Возвращение в Парадиз

Джон Смит сидел за столом на кухне. Волосы зачёсаны на один бок. Лицо гладко выбрито. Резкий запах просроченного одеколона, смесь терпких отдушек и спирта. Джон даже извлёк из комода относительно чистую рубашку в клетку и застегнул её на все пуговицы. Он ждал. Перед ним дымились две кружки с кофе. На противоположном конце стола — тарелка с яичницей. Желток лопнул и вывернулся наизнанку. Яйцо по краям подгорело. Неаппетитная смесь, на которую Эрвин покосился с отвращением. — Это тебе, — пояснил отец. — Я не голоден, — соврал. Он хотел есть. И спать. И помыться нормально, а не за три минуты, по секундомеру. Эрвин существовал между больницей и домом. Большую часть суток торчал у палаты мамы. Именно у палаты — внутрь его пустили всего два раза. Третий обещали сегодня, но он не особо-то уже верил обещаниям персонала. Спал в общей сложности не дольше семи часов от всего времени. Ел урывками. Вчера в него впихнул что-то съедобное Леви. Кажется, то был сэндвич с ароматным мясом. Обычно приятный вкус почудился тошнотворным. Наверное, потому что Эрвин никак не мог сосредоточиться на еде. Воровато озирался по сторонам и боялся, что отец вот-вот появится. К удивлению младшего Смита Джон по полдня проводил рядом с ним в больнице. Трезвый, молчаливый и якобы убитый горем. С одной стороны, маме будет приятно об этом узнать. С другой, Эрвин вынужденно обратился к Леви с просьбой навещать его пореже, чтобы не вызывать у Джона лишних подозрений. И теперь к беспокойству добавилась тоска по Аккерману. — Мог бы попробовать для приличия, сопляк, — проворчал Джон. — Не тебе учить меня приличиям. К его удивлению, отец не перешёл на отборную брань. Поморщился, но стерпел. Кивнул на стул напротив. — Сядь. Есть разговор. Эрвин колебался. Любопытно, что задумал Джон Смит. С той односторонней драки и до ухудшения состояния Луизы Джон не забывал как по расписанию сыпать злобными комментариями в адрес сына. Он не простил ему слухов о Пике Гувера, и недовольство поведением Эрвина всколыхнуло и прежние травмы. То ли в среду, то ли в четверг Джон даже вспомнил, как восьмилетний Эрвин занял лишь четвёртое место на олимпиаде по математике. «Ты же это тогда мне назло», — плевался Джон. Вопрос риторический, ответа он не ждал. Однако после отъезда мамы в больницу отца как отрезало. Он затих, он сцепил зубы и терпел сына. Вроде, даже не пил. Странно. — Да сядь ты, сопляк упёртый, — повторил Джон. Теперь Эрвин не повиновался чисто из упрямства. Опёрся о дверной косяк и сложил руки перед собой. — Говори так, у меня мало времени, — он смотрел прямо на Джона. Казалось, у него впервые за долгие годы появилась возможность пристально изучить отца. Он заметил новые морщинистые узоры. Россыпь тёмных пятен на шее. Кровавый след от зубов на губах: у отца имелась дурная привычка сдирать с них кожу. Потускневшую радужку — с безжизненными глазами Джона Смита можно без грима сниматься в «Рассвете живых мертвецов» или любом другом нежно любимом Леви фильме о зомби. Эрвина пронзили острая жалость и отвращение. Нелепый микс, с которым, наверное, знаком любой родственник зависимого человека. Он ненавидел отца за слабости, но жалел его за них же. — Ладно, — отец шумно подвинул к себе тарелку, насадил на вилку кусок яйца и с наигранным наслаждением засунул в рот. Живот Эрвина предательски стянуло. — Зря отказываешься от завтрака. Мама нескоро такой сделает. Может, вообще никогда. — Что? — тупо поинтересовался Эрвин. Он понимал, куда клонил Джон Смит, однако не верил. Его страдавший от недостатка сна и отдыха мозг с трудом обрабатывал информацию. Джон охотно пояснил: — Говорю, мама твоя может уже домой не вернуться. И что мы тогда делать-то будем? — Что? Больше Эрвину сказать нечего. Джон разгневался. — Да чего ты заладил. Я с тобой на одном языке изъясняюсь. Сядь же. — Нет. Эрвин не сдвинулся ни на сантиметр. Старший Смит тяжело вздохнул. Тон его звучал совсем как в детстве Эрвина, когда ещё не пьяный Джон терпеливо обсуждал с сыном сложные темы по математике. — Я люблю твою маму, но я реалист. Луиза может уже не вернуться. Врачи, конечно, нам с тобой ничего не говорят, но я их скорбные мины знаю. Нам нужно решить, что мы будем делать, если она… — он осёкся, озадаченно потёр затылок, подбирая слова, и закончил фразу совсем не изящно, — ну, того. Совсем. — Она вернётся, — убеждённо произнёс Эрвин. — Обсуждать нам нечего. Он так устал, что злился не во всю мощь. Всё, что ему хотелось — нормально поспать либо же урвать у своего горя пару преступных минут и потратить их на Леви. Беседа с родителем чудилась настолько иррациональной и безумной, что Эрвин терялся в пространстве. Старался нащупать грань между сном и реальностью. Точно ли он торчал на кухне с Джоном? Или же так и не очнулся от беспокойной дремоты и до сих пор валялся в кровати? Он бы совсем не удивился, окажись второй вариант правдой. — А если нет? — давил Джон, то ли иллюзорный, то ли настоящий. — Мы останемся вдвоём. Мы уже остались вдвоём. И я не потерплю под своей крышей всего того, что терпела твоя мама. Мне удалось заткнуть моего приятеля о твоих… наклонностях. Но ещё один подобный слух, и репутация нашей семьи будет разрушена. Тебе уже не удастся спрятаться под юбку Луизы и придётся столкнуться с последствиями. А, нет, всё же это не сон. В ночных фантазиях Эрвина Джон Смит редко ругал его за ориентацию. Чаще он превращался в трёхглавое чудовище, которого можно победить бочкой со спиртом. Или вовсе являлся прежним трезвым собой. Прежний Джон Смит не осуждал, не давил и ничего не требовал. Прежний дарил безусловную любовь, как и должен родитель. Эрвин не стал уточнять, что по репутации их семьи Джон уже давно проехался катком. — Наклонности, — вместо этого повторил он. Попробовал слово на вкус и нахмурился. — Ты о чём? Он позволил себе небольшую шалость и состроил удивлённое лицо, будто бы не соображал, куда клонил отец. — Ты понимаешь, о чём я, — Джон ударил кулаком по столу. Эрвин покачал головой и вскинул широкие брови в притворном изумлении. — Не имею ни малейшего понятия, отец. Подожди… — театрально потёр подбородок, устремив задумчивый взгляд к потолку. — Хм, точно. Ты о моём увлечении морской биологией, верно? Согласен, для Парадиза весьма экстравагантное занятие. Но ничуть не хуже попыток Чико и Елены стать профессиональными неплательщиками налогов. Или ты о моём добровольном отказе от алкоголя? Тебе, должно быть, стыдно за меня, в городке-то, где цирроз печени — одна из наиболее популярных и модных болячек. Не обещаю исправиться, но мне искренне жаль, что тебе достался столь неудачный сын. Или ты о моих занятия йогой в своей комнате? Так ты не подглядывый, и избежишь позорного жжения в груди. А может… Эрвин планировал перейти к сборным моделям кораблей и пробежкам. Однако Джон перебил его. — Заткнись, щенок, — выплюнул он, и из его рта помимо слюней вылетели остатки яичницы. Не так уж Эрвин и голоден. — Тебе обязательно всегда быть таким? Я пытаюсь говорить с тобой как мужчина с мужчиной, а ты ёрничаешь. Я терпелив к тебе, Эрвин, однако и у моего терпения есть границы. — Как мужчина с мужчиной. Хорошо, отец, — Эрвин порывисто шагнул навстречу родителю. Джон вздрогнул в ожидании удара. Но Эрвин лишь потянул на себя спинку стула и уселся напротив. — О моих наклонностях. Я бисексуален, хотя в последние годы встречаюсь только с парнями. Я действительно целовался с парнем на Пике Гувера. Нет, мне не стыдно и плевать, что думают твои дружки, ты и весь Парадиз. Да, впредь я постараюсь быть осмотрительнее, чтобы не тревожить твою трепетную гомофобную душу. Однако я не понимаю, почему мы обсуждаем это. Сейчас, когда мама в больнице. В кухне стало так тихо, что можно было во всех подробностях расслышать, как из крана капала вода. Как она летела в воздухе и билась о металлическую поверхность. Капля за каплей. В том же темпе остатки терпения Эрвина покидали его напряжённое тело. Он не специально дразнил Джона, он просто не мог иначе. В какой-то момент Эрвину показалось, что отец хотел его ударить. Распухшие, красные пальцы Джона сжимались и разжимались. Джон задумчиво покосился на кулак и спрятал руки под стол. Уставился на сына. — Ты — моё главное разочарование, Эрвин, — наконец, выдал Джон Смит. Эрвин давно это знал. Но слышать вот так, напрямую, всё равно больно. — Взаимно, отец. Перед глазами пронеслись туманные, почти забытые сцены. Отец крепко сжимает Эрвина и подбрасывает в воздух, Эрвин смеётся, от высоты захватывает дух. Отец читает ему книги: мама просит сказки, но Джон, которому ещё работать и работать, втайне достаёт учебник по истории и наблюдает за тем, как маленький Эрвин засыпает под сказ о революции. Отец приносит в комнату Эрвина «запрещёнку» — мороженое в рожке, заговорщицки подмигивает и просит не сдавать маме, ведь все они недавно дружно переболели неизвестной заразой. Отец, мама и Эрвин едут на озеро ночевать с палаткой. Эрвину не спится, отец лежит с ним снаружи на пледе и вещает о звёздах. Он знает все-все, до единой, и щедро сыплет названиями. И только многим позже Эрвин узнает, что большую часть из них он выдумывал, а в небе нет созвездия имени Дуайта Шрута из «Офиса». С годами всё это обесценилось и стало неважно. Сделалось картинками из параллельной вселенной. Той, где Эрвин рос в полной семье и был счастлив рядом с мамой и папой. Однако Эрвин настоящий уже и запамятовал, каково это — чувствовать себя в безопасности в родном доме, с близкими родственниками. Эрвин решил, что разговор окончен. Он встал из-за стола и направился к выходу. — Если она не вернётся… — нагнал его у двери ослабевший, еле различимый голос Джона. — Если она когда-то, в далёком будущем не вернётся, я сразу же уеду, — чётко проговорил Эрвин. — И ты больше никогда обо мне не услышишь. Такой расклад должен тебя устроить. Я пойду. Джон не сдался. — Стой. Твоя дружба с аккерманским уродцем. Стоит из-за неё волноваться? Эрвин замер. Все его силы уходили на попытки не выдать волнение. Ведь оно подобно чистосердечному признанию. Мысленно успокаивал себя. Если бы отец действительно что-то о них знал, так и сказал. И Леви из «уродца» превратился бы для него в «уродца-педика». Раз Джон не выражался прямо, то у него в арсенале исключительно смутные предположения и подозрения. Немудрено, честно говоря, учитывая, сколько времени Эрвин и Леви торчали вместе. Однако с таким же успехом Джон, должно быть, ревностно следил за общением Эрвина с Фарланом или даже Моблитом. Виновен каждый. И, одновременно, не виновен никто, пока не доказано обратное. — Если только тебя расстраивает тот факт, что у меня вообще есть настоящие друзья, — насмешливо произнёс Эрвин. — Я слежу за тобой, щенок, — буркнул Джон. Эрвин в этом не сомневался. Он выбрался из душного дома и направился прямиком к машине. Хотелось притормозить и вдохнуть свежий воздух полной грудью, однако у Эрвина не осталось времени на подобную роскошь. Покосился на дом Аккерманов, куда совсем недавно так стремился, и не стал сворачивать к их дорожке. Не сейчас, когда отец поделился подозрениями. На крыльце показался Леви. Он так торопливо вышел из-за двери, будто только и ждал Эрвина. Махнул Смиту. Эрвин, не притормаживая, быстро ответил тем же и скрылся в салоне. Он не оборачивался на Леви: лишь бы не видеть разочарование или недоумение на его бледном лице. Тяжело было об этом думать именно сейчас, с учётом всех обстоятельств, и всё же голос разума подсказывал: возможно, Эрвину придётся скрываться ещё лучше. Ровно до того момента, пока отец снова не уйдёт в алкогольный загул и не исчезнет из дома Смитов, позабыв обо всём на свете. Пока Эрвин добрался до больницы, ему пришло несколько сообщений от Аккермана. «Ты проигнорировал меня?» «Забудь. Звучу, как мнительная девка». Эрвин улыбнулся. Однако через мгновение снова нахмурился. Как же ему нравилось, что рядом с ним Леви всё сильнее раскрывался. Становился общительнее и откровеннее. Доверял ему. Эрвину же предстояло его притормозить ради сохранности их секрета на двоих. Смит откинулся в кресле и напечатал сообщение. Подробный отчёт о случившемся. Страдальчески простонал, перечитав: сколько же нытья. Стёр. Отправил короткую версию. «Извини. Задумался. Скучаю». Всё равно сопливо. Ладно, чего жалеть? Уже отправил. Ответ от Леви не заставил себя долго ждать. «Обед? Вместе?» Эрвин отложил телефон и потёр лицо. Соблазн велик. Но если Джон явится в больницу, то может заметить их вместе и на фоне утреннего разговора надумать себе всякого. «Вряд ли я вырвусь». Эрвин даже поставил грустный смайлик, хотя относился к ним настороженно. «Приеду сам. Плевать, если ты против». А вот Леви ими себя никогда не утруждал. Ещё и писал с большой буквы, не пропуская ни единой точки или запятой, из-за чего порой казалось, что он проклинал собеседника. Эрвин неодобрительно покачал головой, будто Аккерман сумел бы лицезреть его через экран, и выбрался из машины. Спорить с Леви бесполезно. Если он что-то решил, то сделает. Симпатичная медсестра в накрахмаленном белом халате встретила Эрвина в коридоре и провела к врачу. По пути Смит гадал, внезапное желание доктора побеседовать с ним — хороший знак или плохой? До этого ему почти ничего не говорили. Это, кстати, раздражало. Визит к родственнику в больницу и без того стрессовое мероприятие. Загадочные медработники, что отмахивались от вопросов и пытались прошмыгнуть мимо как можно скорее, не прибавляли оптимизма. Он сел напротив улыбчивого доктора, имя которого самым решительным образом никак не мог запомнить. Столь безликое и простое наподобие «Дэвид Браун» или «Джек Джонс», что в памяти не откладывалось. Впрочем, не Эрвину, чьего отца именовали «Джоном Смитом», жаловаться. Про себя Эрвин нарёк врача «Мистер Борода», поскольку тот имел привычку наглаживать свою роскошную, почти полностью седую растительность на подбородке. И делал это так любовно, что сомнений не осталось: бородой врач гордился. Мистер Борода прокашлялся, и речь его потекла плавно, без долгих пауз, но с перерывом на неуместные остроты. Эрвин медицинский юмор не оценил, хотя из вежливости выдавил неловкую полуулыбку. — Хорошие новости: кризис миновал. Луиза в стабильном состоянии. Но меня смущают причины, по которым она здесь оказалась… Если выкинуть из монолога термины, разглагольствования и шутки, то расклад короткий: Луиза забыла про некоторые лекарства, не соблюдала дозировку, вследствие чего показатели в её и без того ослабевшем теле достигли критических отметок. — Лучше следите за мамой, — шутливо потряс указательным пальцем доктор. Эрвин кивнул. Злился на себя. Со всеми этими событиями он действительно запамятовал о контроле. Мама же вела себя беспечно и легкомысленно. Как ребёнок, которому запретили есть сладости, а он всё равно тайком лез в банку с вареньем. Будто специально саботировала лечение. А, может, так оно и было? Врач протянул страницу с рекомендациями. В середине записи оборвались. Новый абзац отчего-то выполнен уже красной ручкой. — Совсем как в школе, — рассеянно пробубнил Эрвин. Мистер Борода покосился на листок и пояснил: — Другой под рукой не оказалось. Но считайте это своим домашним заданием. Красная ручка у Эрвина ассоциировалась не с уроками, а провалом. Он бы мог написать целый трактат на тему, почему алые исправления и оценки поднимали уровень тревожности до потолка и почему их пора заменить в школах чем-то более нейтральным. Но сейчас придержал соображения при себе. Лишь посчитал себя тем ещё двоечником. Позвонил Мик. Эрвин сбросил, ему не до старых друзей. Хотя и кольнуло беспокойством: по пальцам одной руки можно пересчитать, когда Мик предпочитал звонки сообщениям. Луиза уже ждала сына. Её бледное лицо терялось в больничном постельном белье. Вся она казалась меньше и тоньше среди спорного антуража. Впрочем, держалась она заметно бодрее. Протянула Эрвину руку и сжала его пальцы в своих, шершавых и прохладных. — Мальчик мой, прости, что заставила тебя волноваться. — Не извиняйся. Ты не виновата. Но теперь я буду усерднее следить за тобой. Луиза не спорила. Они говорили, пока мама могла говорить. Новых тем накопилось немного, поэтому перебирали бытовые дела и заботы. Эрвин искренне наслаждался и этим. Обсуждение моющих средств и оплаты кабельного возвращало его в реальность. Напоминало, что он всё ещё жив. И мама жива. И мир — настоящий, яркий — за пределами больницы существовал. Немного потерпеть, и они в него вернутся. Эрвин положил голову на одеяло и вдохнул аромат. Помимо медицинских запахов он уловил аромат мамы, что закономерно «щёлкал» по носу с самого детства, когда Эрвин обнимал Луизу. Что ж, правы те, кто высоко ценил ностальгическое значение запахов. Эрвин с удовольствием собрал бы именно этот в пузырёк и хранил всю свою жизнь. Он не заметил, как задремал, и проснулся от того что мама мягко трепала его за плечо. — Эрвин, тебе нужно отдохнуть. Сколько времени ты проводишь в больнице? — Я в порядке, — рассеянно откликнулся Эрвин и пригладил растрёпанную прядь волос. Бесполезно. Локон флагштоком встал на его голове и, конечно же, раздражал Эрвина. Он в принципе не жаловал неповиновения. И не важно, кто выступал против его воли: лихой волос или близкий друг. Мама широко улыбнулась. — Мальчик мой, иди домой. Со мной ничего не случится. — Нет, — упрямо помотал головой. — Не хочешь из-за отца? Уголки губ Луизы всё ещё были устремлены вверх, однако голос звучал напряжённо. Видимо, она всерьёз опасалась за сохранность Эрвина и Джона, что остались наедине. — Он ведёт себя… сносно, — почти правда, если не считать тот факт, что сегодня утром Джон Смит на словах почти похоронил жену. Но об этом Эрвин умолчал. — Просто я нужнее тебе здесь. — Мне нужен здоровый, счастливый сын, Эрвин. Иди домой, хорошенько выспись и возвращайся. К тому же мне надо отдохнуть, но твои мешки под глазами заставляют меня лишь сильнее волноваться, — мама театрально прижала хрупкую кисть ко лбу и повалилась в подушки. Их спор разрешила всё та же медсестра. Словно подслушав весь разговор, она вывела Эрвина из палаты и настойчиво потребовала не отвлекать надолго Луизу от выздоровления. Однако он не спешил домой. Прошёл чуть дальше по коридору, опустился в кресло. Телефон в кармане снова разрывался. На экране светилось имя Мика. Не сейчас, Мик. Эрвин прислонился затылком к холодной стене и прикрыл веки. С мамой всё будет хорошо. Мысль пронеслась в голове и задержалась на подкорке. Осознание было приятным. И Эрвин, впервые за последние дни успокоенный прогнозами доктора, заснул в жутко неудобном, твёрдом кресле. — Спящая зануда-красавица, очнись! Ханджи вызывает Смита, приём-приём, — звонкий голос подруги раздался над ухом. Сначала Эрвин принял её за галлюцинацию. Однако уж слишком громкой и реалистичной была иллюзия. Он нехотя разлепил один глаз и уставился на Ханджи. Она склонилась над Эрвином, чуть ли не уткнувшись носом в его, и трепала за щёки. Растягивала их в стороны, будто намеревалась стянуть с него маску несчастного человека. — Четырёхглазая, оставь его в покое, — откуда-то сбоку увещевал суровый тон Леви Аккермана. Эрвин резко выпрямился. Не рассчитал, столкнулся лбами с Ханджи. Она вскрикнула и отпрянула. Реакция Эрвина отличалась меньшей драматичностью, хотя про себя он и отметил, что гигантской шишки не избежать. Лоб у Ханджи словно сделан из стали. — Леви, ты здесь, — пробормотал вполголоса. — Нет, вы на него посмотрите. Самая лучшая подруга на свете пришла, а он всё «Леви да Леви», — возмутилась Ханджи. — Будто я невидимка. Пятно на их идеальном тандеме. Упаковка от бургер кинга в зале макдональдса. Частица… — Хватит-хватит, — Эрвин вскинул руки. — Сдаюсь, каюсь и признаю свою ошибку. Вы оба здесь. А, собственно… почему? Эрвин честно пытался не пялиться на Аккермана, и всё же его взгляд то и дело устремлялся к нему. Леви спрятал руки за спину и старательно изучал свои неубиваемые кеды. Ответила опять Ханджи. — Принесли тебе поесть и пришли убедиться, что ты не угробишь себя в больнице. Кстати, Леви, с меня десятка. — Десятка? — Смит потянулся, с наслаждением хрустнув косточками. — Ага, мы поспорили. Я сказала, что ты заснул в тачке на парковке. Леви предположил — в коридоре. — Я не спорил, — буркнул Аккерман. Ханджи от него только отмахнулась. — Ой, ну, сделала ставку за тебя, зануду. Радуйся и потрать десятку на что-нибудь весёлое, что заставит тебя улыбнуться, а не ходить с колом в заднице. Эрвин сохранял серьёзность, хотя уголки губ норовили растянуться в предательской улыбке. Однако Леви ему подобной реакции не простил бы. Смит закашлялся и спрятал смешок в кулак. — Потрачу на намордник для тебя, — процедил Аккерман. — Прости, зануда, из ролевых игр я люблю лишь те, где мне разрешают после долгого рабочего дня лежать и ничего не делать. Точно, рабочий день. — Кенни отпустил вас обоих? Как он согласился? — Эрвин представил, как отреагировал дядя Леви, когда оба его работника отпросились. Только бы его удар не хватил. — Никак. Сами ушли. Стариковская мастерская не развалится, если я два часика погуляю и вернусь. А этот, — Ханджи упала в кресло рядом с Эрвином и ткнула пальцем в Леви, — мы решили, останется с тобой в качестве поддержки. С эмпатией у него не очень, зато он смешно хмурится, если чем-то недоволен. Вот прям как сейчас. Ханджи похлопала Эрвина по плечу. Она маятником слонялась по коридору и с любопытством взирала на всё вокруг — даже на идеально белые голые стены, будто по ним вот-вот покажут мультики. — Но если он вас… — Эрвин осёкся. А, собственно, что Кенни мог сделать Ханджи? — Уволит? — ухмыльнулась его собеседница. — Меня? Удачи ему. Да ты не переживай, мы оставили Мэри за старшую. Не знаю, что у наших голубков случилось, но она теперь только рада побыть без Аккермана. Ханджи бросила многозначительный взор на Эрвина. Подруга потащила его к машине. Шла перед ним и Леви как полководец и болтала-болтала-болтала. Отвечать ей не требовалось. Лишь периодически выдать короткое «угу» и смеяться после шуток. Эрвин и Леви двигались вровень, на почтительном расстоянии. Хотелось бы Эрвину протянуть к нему руку и обхватить длинные, изящные пальцы Аккермана. Но жизнь — штука нечестная, в Парадизе и прилегающих к нему соседних городах — вдвойне. Прикосновение так и осталось фантазией. Ханджи и Леви купили ему пиццу и торжественно вручили на парковке. Дежавю. Перед глазами всплыло яркое воспоминание из детства. Родители Ханджи были безумными учёными, как из фильмов. Все карикатурные признаки в наличии: очки с толстыми стёклами, пятна от чернил на кончиках носов, небрежность в одежде и рассеянный взор людей, которым нет никакого дела до окружающего мира. Большую часть года они жили на другом континенте. Ханджи осталась с дедом в Парадизе по своему желанию. Они навещали её. Не так часто, как хотелось бы. Но с тем постоянством, которого хватало, дабы не наречь их плохими родителями. Эрвин впервые встретил их лет в одиннадцать. В тот вечер мистер Зоэ отвлёкся на рабочее сообщение и скатился с лестницы. Эрвин в первый и последний раз лицезрел, как человек падал и крепко сжимал над своей головой ноутбук, силясь спасти его от ущерба. Зоэ сломал лодыжку и угодил в больницу. На следующий же день Эрвин и Луиза навестили всё семейство Ханджи. Её рассеянные родители совсем забыли, что ребёнка нужно кормить. Дедушка работал. И в итоге Ханджи, Эрвин и Луиза вот так же на парковке уплетали пиццу. Видимо, о том же вспомнила и Ханджи. Толкнула острым локтём Эрвина под рёбра и произнесла: — Возвращаю тебе должок, получается. Помнишь же, как славно посидели? Эрвин кивнул и придержал при себе замечание, что сейчас они сидят раз в сто лучше, поскольку рядом с ним ещё и Леви. Невежливо. Ханджи делилась новостями и подшучивала над дедом: ему прописали капли, от которых он чихал без остановки. Она забавно пародировала его и звонко смеялась. Эрвин был ей благодарен. Ему совсем не хотелось много говорить. А вот слушать — вполне. Опять позвонил Мик. Эрвин сбросил. Высветилось сообщение: «НУ И ПРИДУРОК ЖЕ ТЫ». Ханджи уставилась в телефон через плечо Эрвина и радостно воскликнула: — О, это же старина Мик. Эрвин отвернул экран вниз. Да-да, он плохой друг. Но нет, он почти не считал себя виноватым. Ему не нужны напоминания о Марли. Не сейчас, когда его жизнь — клубок из бед. Мик поймёт. Мик всегда понимал. — Свяжусь с ним позже, — коротко пояснил Эрвин. Обещал скорее самому себе, а не Ханджи. — Зачем он названивает? — внезапно подал голос Леви. Звучал угрюмо и почти враждебно. Смит с удивлением покосился на него. Он… ревновал? Нет, Эрвину точно почудилось. Столь иррациональные эмоции далеки от Леви. — Может, что-то случилось? — предположила Ханджи. Если бы случилось, сообщение начиналось точно не с придурка. — Вряд ли, — пожал плечами Эрвин. — Наверное, попросит меня написать за него доклад. — Типичный Мик-засранец, — подвела итог Ханджи с такой уверенностью, словно Мика знала лет сто. На самом деле она с ним даже не встречалась ни разу. Они как-то добавили друг друга в социальных сетях. Но уже к вечеру следующего дня заблокировали, столкнувшись в споре, какой фильм из серии про Индиану Джонса хуже остальных. Через месяц снова добавили. И на утро опять поругались. На этот раз из-за «Страданий юного Вертера». «Лучшая работа для юных умов. Если этот самый ум имеется, конечно же, ” — важно писал Мик словами преподавателя по литературе. Хотя сам-то прочитал лишь краткий пересказ и ушёл смотреть «Очень странные дела». «Ску-ка для снобов и их снобских задниц, ” — напечатала Ханджи и прикрепила гифку с недовольным мопсом. В общем, конфликт высосан из пальца, но оба почему-то дулись до сих пор. — Может, тупице не учиться в университете, если самостоятельно написать доклад он не в состоянии, — буркнул Леви. Эрвин закатил глаза. Только бы Аккерман снова про аферистов и поддельные курсовые не начал. Упомянув о Мике вслух, Эрвин лишь подкормил чувство вины. Поклялся про себя связаться с другом ближе к вечеру и успокоился. Хотя в сознании и промелькнула догадка: «Не свяжешься, кому ты врёшь». *** Эрвин и Леви остались вдвоём. Сидеть вот так в коридоре больницы, в соседних креслах и соприкасаться коленями почти романтично. По крайней мере, в голове Эрвина периодически скользили весьма спорные фантазии, за которые он тут же себя одёргивал. Он здесь ради мамы, а не чтобы повторить эротический твист из типичной врачебной драмы с кабельного. — Мне разрешили зайти к маме минут через десять, — пояснил Эрвин, вернувшись от доктора. — А потом я свободен, наверное. — Неужели сегодня ты не проявишь упорство идиота и не останешься здесь на ночь? — проворчал Леви. Эрвин улыбнулся. — Нет. Маме лучше, и я хочу сбежать хотя бы на один вечер. Составишь мне компанию? — Будто у меня есть выбор. Показным недовольством Эрвина теперь не обмануть. Леви о нём заботился. По-настоящему. Он снова навестил Луизу. С затаённым в голосе восторгом сообщил, что у него имелись кое-какие планы с их соседом и клятвенно обещал не дежурить сегодня в больнице. Луиза загадочно улыбнулась, будто всё понимала. Хотя, наверное, так оно и было. Уже на пороге палаты Эрвин столкнулся с Кенни Аккерманом. Дядя Леви громко скандалил с медсестрой и требовал впустить его. Эрвин закрыл за собой дверь и поравнялся со спорящими. — Что случилось? — он нахмурился и уставился на Кенни. Что-то в облике старшего Аккермана его тревожило. То ли шляпа заметно чище обычного. То ли гладкость щёк, которые обычно покрыты щетиной. То ли цветы, что Кенни сжимал в руке. Медсестра повернулась к Эрвину и затараторила, недовольно скривившись: — Мистер Смит, я объяснила ему, сейчас мы пускаем к пациентке только ближайших родственников. — Я и есть ближайший родственник, — не сдался Кенни. — Сколько лет живём рядом. Да я Смитов знаю лучше, чем свою мамку. Её-то я совсем не знал. Грустная история жизни Кенни Аккермана не волновала Эрвина. А вот вопрос, столкнулся ли он уже со сбежавшим с работы Леви, вполне. Эрвин озирался по сторонам в поисках Леви, но того нигде не было видно. Облегчённо выдохнул. — Он ваш родственник? — напомнила о себе медсестра. Эрвин раздумывал, соврать или нет. Вроде, Кенни ему не нравился. Но наверное, Луиза оценила бы его появление. Отец так и не навестил её. Приходил в больницу, просиживал штаны в коридоре и уверенно отказывался зайти в палату. Эрвин не понимал, почему. Однако спрашивать не стал. Не хотелось разбираться в том бардаке, что уютно расположился в голове Джона Смита. — Что ты здесь делаешь? — поинтересовался Эрвин и снова перевёл взор на цветы. Кажется, именно такие любила его мама. Да что за?.. — Заскучал по Луизе. Ты, малец, временами крайне туп, — Кенни неодобрительно покачал головой. — Зачем? Вы не друзья. — Это уж мы без тебя решим, друзья или нет. Давай, скажи этой хорошенькой медсестричке, что я твой самый любимый дядя и впусти меня уже в хренову палату. Ругался он почти как Леви. Единственное различие: Леви делал это вымученно, без особой охоты, будто уже привык к грубости и просто не мог иначе при всём желании, Кенни же произносил каждое слово смачно и вкусно, буквы отскакивали от зубов и плотным звуком растекались в воздухе. Эрвин колебался. Медсестра ждала, хотя терпение её было на исходе. Она сцепила руки на груди и периодически цокала языком. Ей бы часами подрабатывать и отбивать полночь. Звук столь же раздражающий для Эрвина, как и визг механической кукушки в старых напольных часах из университетской библиотеке. Пока Эрвин соображал, что же ему делать, вернулся Леви. Он нёс два стаканчика с кофе. Фирменный цвет картонной ёмкости намекал, что приобретены они в автомате на первом этаже. Паршивый напиток по завышенным ценам. Но до чего же Леви заботлив. Леви едва взглянул на Кенни и, совсем не смутившись, обратился к Эрвину. — А он что здесь делает? — Хороший вопрос. Могу задать его и тебе, — вмешался дядя. — Какого чёрта лысого ты не на работе, паршивец? Аккерманы замолчали. Медсестра уже не цокала. Семейная драма её внезапно заинтересовала. Видимо, желание обзавестись историей, которую можно рассказать коллегам во время перекура, сильнее потребности работать. Эрвин дамочку не осуждал. Трудись он в столь депрессивном месте, постоянно отвлекался бы на идиотов в шляпах и их сексуальных племянников с кофе. Кстати, о сексуальном племяннике. Долг Эрвина — спасти его от последствий прогула. В конце концов, Леви сбежал ради него. — Это я попросил его навестить меня, мистер Аккерман, — уверенно выдал Смит. Расправил плечи и растянул губы в своей этой очаровательной улыбке, из-за которой дамы смущённо краснели, да и парни тоже. Жаль, на Кенни она не особо-то действовала. — Моя вина. Готов к последствиям. Вместо Кенни раскраснелась медсестра. Леви наградил её холодным взглядом и отчего-то скривился. — Поступим так, малец. Ты пускаешь меня, любимого дядю, к Луизе. Я закрываю глаза на то, что мой паршивец получает зарплату за прогулки со своим благоверным. Пришёл черёд Эрвина сравняться по цвету со свежим помидором, что так не любил Леви. Да и медсестра стушевалась. — Ох, — разочарованно выдохнула она. Звук вышел громче, чем невольная свидетельница их спора рассчитывала. Все трое обернулись к ней, и она добавила. — Кхм, так пускаем вашего дядю или нет? Леви потерял к ней интерес ровно в тот момент, как она потеряла его к Эрвину. — Не мели чушь, старик, — процедил Леви, обратившись к дяде. «Благоверный, благоверный, благоверный» неоном светилось в сознании Эрвина. Кенни же пошутил? Не мог он догадаться. Ведь Эрвин и Леви прирождённые шпионы. Да не видно по Смиту, что он без ума от своего соседа. Совсем. Он же гениальный актёр. Точно, Кенни всего лишь пошутил. — Да, это наш родственник. Близкий. Впустите его, — наконец, произнёс Эрвин. Не удержался от шпильки в адрес Кенни и добавил. — Но проследите, чтобы он пробыл у мамы не больше десяти минут. Он у нас немного того, на всю голову. Вдруг снова приступ хватит. Кенни уставился на Эрвина. Ответил не сразу. Криво ухмыльнулся и откликнулся. — Семья. Никогда не позволит забыть о твоих ошибках. Эрвин поспешил к лифту сразу же, как Кенни скрылся в палате мамы. Если до этого его мучили сомнения на тему, задержаться ещё немного или нет, то сейчас они стали не актуальны. Не хотелось снова столкнуться со старшим Аккерманом. Леви не отставал. На ходу, не издав ни звука, всунул в руку Эрвина кофе. — Зачем твой дядя пришёл? — не успокаивался Эрвин и раздражённо несколько раз нажал на кнопку лифта. — Не знаю. Леви, как всегда, не отличался многословностью. Однако Эрвин и не нуждался в полноценном собеседнике. Он отлично додумывал за двоих. — Может, мама должна ему денег? Или он хочет уговорить маму отдать ему органы? Не знаешь, твоему дяде случайно не нужна почка? — Сомневаюсь, что почка твоей больной мамы — ценный лот на чёрном рынке. Справедливо. Если бы Кенни гонялся за почкой, то букет предназначался скорее Эрвину. — И цветы эти. А ты Кенни нюхал? Клянусь, он впервые на моей памяти надухарился, — Эрвин нахмурился. Туманная догадка никак не желала формироваться в полноценную мысль. Видимо, сработал инстинкт самосохранения. — Я не нюхаю старика. Они зашли в лифт. Эрвин судорожно сделал глубокий глоток кофе, Леви к своему напитку, казалось, и не притронулся. Склонил над ним голову и рассматривал тёмную жижу. — Не понимаю, — бубнил Эрвин. Понимал. Он всё понимал. — Когда мама выздоровеет и я вернусь в Марли, надо бы договориться с кем-то, чтобы за Кенни последили. Нечего ему вокруг мамы крутиться. И удовлетворённый столь гениальным решением, он вдруг почти успокоился. Старался не думать, о чём там болтали мама и Кенни, оставшись наедине. Повернулся к Леви и обнаружил, что Аккерман пристально пялился на него, практически не моргая. — Вернёшься в Марли? — повторил его собеседник. По равнодушному тону не определить, что за соображения обуревали Леви. Эрвин терпеливо пояснил: — Это мой план, если жизнь наладится. Рано пока о нём говорить. — Отлично. Леви снова уткнулся в кофе. Скулы Аккермана очертились сильнее обычного, губы стянулись в тонкую упрямую линию. — Ты злишься, Леви? — предположил Эрвин. — Нет, — отозвался его собеседник. Пожалуй, слишком поспешно. Лифт остановился, и Аккерман первым шагнул к выходу. Теперь Эрвин мог наблюдать лишь опущенные плечи и затылок с ровно остриженными волосами. Леви признался, что проходился ножницами по ним самостоятельно. Долго же он старался в последнюю стрижку ради Эрвина. Со спины Леви совсем хрупкий. Растянутая огромная футболка лишь подчёркивала субтильность и изящность фигуры. Эрвину хотелось прижать его к себе и стискивать в объятиях ближайшие лет сто. Но интуитивно он уловил, что едва ли Леви согласился бы сейчас обнимать его и пару минут. Незримое напряжение повисло между ними и стянуло лёгкие Эрвина холодом. Только проблем с Аккерманом ему не хватало. — Я никогда не мечтал провести всю жизнь в Парадизе, — зачем-то пытался оправдаться Эрвин. — Я знаю. Они не говорили о будущем. Не на том этапе их отношения, дабы занимать себя планированием. Да и Эрвин не особо-то верил, что это самое будущее вообще существовало. Здесь и сейчас всё было настолько туманно, что он с трудом мог предположить, как сложится его жизнь через год или два. От этого, кстати, искренне страдал. Ему нравился чёткий план. — А ты? Что ты думаешь делать, Леви? — впервые Эрвин давил. Вопрос его вдруг обеспокоил. — Вряд ли ты планируешь до конца дней работать на дядю. — Почему? Не все рождены для больших дел, — процедил Леви. — Просто я думаю, что ты заслуживаешь большего. Леви мог бы поехать с ним в Марли. Мог бы собирать чай, ругаться на новые фильмы ужасов, скупать комиксы в местном магазине. Мог бы поступить в университет. У него бы точно получилось. Пускай Аккерман принижал свои достоинства, но он умнее большинства знакомых Эрвина. Они бы могли снимать крохотную квартирку над кофейней и завести кота. Чёрного, как Леви. И, чёрт с ним, они могли бы перевезти мотоцикл Леви. Куда же он без своей убийственной машины? Ещё вчера Эрвин не мечтал обо всём этом. Но сейчас фантазия сделалась реальной. Они вышли на улицу. Притормозили у автомобиля Смита. Однако Эрвин не спешил достать ключи и открыть двери. Смит вплотную подошёл к Леви. — Если всё это между нами, — Эрвин неопределённо махнул свободной рукой, — будет иметь смысл и через пару лет, ты поедешь со мной в Марли? Леви смотрел прямо на него. Как же Эрвина сейчас раздражало его непроницаемое лицо, хотя обычно он на него желал пялиться часами. Не считать ни единой эмоции. Ни один мускул Аккермана не дрогнул, и глаза остались почти равнодушны. Леви — загадка, ответ на которую найти практически невозможно, если он сам не хотел открыться. — Я должен заботиться об Изабель и Фарлане, — наконец, произнёс Леви. — Я буду здесь, пока они здесь. Точно. Изабель и Фарлан. Неважно, как считал Эрвин. Его никогда не будет достаточно. И Смит это уважал. Хотя и было немного досадно. — Предлагаю вернуться к этому диалогу позже, когда он будет актуален, — дипломатично предложил Эрвин. Он залез на водительское кресло. Держался непринуждённо и уверенно и отгонял от себя неприятное осознание, что у его с Леви романа, вероятно, имелся свой срок давности. Какая разница, когда они расстанутся? Может, Эрвин застрял в Парадизе до конца дней своих. А может, Изабель и Фарлан решили бы переехать на Луну, и Леви улетел вместе с ними. Может, он всё-таки уговорит Леви. Но это неважно, пока здесь и сейчас они вместе. Эрвин счастлив. И всё же во рту осталось неприятное послевкусие. Совсем не от дешёвого кофе. — Домой? — рассеянно поинтересовался Эрвин. — У меня есть идея, — глухо откликнулся Леви. — Озеро? Эрвин кивнул. Рагако — единственное озеро рядом с Парадизом — расположилось на месте старого карьера. Эрвин понятия не имел, кто дал ему название. Местные в итоге именовали его ёмко «лужей». Вода здесь грязная. В середине, на небольшой глубине близка к благородному голубому оттенку. Зато на мелководье с кирпичным, мутным отливом. С одной стороны Рагако подпирала ровная земля и дорога, с другой — острые пики карьера. Обычно у воды жизни будто бы больше. Но это не про Парадиз. Здесь, напротив, всякое движение умирало. Ни порывов ветра, ни стрекота животных и насекомых. Единственные редкие звуки испускали местные: гул голосов, смех, плач, музыка. Порой по ночам на гладь опускалась такая давящая тишина, что как-то маленький Эрвин, проснувшись один в палатке во время семейного похода, испугался, что он оглох. Вылез наружу, пнул камень, тот с булькающим звуком опустился в воду. Этот «бульк» всё равно не успокоил Эрвина, пока он не стянул отцовский приёмник. Тихо включил радио. Вроде, играли The Troggs. Ощущал себя дикарём, последним человеком на планете. Хотя саундтрек был так себе. Сейчас Эрвин проигнорировал единственный нормальный съезд и проехал дальше. Дорога переходила в бугристое недоразумение, но Смита не трогали трудности. Наученный горьким опытом Пика Гувера, он искал максимально уединённую локацию. Осенью на Рагако людей обычно немного. В будний день совсем мало. Только Эрвин не обманулся пустынным пейзажем. Казалось, опасность поджидала где угодно — за низким сухим кустом, за крутым поворотом, на вершине ближайшего обрыва. — Я дочитал твою книгу, — выдал Леви и поморщился, подпрыгнув на кочке. О, дьявол. Когда-нибудь творение друга оставило бы Эрвина в покое? Впрочем, сейчас, когда между Эрвином и Леви наметилось некое напряжение, Смит почти не стеснялся фантазий приятеля. Напротив, ему было любопытно воочию лицезреть реакцию Леви на откровенные сцены. — И как тебе? Мне понравилась та сцена признания на башне. Помнишь? Она шла сразу после на редкость подробно описанного минета, — Эрвин растянул губы в самой очаровательной и невинной улыбке. Аккерман вздрогнул. Равнодушный и обычно уверенный Леви на физические взаимодействия и разговоры о них реагировал подобно кроткой деве. То есть тушевался и терялся. Такая реакция, конечно, понятна: опыта партнёру Эрвина не доставало. В определённые моменты его стеснение казалось даже милым. Однако чаще — досадным препятствием: Эрвина разрывало от желания. Разрывало от каждого поцелуя, объятия и прикосновения. Разрывало, когда Леви лежал рядом во время фильма. Разрывало, когда он поправлял воротник на рубашке Эрвина. Разрывало, когда пристально смотрел на него. И особенно разрывало, когда Леви изредка улыбался. Чёрт, да Эрвин — натянутый нерв. Всё тело превратилось в мину замедленного действия — сдави чуть сильнее, и бабахнет на весь район. Но он терпел. А что ему оставалось? Аккерман отступал всякий раз, как они балансировали на опасной грани между невинными ласками и чем-то большим. — Да. Башня. Башня была сносной, — Леви поджал губы и отвернулся к окну. Добавил тише. — И минет тоже. Эрвин сжалился. Сменил тему. — Вернёшь книгу? Или оставишь пока у себя? — Пока оставлю. Смит ухмыльнулся, однако придержал комментарии при себе. Они притормозили в уединённой точке. Высокие камни подпирали с двух сторон и скрывали машину от случайных свидетелей. Рассмотреть Леви и Эрвина можно разве что с биноклем. Впрочем, Эрвин всё равно не решался выйти. Салон — относительно безопасное место. Мир — нет. Сидел за рулём и пялился на воду. Леви последовал примеру Эрвина. — Как Изабель? — поинтересовался, даже не повернувшись к Леви. Оба собеседника уставились строго перед собой. — Оправилась после поездки? — Да. Даже не прогуляла сегодня школу, — Леви прокашлялся и тем же непринуждённым тоном произнёс. — Как твоё личное домашнее чудовище? Эрвин колебался, рассказать Леви про утренний диалог с отцом или нет. Не желал беспокоить Аккермана лишний раз. Хотя, наверное, Леви заслужил правду. — Чудовище вызвало меня сегодня на разговор. Мысленно он уже похоронил маму и спросил, что мы будем делать после её смерти. — Мудак. — Ещё он упоминал о моих наклонностях. И о тебе, — говорил ровно, почти монотонно. — Обо мне? — Леви, наконец, повернулся к Эрвину. — Интересовался, стоит ли ему волноваться из-за нашей дружбы. — Он подозревает. Леви не спрашивал. Он признавал неизбежное. Пожалуй, несколько недель назад Эрвин не сообразил бы, что за буря крылась за равнодушными интонациями его собеседника. Сейчас представлял. Он сам был на месте Леви. — Не знаю. Не уверен. Леви, это неважно. Что бы он себе не надумал, я прикрою тебя и никому не позволю тебе навредить. Не врал. — Мне не нужна защита. Лучше не позволяй тому дерьму, что говорит чудовище, добраться до тебя. Знаю, иногда ты анализируешь и думаешь слишком много. — Постараюсь, — со всей серьёзностью ответил Эрвин. Леви выбрался из машины первым. Зачем-то потащил с собой рюкзак. Ступил на землю, притормозил и с недовольством наблюдал за тем, как поднятая им же пыль осела на кедах. Они прошлись к берегу. Держались настолько близко друг к другу, что пальцы Эрвина периодически соприкасались с телом Леви. Случайно, конечно же. И всё-таки прикосновения были мучительно-приятными. Или приятно-мучительными. Эрвин не определился. Они остановились у воды, почти у самого края берега. Любой порыв ветра, и мутная волна накрыла бы их обувь. На их счастье, ветра в Рагако почти никогда не было. Смит шумно набрал в лёгкие воздух. Здесь, рядом с грязным озером Эрвин впервые за три дня нашёл покой. Он всё ещё думал о маме, отце, Парадизе, Марли, да обо всём чёртовом мире. Только то были не яркие переживания, а приглушённый отголосок рефлексии. Гораздо больше остальных Эрвина интересовал сейчас Леви Аккерман. Эгоистично, наверное. Но кто бы его осудил? Эрвин косился на него. — Не пялься, — пробурчал Леви. — Ладно, — согласился Эрвин, но не отвёл взгляд. — Кстати, у меня есть кое-что для Луизы. Аккерман заковырялся в рюкзаке. В какой-то момент у Эрвина сложилось впечатление, что на самом-то деле Леви не искал потерянное, а перекладывал вещи туда-сюда. Пауза затянулась. Наконец, Леви извлёк сложенный вчетверо лист и грубо вложил в руку Смита. — Может, это дерьмо порадует, — максимально небрежно бросил он Эрвину. Смит развернул бумагу и уставился на неё. Набросок карандашом. Эрвин и Луиза за столом. Она улыбается, он серьёзен, подпирает рукой подбородок. Отрывистые линии, чёткие переходы и удивительно точная передача характеров. Хотя выполнены они в уникальном стиле, далёком от реализма. Эрвин понятия не имел, когда именно автор подсмотрел выведенную им сцену из жизни Смитов. Но она казалась естественной и знакомой. — Это же ты нарисовал? — уточнил Смит и расплылся в улыбке. Леви нахмурился и вцепился в рюкзак с такой сосредоточенностью, словно от куска ткани зависела вся его жизнь. — Ерунда. Работы на час. — Это лучшее, что я видел, — заверил Эрвин. — А я, кстати, ходил в Марли в галерею и даже лицезрел там Кандинского и Клее. Так что в живописи немного понимаю. Не лицезрел он никакого Кандинского от Клее. Это Мик тогда перед походом начитался о них и сыпал цитатами из статьи, поэтому Эрвин запомнил обе фамилии. Однако в итоге в галерее не нашлось ни одной картины ни первого, ни второго. Мик всё напутал. Но об этом Леви знать необязательно. Может, позже, когда он окончательно и бесповоротно влюбится в Эрвина и глупым эпизодам из прошлого не удастся его отвратить. Леви закатил глаза. — Не преувеличивай. Эрвин бережно свернул листок. Покрутил его в руках, силясь найти надёжное место для хранения. — Обязательно передам маме. Ей понравится. Вернулись в машину. Эрвин спрятал рисунок и откинулся на спинку кресла, расслабившись: теперь точно не потеряет. Они лениво говорили о фильмах, музыке и прочей чепухе, пока на озеро не опустились сумерки. Эрвину не хотелось ехать домой. Леви тоже не настаивал. Из приёмника доносилась культовая Love my way, до открытых окон долетали запахи воды и осенней свежести. В голове Эрвина — приятная лёгкость, по телу разлилось томительное ожидание. Он поддался порыву, наклонился к Леви и поцеловал его. Леви внезапно держался увереннее обычного. Тонкие пальцы зарылись в волосы Эрвина, язык Аккермана тянулся к его. Да и весь Леви устремился к Эрвину. Смит рыкнул, когда его руки залезли под футболку Леви и закономерно поползли по спине ниже и ниже. Готов поклясться, он не специально. Всё идиотское желание, будь оно неладно. Отстранился в надежде вернуть себе самоконтроль. Тяжело дышал и смотрел на Леви. Аккерман не отвёл взгляд. Что-то в его глазах поменялось. Почти ни капли испуга или наигранного равнодушия. Нечто новое мелькнуло на дне радужки, и его глаза опасно блеснули. Он сжал запястье Эрвина и прижал его ладонь к своему плоскому животу в немой и требовательной просьбе. — Не здесь, — мотнул головой Эрвин. Почти простонал. Разочарованно и через силу. Говорил не про живот, конечно, а про озеро. Происшествие на Пике Гувера не давало ему покоя. — Здесь, — уверенно отбрил его Леви и снова потянулся к нему. Сам. Наконец-то Эрвин ощущал себя не извращенцем, что совращал скромного девственника, а полноценным партнёром. Он расслабился и позволил себе плыть по течению. Да, для полноценной близости место не располагало. Всё же первый раз с Леви Эрвин представлял иначе — в постели, комфортной обстановке и сопровождении десятка вопросов в духе «тебе точно удобно?», «всё хорошо?», «мне остановиться?», «ты уверен в своём решении?» Но кто сказал, что они не могли стать ближе, не переходя определённую грань? Эрвин научен и иным способам доставить себе и партнёру удовольствие. Он стянул футболку с Леви и кинул на заднее сиденье. Эрвин уставился на тело Аккермана. Идеальное тело. Мышцы, изгибы, бледность кожи, пушок волос, что начинался над джинсами и убегал вниз. Всё принадлежало ему, Эрвину. Этот момент принадлежал ему. И точно навсегда отложился в памяти. Леви невольно дрогнул, когда пальцы Эрвина потянули ремень. — Нет, сначала ты, — кивнул на рубашку Смита. Что ж, справедливо. Эрвин охотно избавился от неё. Он долго ласкал Леви. Покрывал поцелуями. Вдыхал аромат Аккермана и старался запомнить мгновение во всех деталях, до единой. Он был уверен, что впереди их ждали сотни таких же встреч. Хотел верить. И всё-таки этот первый вечер, когда Леви позволил ему стать ближе, особенный. Аккерман отвечал сдержанной, немного скованной лаской. Однако с каждой секундой раскрывался сильнее, действовал смелее, откликался и отдавал почти столько, сколько получал. Губы Эрвина скользнули ниже. Что ж, в определённых моментах близости он знал толк. Изо рта Леви раздался протяжный стон, руки сжали шею Эрвина, и Аккерман требовательно двинул бёдрами ему навстречу. Мускусный аромат плоти. Сдавленные постанывания, что лучше всех песен мира. Возбуждённая дрожь. Влажные дорожки на коже. Пот. Прикосновения. Поцелуи. Много поцелуев. Близость. Желание мять и кусать чужое тело. Острая похоть. Линия позвоночника, которую так приятно очерчивать языком. Тесный салон, размеры которого периодически мешали развернуться в полную силу. Леви. Леви. Леви. Заполонил собой пространство, время, мысли, весь мир. Губы Леви. Запястья Леви. Член Леви. Язык Леви. — Я всё делаю верно? — он приподнял голову и снизу вверх уставился на Эрвина. Чёрт, кажется, именно тогда Смиту окончательно сорвало крышу. Уже совсем стемнело, когда Леви положил голову на колени Эрвина и изучал его лицо. Пальцы Аккермана очертили линию подбородка, скулы, губы. Леви с такой сосредоточенностью рассматривал его, словно пытался запечатлеть в памяти как на камеру. Он так и не надел футболку, а джинсы болтались у него на коленях. Эрвину открылся прекрасный вид на тело своего партнёра, но он отчего-то тоже не мог отвести взгляд от лица Леви. Реальность лучше любой фантазии. Лучше снов. Лучше самых смелых мыслей. Леви доверился Эрвину. Он стал его. Влюблённость пьянила и кружила. — Мне всё-таки нравится секс, — задумчиво протянул Леви. — Были сомнения? — Да, — он повернул голову и уставился на приёмник. — И кажется, Deftones — так себе музыкальное сопровождение для всего этого. Эрвин улыбнулся. Deftones играли в его машине только ради Леви. Сам он их раньше не слушал. Он высадил Леви перед магазином по его же просьбе. Целовать на прощание не решился, опасаясь свидетелей, но долго пялился вслед, как влюблённый идиот. Впрочем, им он и являлся. Доехал до больницы в прекрасном расположении духа. Был нагло и с позором выгнан медсестрой и отправлен домой. Не спорил. Кому нужны эти споры? Джон Смит сидел в гостиной. Буркнул вместо приветствия: — Я впустил марлийского хлыща. Ждёт в твоей комнате. В следующий раз предупреждай о визитах своих дружков заранее. Помни, если это один из твоих этих, тебе несдобровать. Эрвин застыл и удивлённо вскинул брови. — Какого хлыща? — неужели Мик звонил ради этого. Он приехал в Парадиз? — А мне почём знать. Эрвин взлетел по лестнице. Был уверен, что это Мик. Распахнул дверь с широкой улыбкой, но она тут же угасла. На его кровати сидел тот самый человек, которому Эрвин не так давно признавался в любви. Он с интересом перелистывал книгу, что взял со стола Эрвина. Поднял на него взгляд. Улыбнулся. В уголках глаз растянулись узоры из морщин. — Привет, Эрвин. — Что ты здесь делаешь? — Приехал за тобой. Вот же дерьмо, как сказал бы Леви.