Будь моим злодеем

      Жилище Багры, под стать хозяйке, не поддавалось описанию в двух словах, и составить о нем однозначное мнение было едва ли возможно. Попасть туда, когда ты вымок до нитки и промерз на ветру, было настоящим подарком, всё равно что завернуться в шерстяное одеяло, – ровно до тех пор, пока горячий спертый воздух не пробирался в горло, вызывая легкий приступ паники и удушья. Древние, похожие на груши лампочки давали теплый желтоватый свет, который мог быть уютным, не будь он таким тусклым; из-за этого по блеклым стенам ползли зловещие тени от всех предметов разом. Выскобленный пол, на мебели ни пылинки, но потолки в углах затянуты гирляндами из паутины. Предложив как-то раз вымести этот ужас (кто знает, вдруг бывшей балерине из-за травмы неудобно карабкаться на табуретку), сердобольная мадам Кириган отхватила тростью по ноге и больше на эту тему не заикалась. Больно надо.       Они прошли на кухню, где едва могли без проблем разминуться двое. Пакет с мандаринами отправился в раковину.       – Раз притащилась, не мельтеши. – Багра махнула на один из двух покосившихся стульев, и Алина с опаской села.       Все вещи в доме, от кресла до половика, подчеркнуто старинные, будто их старательно разыскивали по городским барахолкам; даже чистые кухонные полотенца до того ветхие, что просвечивают. Трясущийся холодильник годится Алине в отцы, стиральной машины нет вовсе. На этом фоне плазменный телевизор в спальне – или в гостиной? – и система отопления по последнему слову техники смотрятся дико. Но самое дикое – отсутствие барахла: ни картин, ни дурацких фигурок, так нежно любимых равкианскими бабульками, ни салфеток, ни фотографий любимого сыночка, ни-че-го. Священный тонометр? Сундук с лекарствами? Цветы в горшках? Гигантская стопка журналов «Я на пенсии» и «Советы огороднику»? Неоконченное вязание? Забудьте. Выгоревший календарь на стене и тот просрочен на пару лет. Хм.       – В каком веке вы застряли, матушка? – пошутила Алина, расстегивая кофту и высвобождаясь из длинных рукавов.       Если не с первой, то со второй встречи она уяснила, что трястись перед Багрой, как впрочем и расшаркиваться перед ней, бесполезно. Взаимопонимания тут можно было достичь только одним способом, и ответ свекрови это доказал.       – Собачья желчь тебе матушка, – прорычала она и вместо мандаринов поставила перед Алиной миску с мытыми овощами: несколько сморщенных картофелин, тощая морковь и пара луковиц. Рядом лег маленький кривой нож.       – Правильно, ужин надо заслужить, – еще пуще развеселилась Алина и, нисколько не обидевшись, взялась за дело.       Может, хотя бы на время готовки старуха приоткроет форточку? Но никакого «может» не случилось, пришлось идти самой, а заодно по дороге стащить из раковины оранжевый кругляш. Багра замахнулась на нее пучком укропа.       – Что, так на кислое тянет, утерпеть не можешь? – проскрипела неодобрительно, встряхивая скворчащую сковороду.       – Обычно тянет на острое, такое, чтобы аж во рту жгло, – призналась Алина. – Но иногда случаются... извращения. Мм!       – Например? – Вопрос затерялся в шипении подрумянивающегося лука и собственном довольном мурлыкании.       Цитрус превзошел все ожидания: его тонкая шкурка пахла праздником, а кисло-сладкая мякоть приятно холодила язык. Алина не-Старкова научилась ценить такие вещи совсем недавно, находя очарование в самом обыкновенном. Когда из-за туч выглядывает солнце, когда муж успевает подбросить домой, когда от мандаринов не косеешь... Что?       – Морская вода, мясо с кровью, потроха, монеты, – спокойно перечисляла Багра, видимо, устав дожидаться, пока Алина вспомнит. – Что-нибудь из этого входит в список твоих предпочтений, или он ограничивается острым перцем?       – Морская вода и монеты? Кхм, ого. Неудивительно, что Александр – мальчик слегка при... э-э... возвышенный.       – Речь не обо мне, а о тебе! – рявкнула свекровь, разворачиваясь к ней всем телом. – Чего хочет твое дитя, Алина?       – По башке оно хочет! Из-за него я себя не контролирую и вечно мерзну, когда остаюсь одна. Вас это интересует?       Багра вновь отвернулась к плите, уже не так угрюмо бормоча околесицу вроде: «Тепло... внимание... одно из двух».       – К вашему сведению, все эти якобы «желания малыша», – Алина изобразила кавычки, – на самом деле никак не...       – Александр еще в утробе гнал меня смотреть на звезды, к которым я равнодушна, и на людей, которых презираю. Он брыкался, отбивая мне внутренности, пока я не подчинялась его воле. Лишь после родов всё вернулось на круги своя.       Она постучала ложкой о край сковороды, стряхивая прилипшее овощное месиво. Мать всегда выстукивала мелодию.       – Это могла быть гипоксия, – предположила Алина, поразмыслив. – Ему не хватало кислорода или он просто скучал...       – Оставь свои байки отказникам, девочка, – сердито оборвала ее Багра и тряхнула головой, изгоняя все эмоции, как делал Кириган, когда считал, что сболтнул лишнего. – Я помню, как было взаправду. Только это и помню. Хочешь ты того или нет, но наши дети не безмозглые комки глины, из которых можно вылепить всё, что в голову взбредет. Они...       – Кто? – нетерпеливо спросила Алина, но свекровь не стала продолжать, притворяясь, что занята будущим супом. – Ну?       Ей в лицо прилетел знатно поредевший пучок укропа. Багра двигалась стремительно, как ящерица, даже не целилась.       – Подковы гну! Имей терпение, несносная девчонка, не то выставлю тебя вон. – Она уронила ложку, погрозила Алине неожиданно тонким, как у девушки, бледным пальцем, и тусклая лампочка моргнула, на секунду сгущая тени. – «Кто они?» Они иные даже в этом искалеченном мире, где люди слепы и глухи. Они знают, что мир звучен и имеет цвет.       – Ядрен дракон, опять метафоры, – поморщилась Алина. – Не можете вы без них, что ли? Что Александр, что вы... Говорите прямо! Где зло? Телефоны зло? Прививки зло? Стиралки? Детские дома? В чем, по-вашему, проблема?       – А ведь это не я ворвалась к тебе в дом и требую ответов, – фыркнула Багра, но так и не обернулась. Выжидала.       – Отказники, отказники, – защелкала пальцами Алина, пытаясь поймать ускользающую мысль. – Речь не о сиротах, это было бы бессмысленно... Отказаться, где же я его видела?.. Otkazat'sya... НУ КОНЕЧНО!       Это действительно походило на яркую лампу, разом озарившую мрачную захламленную комнату, в которой до этого вспыхивали молнии, выхватывая лишь отдельные силуэты. Те, кого она принимала за людей, оказались манекенами в кое-как наброшенных пальто и шляпах. Тень, похожую на рогатого монстра, отбрасывал ржавый велосипед. Настоящие чудовища забились под столы и кровати, щелкая зубами и шелестя крыльями, скорее мерзкие на вид, чем пугающие.       – Святые, всё же так очевидно. Черный Еретик, слепые и зрячие, одинокий человечек в пустоте и тишине... Это секта! Самая обыкновенная секта. В древности люди верили, что есть избранники, которые якобы управляют огнем, водой, ветром и всякой нечистью. Одни считали их святыми, другие проклятыми. Их называли... мужское имя... Васи? Сережи? Гоши? Вместо того чтобы ржать, лучше бы подсказали, – с досадой и отвращением заметила она. – Всё равно найду.       – Гриши́, – сказала свекровь. Слово прозвучало ломко, нетвердо, будто Багра не произносила его так давно, что теперь не была уверена, что не ошибается. – Можешь не искать, едва ли в твоей помойке найдется что-то правдивое. Ну и?       – Если дадите почитать брошюрку, с удовольствием ознакомлюсь, правда, – в тон ей откликнулась Алина. – Ну так что?       – У гришей никогда не было листовок, девочка. – Багра повела худыми плечами. В ее словах промелькнула горечь. – В твою картину мира это не впишется, но, когда испокон веков скрываешь свою суть, в рекламе нет нужды, уж поверь.       Слова повисли в жарком воздухе, их значение доходило до Алины медленно. По виску крупными каплями стекал пот.       – Что, и никаких портретов Черного Еретика в каждом погребе? Хотя, я читала, за такое и казнить могли.       – А ты знаешь, как выглядит Еретик? – с интересом спросила Багра. – Видела портрет? Тебе известно, что он... умел?       Алина хмуро покачала головой. Она скорее имела в виду барельефы и гравюры, на которых все люди на одно лицо.       – Какая разница? Мне плевать, какие ритуалы вы проводите... Свет как в гробу и аскетизм – они ведь из той же оперы? Нет, не отвечайте, мне всё равно! Главное, что в какой-то момент ваш сын опомнился. Произошло это после смерти Люды, или когда он увлекся медициной, которую вы со своим ковеном, похоже, отрицаете, или раньше, уже не так важно. – Алина перевела дыхание. – Он ушел, начал новую жизнь, но вы его мать и наверняка промывали ему мозги с самого детства. Он не смог вас бросить и забыть всё, о чем ему твердили, тоже не мог. Александр во что-то верит...       Багра издала такой звук, будто поперхнулась и осипла, но замахала рукой, мол, не обращай внимания, продолжай.       – Верит, но не пытается никуда меня заманить. Да, он слегка старомодный и немного странный... Ладно, временами ОЧЕНЬ странный! Но нам хорошо вместе, мы друг другу подходим. Я в свое время тоже наелась религиозного бреда, спасибо, с меня хватит. Мы пытаемся быть обычной семьей. Так что перестаньте им манипулировать! Не стройте планов на нашего ребенка, который еще не родился. Обратитесь к врачу, пока не сварились. И поменяйте, наконец, гребаные лампочки, – закончила Алина, скрестив на груди руки. – Если у вас найдутся запасные, это могу сделать и я.       Они молчали долго, и единственным резким звуком в тесной кухне становилось деловитое поскребывание ложки по дну сковороды. Да ёпт! Может, в честь подписания мирного договора подарить балерине поварскую лопатку? Стоп, она вообще собирается отвечать, как-нибудь реагировать? Спина прямая, плечи расслаблены... Не собирается?! Удовлетворение от разгадки, найденной спустя почти год, и затихающая воинственность маленькой птички, только что отогнавшей от родного гнезда здоровенного хищника, сменились привычным ощущением «шерсти дыбом».       – Как милосердно с твоей стороны... Моему сыну не нужна нянька, – отрезала Багра, убавляя огонь и оставляя суп булькать до готовности. – Когда-то давно Александр взял с меня слово, что я не стану вмешиваться, пока сам не попросит. Я потребовала от него то же самое, так что мои лампочки – горе не твое, Алина. Позаботься лучше о себе.       – Хотите сказать, это со мной что-то не так? Да у меня всё зашибись! – Она разозлилась, заметив старухин прищур.       – Зачем ты приехала? Он запретил тебе появляться здесь в одиночку. Так почему ты здесь, девочка?       – Возражаю, – вскинула указательный палец мадам Кириган. – Не «запретил», а «настоятельно попросил воздержаться».       – Прекрасный ответ. Емкий. – Багра довольно резво проковыляла к двери, не прекращая говорить и не трудясь делать это громче, так что Алине невольно пришлось пойти следом. – Чем ты занята целыми днями, пока ждешь мужа? Уборкой? Стиркой? Готовкой обедов из трех блюд? Вязанием уродливых пинеток, которые всё равно не будут носиться?       – Нет ничего плохого в том, чтобы быть женой, – уязвленно сказала Алина, которая на днях как раз выбирала между пинетками и чехлами для подушек (и те, и другие были ей под силу и по душе), но не собиралась в этом признаваться.       – Конечно, нет. И в том, чтобы быть ящерицей, тоже. Только не в том случае, если ты рождена ястребом.       – Меня устраивает то, чем я занимаюсь! Даже без домработницы остается куча времени на себя...       От скрипучего старческого смеха, разнесшегося по гостиной, Алине захотелось что-нибудь разбить.       – И уволить ее предложила, конечно, не ты? – продолжила Багра. – Тебе бы хватило ума...       – Как раз я и предложила. Ненавижу, когда роются в моих вещах. И потом, знаете, сколько Александр ей платил?       – То есть ты добровольно понизила себя до бесплатной прислуги? Поздравляю.       – Что вы хотите услышать? – процедила Алина сквозь зубы, стараясь дышать носом. Она лучше сдохнет, чем позволит себе сейчас психануть и расклеиться. – Я размякла, я опустилась, я дура, я ему надоем. Всё. Услышали? Идите в баню!       Она и так знала, что пути назад не будет. Что она меняется и иногда чувствует себя странно. Но разве это плохо?       Когда спустя почти три недели после несостоявшегося возвращения в Равку раздался звонок и на экране планшета нарисовалась одутловатая красноглазая физиономия дорогого папеньки, Алина уже-не-Старкова испытала дивную смесь чувств, от неловкости до восторга. Папа в своем репертуаре. Это сколько дней надо было самозабвенно глушить квас, затем спохватиться, вспомнить, какой сейчас год, и с утра пораньше начать вызванивать блудную дочь?       Они проговорили минут сорок. Отец возмущался, но как-то вяло, чтобы не терять лицо. На заднем фоне матушка исполняла танец маленьких голубей на могилах врагов, и в целом беседа прошла... цивилизованнее, чем могла бы.       «Ты бы хоть улыбнулась, дочь, – брякнул на прощанье папа Витя. – Вечно у тебя такое лицо, как будто рядом насрано». Эта беззлобная, типичная, в общем-то, для похмельного папиного утра фраза неожиданно влезла под кожу. Алина оцепенела, моргнула и зачем-то уставилась на собственное крошечное изображение в углу экрана: что, правда такое?       На морщинистый лоб майора Старкова внезапно упал козырек сообщения, заставив видео зависнуть, а Алину – растаять.              Александр: никого не слушай, у тебя чудесная улыбка              Она нашла взглядом профиль мужа, который не участвовал в семейном собрании, а сидел за столом, сосредоточенно отстукивая по клавишам очередную главу диссертации. Словосочетание «ученый муж» открылось для нее с новой стороны, о чем Алина не преминула сообщить Киригану, подкравшись сзади и обняв его за шею обеими руками.       С тех пор она подходит так к нему иногда. Заглядывает через плечо, целует в колючую щеку. Опустилась, получается?       Или взять ту посылку. Мать прислала громоздкий ящик с гостинцами от родни, и помимо солений, варений, сухофруктов и конфет там лежали браслет из черно-красных шнурков, который уже сто лет как обещал сплести двоюродный братец Меф, белый ажурный чепчик, что с трудом налез бы на кукольного пупса, и кардиган. Взяв в руки последний, Алина сначала не верит. Теплая, пушистая, с длинными рукавами и просторными карманами, надежно прикрывающая «самый небалуй», кофта приглашает в ней навеки поселиться, настолько она уютная. И... изумрудная. Не серая, не коричневая, не оливковая. Любимый цвет. Именно он. Почему?! Откуда матери знать? Как она угадала? Алина тщательно обыскала и кардиган, и коробку в поисках этикетки, записки, торчащей нитки, счастливой пуговицы с тремя дырками. Знака. Глупо, конечно. Аврора Старкова как будто пыталась ей что-то сказать... но не написала ни слова.       Браслет прячется под изумрудным рукавом. Алина теребит его, когда волнуется. Она убедила себя, что кофта ничего не значит, однако надевает ее при любом удобном случае. Поздней осенью там и вправду уютно. Значит, размякла?       На прошлой неделе она проснулась ближе к полудню, когда окончательно рассвело и немного распогодилось. В груди трепетало легкое, радостное чувство. С таким подбегаешь к окну морозным снежным утром и скорее бежишь за санками. Одно расстраивает: Александр уже ушел, не стал будить. Что ж, Алина невъебически хорошо выспалась, но не прочь еще поваляться среди одеял. Она прижимает нагретую подушку к тому месту, где должен обретаться малыш Гоблин, и замирает так. Интересно, чем сейчас занимается этот фрукт, за неделю подросший до размеров апельсина? Алина читает вслух короткую заметку о вулканах. Кому надо, тот услышит, правильно? В конце концов, она встает, включает музыку и, насладившись чашечкой молока с кофе, достает свой «халат художника» – на самом деле старый белый халат доктора Киригана, заляпанный красками. Ее распирает от вдохновения и любви к миру. Бывают дни, когда удается всё задуманное, вот и Алина заканчивает картину, наводит порядок в шкафу, забирает картриджи для фотоаппарата, подсказывает Малу, что в таких джинсах на свадьбу сестры идти не стоит, гнется под разными углами, осваивая шуханскую растяжку, и решает порадовать мужа – и себя заодно – вкусным ужином. Ей уже видится этот стол, красиво сервированный безо всякого повода, и свечи, и бокалы... Им не помешает праздник.       Кириган звонит, когда Алина, посасывая обожженный духовкой палец, выбирает платье. Накрылся их праздник: в Центре аврал. Авария на мосту, много пострадавших, есть тяжелые... Буду поздно, не жди меня, ложись спать. Его зовут, и он отключается, а она медленно закрывает шкаф. Ладно. Бывает. Он нужен там. Знала ведь, за кого шла... Не жди меня, говоришь? Нет, Алина лучше дождется. Всеми, какие только есть, вещими местами чует, что надо ждать.       Ключ в замке поворачивается уже глубокой ночью. Алина подскакивает: сколько ни бодрилась, всё равно успела задремать прямо за столом, положив под щеку планшет. Листала новости, сама не зная зачем. Чужие люди, чужие судьбы. Сухие цифры, и за каждой – чья-то судьба. Кого-то уже не спасти, кого-то спасают сейчас, а кого-то... смогли.       Александр не включает свет, маячит в темноте долговязым силуэтом. Иногда стоять легче, чем сползти на пол.       – Привет, – хрипло шепчет Алина, оказываясь рядом. Обнимает, приникает всем телом, окутывает теплом. Всё, держу.       В керчийском «привете» вдвое меньше букв, чем в равкианском, но и они даются Киригану с трудом. Ничего, ничего.       Чей-то муж не успел к ужину сегодня, а чей-то не вернется уже никогда. Но мой здесь, здесь, здесь! Какое счастье.       У него каменные мышцы и медленное дыхание смертельно уставшего человека. Вряд ли он успел сегодня присесть.       – Ты иди в душ, – командует Алина, когда Александр немного оттаивает, разжимая пальцы на ее пижаме, в которую вцепился. Она осторожно гладит его везде, где может дотянуться, – а я всё принесу и разогрею ужин. Иди, Саш.       Он послушен, как ребенок. Что бы ни делал, ищет глазами Алину, и засыпает мгновенно, притянув ее к себе под бок. Она жмется к нему, неожиданно вспомнив о том, как металась по царскому люксу в вечернем платье, пока он дрых.       Мы так боимся опоздать на рейс, так спешим иногда проскочить на мигающий зеленый... Но как легко всё потерять...       – Я дура, но я так хочу. А что насчет вас, Багра? Вы пробовали не отталкивать от себя людей? Или это вас?..       – Хочешь услышать жалостливую историю? – сплюнула старуха. – Такой не было. Родители заботились о чем угодно, только не обо мне. Ценный урок: ни на кого нельзя полагаться. Любовь – хрупкая, ненадежная, ничтожная. Я хотела ребенка и нашла человека, который мне его дал. По-настоящему могущественного. Он даже не подозревал, сколь велика его сила, но я открыла ему глаза. Хотя сомневаюсь, что тогда он был мне за это благодарен.       – Расскажите, – попросила Алина, представляя сильную девушку, бесстрашную, дикую и такую же безжалостную.       – Нечего рассказывать. Я была молода и еще не знала, что выбирая между матерым волком и одаренным щенком, рано оторванным от матери, к которой он был привязан, лучше взять все-таки первого. Остановившись на учителе, не приглядываться к ученику, но я... присмотрелась. Добившись своего, я ушла, и он сбежал вслед за мной, бросив всё, что было ему дорого. Погнался за жар-птицей. – Багра так крепко сжала трость, что пальцы дрогнули и побелели. – Он не был напыщенным дураком, в отличие от того, другого; понимал, для чего мне понадобился. Но он был дураком сентиментальным: мечтал осесть где-нибудь в глуши, обзавестись женой и выводком детишек. Говорил, что моя... вера ничуть его не пугает. Как же! Глаза у меня были на месте, а сердцу доверять нельзя. Оно лжет самому себе.       – Вы его кинули, – догадалась Алина, – каким-нибудь особо унизительным образом. Разбили ему сердце.       – Можно сказать и так, – грубо хохотнула свекровь. – Но будь уверена, девочка: избавившись от осколков, он многого добился. Достиг высот, которые и не снились ему под чужим крылышком. Любовь – ничто по сравнению с властью.