Возвращение в Парадиз

Чёрные одежды. Траурные лица. Белые платки. Запахи. Много запахов. Цветы. Свечи. Горе. Да, у него имелся свой аромат. Только воображения Леви не хватило, чтобы его описать. Люди. Почти столько же, сколько и запахов. Те, которых знали и Эрвин, и Леви. Те, которых знал лишь Эрвин. И те, которых будто бы никто и не знал. А они были и играли какую-то роль в жизни Луизы. Время летело. Время спешило. Время, зараза, не притормозило ни на секунду. Только утром Леви с удивлением осознал, что прошла уже неделя. Все семь дней он мог описать одним словом — дежавю. Он не хотел сравнивать смерти Луизы и Кушель. Однако непрошенные аналогии то и дело всплывали в голове. Маленький Леви тоже в последний момент перед выходом стянул с себя галстук и засунул его в карман, и его кончик весь день небрежно свисал из пиджака — единственное пятно на идеальном образе скорбящего. Маленький Леви тоже не шелохнулся на прощании: прирос к стулу и даже не вздыхал лишний раз, будто бы кислород вдруг стали выдавать по карточкам. Маленький Леви тоже отвернулся, когда гроб опускали в землю. Маленький Леви тоже забился в угол на поминках и наблюдал за всеми исподлобья, с раздражением. А ещё маленькому Леви тоже чудилось, что внутри него дыра. Зияющая темнотой пустота, которая всасывала всё. Он не желал тосковать. Не желал вспоминать. Не желал жить как раньше. Мечтал лишь пялиться в точку и не думать ни о чём. Совсем. Имелись, конечно, в двух событиях и важные различия. Первое — в этой скорби Леви выступал статистом, не главный действующим лицом. На него нынче не направлено внимание собравшихся. Да что там, если бы он взял да сбежал, почти никто его и не хватился. Это хорошо. Второе — осознание времени. В детстве церемонии чудились бесконечно долгими. Словно в несколько дней уместилась целая жизнь — все те годы, что Кушель Аккерман уже не прожить. С Луизой всё иначе. Вот Леви отпрашивался у Кенни с работы, чтобы не оставлять Эрвина одного. А вот он уже впервые за неделю поехал на работу. И что было между этими двумя мгновениями? Пара морганий, да и всё. Третье — Эрвин. Он снова непостижим. Горе не размазало его по полу, не парализовало. Он и слезинки-то не проронил. Эрвин неожиданно сделался устрашающе нормальным. Как домохозяйки в фильмах шестидесятых. Смотришь на них и думаешь: ну, не могут люди быть настолько обычными. С Эрвином такая же история. К лицу Смита приклеилась грустная полуулыбка звезды Голливуда: вроде, гримаса скорби, но хоть сейчас снимай на обложку журнала. Его тон был лишён ярких оттенков. Ровный, спокойный, уверенный, он не изменился ни разу за неделю, ни в одной беседе. Движения отточены, рубашки поглажены, дом Смитов до нелепости чист. Эрвин не только блестяще держался, но и справлялся самочувствием остальных. — Прекрасно выглядите, миссис Рал. Как ваши близнецы, мистер Трой? Шон, нога не тревожит? — Эрвин талантливо, с видом фокусника-виртуоза раскидывался дежурными фразами. Леви принял бы эту новую версию Эрвина, если его наигранная сдержанность не распространялась и на Аккермана. Смит переключился в режим идеального бойфренда. До чего же бесило. Не то чтобы Аккерман ценил проявление эмоций. Но не отказался бы от единственной живой реакции. С роботом-Эрвином у него совсем не ладилось. Ханджи уже торчала на улице. Леви появился на работе на полчаса раньше обычного, сколько же она здесь? Обычно пунктуальность — не в её стиле. Приветствия звучали натянуто. И Ханджи, и Леви переминались на месте и понятия не имели, о чём говорить. — Как там Эрвин? — первой нашлась Ханджи. Леви ответил максимально честно: — Не знаю. Ханджи удивлённо вскинула брови. — Он же живёт у вас. Или нет? — Живёт. Иногда. Четырёхглазая, ты и сама видела его на похоронах. Он всё такой же. Ханджи кивнула. Поправила очки, зачем-то похлопала ладонью по мотоциклу Леви. На месте прикосновений остались жирные отпечатки пальцев. — Новый Эрвин меня пугает, — она понизила голос до шёпота и воровато озиралась по сторонам, будто Смит подслушивал их. — Мы в какой-то момент были с ним одни, и он прочитал мне целую речь о важности принятия. И ещё говорил что-то там про быстротечность жизни, смерть, тарталетки на поминках. Спокойно так, деловито, словно мы не на похоронах, а собрании президента по меньшей мере. Я думала, он будет… ну, другим. Он же как машина. Она права. Однако Леви не хотел с кем бы то ни было обсуждать Эрвина. Если бы он согласился с Ханджи, если развил тему, если поделился опасениями, то все они, подозрения, сделались реальными. Пока же он не озвучил их вслух, легко играть в забаву под названием «Всё нормально, просто период такой». — Мне надо работать, — буркнул Аккерман и шагнул к мастерской. — Ну же, зануда, поболтай со мной, — Ханджи не сдалась. — Давай решим, что мы будем делать с Эрвином. Мы его друзья. А ты так вообще целый его парень. Леви закатил глаза. Признавать их отношения рядом с Ханджи — вдвойне неловко. До сих пор. Эти её взгляды и самодовольная улыбка, словно она совершила открытие столетия. — Оставим его в покое. Когда мы ему понадобимся, он сам к нам придёт, — процедил Леви. Хотя не очень-то себе верил. Работа — спасение. Леви сосредоточился на привычной деятельности, и внешние раздражители временно отступили. Отошли на задний план и воспоминания о маме, и мысли о Луизе Смит, и Эрвин, и даже надпись «не-педик», что нынче «украшала» мастерскую — Кенни закрашивать художества на работе не стал, избрав лёгкий путь. В перерыве Леви валялся на диване и слушал музыку в наушниках. Не заметил, когда Мэри возникла поблизости. Она потрепала Леви за плечо и застенчиво поправила прядь волос, стоило суровому взору Аккермана сфокусироваться на ней. Леви уставился на неё. Моргнул. И снова вернулся к прежнему занятию. Он не собирался менять любимую песню на беседы с Мэри. Однако бывшая Леви проявила настойчивость и опять похлопала его по предплечью. — Что? — недовольно выпалил Аккерман, рывком стянув наушники. — Мы можем поговорить? Две минуты, больше я не займу. Пожалуйста, — тон у неё жалобный, глаза влажные. Того и жди, расплачется. Ханджи покосилась на них и крикнула через всю мастерскую. — Зануда, у тебя всё норм? До чего заботливая. Леви отмахнулся от Ханджи. Принял вертикальное положение. — Две минуты. Направился к выходу. И без бесед с Мэри собирался подышать свежим воздухом. Почему бы не совместить. Солнце. Тепло. Пыль. Парадиз вернулся к прежнему себе в тот же день, как умерла Луиза. Единственное воспоминание о дожде и прохладе — размытая краска на табличке у дома Смитов. Снова не понять, какое время года. Вроде, осень скоро должна смениться зимой, однако на улице воцарилось вечное лето. И это тоже раздражало Леви. Погода не соответствовала событиям и казалась издёвкой. Раздосадованный Аккерман пнул камень. Опустился на ступеньки и уставился на кеды. Мэри села рядом. Слишком близко. — Я слышала, что случилось с Луизой Смит, — начала она, прокашлявшись. — Моя мама иногда болтала с ней в супермаркете и очень огорчилась, узнав о её смерти. Ты же… ты же был с ней близок? Леви неопределённо пожал плечами. Полноценным ответом собеседницу не удостоил. Он не гневался на Мэри. Он не обижен. Не опечален из-за неё. Происшествие у Сины чудилось теперь чем-то тупым и переживаний не стоило. Леви просто всё равно. Мэри же расценила его молчание по-своему. — Ты злишься на меня? Наклонилась к нему. — Что тебе нужно? — Леви отстранился. — Говори, и я пойду. На секунду Мэри отказало самообладание. Лицо скривилось в недовольной гримасе, однако тут же снова вернулось раскаяние. Плечи девушки поникли, и сама она уменьшилась в размерах. Ни грамма обычной уверенности. — Я хочу извиниться, Леви. Я виновата, — признание далось ей непросто, и она затараторила, проглатывая окончания. — Но посмотри на ситуацию с моей стороны. Не каждый день твой парень уходит от тебя к другому мужчине. Я была растеряна, унижена, зла. Я не знала, что и думать. Я считала себя недостаточно хорошей для тебя и поделилась этим с подругой. А она… Не похоже на искреннее сожаление. Леви перебил собеседницу. — Это всё? — Нет. То есть, да. То есть, ты вообще меня слушаешь? — она вдруг рассердилась и надулась. — Я тут искренне прошу у тебя прощения, а тебе снова плевать. Поэтому всё и случилось так, как случилось. Ты не представляешь, как обидно быть для тебя пустым местом. Это больно, Леви! Аккерман уставился на Мэри. Не моргал, не шевелился, ни один мускул не дрогнул. Но внутри он закипал. Чёрт, да его жизнь в последнее время — редкостное дерьмо. Даже такая тупица как Мэри обязана это понимать. Так чего она хотела от него? Неужели она действительно полагала, что сейчас лучшее время для выяснения отношений? Дура. — Ты думаешь, достаточно пролить сопли, и я всё забуду? — Леви чеканил всякое слово. Вбивал его Мэри на подкорку. — Я поступил как мудак, когда встречался с тобой. Ты поступила ровно так же, когда растрепала всем у Сины обо мне. Мы квиты. Отвали от меня. Порывисто поднялся на ноги. Снова пнул камень. С досадой уставился на кеды — такими темпами они скоро совсем развалились бы. Мэри последовала его примеру: встала, сжала пальцы в кулачки. — Ты невыносим! У тебя яйца отвалятся, если ты хотя бы раз проявишь понимание и человеческие эмоции? — Я проявил. Ты меня раздражаешь, — нет, Леви не стыдился грубости. Мэри сама полезла. Он устал держать приличную мину. — Ты тупица, Аккерман. Незрелый идиот. Как я могла в тебя влюбиться. Видела же, какой ты. От обиды Мэри затопала ногами. Леви окинул её равнодушным взглядом. — Полагаю, извинениям конец? — Радуйся, ты свободен, — собеседница пространно махнула рукой. — Прости, что пыталась относиться к тебе как к человеку, а не куску льда. А знаешь, что? Мне не так уж и обидно. Ведь такими темпами ты и своего этого Эрвина просрёшь. Аккерман повернулся спиной и уж было уходил. Однако на этом моменте остановился. Медленно оглянулся на Мэри. — Ты что несёшь? — голос дрожал от напряжения. Мэри опешила, попятилась и всё же продолжила: — Да-да, просрёшь. Потому что он выглядел адекватным парнем. Это я тебя терпела, той ещё дурой была. Ему же хватит соображалки расстаться с тобой до того, как ты разобьёшь ему сердце своим равнодушием. Ты не умеешь ни поддерживать, ни прощать, ни выражать привязанность, ни-че-го. А нормальным людям, Леви, обычно недостаточно того, что их называют идиотами и игнорируют. Нормальные отношения не такие. Что Леви знал о нормальных отношениях и людях? Да ни хрена. Ни единой ролевой модели перед глазами. Все его знания почёрпнуты из фильмов, а кинематограф — спорный учитель. Попробуй Мэри зацепить его как-то иначе, Леви просто ушёл. Но она ткнула в болезненную точку. Ведь сам Аккерман достаточно умён, чтобы сообразить: отстойный из него бойфренд. Эрвин рано или поздно понял бы это. Сейчас, когда Смиту так необходима поддержка — тем более. — Заткнись, — выдал он. Но в сознании билась мысль: «Она же, тупица, права». — Что, правда не нравится? — откликнулась Мэри, почуяв слабину. Тряхнула волосами, опередила Леви и первой приблизилась к двери. — Короче, мне жаль, Леви, что тогда у Сины я разболтала о тебе всякое. Но я человек со своими слабостями, и мне было обидно. Надеюсь, когда-нибудь ты меня поймёшь. Ведь это будет значить, что у тебя стало на одну человеческую эмоцию больше. Надеюсь, это произойдёт до очередной катастрофы в твоей жизни. Леви остался на улице один. Он понятия не имел, что сейчас двигало Мэри. Искреннее раскаяние. Осознание вины. Злость. Или банальная трусость перед последствиями: кому понравится считать себя мудаком, а Мэри до извинений именно им и являлась. Теперь же она могла с чистой совестью мысленно поставить галочку рядом с пунктом: «Исправить свою ошибку перед Леви». Гораздо важнее для Аккермана, что его внезапно… задело. А он не ценил, когда его что-то задевало. Особенно такая ерунда. Глупость же ударяться в рефлексию из-за слов бывшей подружки. Он вернулся в мастерскую не сразу. Помаячил туда-сюда перед входом. Почесал затылок, разгладил ладонями футболку. Решился. Направился прямиком к Ханджи. Четырёхглазая нашлась в самом углу, она уселась по-турецки на пол и ела булку. Леви с неодобрением покосился на летевшие вниз крошки, но промолчал. — А, зануда, это ты, — Ханджи так ему радовалась, будто неделю не видела. Хотя с их «разлуки» прошло не больше десяти минут. — Как дела? Она покосилась на Мэри. Аккерман не планировал тратить время и спросил прямо: — Четырёхглазая, ты знаешь Эрвина дольше меня. Как я могу его сейчас поддержать? Рот Ханджи округлился от удивления. Рука с булкой зависла в воздухе, рядом с ртом. — Не верю. Ущипните меня. Ты что же… советуешься со мной? Со мной?! Она взвизгнула и подорвалась с места. Леви обернулся к Мэри, та смотрела прямо на них. Чёрт, не хватало ещё, чтобы она подслушала и надумала себе всякого. — Забудь, четырёхглазая, — буркнул Леви. Уйти Аккерману помешала крепкая хватка собеседницы. Ханджи отбросила булку и положила руки ему на плечи. — Котик мой, — лучше бы он так и был «занудой», — я в душе не чаю, как успокаивать Эрвина в подобной ситуации. Но я помогу тебе, чего бы мне это ни стоило. Сэндвич из магазина для Эрвина. Лимонад для Эрвина. Сканворд — неужели их ещё выпускали — для Эрвина. «Ведь он, такой же зануда как и ты, любит дедовские развлечения» по версии Ханджи. Леви взирал на купленные вещи с сомнением. Он в принципе не думал, что нынче какие-либо подарки могли успокоить Смита. Надеялся на дельные советы в духе: «Попрыгай на одной ноге двадцать раз, пробеги с Эрвином с утра, выхаркай лёгкие, похлопай зануду по плечу, и всё пройдёт». Однако он, видимо, забыл, с кем имел дело. Ханджи спровадила его с работы пораньше, забив рюкзак. — Я вернулся, — мрачно сообщил Леви, ступив за порог. Раньше о своём приходе не сообщал. Но теперь, когда Эрвин остался с Аккерманами, взял в привычку. Вместо ответа — храп Кенни. Леви обошёл дом в поисках Эрвина. Книга Эрвина на кресле в гостиной. Аккуратная стопка вещей Эрвина в гостевой комнате. Контейнер в холодильнике с едой и стикером «Для Леви» с дурацким смайлом. Мелочи напоминали о его недавнем присутствии, однако самого Смита нигде не видно. Аккерман вдруг испугался. Живот стянуло. Пальцы невольно сжались. Кожа на костяшках натянулась. Откуда-то в сознании взялась совсем дурацкая идея, что Эрвин мог сбежать. Куда и зачем, непонятно. Но новая версия Смита казалась почти незнакомцем. А от чужаков Леви ожидал чего угодно. Он грубо разбудил Кенни, ощутимо хлопнув его по плечу. — Где Эрвин? — Хотя бы доброго вечера пожелал, говнюк низкорослый, — проворчал Кенни. Сел, тряхнул головой. — Вроде, на участок Смитов шёл, когда я в последний раз его видел. Но это было давно. Разве он до сих пор не вернулся? Кенни и Леви уставились друг на друга. Младший Аккерман понятия не имел, о чём думал его дядя. Сам же Леви заметно напрягся. Эрвин периодически навещал Джона. Только делал это, когда отец вероятнее всего спал. После кончины Луизы её муж совсем слетел с катушек. Эрвин приносил Джону еду, прибирался и выбрасывал пустые бутылки. — Зачем тебе это? — вопросил пару дней назад Леви. Он иногда следовал за своим непостижимым комодом-бойфрендом и помогал с уборкой. Кривился, но делал. Леви совсем не волновало благополучие Джона. А вот спокойствие Эрвина — да. — Не знаю, — честно ответил Эрвин и поспешно сменил тему своим этим новым, нарочито оптимистичным тоном. Леви не тратил драгоценное время на беседы с дядей. Рванул к дому Смитов. Он до конца не сформулировал даже для самого себя, чего именно опасался. Разбитый потерей жены Джон Смит нынче так себе противник. И всё же Леви достаточно прожил с подобными Джону людьми, чтобы сообразить: с такими монстрами возможно абсолютно всё. На ведущей к входной двери дорожке Леви сбавил шаг. Осмотрелся. Эрвин как-то рассказывал Леви, что с годами состояние отца научился определять по тишине и свету в окнах. Наверное, человек, что не сталкивался с зависимыми людьми, его не понял бы. Но Аккерман ощутил отголоски знакомых тревог сразу. В приёмной семье номер три он занимался ровно тем же самым. Порой ему хватало быстрого взгляда на дом, дабы сообразить, ждал его спокойный вечер или очередная драма. Когда растёшь рядом с опасностью, интуиция, чуйка, а может, просто здравый смысл напряжены до предела. Леви прокачал свои настолько, что порой и по занавескам определял степень опьянения «папочки» Рихтера. Они привязаны и пропускают в жилище свет? Значит, всё спокойно, можно расслабиться. Плотно задёрнуты, то и дело тревожно колышутся, будто к ним каждые две минуты подходили Анка или её муж? Так оно и есть, жди беды. Впрочем, тишина — индикатор даже надёжнее любого куска тряпки и стекла. Некоторые сказали бы Леви: «Аккерман, но тишина всегда одинакова». И он бы не стал разубеждать счастливца. Только это неправда, тишина разная. Представить хотя бы отсутствие звуков, что забило уши приговорённого к расстрелу человека, когда он застыл перед своими палачами. Эти секунды до финальных выстрелов, должно быть, наполнены животным ужасом и пульсирующим в ушах молчанием. И этой тишине никогда не сравниться с той, которой наслаждается путешественник после восхождения на гору, когда он остаётся один на один с миром и не произносит ни звука. В доме пьяниц тишина с привкусом страха и тревоги. Всё вокруг подчиняется чудовищу. Шаги приглушены, голоса не слышны, и даже шорох пальцев по книге или дереву чудится громче крика. Неизвестно, что тригернёт персонального монстра. Набросится он на тебя из-за слишком громкого сопения или разразится тирадой после шумного вздоха. Леви почти забыл в доме Кенни, каково это. Вслух, конечно, не признался бы, но про себя можно: в жилище дяди он впервые за долгое время обрёл покой. Почти как в родном доме в Стохесе. Доверился, естественно, не сразу. И как же он сам удивился, когда в один из дней просто вернулся с прогулки, просто зашёл в комнату и просто лёг на кровать с комиксом, лишь многим позже осознав: да он же не гадал по занавескам, припаркованной машине и свету, что ждало его внутри, совсем не разволновался. Сейчас к Леви вернулись почти забытые переживания. Он пялился в окна и гадал, что там творилось. Эрвин бы не задержался рядом с Джоном просто так по своему желанию. Наверняка что-то произошло. Схватился за ручку, ступил в дом. Снова храп. Только если Кенни издавал размеренные звуки, то этот походил на карканье. Джон спал. Леви шагал осторожно, почти бесшумно. Хотя и трудно оставаться невидимкой, когда видавший лучшие годы деревянный пол то и дело отзывался скрипом. Впервые Аккерман порадовался собственной субтильности. Попутно он озирался по сторонам в поисках Эрвина. С досадой отметил, что их совместные усилия не увенчались успехом: жилище Смитов всё равно стремительно превращалось в помойку. Уборка не спасла. На месте выброшенных бутылок выросла стена из новых. Остатки еды опять размазались по поверхностям. Окна не распахивались для проветривания, и воздух такой спёртый и тяжёлый, что от него мутило. Нищета. Грязь. Разруха. Леви всё это ненавидел, и его передёрнуло. Леви поднялся по лестнице. Дверь в комнату Эрвина была приоткрыта. Он прошествовал прямиком к ней, прибавив скорости у бывшей комнаты Луизы. Притормозил и уставился в просвет между косяком и деревяшкой. Эрвин сидел на кровати. Локтями опёрся о колени, плечи поникли, лица не видно. Вся его фигура, такая подтянутая, гибкая, сильная, вдруг сделалась грузной и неловкой. Будто на Эрвина сложили невидимые мешки с опилками, и придавленный ими Смит никак не мог избавиться от ноши. Тело его то и дело сотрясалось. Да он… плакал? Леви отшатнулся. Идиот. Какой же он, Аккерман, придурок. Почти преступник. Эта сцена не предназначалась для его глаз. Он же невольно подсмотрел нечто сакральное. Словно влез ногами в чужую тайну и потоптался по ней. Он не знал, что делать, куда бежать и бежать ли. Ворваться в пространство Эрвина и успокоить? Или уйти домой и сделать вид, будто ничего не произошло? Похлопать Эрвина по плечу и выдать: «Не унывай»? А, может, просто сесть рядом и помолчать? Дерьмо-дерьмо-дерьмо. Не-чурбан точно не торчал бы на месте Леви столбом. Ему же не хватало опыта в подобных делах. Потёр вспотевшие ладони о джинсы. Зачем-то пригладил волосы. Отступил на несколько шагов и громко кашлянул, привлекая тем самым к себе внимание. Пускай Эрвин думает, что Леви лишь появился. — Эрвин? — позвал еле слышно. Главное — не разбудить Джона. Двигался еле-еле, как улитка. У Эрвина достаточно времени, чтобы бегло привести себя в порядок. — Я здесь, — раздался голос Смита. Уверенный и бодрый. Отличный же он притворщик. Когда Леви заглянул в комнату, Эрвин уже стоял у окна. Повернулся к Аккерману спиной, засунул руки в карманы. — Извини, не встретил с работы. Решил прибраться у отца и забылся. Ты ужинал? Леви покосился на стол, где вперемешку с книгами свалены старые фотографии. Похоже, его «комод» их пересматривал. Взгляд Аккермана остановился на прикрепленном к стене списке. Брови удивлённо поползли вверх. Он приблизился к нему. Нужно убедиться, что глаза его не обманывали. Нет, всё верно. Сверху, как и прежде, заголовок «За что я ненавижу Парадиз» и пятнадцать коротких причин, во главе которых «Отец», ниже «За что я люблю Парадиз». Однако помимо Луизы теперь отдельные пункты занимали Ханджи и Леви. Имя Аккермана обведено несколько раз и крупнее всех прочих. Отчего-то Леви приятно на это смотреть. — Леви? — Эрвин оглянулся. Лицо спокойное. Улыбка тоже. Лишь влажные глаза выдали секрет Эрвина. И Леви решился. Отношения — это, вроде как, компромиссы. То есть, иногда Леви обязан наступать себе на горло и проявлять обыкновенные человеческие эмоции. Или Мэри окажется права. Хотя как же он мечтал просто сделать вид, что всё нормально. — Ты расстроен, — заявил требовательно и с напором. Словно винил Эрвина. Дежурная улыбка Смита не сползла ни на миллиметр. — Нет, — он легко соврал. И глазом не моргнул. До чего Эрвин сейчас бесил Леви. И как же Аккерман его жалел. — Я расстроился, когда мама умерла, — Леви расправил плечи, с вызовом уставился на Эрвина. — Даже… плакал. Теперь думаешь, я слабак? — Ты был ребёнком. Это нормально. Эрвин подался к нему. Сократил расстояние между ними, однако не решился подойти совсем близко. — Взрослые тоже ревут, — буркнул Леви. — И это тоже нормально. Застыли друг напротив друга. Эрвин молчал. Аккерман не соображал, как продолжить свою «гениальную» речь. Внизу заворочался Джон Смит. Леви напрягся, когда вслед за вознёй послышалось неразборчивое бормотание. Однако вскоре ворчание снова сменилось храпом. — Я не хочу, чтобы ты ходил сюда один, — отчеканил Леви. Он планировал проявить понимание, но в итоге всё равно скатился к требованиям. Да и интонации опять погрубели. — Это мой дом, Леви. Ничего не случится. — Одной драки с отцом тебе мало? Снова нарываешься? Эрвин отмахнулся. — Боец из него теперь слабый. Он только пьёт и плачет. — И всё же дождись в следующий раз меня, — Леви не сдался. Напирал. — Я подожду внизу, если мешаю тебе. Эрвин покачал головой. Сел на кровать. Спрятал лицо в ладонях. Леви желал протянуть руку и погладить его по волосам, как мама когда-то гладила его. Однако порыв показался нелепым, и Аккерман спрятал руки за спину. — Ты слишком заботлив, Леви. Я того не стою, — глухо сообщил Эрвин, не отняв ладони. Теперь Леви не видел его и мог ориентироваться исключительно на голос. Но тон Смита, как назло, почти ничего не выражал. Леви рассердился. — Не будь идиотом. Стоишь. — Не стою. Я как маньяк, что возвращается на места преступлений, прихожу сюда и всё думаю, что это я убил её. Тебе, Леви, нужно это понять и перестать жалеть меня. Прогресс. Прежний Эрвин ненадолго пробился сквозь броню, что выстроила его новая версия. Только Леви не сразу понял, о чём Смит вёл речь. — Кого убил? — переспросил он. Посчитал себя самым тупым человеком на свете. Он слишком стремительно потерял нить разговора. — Маму, — произнёс Эрвин и снова сгорбился, придавленный невидимым грузом. До Леви, наконец, дошло. Комод-Эрвин традиционно взял на себя ответственность за событие, которое так-то контролировать не мог. Ну и тупица же. Аккерман тяжело вздохнул. Расположился на кровати рядом со Смитом. Так, чтобы их колени соприкасались. Наверное, небольшое взаимодействие обязано порадовать Смита. В обычное время он тактилен. — Луизу убила болезнь, — уверенно заявил Леви. — Не в твоей власти остановить её. Эрвин ответил не сразу. Заговорил в тот момент, когда Аккерман уже отчаялся услышать от него хоть слово. — Но в моей — вылечить. Зик предлагал помощь с лечением в Марли, — фразы звучали равнодушно. — Оно, наверное, действительно могло спасти её. Леви сжал пальцы в кулаки. Зик исчез из Парадиза столь же внезапно, как и появился. В один из дней просто собрал вещи и уехал, так Леви сказал Фарлан. Аккерман всё хотел поинтересоваться у Эрвина, почему его бывший сдался так легко: до этого казалось, что никто в мире не способен поколебать уверенность Йегера. Особенно, после подслушанной беседы в больнице. Однако тянул время. Утонул в жалости к себе. Страдал. А потом умерла Луиза. Глупо же он выглядел бы, если начал в такой момент беседу о бывшем Эрвина. И призрак Зика Йегера повис между ними невысказанными объяснениями. Леви догадывался, что рано или поздно им бы пришлось к нему вернуться. Но не думал, что это случится сейчас. — Я знаю, — неохотно признался Леви. — Слышал. Эрвин поднял голову и посмотрел прямо на него. — Значит, я верно догадался. Ты был там? — Я сбежал. — Почему? — Потому что моё присутствие помешало бы тебе трезво взвесить «за» и «против». А ещё потому что в то мгновение Леви твёрдо решил, что Зик подходил Эрвину намного больше. Да и до сих пор так иногда считал. — Как видишь, я и без твоего присутствия ошибся. — Как? Эрвин тяжело вздохнул и поведал обо всех событиях, что предшествовали отъезду Зика. Обо всём, что пропустил Леви из-за своей тупой тоски после Сины. Аккерман слушал внимательно и не перебивал. Ревновал. Немного злился. Желал найти Зика Йегера и вмазать ему по физиономии. Но не осуждал и не гневался вслух. И совершенно не соображал, как из всего этого следовало, что Эрвин убил Луизу. Каким же надо быть дураком, чтобы прийти к подобным выводам. Нет, почему обязательно нужно кого-то обвинить, Леви как раз понимал. Смерть — слишком стихийное событие, чтобы просто с ним смириться. Когда никого на самом-то деле не терял, легко сказать, что все умирают и существовать дальше. Однако если прощаешься с кем-то из близких, правила игры меняются. Маленький Аккерман наотрез отказывался верить, что его мама скончалась просто так. Жила себе, жила, заболела да отправилась к праотцам. Ту-пость. Наверняка имелась причина, которую мелкому Леви не дано постигнуть в силу возраста. За неимением лучших вариантов он нашёл эту самую причину в Кенни. Обвинил во всём его. Это он, засранец-дядя, не пришёл им на помощь в трудную минуту. Он положил огромный болт на сестру и племянника. Он предпочёл личный комфорт. Если бы он появился вовремя. Если бы помог маме деньгами и участием. Если бы не кинул Леви. Десятки этих «если бы» отложились в голове младшего Аккермана, и жить с ними стало чуть легче. Эрвину «повезло» чуть меньше. Он тоже искал ответ на вопрос, почему мама мертва. Но ему некого винить кроме себя. Ну, может, разве что Зик — неплохая кандидатура. Однако совестливый Эрвин слишком правильный, чтобы повесить ответственность на него. Только Леви категорически с Эрвином не согласен. — Тебе, дураку, пора вытащить голову из задницы и признать очевидное, — отчеканил Леви. — Луиза скончалась не из-за тебя. Может, из-за плохого воздуха Парадиза, твоего отца или невозможности Зика Йегера помочь из человеколюбия, а не желания присунуть свой член. Но не из-за тебя, Эрвин. И я отпинаю любого, кто думает иначе. Даже тебя. — Леви… — по физиономии видно, что Эрвин решился на спор. Леви его перебил. Обхватил лицо собеседника ладонями и продолжил: — Ты. Не. Виноват. Ты имеешь право скорбеть и злиться. Но не можешь опять всё взвалить на себя. Я тебе, идиоту, не позволю. Если уж хочется кого-то обвинить, то… хм, вини меня. Это фантазии о моём теле захватили твой разум и мешали думать о чём-либо другом. Так что если ответственен ты, то я ровно в той же степени. Фух, устал. Самая длинная речь за последнее время. Эрвин молчал. Буравил его глазами и не издал ни звука. Леви тоже не решался говорить. Ждал хоть какой-то реакции. Смит резко подался вперёд. Заключил его в медвежьи, горячие объятия и повалил на кровать. — Ты чего… Ты что… — пыхтел Леви. Эрвин повсюду. Его огромное туловище, сильные руки, запах. Поглотил собой весь мир. Его дыхание обожгло ухо Леви. — Спасибо, — прошептал он. — Знаю, тебе это сложно даётся, и я ценю твои старания, Леви. Вместо ответа Аккерман обхватил его двумя руками и уткнулся раскрасневшимся лицом в грудь Эрвина. А потом тело Эрвина снова сотряслось. Он, вроде, пустил слезу. Но Леви слишком его уважал, чтобы акцентировать внимание на уязвимом положении Смита. И он сильнее прижался к нему в надежде, что грусть сменится мимолётным облегчением. Так же оно обычно и бывает у нормальных людей? *** Леви растянулся на пледе рядом с Эрвином. Единственный плюс их внезапного признания обществу — теперь можно не скрываться. Они расположились на берегу озера. Не уезжали вглубь, как раньше — туда, где людей почти не было. Зачем, если можно смущать окружающих. Только, как назло, никого так и не встретили. — Мама была хорошей женщиной, но доверчивой. Про отца говорила всего пару раз, — неохотно вещал Аккерман. — Утверждала, что ему хотелось бы быть с нами, но он просто не может. Правды я не узнал. Подозреваю, дальнобойщик склеил симпатичную официантку и бросил. Вот и вся история. И так во всём. Соседи занимали у неё последние деньги и не возвращали. Начальник как-то поднял зарплаты всем кроме неё. Клиенты дурили. Но хуже всех был Кенни. Он иногда навещал нас. Однако даже мой мелкий мозг соображал: каждый визит дядьке в тягость. Он приезжал на своей новенькой машине. Хвастался работой, успехами, очередными сиськами, что ему удалось затащить в постель. Дежурно трепал меня по волосам. Однажды я поймал его за тем, как он украдкой вытирал ладонь о брюки после этого. Будто я грязный пёс, что полез под руку. С тех пор я не позволял ему меня касаться и держался от него подальше. А мама слушала его и раскланивалась, как перед важной шишкой, когда он кидал деньги на стол. Скромные подачки, без которых мы бы прожили. Думаю, он оставлял их, чтобы почувствовать себя не таким дерьмом. Этакий благодетель-хренодетель рядом с бедняками. Леви осёкся. Опять его рассказ о маме плавно съехал к Кенни. Сам не понял, как так получалось. Повернул голову и уставился на Эрвина. Смит закинул руки за голову. Прикрыл глаза. Расслаблен и спокоен, будто и не было недавнего срыва. Он почему-то улыбался, хотя едва ли повествование Леви можно назвать весёлым. Наверное, как тот ещё сентиментальный идиот, гордился, что Леви вообще ему открылся. Аккерман и сам удивился своей же щедрости. Про маму и прошлое он говорил… хм, да примерно раз в триллион лет после смерти Кушель Аккерман. Даже Фарлана и Изабель не пускал в эту часть своего прошлого. Нет, какую-то сырую информацию выдал им по крупицам. Однако не позволял проникнуть дальше, сложить цельную картину. А Эрвину взял да выболтал кучу неважных деталей после тихой, но уверенной просьбы собеседника: «Расскажи мне о своей маме». Сложно отказать, когда он смотрел столь жалобно и говорил так вкрадчиво. Честностью Леви будто пытался искупить своё бессилие. Он не мог нынче спасти Эрвина. В его силах только отвлечь. — Ты до сих пор злишься на Кенни, — не вопрос, утверждение. Эрвин произнёс фразу неторопливо, словно нехотя. — Интересно, может ли он сделать что-то, чтобы искупить свою вину перед тобой? — Хочешь подсказать старику? Ничего. Некоторые вещи не исправить. — Понимаю, — Эрвин посерьёзнел. Оба собеседника ненадолго замолчали. — Кстати, о твоём увлечении рисованием. Как оно началось? Твоя мама, наверное, гордилась? Она кажется из тех мам, кто вешает каждую работу сына в гостиной. — Такой и была, — согласился Леви. Сложил руки на животе. Прижал ладони к футболке и думал в основном о том, что давно ничего не ел. Проще открыться и вещать о личном, пока сам размышляешь о буррито и пончиках. Словно чешешь языками не о себе, а ком-то третьем. — Сколько себя помню мелким, с карандашами не разлучался. В саду как-то нарисовал портрет мамы. Розовые волосы. Нос, что до конца не влез в лист бумаги. Глаза-пауки. Чудовище редкостное. А ей он понравился. Сказала, что я обязательно стану художником, и повесила на самом видном месте напротив кухни. Когда вечерами в ванную мимо шёл, шаг прибавлял. Казалось, монстр с картины меня за жопу хватит. Попросил убрать, так она его к себе в комнату утащила. Эрвин рассмеялся. По-доброму и почти искренне. — Уверен, ты преувеличиваешь уродство. Спорим, твои работы были очаровательны. — Хорошо, что ни одна из них не сохранилась. Или ты пожалел бы о своих словах. Я, кстати, пытался… нет, неважно. Леви чуть не сдал себя. Чуть не поведал, что до сих пор иногда был той ещё соплёй. Например, недавно пытался нарисовать Кушель. Такой, как она была, не с глазами-пауками и ртом-палкой. И не сумел, пока не достал фотографии. Черты в памяти размылись. Некоторые словно увеличились. Иные, напротив, стёрлись. А где-то мозг и вовсе дорисовал своё. Леви не помнил, действительно Кушель морщила лоб, когда смеялась, или сознание позаимствовало этот момент из недавнего фильма, где главная актриса так походила на маму. Он не помнил, поджимала ли она губы от злости. Даже цвет глаз отложился смутно. Но ещё хуже обстояли дела с теми мелочами, которых не нарисуешь. Голос, походка, хохот, привычки. Осознавать это больно. Кушель словно умирала дважды. Теперь в воображении сына. Эрвину ещё предстояло открыть для себя обманчивую природу памяти. — Хочешь, я нарисую Луизу? — глухо произнёс Леви. Хоть какая-то польза от него. Эрвин ответил не сразу. — Да, Леви. Это было бы замечательно. Как только Леви и Эрвин приехали сюда, они предусмотрительно открыли окна в машине и включили музыку погромче. Теперь заиграла A Change Is Gonna Come, и Леви нахмурился. И когда этот дурак-Эрвин успел обзавестись ею. Ничего ему нельзя доверить, всё превратит в сентиментальную ценность. В другой ситуации Леви отчитал бы Эрвина, но сегодня лишь надулся и заткнулся чисто из упрямства. Эрвин заговорил первым, ровно когда песня кончилась. — Я бы хотел съездить с тобой в Стохес. Принести Кушель и мистеру Браусу цветы. Но если я слишком тороплю события, скажи. Я пойму, Леви. — В Стохесе лучше весной. Обосраться, как красиво, — пробормотал Аккерман и сглотнул набежавший ком слюны. Он не протестовал против совместной поездки. Однако от самой мысли о чём-то настолько личном внутри всё стягивалось в тугой ком. — Весной так весной, — согласился Эрвин. — Поедем? — Угу. Леви не в первый раз отмечал, как легко Эрвин строил долгоиграющие планы. Когда Аккерман заглядывал в будущее с опаской, Смит смотрел на него прямо. Леви привык, что люди появлялись и исчезали. Не желал что-то планировать, чтобы потом не разочароваться. Эрвин, казалось, даже о таком не думал. Что ж, сегодня Леви его не останавливал. Возможно, размышления о грядущих событиях помогали Эрвину справиться с настоящим. — Леви, ты помнишь похороны Кушель? — Эрвин приподнялся, опёршись на локти. навис над собеседником. Пялился на него жадно. — Угу, — промычал Леви. Двигаться ему некуда. Он валялся на краю пледа, дальше только мерзкий песок. Аккерман сцепил губы в тонкую линию и уставился в небо. Лишь бы не видеть внимательные глаза Эрвина, что будто старались проникнуть в самое нутро. — А ты с ними, посетителями, говорил? Говорил о маме? — Мне было десять. Я в основном молчал и ревел. Эрвин разочарованно выдохнул и опять откинулся на плед. — Мне не десять, но я тоже не говорил. Их было так много. Я хотел узнать у каждого, что именно их связывало с мамой. Услышать хотя бы одну чёртову историю, которую я не знал о ней. Глупо, наверное? Мне это ровным счётом ничего не дало бы. Леви понятия не имел, глупое это желание или нет. Не ему, сухарю, судить. Зато он мог дать Эрвину то, в чём он нуждался. — Помнишь, ты спрашивал о моей коллекции чая? Я позаимствовал идею у мамы. Она была фанаткой чая, — Леви нахмурился. Велик соблазн остановиться и не произнести больше ни слова. Он и так годовую норму выболтал. И всё же Леви продолжил. — Мама ввела у нас дома эту тупую традицию. Каждый вечер усаживала меня, разливала что-то из своей коллекции по кружкам и интересовалась моими делами. У неё был этот стрёмный талант разговорить любого. Вот я сидел, молчал, дулся. А вот уже через пятнадцать минут трепался, как приклеил со злости жвачку к рюкзаку придурка из соседнего класса. Короче, когда я переехал в Парадиз, как-то пришёл к Луизе. Она мне тоже налила чай, по вкусу как один из маминых. Я взял да ляпнул зачем-то про ту традицию. Ну, ты, наверное, понял, что случилось дальше. Твоя до жути заботливая мамка переняла этот обычай у моей. Каждый вечер к себе она бы меня и комиксом не затащила. Но раз в месяц мы с ней встречались. Я делал вид, что не хотел приходить. Она делала вид, что верит мне. Прекратили, когда её болезнь стала серьёзнее. Я не хотел её напрягать. Теперь думаю, зря. Мне, наверное, не хватало тех вечеров. Может, и ей тоже. Эрвин опять сел. На этот раз не нависал над Леви. Пялился на воду. Свет играл в волосах Эрвина, и Леви завороженно уставился на него. До чего же Смит будто бы ненастоящий. Даже здесь, на берегу озера — в одном из немногих мест Парадиза, что смотрелось не совсем паршиво — Эрвин чужеродный элемент. — Спасибо, Леви. Ты ей нравился. — Она мне, вроде, тоже, — неохотно признался Аккерман. Эрвин поднялся. Леви без приглашения последовал за ним. Они прошлись вдоль кромки воды. Эрвин молчал и чему-то улыбался. Леви пинал камни и думал, когда они уже вернутся домой. — Здесь всё напоминает о ней, — Эрвин говорил тихо, себе под нос, словно ни к кому не обращался. Однако Леви всё равно его услышал. — В Парадизе? — Да. Озеро, улицы, дом. Всё пропитано ею, — Смит неодобрительно покачал головой. — Я предполагал, что хотя бы здесь, у воды избавлюсь от её призрака. Но нет. Сюда мы обычно приходили летом в жаркий день. Озеро тогда ещё не обмельчало. Я сидел в воде до посиневших губ, а мама бегала по берегу и требовала, чтобы я срочно вылезал. Сама не заходила. Говорила, что вода ей нравится только в море. Леви кивнул. Не знал, как ещё реагировать. Впрочем, Эрвин в ответе и не нуждался. Продолжил. — Даже твой дядя — напоминание. Их явно связывало нечто личное, что мне и тебе непонятно. Он о ней так говорит, будто знает лучше меня. Может, так оно и было в последние годы, — Эрвин потёр лицо ладонями и простонал. — Этот чёртов Парадиз с его жителями. Как же тут тесно. Леви притормозил. Спрятал руки за спину. Изучал кеды. — Ты хочешь уехать? — предположил он. Эрвин остановился и обернулся к нему. Удивлённо вскинул брови. — Что? Уехать? Ты снова об этом. Нет, Леви. — Но теперь тебе не нужно оставаться в Парадизе против своей воли. — Есть ты. Пока ты здесь, я тоже. Смит вымученно улыбнулся. Быстро сжал его пальцы в своих, отпустил и огляделся по сторонам в поисках свидетелей. Настолько привык скрываться, что до сих пор этим же и занимался. Хотя смысла в маскировке нынче нет. Весь Парадиз уже шептался о них. — Речь не обо мне, — отчеканил Леви. — О том, что лучше для тебя. Эрвин склонил голову набок. Испытующе смотрел на собеседника. Даже немного раздражённо. Ничего не сказал. Потрепал его по волосам. Жест непривычный, обычно Эрвин не позволял себе подобных вольностей. Леви скинул его руку и пригладил волосы. Возмутиться он не успел. Совсем рядом взревел мощный двигатель. К озеру свернули два автомобиля. Кому принадлежал первый, Леви не знал. А вот второй идентифицировал сразу — машина Лимы. Нежеланная встреча. Вальц и Лима, вроде, притихли из-за последнего столкновения с Эрвином и Леви. Но Аккерману всё равно не хотелось видеть их рожи. Лима в компании дружков выбрался на берег. Все синхронно замолчали и уставились на Эрвина и Леви. — Поехали отсюда, — над ухом Леви раздался голос Смита. И как он так быстро приблизился? К удивлению Леви, они направились не домой. Под осуждающими взорами, Эрвин свернул в противоположном направлении. Сделал музыку погромче. The Passenger Игги Поппа заполнил салон. — Помнишь нашу вторую встречу? Мы слушали её по пути в Сину, — произнёс Эрвин. Конечно, Леви помнил. Знакомство с Эрвином — самое приятное и страшное событие в его жизни. Приятное благодаря тому, как всё обернулось. Страшно же было в начале, пока Леви не разобрался, почему мысли о заднице соседа занимали его разум. — Ты сказал, что под неё хорошо ехать по ночному городу с кем-то особенным. Эрвин совсем не обиделся. — Верно. Этим я и займусь. Они свернули на шоссе. Пролетели знак «Парадиз». Леви, наконец, понял, куда так спешил Эрвин. В соседний город. Видимо, Парадиз стал для него настолько невыносим, что он сменил бы его на любую иную дыру. Стемнело. Они мчались вперёд. На шоссе больше ни души, будто в мире никого и не осталось. Оба молчали. Леви открыл окно и ловил ветер. Он не знал, о чём думал Эрвин. Хотя с удовольствием сегодня влез бы в его голову. Сам же Леви размышлял о том, что вся эта сцена походила на заключительный акт в фильме. Тот поворотный момент, когда герои принимали судьбоносное решение. Определялись, по пути им или кадр под идеальный саундтрек стал бы последним совместным. Леви не был дураком. Леви понимал: Эрвину Смиту не выжить в Парадизе. В духоте родного города он быстро зачахнет, превратится в кого-то другого и лишится самого себя. Забота о маме удерживали его от самокопания, но теперь не осталось ничего. Одного Леви мало. Амбиции Эрвина слишком велики. Пускай сейчас влюблённый Смит отрицал это. Но рано или поздно и ему самому пришлось бы признать очевидное. Получалось, выбор невелик. Вопрос стоял не в том, что будет дальше с Эрвином. Вопрос в том, останется ли в этом «дальше» Леви. — Мик пригласил меня на день к нему, — неожиданно начал Эрвин. — Я сначала отказался. Теперь всё же хочу навестить его в эту субботу. Ты со мной? — Подумаю. Опять тишина. Она давалась Леви сложнее обычного. И лишь одна мысль согревала его: Эрвин Смит медленно, но верно ступил на дорогу к прежнему себе.