Цикл перерождения

В доме было тихо, день клонился к ночи; только шорохом отзывались страницы исписанной тетради, и глухо потрескивала нагретая древесина, наконец-то оказавшаяся в тени. Вновь вспыхивали огоньки в мутных окнах, и оставшиеся крохи людей спешили скрыться за деревянными шторами. Только бы поближе к родным, и как можно дальше от всепоглощающей тьмы. Тигнари было понятно всеобщее беспокойство, но при этом абсолютно не до него. Сейчас, вывалив на стол все учётные журналы дежурств, фенек лихорадочно копошился среди мятых страниц, что-то выискивая. Имена, лекарства, усопшие.. Только журнал становился бесполезным, тот сразу же бесцеремонно летел на пол к остальным. Ему до последнего хотелось верить, что он не сошёл с ума. Очередная рукопись, вновь палец ведёт по именам, подписям и датам. Кто когда сдавал вахту, кто дежурил по кухне и, что самое для него важное – состояние жителей Гандхарвы, среди которых он живо находит нужное имя. Состояние Кеона не сильно ухудшилось с приходом увядания, и походило скорее на “стабильное“. Только зрение окончательно пропало, и тот всё реже покидал дом. Предпосылок на столь внезапную смерть было не так много – только старость. Тигнари сразу открывает журнал на последней странице. Ничего. —Последний был дня четыре назад, всё верно,—кивает фенек, закрывая книгу.—Выходит, то действительно было предсказанием.. К горлу подкатил ком, а пальцы нервно забарабанили по столешнице. Это значило только одно – осталось дождаться Сайно, который принесёт дурную весть. Это пугало. Ощущение неизвестности, скрытой опасности, которую вороном должен принести родной человек. Не преднамеренно, по стечению судьбы, но Тигнари уже и сам не понимал, что хуже: ждать смерть, или идти к ней навстречу, надеясь дать отпор. Разве может человек победить смерть? Сколько он, и врачи до него, всё пытаются.. то самое исключение из правил. Свеча на столе задрожала, следом затрещал воск, рассыпаясь в лампадку искрами. Тигнари окидывает её мимолётным взглядом, как-то неожиданно для себя бездумно уставившись в одну точку. Пламя плясало в отражении стёкол, отбрасывало чудные тени, и ему в ответ вторили другие огоньки в окнах хижин. Замечает смутные силуэты Сирин и Твилы в закатных сумерках: как лекарь перевязывает девчушке ногу чуть ли не по колено, перекрывая чешую элеазара. По его ведь вине вывернула, когда за ним попыталась бежать. Ощущение было гадкое: подчинённые смотрели на него как на больного. Всего взъерошенного, с безумными глазами, вставшей дыбом шерстью и в грязи с ног до головы. Говорить что либо, означало – самолично вколотить в свой гроб очередной гвоздь, напрочь потеряв доверие стражей. Никто не будет разбираться, что ложь, а что вызвано помешательством на фоне голода и пагубного влияния разложения. Да здесь люди напрочь звереют, куда уж тут валука-шуне. Тук-тук-тук.. постукивание пальцев напоминало фонтейновский метроном. Отсчитывали последние секунды, потихоньку затихая. Даже самый стойкий разум рано или поздно подкосит усталость. Дико хотелось забиться в угол и свернуться калачиком, как он раньше это делал рядом с мамой. Запахи дома – имбирь и молоко, лёгкий аромат масла розмарина на шерсти хвоста и можжевельник на подоконнике. Когда Тигнари ощущал на это хоть намёк, сердце сразу успокаивалось. Воск плавился и растекался по дну лампадки медовой лужицей, а над ней всё так же потрескивал фитиль. Тигнари подкладывает руки под голову, уставившись на огонёк, наблюдая за его немного дёрганными плясками; поджимая хвост и уши, весь сжимаясь и сипло выдыхая. Чем дольше глядишь на пламя – тем темнее становится пространство, как если бы оно постепенно его выжигало. В доме и так не было особо светло, но ритуальная свеча давала какое-то ощущение защищённости, жизни. Что раз она горит и тихо потрескивает, то и он в самом деле дышит, даже если всюду повисла мёртвая тишина. Только из груди доносится утробное мурчание, а коготки поскрёбывают столешницу, будто бы проминая. Веки тяжелеют, держаться больше нет сил. Он чувствует, как морально устал, и эта усталость сводила суставы. Тигнари прикрывает глаза, носом зарываясь в рукава гимнастёрки. Проваливаясь в бредовое беспамятство, в котором мысли приходили к просто невероятным умозаключениям. «..Холодно.. тут очень холодно..» «..Ничего не вижу..» «..Она слышит меня… она знает, что я здесь..» «..Трудно дышать..» Конечности немеют, холод пробирает до костей. Не шелохнуться. Грудь и шею сдавило до цветных пятен перед глазами. Тигнари с трудом мог дышать, так ещё и нос забивали запахи сырости, болота и прелой листвы. Кажется, что все силы вытекают прямо из вен, делая тело слабым и непослушным. Лишь сердце трепещет в тревоге, чувствуя острые когти на щеке. «.Помогите..» «..Нужно проснуться..» «..Осознание – ключ к свободе..» Что-то крупное нависает над ним: трава шелестит под чьими-то массивными лапами, ломаются веточки. Холодные, костлявые руки сдавливают шею, впиваются когтями в кожу, и Тигнари сдавленно хрипит, пытаясь открыть глаза. Что-то горячее и тягучее потекло по плечам. «…Восемь лап и смерть чертей…» «…Не смотри ей в глаза..» Над ушами раздаётся щёлканье, трупный запах обдаёт лицо. Губы едва слушаются, пытаясь просипеть беспомощное «Помогите». И будто откликаясь на его мольбу, сквозь пелену чувствует прикосновение к руке: как некто сначала осторожно, затем крепко обхватывает его ладонь, да так, что точно кости бы захрустели. Чужое касание придаёт Тигнари сил, и он распахивает глаза. Тьма обволакивала всё вокруг: это точно не было его хижиной. В щёку впивались мелкие веточки и камни. Взгляд сразу выцепляет тонкие, бледные черты лица перед собой, от вида которых сердце замирает. Коллеи лежит рядом, в том самом белом платье и венце из сна, а глаза её распахнуты в ужасе. Тигнари на всю жизнь запомнит этот надрывный скулёж, словно окативший его кипятком: «..Папа, проснись!..» Тигнари вскрикивает; вслед за ним падает стул и пара штативов. Не сразу обращает внимание на боль в плече, вжимаясь всем телом в стенку и распушив хвост, точно дикий зверь с утробным клокотанием в глотке. Перед взглядом ещё мелькают чёрные всполохи, но фенек различает среди них и сумрака расплывчатый силуэт, отшатнувшийся к дальнему концу комнаты в испуге. —Нари, ты чего? Это же я. Он часто дышит, нервно облизывая пересохшие губы; щурится на него, стараясь унять дрожь, и шёрстка неожиданно опадает. Узнаёт тембр родного голоса, позволяя сознанию дорисовать в полумраке знакомые черты, и вместе с этим, напряжение нехотя отпускает мышцы. Сайно присаживается рядом с ним на одно колено, протягивая руку; осторожно, совсем не спешно, боясь напугать ещё больше. —Это.. это правда ты?—несмело шепчет Тигнари, потянувшись к его руке. Вдыхает запахи пыли и чего-то терпкого, ещё сам не понимает, чего именно. А ладонь накрывает его щёку, слегка погладив шершавым пальцем. —Кто же ещё?—Сайно улыбается ему так тепло, так по родному, что уже и сомнений никаких не остаётся. Фенек только льнёт к его руке, тихо заурчав от плавных почёсываний за ухом.—Всё хорошо.. всё хорошо.. Нет, ещё не всё «хорошо». Тигнари накрывает его ладонь своей, поджимая ноги, и смотрит генералу прямо в глаза. В такие родные, глубокие, хранящие тепло.. но что-то незнакомое отзывалось ему из глубины, будто бы притаившись, наблюдая, остерегаясь. Нужно только проверить, и взгляд стража скользнул к висящей на плече у Сайно сумке. —Что там? —Ты про что? —В твоей сумке: что там?—и только генерал тянется к ней с недоумением в глазах, Тигнари одёргивает его.—Нет, подожди, я сам скажу! Сыр, масло и хлеб, я прав? Его взгляд сказал всё, что нужно: Тигнари оказался прав. Вещь мешок разматывается, и на столе уже можно увидеть скромную снедь генерала, от которой еле уловимо повеяло травами. —Это чутьё охотника? —Внезапный дар провидца,—и фенек подбирается к столу, зажигая совсем растёкшийся огарок на блюдечке, и горячо заговорил.—Пообещай, что выслушаешь предельно внимательно, и не будешь меня перебивать, хорошо? Я знаю, зачем вы сюда пришли, и я знаю, чем всё закончится: во сне я видел, как Гандхарва горела в пожаре. Нам нельзя ввязываться в битву, это божество нас просто перебьёт! Нужно найти другой способ всех спасти, не грубой силой.. Но Тигнари неожиданно умолкает: ладони мужа обхватывают лицо, заставляя смотреть прямо ему в глаза и, что удивительно, фенек не противится, успокаивается. А Сайно улыбается ему так мягко, что и вовсе не получается выдать и слова. —Сердце моё, как же ты настрадался,—шёпот бархатом пробирает до мурашек. Алый омут тянет на дно, лишает воли; горит уже не тлеющими угольками, а багровым закатом умирающего солнца. Наклоняется немного ближе к нему, обдаёт горячим дыханием, а ладони плавно опускаются на плечи. Шепчет Тигнари прямо в губы.—Не будет больше боли и страха – то не твоя борьба.. Он не желает бороться, поддаётся: тепло растекается по губам от жаркого поцелуя, а вместе с ним перехватывают дыхание чужие руки, с такой нежностью гладя исцарапанную кожу на шее и расстёгивая пуговицы гимнастёрки. Тигнари равно дышит в чужие губы, лишь на задворках сознания замечая, с какой жаждой смотрели на него алые глаза Сайно. Жадно, дико, царапая неожиданно острыми клычками кожу, от чего язык обдаёт металлом. В этих движениях было что-то чужое: незнакомый Тигнари прежде первобытный голод. Но чужой взгляд поймал его как мотылька в паутину, ясно говорил «Противиться бесполезно». И вот, Сайно ловит первый, сдавленный вздох, только губами касается шеи, оставляя алые следы. Что-то твердило ему очнуться от морока, отстраниться. Сердце бьётся как у загнанного в силки зверька, а чужие касания словно опутывают незримыми нитями: царапают спину, сжимают за талию. Тигнари задыхается от собственных вздохов, и реальность размывается. Родные губы все в крови. По подбородку Сайно стекает тонкая нить, и не сразу приходит ощущение жжения на шее от глубоких укусов. До фенека будто доходит, что то точно не может быть его муж. Но жертва не узрит паутину, пока в неё не угодит. «Я вижу только то, что хочу видеть»,—единственная трезвая мысль проносится в сознании, и он жмурится, прогоняя наваждение. И только тогда, Тигнари видит на каких-то жалких пару мгновений, что обладателем алых глаз является девушка с чёрными волосами, бледное лицо которой всё было перемазано кровью. Страж заходится в диком кашле, сразу отталкивая от себя Сайно. А тот лишь смотрит на него оторопевши. —Что с тобой? Почему ты.. —Ты не Сайно,—Тигнари обхватывает ладонями шею, как бы пытаясь тем самым остановить кровь. Но укусов не было, как и багровых следов. —А кто тогда?—голос прозвучал так, будто ему отвесили оплеуху: дрогнул в непонимании, даже почти затих. И только взгляд был всё таким же холодным, цепким. Фенек поспешил отвести взгляд. —Не знаю, но точно не он,—шерсть у кромки ушек и хвоста встала дыбом, точно предчувствуя рядом незримую опасность.—Не моя борьба? Ты бы не сказал такое, потому что знаешь: я дал слово защищать свой дом и своих людей,—и чувствуя, как к горлу подступает тихое рычание, шипит.—Да и ты не привык убегать от проблем. Маска растерянности рассыпалась не сразу. Человек перед ним будто до конца надеялся удержать приписанный ему образ, но нарастающий в глазах огонь злобы только больше подтверждал, что интуиция Тигнари не подвела. —Почему ты противишься? Ради чего?—голос уже не принадлежал Сайно, точно был женским; сделался мягче, но всё ещё обжигал каким-то потусторонним холодом.—Почему не даёшь сделать себя счастливым? Неожиданно, лампадка с ритуальной свечой лопнула. Мрак стал гуще, ожил, только ещё один источник света погас, оставляя лишь гореть маленькую свечку на столе. Заклубился за спиной неизвестной сущности, уже и вовсе не скрывая ненависть в своих глазах. Тигнари прижал уши к голове: —Ты сделаешь меня счастливым, если вернёшь назад Сайно. Для “неё“ это, похоже, было последней каплей. Лицо исказило обидой и яростью, от чего волосы от корней начали стремительно чернеть, а глаза наливаться кровью. Тьма в комнате зашевелилась, затрепетала, и, казалось, задребезжал даже воздух. На долю секунды, её прогнала резкая вспышка света за окнами. Грохот. Гроза сотрясла небо, и вслед за ней поднялся шквал ветра, ударив в окна. Распахивая форточки, разбивая их одним резким ударом, разбрасывая по комнате листы бумаги. Тигнари закрылся руками от летящих во все стороны страниц, капель дождя и осколков, инстинктивно прибившись к стене. Последняя свеча погасла, предавая всё вокруг во владения мрака. Как резко всё началось, так же внезапно и стихло. Фенек не сразу понял, что шторм прекратился; лишь когда повисла просто гробовая тишина, он осмелился убрать от лица руки. От былого убранства не осталось и следа. Шторм разнёс всё, до чего только смог дотянуться: опрокинуть единственный стул, сорвать со стены наброски ещё не изученных им растений, разбить все окна и перевернув стол. Глаза постепенно привыкают ко мраку, и Тигнари, слегка поскрипывая половицами, выбирается из своего укрытия. Страха нет. Почему-то, произошедший погром даже и близко не смог его напугать. Будто Тигнари точно знал, что могло случиться что-то в разы хуже. За окном только шелестел ветер, и входная дверь призывно похлопывала об косяк. Фенек не видел причины не идти навстречу судьбе. Под ногами что-то хрустнуло: брезентовый свёрток, в котором что-то лежало, расплывшись белым пятном, покрывшись чем-то пушистым. Тигнари не сразу узнаёт в этом всём принесённую Сайно еду, успевшую покрыться слоем плесени. Гандхарва была брошена, и явно уже давно: окна разбиты, а фасады хижин укрыло слоем копоти. Ветер выл в лысых кронах, вторил далёкому грому, глухо отзываясь в небесах. Единственное, что было в этом месте живым – мотыльки, несущие на своих крыльях тусклый свет. Небольшой рой сразу подлетел к Тигнари, только тот спустившись по мосту оказался рядом с ними, около дома старосты; сели тому на плечи и голову. Он не стал прогонять их, явно не чувствуя в этих существах какой либо угрозы, и пнув одну из сломанных стрел прокричал: —Решила уйти на середине разговора?! Да кем ты себя возомнила?! —Только понял, что перед тобой женщина, и сразу осмелел? Он замер, ощутив, как волосы на загривке встали дыбом. Этот голос.. Медленно, боясь того, кто стоял за спиной, Тигнари обернулся. Колени сразу чуть не подкосило. Коллеи стояла перед ним как ни в чём не бывало: в том самом белом платье, цветочном венце, и смотрела на него выжидающе. Только глаза мерцали не фиолетовым, а всё тем же алым заревом. —Издеваешься?—только и сумел из себя выдавить фенек. —Отнюдь,—просто отзывается девушка, скрестив руки на груди.—Поверь, мой настоящий облик сведёт тебя с ума. —Ошибаешься. С ума меня сводят твои игры. Что ты такое?—терпение подходило к концу; распушившийся хвост забил воздух, а ладони сжались в кулаки. “Коллеи“ весело захохотала: —То, с чем ты сталкиваешься каждый день, но чью суть так и не смог познать,—она улыбалась совсем непринуждённо, точно рассказывала что-то совсем обыденное, не имеющее как такового смысла.—Но меня ты можешь звать Марой. —Чего ты хочешь? —Я? Спокойно выполнять свою работу,—она упёрла руки в бока, слегка наклонив голову.—А моё дело не хитрое: души собирать, да и только.. Те, что на руках твоих сидят. Тигнари опускает взгляд к светящимся бабочкам. Те слегка шевелили усиками, складывая, то расправляя крылья, и явно не стремились покидать своё «пристанище». —А я здесь причём?—только и спрашивает он, взмахивая хвостом. —А при том, что ты одна из тех самых душ на краю жизни и смерти,—её улыбка приобретает более мягкие черты, даже скорее сочувствующие.—Ты ведь не знал, верно? Твоё сознание держится просто на немыслимой воле, но, увы, без толку. В горле встаёт ком. Услышанное просто не укладывается в голове, отзывается эхом, и выбивает почву из-под ног. Тигнари смотрит на неё не веря, только сильнее сжимая кулаки. —Врёшь. —А какой мне смысл?—сразу парирует Мара.—Я врала только тогда, когда дарила тебе желаемые грёзы о твоей семье. Ведь, какая жалость, никто не пережил той битвы, которую ты так боялся. Говоря это, девушка подходила ближе. Протягивала к нему ладонь, на что Тигнари только отшатывается. С уст её слетает смешок. —А ведь ты был такой счастливый в этих снах. Дочку свою обнимал, мужа.. —Прекрати..—шипит Тигнари. —Все штабелями легли, сколько же смертей бессмысленных,—продолжает причитать Мара.—И ты вместе с дочерью. Не уберёг её, да и сам скоро отдашь мне душу. —Да иди ты к чёрту!—не выдерживает он, собираясь оттолкнуть, но силуэт сущности исчезает во мраке. Бабочки разлетелись по сторонам, и теперь фенек стоял в полной темноте. —Не забывай,—неожиданно звучит за спиной шёпот; девушка стояла рядом всё с той же улыбкой.—Тогда тебя эти иллюзии вполне устраивали. Я смогла осчастливить тебя, дать надежду. Но пришла эта дрянь и всё испортила. —Та девочка.. —А ведь у меня почти получилось отсечь ей путь к тебе,—всплеснула руками Мара, и скрестила их на груди.—Не ей решать теперь твою судьбу, Тигнари. Если бы не она, этого бы всего не случилось. Так позволь мне сделать тебя счастливым,—она протянула ему ладонь, глядя выжидающе.—Я сотру тебе память и подарю самый счастливый сон, где ты будешь вместе и с мужем, и дочерью. Взамен лишь позволишь вплести твою душу в паутину. Вокруг них были лишь руины былого покоя, ожившая тьма и беспокойный ветер. Неясные тени клубились в провалах окон, наблюдали, но не решались подползти ближе. Запустение, тишина.. ей вторили только ветра и трепет крыльев тех несчастных душ, что не решались покинуть их былой приют. А возможно, просто не могли увидеть, что же стало с Гандхарвой. “Коллеи“ в объятиях тьмы выглядела совсем чужой, незнакомой. Куда взрослее себя былой. Бабочки порхали вокруг неё тускло мерцая; в этот свет совсем не вписывался голодный блеск алых глаз, точно хищник притаившийся в туманной дымке. Она не торопила его, но точно была готова разорвать на части, если Тигнари посмеет как либо ей возразить. Что-то слабо блеснуло, только одна из бабочек села Маре на покрытую чешуёй кисть. Фенек ощутил, как в груди всё сжалось, но не от страха. Надежды. Постарался завести левую ладонь за спину как можно не заметнее, медленно протягивая девушке правую для рукопожатия. Мара расплылась в довольной улыбке. Всё произошло слишком быстро: только ладонь Тигнари, казалось бы, накрыла чужую, он резко схватил её за кисть, дёрнув на себя. Мара не успела даже понять, что происходит, как тут над головой раздался скрежет лопнувших нитей. Тело обмякло, провалилось в объятия стража тряпичной куклой, и Коллеи закрыла глаза. «..Паскудник!..» Уши заложило: крик Мары накрыл собой всю Гандхарву. И от её ярости, ветер начал только яростнее трепать кроны деревьев. «…Я не отпущу тебя!...» Тигнари устроил Коллеи у себя за спиной, крепко обхватывая под коленями. Тени, что всё это время притаились в брошенных домах, неожиданно встрепенулись, и как по команде стремительно поползли в сторону “мятежной души“. Но фенек сразу нашёл путь отступления в едва державшемся канатном мосту. Быстрыми прыжками, страж бросился на утёк; старался не обращать на угрожающий треск древесины и верёвок. «Бежать, срочно бежать!»—всё не переставало звучать в голове. Он едва ли понимал, где можно скрыться от сущности. Одним резвым прыжком, Тигнари оказался под деревней, на бывших топях, и лихорадочно осматриваясь по сторонам, он увидел летящих в сторону города бабочек. Намёк был ясен без слов: держа дочку как можно крепче, фенек устремился за ними. «…Я слышу тебя!..» Земля прилипала к подошве, замедляла движение. Оживший мрак волной накрыл его с головой, но Тигнари продолжал бежать на свет душ. Ему мерещился перебор быстрых лап и чьё-то хищное шипение; Мара была где-то рядом. Как бы он не старался следить за дыханием, а лёгкие уже начало жечь огнём, и перед глазами без того мутные очертания топей начинали плыть. Что-то резко схватило его за ногу, и Тигнари чуть ли не кубарем летит вперёд, едва ли успев выставить вперёд руку. Весь перемазанный в грязи, но всё ещё удерживающий Коллеи на спине; пытается подняться, и тут он видит, как из земли выбирается костлявая рука, сразу обхватившая его кисть мёртвой хваткой. От смерти нельзя убежать, кем бы ты не являлся. Тигнари шипел и брыкался, но рук мертвецов становилось всё больше, и те стремительно затягивали его в болото. Утопая весь свет во мраке, забивая грязь в уши и нос. И даже так, фенек до последнего не давал неупокоенным и шанса стянуть дочь со спины. Грязь давила на грудную клетку. Тигнари уже не пытался вздохнуть: рук было слишком много. Обхватывали его за шею, ноги; тянули в самую глубь, где они когда-то нашли свою смерть. «Помни, ключ – в осознании»,—в накрывшем уши писке, фенек неожиданно разобрал голос той беловолосой девочки. Он звучал глухо, далеко, но он точно слышал его.—«Иначе я не смогу помочь тебе..» Тигнари затрепыхался в хватке мертвецов. Превозмогая боль и чужую силу, он протянул ладонь вперёд. Кости сдавливали кисть до синяков и хруста, но он не сдавался. И, неожиданно, ощутил к пальцам прикосновение: мягкое, нежное, детской ладошки, сразу обхватившей его руку. С такой лёгкостью потянувшей стража на себя, и весь мрак тот час обернулся светом, прогнавшим прочь всё зло. 》═══════~◈~═══════《 Тигнари очнулся не сразу; кажется, что даже потерял счёт времени. С трудом понимает, где он, и неожиданно ощущает под щекой мягкое, травянистое покрывало. Перед глазами всё рябило от обилия белого цвета вокруг, но даже с таким трудом фенек понимает, что вокруг него свет проникал сквозь витражи. Пытается пошевелить ладонями, кое-как сжимая их в кулаки, и вот уже делает первую попытку приподняться. —Успела..—неожиданно слышит он облегчённый вздох, и тут же оборачивается. Уже знакомая ему малышка с белыми волосами и большими, зелёными глазами. Сейчас, у Тигнари была возможность рассмотреть её получше, и он подмечает много тех деталей, которых не заметил ранее. С правой стороны от её лица слабо мерцал зелёный лепесток, в её глазах будто проглядывался узор четырёхлистного клевера. Он хотел было спросить, но девочка накрывает губы указательным пальцем, тем самым призывая к тишине, и тепло улыбается ему: —Меня зовут Нахида,—голос мягким колокольчиком щекотнул слух.—Лично мы не знакомы, но, думаю, ты знаешь меня под иным именем – малая властительница Кусанали. Тигнари оторопел, не веря. Руки задрожали, вместе с этим перехватило дыхание. Едва слушающимися губами, тот спросил: —Вы.. Дендро Архонт? Нахида коротко кивает, и её голос обрёл более трепетные черты. —Пожалуйста, не нужно всех этих формальностей.. Зови меня просто Нахидой,—ушки её слегка дрогнули, и та посмотрела на фенека более внимательно.—Тигнари, скажи пожалуйста: ты помнишь, что было до твоего колеса Сансары? —Что?—не понял фенек, взмахнув кончиком хвоста. —Всё, что ты видел – было зацикленным сном,—пояснило божество, сложив руки на коленках.—Вот почему я не могла вытащить тебя сразу же, как смогла проснуться. Мне нужно было, чтобы ты осознал, что всё происходящее – всего лишь сон. Так скажи мне: ты помнишь прошлые события? Тигнари задумался над её словами, стараясь вытащить из памяти хоть что-то. Но, как бы он не пытался, а в сознании всплывали только обрывки того самого дня, который он видел неоднократно. Только сейчас понимает, что действительно, всё произошедшее “до“ словно подёрнулось дымкой. Но не это обеспокоило фенека, ведь только тот ощущает лёгкий холодок осознания, взгляд заметался вокруг. —Где Коллеи? —В безопасности,—спешит успокоить его девочка.—Я успела позаботиться о том, чтобы ей ничего не угрожало. Но.. её тело сейчас подвержено бесконтрольному увяданию. Тигнари в недоумении распахивает глаза. Сердце на секунду словно удар пропустило, и Нахида понимает без слов положение дел. —Всё таки, не помнишь.. Дело в том, что сейчас ты, вместе с телом своей дочери, лежишь в глубоком сне среди болот чащи Апам. И колесо Сансары сделало для тебя почти тридцать три оборота.. Хвост беспокойно заметался по сторонам. Холод уже растекается по лёгким, и фенек лихорадочно водит взглядом по сторонам. —Это значит.. —Да,—кивает она.—В реальном времени прошло уже одиннадцать дней. Нахида протягивает ладони, обхватывая лицо Тигнари. Словно пытаясь разделить с ним его боль и растерянность, что отразилась в его глазах. А он лишь опускает голову совсем убито, позволяя ей его обнять. —Мне правда жаль, Тигнари,—шепчет она сочувственно, почёсывая его за ушами.—Ты не заслужил такого.. никто из вас не заслужил.. И вот, она приподнимает его лицо, взглянув прямиком в его глаза. —Но мы найдём способ всё исправить,—заверяет, поглаживая шрамы на его щеках, каждую морщинку.—Мара сильно потрепала твою память; вот почему ты потерял какой либо смысл бороться. Ты забыл, ради чего тогда отправился со своей дочерью на встречу судьбе. Прости меня, Тигнари,—она касается его лба своим, и голос её задрожал.—Мне правда жаль.. но тебе придётся пережить события той битвы заново, чтобы восстановить цепочку воспоминаний. Только тогда, иллюзию можно будет развеять. Глядя на неё в непонимании, Тигнари видит, как богиня обхватывает его ладони, устраиваясь напротив в позе лотоса. Как от её ладоней исходит энергия дендро, и окружающий их вокруг храм распадается в золотом сиянии. Как свет окружает их с головой, и его сознание со звоном становится его частью.