энциклопедии о животных его интересовали в детстве больше. Сам Леви не был фанатом истории о мальчике со шрамом. Более того, временами он считал главного героя тем ещё тупицей. Да и деление по факультетам, о которых Леви спрашивал у Эрвина — так-то чушь. Писательница, по его мнению, явно благоволила одному из них и столь же явно забивала на другие. Короче, у Леви нашлось бы множество претензий к сюжетным дырам, ошибкам и героям, и всё же подаренный Изабель жёлто-черный шарф он хранил. Пускай изначально считал, что его распределили бы в место покруче Хаффлпафа. — Ты слишком пупсик для Слизерина и слишком осторожен для Гриффиндора, — хихикнула Изабель. — На Хаффлпафе наверняка выращивали чай, — дипломатично предположил Фарлан, и Леви удовлетворился его пояснением. А вот Эрвин про какие-то там чаи, факультеты и очкариков на метле ничего не знал. Также Эрвин, по его признанию, не выносил рутинной бумажной работы. Однако выбрал подработку, что затягивала его в круговорот бесконечных правок и правил. Доклады, эссе, рефераты, курсовые… Везде строгие требования в духе «отступ два сантиметра, шрифт такой-то, размер такой-то, источники такие-то, в полнолуние попрыгайте на одной ноге, войте на луну и запишите ваши ощущения в сносках». Смит утверждал, будто подобные занятия его дисциплинируют: без них он совсем «разошёлся бы». Леви так и не понял, что именно Эрвин имел в виду. Даже был немного заинтригован. Вдруг обезумевший от лени Эрвин пробежался бы голым по Парадизу? Отличное зрелище. Лучше письменного мошенничества, которым промышлял Эрвин. Эрвин часто пялился на Леви, улыбался и молчал. От этого взгляда становилось не по себе. Аккерман тут же украдкой тёр лицо или искал невидимые соринки на одежде. Должна же иметься реальная причина столь пристального внимания. В итоге, не найдя в себе заметных недостатков, Леви вопрошал: — На что пялишься? И Эрвин в ответ выдавал самую невероятную чушь. — Прочитал сегодня, что тот самый Лео Фендер не умел играть на гитаре. Думаешь, правда? — или. — Посмотрел документалку о том, что произойдёт с планетой, если все люди вдруг исчезнут. И знаешь что? Ничего. Мир продолжит существовать без нас. Леви хмурился, кивал и задавался вопросом, точно ли ему нравился этот дурак. Ответ, к сожалению, всегда утвердительный. Вот и сейчас Эрвин уставился на него с блаженной ухмылкой. Смит растянулся на соседней кровати — Леви специально забронировал два номера с раздельными — и не сводил глаз с Аккермана. В ногах у него валялась коробка с недоеденной пиццей. На идеальном, будто высеченном скульптуром лице — вонючая серая жижа, которую Изабель гордо именовала «маской». И Фарлан, и Леви угрюмо отказались от спа-салона на выезде. Эрвин же с радостью принял предложение, да ещё с таким видом, будто только и ждал её предложения. Рубашка на Эрвине расстёгнута наполовину. Ремень на джинсах — полностью, пицца не вынесла бы лишнего давления. Весь он спокоен и расслаблен, словно несколько часов назад и не было похода на чужие похороны. Провального похода, стоило признать. Домашний Эрвин Смит сексуален. И думать об этом до сих пор странно. Леви никак не мог свыкнуться с мыслью, что его привлекал этот непостижимый двухметровый комод. — На что пялишься? — раздался обычный вопрос. — На тебя, — неожиданно нарушил ритуал Эрвин. Нет рубрике «занимательные факты от Смита», да — обезоруживающей честности. — Зря, — ляпнул Аккерман и уткнулся в телефон. Он бездумно крутил список приложений. Туда-сюда. Даже в калькулятор зачем-то зашёл, чтобы показаться занятым человек. Не выдержал. — Хочешь… чаю? В любой непонятной ситуации — пей чай. Этому Леви научила мама. Каждый вечер она усаживала его напротив. Разливала напиток и степенно расспрашивала о том, как прошёл день. Леви болтать не любил, но сопротивляться Кушель сложно. Каким-то образом она выуживала любые сведения. Ей бы шпионом или психологом работать, а не в захудалом придорожном баре. Аккерману захотелось повторить ритуал. Только теперь со Смитом. Сразу два аргумента «за»: он бы избежал неловкости — какая ж тут неловкость за чаем — и он давно мечтал запить мерзкий привкус местного пива, что их заставил попробовать Фарлан. — Почему нет, — пожал плечами Эрвин. — Но где мы его возьмём? — Я взял немного. Подумал, что… плевать. Просто взял, — Леви звучал неловко и словно оправдывался. В Парадизе обитала безумная пожилая леди с кошками. Её так и звали «чокнутая кошатница». Имя нарицательное для городка. Так вот Леви рисковал обзавестись званием «чокнутого любителя чая». Ну, а кто ещё таскал за собой несколько экспонатов из внушительной коллекции? Чайник, как назло, не работал. Идти к Фарлану и Изабель не хотелось. Они только утихомирились и легли. До этого же ныли и упрашивали Леви на поход в местный клуб. Отвратительная идея. От одной мысли о чужих потных телах и неоновых танцполах его передёргивало. — Я схожу на ресепшн, — буркнул Леви. — Лучше я, отдохни, — непостижимый Эрвин Смит проделал сегодня ровно тот же путь, что и Аккерман. А снова волновался лишь за него. — Не развалюсь. Он ушёл раньше, чем Эрвин начал бы спорить. Выход вёл на веранду, к ровному ряду одинаковых дверей. Воздух пах бензином, чьим-то дешёвым парфюмом и почему-то летом. Хотя календарь уже давно перешагнул отметку «осень». Леви облокотился о перила. Внизу во внутреннем дворе имелись перекошенный столик с двумя стульями и небольшой бассейн. Вода в нём чуть ли не посерела от грязи, на поверхности плавали бутылки. Леви бы и под страхом смерти в него не полез. И его почти стошнило, когда он обратил внимание на незнакомку, что низко склонилась, вжав голову в плечи, и опустила ноги в воду. Он прищурился, приглядевшись к ней, и его чуть удар не хватил. Да это же Изабель! Одна, ночью, у сомнительного бассейна и… Хм, что это за бутылка рядом с ней? Да твою ж, где она взяла ром. Закатил глаза. Бунтующая малышня, наверное, представляла себя героиней драматичного музыкального клипа. Вкатить или не вкатить братских пизд… наставлений? Хотя Фарлан лучше по этой части. Леви направился к лестнице и спустился во двор. Еле ступал по земле. Не издал ни единого звука. Ему бы тоже в шпионы податься. Или бороться с жуткими монстрами как из комиксов. Он бы справился. Навис над Изабель и вопросил: — Ты почему не в кровати, мелочь? Изабель вздрогнула. Однако не обернулась. Сдавленным, не своим голосом потребовала: — Отстань от меня. Она редко грубила Леви. Знала, что чревато последствиями. — Мелочь… — начал Аккерман. Тон его не изменился. Он не злился, не расстроился и на самом-то деле даже не удивился. Кенни часто смотрел по утрам ток-шоу для скучающих домохозяек. Не то чтобы дядя искренне ими наслаждался. Скорее дразнил племянника. Безуспешно, кстати. Леви упрямства ради не выказывал ни капли раздражения. Молчал, мазал джем на тост, стоически терпел. Иногда косился на экран. Из всего сюжетного безумия он усвоил одно: подростковый кризис — дело обычное. И на Беверли-Хиллз, и в дыре как Парадиз. Хорошо, если он проявлялся с помощью пирсинга и грубости. Плохо, если ребёнок тырил кредитные карты, сбегал с местной паршивой рок-группой и тратил всё, что у него было, на наркотики, неудачную пластическую операцию носа и концерт Гарри Стайлза. Получалось, Леви легко отделался. И на этой мысли Изабель его перебила: — Что?! Что всем нужно от меня? — голос её звенел от напряжения. Было в нём что-то ещё, едва уловимое. Слезы? Нет, с чего бы. Изабель редко ревела. — Могу я хотя бы пять минут побыть одна? Она взглянула прямо на Леви. О, нет. Влажные глаза Изабель опасно поблёскивали. Определённо. Она ревела. Как любой сухарь, Леви испытывал беспомощность перед чужими слезами. Даже некоторое раздражение. Почему остальные не могли справляться, как он? Эгоистично, конечно, просить о подобном. Зато мир не был бы настолько странным, проклятым местом. Он понятия не имел, как помочь и что сказать. Лучшее, что он мог: просто торчать неподалёку и молчать. Интересно, уместно ли сбежать, сообщив напоследок «Позову Фарлана, он лучше меня с этим всем разберётся»? Леви сел на широкий бортик бассейна рядом с Изабель. Колебался, нужно ли опускать ноги в воду, подобно ей. Он же не подхватит кишечную палочку, если не будет подворачивать джинсы. И всё же не решился, кеды стало жалко. Поджал ноги под себя, расположившись по-турецки. Потянулся к рому. Пить не особо хотелось. Вместо этого потряс бутылку, удостоверившись, что Изабель употребила совсем немного. Большая тайна Изабель: она с трудом выносила крепкие напитки, но из подросткового упорства норовила попробовать. Запретный плод и всё такое. — Уходи, — потребовала Изабель. Но без прежней уверенности. — Тебе не нужно видеть меня… вот такой. Леви молчал и не сдвинулся ни на сантиметр. — Уходи, — повторила она и упёрлась ладонями в его плечо. Он увернулся, Изабель завалилась вперёд. Обиженно засопела, пока возвращалась в исходную позицию. Зато, кажется, реветь временно перестала. Собеседница Леви отклонилась назад, уставившись в небо, и еле слышно протянула. — Я сама должна была постоять за себя сегодня. — Нет, — просто ответил Леви. Из всех поводов для беспокойств, этот, по его мнению, самый тупой. Изабель помотала головой. — Должна-должна. Как ты меня учил: ударили по одной щеке, оторви им всю руку, чтобы неповадно было, — она слишком вольно переиначила его совет. Точную формулировку Леви и сам уже не помнил, но та точно не так звучала. — Но в том доме… В том доме вся моя решимость будто бы исчезает, и я превращаюсь в размазню из тех, что тебе не нравятся. И я злюсь, что разочаровала тебя. Но я честно-пречестно ничегошеньки не смогла поделать. Собеседница Леви судорожно всхлипнула, рваным движением утёрла нос тыльной стороной ладони и потупила взгляд. Её глаза сканировали мутную воду и бутылку с наполовину отклеившейся этикеткой. Уставился на неё и Леви. — Мелочь, не бери на себя слишком много, — отозвался он. — Ты меня не разочаровала. Она вообще не способна его разочаровать, наверное. Таков удел Леви, как старшего брата: терпеть её ещё пару лет, вырастить и отпустить. Естественно, он понимал, что Изабель не раз разобьёт ему сердце и наступит на грабли. И, естественно, он ещё не раз и не два заступится за неё перед каким-нибудь зажравшимся бугаём. С её-то характером. Но Леви сам на всё это подписался несколько лет назад. Изабель не несла ответственности за его ожидания. Её единственная обязанность — быть собой, то есть источником головной боли Леви и Фарлана, и жить немного счастливее, чем они. Однако обо всём этом Леви не говорил. Пожалуй, лет через семьдесят он ей признается, что относился к ней без презрения. Сейчас рановато. Припоминать ещё станет, нос задерёт… Зачем? — Видел бы ты себя, братишка, сегодня, — не унималась Изабель. — О нас заботишься, а в ответ получаешь шиш. Она шумно выдохнула и развела руки, словно демонстрировала «шиш» наглядно. Большеват. Левое запястье ударило Леви по груди. Он поморщился. Не от боли. Предупреждал же не раз, что не любил, когда лезли в его личное пространство. — Я хочу объяснить тебе, чтобы ты понял, — тараторила Изабель. Так быстро, будто боялась, что в любую секунду её перебьют. Строчила буквы одну за одной, проглатывала окончания, но не запиналась. В какое-то мгновение спрятала лицо в ладонях и говорила немного глуше. — Мистер Рихтер, со мной он зашёл… зашёл немного дальше, чем с вами. Это было потно, вонюче и противно. Он навалился на меня, и я совсем не чувствовала своё тело. Оно будто бы мне не подчинялось. Я так хотела бороться, но у меня не получалось. И я просто сдалась. Прости, прости, что так плохо старалась. Сегодня на похоронах я вспомнила о том дне, и опять не могла пошевелиться рядом с Рихтером От него снова несло алкоголем и тем вонючим одеколоном. И я снова вернулась в тот день Смысл сказанных фраз дошёл до Леви не сразу. Он слышал, но не слушал. Мозг отказывался обрабатывать новую информацию. И всё же от правды не скрыться, как ни пытайся: нагонит и накроет. Медленно и верно звуки складывались в образы. В сознании Аккермана прояснялось, и отвратительная истина вытесняла все остальные мысли. «…со мной он зашёл немного дальше, чем с вами». Дальше. Херня. — Что он сделал с тобой? Леви говорил бесстрастно и размеренно. Не близкий ему человек посчитал бы, что он абсолютно спокоен. Но Изабель уловила, что то было затишье перед бурей. Она повернулась к Леви, испуганно ойкнула и подтянула мокрые ноги под себя. Казалось, временное неудобство её волновало теперь в последнюю очередь. Глаза её округлились, а губы стянулись в тонкую линию. Ни единой черты обыкновенной Изабель. Ни расслабленности, ни уверенности, ни ещё совсем детского озорства, от которого она не избавилась до сих пор. Она сознавала, Леви не оставит её в покое, пока не получит ответ и пробормотала: — Почти то, что желал сделать с каждым из нас. Это случилось ещё до вашего приезда и ни разу не случалось после него. Они же забрали меня раньше вас. Я была одна. Изабель и Леви замолчали. Аккерман понятия не имел, о чём думала Изабель. Он же пытался понять, каким образом болтливая мелочь так долго хранила свой секрет. Не выдала его ни единой неосторожной фразой. Если бы она только призналась, если бы нажаловалась «братишкам», Леви давно свернул Рихтеру шею, как он того и заслужил. — Куча дерьма, — процедил Аккерман. — Я разберусь с ним. Изабель схватилась за его предплечье. Тонкие, чумазые пальцы сжались на его коже. От них веяло жаром. От Леви же, напротив, прохладой. — Нет, пожалуйста. Не надо возвращаться туда. Зря мы и сегодня поехали, — взмолилась Изабель. Преданно заглядывала в глаза. Периодически её потряхивало. — Просто Анка тогда помогла мне. Она застала нас в его кабинете и стащила его с меня. Он ей так врезал. Я бы на её месте точно тут же умерла, а она терпела, братишка. Сколько же она терпела от него. Наверное, мне до сих пор её немножечко жалко. Леви не разделял её эмоций. Напротив, преисполнился гневом. Значит, Анка видела, что творил её муж. Буквально застала его на месте преступления. И ничего не сделала. Притащила в их дом ещё двоих детей и позволила уроду отыгрываться на них. Аккерман процедил: — Это был её выбор. Изабель не согласилась. — А был ли он у неё вообще, братишка? Видимо, она до сих пор цеплялась за призрак «материнской» фигуры. Подул свежий ветер и принёс с собой новые запахи. Застоявшаяся вода в бассейне покрылась рябью. На обнажённых руках Леви чётко обозначились мурашки. Нет, зря он поверил обманчивым ароматам лета. Октябрьская прохлада всё-таки напомнила о себе. Хотелось закрыться в номере, залезть под одеяло и спрятаться от ночи. Но он терпел ради Изабель. Понимал, что она сейчас нуждалась в поддержке. Дать что-то кроме молчаливого участия он бы не сумел. Поэтому просто сидел с ней в полной тишине и даже позволил положить голову ему на плечо. Взлохмаченные волосы Изабель неприятно щекотали шею. Однако Леви ничего на это не сказал. — Можно мы вот так немного посидим? — застенчиво поинтересовалась Изабель. — Пожалуйста. Знаю-знаю, ты ненавидишь прикосновения. Но своему же бойфренду-каланче позволяешь себя трогать? Судя по тону, про «бойфренда» она шутила. Пыталась выдать неудачную остроту, дабы заполнить неловкую тишину. Знала бы она, как близка к правде. — Бойфренду позволяю. Но и ты сиди, — буркнул и напрягся. Изабель вздрогнула. Она поняла братишку верно. — Ты… Эрвин… Я правильно догадалась? — Угу. Вот так он признался кому-то впервые. Не монолог мечты, но надо же с чего-то начинать. Изабель ответила не сразу, и тишина давила. — Ну, он точно лучше Мэри, — наконец, протянула она. — И я ему нравлюсь — это, братишка, так-то главное для такой мамки, как ты. Минуты неспешно тянулись друг за другом. Леви и Изабель не шевелились. Застыли. Изабель время от времени всхлипывала и явно вернулась к своему прежнему слезливому занятию. Леви из уважения к её горю не акцентировал внимания на данном факте. Вместо этого он представлял самодовольное лицо Рихтера, и фантазии его были весьма кровожадны. «О чём ты мечтаешь, Леви?» — спросил у него Эрвин, и он не ответил. Теперь же чётко осознал, что за желания будоражили его воображение. Леви мечтал о том дне, когда прошлое окончательно его отпустило бы. Когда он сумел бы просто и легко говорить о маме без болезненного жжения в груди. Смог бы привезти Эрвина, Изабель и Фарлана в Стохес и сводить на могилу мистера Брауса. Забыл бы окончательно и бесповоротно о равнодушии, гневе, боли и страхе, с которыми столкнулся в приёмных семьях. Хотя бы на секунду поверил в искренние порывы Кенни и не ждал день за днём того момента, как дяде надоест играть в счастливую семью и он снова бросит Леви. И главное, чтобы в его жизни больше не всплывали всё новые и новые откровения. Он бы многое отдал за это. Но миру плевать на его тупые надежды. Сзади раздался шорох, осторожные шаги, звон, стук. Леви обернулся. Эрвин Смит старался пробраться мимо него и Изабель незамеченным, но потерпел фиаско. Наступил ногой в ведро, что притаилось рядом с кустом у небольшого подобия садика, и протащил его за собой по земле. — Извините, — он смущённо почесал затылок и отвёл взор. — Не хотел мешать. Точно, Леви забыл, что уходил ненадолго. — Ты не мешаешь, каланча, — откликнулась Изабель. Звучала бодро, и энергичность интонаций была не наиграна. — Будешь ром? Кивнула на бутылку. Леви покосился на Изабель. Глаза у неё уже почти сухие. Он пропустил то мгновение, когда она прекратила плакать и успокоилась. — Буду, — неожиданно выдал Эрвин. Схватился за горлышко, но пить не стал. Вместо этого спрятал бутылку за спину. Леви ждал от Изабель бурных возражений, однако она лишь неопределённо хмыкнула. — А можно я останусь с вами? Я вам не испорчу интим и всё такое? Фарлан уже вовсю храпит. И мне немного одиноко. Обещаю хорошо себя вести. На слове «интим» Эрвин смутился. Леви дураком не был и соображал, что Эрвин, наверное, хотел остаться с ним наедине. Если не дойти в постели до конца, то хотя бы получить свою порцию робких обжиманий в исполнении Аккермана. И всё же Леви не бросил бы Изабель ради этого. Не сейчас, когда она поделилась чем-то настолько болезненным. Да и трусил он, чего уж скрывать. Он придумывал, как лучше объяснить всё это Эрвину, не объяснив ровным счётом вообще ничего, когда Смит отреагировал раньше него: — Думаю, в нашей комнате даже найдётся для тебя немного пиццы, — он широко улыбнулся, обнажив крупные белоснежные зубы и вмиг сравнявшись по привлекательности с телезвездой. Чёртов смазливый комод. — Ну, зачем, я свою порцию съела, — отнёкивалась Изабель. И всё же добавила. — А с грибами куски остались? *** Леви не спал. Бессонница вернулась. Зря он надеялся, что распрощался с ней навсегда. Он сидел в ногах у Эрвина и листал скучную книгу, которую Смит взял с собой. Бесконечно длинный трактат про парня, что сбежал из тюрьмы и мстил врагам. Леви ждал драк и хитроумных планов. Получил размышления о насилии и мести на четыреста страниц. Однако за неимением лучшего пытался вникнуть в переживания героя. И Эрвин, и Изабель заснули в одежде. Но если Изабель успела закутаться в одеяло, то Эрвин не стал утруждать себя. Его рубашка задралась, обнажив мышцы живота. Леви старался не смотреть, и всё же взгляд то и дело скользил по ним. Бросило в горячий пот. Хотеть кого-то так сильно Леви не привык. В какой-то момент существования и вовсе считал себя асексуальным. Что ж… куда там. Тело-предатель молниеносно реагировало на любые внешние раздражители от Эрвина Смита. И всё же Леви никак не мог переступить черту. Словно физическая близость сломала бы последнюю границу между ними. И Аккерман, который, честно говоря, так-то привык к границам, предстал бы перед Эрвином обнажённым, беспомощным и жалким. Нет, рано или поздно ему бы пришлось. И всё же не сегодня. «Я посмотрел на ясное январское небо, на клочья облаков, на белоснежное солнце, и увидел в них…» Чёрта лысого он увидел, раз и правда посмотрел на солнце. Ну, что за идиот этот главный герой. Уже двадцать минут ныл о неизбежности битвы, но по направлению к самой битве так и не продвинулся. Нет, такая медлительность Аккерману совсем не близка. Во всех вопросах кроме Эрвина Смита, конечно же. — Ты так и не заснул, — мягкий голос Эрвина проник под одежду и липко окутал кожу. Да что там… словно залез под неё. Играл на нервах, бурлил в крови. Леви даже немного разозлился. Не нравились ему столь бурные реакции на кого-либо. — А ты наблюдательный, — буркнул в ответ. — Иди сюда, ворчун. Когда Изабель дремала на соседней кровати, Леви точно не желал заниматься… всяким. Но возразить не успел. Эрвин потянул его за руку и повалил на себя. Хватка у Смита медвежья. Выпутаться можно, но только приложив усилия. — Может, так ты быстрее заснёшь? — вкрадчиво предположил Эрвин, прижав Леви к груди и пройдясь пальцами его волосам. Приятно. И унизительно. Весьма покровительственный жест. — Изабель нас увидит, — процедил Леви и завертелся. Хватка ослабла. Однако сам Леви, внезапно, прекратил свои попытки разорвать контакт. Так и остался валяться на Эрвине. — Я прослежу, чтобы она ничего не заметила. Ты ничего не хочешь мне рассказать? Проницательный какой. — Нет, — может, потом. Однако сейчас Леви и сам не до конца осмыслил откровения мелюзги. Если он всё же придушит Рихтера, то сообщник-Эрвин ему не нужен. — Тогда спи. Не собирался Леви его слушать и всё же прикрыл глаза. Пальцы Эрвина опять зарылись в его волосах. Ладно, приятно больше, чем унизительно. Он расслабился и обмяк. Наверное, даже задремал. По крайней мере, на какое-то мгновение все звуки исчезли. Очнулся от настойчивой вибрации телефона. Эрвин посмотрел на экран и нахмурился. — Не знаю, кто это, — рассеянно заметил он. — Извини, что разбудили. Но я отвечу. Леви терпеливо ждал. Голос в трубке доносился и до него. Но столь нечётко, что Аккерман даже не пытался разобрать путанную речь. Да и зачем оно ему? — Я постараюсь приехать как можно быстрее, — интонации Эрвина подрагивали от напряжения. Он отключился и пояснил, старательно избегая взгляда Леви. — Маме стало плохо. Мне надо срочно попасть в больницу.