"Храбрость — это когда только вы знаете, как вы боитесь" Франклин П. Джонс
В фойе отеля стоял терпкий аромат хвои и женского парфюма, и когда Ноа ступил на широкий красный ковер, этот теплый воздух Рождества ударил ему в лицо словно периной подушкой. По щиколоткам протянулся шлейф холодного ветра, но он остался позади вместе с остатками переживаний. — На пятый этаж, пожалуйста. Швейцар кивнул миссис Шнапп и протянул руку в перчатке к узорчатым дверям лифта, когда вдруг громкий женский голос, доносящийся из холла, заставил его замешкаться: — Подождите! Подождите! — Мэм, вы сюда не поместитесь. Ноа, до этого перешептывающийся с Хлоей, умолк и попытался заглянуть за створку двери на приближающихся гостей. — Но нас только двое, — блондинка, возникшая прямо перед лицом швейцара, заставила его сдержанно вздохнуть. — Хорошо, мэм, проходите, — протянул он и едва заметно возвел глаза к потолку лифта. Хлоя тихо ахнула — стоило лишь маленькой девочке шагнуть в кабину. Она крепко держалась пальчиками за руку матери. — Прошу прощения. Извините. Спасибо, — проговорила она, вставая совсем близко к Карин и Митчеллу, и Ноа, кажется, даже увидел, как переглянулись мать и Хлоя. — Нам тоже на пятый. И к его удивлению, обнаружил, что после того, как лифт с лязгом был закрыт швейцаром, в этом тесном пространстве каждый нашел объект своей непроизвольной заинтересованности, и почему-то именно на него смотрела девочка в премилом пальто.***
— Не рановато ли нам пить? — Не рановато ли тебе паниковать? — Хлоя скорчила неопределенное выражение лица с протестующим видом. — Я ж не бурбон наливаю. Ноа ухмыльнулся. Он лежал на боку, растянувшись вдоль мягкого ковра у подножья двух кроватей, а на заднем плане галдел телевизор с неугомонной текучкой новостей, которых, казалось, с каждым днем становилось все больше. Такое чувство, что все дерьмо в мире множится на два. — Ты не знаешь, бурбон внизу разливают? Удивительно как преобразовываемся мы с холодящим ладонь бокалом в руке. Как мерцает вечер в огнях живущего ночью города, и мы делим эти секунды сладко перетекающих мгновений с близким человеком, говоря секреты вполголоса и чувствуя на губах привкус горечи от их долгого заточения внутри. И если бы подобное чувство можно было выразить словами, Ноа предпочел бы молчать, лишь бы не спугнуть неверный синоним — от этого подобная эфемерность теряет всякий вкус. — Если бы ты могла изменить что угодно, что бы это было? Голос Ноа щекотал хрипотцой и пониженным тоном. Словно все вещи здесь могли их услышать. — Вернее — кто, — Хлоя исподлобья посмотрела на брата, и они синхронно улыбнулись и потянулись к бокалам. — Есть множество вещей, которые я бы хотела изменить, но это неприменимо к людям, — теперь ее приглушенный голос звучал еще тише в стенках бокала пока она делала мизерный глоток. Они лежали на ковре недалеко от балкона, и от двух единственных торшеров лился такой теплый свет, что на мгновение Ноа почувствовал как он согревает ступни его ног. — Почему? — он качнул головой и слегка нахмурился, неотрывно глядя на то, как Хлоя скользит взглядом по ободку бокала словно подыскивая правильные слова. — Потому что это нам не свойственно. — Меняться? — Конечно, — она взглянула на него так словно это было самой очевидной вещью на свете. — Ну, а кто бы это был? Стоило ей лишь перевести дух и привстать на локтях — и Ноа все понял. — Тот, кто меньше всего поддался бы подобной идее, — с издевкой проговорила Хлоя и тихо рассмеялась, когда увидела искорку в зеленых глазах напротив. — Хорошее не нуждается в починке, — Ноа поспешно сделал глоток после этих слов, чтобы спрятать взгляд в рудом свете вина внутри бокала. Хлоя несколько секунд выдерживала молчание, а затем отставила бокал по правую руку от себя. — Ноа, — она дождалась, когда юноша взглянет на нее, и с молчаливым удивлением поняла по взгляду, что Ноа не хочет знать, что она скажет дальше. — Мне приходилось видеть тех, кто действительно душевно близок. И ты мог бы, пока я перечисляю эти имена, услышать свое имя и Финна. Но ты бы их услышал несколько лет назад. Хлоя заправила прядь волос за ухо и, упрямо смотря на Ноа, продолжила: — И я просто хотела бы знать, что между вами. Ноа глубоко, но ровно задышал, вертя между пальцами тонкий бокал с охлажденным внутри спасением от тревоги. Ему бесконечно и стыдливо нравилось, как это звучит. «Между вами». Но пока Ноа не приходило на ум ничего более романтичного за исключением какой-нибудь сверхмассивной Черной дыры, которая волокла за собой самое светлое, что было между ними, и вернуть это обратно было самым невозможным, просто потому что это Финн и… — Отдалившись однажды, уже нельзя настроиться на его волну. Ноа хотел бы рассказать, как коварна все-таки эта вещь — время. Засыпая на мягкой подушке, он слышал в коридоре неспешные шаги и смотрел на Хлою, безмятежно спящую напротив с телефоном в руке. Ему подумалось: что сестра узнала нового, лежа вместе с ним в номере под шафе, а о чем она знала и раньше? Неужели это было настолько очевидно? Настолько, что не только Финн это почувствовал, но и те, кто ближе к ним. Эта мысль, гоняющая Ноа по кругу, неожиданно парализовала безмолвным страхом. Но с этой минуты, когда он переворачивался на другой бок в кровати, ища взглядом небо сквозь призрачно реющие гардины, Ноа понял: «К черту страх, я сам раскрою все карты».