To Be or Not To Be (Human With You)

      Примерно к концу второй чашки чая Итэра начинает клонить в сон. Он не ожидал этого, и уж точно не планировал. Странник молча довольствуется нахождением в тёплом приглушённом свете кухни, и так проходят долгие минуты — благоприятные условия, чтобы голова Итэра начала потихоньку опускаться. Он не замечает, когда чужая рука убирает его кружку в сторону, не осознаёт, что положил голову на скрещенные на столе руки. Есть только слабое тепло, исходящее от чайника, ритмичное потрескивание и шипение огня в печи. Медленно, его глаза закрываются полностью.       Он улавливает лишь смутное представление о красном, огне и отчаянии, знакомом багровом цвете и дыме, неразборчивыми пятнами мелькающими за его веками, когда проваливается в сон... прежде чем возвращается в сознание из-за скрипа открывающейся двери, слишком рано, чтобы любой из этих образов мог закрепиться. Он слабо моргает затуманенными глазами при свете, проникающем в комнату, и видит тень, ползущую по нижнему краю, близко к полу.       — Путешественник, — натянуто произносит Странник. — В твой дом кто-то проник.       Итэр ворчит себе под нос — он вообще не ожидал, что сможет заснуть, ему дадут сегодня отдохнуть или нет? — но садится ровно настолько, чтобы посмотреть мимо Странника на их маленького незваного гостя.       — Ой, это просто Буф, — бубнит он, протирая глаза. — Он живёт здесь.       — Собака. По имени Буф. Живёт в твоём волшебном доме, — Итэр никогда не слышал, чтобы он звучал более разочарованным, и тихо смеётся.       — Чем тебе не нравится имя Буф? Он сам это говорит. Дружище, 'ди сюда, покажи ему.       Буф с любопытством нюхает воздух, прежде чем уверенно потрусить в направлении Итэра. Уверенность животного лишь слегка пошатнулась, когда он ударился мордой о спинку стула Странника. Ничуть не смутившись, он просто обходит его, залезая под стол, и садится на ноги хозяина.       — Кажется, твоя собака сломалась, — говорит Странник, его тон застрял где-то между испуганным любопытством и презрением. Итэр наклоняет голову в сторону ровно настолько, чтобы впиться в него взглядом.              — Не обижай его, он слепой. Он довольно хорошо ориентируется, когда знает, где что находится, — он многозначительно смотрит на стул собеседника, который был выдвинут на полпути через комнату, и после снова встречается с ним глазами.       Странник смотрит в ответ, застыв, выглядя слегка виноватым. Ну, не совсем виноватым, скорее как ребёнок, пойманный на краже печенья из банки. Это выражение появилось буквально из ниоткуда, ему что, правда стало настолько не по себе из-за того, что он оскорбил собаку? ...И тут фокус Итэра перемещается на чужую руку. Его коса перекинута через плечо и пересекает стол, словно золотая река в мягком свете, а кончик волос зажат между пальцами Странника, с него невинно свисает амулет из перьев. Молчание становится неловким, и ни один из них не может отвести взгляд.       Собака издаёт тихий жалобный звук, и тот действительно отчётливо звучит как "буф". Странник заглядывает под стол.       — Ого. Реально.       И вот так чары рассеиваются. Итэр садится прямо, отклоняясь далеко-далеко назад, пока его коса не упадёт ему за спину, в безопасность вне досягаемости любопытных пальцев. Странник не комментирует, но, если честно, это и к лучшему. Он уже достаточно натерпелся от него за этим столом. Похоже, тот согласен, потому что Итэр снова наблюдает, как он нагревает воду для очередной чашки чая.       — Сколько ты уже выпил? — спрашивает он, внезапно заподозрив неладное. Как долго он дремал? Это не могло быть очень долго, да?       Странник пожимает плечами.       — Четыре чашки.       — Четыре— нет. Не-не-не. С тебя хватит, — подпитываемый неожиданным приливом энергии при мысли о том, во сколько моры обходится ему этот идиот со своей чайной зависимостью, Итэр протягивает руку и выключает горелку под чайником, уклоняясь от попытки куклы отогнать его. — Я серьёзно! Ты так весь мой чай выпьешь!       — Ты даже не любишь чай, для кого ты его бережёшь? — возмущается Странник, вставая из-за стула, чтобы догнать его, когда тот поднимает всю эту чёртову штуковину в попытке убрать её. Итэр прижимает чайник к груди, когда встаёт, по детской прихоти показывая язык, даже когда слишком горячая поверхность обжигает его руки. Он не должен улыбаться. Почему он улыбается? Наверняка потому, что он всё ещё уставший и выбитый из колеи. Точно не потому, что ему нравится препираться с ним.       — Для других гостей, болван. И моего кошелька. Ты вообще знаешь, как дорого всё это обходится? — ругается он, пряча чай обратно на полку. Знаете, несмотря на своё внутреннее отрицание, маячащего на горизонте занимательного спора достаточно, чтобы стряхнуть последние остатки сна, оставив Итэра с более ясными глазами и озорным настроением, чем когда-либо. — А теперь пошёл вон с моей кухни. Ты потерял привилегии на чай.       Он открыто ухмыляется в ответ на оскорблённый вздох собеседника и наблюдает, как на чужом лице промелькнули несколько эмоций, прежде чем, наконец, остановиться на упрямом отрицании.       — Заставь меня, — говорит тот с усмешкой.       Итэр раздумывает. Пристально смотрит. Прищуривает глаза в безмолвной угрозе.       Знаете что? Хрен с ним. Если Странник может получать удовольствие от поддразнивания Итэра, то делать то же самое в ответ — это честная игра. И они теперь официально друзья, а это значит, что все ставки отменены.       — С радостью! — не теряя ни секунды, он обходит стол, пока не оказывается прямо перед Странником, практически грудь в грудь. Хотя выражения лица напротив достаточно, чтобы сказать Итэру, что тот не ожидал, что он будет достаточно смел, чтобы действительно вторгнуться в его личное пространство, кукла не отступает. Итэр наклоняется, глаза сверкают коварным намерением. Он хочет дразниться? Итэр может дразниться.       Он ждёт, находясь в сантиметрах от чужого лица, пока не видит, как в глазах куклы начинает зарождаться тревога. Тогда, и только тогда, он протягивает руку и одним плавным движением хватает того за плечи и разворачивает.       — Вон! — рявкает он, толкая его в спину, чтобы выставить за дверь. Буф, маленький пушистый маньяк, услужливо бежит прямо перед ними обоими, чтобы первым выйти за дверь, совершенно не подозревая об опасности, которой едва избежал.       Но, естественно, Странник никогда бы так легко не пошёл на сотрудничество. Вместо того, чтобы признать поражение и пойти, как любой нормальный человек, он позволяет всему своему весу навалиться на Итэра.       — Божечки, — говорит он непринуждённо, как будто он не груда дерева и других различных магических компонентов, пытающихся вдавить Итэра в пол. — Кажется, я разучился ходить.       — Мудак, — ворчит Итэр в ответ, но при этом ухмыляется. Он был бы больше расстроен, если бы это не было именно той глупой шуткой, которую он устраивал с Люмин, просто чтобы побесить её. От этого несёт незрелой соревновательностью, и, к сожалению для всех, кто когда-либо знал Итэра, он удивительно незрелый и соревновательный. Конечно, обычно он надевает маску Путешественника, вежливого и сдержанного, готового к битве и утомлённого дорогой. Но в его собственном доме трудно придерживаться этого ограничения.       Для своего миниатюрного размера и даже зная, из чего он сделан, Странник всё равно неожиданно тяжёлый, и Итэру приходится прикладывать весь свой вес, чтобы протащить его мимо кухонной двери. Тем не менее, у него возникает ощущение, что тот позволяет это только потому, что считает это забавным. Если бы только Итэр всё ещё обладал своей истинной силой, он бы поднял его и швырнул, как камешек, а потом посмотрел, насколько забавным тот это считает. Но даже без этого ему удаётся вытолкать другого обратно в гостиную, а затем он аккуратно отходит в сторону, прежде чем Странник сможет снова упасть на него.       Странник грациозно восстанавливается, не падает на задницу и не пытается убежать обратно на кухню, что почти удивительно. Вместо этого он поворачивается, чтобы пронзить Итэра любопытным взглядом, скрестив руки на груди.       — Ты впускаешь сюда других людей?       Итэр моргает в замешательстве одно мгновение, пока не вспоминает свои слова, на которые, должно быть, тот ссылается.       — Настолько боишься за чай? — он вздыхает, закатывая глаза. — Да, есть пара близких друзей, которые могут спокойно приходить и уходить, когда им захочется, и ещё несколько человек, которых я приглашаю в гости, когда у них есть время. Обычно здесь околачивается по крайней мере один или два человека, но я закрыл вход для посетителей, когда узнал, что буду путешествовать с тобой, — он говорит без всякой попытки сделать так, чтобы это звучало приятнее. В конце концов, похоже, с ним лучше всего работает жестокая честность.       — Не хотел рисковать, что я поставлю тебя в неловкое положение перед гостями? — поддразнивает Странник, подло ухмыляясь.       — Скорее не хотел представлять, какие разрушения будут, если вы с Кли умудритесь пересечься, — ворчит Итэр. Он не хочет видеть этот дуэт ни за что в жизни, спасибо.       В глазах Странника вспыхивает интерес, яркий и живой, и внезапно Итэр поражается странной реальности происходящего. Они стоят слишком близко, чтобы это было прилично, обмениваясь колкостями и шутками в тусклом освещении его гостиной, одни, если не считать нежного прикосновения лунного света к их коже. Тот превращает глаза Странника в океаны, его волосы — в крашеный шёлк, улыбку — во что-то таинственное и манящее.       Это слишком трудно переварить, особенно настолько быстро после того, как он наконец позволил себе признать, что, возможно, только возможно, ему нравится его компания. Это немного перебор.       Его спутник открывает рот, вероятно, чтобы спросить, кто такая Кли, но прежде чем этот катастрофический вопрос может быть завершён, Итэр ныряет на кухню, хватая почти забытую шляпу, прислонённую к стене. Когда он быстро возвращается обратно, то аккуратно водружает её обратно на макушку Странника. Тот, похоже, был поражён внезапным обходом Итэра, и держится одной рукой за край, удивлённо моргая.       Вот так. Теперь это немного больше похоже на норму.       — Мне не обязательно носить её всё время, — ворчит он, но не снимает её.       — Нет, обязательно, — настаивает Итэр, игнорируя волнение в животе. — Ты странно выглядишь без неё. Как гриб, потерявший свою шляпку.       — Что, прости? — ахает он, почти комично оскорблённый, и Итэр не может удержаться от смеха, попутно уворачиваясь от руки, которая так угрожающе тянется к нему. Вот так тихая интимность осталась позади, и он снова может дышать. Это довольно странно и захватывающе: как легко они поддались на эту перепалку, когда Итэр не обеспокоен держанием другого на расстоянии вытянутой руки. Если он не будет осторожен, то подпустит его слишком близко, чем рискует подписать иллюзии Странника, как бы не было забавно препираться с кем-то, кто ходит за тобой попятам.       — А я-то думал, что таким ты мне нравишься больше, — рычит Странник, шагая вперёд, чтобы попытаться загнать Итэра в угол. — Ты дерзкий маленький хам, ты в курсе?       — Ты кого хамом назвал? — перечит Итэр, выскальзывая из его досягаемости, бочком перемещаясь к большому открытому центру комнаты. — Я старше тебя!       — Да ты что? И сколько тебе?       — Э-э, — разум Итэра любезно пустеет. И о реальном ответе, и о том, как выбраться из могилы, которую он только что сам вырыл. — Без комментариев? — глаз Странника дёргается, когда он приближается, каждый шаг с властной грацией стучит по твёрдой древесине.       — В каком это смысле без комментариев? Ты сам заговорил об этом! — он замахивается, чтобы схватить шарф Итэра, но промахивается, когда Итэр отскакивает назад.       — В таком! — настаивает Итэр. — Не забивай себе голову, — как он должен объяснить, что перестал считать сколько-нибудь значимый отрезок времени с тех пор, как... ну, кто знает, как давно это было? Точно не он.       — Классика. Говоришь что-то, что практически сочится обещанием получить интересную информацию, а потом молчишь как рыба. Ты в курсе, что очень плохо умеешь держать язык за зубами?       — В курсе, — со стоном признаёт Итэр, опуская голову. — Обычно Паймон помогает мне держать рот на замке.       — Боже-боже, интересно, что же ты будешь делать без неё, если когда-нибудь решишь уйти! — язвит Странник, его тон сочится фальшивым энтузиазмом. Итэр бросает на него прожигающий взгляд, даже когда его спина ударяется о большой обеденный стол в центре комнаты.       — Эй, я уже признал, что ты прав, — ворчит он. Что за бестактность?       — Что даёт мне полную свободу мусолить эту тему.       Ох. Ладно, вот это бестактно. Забыли всё, что говорил Итэр. Он такой же невыносимый, как всегда. Если бы Итэр не прилагал активных усилий, чтобы не решать все проблемы насилием, он бы сейчас стёр эту глупую ухмылку прямо с чужого лица.       — Если ты не будешь паинькой, я тебя выгоню, — предупреждает Итэр, прислоняясь спиной к столу и скрещивая лодыжки, чтобы выглядеть должным образом отчуждённым. Самопрезентация очень важна. — Я могу и заставлю тебя спать снаружи с Буфом.       — Буфом, — поражённо бормочет Странник себе под нос. — Я всё ещё не могу поверить, что ты поднял столько шума из-за имён, но назвал собаку... так.       — Могло быть и хуже, — говорит Итэр, медленно улыбаясь в предвкушении. — У меня есть сумеречная птица по имени Каррл, — он растягивает это слово, намеренно делая акцент на удвоенной "р", из-за чего оно звучит намеренно по-детски.       — Каррл, — Странник повторяет это, совершенно ошарашенный. Он заметно не делает того же акцента, что делал Итэр.       — Кли помогла, — он ухмыляется. — Потому что если сложить Карл и Кар—       — Да понял я! — Странник не может прервать его достаточно быстро. — Если это уловка, чтобы заставить меня сдаться, просто знай, что это не сработает. Я глубоко, сильно обеспокоен, но это не сработает, — он скрещивает руки на груди, и его взгляд определённо пронзителен, но Итэр не может не закатить глаза. Видеть эту пушистую версию Странника после того, как он испытал всю тяжесть его прежней ярости, просто смешно.       — Это не имеет никакого отношения к той теме, но, конечно, не стесняйся переводить стрелки на себя. Я знаю, ты найдёшь любой способ сделать это, что бы я ни сказал, — ответный в результате хмурый взгляд становится ещё более забавным.       — Наглец, — рычит тот, но в принципе не отрицает этого. И это мудрое решение, потому что Итэр максимально готов поднять архивы о... каждом слове, которое когда-либо слетало с уст Скарамуша.       — Мне говорили, что это моя самая очаровательная черта, — возражает Итэр, задирая нос, как делают некоторые из этих голубокровных снобов Мондштадта.       И тогда в глазах Странника вспыхивает опасная искра, та же, что была в них за чаем, и внезапно Итэр отчаянно пытается сменить тему, прежде чем он узнает, какой новый, ужасный флирт ему только что пришёл в голову.       — Хочешь экскурсию? — выпаливает он прежде, чем другой успевает вставить хоть слово. На озадаченный взгляд, который он получает, он может только пожать плечами и отвести взгляд. — Ну, то есть, это целое карманное измерение внутри чайника, что, кхм, довольно уникальный опыт для большинства людей. И мы, скорее всего, пробудем здесь не мало, если попадём в какие-нибудь другие штормы, что весьма вероятно. Так что тебе, наверное, стоит... знать, как тут ориентироваться?       — Тебе потребовалось так много времени, чтобы просто впустить меня сюда, и ты уже предлагаешь экскурсию? — протягивает его гость, наклоняясь в пространство Итэра в подражании действия Итэра несколькими минутами ранее. — Ты уверен, что эмоционально созрел разделить со мной свой дом?       — Не говори это так, будто ты въезжаешь сюда, — ропщет Итэр. — И ты не можешь винить меня за то, что я не начал доверять тебе с порога.       — Не могу, — соглашается тот. — На самом деле, я думаю, что ты ведёшь себя невероятно по-идиотски, доверяя мне так сильно и так скоро. Но, опять же, это соответствует моим целям, так что я не могу сильно жаловаться, — он немного отстраняется, давая Итэру чуть больше пространства, чтобы дышать, но этого недостаточно.       Все его действия кричали о чём-то зловещем, и это не могло не заставить Итэра напрячься, немного больше, чем на то рассчитывал Странник. Когда другой замечает, видит, как Итэр напрягается от близости, как его рука сгибается, будто он подумывает о том, чтобы призвать оружие, то отступает. Глаза тёмные и извиняющиеся.       — Не пойми меня неправильно, — тихо говорит он лишь слегка поддразнивающим тоном, чтобы не затмить искренность. — У меня нет намерений разбивать твоё сердце в ближайшее время, — он улыбается. Слегка, мягко, так, как может только Странник и, возможно, лишь часть того невинного создания, которым был Скарамуш до того, как у него появилось это имя. Несмотря на слова, этого достаточно, чтобы у Итэра остались сомнения.       Он проглатывает волну беспокойства, испуская вздох, который, несмотря на всю ситуацию, превращается в смех.       — Будто бы я тебе позволил, — дразнит он в ответ. У него уже нет той энергии, что была раньше, но он всё ещё пытается. — Я не собираюсь позволять тебе владеть моим сердцем настолько долго, чтобы разбить его, — это опровержение, отказ. Это также, как ни странно, вызов, и Итэр не может найти в себе сил раздражаться, зная, что Странник примет его.       Но тот не подтверждает этого прямо. Просто указывает на двери позади них, ведущие на остальную часть нижнего этажа, и приподнимает бровь.       — Я полагаю, мне задолжали экскурсию?       Итэр толкает его плечом, когда проходит мимо, только за эту до ужаса наглую фразу, но послушно показывает ему дом. Его библиотека вряд ли такая уж впечатляющая, но кукла всё равно позволяет своим пальцам проскользить по рядам книг и свитков с тихим почтением. Его чайную в стиле Иназумы встречают с притворным безразличием, но Итэр не удивлён и не разочарован тем, что они не задерживаются там надолго. Верхний этаж также ничем не примечателен, по крайней мере, в том, что касается комнаты для гостей. Итэр даже не успевает вставить ни слова, как Странник бросает взгляд на две кровати в большой комнате и сразу же выходит.       Его краткие жалобы на то, что его экскурсия саботируется, также игнорируются.       Только когда они достигают последней комнаты, Странник выглядит по-настоящему заинтересованным. Итэр хотел бы быть удивлён, но так ли уж это шокирующе на данный момент? Кукла ведёт себя так, будто умирает с голоду, и только больше информации о нём лично может утолить его аппетит.       Итэр проходит мимо него, чтобы включить настольную лампу, закатывая глаза.       — Неужели они правда такие интересные? — слегка жалуется он. — Это просто картинки.       — Это моменты твоего прошлого, — поправляет Странник, рассматривая каждую фотографию, развешанную на стене. — Ты видел всю мою историю в движении моими глазами. Я возьму всё, что смогу достать из твоей, даже если это просто неподвижные изображения, — он указывает на одно, не отводя взгляда. — Мондштадт?       Итэр закатывает глаза, хоть и знает, что другой этого не видит.       — Да, большинство из них оттуда, — он не говорит, что ему особенно нравится этот продуваемый ветрами город. Он понимает, что это уже и так было предположено, подтверждено и занесено в сознание куклы.       Медленно, как будто он боится повернуться к ним спиной, чтобы они не исчезли, Странник поворачивается, чтобы посмотреть на остальную часть комнаты. Там нет ничего впечатляющего. Ширма, стоящая у одной стены, отделяет дальний угол от остальной части комнаты, где под окном стоит простая кровать. По другую сторону ширмы на полках и низком столике хранится множество маленьких сокровищ, собранных Итэром во время его путешествий. В одной этой комнате больше фрагментов людей и воспоминаний, чем Путешественник когда-либо признался бы вслух. Для этого человека эти вещи должны быть и всегда должны оставаться не более чем безделушками.       Итэр, с другой стороны, считает, что все без исключения драгоценны.       Странник смотрит на декоративный веер на стене, на котором изображён дракон Рекс Ляпис, лениво кружащийся по бумаге.       — Ты настаиваешь, чтобы все называли тебя Путешественником, потому что это всё, что им нужно знать, — мягким голосом комментирует он, повторяя вчерашнее объяснение Итэра. Неужели это было только вчера? Такое ощущение, что прошла целая вечность. — Но ты держишься за всё это барахло, — он не оборачивается, но Итэр всё равно может представить выражение его лица. — Это для того, чтобы защитить их? Или себя?       Предоставьте на этот раз ему самому перейти прямо к сути дела.       — Когда я найду свою сестру, мы покинем Тейват, — говорит он. Это сказано не с обычной решимостью. Это звучит почти как смиренный рассказ, мантра, повторяемая наизусть, и не более. Странник, наконец, поворачивается к нему лицом, и он выглядит озадаченным. Он слегка наклоняет голову вперёд — вопросительный жест.       — Что мешает тебе остаться, если бы ты захотел?       — Когда я найду её, я уйду, — повторяет он в замешательстве. Но на этот раз это почти отчаяние. Это единственный ориентир, который у него есть в мире, который он понимает с каждым днем всё меньше и меньше. Небо голубое, вода мокрая, он найдёт Люмин, и они вместе уйдут. Если это не одна из простых жизненных истин, то что у него осталось?       В глазах куклы нет жалости. Если бы она была, Итэр, возможно, ударил бы его. Но это нечто гораздо, гораздо более мягкое, чем оно имеет право быть, и Итэр отворачивается.       — Если бы ты остался здесь, тебе не пришлось бы прощаться с Паймон, — указывает он. — Мы могли бы наблюдать, как стареет мир, ты и я.       — Звучит ужасно по-домашнему, — выдавливает Итэр. Тремя решительными шагами он выходит за дверь, и тихая поступь следует за ним, как проклятие. Он не хочет говорить об этом. Он не хочет тешить себя надеждой, не хочет задумываться, почему мысль о том, чтобы остаться здесь, заставила бы его почувствовать надежду, не хочет думать о том, почему молчаливая доброта в этих полуночных глазах так соблазнительна.       — Ты уже знаешь, как я к этому отношусь, — это сказано тихо, но твёрдо, и Итэр не может убежать от этого. Как и во всём, что связано с этим загадочным, упрямым, завораживающим созданием, у него нет другого выбора, кроме как встретиться с этим лицом к лицу.       Или тянуть время.       — Я больше не хочу говорить об этом, — внезапно решает Итэр. — Не хочешь увидеть острова? За пределами главного дома есть на что посмотреть.       — Путешественник, — со вздохом начинает Странник.       — Или мы можем подняться на гору, с вершины открывается великолепный вид—       — Путешественник, — говорит он снова, с чуть большей силой.       — Или, если ты устал, ты можешь устроиться в комнате для гостей—       — Путешественник! — рявкает он, наконец останавливая поток слов. Итэр усмехается, прислоняясь к перилам между ним и спуском на первый этаж.       — Что? — рявкает он в ответ.       — Почему с тобой всегда один шаг вперёд и два назад? — слова звучат почти разочарованно, но в них есть ещё одно дно, эмоция, которую Итэр не может точно назвать. Но что бы это ни было, оно задевает его за живое, заставляет защищаться и быть настороже.       — Я не какой-то излюбленный проект, который ты можешь препарировать, — ворчит он в ответ.       — Нет. По твоим словам, ты мой друг, — на удивление это совсем не кажется самодовольным. — И ты уже знаешь мои намерения.       Знает. Странник выдал их предельно ясно. Это Итэр, кто постоянно отрицает их, кто постоянно ищет скрытый смысл за ними, всегда ожидая яда в вине.       — Я не хочу, чтобы меня понимали, — выплёвывает он. Он надеется, что его голос звучит заслуженно сердито. Но, возможно, в том просто звучит испуг.       Наступает долгое молчание, а затем он слышит ещё один вздох. Ещё один показной вздох, сделанный только для того, чтобы передать эмоцию ради самой эмоции. Каждый раз Итэру приходится задаваться вопросом, для кого предназначен этот звук.       — Тогда давай поднимемся на гору.       Итэр поворачивается, чтобы посмотреть на него, выведенный из оцепенения резкой сменой темы. Но Странник только пожимает плечами.       — Ты сказал, что там красивый вид, а я устал торчать внизу, под деревьями. Давай поднимемся на гору, — это единственное перемирие, которое он готов предложить, и достаточно тактичное, чтобы Итэр принял его. Он уверен, что тому есть что ещё сказать. Странно, но он также уверен, что Странник отказывается от этой темы только ради него.              — Хорошо, — медленно соглашается он. Он почти не верит в это. Как-то слишком легко.       — А по дороге ты можешь рассказать мне всё о тебе и адепте Сяо, — продолжает тот намеренно беспечно.       Итэр стонет.       — Вот оно. Ты просто не знаешь, когда нужно остановиться, да?       — Не-а! — он с особым наслаждением растягивает слоги. — Если ты не хочешь рассказывать мне о вещах в твоей комнате, тогда ты, по крайней мере, должен объяснить мне, почему вы двое были настолько по уши друг в друге.       — Мы не... — он останавливает себя, вздыхая. — Ладно. Я расскажу тебе немного. Но только после того, как мы действительно доберёмся до горы, — это дешёвая уловка. Он полностью намерен использовать все своё дыхание для лазания, а не для разговоров. А как только они доберутся до вершины... что ж. Это будут проблемы Итэра из будущего. Подъём не из лёгких.       Странник жестом показывает ему, чтобы он показывал дорогу, и это он и делает. Вниз по лестнице, через парадную дверь, вокруг дома к шаткому деревянному мосту, который почему-то даже не раскачивается на ветру. Он построил свой дом на втором по высоте горном плато, так что им не нужно далеко идти, чтобы добраться до начала их восхождения.       Что там, к сожалению, есть, так это небольшое воссоздание фестивальной улицы, протянувшейся вдоль одной стороны плато, от которой Странник, похоже, не может оторвать глаз.       Итэр игнорирует его, продолжая переходить реку к месту на склоне утёса, где больше всего зацепок для рук. Он поднимался уже достаточно раз, чтобы запомнить наилучший маршрут. Когда Странник наконец догоняет его, он уже молча прикидывает места для отдыха.       — У тебя странный вкус в декоре, — всё, что тот говорит. Итэр не удостаивает его ответом.       — Не упади, — комментирует он вместо этого, а потом отправляется вверх по отвесной каменной стене.       Как он и надеялся, подъём совершается в основном в тишине, прерываемой только скрежетом их обуви по камню и его собственным слегка затруднённым дыханием. Когда он слишком усердно думает, его грудь и плечо напрягаются от воспоминаний о боли, и он благодарен, когда они достигают первого выступа, достаточно широкого, чтобы сесть и отдохнуть. Он недооценил, насколько глубоко эта смерть повлияет на него, учитывая Увядание и наложенную на неё впридачу карму.       Он садится достаточно далеко назад, чтобы прислониться к камню, в то время как Странник сидит, свесив ноги с края. Ему не нужен отдых, не так, как Итэру, но он не жалуется.       — Итак? — подсказывает он, как будто они не провели последние несколько минут в полной тишине. — Ты и Сяо?       — Мы встретились, когда я впервые прибыл в Ли Юэ, — начинает Итэр через мгновение. В конце концов, он сам согласился на это. — Он не любил незнакомцев. Затем мы спасли гавань от Осиала, и потом ещё и от Бешт, и после этого я был немного больше, чем просто незнакомцем, — он не упоминает тот момент ослепительного золота, чистоты и силы, которые он когда-то знал, окутавших его на самые короткие секунды. А потом, потеряв контроль над этим, был сброшен с неба, как не более чем букашка, едва заметная помеха истинному богу. Это было жестоким, но необходимым напоминанием о его собственных возможностях. Он мог противостоять богам, но не в одиночку.       Но Сяо пришёл ему на помощь. Смотрел на него со спокойным восхищением и уважением. Он восхищался храбростью, а не силой или её отсутствием. Храбрость и честь — кредо Якши-Хранителя. Умереть на службе своему Архонту было не только почётно — это было ожидаемо. Неизбежно.       Итэр до сих пор не совсем простил Чжун Ли за всё это, среди прочего, но это совсем другая история.       — Почему у меня такое чувство, что для каждого ответа ты думаешь десять слов, но произносишь лишь пару? — слегка жалуется Странник, но не давит. Виноватого поморщившегося лица Итэра более чем достаточно, чтобы подтвердить его догадку в любом случае. Как у него это получается?       — Давай продолжим, — бормочет он и встаёт обратно. По крайней мере, восхождение проходит бесшумно.       Ещё один выступ, ещё одно мгновение, чтобы перевести дыхание, ещё один вопрос. И так цикл повторяется.       — В любом случае, зачем он появился с тем Драконом руин? Я мог прекрасно с ним разобраться.       — Во-первых, нет, не мог. Во-вторых, я позвал его, и он пришёл.       И снова.       — Что ты имеешь в виду, "позвал его"?       — У нас есть... контракт, я полагаю. Всякий раз, когда я нахожусь в Ли Юэ и мне нужна помощь, я произношу его имя, и он всегда придёт мне на помощь.       И снова.       — Почему контракт? Что он получает от этого?       — На самом деле это не совсем контракт в обычном его понимании. Мы избегаем их большую часть времени. Но... он заставил меня пообещать, что я позову его, так что, полагаю, как-то так. В свою очередь, я всегда останавливаюсь в постоялом дворе Ваншу, когда путешествую мимо, и оставляю для него подношение.       И снова.       — Какое подношение?       — Миндальный тофу.       — И всё?       — Это всё, о чём он когда-либо просит.       И снова.       — Это он единственный, кто знает твоё имя, верно?       Это первый раз с начала восхождения, когда Итэр действительно остановился, чтобы подумать о вопросе или о том, как на него ответить. Но здесь, всего в нескольких метрах от вершины горы, он ловит себя на том, что не может подобрать слов, в нескрываемом шоке уставившись на Странника, не имея возможности отвлечься.       — Что... — запинается он, качая головой, и пытается снова. — С чего ты взял?       — Когда ты сказал, что только один человек во всём Тейвате знает твоё имя, на твоём лице была эта улыбка, — объясняет Странник, его тон лёгкий, воздушный и совершенно беззаботный. — Это та же самая улыбка, которая появляется у тебя каждый раз, когда ты говоришь о нём. Не так уж трудно связать всё воедино.       Итэр с радостью бы начал отрицал, но смысл? Даже если бы это и было неправдой, он уже знает, что Странник определился, во что верить. Ничто не заставит его отказаться от этого.       — Мы почти на вершине, — говорит он вместо "да, это он. Кто ещё это мог быть?". У него возникает ощущение, что его в любом случае поняли. Последний отрезок преодолевается медленно, осторожно. Они находятся далеко от уровня земли, и хотя ни один из них не может быть физически ранен здесь, у Итэра очень мало желания заново открывать для себя ужас падения без крыльев.       Даже немного жаль, что они уже достигли вершины. Но бесконечный туман и мерцание лунного света так же прекрасны, какими их помнит Итэр, и такой невероятный вид может сотворить только магия адептов. Далеко внизу, позолоченная серебром и сумерками, растянувшаяся цепочка горных плато стекает вниз вместе с рекой, их основания исчезают в тумане и создают иллюзию головокружительной высоты. Над всем этим безмолвным часовым в небе висит луна, слишком большая, чтобы быть реальной, но от этого не становится менее потрясающей. Древнее дерево рядом с ними широко раскидывает свои ветви, оно закреплено корнями, которые впиваются в камень, словно когти, требуя опоры, за которую ещё ничему другому не удавалось уцепиться. Итэру нравится это дерево. Упрямое, как и он.       — Хорошо, я признаю. Это довольно хороший вид, — Странник звучит нехотя впечатлённым, и Итэру приходится замаскировать смех под кашель из-за чужого осаждённого тона. — Но это как-то эгоцентрично со стороны адептов — делать твоё личное карманное царство похожим на гору Ли Юэ, — Итэр понимает, что тот жалуется только ради того, чтобы пожаловаться, но он всё равно должен встать на их защиту.       — Вообще, я сам выбрал эту форму, — кряхтя, он подтягивается, чтобы сесть на изгиб одного массивного корня, прислонившись спиной к основанию дерева. Тот достаточно высок, чтобы Итэр всё ещё был на уровне глаз Странника, несмотря на то, что слегка откинулся назад. — Я мог бы выбрать что-то более похожее на пляжи Мондштадта или традиционные парящие острова истинного царства адептов, но мне нравятся эти горы. Мне нравится ощущение высоты.       — М-да, ещё хуже! — Странник раздражённо вскидывает руки, поворачиваясь и подходя к опоре Итэра, чтобы должным образом выразить своё негодование. — Повторюсь, волшебное личное карманное царство. А у тебя всего лишь три варианта?       Итэр не может удержаться от смеха.       — Но я сделал ещё! Мне удалось достаточно надоесть Яэ Мико, чтобы она помогла мне сделать обитель, похожую на остров Иназумы. Там всегда закат, а небо и вода выглядят как живые картины, — он колеблется, затем пожимает плечами. — Красиво, конечно, и всё такое, но я не фанат. Оно кажется слишком... слишком...       — Фальшивым? — предполагает Странник с лёгкой горечью.       — Нет, не так. Блин, как там оно было... — он точно знает, что пытается сказать, знает слово на своём родном языке, которое точно передало бы мысль. Он бормочет его себе под нос, как будто звук этого слова вернёт ему в голову общий перевод. Да как же оно...       — Искусственным! — выпаливает он после долгой паузы. — Вот это слово. Оно выглядит фальшивым, оно ощущается фальшивым. Оно было создано для того, чтобы быть красивой картиной, и не пытается этого скрыть. Но оно всё равно движется, будто всё равно пытается быть реальным. В этом есть что-то... тревожное. Оно знает, что является подделкой, но всё равно притворяется живым, — он протягивает руку к расстилающимся горам и туману под ними. — Эта обитель может быть такой же фальшивой, но она живёт и дышит, как настоящая гора. Сердце этого места верит, что оно настоящее, значит так оно и есть.       Теперь, когда он сказал это, то не уверен, почему ему казалось таким важным правильно объяснить. Но он рад, что сделал это.       — Самодовольство во лжи, — тихо резюмирует Странник, отводя взгляд.       Итэр медленно кивает.       — Хорошо сказано.       — Значит, ты бы предпочёл, чтобы кто-то сказал тебе ложь и не подозревал об этом, чем чтобы тебе лгали в лицо, когда вы оба знаете, что это ложь? — в его голосе звучит сомнение. — Со вторым хотя бы точно знаешь, чего ожидать.              — Может, и так, но если кто-то готов сказать очевидную ложь мне в лицо, то он не уважает ни меня, ни себя, разве нет? — возражает Итэр. — Я считаю, что ложь, произнесённая неосознанно и добросовестно, может иметь такую же ценность, как и правда. В конце концов, иногда всё, что нужно, чтобы сделать что-то реальным, — поверить в это.       — Вера, значит. А во что веришь ты, о таинственный Путешественник? — хоть и начинал он задумчиво, его тон быстро стал дразнящим.       Итэр ухмыляется.       — Оу, мы теперь напрашиваемся на комплименты, а?       — Я вообще не приплетал себя к этому! — настаивает он, но тоже слегка ухмыляется. — Мне кажется, это ты — тот, кто думает обо мне комплименты, поэтому просто проецируешь.       — Спорно. В конце концов, я верю во многие вещи, — он намеренно ломается, и они оба это знают. Но непринуждённое подшучивание немного снимает затянувшееся напряжение забот, которые привели Итэра сюда, и он устраивается немного поудобнее на своём корне. Он даже не моргает, когда Странник встаёт рядом с ним, прислоняясь к этому самому корню, и в итоге находится слишком близко, чем можно было бы посчитать комфортным. Их плечи прижимаются друг к другу, и когда Странник поворачивает голову, чтобы посмотреть на него, поля его шляпы заслоняют их обоих от лунного света, оставляя их почти нос к носу в тени. В настоящее время он опирается на плечо, которое ранее было ранено, придавая фантомной боли прохладный вес, отталкивая ту. Несмотря на то, что все инстинкты говорят ему об обратном, это комфортная близость.       — В таком случае, назови мне пять лучших, — говорит он, закатывая глаза.       — Лучшие пять, хм? Если начать с последнего... Твоя шляпа дурацкая, но без неё ты выглядишь ещё глупее—       — Эй!       — ...Пытаться переесть Паймон — гиблое дело, — продолжает он, не сбиваясь с ритма. — А вино из одуванчиков переоценено, — каким-то образом он догадывается, что где-то некий бард внезапно чувствует себя непонятно оскорблённым.       Странник хмыкает, всё ещё хмуро глядя на него.       — Никаких комментариев по этим двум. Но ты должен мне ещё два. На этот раз серьёзно.       — Ладно, теперь серьёзно, — он задумчиво мычит, изображая задумчивую морщинку на лбу. По правде говоря, он уже знает, что собирается сказать. — Я верю, что каждый заслуживает второго шанса. И... Я верю, что каждый способен быть добрым, если ему дать на это шанс.       Странник гудит. Итэр может чувствовать, как это резонирует там, где их плечи прижаты друг к другу. Это приятный звук.       — Таки это обо мне.       — Это не только о тебе! — Итэр фыркает от смеха. — Ты мог бы всё приплести к себе, скажи я тебе хоть что.       — Справедливо, но ты всё равно не слишком хитёр, — он лениво ухмыляется. — Но я всё равно приму комплимент, так и быть.       — Ещё бы ты не принял, — вздыхает Итэр, закатывая глаза. Впрочем, он не может слишком сильно жаловаться. В конце концов, в основном это и правда было сказано о нём.       Тишина наступает только на мгновение. Один блаженный момент, когда они просто довольствуются совместным наблюдением за луной. Но затем настаёт очередь Странника отвести взгляд, ровно настолько, чтобы спрятать своё лицо. Итэр терпеливо ждёт. Тот, может, и из тех, кто до конца дней готов томиться в собственной обиде, но Странник удивительно экспрессивен. Он расскажет о том, что его беспокоит, как только найдёт нужные слова. Давить нет необходимости.       — Когда завтра взойдёт солнце, это всё ещё будет здесь? — наконец тихо спрашивает он. Его голос звучит необычайно мрачно, будто он готовится к горю. За этим странно наблюдать.       — Я не совсем уверен, что ты имеешь в виду, — признаётся Итэр так же тихо.       — Это. Ты, который улыбается и смеётся. Который разговаривает со мной, который поддразнивает в ответ вместо того, чтобы закрыться. Такое чувство, что я встречаюсь с ним только при свете звёзд. Ты всё ещё будешь здесь, когда наступит утро? — вздрогнув, Итэр осознаёт, что тот держит в руках сломанную рукоять меча, снова и снова проводя пальцами, идеальными и гладкими, как фарфор, по бороздкам на рукояти. Он забыл, что она всё ещё была привязана к поясу куклы, прямо рядом с его одолженной сумкой. Итэр даже не осознавал этого, но каким-то образом тот медленно крадёт фрагменты, связанные с ним, чтобы удержаться за них.       — Я был крайне недобр к тебе, да? — тихо спрашивает Итэр. Это то же самое осознание, к которому он пришёл в то первое утро, когда путь был новым, а будущее глубоко неопределённым. Когда он думал, что сможет неделями ходить в тишине, что он не позволит Страннику проникнуть ему под кожу. Как же быстро эта иллюзия была разрушена.       Он всё ещё не уверен, куда приведёт путь отсюда. Но он немного более уверен в том, с кем он идёт по этому пути.       — Не могу обещать, что мне всегда будет что сказать. Но я не буду отгораживаться от тебя нарочно, — это самое большее, что он может пообещать с какой-либо честностью. Есть некоторые вещи, о которых он всё ещё не хочет говорить, но он думает, что Странник это понимает. Похоже, этого достаточно, потому что, когда тот поворачивает голову обратно, всё, что он видит в чужих глазах, — это тихое облегчение.       — Тогда тебе, наверное, стоит отдохнуть, — предлагает он. Внезапно его глаза расширяются. — Ты же не ел аж—       — Не надо, — говорит Итэр с тихим смешком. — Не волнуйся об этом. Даже если бы я захотел поесть, я бы не смог, — на очень сомнительный взгляд, который он получает в ответ, он может только пожать плечами. — Что-то в... возвращениях, то, как я это делаю, немного подкашивает меня. Довольно часто я чувствую фантомные боли из-за какой бы травмы я ни исчез. Способность заснуть — повезёт или нет. Есть не могу никогда, — то, как буднично он говорит об этом, заставляет Странника поморщиться, но он не спорит. Хотя бы в этом он, похоже, доверяет объяснению Итэра.       — Тебе всё равно следует отдохнуть. У нас завтра долгий путь, — его тон тихий, но настойчивый. Итэр стонет.       — Всю обратную дорогу через горы и в город Сумеру, чтобы объясниться перед Нахидой, почему мы сбежали, — печально ворчит он. Он уже знает, что получит нагоняй. Но по какой-то причине его слова вызывают у Странника улыбку и самодовольный, скрытный взгляд.       — Может быть, — это всё, что он говорит. Как ему удаётся вложить столько расплывчатого смысла в два слова, выше его понимания.       — Может быть? — переспрашивает Итэр, приподнимая брови в безмолвном вопросе. Но его надежды на прямой ответ рушатся, когда Странник снова отворачивается, полностью опираясь на корень и плечо Итэра.       — Мы можем поговорить об этом утром. Давай, отдыхай. Я буду охранять твой сон, не волнуйся, — несмотря на то, как раздражающе уверенно он звучит, Итэр не может найти веской причины для неповиновения.       Он должен дать себе как можно больше шансов восстановиться, после того как сегодня потратил так много сил.       — Охранять от чего? — он не может удержаться от ворчания. — Здесь нет никаких угроз.       Он замолкает от трения ткани напротив ткани. Когда Странник пожимает плечами, его сложенное кимоно цепляется за ткань шарфа Итэра из-за движения. Он действительно очень близко.       — Очевидно, от твоих кошмаров, — отвечает тот. — Я прикоснулся к твоему разуму, помнишь? Я ворвусь и спасу тебя. И тогда ты почувствуешь такую благодарность, что назовешь мне своё имя, и моё в придачу, — хотя это сказано тихо, оно прозвучало с такой абсолютной уверенностью, что Итэр не может удержаться от лёгкого смеха.       — Может, в твоих снах, — дразнит он.       Он не может этого видеть, но клянётся, что чувствует, как тот закатывает глаза.       — Спокойной ночи, Путешественник, — это и съезд с темы, и проявление уважения в одном флаконе. Итэр ухмыляется, даже когда ещё немного откидывается назад и закрывает глаза.       — Спокойной ночи, Странник.       Даже если тот не спит, он знает, что ночь пройдёт мирно под безмолвным пребыванием луны.