-62° по Цельсию

      Сал проснулся в три часа дня, с пересушенным сильной жаждой горлом и твёрдым непониманием, какой сейчас вообще год. Одеяло скомкалось где-то в ногах, а голова покоилась на чужой, ларриной, подушке, причём всё остальное тело оставалось на положенном месте. В привычной манере пробурчав что-то возмущённое себе под нос, полностью перелёг на отведённую ему часть дивана. В квартире было так непривычно тихо и умиротворённо: солнечные лучи мягко освещали гостиную, с кухни доносился аромат свежесваренного кофе, радио, звук которого понизили чуть ли не до минимума, разливало приглушённую лёгкую музыку, а к прочим звукам прибавилось шуршание карандаша по плотной бумаге.       Сал вобрал запах кофе носом и почувствовал, как скрутило живот. Сонливость после четырёхчасового дневного сна никуда не делась, но если до этого хотелось только спать, то сейчас мучиться приходилось и от жажды вкупе с голодом. И какой тогда толк от дневного сна в принципе? Разве что время убить, да и только. Устало перебрался на край дивана и, разминая затёкшие плечи, сел, разглядывая обстановку. Залитая солнечным светом так, что прямые лучи внутрь не попадали, гостиная навевала на приятные мысли о чём-то тёплом и домашнем, но таком до невозможности далёком. На мгновение Сал вернулся на восемь лет назад, вновь стал только что поступившим и избавившимся от материнских оков юнцом, который безмятежно проводил свои дни, особо не беспокоясь о будущем. Когда-то давно он изо дня в день жил, вдоволь наслаждаясь каждым моментом. Когда-то давно его устраивали его работа, жизненные ценности, открытые в будущее дороги и идущие вместе с ним люди. Когда-то давно всё это у него было, пока вечная зима не начала отбирать всякие радости по одному, безжалостно вырывая прямо из ослабевших рук.       Вырвавшись из внезапно нахлынувшей волны щемящей ностальгии, Сал взглянул на Ларри, целиком и полностью вовлечённого в своё занятие. Тот задумчиво вырисовывал одному ему известный образ, то медленно и плавно, то резко и прерывисто водя карандашом по листу бумаги. Ларри чуть прикусил скривившиеся в старательной гримасе губы так, чтобы не травмировать их лишний раз, и словно не замечал проснувшегося Сала. Так не похоже на него, в любой другой ситуации он бы не оставил Сала и на минуту без назойливого внимания, но сейчас был слишком погружён в свой рисунок, чтобы отрываться на происходящее в реальности и находящихся вокруг людей.       Невзначай взгляд Сала зацепился за привлекающее внимание бледно-красное пятнышко на его шее. Не знай он истинное происхождение этого пятнышка, подумал бы, что оно представляло из себя не больше чем расчёсанный участок кожи. Но воспоминания о вчерашнем дне с силой ударили по вискам, сначала вызывая головную боль, а сразу за ней — невыносимое желание спрятаться под подушку. Вчера Сал воспринял всё как должное, а сегодня его навестил так редко совершающий свои визиты здравый смысл, не позабыв привести с собой гораздо более уважаемую в духовных кругах Сала совесть. Он ни разу не поинтересовался, что об этом всём думает Ларри, лишь воспользовался удачным стечением обстоятельств и чужим телом, успешно убедив себя в том, что ничего из ряда вон выходящего между ними не произошло. А судя по их короткому разговору перед сном, произошедшее Ларри очень даже смущало. Хотя и против он не был.       Сал взъерошил волосы. Он искренне не понимал, как Ларри относился к нему теперь, не понимал, какие они в принципе выстроили отношения. Что ему стоило говорить, а каких тем желательно избегать? Где находилась та граница дозволенности, чётко ограничивающая те или иные действия между друзьями? Впрочем, когда речь шла об общении с Ларри, всякие границы стирались и становились призрачными — в теории есть, а на деле их глубоко игнорировали. Раньше Сал действительно не думал о том, что им нельзя было делать всё что угодно по отношению друг к другу, но сейчас, когда они, не подумав толком, переборщили с понятием «всё что угодно», надобность в чёткой инструкции поведения возросла в геометрической прогрессии.       Можно ли было просто игнорировать вчерашнее, никогда не поднимая эту тему? Избегать проблемы вместо того, чтобы решать их, Сал умел в превосходстве, но в данный момент не был уверен, что способен взять и забыть то, что требовалось. Он и не хотел этого забывать, будем честны. Просто… просто ему нужна была ясность, потребовать которую от Ларри он не мог. Сал хотел бы услышать что-то вроде его собственной позиции, чтобы Ларри сказал, что воспринимает их секс как секс и не больше, а самого Сала — как друга, которому можно было довериться даже до такой степени. Если бы слова Ларри хоть сколько-нибудь отличались от его мыслей, Сал предпочёл бы отгородить его от себя. На подсознательном уровне он боялся услышать, что Ларри видит в нём больше, чем друга, ибо не был готов ответить тем же. К тому же на фоне произошедшего в течение последних недель это было до ужаса неуместно. Поэтому уж лучше они оба останутся в неведении чужих мыслей и чувств, нежели возникнет риск худшего финала их отношений.       Всё это время Сал не сводил с рисующего Ларри глаз. Обрамлённый послеполуденным солнечным светом, он так расслабленно расположился в кресле, иллюстрируя идиллическую картину безмятежности и великого спокойствия. Нет, как бы Сал не старался убедить себя, он попросту не мог называть этого человека другом. Не было ещё ни в одном языке мира слова, способного уместить всё то, что умещал в своём сердце Сал. Ларри не был ему другом и любимым человеком не был, его роль оставалась заключённой где-то посередине без права прорваться на ступень выше или провалиться чуть ниже. Раз так, то Сал не прочь сохранить выстроившуюся без его участия установку. Возможно, он поразмышляет над этим поглубже, когда о чете Коэнов останутся только тёплые воспоминания, когда не придётся бороться за жизнь изо дня в день, когда наконец-то получится вздохнуть с облегчением. Но до тех пор их максимумом останутся непринуждённые ночные объятия, которым не отдаёшь отчёта. По крайней мере, Сал на то надеялся.       Отведя взгляд в сторону и широко зевнув, не удосужившись прикрыть рот ладонью, Сал нехотя потопал на кухню. Душевные проблемы душевными проблемами, а жажду ими не утолишь. На половине пройденного пути Ларри внезапно очнулся из, грубо говоря, художественного транса, возвращаясь к суровой реальности.       — Как спалось? — повседневно поинтересовался он.       — Херово. — ответил Сал уже с кухни, повысив голос на пол-октавы и набирая холодную воду из-под крана в прозрачный стакан.       — А что так?       — Сам посуди. — сделал крупный глоток, физически ощущая, как блаженная прохлада стремительно растекалась по всем клеточкам в организме. Попавшая в пустой желудок вода вызвала его недовольное голодное урчание. — Спал четыре часа да ещё и хер пойми как. Плечи затёкли как чёрт-те знает что.       Ларри что-то тихо промычал, но что именно, с такого расстояния слышно не было.       Отставив стакан в сторону, Сал взглянул на беспрерывно работающую плиту, на конфорках которой стояли медная турка с кофейной гущей на самом дне и сковородка, внутри которой покоились обжаренные макароны и два ломтика ветчины. От остывающей еды невероятно вкусно пахло, приманивая проголодавшегося Сала и стягивая внутренние органы в крепкий узел, но параллельно сознание било тревогу: если он съест это, то не избавится от пожирающего чувства вины до поздней ночи. Состояние, несравнимое ни с одним другим, испытывать было отвратительно в высшей степени. Сал готов был грызть кожу щёк вместо того, чтобы питаться чужой едой, едой, абсолютно им незаслуженной. И даже если живот начал бы прилипать к спине, Сал бы не позволил себе взять что-то, к приготовлению чего и пальца не приложил. Потому что кто-то был по-настоящему этого достоин. Потому что еда в понимании Сала, создавшего для себя строгую дисциплину, представляла собой награду, которую нельзя было получить просто так.       Выпив ещё полтора стакана проточной воды, дабы хотя бы иллюзорно заполнить пустоту желудка, Сал вернулся в гостиную. Ларри вернулся к своему занятию, но на этот раз погрузился в него не целиком, оставив ниточку связи с явью, окружающей его.       — Я оставил тебе на плите обед. — не отрываясь от блокнота, сообщил Ларри.       — Угу, я не хочу. Ешь сам.       Ларри показательно твёрдо нажал на карандаш, резко обрывая линию, и искоса посмотрел на растрёпанного после сна Сала.       — Поешь, я специально для тебя оставил, сам-то наелся. — с нажимом произнёс он. Карие глаза в точь повторили эмоцию, вложенную в тембр голоса, вдавливая Сала в нарисованный фантазией угол. Неосознанно на ум пришёл полный нежности взгляд, чётко отпечатавшийся в памяти после вчерашнего посещения бани. Этот диссонанс надавил на Сала намного сильнее, чем он того ожидал.       — Я не гол… — было начал Сал, но его мигом прервали самым что ни на есть грубым образом:       — Т-с, — Ларри приложил обгрызенный кончик карандаша к губам. — Я не хочу слышать эту околесицу. Честно, ты и представить себе не можешь, насколько сильно твоё поведение заставляет беспокоиться. Да и я хочу залезть не в своё дело, не поспоришь, — на мгновение уголки губ поднялись вверх, но тут же опустились обратно. — Но делать этого не буду. Так останемся квитами: я не задаю лишних вопросов, ты молча ешь. Пойдёт?       Сал ошеломлённо застыл на месте. Каждое новое слово усиливало возникшую чуть ли не на пустом месте головную боль. Спорить, доказывать мнимое отсутствие голода или убеждать в том, что Ларри стоило съесть свою еду самостоятельно, хотелось ещё меньше, нежели ненадолго отпустить нездоровый принцип по отношению к еде. К тому же живот продолжало с силой скручивать, что вдобавок давило на Сала, рискующего вот-вот потерять силу воли. Спешно отмахнулся коротким «ладно» и ушёл обратно на кухню, на территории которой продолжал царить аромат кофе и сытного обеда. Ведь необязательно съедать всё то, что мирно ожидало его в сковородке? Достаточно было употребить тот минимум калорий, с помощью которого можно было продержаться хотя бы до завтрашнего дня.       Глубоко вдохнул. Сухой воздух едва заметно обжёг носоглотку, захотелось вплеснуть в себя ещё пару стаканов спасительной жидкости. Наплевав на внезапный приступ жажды, Сал снял сковородку с конфорки и, не желая пачкать лишнюю посуду, решил поесть прямо из неё. Поставил сковородку на обеденный стол и потянулся к раскрытому ящичку со столовыми приборами, но путь его руки тут же перегородила другая рука, ловко подцепившая пальцами ложку за самый кончик и протянувшая её Салу до того момента, как он сам успел её коснуться.       — Не благодари. — Ларри расплылся в услужливой улыбке, словно невероятно преданный дворецкий, и вложил ложку в бесцельно застывшую в пространстве бледную ладонь.       — Не думал даже. — Сал ожидаемо закатил глаза и без вполне себе уместных колкостей забрал ложку, усаживаясь на ближайший стул.       Ларри, на удивление, поступил точно так же, заняв место напротив него. И чего он этим пытался добиться? Калякал бы дальше свои рисуночки, чего сюда припёрся! Если он таким образом собирался контролировать съеденное Салом, что было вероятнее всего, то его следовало послать к чёрту. Но Салу удалось сдержать нарастающий порыв и сухо, без какой-либо интонации спросить:       — Чего?       — Ничего. — Ларри расслабленно откинулся на спинку стула, полуприкрыв веки, будто наслаждался привычной для кухни обстановкой, которой наслаждаться априори было невозможно. Один лишь концентрат различных тягучих запахов, в котором при желании можно было утопиться, образовавшийся ввиду многомесячного отсутствия проветривания помещения, выводил из себя, отчего находиться здесь после относительно свежего воздуха гостиной становилось проблематично. — Приятного аппетита.       Смирившийся со своей участью Сал набрал в ложку несколько макарон, отправил их в рот и медленно и тщательно переживал. Всё происходило невероятно долго для такого простого действия, но Сал не находил в себе силы ускориться, да и Ларри на это никак не реагировал, продолжая подсматривать в узкую щёлочку наполовину закрытых глаз. Проглотить макароны оказалось намного тяжелее. К горлу подступила сильная тошнота, препятствующая приёму пищи и словно сигнализирующая, что организм напрочь отказывается принимать еду в свои недры. Никакой тошноты на деле, конечно, не было, но едва ли Сал это осознавал, незаметно для себя создав вот такой вот психологический барьер.       — Воды? — предложил Ларри, заметивший его запинку.       Сал машинально покачал головой и с трудом проглотил пережёванные макароны. Вкуса он не чувствовал от слова совсем, учитывая, что именно в это мгновение воспринимал продукты питания как инструмент пополнения энергетических запасов, а не как гастрономическое наслаждение, но зато отчётливо ощутил, как к «затопленному» водой желудку прибавилась порция нормальной твёрдой пищи.       Повторил всё то же самое со второй ложкой. И только после третьей удалось доказать самому себе, что ничего плохого он не совершал. Ларри лично настоял на том, чтобы остатки сегодняшнего обеда (который Сал, между прочим, проспал) достались ему, и уж точно не жалел об этом. Так ведь? Стоило полагать, что да. Продолжая жевать также медлительно с, казалось бы, некой педантичностью, Сал гнал дотошные мысли в тартарары и не отрывал невидящего взгляда от постепенно пустеющей сковородки. Точно в трансе, уставился в одну точку посреди чугунной плоскости, выпрямился в спине, боясь лишний раз шевельнуться, и держал ложку точь-в-точь, как учили в детстве. Одним словом, сильнейшее напряжение на лицо. А всё потому, что его не покидала мысль на грани с паранойей, что если он будет вести себя слишком расслабленно, то Ларри разозлится, не заметив в его поведении благодарность, и отберёт поздний обед обратно. С одной стороны, детский страх клокотал в висках, не позволяя Салу даже вздохнуть шибко громко.       Ларри, как и обещал, про открывшуюся картину смиренно молчал, скучающе поглядывая то в окно, то на бегающую туда-сюда ложку. Но, конечно, Ларри был бы не Ларри, если бы провёл в тишине больше пяти минут.       — Слышал о деревьях? — голос его прозвучал как будто из другой вселенной. Сал ухватился за него как за спасательный круг и вырвался из прострации, в которую погрузился, не отдавая себе в этом отчёта. В конце концов, за бессмысленным разговором всегда можно было отвлечься от внутренних терзаний.       — Ты про то, что их теперь рубить можно? — Ларри кивнул. — Слышал. Ночью всё равно же не спал.       — А, а мне мама сказала. Она же вчера дома осталась, вот и сам прямой эфир слушала. — задумчиво постучал по щеке, наблюдая за тем, как строго регулируемые движения Сала становились плавнее и несколько машинальнее. — Жалко девочку.       — Какую девочку? — от удивление Сал аж взгляд перевёл на раскачивающегося на стуле Ларри. Неужели он что-то прослушал или в ночном повторе что-то недоговорили?       — Ну, Меган эту.       — Ты называешь девушку, которой за двадцать, девочкой? Что за старый хрыч. — скривил губы в шутливой манере.       — Уж извините, но когда она только родилась, я первый класс заканчивал!       Сал неопределённо махнул свободной рукой в попытке избавиться от этой неразумной чепухи. Благо на этом Ларри решил завершить и вернулся к изначально заведённой теме.       — Так вот, трое суток уже где-то бродит. Тут и думать не надо, умерла наверняка.       Сал пожал плечами:       — А её-то зачем жалеть? Мне мать больше жалко.       — Пф-ф, не смеши! — заинтригованный вероятной увлекательной беседой Ларри подался вперёд, с грохотом опустив руки на столешницу. — Кто в такой обстановке будет из дома сбегать, если сожители — в нашем случае мать — не тираны какие? А учитывая, что миссис Холмс — учёная, можно не сомневаться в том, что жизнь у Меган ни капельки не сладкая. — и с хитрой улыбкой, сквозь которую проглядывались крупинки жестокости, добавил: — Была.       Сал вернул взгляд к сковородке, водя ложкой по масляным разводам и обдумывая свои мысли. Точка зрения Ларри всегда отличалась от общественной, а иногда даже порицалась нормами морали. Но Сал, будучи приспешником принципов, принятых большинством, не всегда мог послушно выслушивать всякую ересь.       — Я не буду оспаривать твою позицию, но… — это «но», безусловно, значило, что оспаривать чужую позицию ещё как будут. — В наше время молодёжь сбегает из дома по любой мелочи, не оценивая последствия здраво. И я из дома сбегал.       — Хочешь сказать, ты сбегал из дома просто так?       Сал на секунду сжал губы, прикрыв глаза. Да, пример выбрал ужасный, необдуманно позволив Ларри контратаковать. Но отвечать на риторический вопрос по понятным причинам не стал, продолжая свою речь, полностью игнорируя ларрину вставку.       — А сейчас этих мелочей пруд пруди, вот Меган и решила… м-м… обстановку сменить. К друзьям, может быть, пошла или ещё что. Почему сразу умерла-то? А миссис Холмс сидит, волнуется. Честно, поступок Меган эгоистичен донельзя.       — Ну-ну. — часть по-отечески нравоучительной улыбки Ларри скрылась за ладонью, на которую он опустил голову. — Мне кажется, что миссис Холмс не настолько глупый человек, чтобы первым делом не расспросить друзей Меган о её местоположении.       — И ты думаешь, они бы сказали правду?       — Надавить на жалость и без того психонеустойчивой молодёжи сейчас особенно легко. — тут же парировал Ларри.       — Не стреги всех под одну гребёнку. — с этими словами разрубил ребром ложки кусок ветчины на две части и отправил одну из них в рот. — Фу, у тебя ветчина подгорела! — обвинение вылетело само собой. Осознание сказанного пришло не сразу, но вместе с ним нахлынуло невообразимое смущение, опасно граничащее со стойким чувством вины.       — Ой, правда? — Ларри мигом позабыл о разгоревшейся дискуссии, оно и к лучшему. — Давай я съем, если не нравится. Если совсем уж плохо, то выкинь, не парься.       Сал в очередной раз застыл, не зная, какие действия окажутся верными. Отдать ветчину Ларри? Это было бы замечательным решением проблемы до того момента, как вскрылась её несъедобность. Есть самому, чтобы не оскорбить Ларри? Ну ведь на вкус подгоревшая до чёрной корочки еда была сравнима с помоями. И это мягко говоря! Вариант, где ветчина направлялась прямиком в мусорное ведро, Сал вовсе не рассматривал, твёрдо убеждённый в том, что даже самую отвратительную еду выкидывать нельзя. Тем более когда любые продукты были на вес золота. И что, что противно и вызывает рвотные позывы? Пока еда способна удовлетворить биологические потребности человека, она остаётся едой.       — Я…       Но не успел Сал высказать своё решение, как Ларри схватил пальцами вторую половинку от жареного куска ветчины, недолго повертел из стороны в сторону и вынес вердикт, не нуждающийся в апелляции: можно смело выкидывать. Быстро поднялся, захватив с собой второй ломтик, и преспокойно отправил испорченную ветчину в мусорку.       Сал опешил, поражённый таким нещадным расточительством. Но разве ему жаловаться? Ветчина эта была из запасов Джонсоных, им и решать, как с ней поступать, пусть эти поступки оказывались в корне неправильными.       — Что? — заметив, что Сал намеревался что-то сказать, поторопил его Ларри.       — Зачем выкинул?       — В смысле зачем, есть же невозможно.       Фишер моргнул пару раз и отвернулся. Может быть, Ларри и был в какой-то степени прав, но понять его было невероятно трудно.       — Я не хочу больше. — твёрдо сообщил Сал. На этот раз правду. В сковородке осталось макарон на пару ложек, не больше, но весь аппетит на пару с голодом как рукой сняло.       — Наелся? Как-то мало ты поел. Хочешь, кофе сварю?       — Нет, и так сплю плохо.       — И то верно.       Ещё пару минут они просидели за столом, рассматривая и так хорошо знакомую кухонную гарнитуру, но в конце концов вернулись в гостиную, где расселись по своим привычным местам: Ларри, с блокнотом на коленях, в кресло, Сал, растянувшись в вертикальном положении, на диван.       — Сегодня с самого утра начался сбор волонтёров, готовых помочь в вырубке деревьев, а также проверка служебного транспорта на техпригодность. Записаться в ряды добровольцев возможно в любом полицейском участке вашего района. — вещал радиоведущий. Назвав адреса участков для каждого района, продолжил: — Не все готовы пойти на рубку деревьев, тем самым рискнув своими жизнями, и я могу их понять. Тем не менее на данный момент в городе насчитывается до тридцати гигантов, в теории имеющих достаточную мощь, чтобы нанести существенный вред. Наибольшее скопление, около сорока процентов находится в центре Нокфелла, двадцать процентов — в частных секторах, и по десять процентов в четырёх спальных районах…       Сал прослушал, какие районы имеют высокий уровень опасности, перевернувшись на бок лицом к Ларри. В голову пришёл глупый вопрос, ответ на который показался ему жизненно необходимым.       — Не хочешь в волонтёры пойти?       Ответом послужил громкий красноречивый смешок.       — Ну а что? Страна запомнит тебя как героя! — продолжал настаивать Сал.       — Ага, и сам господин президент вручит мне медаль. — саркастично поддержал он.       — В том числе. Тебя одарят килограммами золота. Раздадут множество почестей. Вокруг тебя соберутся самые сексуальные красавицы матушки Америки. — заметив грубую ошибку в своих словах, моментально исправился: — Хорошо, красавцы, если у Вашей Светлости более специфичные предпочтения. Но Америка — толерантная держава, помни об этом. Наш народ поддержит героя вроде тебя в любом случае! — Сал величественно окончил речь, на последних словах повысив голос, словно побуждая Ларри к действиям.       — Слушай, а пункт с красавцами мне понравился. — он успел отложить карандаш и теперь смотрел на Сала улыбающимися глазами. — Но всё-таки моя жизнь мне дороже всех этих благодатей в будущем. К тому же, — растягивая слоги странным образом, продолжил он. — Работа на благо общества имеет свойство быстро надоедать.       — Что ты имеешь в виду? — озадачился Сал. Ларри часто нёс бессвязную херню, но конкретно эта фраза показалась обладающей смыслом.       Ларри лишь загадочно пожал плечами и вернулся к своим художествам.       Оставшийся без внимания Сал смирился с умалчиванием правды про какую-то там работу на благо общества и продолжил слушать радио.       — …но по-прежнему остаются те, кто считают их несерьёзной проблемой, уверенные в том, что ветки достаточно медлительные и массивные, чтобы успеть их заметить и отскочить от них. Специально для таких личностей открою «тайну» подведённой к этому дню статистике: количество жертв деревьев-гигантов перевалило, внимание, за восемь тысяч. Было разрушено около десяти жилых домов, не считая частных, и примерно столько же прочих построек. Ущерб, нанесённый деревьями-гигантами, профессионалы на первый взгляд оценивают в миллионы долларов. Деревья-гиганты нельзя считать каким-то пустяком, выдуманной опасностью. С ними нужно бороться, ни в коем случае нельзя оставлять всё на месте. — один в один повторяя манеру Сала в шуточных призывах к вступлению в волонтёрство, ведущий убедительно декламировал: — Совместными усилиями — и только так! — мы сможем достичь наиболее безопасного сосуществования с дикими реалиями вечной зимы.       Сал ни раз раздумывал, чтобы податься в волонтёры. Он идеально подходил для этой социальной роли: был быстрым, выносливым, обладал некоторыми медицинскими познаниями и при желании умел находить общий язык с людьми, но самое главное — риск нисколечко не пугал его. Став волонтёром и начав делать что-то полезное в масштабном понятии, Сал подавил бы в себе комплекс неполноценности, каждый день смешивающий его с грязью. Тодд внимательно следил за каждым из них, за продуктами и предметами крайней важности в доме, контролируя и создавая безопасную обстановку для всех. Пусть его контроль в последнее время часто сдавал сбой, но один человек на практике не мог уследить за такой толпой. От Нила, физически подготовленного даже лучше Джонсона, было невероятно много пользы, когда дело касалось вылазок по магазинам. От Ларри, собственно, тоже. Лиза нянчилась с Содой и успевала превосходно готовить. И это с травмированной рукой! А Сал… А что Сал? Едва ли его можно было назвать полезнее кого-то хотя бы в одном деле. Он мог помочь там или сям, но компания спокойно справилась бы и без его участия. Это заставляло чувствовать себя ущербным ничтожеством.       Но взять и стать волонтёром Сал тоже не мог. Случись с ним что, и Тодд опустит руки, а за ним последуют все остальные. Так и получалось, что сам по себе Сал ничего не представлял, но если копнуть чуть глубже, то оказывалось, что на нём держалось почти что всё. Но осознание этого не дарило успокоение, наоборот, раздражало. Короче говоря, он метался между двух огней, никак не осмеливаясь решить раз и навсегда, какой путь окажется для него наилучшим.       Вскоре начался повтор записи слов миссис Холмс об осенне-зимней хрупкости растительности и её обращение к людям о поиске дочери.       В комнате неприметно потемнело: солнце всё ближе клонилось к горизонту, пусть до заката было очень и очень рано. В эту часть дня стояла самая высокая температура, именно в это время горожане предпочитали по необходимости покидать свои квартиры. Если не было сильного ветра или снегопада, само собой. Может, и Салу стоило? Короткая прогулка до маминого монастыря хуже, наверное, не сделает.       — А где все? — только что обратив внимание на слишком уж затянувшуюся необычную тишину, поинтересовался Сал. — Тихо как-то.       — Мама с Содой спят. Тодд, как и всегда, у себя сидит. А Нил к соседям спустился. — с паузами перечислил Ларри.       — Зачем?       — Сказал, что у нас скучно.       — А там его развлекают прямо?       — Кто знает. Судя по тому, что его нет уже часа три, у соседей вполне себе весело. — мазнув по Салу коротким косым взглядом, дабы не пропустить его реакцию, не поскупился оскорбительной шуткой в сторону Тодда: — Или, может, он от рыжика сбежал.       Сал тяжело вздохнул:       — Почему у тебя всё сводится к этому? В какой-то момент ведь перейдёшь границу и тебя выпнут отсюда с голой задницей.       — Пока мы с Тоддом живы, я не успокоюсь. — гордо произнёс Джонсон, оторвав карандаш от листа бумаги.       — Детское поведение.       — Отрицать не буду.       Ещё недолго повалявшись на незастеленном диване, Сал подошёл к креслу, в котором расположился Ларри, и с любопытством заглянул в блокнот, но тот в мгновение ока захлопнулся до того момента, как удалось разглядеть хоть какую-то мелочь.       — Что рисуешь? — настойчиво спросил Сал.       — Секрет. — Ларри показательно отложил блокнот между собой и подлокотником, отрезая посторонним шанс дотянуться до него.       За секунду любопытство в Сале разрослось до невообразимых масштабов. Захотелось узреть творения Ларри, чего бы это не стоило.       — Да ладно тебе, чего там скрывать. — Сал было потянулся к блокноту, но Ларри ухватил его в смертоносной — к счастью, безболезненной — хватке. — Что там такого криминального, м?       Пусть рука Ларри крепко сжималась на салином запястье, всем своим видом он выказывал самоуверенность и непринуждённость. Он был уверен в том, что умело присечёт любые попытки Сала захватить блокнот, но его эгоцентричная убеждённость в собственных силах сыграла с ним злую шутку. Сал был намного быстрее, а его вторая рука как раз оказалась свободной от всяких оков. С молниеносной скоростью запустив руку между ларриным бедром и креслом, Сал обзавёлся замечательным трофеем.       Но, к сожалению, всё оказалось не так уж легко и просто. Попавший впросак Ларри, не отпуская запястья Сала, поднялся с кресла и притянул его к себе. С возмущённым вдохом Сал вписался в широкую грудь, но сдаваться так скоро не планировал. На вытянутой руке попытался отодвинуть блокнот как можно дальше от Ларри, но не учёл их внушительную разницу в росте. Ларри, продолжавшему прижимать Сала к себе, ничего не стоило дотянуться до заветного блокнота. Словно в издёвке, он вытянул руку с зажатым в ней блокнотом вверх так, что даже на носочках Салу не удалось бы до него дотянуться, и выпустил Фишера из своеобразных объятий. Сал несколько раз попробовал допрыгнуть до цели, но каждый раз Ларри совершенно невиданным образом как будто бы растягивался всё выше и выше.       Казалось бы, дело с концом, на этом можно было смело отбросить любые надежды на просмотр рисунков Ларри, но в голову ударила гениальнейшая идея. Её гениальность была соизмерима глупости ларриных высказываний о Тодде и правительстве. Но это был единственный шанс забрать блокнот по-хорошему, без применения физической силы.       Меньше часа назад Сал и не думал, что сделает это снова. По крайней мере, в столь короткие сроки. Но сейчас, чуть приподнявшись и закинув руку на ларрино плечо, он впился в задорно ухмыляющиеся губы. На что только не пойдёшь ради «закрытия очередного гештальта». Шокированный подобным поворотом событий Ларри остолбенел, но ожидаемых действий не совершил, продолжая стоять с ровно вытянутой к потолку рукой. Впрочем, отстраняться тоже не стал, охотно поддерживая неловкий смазанный поцелуй. Сал, в отличие от Ларри, оставшийся начеку, поторопился воспользоваться возможностью и отвлечённостью защитника блокнота, но дотянуться вышло максимум до выпирающей косточки на запястье.       С нескрываемой разочарованностью Сал разлепил их губы и отошёл на шаг назад. Чёрт, этот план казался таким удачным, но изначально был обречён на провал. Мать вашу, чем он вообще думал, если думал в принципе!       До невозможности довольный Ларри просиял и, поняв, что Сал вконец забросил идею заглянуть в кладезь его творчества, облегчённо опустил руку.       — Сал, — склонил голову набок, — Это был низкий приём. Но мне понравилось.       Сал хмыкнул и закатил глаза, вкладывая в весь свой внешний вид претензию а-ля «кто бы сомневался». К слову, Ларри крупно ошибался, полагая, что Сал сдастся на этом. То, что он отшагнул назад, не значило, что он отступил. Просто взял себе минутку передышки на воспроизведение детальной картины обнажённого ларриного торса. Как бы странно это не звучало. Если не удалось заполучить желаемое мирным способом, то Сал был готов прибегнуть к чему пожёстче. Ларри был сильнее и вступать с ним в открытую драку не просто не хотелось, а теоретически было опасно, но не стоило выпускать из внимания преимущество Сала в скорости. Исходя из этого, достаточно было ошеломить Ларри, чтобы воспользоваться недюжинной ловкостью и одержать победу в этом противостоянии.       Итак, всё тело Ларри было усеяно синяками, что означало особую болезненность, если удар придётся аккурат в один из них. Проблема оставалась в том, чтобы вспомнить их точное расположение. Во всяком случае, на это много времени не ушло и, как наяву, Сал вспомнил крупный, выделяющийся фиолетовым синяк на прессе. Мысленно обрадовавшись своей чудотворной памяти, Сал принял максимально беззаботный вид и незаметно для непроницательного взгляда со стороны качнулся вперёд. Легко и с завидной скоростью взмахнул рукой, зажатой в кулак, и сильно ударил Ларри в живот. От неожиданности в совокупе с тупой болью Ларри согнулся пополам, позволяя Салу вырвать блокнот из рук.       — В следующий раз следи за мной получше. — надменно процедил Сал, довольствуясь возвращению блокнота в его власть.       Ларри холодно усмехнулся и, не желая сдаваться без боя, постарался схватить Сала за талию, но тот изящно увернулся. Потратив время на лишние действия, Ларри потерял драгоценные секунды и тогда, когда Сал уже добежал до единственной доступной ему запирающейся двери, не преодолел и половины пути. С трудом удержав равновесие и не врезавшись в дверной проём, Сал закрылся в ванной комнате со смеющимся над проигравшим Ларри щелчком.       — Ну Са-ал! — жалобно протянул Ларри, безуспешно дёргая за ручку.       — Ничего страшного не произойдёт, если я одним глазком взгляну.       В конце концов, Ларри ничего не оставалось делать, кроме как смириться со своей тяжёлой судьбой и, словно в депрессивных клипах нулевых, обречённо сползти по двери.       Сал сел на пол и прижался спиной к тому же месту, где на той стороне сидел Ларри. Без особого интереса пролистал первые картины: отчего-то притягивала именно та, что рисовалась сегодня, до остальных особого дела не было. По большей части Ларри рисовал пустынные пейзажи города, собак с жутким оскалом, красочное небо (то закатное, то рассветное, то покрытое мириадами звёзд) или какие-то нереалистичные, сказочные образы, которых было не так уж много. По правде говоря, очень даже красиво рисовал, заставляя восхититься его способностями. Даже не верилось, что настолько безалаберный человек создавал что-то подобное своими руками. А может, Сал просто плохо разбирался в художественном искусстве. Но факт оставался фактом: его работы притягивали во всех смыслах: от детализации пейзажей нельзя было оторваться, собаки навевали неподдельную жуть, изображения неба поражали реалистичностью, а прочее вызывало смесь отвращения и восхищения одновременно. Настоящее великолепие!       Рисунками был занят почти весь блокнот, а заветная страница оказалась предпоследней. Перевернув зарисовку полной луны с выделяющимися кратерами на поверхности, Сал столкнулся с собственным лицом. Кончики волос безобразно торчали из стороны в сторону, веки накрывали бóльшую часть ещё непрорисованных грязно-серых глаз, на шее жирными линиями выступали длинные шрамы, шрамы же на лице выглядели на несколько тонов бледнее. Уголки губ смотрели вниз, под глазами залегли тени, а из-под волос едва заметно торчали уши.       Сал встал и оценивающе всмотрелся в зеркальное отражение своего лица напротив, периодически сравнивая реальный вид в зеркале с нарисованным карандашом. У Сала на бумаге болезненной впалостью выделялись скулы — в зеркале такого не было. Карандашные шрамы, что логично, не всегда находились там, где в реальности, и казались… симпатичными? Как будто нарисованный Сал родился с ними, как будто бы он должен был их иметь, как будто бы они являлись такой же его частью, что и любой другой участок кожи. Реальные шрамы хотелось содрать с лица наждачкой — раз и навсегда. Шрамы на бумаге хотелось разглядывать, сделать на них акцент, потому что они в действительности смотрелись гармонично и правильно.       Общая небрежность портрета и явная усталость изображённого человека совпадали с грустной реальностью и вызывали ещё больше трепета на душе. Неужели Ларри видел его именно таким? Невыспавшимся, нездорóво худым, но тем не менее по-своему красивым? Неужели его сознание или восприятие окружающего мира деформировало те изъяны во внешности Сала, превратив их в нестандартную, но притягательную изюминку? Увы, Сал находил мало общего с картиной и реалью, но одна мысль о том, что комплимент Ларри в бане ни разу не были лживой лестью с целью подбодрить, поднимала настроение. В груди потеплело, а губы безотчётно растянулись в довольной полуулыбке.       — Насмотрелся? — послышался нетерпеливый голос за дверью. — Я же ещё не закончил даже, не на что там смотреть.       Сал резко закрыл блокнот, встряхнув головой, тем самым отгоняя накатившие чувства. Нечего предаваться сантиментам. Он вообще планировал прогуляться!       Щёлкнул замок, и Ларри торопливо подскочил на ноги, отходя в сторону, избегая удара дверью. Неловко стряхнул несуществующую пыль с бёдер, когда Сал вышел из ванной. Не обращая на смущение Ларри никакого внимания, Сал прижал блокнот к его груди и честно, но скупо признался:       — Неплохо, мне понравилось.       — О, — притуплённо выдохнул Ларри, принимая своё обратно на родину. Кажется, он ожидал прямо противоположную реакцию, но встретив похвалу, сильно удивился. — Спасибо.       Оставив Ларри позади, Сал прошёлся по коридору, но, не дойдя до гостиной, развернулся и совершенно невпопад предупредил:       — Я собираюсь выйти подышать свежим воздухом.       — Уверен, что погода благоволит к прогулкам? — недоумённо уточнил Ларри, но этот вопрос остался без ответа.       — Ты со мной?       — Конечно, спрашиваешь ещё.

***

      Осознание, что оставлять включённую газовую плиту без присмотра было опрометчиво и опасно, пришло на пороге. Пришлось возвращаться в квартиру, предупреждать Тодда о том, что они уходят на часик-другой, и выслушивать минутную лекцию о том, что на улице нужно быть внимательнее и всегда быть начеку. После смерти Пыха лекции Тодда стали настойчивее и длиннее, в чём его нельзя было осуждать.       — И не отходите далеко друг от друга. — в завершение сказал он. Зелёные глаза многозначно полоснули по Ларри, слушающему речь Моррисона вполуха. Понятное дело, Тодд из гордости ни за что бы не сказал вслух, что в делах безопасности всецело полагается на Ларри, но намекнуть попытался. — Чтобы оружие всегда на готове было.       — Не смотри на меня так, я всегда во всеоружии.       — Тц, — цокнул Тодд. — Я не на это намекал.       — Боже, мы просто пойдём, не начинайте. — встрял Сал, не желающий выслушивать их, вероятно, зарождающийся конфликт, и увлёк Ларри за собой прямиком на выход.       На улице было относительно людно. Во дворе под строгим контролем взрослых бегала небольшая кучка детей. Их игры ограничивались салками и обладали редким разнообразием, ибо выход с поля зрения родителей строго-настрого запрещался. Старшие, укутанные в несколько слоёв одежды, сидели на ступенях или заснеженных лавках и вели беседы на абсолютно разные темы со знакомыми, друзьями или просто первыми встречными. Некоторые из тех, кто имел при себе оружие, уходили за пределы двора, но кто-то из них обязательно стояли настороже, без устали курили и контролировали безопасность территории, чтобы, не дай бог, внутрь не пробралась кровожадная тварь.       — Добрый день. — поприветствовал Сал одного из местных «охранников».       — Добрый, ага! — бодро ответил мужчина. — Замечательный сегодня денёк, и новости хорошие.       — Вы о деревьях? — вежливо поддержал разговор. Вообще-то не особо хотелось, но быстро отвязаться, не теряя лица, не так уж легко.       — Да. Сейчас как соберутся волонтёры, так мы от этих язв за пару дней избавимся. — он воодушевлённо глядел в будущее.       «Как же наивно. Вроде бы взрослый человек, а верит в сказки.» — мысленно пристыдил «охранника» Сал. Ни волонтёры быстро не наберутся, ни деревья по щелчку пальцев не срубятся. Но вслух с жеманной улыбкой сказал:       — Надеюсь.       — А вы куда? Надолго? — забеспокоился мужчина. — Уже поздно, темнеет сейчас рано. Часа через три, не больше, дома сидеть надо.       Ларри скучающе пнул пушистый снежок и поскрёб варежкой по подбородку. Видно, праздные, лишённые искренности разговоры с незнакомцами не были его стихией. Торопиться надо было в любом случае, поэтому Сал принялся подводить диалог к логическому завершению:       — Спасибо за беспокойство, но мы не планируем задерживаться.       — Ну раз так, удачи. Прибудет с вами Господь.       Сал набрал полную грудь колючего воздуха и на выдохе произнёс:       — Хорошего дня.       Не дожидаясь добродушной ответной улыбки, быстрым шагом направился подальше отсюда.       В течение нескольких секунд Ларри поравнялся с ним и ещё некоторое время шёл молча, наслаждаясь свежим воздухом и хрустом снега под ботинками. Зацепился взглядом за выглядывающую над крышами высоток крону дерева-гиганта, разрушившего его дом и погубившего тысячи жизней. Зелёная верхушка величественно утопала в голубизне чистого неба, как бы насмехаясь и утверждая, что именно она — венец эволюции, а не какие-то там букашки, самоуверенно назвавшие свой вид человек разумный. Но совсем скоро ей предстояло пасть к ногам тех, кого она принижала, кого убивала и лишала крова. Ей не было суждено стать вершиной эволюции, длящейся миллиарды лет, ведь человек разумный нашёл слабость даже в том создании природы, что было намного сильнее его и нацелилось на массовый геноцид. Совершенных созданий на планете Земля не сыскать, но если говорить о всемогуществе, то им обладали исключительно люди. Не повинуешься их воли — значит тебя усмирят любыми способами. И пусть человечество загнали в угол, они кровью и потом готовы вырваться из западни, чтобы доказать своё неоспоримое главенство. Не долго они будут бояться рискнуть своими жизнями: долго прятаться не смогут. Во всяком случае, новая ветвь эволюции нагрянет в ближайшее столетие, в этом можно было не сомневаться.       Ларри, чудом выживший в той бойне, всем сердцем ненавидел деревья-гигантов. Казалось бы, ненависть — сильнейший из возможных мотиватор, подогревающий желание отомстить и подтвердить, что никому и ничему непозволительны подобные деяния. В волонтёры в первую очередь идут как раз те, ненависть в которых бушует днём и ночью и грозится в любой момент выплеснуться наружу. Но его ненависть была заглушена многими факторами: мама, которая наверняка не сможет пережить его смерть, Сал, которого не хотелось оставлять ни в коем случае, желание дожить до конца и собственными глазами узреть, чем завершится по крайней мере его не особо длинная жизнь. Все эти мелочи склеивались в один огромный довод, почему Ларри не мог поставить на кон своё существование в этом мире, — ему хотелось жить. Ради мамы, ради Сала, ради самого себя и своего возможного будущего, кардинально отличающегося от настоящего.       К мыслям обо всём этом дерьме примешался вопрос: что сейчас с Эшли и Трэвисом? Как они, живы ли вообще? Ларри считал, что они имели все шансы остаться в живых, но будь оно так, то друзья, несомненно, связались бы с ним ещё в самом начале вечной зимы. Сам Ларри пытался разузнать информацию о них по месту работы, но не выяснил там ничего нового. Босс Эшли и Трэвиса лишь сообщил и без того известный факт: накануне оглашения начала вечной зимы они улетели в Вашингтон по срочному делу мирового масштаба, связанного с сексуальным рабством в восточных странах, но больше он ничего о них не слышал. По его словам получалось так, что Эшли и Трэвис застряли в сраном Вашингтоне, не имея связи и привилегии вернуться обратно домой, в родной Нокфелл. Что ж, навряд ли их оставили с неприкрытыми спинами и хоть как-то позаботились об их безопасности. Ларри молился за это.       Сильнее всего гложил факт, что они поссорились прямо перед отъездом двоих в другой город и за последние полгода ни разу не перекинулись и парой слов ввиду отсутствия связи. Если они действительно так и умерли… Нет, если им просто не выпадет возможность встретиться снова, то Ларри до конца своих дней придётся испытывать нагнетающее чувство вины. Это так невыносимо напрягало, что затуманивало разум от и до.       Когда Ларри отогнал прилипчивые печальные мысли в далёкие дали, высотки, «заселившие» центр города, сменились на невысокие многоквартирные дома, присущие спальным районам ближе к частным секторам. Местные здания вовсю покрылись зеленью, но, поскольку растительность с каждым днём теряла крепкость стеблей, жители домов вручную принялись сдирать опасные для их жизней плющи и прочие сорняки. Совместная работа шла на ура и кое-какие стены оказались полностью очищенными.       — Куда мы идём? — непринуждённо поинтересовался он.       — В монастырь. — прямо ответил Сал.       — А? — Ларри показалось, что он ослышался. Сал каждый раз избегал тем, касающихся религии, а в случае, если всё-таки вставлял своё мнение, то обязательно разбрасывался утвердительными атеистскими высказываниями.       — Не спрашивай, не молиться. Даже внутрь не зайдём. Ну, если хочешь, препятствовать не буду, на входе подожду.       Резко свернули, оставляя многоквартирную часть города позади.       — Не хочу, там толпа сейчас такая, бе. — заметил гладкую снежную поверхность, проглядывающуюся сквозь неплотно стоящие друг к другу частные дома. С начала вечной зимы и до разрушения небоскрёба ему доводилось быть здесь как минимум раз в месяц, так что неуместно низкие и редкие деревья уже не удивляли. Наоборот, эта местность казалась лишённой всякой опасности для жизни и здоровья. — А тебе-то туда зачем?       — Моя мама живёт в монастыре. Я не рассказывал?       — Не-а.       — Уже лет семь служит на благо Господа. — язвительно скривил губы. — Жизнь себе загубила — вот оно что!       — Ты слишком радикально настроен. Она взрослая женщина, способная принимать важные решения.       — Она помешанная взрослая женщина. — тут же исправил неправильную формулировку.       — Может быть. Но ведь ты также помешан на отрицании Бога, как она — на его превосходстве.       — Моя помешанность отличается адекватностью. — не отрицал, но и не соглашался с комментарием Ларри. — Я не трачу свои годы на то, чтобы поклоняться выдуманным идолам.       — Хорошо, если они выдуманные. А если правдивые? Тогда ничего привлекательного в загробном мире тебе не светит.       — Это смешно! — возмутился Сал, ускоряя шаг.       Красочный резной монастырь находился в нескольких метрах, когда Сал повернул на непротоптанную дорожку и углубился в снежную гущу. Из здания доносился звучный звон колоколов и приглушённые их звуком церковные песнопения. Вокруг не толпились люди — все были внутри. Окружающая обстановка всячески давила на нервы, хотелось покинуть лишённую высоких деревьев территорию как можно скорее, но вместо этого Сал обессиленно прижался к стволу первого попавшегося дерева и вымученно прикрыл глаза. Здесь пахло не только терпким морозным воздухом, но и лёгким церковным ароматом — смесь расплавленного воска, ладана и почти неощутимой медовой отдушки. Каждый раз посещая церковь или монастырь в прошлом, Сал закрывал глаза и полной грудью вдыхал царящий там сладковатый воздух, таким образом отвлекаясь от неугодных ему молитв и незнающих конца проповедей.       — Почему ты не заходишь внутрь, чтобы с мамой повидаться? — искренне не понимал Ларри.       — Принцип. — коротко ответил Сал, не открывая глаз. — Не спрашивай меня об этом. Тебе не понять, у вас с Лизой чудесные отношения, полные взаимопонимания.       Ларри промолчал — безмолвное согласие. В подростковый период друзья и одноклассники часто жаловались на родителей, в детальных подробностях описывая, почему у них выстраивались плохие отношения с ними. Те, у кого ситуация была в разы плачевнее, порой доходили до той степени отторжения родственных кровных уз, что желали родителям скорой мучительной смерти. Будучи с самого детства окружённым теплотой и заботой, Ларри не просто не мог поддержать выливающих душу друзей, но и не понимал, как можно относиться к родителям настолько неуважительно и жестоко. И только повзрослев, обрёл достаточный уровень эмпатии вперемешку с критическим мышлением, чтобы прийти к пониманию: Лиза не собирательный образ среднестатистического родителя, а, можно сказать, идеальная мама, о которой мечтал каждый ребёнок. Ларри неслыханно повезло родиться в любящей и лелеющей атмосфере, остальным — нет. Ему не довелось столкнуться воочию с жестокостью детского и подросткового мира, потому он до сих пор плохо понимал тех, кто на своей шкуре пережил травмированных (или попросту ублюдских) родителей.       Бессмысленно повертевшись вокруг оси, встал рядом, в тишине выслушивая мерный расплывчатый звон колоколов не вдалеке. Спустя всего несколько мгновений Сал разрезал молчание вопросом, прозвучавшим по-детски глупо:       — Почему ты верующий? — его веки по-прежнему были опущены вниз.       Недолго подумав, Ларри нашёлся с ответом:       — Я бы не назвал себя верующим, скорее агностик. — Сал на это признание неоднозначно промычал, требуя более обширного ответа. — Лучше уж я буду молиться просто так, чем если потом окажется, что Бог реально существует, а за отсутствие веры мне положено жестокое наказание. Знаешь, это как необязательная, но важная подстраховка.       — Научных опровержений существованию сверхъестественного достаточно много, чтобы отказаться от этой подстраховки. — безучастно махнул рукой.       — Я не настаиваю, Сал. — мягко охладил его пыл Ларри. — Всё равно найдутся люди, кто с радостью помолится за твоё благополучие. Помнишь, что я сказал тебе на прощание после нашей первой встречи?       «Я обязательно помолюсь за тебя!»       Да. Сал ненавидел Бога, ненавидел прочих святых, ненавидел исступлённо верующих, ненавидел монастыри и церкви, поголовно ненавидел любые проявления религии в обществе. Но Ларри всё равно молился за него. И это не вызывало ни капельки ни злости, ни отвращения, ни ненависти. Наоборот, было приятно осознавать, что он важен для Ларри, что тот думал о нём и считал обязательным заботу о его персоне.       — Я… — холодный ветер отрезвляюще ударил по горячим щекам. — Лучше помолчим, я хочу о своём подумать.       — Хорошо.       Сал угомонил быстро-быстро стучащее сердце и вывернул ход мыслей в сторону мамы. Он очень, очень давно не приходил сюда, в голове накопилось столько всего, что стоило обдумать, просто-напросто излагая факты. Проще говоря, очистить душу от лишней черноты и депрессивности.       «Мам, столько всего произошло, ты не представляешь. Хорошего мало… В принципе единственное хорошее прямо тут стоит,» — раздался тихий нервный смешок. — «Но не суть. Не хочу про него думать, и так постоянно в мыслях. Мам, Мэйпл и Пых умерли. Ты можешь в это поверить? Я — нет. Не то чтобы я смирился с их смертью, но уже не принимаю слишком близко к сердцу. Меня беспокоит другое: как быть с Содой? Лиза… пока с ней справляется Лиза, мама Ларри, прекрасная женщина. Но это не будет продолжаться вечность. Мы — я имею в виду меня и Тодда с Нилом — не те люди, которые могут правильно воспитать ребёнка. Ладно, Нил, может быть, ещё как-нибудь да справится: он самый терпеливый из нас, и Сода его любит. Но я и Тодд… Он как бомба замедленного действия, причём безучастный, но требовательный. Он может воспитать из Соды точную копию себя, лишённую детства, но не обычного ребёнка. Про себя я вообще молчу. Я не знаю, в чём нуждаются дети и как себя с ними вести. Смогу только кричать, если она будет делать что-то не по-моему.»       Над макушкой шуршала зелёная, но блеклая листва, потревоженная порывом лёгкого ветерка.       «Тодд меня тоже волнует. Я его почти не вижу: он постоянно сидит взаперти и не горит желанием выходить «в свет». Это на него совсем не похоже. То есть да, он и раньше часто погружался в себя, становился холодным и следил за всем со стороны, но чтобы прямо-таки прятаться от всего пиздеца подальше… Такого никогда не было. Да и до этого, ещё до Ларри, я замечал, что что-то с ним не так. Уставший, нервный… как будто бы снова над дипломной работой трудится днями и ночами. Я спрашивал Нила о состоянии Тодда — он ничего нового не рассказал. Уф, да в курсе я, что он знает о нём больше всех, зачем скрывать-то! Ненавижу, когда от меня что-то прячут. Но это Тодд, что поделаешь. За двадцать лет нашей дружбы можно было и привыкнуть.»       Сал шумно вдохнул. Ветер всё усиливался и безжалостно колол кожу лица.       «И всё-таки я не могу не думать о Ларри. Ты ведь так и не узнала, что я бисексуален. Да и была бы возможность, я бы не рассказал. Не хочу разочаровывать тебя, я и так упал в твоих глазах ниже среднего показателя. Впрочем, сейчас не об этом. Я без понятия, что мне с ним делать. Как бы сознание не настаивало на том, чтобы просто плыть по течению, сердце всё равно требует активных действий. Я так не могу, честное слово! Хочу узнать, что он сам думает, но он ведь не говорит! Мог бы и сам догадаться, а не ждать, когда я напрямую вопрос задам, чего по собственному желанию не сделаю. Вот же ж придурок. Придурки. Мы оба.»       Поток мыслей оборвался, так и не дойдя до разумного завершения. Спереди послышался шорох. Сал прищурился и увидел, что Ларри встал перед ним, всматриваясь в его лицо сверху вниз. На секунду у Сала перехватило дыхание. От неожиданности или от смущения? Хотя, неважно!       — Что ты делаешь?       — Ветрено, а ты без шарфа. — и ведь правда, Ларри встал так, чтобы переградить поток сильного ветра. — Домой придём, я поищу в своих вещах что-нибудь, чем его заменить можно.       — Не нужно, я у Тодда попрошу. — Ларри разочарованно опустил уголки губ, и Сал мигом пожалел о своих словах, но менять что-то было поздно. — А сейчас пойдём домой, нечего так стоять. К тому же на обратную дорогу ещё плюс-минус полчаса уйдёт.       — Ага, — согласно кивнул. — Пошли.       «Я постараюсь прийти сюда снова как можно скорее.» — и привычно попрощался: — «Храни тебя Господь.»       Время близилось к семи вечера, солнце отдавало свою последнюю дневную норму света и постепенно пряталось за линию горизонта. Пару часов назад голубое небо приобрело розовые, оранжевые, красные оттенки, создавая волшебный образ заката. Люди успели разбежаться по домам, а поздние гуляки всячески торопились дойти до укрытий в виде подъездных стен до наступления кромешной темноты.       На обратном пути молчать никто не собирался. Разговор завёлся сам по себе. Сначала вспоминали различные моменты дошкольного возраста, после — школьные годы, а в конце концов начали обсуждать относительно недавнее прошлое.       — Так значит, ты рекламщик?       — Маркетолог. — без удовольствия исправил весомую ошибку Сал.       — Одно и то же.       — Не тупи, это по своей сути разные вещи!       — Да ну? — неверующе вскинул брови.       — Господи, это же логично! Именно выкрики рекламщиков а-ля «наша зубная паста — лучшая!» или «наш хлеб поможет вам похудеть!» ты слышал из каждой коробки. Их задача продвинуть товар и обеспечить коммуникацию с потенциальными клиентами. Задача маркетологов — удовлетворить требования клиентов, чтобы они выбирали исключительно нашу компанию. Я мог вообще не контактировать с людьми, только читать отзывы и анализировать наше положение на рынке, чтобы вносить корректировки в продукцию или участвовать в создании новой. — Фишер проработал в этой сфере четыре долгих года, не считая четырёхлетнего обучения в университете, потому в подробностях разъяснял детали ничего несведущему в делах рекламы и маркетинга Ларри с высоты птичьего полёта. — Чуешь разницу?       — Чую, но как-то это всё сложно. Рекламщик он и в Африке рекламщик.       — Но я не рекламщик, ещё раз повторяю. — угрожающе вскинул пистолет, прижимая палец к спусковому крючку.       Ларри, конечно, прекрасно знал, что пистолет стоит на предохранителе, но для вида испугался, затравленно поднял руки кверху и залепетал:       — Понял-понял, ты носишь почётное звание маркетолога, а рекламщики — сосут.       — Верно. — опустил оружие стволом в землю. — Пока живи.       Ларри рассмеялся.       — А ты? — поинтересовался Сал.       — А я что?       — Кем работал?       — Хм, — почесал подбородок и неожиданно спокойно, без лишних приколов выпалил: — Полицейским. Один год после учёбы в ФБР в насильственном подразделении, а на последние два года перешёл в Управление по борьбе с наркотиками.       — Ты коп? Серьёзно? — информация искренне шокировала Сала. Ларри никак не вязался с образом бородатого мужика в форме, попивающего американо из бумажного стаканчика и жующего пончик с сахарной пудрой и глазурью. Хотя это многое объясняло. Например, его умение бегло и в общих чертах определять причину и долгосрочность смерти, великолепную меткость при стрельбе, отменную физическую силу и непоколебимость, когда били его самого. В том числе становился ясен смысл его сегодняшней фразы о работе на благо общества. Тем не менее Сала не покидало стойкое ощущение, что Ларри больше подошла бы какая-нибудь творческая профессия, нежели что-то такого экстремального характера. Да и он жил чуть ли не в самом богатом районе города, какой честный полицейский мог похвастаться подобным!       — Тебя это удивляет? — до Ларри же причины такой реакции не доходили.       — Очень! Ты себя в зеркало видел?       — А, ты об этом. У тебя предвзятое и стереотипное отношение к сотрудникам полиции — вот, что я скажу. Мы не ленивые жирдяи, целый день жрущие пончики с кофе. — но в момент его серьёзность испарилась, и он прибавил: — Иногда ещё и чуррос едим. Así celebramos si alguien ha muerto, sabes.       Из последнего предложения Сал понял только то, что там говорилось о каком-то празднике, но с понятной ему части шутки коротко посмеялся.       — В жизни не поверю, что копам платят настолько много, что на эти деньги можно позволить себе квартиру в элитном районе. — прямолинейно намекнул Сал.       Ларри не стал избегать ответа и признался почти сразу же:       — Ну, платят прилично, но квартира была куплена не на мои деньги.       — На чьи же? — не унимался Сал.       — Ты думаешь, до того как переехать в штаты, мама тоже медсестрой работала?       Таинственный наводящий вопрос заставил Сала на пару мгновений остановиться и задуматься. Возобновляя быстрый шаг, он уточнил:       — А кем она работала?       — Ох, ты многое о ней не знаешь. — Ларри поддерживающе сжал его куртку на плече и, сжав губы, покачал головой.       — Ларри? — Сал сильно напрягся. Что значит «он многое о ней не знал»? — Что ты имеешь в виду? Где работала Лиза?       — Я не уверен, что она хотела бы, чтобы ты узнал.       — Если вскроется, что она замешана в чём-то криминальном, то Тодд с удовольствием проводит вас на хуй.       В это мгновение Ларри, больше не способный сдерживать смех, громко расхохотался, оставив Сала в недоумении и с навязчивым желанием дать кое-кому под дых.       — Шутка-шутка! — сквозь смех констатировал Ларри и замахал руками. Чуть успокоившись, заговорил снова: — Мама ни чем таким не занималась, зато мой дядя — да. Не родной, если что. Скажем так, они с мамой с самого детства вместе, вот так и вышло, что я его дядей называю. Он наркобарон. Был. Убили на перестрелке, но это другая история. Когда его дело только зарождалось, попросил у мамы в долг кругленькую сумму, но она не пальцем деланная и навесила на него проценты, которые к нашему отъезду из Испании превратили сумму долга в башнесносные деньги. Поэтому, чтобы упростить всем нам жизнь, дядя купил квартиру в наше пользование. Вот и всё.       — Вау… ебать у тебя жизнь интересная. — высказал свои впечатления заворожённый Сал.       — Не у меня, а у родственников и друзей семьи. Там детективные романы и боевики писать можно, отвечаю.       — Не сомневаюсь. Расскажи ещё что-нибудь! — потребовал с детским любопытством.       И Ларри пустился в рассказ о том, как его темпераментная бабушка в далёком прошлом голыми руками задушила своего первого непутёвого мужа, который посмел распускать свои руки в постели, когда та несколько раз чётко и ясно отказала ему. Полиция тогда списала всё на самооборону, мол, неотёсанный мужик домогался хрупкую женщину и, если бы та не спохватилась вовремя, то всё могло бы закончиться куда более плачевно. После того случая по городу несколько лет ходили слухи, что, когда сразу за полицейской машиной приехала скорая, мужик оставался живым, но без сознания, а госпожа Гарсия, заметив это, всадила локтём в его кадык, и больше тот не просыпался.       — Страшная женщина. — заключил Сал.       — Да-а, — с ноткой ностальгии протянул Ларри. — Mi abuela, бабушка то есть, всегда была такой. Опасной и строгой. Но, уверен, большинство россказней про неё — выдумки завистниц. Знал бы ты, какой табун из мужчин за бабушкой гонялся. По словам маминых старших братьев и сестёр. Сама мама этот период не застала, она же самая младшая в семье.       — Короче говоря, бабушка твоя — великолепная женщина. — сокращённо подвёл итог Сал.       — Ага!       Но это гордое «ага» утонуло в пронзительном женском визге, раздавшемся где-то поблизости. Сердце туго сжалось, внезапно ухнув вниз, а рука непроизвольно обвилась вокруг рукоятки пистолета, цепко, так, чтобы варежка нечаянно не соскользнула с холодного пластика. Ясно как день: случилось что-то неблагоприятное. Скорее всего, на безобидную девушку напала собака, а это значило, что на кону была каждая секунда.       Ларри переглянулся с Салом. Во взгляде второго бушевала невысказанная решимость и непоколебимость. Он было дёрнулся в сторону крика, но Ларри приостановил его, сжав плечи и пристально заглянув в голубые глаза, в которых бликами отражались предзакатные солнечные лучи.       — Перед тем, как мы направимся туда, скажи: ты уверен в том, что оно тебе нужно? — Ларри словно поучал его, что Салу ни в коей мере не нравилось, но на ругань времени не было.       — Не уверен. — сказал чистую правду. — Но я себя не прощу, если плюну и убегу домой прятаться.       Очередной холодящий душу вскрик убедил Ларри в правильности салиной позиции. Медлить нельзя было.       — Хорошо, но, как и в прошлый раз, ты следуешь за мной.       Нехотя согласившись (всё-таки скорость Ларри была несколько ниже и грозила тормозить их), Сал кивнул, параллельно снимая пушку с предохранителя.