Корни

– И что случилось? – А случилось то, что нам вдруг решили впервые представить этих несчастных ребятишек. Удивительно, что об этих детях мы не знали ровным счëтом ничего, Мари тщательно избегала этой темы, а иногда могла ответить с прямой агрессией особо любопытным гостям. Я всерьëз боялся за неë, думая, что смерть любимого мужа сломила еë настрой, что она замкнëтся в этом проклятом доме и однажды просто перестанет выходить.. – мужчина на миг погрустнел, мысленно погружаясь в старые воспоминания. Помню, мы вышли тогда к местным курортникам, таким же пижонам, как ты, чтобы, по обычаю нашему, поговорить с ними о городе, политике и местных достопримечательностях. И когда только речь о последних зашла, сразу же на пороге беседки оказались Вандербумы, как бы сказать, главная наша достопримечательность... К величайшему своему удивлению, я увидел Мари вместе со своими тремя детьми, двое из которых с интересом всматривались в лица ошарашенных гостей. Девочка и мальчик, они спустя лишь пару минут отсоединились от материнских рук и осторожно начали исследовать новое для себя место, когда же третий... – Мужчина невольно перекрестился. Третий был абсолютно безобразен. О, Генри, вижу, как загорелись твои глаза! Что ж, раз уж тебе так интересно, пожалуй, начну как раз с третьего, а потом уж перейдëм к остальным. Зовут его Альберт, но с первого дня, как местные увидели его, тут же нарекли дьяволом. Мальчонка явно был не жилец: весь щуплый, как скелет, бледный, даже волосы на его голове росли как-то странно. Всë то недолгое время, что Мари была с нами тогда, он зарывал лицо в платье матери и плакал, я помню, как тогда подрагивали его плечи и тряслись маленькие руки. Он умолял мать уйти отсюда, пару раз он даже пытался бежать, но сразу осекался и начинал судорожно трястись, встретившись с чьим-то удивлëнным взглядом. Был у того пацанëнка один страшный недуг, которой он и пытался так отчаянно скрыть за материнским платьем – его ужасное пятно на пол лица. Говорят, оно было у бедолаги с рождения, что только подтвердило всеобщий слух о том, что эта семейка служит дьяволу, мол, в нëм этот дьявол и возродился! – Генри недовольно цокнул. Он был молод и отрицал существование дьявола, да и в Бога, честно сказать, особо не веровал. – Вот ты сейчас про себя наверняка называешь нас всех дураками суеверными, а потом сам признаешь: мы были правы на его счëт. Местных здесь немного, все друг друга знают крайне хорошо, да и народ здесь очень чуткий. Ржавое озеро вам не городской бутик, здесь слухи с пустого места не рождаются! – Мужчина горделиво поднял вверх указательный палец, довольный тем, что является частью озëрного общества. Вообще, было это очень давно, лет тридцать назад, поэтому я мало что помню, но этот щуплый мальчуган прямо въелся в мою память, вот настолько вид его был устрашающим. В общем, из всех нас, тогда находившихся в беседке, никому ровно не приглянулся этот Альберт; глаза у него такие дикие были, словно у лесного тигра, а хрупкое тельце дрожало, как осиновый лист. "– Боже, Мари, мне так вас жаль, иметь такого сына – настоящая пытка! – Мари, вспомните о своëм достоинстве, зачем вы решили его оставить?" – То и дело шептались девушки возле меня. Кто-то из них крестился, кто-то просто испуганно прикрывал лицо веером, если на глаза попадался мальчик-дикарь. Честно говоря, я был с ними согласен, я совершенно не понимал, какой был ей прок в этом ужасном дьявольском сыне, но вслух об этом спросить я не решился. Я боялся, что Мари обидится на меня, как в тот раз, и перестанет писать. " – Я люблю своего сына равно, как и других своих детей, он ни чем не хуже." – Спокойно отвечала Мари, но я видел, как подрагивали еë плечи, то ли от злости, то ли от страха. А вот брат и сестра Альберта нам очень даже приглянулись. Эмма и Самюэль, на удивление, были милыми и бойкими детьми: со всеми старались заговорить, со всеми познакомиться. Особенно им понравилось общаться с детьми курортников, у тех было много зарубежных игрушек, да и стан такие богатые детки держали по-особенному: подбородок у них всегда был немного кверху, ручки аккуратно сложены, разговаривать они старались негромко, но всегда переходили на высокий писк во время рассказов про свои игры. Особенно смешно для меня было видеть их напыщенно горделивое выражение лица, когда они понимали, что у здешних ребят нет таких игр. В общем, эти двое болтунов уже успели переобщаться со всеми, вот и я тогда, напоследок, решил узнать получше детей Джеймса. Раз, когда Эмма подбежала ко мне, я спросил: "– Ну как вы, уживаетесь ли с таким братом? Девочка нахмурила брови и, надувшись, звонко произнесла: – Совсем нет! Он меня ужасно раздражает, да и Самюэля тоже, мы пытаемся относиться к нему хорошо, а он этого не понимает. А самое обидное то, что недавно он назвал меня дурой просто так, я его ударила, а наказали в итоге меня, за то, что я брата бью! Это просто кошмар! Пожалуйста, сэр, передайте маменьке, чтобы впредь она только Альберта наказывала за то что он ругается и драться лезет! – Хорошо, обязательно передам." Девочка победно ухмыльнулась и засеменила вслед за матерью. Дети не умеют врать. Конечно, я и не собирался рассказывать это Мари, она в последнее время была крайне раздражительна, поэтому я боялся с ней даже заговорить. – А что дальше? – Генри с вниманием слушал рассказ. – Дальше они просто ушли. С того случая Альберта больше никто не видел, а через некоторое время о нëм и разговаривать перестали. Вот так, появился у нас на виду, сенсацией, а потом вдруг бесследно исчез, словно его и не существовало в этом мире. От того многие и подумали, что Альберт вскоре умер от какой-нибудь болезни. – Бедный мальчик.. – Да уж, чëрт пойми до чего довели его эти косые взгляды. Мне даже интересно, как из милого и светлого создания, коими все дети и появляются на свет, общественное осуждение смогло изваять такого злого и отчуждëнного дикаря... Право, мой друг, очень интересно.

***

В доме Вандербумов было тихо, впрочем, как и всегда. Тихо шелестела трава на аккуратном участке, тихо поскрипывала древесина на старом крыльце, тихо тикали старинные часы в гостиной. Оживление чувствовалось лишь на кухне, где сейчас готовился ранний завтрак. Сегодня был какой-то важный церковный праздник, поэтому службы начинались с самого раннего утра. Нужно было успеть вовремя, чтобы потом не околачиваться возле дверей. Но трое детей, сидящих за аккуратным столом, даже и не думали куда-то торопиться. Темноволосый мальчик, например, ковырял ложкой кашу со скучающим видом, оживившись лишь когда сестра позвала его. – Самюэль, как тебе вчерашняя встреча с курортниками? Белокурая девочка напыщенно аккуратно взяла в руки столовые приборы и горделиво приподняла подбородок на манер городских детей. – Ну, неплохо... – Самюэль задумался, пытаясь понять, куда же клонит его сестра. – Что значит "неплохо"? – девочка нахмурилась, явно недовольная таким ответом. – Я видела, что ты прекрасно проводил время с остальными, как и я. Тут она указала ему взглядом на третьего сидящего за столом. Мальчик сидел зажатый и сгорбленный, он больше походил на белобрысого зайца, загнанного в тупик охотниками. Бежать уже было некуда, поэтому единственным выходом оставалось замереть, затаив дыхание, чтоб тебя не заметили. Не помогло. – Ах да, Эмма! – Самюэль наконец понял, чего от него добиваются и так же хитро улыбнулся. – Ты говорила с Майклом? У его родителей есть целый магазин игрушек. Как думаешь, он нам что-нибудь оттуда подарит? – Конечно подарит! – тут же поддакнула Эмма, поглядывая на третьего. – А я подружилась с Маргарет, она пригласила меня к ним в гости, кажется, сегодня. А ты знаешь, какой у них дом? – Какой же? – Такой красивый, большой, у самой речки. А комната у Марго размером с нашу готинную... И шторки розовые, с кружевом! – Мечтательно добавила девочка, снова посмотрев на молчаливого брата, которому, казалось, всë ещë было всë равно. – Вообще, возможно, я ещë вчера бы пошла к ним, если бы Альберт не устроил свою ужасную истерику у всех на виду. – Да, если так пойдёт и дальше, то из-за этого дикаря с нами никто разговаривать не будет. – буркнул Самюэль, глядя на брата. Альберт ещë ниже опустил голову и сильнее сжал в руке край скатерти. Всë что угодно, только бы не думать о брате с сестрой, которые всë так же выжидающе продолжали смотреть на него, ожидая, когда он сорвëтся. Он прислушался к постороннему шуму: еле слышно колыхались шторы из-за ветра, мама копошилась на кухне, стуча тарелками, его собственное сердце звучало так гулко и неслышно, будто оно не билось, а лишь вздрагивало, снова чего-то испугавшись. – Надеюсь, хоть сейчас Альберт решится вести себя нормально.. – Иначе вся наша семья окунëтся в позор. Они улыбались, говоря это. Шторы колыхались. – И мы проживëм остаток наших дней в полном одиночестве. – И всë благодаря Альберту. Стучали тарелки. – Если тебе так плевать на свою жизнь, запрись в комнате и не мешай жить нам. – Почему ты думаешь только о себе? Сердце разогнались быстрее. Оно отзывалось в его голове. Тело мелко затрясло. – Никто ничего не будет делать для тебя, потому что у тебя это ужасное пятно. – Потому что ты не хочешь ни с кем разговаривать и играть. Шторы колыхались. – Ты не мой брат. – Своим видом ты мешаешь нам заводить друзей. Тарелки перестали стучать. Слëзы наворачиваются на глаза сами собой. – Ты просто сумасшедший, Альберт... – Живо прекратили этот беспредел! Он в удивлении поднял глаза. Мэри, с измученным лицом стояла возле стола и грозно поглядывала на Самюэля и Эмму. –Вы что тут устроили?! Я вас всех под домашний арест посажу, если ещë раз услышу подобное в адрес вашего брата! – Да мы итак в этом доме всю жизнь, как под арестом.. – обиженно промямлил черноволосый мальчик. – Самюэль! – прикрикнула на него Мэри. – Быстро идите собирайтесь, сейчас пойдëм в церковь, а потом сразу домой, без ваших знакомых, вы меня поняли? – Да, мама.. – грустно отозвались Эмма и Самюэль и все троя молча вышли из-за стола. Бедный мальчик, Альберт Вандербум. Он потерян, обчерëн и раздавлен. У него нет цели, кроме как выйти живым из этого кошмара. Но кто же мог тогда знать, что кошмар только начался. Он бежал вверх по лестнице, не запинаясь, так быстро, как только мог. Лестница на второй этаж, резкий поворот, тонкая выдвижная лестница, резко выскакивающая из люка, и вот, он наконец на чердаке. Эмма и Самюэль боялись сюда заходить, поэтому чердак стал главным обиталищем Альберта. Чердак был старый, заброшенный: старые сундуки с вещами, казалось, не открывались уже лет сто, досчатые балки протяжно и грустно скрипели в ветренную погоду, а по углам огромными комьями лежала пыль. Но самым интересным для Альберта экспонатом являлось старинное позолоченное зеркало, которое Мэри закрыла на ключ здесь после смерти их отца, по еë же словам, "от греха подальше". Таинственная атмосфера, царившая на чердаке, только завораживала мальчика, с самого детства он стремился исследовать всë, что лежало вокруг него. Альберт рано оказался отвергнут людьми, но из-за этого он научился ощущать предметы, видеть их суть, чувствовать силу, таящуюся у них внутри. Медленными, осторожными шагами, переступая через особо скрипучие доски, Альберт снова подошëл к закрытому зеркалу. И кому вообще в здравом уме придëт идея запирать зеркало на замок? Но, странное дело, на этот раз замка на месте не оказалось. Кто мог его снять? На чердак никто кроме него не ходит... Это настораживает. С опаской Альберт прикоснулся к позолоченной ручке ставни; она отозвалась многолетним чердачным холодом. Надо было наконец открыть это зеркало, но он не решался. Это всë походило на ловушку. Но интерес всë же пересилил, выдохнув и зажмурив глаза, мальчик резким движением распахнул ставни и стал прислушиваться. Но ничего не происходило. На чердаке царила всë та же зловещая тишина, только ставни иногда страдальчески поскрипывали. Боязливо он открыл сначала один, потом второй глаз, и всë ещë ничего! В зеркале он увидел только своë отражение, от чего только злобно фыркнул и отвернулся. Он действительно выглядел уродливо: большие, леденящие душу, глаза, маленький рот, отвратительно оттопыренные уши и большое красное пятно на его лице, которое не выводилось ничем. Словом, ни одна его черта не была хорошей, по крайней мере, он так думал. Из раздумий его вывел резко раздавшийся звук поворота ключа в замке. Сердце его пропустило удар. Что есть силы он метнулся к люку, через который сюда пришëл и быстро задëргал ручку. Не поддаëтся. – Выпустите меня! – в испуге закричал Альберт, неистово колотясь в люк. Но в ответ ог услышал лишь издевательское: – Прости, Альберт, но нам уже пора идти! И звуки быстро отдаляющихся шагов. Он здесь надолго. Что ж, похоже, завтрак был единственным приëмом пищи на сегодня. Со злости Альберт ударил в закрытый люк ногой и пошëл обратно к зеркалу, шепча себе под нос проклятия в адрес брата и сестры. Снова посмотрев на своë отражение он побледнел и от страха упал на пол. Прямо за его спиной высилась тонкая чëрная тень с пронзительными белыми глазами. От еë присутствия начинает кржуться голова. Это была ловушка! Он хочет закричать, но не получается, белые глаза смотрят прямо в его душу. Не чувствуя своих ног, Альберт резко отполз в сторону, в ужасе уставившись на призрака. Он стоял неподвижно, словно тень от шкафа, но контуры зловещей тени дрожали так, будто ещë чуть-чуть и она разлетится на тысячи кусочков. – Альберт. Призрак начал говорить. Говорил он медленно, по слогам, будто каждая буква причиняла ему боль и стоила больших усилий. Он мелко шагнул навтречу. Доски печально скрипят. – Не подходи ко мне! – истошно закричал мальчик, отползая всë дальше от тени. Оцепенение сменилось сильной дрожью, в голове пищало, а сердце бешено колотилось. Ветер гудит под кровлей. – Ненавидишь.... Их? Альберт не знал, что отвечать. Ещë чуть-чуть и он потеряет сознание от шума в голове. – Я помогу.. тебе. – сказал призрак и исчез, оставив после себя только звон в голове. Ставни легонько шатаются. Альберт упал на пол, пытаясь отдышаться и успокоить сердцебиение. Его глаза всë ещë были полны ужаса, но руки уже почти не дрожали. Он осторожно поднялся на негнущихся ногах и понял, что люк чердака теперь снова открыт. "Я помогу тебе. " – снова пронеслось у него в голове. Только сейчас он осознал, что по его глазам текут слëзы.