Возвращение в Парадиз

Вся жизнь Эрвина Смита в Парадизе уместилась на заднем сидении автомобиля. Его первый побег из родного города, четыре года назад, был наполнен эйфорией и тревогой. В Парадизе его держали мама, воспоминания и вопрос, который, должно быть, знаком каждому, кто сталкивался с переездом: «Вдруг вернусь?» Он не собирался этого делать и мечтал забыть Парадиз как страшный сон, но где-то глубоко внутри осознавал: такое вполне может случиться. Тогда он оставил большую часть вещей: попросту не знал, что ему пригодилось бы в новом, большом городе. Сейчас всё иначе. Эрвин не собирался возвращаться. Некуда и не к кому. Дом Смитов — тюрьма с опустившимся на дно отцом. У Аккерманов ему больше не рады, а Ханджи вот-вот и сама покинула бы деда. Ему, Эрвину Смиту, предстояла жизнь с чистого листа. И он ответственно подошёл к выбору, что взять с собой в новый этап. Он перебрал книги. В чемодане нашлось место лишь трём. Энциклопедия про океан, которую ему подарила мама. Что-то из Паланика, с заметками Аккермана на полях — позаимствовал у Леви да так и не вернул, в иной ситуации не посмел бы, теперь же малодушно спрятал тёмную обложку в вещах втайне от соседа. И труд его друга — тот самый, что Леви взял у него в начале их знакомства. Эрвин до сих пор считал творение весьма посредственным. Но оно так долго хранилось в комнате Аккермана, что, казалось, пропиталось им. Хотя и глупо так считать: едва ли страницы наполнены памятью о временных владельцах. Он закинул все свои скромные пожитки из шкафа. Он бережно сложил на самое дно список, за что он любил и ненавидел Парадиз. Смысла в нём немного. Однако там значились два наиболее важных имени: Леви и мамы. К списку добавил древний МР-3 плеер Леви. Аккерман не просил его обратно, сам Эрвин отдавать не планировал. Он сорвал со стены несколько стареньких постеров и оставил их себе, как напоминание о детстве с Ханджи. Тех временах, когда они торчали в его комнате и по кругу слушали любимые альбомы. Под Боуи они делились мечтами о будущей профессии: Эрвин тогда планировал податься в рок-звёзды, а Ханджи — записаться в ряды владельцев фургона мороженщика. Под Blondie — осторожно фантазировали о существовании вне Парадиза. Под Спрингстина — смело делились тем, что их бесило дома. Всё это ценно для Эрвина. Даже представил, как он и Ханджи собрались бы уже у него в Марли под теми же дурацкими постерами и говорили о настоящем. Не хватало в яркой картине только Леви. Он обнаружил под столом сборную модель корабля. Нераспечатанная коробка с маленькой открыткой. Подпись «С возвращением!», что вывела мамина рука. Конечно, забрал Эрвин и её. Правда, так и не решил для себя, превратятся ли когда-либо детали в полноценный парусник. Либо же он засунет последний подарок мамы подальше, поскольку и сжимать его в пальцах больно. Что уж говорить о долгой и кропотливой работе. Он позаимствовал пару десятков фотографий из семейного альбома. Понимал, отец разгневается, когда обнаружит пропажу. Но к счастью, Эрвин тогда уже будет далеко. К ним сложил пару набросков от Леви — самый дорогой груз. И всё: остальное Эрвин оставил в Парадизе. Вроде, немного, а три дня пролетели в сборах, упаковке ненужных вещей в коробки и решении насущных проблем: закупить отцу еды, прибраться напоследок, попрощаться с городом. Леви иногда помогал Эрвину. Странные то были часы. И Эрвин, и Леви преимущественно молчали и злились. Они больше не касались друг друга. Одёргивали руки, стоило пальцам оказаться в опасной близости. Их взаимодействие помимо лавирования между коробками свелось к вечерним совместным просмотрам фильмов в гостиной. В компании Кенни, естественно. Не вдвоём же им торчать. Во вторник, последний вечер Эрвина в Парадизе, Леви превзошёл сам себя. — Сегодня смотрим ужастик про косатку-убийцу, — процедил тоном, не терпящим возражений. Эрвин спрятал смешок в кулаке. — Малец, опять ты со своей малобюджетной дурью? — проворчал Кенни, однако послушно опустился на диван. То и дело поглядывал на Эрвина и Леви, но комментарии держал при себе. Леви не удостоил его ответом. — Я, вроде, говорил, что ты похож на косатку, Леви? — шепнул ему на ухо Эрвин. И Леви тоже его убивал, как животное на экране расправлялось с противниками. Только оно не мучило их — недолгая боль, и конец. Эрвин же умирал медленно. Прощался с прежним собой и оставлял его здесь, рядом с Леви. — Не болтай, — пробурчал Леви и демонстративно отодвинулся от собеседника. Поднявшись в гостевую комнату после кровавой мести косатки в антураже семидесятых, Эрвин обнаружил на прикроватной тумбе сюрприз: несколько вырванных из скетчбука страниц с новыми набросками. Он их ещё не видел. Схематичные зарисовки из недалёкого прошлого с участием самого Смита и Аккермана и более аккуратный портрет мамы. Прощальный подарок от Леви. Эрвин тяжело опустился на кровать и долго на них смотрел. Гневался на Леви и… преисполнился надеждами. Последние три дня Аккерман был так холоден, что невольно чудилось, будто ему всё равно. Раз, и выключил себя как по команде. Но данный жест — подтверждение обратного. Нет, Смит рано сдался. Он не позволит мрачному коротышке победить. Будь он неладен. И как же Эрвин его, говнюка, любил. Он сел за стол и настрочил длинное письмо. Не с первого раза. Раньше Эрвин считал любовные записки чушью. Всё важное можно сказать лично и не марать бумагу. Сегодня же ему предстояло превращение из скептика в литературного гения всего за вечер. Закончил за полночь. Выбрался из комнаты, уверенно шагнул в коридор, расправив плечи, как солдат перед битвой. Миновал дверь в комнату Леви и свернул к другой, чуть дальше по коридору. Кенни валялся в кровати и ковырялся в телефоне. Уставился на Эрвина. Удивлённо вскинул брови. — Малец, ты комнатой не ошибся? Если хочешь присунуть моему племяннику, так я засну минут через тридцать. Потерпи. — У меня есть к тебе дело. Ты же умеешь пользоваться скайпом? Вечером в среду у машины Эрвина организовалась небольшая толпа из провожавших. Ханджи, Леви, Кенни. Джон Смит вдалеке ото всех, почти трезвый. Эрвин подошёл к отцу. Оба Смита неловко переминались с ноги на ногу и молчали. Джон почесал затылок, отвёл взгляд и пробормотал себе под нос: — Ну, ты это… сынок… осторожно там, — «сынок». Пожалуй, самое ласковое обращение за последние годы. Джон смутился. Покачался с пятки на носок и громче добавил. — Большой город развращает, но постарайся не быть таким педиком-неудачником как обычно. Эрвин улыбнулся. Он не злился. Понятия не имел, когда теперь увидит отца и увидит ли, поэтому даже грустил. Он не собирался навещать родителя, звонки планировал сократить до одного в год — на Рождество. Так что их пути расходились окончательно. Эрвин покачал головой. — Ты же знаешь, буду. — Говнюк, — беззлобно выругался Джон. Руки старшего Смита взмыли вверх, будто для объятия, и тут же снова безвольно повисли вдоль тела. Эрвин выдохнул с облегчением. Тесное взаимодействие с отцом — перебор. — Зануда, ты скоро? — Ханджи пришла на выручку. Видимо, заподозрила неладное. Эрвин обернулся, кивнул. Опять уставился на отца. Прокашлялся и приступил к важным инструкциям: — В холодильнике еда на неделю. Повар, как ты знаешь, из меня средний. Но по сравнению с тем дерьмом, что ты обычно ешь, почти ресторанного качества. Мои вещи на чердаке, в коробках. Делай с ними, что захочешь. Я перебрал и мамины. Они там же. Благодушного настроя Джона Смита как ни бывало. Он скривился. — Ты ковырялся в её барахле без меня?! Эрвин удивлённо вскинул брови: ранее отец не проявлял интереса к тому, чем сын занимался в комнате Луизы. — Ты же никогда не разобрал бы их сам, отец. Так что можешь организовать гаражную распродажу и на вырученные деньги пропить печень. — Отличный план, — сарказм. Хотя и Эрвин, и Джон понимала, что подобный исход вероятнее прочих. Джон надулся. Совсем как обиженный ребёнок, у которого отняли любимую игрушку. Замолчали. Всё, долг Эрвина перед родителем официально исполнен. Однако он никак не мог уйти. Будто чего-то не хватало. Внезапно Джон в нынешней ситуации оказался куда сообразительнее. Протянул ладонь, похлопал сына по плечу. Торопливо и скованно. — Прощай, Эрвин. Удачи, — ответа Джон не ждал. Развернулся и поковылял в сторону дома. Эрвин смотрел ему вслед. Сгорбленные плечи. Широкая спина. Старенькая рубашка в клетку с дырками от пепла: вроде, её покупала Джону Луиза. Отец почему-то прихрамывал на одну ногу и от этого чудился более жалким, чем обычно. Чья-то сильная рука словно стиснула сердце Эрвина. Он потерял маму. Он потерял отца. Точнее — второе произошло даже раньше. Ровно в тот момент, когда Джон Смит решил, что бутылка важнее родных. Но сегодня Эрвин окончательно понял: он один в этом мире. Эрвин всегда мечтал о большой семье. Втайне ото всех — даже Леви об этом не рассказывал — рисовал образы в воображении: кучка Смитов — высоких, светловолосых — за рождественским столом в одинаковых свитерах с оленями, те же идеальные Смиты в совместном отпуске на пляже, и снова они же в походе. Эрвин знал, у него есть возможность самому в будущем создать семью из этих самых идеальных Смитов. Однако сейчас надежды о будущем не утешали в настоящем. — Пока, мама. Пока, папа, — пробубнил Эрвин себе под нос и взглянул на дом детства в последний раз. Он вернулся к машине. Первой ему кинулась на шею Ханджи. Она не прощалась. Она тараторила без умолку и строила планы. Эрвин привык, что это её способ справляться со стрессом. — Я сказала старику, — её палец уткнулся в Кенни. Старший Аккерман поморщился, — о грядущем увольнении. Он меня отпустил из рабства. Жди летом меня и Моблита, мы заедем к тебе по пути в Ребелио. Может, остановимся на недельку-другую. Только с Миком я жить не хочу. Постарайся к тому моменту уже съехать от него. Кстати, дед тебе передал медовуху по семейному рецепту. Я ему напомнила, что ты не пьёшь. А он мне такой: «Так это ж не алкоголь, а медовуха, дурында». А я ему: «Это алкоголь». А он мне: «Ну, так это почему Эрвин раньше не пил? Потому что медовухи моей не пробовал». И всё равно мне её всучил. Я её втихаря перепродала нашему соседу, а на вырученные деньги решила купить тебе подарок на память. В детском отделе нашла. Ханджи поковырялась в сумке через плечо и протянула Эрвину маленькую косатку. Кривую, честно говоря, однако Смит её оценил. Почему-то Ханджи прицепила к подарку стикер с подписью: «Самое злобное существо в мире». — Кстати, это Леви! — радостно сообщила Ханджи, шагнула к младшему Аккерману и закинула руку ему на плечо. — Ну, косатка. Раз этот мелкий зануда слишком вредный, чтобы ехать с тобой без выпендрёжа, пока увезёшь его хотя бы так. — Пока? — одновременно произнесли Эрвин и Леви. Переглянулись. — Пока, — кивнула Ханджи. — Мы же все тут понимаем, что зануда совершает огромную ошибку, когда остаётся здесь? А, Кенни? Старший Аккерман ухмыльнулся, но не ответил. Впрочем, его довольная физиономия говорила лучше десятка слов. — Не суй свой нос в чужие дела, четырёхглазая, — процедил Леви. Они лениво переругивались и отвлеклись друг на друга. Кенни улучил момент и подошёл к Эрвину. Похлопал по плечу. Вроде, как отец, однако совсем иначе. Уверенно, энергично. Силы Кенни не рассчитал, и будь Эрвин не таким здоровым, согнулся бы под его крепкой ладонью. — Я всё понял, — заверил он Эрвина. — Не переживай, малец. Одного урока мне достаточно. Леви примолк и косился на них с подозрением. Он не знал, о чём шла речь. Однако очень хотел понять. Эрвин одарил Кенни самой тёплой улыбкой из возможных. — Я разобрал вещи мамы, Кенни. Кое-какие мелочи оставил тебе в гостиной. Посмотришь, как я уеду. Береги их. Несколько фотографий. Любимая книга мамы с её же заметками на полях. Альбом Донны Саммер. Почему-то Эрвин решил, что Луизе понравилось бы его решение отдать всё это Кенни. Эрвин так до конца не понял природу их взаимоотношений. Однако сообразил: крылось в их общении нечто большее — секрет на двоих, который ни Кенни, ни Луиза уже никогда и никому не раскроют. Эрвин, кстати, не протестовал: определённые моменты маминой биографии он готов похоронить вместе с ней. В том числе столь противоречивые, как непонятная связь с соседом. — Спасибо, малец. Ну, хорошей дороги тебе. Надеюсь, на этот раз ты станешь пиратом и сюда больше не вернёшься. Кенни неловко мотнул головой и отступил. Остался только Леви. Ханджи и Кенни почти синхронно закашлялась. — Кстати, у меня к тебе дело, Кенни, — зачастила Ханджи. Нахмурилась. Придумывать оправдания на ходу — не её сильная сторона. — Там у нас в мастерской… ну, машины. И мастерская. И вот я тут подумала, как нам всё это улучшить, чтобы… короче, помнишь «Трансформеров»? Я вот пересмотрела и… ну… ой, пошли уже в дом, я тебе наедине расскажу. Старший Аккерман повиновался. Они махнули Эрвину на прощание и скрылись в доме. Хотя Эрвин не сомневался: оба пялились в окно и следили за ним и Леви. Аккерман старательно изучал землю и кеды. — Пока, Эрвин, — угрюмо пробубнил и взора не поднял. — Пока, Леви, — в тон ему отозвался Эрвин, но с места не сдвинулся. Поковырялся в кармане, протянул собеседнику сложенный вчетверо бумажный лист. — Я написал тебе. Прочти, пожалуйста, когда я уеду. Леви уставился на подношение, как на ядовитую змею. В руки не брал. — Не нужно. Ни к чему это. Эрвин покачал головой. Закинул косатку в машину, приблизился вплотную к Леви. Обхватил его запястье и вложил в раскрытую ладонь мятую бумагу. К его удивлению, Леви совсем не сопротивлялся. Эрвин держал его руку, прохладную и мягкую, в своей и желал превратить это мгновение в вечность. — Я знаю, ты бы хотел, чтобы я просто свалил и позволил тебе заковыряться в жалости к самому себе, — спокойно произнёс Смит. Не сердился, не напирал. Боялся сильными эмоциями спугнуть собеседника и держался ради него. — Но я не сдамся, Леви. Я буду тебе писать. Снова и снова. Не ответишь, я завалю тебя бумажными записками. Сотнями. Как в дурацком «Гарри Поттере», которого я из-за тебя всё-таки начал читать. И да, я тоже считаю, что деление по факультетам в их случае бесполезно: усиливает социальное неравенство и способствует травле, если тебе интересно. Развёрнутый отзыв я тоже, кстати, тебе напишу. Отчеканил и замолчал. Перевёл дыхание. — Я тебе не отвечу, — процедил Леви. — Я же говорил. Если мы не расстанемся насовсем, ты так и будешь цепляться за Парадиз из-за меня. Эрвин перешёл в наступление. Свободной рукой обхватил подбородок Леви и заставил, наконец, посмотреть собеседника на него. Глаза Аккермана открылись шире. Обычно Леви не боялся прямого зрительного контакта, но сейчас, казалось, паниковал. — Не отвечай. Мне достаточно знать, что от каждого моего письма ты вздрагиваешь и покрываешься мурашками. Читай их перед сном и вспоминай обо мне, когда остаёшься в кровати один, — Эрвин облизал губы и улыбнулся шире. Ни он, ни Леви до этого момента не очень-то часто сдабривали речь подобным. Главное, чтобы звучало не натужно и не глупо. Цель Эрвина — взбудоражить, а не вызвать смех. — Извращенец, — выплюнул Аккерман. Эрвин его замечание проигнорировал. — Я люблю тебя, Леви. И ты этого не изменишь. Так что заткнись и смирись, — последнюю фразу произнёс в манере своего же собеседника. Наклонился и наградил Леви быстрым, почти невесомым поцелуем. Не желал его смущать: Леви нервировали такие проявления на улице. Эрвин оторвался от Леви. Сел в машину и уехал. То и дело кидал взоры в зеркало заднего вида, пока тонкая фигура Аккермана не превратилась в размытую палку. Эрвин не планировал сдаваться. Эрвин готов биться. Эрвин думал, что их история не могла закончиться вот так. И всё же Эрвин понимал: его борьба за Леви не имела смысла, если Аккерман уже всё для себя решил и внутри него совсем не осталось места для сомнений. Эрвин сделал свой ход, теперь очередь Леви. Но как же непросто начинать новую жизнь, когда в старой осталось твоё сердце. Эрвин врубил погромче «Cherry Waves», одну их любимых песен Леви у Deftones, добрался до знака «Парадиз». На выезде увидел старину Найла из участка. Помахал ему на прощание и покинул город детства. *** Леви прогулял работу. Да плевать на неё. Раз Ханджи и Кенни никуда не торопились, значит солидарны с ним. Взлетел по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. — Зануда, может, сходим куда-нибудь поесть? — крикнула ему в спину Ханджи. — Не хочу, — через плечо бросил он, — Отвалите от меня. Последнее адресовал ещё и Кенни. Заперся в комнате. Сердце бешено колотилось. Сжатая в руке бумага обжигала, хотя едва ли это ей под силу. Однако казалось, что всякий её миллиметр жарче раскалённого металла. Леви перевёл дыхание. Сел за стол. Зачем-то выпрямил спину как по струнке. Положил лист перед собой и сканировал его тяжёлым взглядом. Смотрел и смотрел. Пытался увидеть сквозь клетки неровный, отрывистый почерк Эрвина. Да к чёрту. Чего он боялся? Он уже всё решил. Какой-то там запиской его не переубедить. Развернул бумагу. Ожидал от Эрвина нечто максимально официальное, наподобие «Уважаемый Леви». Но Эрвин начал письмо так резко, словно продолжал оборванный с середины диалог. «Помнишь, я спрашивал у тебя, о чём ты мечтаешь, Леви? Пора признать, что в тот момент я хотел услышать лишь один ответ: «О тебе, дубина». Хочу до сих пор. Ведь большая часть моих мыслей заняты тобой. Когда ты расстался со мной на той крыше (идиот), я засунул свои мечты куда подальше. Но теперь подумал — зачем? Нет, я достану их наружу, отряхну и прокручу снова и снова. Ты, наверное, подумал, что я мазохист. Садист, Леви, я садист. Все эти фантазии подталкивают меня к тебе. Они как топливо для моего желания быть с тобой. Пока они в моей голове, я буду тебе писать и буду тебя ждать. Я не готов мучиться от них в одиночестве. Я утяну тебя за собой. Мои мечты о тебе предметны. Ты же знаешь, как я люблю чёткость во всём. И все они в Марли. В них есть ты, я, лучший город в мире и наша жизнь. Ты должен быть рядом. Поскольку я люблю списки, то вот тебе очередной. «9 причин, почему Леви Аккерман — упёртый дурак — должен переехать в Марли» 1. Я. Там буду я с тобой с утра и до ночи. Каждый день. Пока командировка, отпуск или визит Ханджи не разлучат нас. 2. Обучение для иллюстраторов, дизайнеров, художников — как называют тех, кто рисует комиксы про героя с парашютом? Я в этом ничего не понимаю, но выписал уже с десяток программ и перешлю тебе по почте. Ты слишком талантлив, чтобы тратить свою жизнь на мастерскую Кенни. 3. Наш чёрный кот, которого мы обязательно заведём и назовём после моих манипуляций и уговоров Леви. Конечно, тебя это взбесит. И конечно, я посчитаю твоё раздражение очаровательным 4. Наша первая съёмная квартира над кофейней. Необязательно в центре — мы же всё-таки бедняки из Парадиза. Но обязательно с огромным деревом под окном, чтобы ты мог взбираться по нему и пугать наших соседей до чёртиков. 5. Будущее Изабель. Запрещённый приём, знаю. Я попросил Нанабу о помощи. Она поднатаскает Изабель перед поступлением. Бесплатно — любимое слово бедняков из Парадиза. 6. Лучший мясной пирог. Разве недостаточно весомый аргумент? 7. Возможность громко заниматься сексом и злить Мика, пока мы живём с ним и Нанабой. Я не в восторге от этого пункта, однако тебе он понравится. 8. Честность. Тебе не придётся скрываться. Я не стану обещать, что местные Лима и Вальц не попробуют нарисовать «педик» на стене нашего дома — таких везде полно. Но в Марли гораздо больше желающих отпинать их. 9. Первое свидание в другом городе. Первый поцелуй в другом городе. Первая ссора. Первый переезд. Первое утро, когда мы оба опаздываем на учёбу и дерёмся из-за последней вафли. Первый выходной, который мы проведём в постели с нормальным интернетом и Нетфликсом. Первая прогулка по парку. Первый велосипед вместо мотоцикла, что я заставлю тебя купить. Первый звонок Кенни по скайпу — да, я научил его пользоваться скайпом, всю ночь перед отъездом мучился и чуть не разбил ваш компьютер. Первая поездка в Митру к твоей маме. Первое пиво в местном баре за мистера Брауса, Кушель и мою маму. Первый танец под A Change is gonna come в нашей гостиной. Первый поход на концерт местной паршивой группы. Первый чёрный лак для ногтей, что ты купишь специально для концерта и методично сам же сорвёшь по краям, ведь и рок-н-рольный хаос на твоём теле обязан быть упорядочен: я помню, ты мне об этом говорил. Первая полка с нашей совместной фотографией и снимками мам. Первые разговоры не про «долго и счастливо», а про «навсегда и до самой смерти». Первое взрослое «люблю», когда всё это дерьмо (твоё любимое слово) окажется далеко позади и мы посмеёмся над ним. Я жду тебя, Леви. Я буду ждать завтра, послезавтра, через месяц и через год. Ты стоишь долгого ожидания. Чёрт, да ты стоишь всего мира. Я потерял в Парадизе маму. Но я спасу тебя. И опять: я люблю тебя. И нет, я не устану это говорить». Леви отложил листок. Для верности отодвинул его от себя и уставился с подозрением. Аккерман не отличался живостью воображения, однако предатель-мозг нарисовал все сцены, что описал Эрвин. И кота, и квартиру, и концерт, и даже секс под ворчание Мика за стенкой. Это было — чёрт возьми — идеальное будущее. Это было его, Леви, будущее, окажись он чуть смелее. Леви врал. Изабель и Фарлан — не единственная причина, почему он остался. Удобно убеждать себя в обратном рядом с кем-то. И совсем непросто здесь, в комнате, наедине с собой. Леви попросту струсил. Переезд в Марли всё делал слишком реальным. Реальной становились его ориентация, отношения с Эрвином, все те возможности, о которых он совсем недавно и помыслить боялся. Риск высок. А Леви не готов рисковать. Он отвернулся от бумаги с почерком Эрвина. Скользнул взглядом по столу. Остановился на фото мамы. Опять это дурацкое желание поговорить с ней. Избавится он от него когда-либо? — Не смотри на меня, — буркнул в пустоту с именем Кушель. — Я знаю, что ты бы мне сказала сейчас. Хрена лысого я сдвинусь с места. Он всё-таки сдвинулся. Обратился к самому медленному интернету в округе. Эрвин не соврал: на почте уже валялось письмо со списком учебных программ. Леви бегло ознакомился с парочкой. Рука, что сжимала мышку, вспотела. Противно. Аккерман вчитывался в мудрёные названия и хмурился. Не верилось, что где-то здесь мог учиться он. Такому отребью не место среди нормальных людей. Его никуда не возьмут. Ничего ему не светит. Тупые фантазии ни к чему хорошему его не приведут. И точка. Когда Леви спустился вниз, Ханджи уже ушла, не попрощавшись. Обиделась всё-таки, что ли. Кенни сидел перед теликом и — сволочь — дымил. Зажал сигарету в зубах и самым наглым образом скидывал пепел в самодельную пепельницу. На столе он водрузил пару банок пива, глубокую миску с чипсами и тарелку с ним, ночным кошмаром Леви — круглыми, свежими помидорами. Определённо, это бунт против племянника. Только цель его неизвестна. — Не кури в доме, урод, — рыкнул Леви. Голос его двигался по нарастающей. — Я тут подумал, — протянул Кенни, не обернувшись, словно обращался он к воздуху, — советы идиота слушают только идиоты. А я совсем не такой. Хочу и курю. Мой дом — моя пепельница. Или ты так о моём здоровье сильно печёшься, малец? Насмехался. Развалился на диване и обе руки закинул на спинку. Сигаретный фильтр очутился в опасной близости к ткани. — Срать мне на твоё здоровье, старик. В этой дыре всё провоняет из-за тебя окончательно. Выкинь сигарету, или я сам вырву её у тебя из рук, скольких бы пальцев мне это не стоило. Угрожал. Горячился. Подался вперёд. Медленно сокращал расстояние между собой и зарвавшимся родственником. Про письмо, Марли и Эрвина и думать забыл на какое-то мгновение. — Не горячись, малец. Докурю и выкину. Кенни и бровью не повёл. Снова припал губами к сигарете. Смачно затянулся и выпустил клубы дыма. Взглянул, наконец, на Леви и… подмигнул. Раздражение накатило на младшего Аккермана волнами. Он порывисто шагнул к дяде, твёрдо вознамерившись остановить его, даже если придётся пройтись кулаком по самодовольной физиономии, и застыл. Взор уткнулся в телевизор. На экране прыгала она — та самая певичка, которую временная няня Леви в Стохесе слушала по кругу. Однотипные песни и танцы. Голос, что врезался на подкорку. Флешбеки из прошлого, до встречи с мистером Браусом. — Это… концерт сраной Бритни Спирс? — интонации дрожали от гнева. Кенни в курсе, что Леви её ненавидел. В мире вообще мало вещей, к которым он относился бы однозначно негативно. На большинство явлений ему просто плевать. Однако помидоры, грязь и Бритни Спирс — исключение из равнодушного правила. Кенни же собрал комбо «анти-Леви». — Чего это сразу «сраной»? — с наигранным удивлением вступился дядя. — Между прочим, она — культурный феномен для целого поколения. Free Britney и всё такое. Ну, и титьки у неё ничего. — Ты же знаешь, что я не выношу сраную Бритни Спирс? — почти по слогам произнёс Леви. Кенни ухмыльнулся. — Какие мы нежные, когда речь заходит о нас, идиотах низкорослых. Потерпишь, не развалишься. Леви быстро заморгал, осмысливая сказанное. Беспомощно поймал губами воздух и взревел: — Кенни! Он кинулся к дяде. Не до конца соображал, что делать. Не драться же всерьёз? Но и терпеть неуважение не собирался. Родственник, с завидной для его возраста прытью, увернулся. Сигарета вылетела из рук, очертила кривую линию в воздухе и приземлилась прямиком на обивку. — Какая незадача, — лениво откликнулся Кенни без тени искреннего раскаяния. Их потасовка совсем не походила на героическое зрелище из какого-нибудь сериала или аниме. Леви пытался отнять у дяди пачку сигарет. Кенни боролся за право на курение. Леви дрался за пульт. Кенни отвоевал его у воинственного племянника. Леви пихнул дядю и победил. Однако Кенни использовал запрещённый приём и кинул в него помидор. Все кошмары о Джордже Клуни и «Помидорах-убийцах» встали перед глазами Леви. Он отбил помидор одной рукой, разорвав его на мелкие части. Бросился к ним, силясь предотвратить свою же ошибку. Слишком поздно. Сочная мякоть размазалась по дивану. Леви и Кенни синхронно затормозили. Уставились на красную истерзанную плоть помидора. Оба думали об одном: и долгая же уборка предстояла Леви. — Чего ты добиваешься, старик? — Леви цедил всякое слово. — Просто забавляюсь с моим племянником. О важности семейного времени читал? — Кенни совсем не смутился. Младший Аккерман пялился на дядю. Одну секунду, две, десять. — Когда ты заснёшь, я засуну тебе в рот все сигареты из пачки разом и подожгу. Посмотрим, как справятся твои лёгкие и как быстро ты выхаркаешь их, старик. — Какой страшный, надулся весь от напряжения. Ничего ты мне не сделаешь. Снова зассышь. Указательный палец Кенни уткнулся в сторону Леви, будто тем самым он указывал точное направление, кому адресовались его слова. Хотя никого кроме них в доме и не было. — Что значит «снова»? — Как с тем дураком-Смитом зассал, так и тут зассышь, — охотно пояснил Кенни. — На словах ты — твоя мамка, а на деле — я. Это уже перебор. Леви наклонился ближе к дяде и прошипел: — Не сравнивай меня с собой, урод. — Почему же? Трусость ты явно от меня унаследовал. Такой же жалкий нерешительный кусок непонятно чего, который просирает всё самое лучшее, что у него есть. Они молчали. Буравили друг друга взглядами. Леви пялился на дядю с ненавистью. Дядя на него — с насмешкой. Кенни сдался первым. Выпрямился. Снял шляпу, пригладил волосы. Как ни в чём не бывало, грузно опустился на диван, рядом с помидором. Расслабленно откинулся на спинку. — Твой этот, двухметровый дубина, всю ночь меня своим премудростям интернетовским учил, — начал Кенни. Спокойно и размеренно. — Я пожалел дурачка. Так и не сказал ему, что зря всё. Ты, сыкун, всё равно ни на сантиметр свою жопу не сдвинешь. Так и помрёшь в Парадизе. — Не называй меня сыкуном, или я разобью твою рожу. Леви с трудом держался, чтобы не воплотить угрозу в жизнь. В любой другой ситуации уже давно действовал бы. Однако сегодня размяк и никак не сумел собрать себя в кучу после прощания со Смитом. Кенни неодобрительно покачал головой. — Хотел бы, уже разбил. Как в тот раз, помнишь? Когда я пригрозил отлучить тебя от тех двух оболтусов. Но сейчас ты чуешь, что я прав. — Не понимаю, о чём ты, — Леви не сдался. Хотя лукавил. Кенни потянулся к пульту и всё-таки выключил Бритни. Прокашлялся. — Я как-то говорил с Кушель о твоём будущем, — при упоминании мамы Леви дрогнул. — Ты тогда выиграл какой-то тупой школьный конкурс по рисованию, и она вдруг решила, что ты будущий Пикассо или кто-то типа того. Да, моя сестрица порой отличалась оптимизмом, что граничил с идиотизмом. Она сидела и гадала, кем ты будешь. Художником. Космонавтом. Фотографом. А, может, и целым владельцем чайной. И знаешь, чего, малец, она не назвала ни разу? Сраного механика в сраном Парадизе. Потому что моя глупая сестрица хотела для тебя совсем другого. Кто же знал тогда, что вырастет такой упёртый баран. До чего длинная речь. Обычно Кенни скуп на слова. Леви злился. Сильнее, чем минуты две назад. Помидоры, Спирс, пепел — всё это можно снести. Но не беседы о маме. Только не с Кенни. — Не говори о ней вот так, будто знаешь её лучше остальных. Совсем не говори о ней, старик. Ты бросил её. Теперь у тебя нет прав на эти воспоминания. Отношения Леви и Кенни — сложная и непостижимая материя, которую и сам-то младший Аккерман до конца не понимал. Он никогда бы не признался вслух, но действительно до одури боялся потерять единственного живого родственника. При этом он не отказался бы со временем съехать от него. Ему не нужно видеть Кенни каждый день. Ему просто нужно знать, что где-то там он жив и раздражает окружающих своей физиономией. Однако, одновременно с этим, Леви иногда в красках представлял, как избавлялся от дяди навсегда. Чаще в те моменты, когда старший Аккерман лез за его личные границы. Как сейчас. — И кто же у меня их отберёт? Ты? Ещё чего. Кушель навсегда здесь, — Кенни постучал по виску, — и тебе этого не изменить, малец. Хоть лопни от злости. — Мудак. — Что есть, то есть, малец. Но мудак, которому хватило смелости признать свои ошибки и забрать тебя. Мой единственный храбрый поступок. И тоже мимо. Знал бы, что ты, дурачина, решишь сгнить в Парадизе, оставил бы тебя там, где взял. Леви насупился. — Наконец, ты признал это. — Что? — Что всегда хотел от меня избавиться. Кенни уставился на него. Внимательно, испытующе, с насмешкой. Леви же, наоборот, отвернулся. Опасался, что дядя согласится с ним и он лишний раз убедится, что был прав. И неважно, что сам затеял этот спор. — Говорю же, дурачина, — Кенни рассмеялся. — Разве ж я забрал тебя к себе в таком случае? Дал тебе работу, жильё и какое-то подобие нормальной жизни? Я не жалею, малец, что взял тебя из того приюта. Я жалею, что так и не передал тебе хотя бы чуть решимости, которой хватило, чтобы свалить из грёбанного Парадиза. Камень, что давил на внутренности Леви, вдруг исчез. Будто и не бывало его. Леви старательно изучал свои же руки. Пальцы, ногтевую пластину, невесть откуда взявшуюся царапину на указательном пальце. Убеждал, что ничего интереснее в мире не существовало. Из упрямства отказывался внимать словам дяди. Впрочем, Леви дураком не был и понимал, куда клонил Кенни. — Я не могу, — наконец, неохотно выдал он, когда пауза затянулась до неприличия. — Фарлан и Изабель… — Только не скидывай всю ответственность на двух оболтусов, — перебил его Кенни. — Может, хватит оглядываться на них? Они здоровые лбы и справятся сами. Сделай хоть что-то для себя, впервые в жизни. Смотрю на твою тягу к самопожертвованию и противно. Совсем как у Кушель. Яблочко от яблони. Леви торопливо прервал его, лишь бы опять не слушать о маме. — Мастерская. Четырёхглазая скоро уйдёт. И что дальше, старик? Что, если уйду и я? — И ничего. Моя мастерская — лучшее, что случалось с этим городишком. Шепну на ухо кому-нибудь в баре, что ищу работников, и уже к вечеру очередь выстроится. Без обид, малец, но без тебя я точно справлюсь. Увольнение Ханджи, конечно — удар более болезненный, но не смертельный. Аргументы у Леви кончились. Всё же иногда пререкаться с Кенни трудно: ты ему слово, он тебе десять в ответ. Леви поднялся и ядовито заметил: — Спасибо, старик, за советы, которые мне не усрались. А теперь нам пора чистить диван. — Ты и чисть. А я человек древний, с больной спиной. Пойду к себе, альбом Донны Саммер сам себя не послушает. Леви удивлённо вскинул брови. Донна Саммер не вязалась с дядей. Зато её точно слушала Луиза Смит. Часто. — Донны Саммер? Кенни его вопрос проигнорировал. — Постарайся, малец, привести его в порядок, — кивнул на многострадальный диван. — На новый у нас денег в этом месяце нет. Кенни покачнулся. Открыл было рот, словно собирался ещё что-то сказать. Да так и не решился. Похоже, в этом доме не один Леви потерял своё сердце в погоне за кем-то из семьи Смитов. *** Леви покосился на часы. Если верить торопливому ходу стрелок, Эрвин должен добраться до Марли. Наверное, сейчас он скидывал сумку в прихожей, терпеливо сносил объятия Нанабы и объяснял Мику, где его «тупица из Парадиза». Картина перед глазами всплыла яркая. Леви надавил на карандаш, и острый конец грифеля надломился. Рука скользнула по бумаге, начертила кривую линию на наброске. Аккерман с досадой отбросил от себя предателя и откинулся на спинку стула. Запрокинул голову, уставился в потолок. Время тянулось медленно. Час — за три. Ни одно занятие не приносило удовольствия. Леви просто заполнял пустоту. Однако то и дело возвращался к ней. Опустел не только соседний дом, но и его комната, улица, да весь Парадиз. Вроде, Эрвин Смит занимал немного места. Но без него даже обыкновенные пейзажи Парадиза чудились враждебными и чужими. Леви натянул кеды, спустился вниз. Переставил плошки на крыльце. Пристально оглядел идеальный участок в поисках лишь ему заметных недостатков. Напрасно, придраться не к чему. Тяжело опустился в кресло-качалку. Вспомнил, как в первую неделю Эрвина в Парадизе столкнулся с ним в том же положении. Леви вот так восседал снаружи и ждал непонятно чего. Под футболку пробиралась вечерняя прохлада, только он не спешил в дом. Косился на халупу Смитов и прислушивался к сдавленным крикам в ней. Волновался? Наверное. Хотя в тот момент он ещё не осознал симпатию к двухметровому соседу и злился, почему это вдруг ему не всё равно. Он в те дни вообще много гневался. Сейчас мог взглянуть правде в глаза и признать: он искал встреч с Эрвином. Сегодня считал себя редкостным тупицей, но занимался тем же. Хотя и понимал: чуда не случится, Эрвин сбежал за сотни километров от Парадиза. Не в силах усидеть на месте, Леви поднялся, прошёлся к мотоциклу, погладил его блестящие бока. Уставился на окно Эрвина. Приоткрыто. Как раньше, когда Эрвин ещё не уехал. Леви быстро поморгал, в надежде отогнать наваждение. Оно не исчезло. Сдвинутая в сторону рама будто манила его к себе. Леви посмотрел на машину Джона Смита. Отец Эрвина дома. Если застанет Леви, не сносить младшему Аккерману головы. И всё же Леви готов рискнуть. Он воровато озирался по сторонам, пока шагал к дереву на участке Смитов. Уцепился за ствол и полез проторенной дорожкой. Понял, что с ним точно что-то не так, когда чуть не завалился. Вцепился ладонями в кору и содрал кожу. Поморщился. Он впервые настолько неловок. В комнату «зайти» не решался. Сначала просунул голову и огляделся. Естественно, Эрвина там не было. Видимо, он просто забыл закрыть окно. Либо же Джон Смит устал дышать своим же немытым телом и алкогольными парами и проветрил в доме. Хотя в последнее верилось с трудом. Леви ступил на подоконник. Аккуратно спрыгнул на пол, производил как можно меньше шума. Замер. Пялился по сторонам с такой сосредоточенностью, словно пытался выжечь глазами дыры в стенах. Эрвин мало что забрал из вещей, поэтому обстановка почти не изменилась. Полки ломились под тяжестью книг. Леви пробежался взором по корешкам. Одолженного Эрвину «Уцелевшего» из своей коллекции не обнаружил. Похоже, двухметровый комод умыкнул его с собой. Говорил же Леви, от чужих курсовых до реального преступления — один переезд из Парадиза. Взгляд Леви скользнул от книг к постерам. Их ряды поредели: то тут, то там куски стен вместо снимков с логотипами групп. На столе спартанский порядок. Карандаши, ручка, стопка пустых бумаг. Блокнот. Тот самый, в котором Эрвин периодически делал заметки при Леви. Видимо, забыл в суматохе. Либо же попросту в нём больше не нуждался. Синяя обложка манила Леви. Соблазн влезть внутрь велик. Так-то от Эрвина Смита ему осталось совсем немного. Что-то настолько личное, как блокнот с отрывистым почерком — сокровище в безэрвиновском мире. Но Леви слишком честен, чтобы совать свой нос в чужие записи. Или же…? Он колебался. Потирал вспотевшие ладони о джинсы. Прислушался к шуму на первом этаже. Надеялся, что вот-вот рядом с дверью послышались бы тяжёлые шаги Джона Смита, и ему, Леви, пришлось позорно бежать. Тогда выбор и не нужно делать. Однако до него донеслось лишь пьяное похрапывание. А, плевать. Возможно, Леви и Эрвину уже не суждено встретиться. Пара-тройка длинных писем, и Эрвин устал бы кричать в пустоту. Так чего бояться? Он никогда и не узнал бы о продиктованной любопытством краже. Леви потянулся к блокноту. Движения быстрые, рваные. Боялся передумать. Небрежно откинул обложку и уцепился за выведенные Эрвином буквы. Леви помнил, Эрвин Смит — тот ещё задрот в некоторых вопросах. Например, он старательно выписывал рекомендации своих друзей. Фильмы, сериалы, музыкальные группы, рестораны, города, туристические локации — все до единой хранились в блокноте Эрвина. Леви листал страницы. Сначала медленно, нехотя. Потом всё торопливее. В процессе втянулся. Первые записи сделаны в Марли. Последующие — в Парадизе. На них смотреть больно. В каждой строчке таился сам Леви. Всё то, что он мимоходом ляпнул при Эрвине. И всё то, что Эрвин опасался забыть и сохранил на бумаге. Несколько листов занимали выписки о болезни Луизы и советы «умников-медиков» из интернета. Здесь почерк ломался и делался непонятнее обычного. Кое-где фразы и вовсе обрывались на середине. Леви перевернул очередную страницу и уставился на заголовок «Митра». Задрот-Эрвин перед их поездкой составил список из мест, что им стоило посетить. Оптимистично с его стороны. Жаль, они так никуда и не доехали. За списком шло «Рихтер Лимитед» со знаком вопроса. Точно, так называлась тупая компания тупого отчима Леви. До чего же невзрачное и гротескное название, как в плохом сценарии о корпорации-злодее. Под ним Эрвин записал: «Сотрудничают с отцом Мика. Предупредить его и попросить разорвать контакт, если возможно». Леви удивлённо вскинул брови. Перечитал. Да Эрвин Смит, казалось, готовил месть. Месть за Леви, Фарлана и Изабель. Эрвин говорил, что родитель Мика — какая-то большая шишка в строительной сфере. Леви, честно говоря, не особо заинтересовался. Видимо, Эрвин планировал использовать связи. Или уже использовал? Хотелось бы у него спросить, только слишком поздно. Пальцы Леви невольно сжались на листке. Чёрт, о нём, Аккермане, никто и никогда не заботился так, как Эрвин. Разве что мама. Однако её заботу Леви почти не помнил. С каждым годом время рядом с ней всё туманнее. Аккерман почесал затылок. Закрыл блокнот, сунул его в задний карман джинс. Надо бы отправить его Эрвину, но Леви не настолько хорош. Нет, он оставит бумажный памятник Эрвина Смита себе. Будет пялиться на него, скучать и ненавидеть всех вокруг. От этих безрадостных размышлений Леви отвлёк смартфон. Издал требовательный писк и завибрировал. Леви дрогнул. Боялся, что звук разбудил бы Джона Смита. Леви, вроде, ловок. Только недостаточно, чтобы за считанные секунды спуститься по дереву и сбежать от старшего Смита. Он потянулся к телефону, с раздражением уставился в экран. Сообщение от Эрвина. «Я в Марли. Мик передал, что ты придурок, раз не приехал со мной. Наверное, я с ним согласен». Сразу три смайла. Леви закатил глаза. Предупреждал же Эрвина, что отвечать ему не станет. Чем больше он оставлял Эрвину лазеек для общения, тем выше вероятность, что Смит вернулся бы ради него. Леви спрятал смартфон в карман. Качнулся с пятки на носок. Колебался. Да ладно, от одного ответного сообщения ничего плохого не случится. «Передай Мику, что сам он придурок». Вот так лаконично и строго. Без соплей. Хотя всё равно считал себя слабаком. Грош цена его обещаниям. Храп на первом этаже прервался. Леви напрягся. Объясняться и видеться с Джоном Смитом он не собирался. Не сегодня. Вот завтра или послезавтра планировал невзначай заглянуть к нему под тупым предлогом и узнать, жив ли ещё старший Смит. На всякий случай. Возможно, это важно Эрвину. Забрался всё на ту же ветку. Спускался быстрее обычного. Уже почти достиг цели, когда телефон снова взвыл. Нечто серьёзнее сообщения — целый звонок. Кто-то жаждал поговорить с Леви и названивал-названивал-названивал. Аккерман подобной атаки не ожидал. Все приятели в курсе, что он телефонной болтовни не выносил, с ним легче связаться в мессенджерах. От неожиданности дёрнулся, обвил пальцы вокруг не той ветки. Опора скрипнула и надломилась. Леви потерял равновесие. — Дерьмо, — выругался и завалился. Больно приложился спиной. Оголившийся в полёте бок мазнул о невесть откуда взявшийся низкий куст. Обычно Леви успешно избегал встреч с ним. Поморщился и издал еле слышный стон. Но разлёживаться некогда — Джон Смит где-то рядом. Поднялся, рванул с места. На ходу уже ответил на звонок, не посмотрев на экран. Почему-то был уверен, что это Эрвин, и сорвал на нём злость. — Да! — рявкнул с непривычным для него же напором. — Аккерман, ты? — Леви не сразу узнал голос по ту сторону. Напряг память. — Да, — заметно спокойнее. Немного растерянно. Леви перебирал в памяти, где же слышал эти интонации. Коннор? Нет. Отец Лимы? Тоже нет. А, точно, это же Найл из участка. — Тут эта мелюзга верещит, отказывается говорить, пока мы тебя и Чёрча не вызвоним. Приезжай, короче. Я уже и сам не рад, что мы её на горяченьком в магазине взяли, — Найл ещё что-то бубнил. Леви не разобрал. Застыл. Напряжённо всматривался в одну точку. — На горяченьком, — повторил еле слышно, чуть ли не по слогам. — Подожди, Изабель у вас? Что она натворила? Так вот, что нужно Леви, чтобы забыть об Эрвине. Будни мамки непослушного подростка. Аккерман тяжело вздохнул и, не дождавшись ответа, процедил: — Неважно. Скоро буду.