***
Сжимая пальцами спрятанный в кармане стеклянный сосуд, врученный ему Негой с очередным напоминанием об услуге, Глифул натянуто улыбнулся девушке: — Привет… — А я думала, что на этот раз ты с концами сбежишь, — она откинула одеяло в сторону и села в закрытую позу, скрестив ноги. Холод слов неприятно царапнул кожу над кадыком, когда бес проглотил её язвительный тон. Но ощущение ожидания, что буквально пропитало всю комнату насквозь, давало ему призрачное успокоение. Глифул знал, что Пайнс его ждала. Это уже хорошо. — Снова не рада меня видеть? — не пытаясь скрыть скептической ухмылки, спросил он. — А я, между прочим, для тебя ой как постарался. В долги влез. — Что? Ты что-то придумал? — девушка сразу же оживилась. Но мужчина вдруг застыл, как вкопанный. Стекло флакона больно впивалось в ладонь, сжимающуюся вокруг него всё сильнее. Наконец совладав с собой, бес медленно произнёс: — Пришлось задействовать не самые приятные знакомства, — и достал из кармана то, что принёс для неё. Прозрачная жидкость внутри сосуда переливалась еле различимыми в темноте золотыми искрами. — Это поможет? — спросила Мейбл,заметно напрягшись. — Должно… Если это то, чего ты хочешь, — раздумывая над тем, как рассказать ей о побочных эффектах зелья, Глифул вновь стиснул флакон. — Но… Ты точно готова? Это будет неприятно, как минимум. — А у меня есть выбор? Действительно. У неё его нет. Как и у него. Даже если бы Гидеон вдруг решился просить об обратном, она бы не согласилась на такое. Это бремя – ненужное, чуждое ей. Да и какой из него отец? Ребёнка признать он не сможет. Пусть высшим демонам, каким Глифул теперь и являлся, не запрещалось иметь бастардов от смертных, но отмечать их как своих кровных отпрысков и держать с ними связь они права не имели. Странный закон, глупый. Но закон. И Гидеон должен ему подчиняться. Теперь слишком много стояло на кону, и лишаться своих достижений ему всё же не хотелось… Хруст стекла отвлёк его от мыслей. Бес, неожиданно для себя, сжал фиал с такой силой, что по нему прошла трещина. — Ты что творишь? Он же сейчас расколется! — взвизгнула Пайнс и потянула руки к сосуду, накрывая ими его ладони, силясь разжать крепкие пальцы. Одно касание, а всё внутри перевернулось. Гидеон почувствовал его. Такого же напуганного, как и он сам. И теперь уже беззащитного. Оттого и молящего. Ведь Гидеон тоже был незапланированным ребёнком. Но при этом желанным. Родители любили его без памяти, ни минуты не давая ему усомниться в обратном. И пошли ради него против всех тёмных иерархий, против пандемониума, против мира, что был им домом, и покинули его, чтобы жить среди людей. А он сейчас собирался трусливо уничтожить крошечное существо – ту хрупкую связь, что ещё оставалась между ним и девушкой, к которой бес, как ни противился, но всё же прикипел. Которая часто заставляла его злиться и желать никогда не встречать её на пути. И одновременно потаённо благодарить ту необъяснимую фатальность, что свела их вместе. Готов ли он разорвать этот цикл из смеси отчуждённости и пылкой привязанности? А главное, хочет ли просыпаться по ночам от кошмаров, вспоминая, как сам же разрушил эту возможность? Разрушил убийством. Дав себе однажды клятву ничем не дорожить, Гидеон раздумывал над тем, чтобы сейчас непоправимо её нарушить. Безысходность застила глаза. Нет хуже ничего, как чёрт, в отчаянье пришедший. Глифул оказался в этом по уши, только теперь понимая, как Мейбл важна ему. Как она нужна ему. Эгоистично, по-свойски. Пускай даже она его не хочет. Но хотела когда-то. И они совершенно одинаковы в своей обиде, как одинаковы в том, что ещё не отпустили друг друга. Потому что если бы отпустили, она бы не стала его слушать. А он бы и вовсе не пришёл. Такие озарения обычно приходят в тот час, когда ты встаешь на канат, что протянут над бездной. И либо делаешь шаг вперёд, зная, что можешь сорваться при самом начале, либо оставляешь всё как есть, безвозвратно. Осколки впились в ладонь, раздирая кожу. Вперемешку с кровью меж пальцами беса сочилось их спасение и их проклятье. — Что ты натворил? — в ужасе задохнулась Пайнс — Как ты мог?... Мужчина поднялся с постели, отряхивая руки от стекла и искристых капель. Порезы затянулись почти сразу же, оставив после себя светлые ниточки шрамов. Напоминание о преступлении, которое он чуть было малодушно не совершил. — Я не хочу, чтобы ты это делала, — твердость собственного голоса удивила его самого. — Зато этого хочу я! — прижав ладони к лицу, Пайнс почти в истерике затрясла головой. — Ты не вправе был решать за меня! Не вправе был снова отбирать у меня надежду! — Вправе. Потому что это не твоя ошибка, а моя. Это я поставил тебя под удар, облажавшись. Сбежав. Но ещё одного удара я не могу пропустить.***
Глаза снова были на мокром месте. Наверно, никогда в жизни Мейбл столько не плакала, сколько за эти три месяца. Она не хотела верить бесу. Он наверняка сделал это нарочно, чтобы помучить её. Но зачем? За что? Неужели она мало страдала? — Нет, — голосовые связки скрутило в спазме. — Ты ушёл, когда я просила о помощи. А сейчас вернулся и добил… — Почему ты постоянно говоришь за меня? — зло оскалился Глифул. — Из нас двоих мысли читать тут могу только я, да и то не всегда! Так что больше не берись рассуждать о моих мотивах и действиях, тебе о них ничего неизвестно, поняла?! — Так просвети! — крикнуть у девушки не вышло, из горла вырвался лишь жалкий всхлип. — Ты никогда ничего не говоришь напрямую, никогда не бываешь до конца честен! Как мне понять тебя, когда ты этого не хочешь? Всё так. Они не откровенничали друг с другом. Не говорили по душам. Почти не делились чем-то личным. Только пару раз Мейбл удавалось пробиться через его толстую шкуру и заглянуть в воспоминания о родителях. Тогда он против воли, но всё же позволил ей стать чуточку ближе, а она поняла, как ему нужен кто-то рядом. И осознала, каким одиноким он был. Потянулась к нему, желая скрасить его терзания, унять печаль, смягчить… Узнать. Возможно, сейчас настало время сделать ещё один шаг навстречу и высказаться им обоим. По-го-во-рить, не додумывать. — Я не врал тебе ни разу, — бес отвернулся от Мейбл , пряча лицо и очевидно нервничая. — Не договаривал – конечно. Но к чему такая прямота, когда ты не уверен в том, нужна ли она тому, кому ты хочешь открыться? К чему навязываться, обременяя и без того тревожный смертный разум? — Я так больше не могу, — девушка, прижав к груди подушку и смахныв со щеки слезинку, вперила глаза в его спину. — Давай начистоту… Или ты решил отомстить мне за все мои домыслы о тебе? Поэтому так ведёшь себя сейчас? — Нет, — плечи мужчины напряглись, пальцы суетливо теребили край пиджака. — Я лишь хочу, чтобы ты знала – мне не наплевать. Несмотря на то, что я наговорил тебе тогда. Несмотря на наши недомолвки, ссоры, желчь. Не всё равно. Даже если всё равно тебе. И я не хочу, чтобы из-за моей ошибки кто-то пострадал или погиб… Снова. Но ребёнок… Он рушил все планы, выстаиваемые на костях столетиями. И заставлял мимолётно задумываться не о мести, а о чём-то более осязаемом… Вот что на самом деле напугало Глифула в ту минуту, когда Мейбл призналась ему, что беременна. Он боялся отступить от своего возмездия. И только теперь разглядел это через прозрачно-ледяную стену, покрывшуюся тонкими ручейками и трещинами. Посмотрев на девушку из-за плеча, Гидеон будто бы заново её увидел. В карамельных радужках плескались отблески слёз и смятения, вызванные его признанием. — Ты говоришь мне правду? Тебе действительно небезразлично? — прошептала Мейбл, дрожащей рукой сминая уголок подушки. — Если мои слова ещё что-то значат для тебя… — он кивнул, внимательно разглядывая её силуэт, прислушиваясь. — Но хватит на сегодня откровений… Я приду завтра и мы поговорим ещё, хорошо? А теперь ложись. Ты хочешь спать. И он тоже. — Как ты…? Ты что, знаешь, что это мальчик? — в изумлении спросила Мейбл. — Ты можешь его увидеть? — Нет. Я просто слышу, как он недоволен, — неожиданно для себя, бес приблизился к её постели, подобрал откинутое в сторону одеяло и укрыл босые ступни девушки. — До завтра… — Ты обещаешь, что придешь? — этот вопрос, такой искренний, стал для него светом в непроглядном сумраке. — Обещаю, — Глифул сделал шаг назад и, щёлкнув пальцами, исчез. Второй шанс мы даём не людям, а себе. Ведь это правда сложно – сесть и сказать: «Да, я ошибся в этом человеке. Но я попробую еще». Гидеон надеялся, что Мейбл даст себе этот шанс. А следовательно – и ему.