Цикл перерождения

Трещит горячая земля. Тихо, еле слышно, будто пытаясь сделать измученный вздох, пока ветра гоняют пыль по пустырям. Где к корням опадают сухие листья, и как если бы стараясь вернуть назад своё убранство, ветви тянутся за ними. Совсем потеряв всякий смысл молиться небесам, когда над Гандхарвой раскинула свои костяные крылья сама смерть. В полной тишине, что дуновением срывает оставшиеся листья с исполинского древа. Для того, чтобы от слабости погиб последний житель деревни, не нужны громкие овации. Тигнари знал, что смерть приходит может и не тихо, но точно настолько незаметно, что не сразу замечаешь: не дышит. Что скрюченный человек на кровати больше не стонет, а наконец-то уснул. Мирно, и с отпустившей болью. А ему остаётся только вынести его незаметно, чтобы хоть что-то в последних мгновениях существования оставалось по-человечески. Тигнари больше не плакал. Его шёрстка больше не блестела, а глаза совсем потускнели. Только мешковатая форма стража не даёт увидеть, как же сильно он осунулся, пока хранил покой тех, что едва могли дышать. «Ничего не выйдет» Его хвоста слабо касаются; он сразу оборачивается, стараясь выдавить из себя хоть какое-то подобие улыбки. Только для того, чтобы выглядеть хоть каплю обнадеживающе, пока наклонившись к женщине он обхватывает её плечи. —Шшшш, не вставай, всё хорошо,—Тигнари касается лба Насрин своим, обнимая. Она всё так же молчит.—Нужно принять лекарство. Остатки сухих трав перетирает в ступке бережно; он уже не лечит, а просто старается облегчить боль. У него ещё есть некоторые запасы в тайнике, но как надолго их хватит он точно ответить не мог. А солнце угасает за пламенным горизонтом, и в Гандхарву приходит мнимое спокойствие. Иногда Тигнари даже кажется, что в какой-то момент оно просто не взойдёт вновь, и его мир окончательно канет в забытье и мрак. Кому в этой ситуации молиться? Малой властительнице? Алому королю? Или боги давно отвернулись от них? Главное не думать об этом.. Тигнари честно пытался. Насрин тихо кашляет, свернувшись кое-как в клубок под одеялом. Она казалась ему совсем маленькой, почти как ребёнок, и от этого Тигнари невольно прикусывает губу. Без еды шансы на выздоровление почти всегда опускаются к нулю. Он кладёт голову рядом, обхватывая тонкую ладонь и просто слушает. Слушает, как шуршит листва, как едва слышно дышит хрупкий силуэт на кровати. Как в её ладони теплится жизнь, что постепенно стремиться ускользнуть от неё. —Ты выкарабкаешься, слышишь?—шепчет он совсем тихо, растирая чужие пальцы.—Ты ведь сильная.. скольких людей на себе вынесла.. Как рассекают вдали небеса гром и молнии, не давая приблизиться к городу и на милю. У него сразу шерсть встаёт дыбом и болят старые шрамы; подкатывает ком к горлу, заставляя поджать хвост, сжимаясь всем телом. И вот новый звук разбавляет тишину: фенек начинает петь. Хрипловато, не всегда попадая в ноты. Так, чтобы слышала только одна Насрин постепенно засыпая, пока Тигнари мягко растирает её пальцы. Дарит последние мгновения покоя, как если бы рядом была родная мать. Женщина отвечает на это слабым шевелением фаланг, обхватывая ладонь стража и подползая к нему ближе. —Мастер,—практически одними губами шепчет она, и Тигнари поднимает в ответ ушко.—За что нам это? Какой грех взяли на душу? Её голос больше похож на шелест листьев: неразборчив и тих. Совсем слабая дозорная не искала ответ в глазах Тигнари на свой вопрос. Скорее это просто похоже на отчаянный хрип того, кто чувствует присутствие смерти. Когда хочешь лишь понять: «Почему?» Насрин была совсем молодой по меркам Тигнари; самой первой из тех, кто пытался бороться с гибелью леса, который пожирало разложение. А вслед за губительным влиянием увядания, к Гандхарве подобралась засуха, и лесные стражи оказались в ловушке собственного дома. По-началу они пытались сделать хоть что-то. В конце-то концов, разорвать окружение, позволив выбраться самым слабым к порту, а там и до Фонтейна рукой подать. Но всё больше людей начал губить голод, а возможности достать пищу, чего уж говорить о лекарствах, с каждым разом становилось всё меньше. Разве может их богиня игнорировать всё это? Неожиданно, в полной тишине звучит стук. Тигнари поднимает голову, наблюдая за тем, как сквозь шторку из деревянных бусин просовывает голову Сирин. И по одному только немому взгляду лекаря, фенек понимает, в чём дело. В нынешнее время говорить о чьей-то смерти не принято. Не сколько из сохранения хоть какого-то спокойствия, так как стражи прекрасно знали, с каким остервенением истощение выкашивало самых слабых, а больше из этичности. Тигнари знал, что трупы выкапывали, если не постараться захоронить более неприметно. Не гуманно? Да. Но о какой гуманности может идти речь, когда люди один за другим умирают от голода и жажды? Скорее это уже больше на совести самого фенека, что неосознанно пытался уцепиться за остатки прошлой жизни. —«Пусть хоть что-то остаётся по-людски»,—Тигнари повторяет себе как мантру. По-людски.. это как? Когда кости гниют под мхом в безымянной могиле? Ни он, ни уж тем более Сирин не знали. Шаги надламывают тишину как хворост: гулко, резко, и до боли в ушах громко. Любой порыв ветра в кронах деревьев чудится измученным вздохом, но больше как таковых звуков в лесу Авидьи впредь не было. Зато было ощущение чужого взгляда, что сопровождало его и Сирин. Сверху, снизу, но главное украдкой, как если бы те были свидетелями паломничества. Тигнари не предавал этому значения, идя за своей напарницей опустив взгляд, но краем глаза всё же замечал за дверями и шторами хижин очертания людей. Всё понимают, но не вмешиваются, молчат. И что пугало больше всего, даже дети, которых с деревни Вимара набежала достаточно. Родители тогда даже представить не могли, что одной лихорадкой дело не обойдётся. Лес начал увядать вместе с ними. —Сюда,—шепчет Сирин, отодвигая шторку, пропуская Тигнари внутрь помещения. В нос сразу ударил запах прелостей и настойки из лотосов, которой они неоднократно убирали больному гной от пролежней, от чего фенек невольно нахмурился.—А я пока проведу обход. —Останься,—таким же шёпотом отзывается Тигнари.—Обходом я займусь сам, но позже. Мне нужна помощь для подготовки к погребению. Девушка ничего не говорит ему, но страж точно знает, что к просьбе его она прислушается. То, за что он благодарил малую властительницу неоднократно. Заскрипели половицы под его осторожными шагами. Тумбочка заставлена бутыльками и перевязками, а на ветру колыхался небольшой оберег из веточек, вощёной нити и пёрышек, пока на пол ронял лепестки цветок нилотпалы. Тигнари присаживается на край кровати, и его взгляд обретает сочувствующие черты, когда он видит, с каким умиротворением застыл человек под тонким покрывалом. Протягивает руку, обхватывая чужую, иссохшую ладонь. —Всё не должно было закончиться именно так,—говорит наконец-то он, поглаживая ладонь старика большим пальцем.—И всё же.. я рад, что всего случившегося вы так и не увидели.. Пальцы опускаются к запястью, зажимая артерию, будто всё ещё на что-то надеясь. Одна кожа да кости, отдающие мёртвым холодом. Кеон был слеп ещё до начала засухи, и, пожалуй, многие бы сейчас даже позавидовали его участи. Однако Тигнари понимал, что может он и не видел, зато прекрасно слышал. А услышать было что, и одной только малой властительнице известно, каких сил стоило мужчине оставаться всё таким же светлым. —Как давно? —Простите.. не знаю.. я думала, он спит.. не сразу поняла, в чём дело.. —В этом нет твоей вины. Ушки невольно припадают к голове: Тигнари прикладывает чужую ладонь к своему лбу и прикрывает глаза. Шепчет тихо, едва разборчиво.. Лишь с каждым вздохом чудится, что дыхания фенеку может и вовсе не хватить. Ком в горле душит, но страж продолжает свою прощальную молитву, даже не думая затихать. «Как свет возвращается во тьму, Так и ты вернись к ней, как родной матери.. Будь путь твой устлан бутонами падисары, И сон храним вересковыми венцами..» В кармане находит небольшую склянку, зачерпывая двумя пальцами жирную мазь с вкраплениями розовых, мелких лепестков. И всё для того, чтобы оставить ею белые рисунки на руках, схожие с лианами. Касается лба старика, и всё новые и новые узоры очерчивают морщинистую кожу. Пока наконец, Тигнари не накрывает его глаза ладонью, как бы “закрывая“ их. Брякнула стеклянная банка, открывшись; Сирин достала несколько бутонов туманных цветов, раскладывая их вокруг усопшего, от чего сразу повеяло холодком. Церемониальный венец должен на какое-то время не пустить трупный запах по помещению, тем самым привлекая ненужное внимание. «Да приведи душу твою к истоку Дендро Архонт, И храни покой мшистая земля Авидьи. Мы никогда не забудем тебя.. Кеон..» 》═══════~◈~═══════《 —Чувствуешь?—Коллеи улыбается, пока прижимается ухом к круглому животу женщины.—Шевелится.. ножками толкается.. Райма тихо вздыхает, приглаживая локоны девчушки, и слегка наклоняется, чтобы легко поцеловать в висок. —Хочет скорее увидеть, кто же его так ждёт со дня на день,—её голос звучал совсем слабо, но Коллеи и этого хватило, чтобы с тихим смешком прижаться к ней поближе. Со всей бережностью приобнимая, устроившись под боком, и просто слушая, как бьётся сердце молодой матери. Парадокс, в который не верил никто, даже Тигнари: Райма хранила в себе жизнь, что уж никак не хотела угасать. Маленькую, хрупкую, и что даже понятия не имела, в какое трудное время она хочет появиться. А люди одновременно и ждали этого, и уже давно нарекли дитя не жильцом. «Жилец или нет, а ведь вот он. И что после этого? Просто бросить его? Всё равно что котёнка утопить,»—думала про себя Коллеи, чувствуя шевеление под кончиками пальцев. Во всяком случае, пока дитя не окрепнет.. Не разглядит своими глазами, что в нынешнее время ему даже мать не сможет помочь. Она сопереживала ребёнку уже только поэтому. Что ещё даже не родившись, он уже «сам по себе». —Как думаешь, кто там?—Коллеи спрашивает шёпотом, будто сейчас был особенно сокровенный момент. Как если спроси хоть на тон громче – и точно, вот точно что-то случится. —Не знаю,—так же тихо отвечает Райма, и её ладонь накрывает ладошку девушки сверху.—Фарид очень хотел сына.. я же буду рада просто услышать его, кем бы дитя ни было.. Коллеи понимающе кивает. И шёпот двух девушек канул в тишине: вязкой, липкой, как смола.. как сам подступающий сумрак за окном, в котором вспыхивают дрожащие огоньки лампадок. Гандхарва поминала ушедших, и очередную смерть солнца, что алым закатом раскинулось где-то за кронами деревьев и гор Ли Юэ. Коллеи тоже запалила одну на прикроватной тумбочке, и рыжий свет нехотя разлился по стенкам маленькой хижины, прогоняя мрак прочь. Рядом со свечкой лежат две веточки сухоцвета. Какой-то полевой цветок. Райма уже сама толком не помнила, что тогда умудрился найти в её волосах муж, когда они вдвоём возвращались с патруля. Но сохранила, будто предчувствуя что-то неладное. Ох уж эта женская интуиция.. В каждом доме был свой небольшой алтарь: в память о тех, кого нет рядом. Не важно, живы ли те люди, или нет, а лесные стражи впредь всегда зажигали огоньки, как само собой принятое поверье в их кругу. Как опавшие с неба путеводные звёзды. Знак того, что этих людей всё ещё ждут домой. И они с Тигнари тоже жгли лампадку на пороге их хижины, однако тут уже у фенека был свой негласный ритуал, о котором знала лишь Коллеи. Тигнари ждёт. До глубокой ночи, вглядываясь куда-то в сумрак, между теней деревьев, и кажется, даже отпустив все мысли, уступив место тишине. Только бы не упустить ни шороха, ни треска, ни туманного силуэта, что мог бы замаячить на опушке. Того, кто мог бы прийти на свет свечи, почувствовав, что зажгли её именно для него. Но лес всё так же тих, а жизнь замерла затаив дыхание. Ведь не могло же всё просто так взять, и умереть в одночасье? Коллеи вдруг вздрагивает: раздался тихий стук, грубо вырвавший её из размышлений, на который Райма так же обратила внимание. И в пятисекундном зрительном контакте с дозорной, как в немом диалоге, женщина обратилась к человеку за дверью с хриплым: «Кто там?» Дверь отворилась, и за ней показался щупленький паренёк, завернувшийся в грязный, потрёпанный кусок льна на манер накидки, что держался на броши в виде цветка лотоса кальпалаты. Это был Акиф - один из тех ребят, что в своё время попали в Гандхарву на лечение, но так и не успели вернуться домой. Ему же не повезло оказаться здесь вместе со старшей сестрой, которая так же как и Коллеи страдала из-за элеазара. —Вы уже вернулись?—заметив в полумраке Коллеи тут же спросил он, заглядывая в помещение полностью.—Как всё прошло? —Тот “зелёный коридорчик“ завёл нас в тупик,—вздохнула девушка, потирая ладони в бинтах.—Но я собрала корзинку закатников, а Михаил нашёл грибницу опят. —Чудно!—сразу оживился он, заулыбавшись с нескрываемым предвкушением, от чего стала видна щербинка между передних зубов.—Я как раз хотел попросить помочь на кухне. Твила неудачно подвернула ногу.. —Что? Как давно? Почему вы раньше не сказали?— сразу спохватилась Коллеи, подскакивая на месте; но одно неудачное движение, и тело как сковало судорогой, от чего девушку невольно зашатало на месте. Благо, Акиф и Райма вовремя успели подхватить Коллеи под руки, и осторожно усадить обратно. —Тише-тише-тише, осторожно,—сразу засетовала женщина, видя, как Коллеи аж зажмурилась от внезапной боли. Акиф опускается перед ней на колени, беря её ладони в свои и разминая похолодевшие кончики пальцев, помогая девушке прийти в себя. —Ты бы о себе так беспокоилась, как о других. —Я потерплю.. —И хочешь остаться окончательно прикованной к постели?—сразу подловил её юноша, и дозорная тут же осеклась, отводя взгляд.—Вы с Тигнари – последние владельцы глаза бога в нашей деревни. Без вас нам придётся худо. —Только ты не начинай,—ещё больше хмурясь, Коллеи вырвала руки из его хватки, поднимаясь. Не особо уверенно, чуть пошатываясь, но при малейшем намёке на помощь от парня сразу отмахивалась.—Пошли, нас люди ждут. Вечерние сумерки Сумеру встретили приятным холодком: касаясь разгорячённых, покрытых испариной щёк и носа. Коллеи невольно растирает по лицу налипшую после дозора пыль, оставляя полосы под глазами, что сразу начали слезиться и щипать. Умыть лицо хоть чем-то – непозволительная роскошь. Всю добытую воду берегли до последней капли, поэтому тело зудело просто до трясучки в коленях. Если раньше на их небольшой «кухоньке» было оживлённо и даже в какой-то степени беспечно, то сейчас в помещении царила тишина и треск потрескивающих углей. Пара корзинок с провиантом добытым в походе, кувшин с водой; всё это стояло на дубовой столешнице, рядом с которой на стуле скрючился в дрёме один из дозорных. Оставлять это всё без надзора – всё равно что просто выкинуть: обязательно найдётся тот, кто попытается поживиться вопреки принятому старостой уставу. —Эй, подъем!—тут же стукнул кулаком рядом со спящим по столешнице Акиф, от чего бедолага аж подскочил нервно озираясь.—Для декора мы могли бы тут и мешок с песком поставить. —Не кричи,—поймала его за руку Коллеи.—Видно же, что это от слабости. —Безалаберности,—как бы поправил он.—Но хорошо, что хоть втихую ничего не подъедал.. или мне лично пересчитать? —Не приписывайте мне такую пошлость!—сразу возмутился “страж“.—У меня больная мать к кровати прикована. Если и воровать – то только для неё. —Вы заткнёте пасти или нет? На загривке Акифа аж похолодело, стоило только столкнуться с таким колким, тяжёлым взглядом Коллеи, смирившим их обоих. Злить её – себе дороже; об этом знала вся Гандхарва. Что даже не смотря на открытость и стремление помогать людям, девушка всегда остаётся суровой духом перед разладом в кругу её братьев и сестёр по оружию. Но что для Акифа действительно было открытием – Коллеи была такой и до увядания. Не обращая впредь на них никакого внимания, девушка приступила к сортировке, пока один из парней виновато потупив взгляд поспешил как можно скорее ретироваться. Акиф же, взяв небольшой ножик, принялся нарезать отложенные в кастрюлю съедобные грибы. —Прости.. —Я не злюсь,—сухо ответила Коллеи, откидывая прочь сомнительные шляпки.—Злиться – энергозатратно, как и обижаться. —Тебя мастер этому научил? Она лишь вздёрнула бровь, как если бы юноша внезапно сказал, что небо зелёное, а трава – голубая. —Сама к этому пришла.. со временем.. Кастрюлька постепенно наполнялась пахнущей сыростью и лесом нарезкой. И вскоре, когда она была наполнена почти до краёв, Акиф было потянулся к кувшину, но Коллеи остановила его. —Подожди, не заливай,—она поманила его ладонью к себе, опустившись на пол на одно колено, и принявшись ковырять доски. Юноша мешать ей не смел, лишь молча наблюдая. У него были подозрения, что Тигнари где-то имел тайник с провиантом. Но каким – было для него неожиданностью, когда Коллеи показала в подполе небольшой ящик с грядкой пожухлых растений, которым явно не хватало света. —Что это? —Возможность сделать похлёбку не только на воде и грибах,—она осторожно достала ящик, цепляясь бинтами за грубую древесину. И в некоторых местах, Акиф, к своему удивлению, заметил даже плесень.—Будь добр, подай кувшин. —Ты думаешь, им хватит только полива?—юноша нервно засмеялся, поддевая ладонью осунувшийся саженец. —Конечно не хватит, поэтому обо всём увиденном ни слова. Особенно наставнику,—Коллеи сделала акцент на последнем предложении, сразу давая понять, что дело серьёзное. И больше вникнуть в эту мысль его заставило увиденное далее: Как Коллеи, приложив ладони к влажной земле, устремила поток энергии Дендро внутри себя в почву, прямиком к корням. Зелёное свечение обвило её запястья подобно лианам; пространство вокруг импровизированной грядки наполнилось самой жизнью, и растения, точно чувствуя это, потянулись лепестками ввысь. Становясь больше, сильнее, даруя плоды томатов и моркови: совсем небольшие, но налившиеся цветом и соком. Девушка тяжело дышит и хмурится, от чего на лбу даже проступают капельки пота. И неожиданно, она одергивает руки, сразу зайдясь в приглушённом кашле и согнувшись в три погибели. —Ты в порядке?—Акиф тут же обхватил её за плечи, на что Коллеи только закивала, прикрывая рот ладонью.—Как ты это… —Глаз бога,—наконец просипела она.—Мы с Тигнари смогли научиться отдавать часть энергии в почву, чтобы та смогла хоть что-то “родить“.. От того у нас всё ещё есть лекарства. Коллеи вновь тянется стереть рукавом грязь со лба, но не успевает, как тут её лица касается влажное полотенце; Акиф обмакнул платок в нескольких каплях воды, и осторожно принялся вытирать дозорной лицо. —Не вертись,—хмурится юноша. Хотелось поспорить, но что уж сделано, то сделано. Коллеи лишь устало выдыхает, закрывая глаза. Забота о ближнем, более слабом.. но каково ощущать слабым именно себя? Раньше, Коллеи бы уверенно сказала «жалким и немощным», что было правдой по-своему. В том самом мире, где выживать приходится одному и самому вытаскивать себя из могилы. Но сейчас, оглядываясь назад, пока вокруг неё сплотилась какая никакая семья, с уст срывается лишь тихое: «Беспомощным» 》═══════~◈~═══════《 Тигнари не сразу понял, когда успел уснуть. Дрёма окутывала сознание липкой паутиной, размывая границы сна и реальности. Но только ощутив лёгкое касание к плечу, запах каких-то трав, и он сразу подскочил на месте, спиной угодив в чьи-то крепкие объятия, прижавшие его к груди. —Тихо-тихо, всё хорошо,—знакомый голос мягко щекотнул ушко фенека, и сердце словно удар пропустило. Не веря, он тут же извернулся в чужих руках, стараясь обхватить человека как можно крепче.—Я рядом.. теперь я рядом.. Силуэт Сайно казался туманным, бесформенным в полумраке. Тигнари лишь сипло вдыхал родной запах, утыкаясь куда-то в шею и поджимая хвост, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. Только бы не упустить, только бы не растворился в руках.. —Архонты.. ты вернулся,—тихо отзывается он, обхватывая чужие плечи, словно не до конца был уверен, что ему это не снится. Да и это всё, на что Тигнари сейчас в принципе могло хватить, только бы голос случайно не дрогнул. —Было, ради кого,—шепчет в ответ Сайно, почёсывая Тигнари за ушком, от чего тот не выдерживает и негромко тявкает, сразу замахав хвостом. Послушно оседая вместе с ним в столь нежных объятиях, и даже позволяя себе некое подобие мурлыканья, пока генерал только ласково поглаживает его по спутанным волосам. Просто слушая чужое сердце и дыхание, по которому так тосковало всё естество. До каждой клеточки тела, до дрожи ресниц.. Когда только стала известна весть, что увядание будто стало агрессивнее, и начало распространяться интенсивнее прежнего, Тигнари сразу понял, что впредь его и Сайно ждёт проверка на прочность. Пока их разделяют нешуточные километры друг от друга, и ведёт слепое желание защитить хоть что-то из той самой “прошлой“ жизни, они вдвоём лишь надеялись, что судьба даст им шанс встретиться вновь. Этим ведь мотивируют молодых воинов: сражаться за мирное небо. Вот только никто им не рассказывает, будет ли это “мирное небо“ вообще. Будет ли у них будущее. Тигнари же вела семья. Сайно, Коллеи.. Когда не знаешь, за что борешься, велик шанс погибнуть. Не важно, от чего; голода, раны, жажды, усталости или зноя. Он сам видел тех добровольцев; молодняк, совсем ещё дети, что просто пытались понять, куда же пропал их архонт в настолько тяжёлое время. Многие говорили о её смерти, остальные – о побеге. Но правда так и осталась за стенами Академии, да и не имела впредь никакого веса. Ему то откуда знать. Мертва богиня или нет, а последствия предательства на лицо: сама природа решила обрести Сумеру на гибель. Самое разумное решение просто бежать. «По крайней мере, Сайно и Коллеи так точно,»— о чём сразу задумался фенек. А сам Сайно, выпуская из своих объятий стража, потянулся к увесистой сумке за спиной. —Кандакия помогла достать рис,—пояснил он, разворачивая свёрток.—По моим расчетам, деревне должно хватить продержаться ещё на неделю, пока мы не придумаем альтернативу. А это.. Аромат розмарина сразу защекотал Тигнари нос. Но ещё больше заставило всё внутри скрутиться в тугой узел, когда он разобрал давно знакомый ему запах; свежий, ржаной хлеб, в котором наверняка узнавались нотки каких-то трав вроде базилика, тимьяна, а так же солоноватый аромат сыра, и сливочное масло в восковой салфетке. То, с каким остервенением забил Тигнари по полу хвостом, когда до ушей донеслось предательское урчание, сразу вынудило его подскочить за стоящими на полках свечками; только бы не выглядеть перед Сайно совсем жалко. —Где ты достал деньги?—в вспыхнувшем пламени, лицо Тигнари выглядело сухим и особенно серьёзным; подмечая каждую морщинку, тёмные круги под глазами и искусанные губы, что и сейчас страж как-то рефлекторно прихватил клычками, будто боясь потерять нужную мысль. Не отвлечься на еду, что одним запахом могла подкосить изголодавшееся сознание. —Это сейчас не важно.. —Тут одна горсть муки на вес золота; и ты хочешь сказать, что достал еды почти на неделю?—фенек прижал уши к голове, замолотив хвостом ещё сильнее, и присаживаясь напротив. А уверенность Сайно таяла буквально на глазах под его взглядом.—Не надо мне делать такой загнанный вид. —Тигнари,—тут же выпалил он, заставив его стихнуть. Стоило лишь заметить, как заметались искорки по предплечьям генерала, и с каким огнём вспыхнула радужка алого глаза, что не была укрыта чёлкой. Но только Сайно взглянул на него вновь, и его взгляд смягчился; появилась неподдельная, кроткая нежность.—Давай ужинать. Ты совсем плохо выглядишь. Тигнари не вправе злиться. Он и не хочет. В ладонях разносит остатки света по хижине, и принимается освобождать стол. Тихонько постукивает нож об деревянную дощечку, пока Сайно нарезает хлеб и раскладывает на тарелке. Кажется, что дом будто ожил, стоило вернуться дорогому человеку домой. Словно и не было никакой губительной засухи.. словно всё действительно осталось как было. —Как вы прорвались сквозь окружение?—спросил наконец-то Тигнари, присаживаясь к нему поближе, и даже слегка приобняв хвостом. —Аль-Хайтам по картам нашёл лазейку. Вот мы и решили ею воспользоваться,—Сайно подвигает к нему нарезанный ломтиками сыр, позволяя фенеку собрать блюдо так, как он посчитает нужным.—Всё это время искали уцелевшие поселения. —Боюсь представить,—поджал ушки он. Как же от обилия запахов кружилась голова.. и как бы Тигнари не пытался сдерживаться, а в итоге вцепился в хлеб с особым нетерпением. Сайно понимающе кивнул. —Как обстоят дела в порту или в городе мы не знаем. Но все те дома, что нам попадались, были давно брошены, а увядание распространилось на весь лес Авидьи и чащу Апам. Тигнари неожиданно поднял голову, навострив уши. —А пардис-дхяй? —Полностью разрушен. Лицо стража буквально на глазах сделалось мрачным, и будто даже ещё белее прежнего. —Нет.. нет-нет-нет.. Чёрт, если питомник разрушен, мы не сможем восстановить даже лекарственные травы,—хвост замолотил воздух с новой силой, и во взгляде появилось беспокойство, что будто начало разрастаться в душе фенека подобно лесному пожару.—Надо.. —Сначала поесть,—Сайно опускает ладонь на его плечо, как бы стараясь вернуть тому связь с реальностью.—Поверь, сейчас нам стоит беспокоиться точно не об этом. —А о чём? Что может быть хуже? Кроме, разве что, наплевательского отношения Академии? В глазах Сайно на секунду промелькнула искра; как своего рода ответ на вопрос Тигнари, и ранее проглоченная еда стала комом. —Я не голоден. —Тигнари.. —Ты можешь сказать нормально, в чём дело? Не тяни лису за хвост, мне не пятнадцать лет. —Значит ты должен понять, что для принятия важных решений тебе нужны силы, которых у тебя точно сейчас нет,—парировал он.—Нари, если не ради меня, то хотя бы ради Коллеи. Его ладони бережно касаются шершавые пальцы, накрывая и обхватывая. К досаде Тигнари, Сайно был прав. Сил действительно не было никаких. Но и отпустить ситуацию хоть немного просто не позволяло внутреннее беспокойство, обвившее всё внутри терновыми ветвями. Насколько ситуация для них плачевна? На сей раз, фенек откусывает кусочек уже не так “дико“. Хлеб попросту не лез в глотку вызывая тошноту, пусть и желудок предательски ныл. С усилием проглатывает и вслушивается в звуки на улице, только сейчас для себя подмечая, что там наконец-то всё “ожило“. Рыжим светом мерцал огонь костра, и много, много людей о чём-то разговаривали, звеня глиняными сосудами то там то тут. Забавно, но подобное подействовало на Тигнари успокаивающе; он перестал так агрессивно махать хвостом, и вздыбившаяся шёрстка у ушек вновь припала к голове, в то время как страж облегчённо выдохнул. Сайно можно верить, он точно знал, что делает, и это давало ему надежду. Однако то, что генерал махаматра так и ни разу не притронулся к пище, вызывало у фенека лёгкий холодок на загривке. Возможно, привезённая ими еда, было последним, что у них осталось. 》═══════~◈~═══════《 Слух Тигнари не подвёл: людей было действительно много. Были как и свои, так и те, которых фенек в лицо видел впервые, но сразу понял, что к чему, стоило лишь увидеть на алых повязках знамя народа пустыни. Костёр разожгли напротив дома старосты, обложив камнями и прочими сподручными вещами, не давая ему даже малейшей возможности перекинуться на сухую древесину лестниц, ведущих от хижины к хижине. И люди сидели вокруг него, передавая друг другу тарелки с карри, и слушая мирное пение струн саза в руках смуглой женщины в синих одеяниях, и глубокого, тёмного оттенка волосами, закреплённых золотой заколкой в форме полумесяца. «Эй, луна, что в небе, Услышь зов в молитве: Успокой несчастных, Приведи заблудших..» Язык пустыни – Тигнари знал его частично. Но эту песнь, к своему удивлению, он слышал даже в Сумеру: колыбельная матери Луны. От семьи к семье меняются слова, божества, но смысл всегда остаётся один – мама всегда будет рядом, чтобы прогнать кошмары прочь. Таковой в пустыне видели богиню Луны, что своим серебряным светом была способна послать видение прорицателям, или же просто утешить напуганное дитя, пока её брат Солнце отдыхает за горизонтом. —А вот и вы,—Тигнари обратил внимание на приближающиеся к ним шаги, и сразу перевёл взгляд на подошедшую к ним пустынницу; с длинными, каштановыми волосами, собранными на макушке в подобие кошачьих ушей, обилием ремней на талии и длинными перчатками по самый локоть.—Это про него ты говорил?—обратилась она к Сайно, кивком головы указывая в сторону Тигнари, на что он лишь махнул кончиком ушка. —Да,—коротко кивнул Сайно, обхватывая ладонь фенека покрепче.—Страж лесного дозора – Тигнари. Мой супруг. В груди как-то приятно потеплело, отразившись на лице еле заметной улыбкой. Но как бы Тигнари не старался казаться непринуждённым, а хвост уже успел пару раз всколыхнуть воздух от столь приятных слов. Пустынница приветственно протянула руку, улыбнувшись. —Дэхья – пламенная грива, будем знакомы,—представилась она, и Тигнари пожал ей ладонь.—Я так полагаю, мы можем начинать собрание? —Тянуть нет смысла,—отозвался Сайно, и фенек ощутил, как тот переплетая с ним пальцы начал поглаживать его ладонь большим пальцем. Будто заранее обнадёживая. На одной из стоек, где раньше висел стеклянный фонарь для светлячков, так же находился колокольчик; совсем обычный, его так же использовали когда-то для общего сбора. Вот и сейчас, Дэхья обхватила дряблый шнур, и пару раз с силой тряхнула его, призывая всех к тишине. —Прошу внимание! Дважды повторять не будем! Ранее окутавшая поселение аура безмятежности и спокойствия вмиг развеялась, уступив место напряжённому молчанию. Все присутствующие обратили взгляды к пустыннице, а та, в свою очередь, взглянула на генерала, призывая тем самым начать речь именно ему. И Сайно выходит чуть вперёд, не выпуская ладони Тигнари, заговорив громким, но ровным голосом. —Думаю, лишних представлений здесь не нужно, и я могу перейти сразу к делу. Все прекрасно знают, что сейчас происходит, и, возможно, многие из вас задумывались: Почему же понимая масштабы катастрофы, в происходящее не вмешиваются мудрецы. Ведь так? Совсем тихие шепотки пронеслись в кругу стражей и пустынников, но те не остались без внимания чуткого слуха Тигнари. О, да.. на этой мысли не ловили себя только мёртвые, и еле слышные переговоры людей были тому доказательством. Многие даже подсели ближе, чтобы уж точно не упустить ничего из уст махаматры, и среди них, фенек заметил маленький силуэт Коллеи, что всё это время смотрела на Сайно особенно внимательно. —Это диверсия,—наконец-то произнёс он, и не мешкая добавил.— Измена на государственном уровне. Малая властительница Кусанали никуда не исчезала, и всё это время находилась под стражей в храме Сурастаны. Всего секунды хватило, чтобы шёпот высек искру воскликов, сразу заставив зашевелиться толпу сначала в недоумении, а затем в постепенно нарастающей агрессии, которую тут же подавила Дэхья очередным звоном колокола. Люди стихли, но всё негодование никуда не делось и, казалось, воздух из-за него начинал искрить. —Но что ещё хуже, мудрецы создали новое божество мудрости, что нарекло себя Сёки но Ками. Именно из-за него вокруг города Сумеру непрекращающаяся буря, в пустыне бушуют землетрясения, а леса гибнут от засухи. —Но какой им с этого смысл?—негромко спросил юноша из толпы присутствующих. Тигнари точно ощутил, как ладонь Сайно взмокрела. —Точной причины установить не удалось. Но доверенный человек из Академии поделился с нами гипотезой, что правила впредь диктуют уже далеко не мудрецы. —Иными словами,—на сей раз, в дискуссию вмешалась та самая девушка с инструментом, отложившая саз в сторону и поднявшись со своего места.—Наш враг – порождение человеческой мудрости и слепой тяги к власти. Коллеи нахмурила брови. —В чём смысл власти в разрушенном мире? —Вот это нам и предстоит узнать,—неожиданно, в руках Дэхьи возник двуручный меч, который она лихо перекрутив вонзила с размаху в пол.—А это значит, что мы, дамы и господа, призываем вас к бунту. Само слово «бунт» было таким же громким и внезапным, как удар молнии, рассекающей небо. Разрывая тишину в клочья, и подняв самую настоящую волну не то одобрения, не то ужаса. Стражи были напуганы и в замешательстве, и страшнее всего было видеть то, с какой решимостью Коллеи смотрела на сей раз в глаза Тигнари. Словно она прямо в лицо ему говорила: «Даже не вздумай меня останавливать» —Сайно, мы не дерёмся,—тут же распушил хвост Тигнари.— Мы – защитники леса Авидьи. Мы не.. —Да пока вы тут падаль жрёте, скоро защищать будет нечего!—в отместку крикнул кто-то из пустынников, вознеся над головой алебарду. —Мы достаточно терпели! —Именно! —Вы не понимаете; нас там всех просто перебьют! —Так, тишина!—громогласно зарычала Дэхья, но её слова не возымели никакого веса в неуправляемой борьбе двух сторон. Но тут, воздух в буквальном смысле заискрил; Сайно неожиданно занёс над головами копьё, и его шлем махаматры скрыл лицо под мордой шакала, что одним ударом оружия об пол заставил за спиной рассечь воздух молнии с громким хлопком. Все присутствующие в один миг замолчали, не смея даже шёпотом слово вымолвить. А Сайно, взмахом руки развеяв облачение мёртвого божества, продолжил. —Страх лесных стражей мне понятен. Вы боитесь потерять последнее, что у вас осталось. Он потянулся к шлему, снимая его; опускаясь перед людьми на колени, и кладя оружие перед собой, как и головной убор. —Но я обращаюсь к вам не как генерал махаматра. Услышьте меня как Сайно – выходца из народа пустыни, что обрёл в Сумеру семью. Такого же, как и вы человека, не бессмертного, чья душа так же как и души мудрецов ляжет в своё время на весы. Мне так же, как и вам, есть что терять. И я знаю, что могу просто не вернуться с поля боя, как и многие из вас, что пойдут за нами ради светлого будущего. Ему ответом была тишина. Сайно видел перед собой глаза десятки людей; полные скорби, отчаяния, пламенной ненависти, решимости и гордости. Но всех их объединяло одно – желание покончить с этим любой ценой. С тем, что заставило их столько потерять и видеть гибель родного дома. Неожиданно, из толпы вышла одна из дозорных; так же как и Сайно опустилась на одно колено перед ним, и показала кинжал в портупеи. —Я пойду за тобой, Сайно. Один за другим, люди отдавали честь генералу. Молодые девушки, юноши, что были как и из лесов, так и из пустыни. Каждый из них салютировал оружием, как своего рода знак «Готов сражаться до последнего вздоха». А Коллеи лишь подошла к нему, подбирая с пола шлем и бережно надевая Сайно на голову. —Я буду с вами не смотря ни на что,—шепнула она, обнимая за плечи и касаясь его лба своим. Но тут, взгляд её скользнул по фигуре наставника, что всё это время стоял поодаль глядя на них. Его взгляд выражал смирение. Но в то же время, Коллеи видела в нём нечто ещё; как угольки потухшего костра. То, что только дай волю, от одного порыва ветра может вспыхнуть таким неукротимым пожаром, что выжжет до тла сами небеса. Одним взмахом руки, в ней появился его лук с колчаном стрел. Тигнари опустился с ним рядом с Сайно, укладывая на колени, и беря свободной рукой его ладонь, крепко стискивая. —Я костьми за вас лягу.