Отрубая дракону голову, не задень мечом принца

Дни с того момента начинают тянуться размеренно и даже лениво. Не имея возможности не то что работать, но даже встать с кровати без посторонней помощи, Ван Ибо в буквальном смысле пролеживает все свое время в палате, чувствуя себя бесполезной амебой, зачем-то обретшей разум. Через два дня такого лежания он уже готов лезть на стену, но когда поздно вечером решает встать самостоятельно, чтобы банально помыться, умудряется споткнуться о собственную ногу, с грохотом растянуться на полу, к чертям собачьим порвав все швы на плече, а затем вырубиться от болевого шока. От того, чтобы позорно истечь кровью прямо на полу медицинского кабинета, его спасает Сяо Сюин, очень удачно забывшая здесь телефон. Никогда Ван Ибо не думал, что будет бояться пятнадцатилетнюю девочку-омежку, но когда он открывает на следующий день глаза, заново заштопанный и снова не имеющий возможности даже вздохнуть без боли, он натыкается на такой яростный взгляд, что невольно сглатывает. Ван Ибо не уверен, что клятва Гиппократа распространяется на врачей без лицензии, работающих на мафию, но очень на это надеется, потому что Сяо Сюин выглядит так, словно откачала его только для того, чтобы иметь возможность придушить его собственноручно. — Еще одна подобная выходка — и я привяжу тебя к кровати до полного выздоровления, а если будешь сопротивляться — введу в медикаментозную кому, понятно?! Пока мой брат не прикажет обратного, я запрещаю тебе умирать! На последнем слове ее голос ломается, и Ван Ибо понимает, что злится она только оттого, что напугана. Но в этот раз — не тем, что он убийца или альфа, она просто боится за его жизнь. — Чжань-гэ расстроится, если ты умрешь, — она шмыгает носом, почти всхлипывая. — У него и так тяжелая жизнь, не смей еще и ты его расстраивать. Ван Ибо чувствует теплый трепет в груди, и не может понять: это от того, что Сяо Чжань настолько волнуется за него, что это заметила его сестра, или от того, как правильно звучит ласкающее слух обращение. — Чжань-гэ, — невольно повторяет он, чувствуя, как вкусно перекатывается на языке это имя. — А ты отчаянный парень, диди, — доносится от двери, отчего Ван Ибо вздрагивает, переводя пришибленный взгляд на Сяо Чжаня. Вот черт. Пропитавший все помещение и самого Ван Ибо запах медикаментов, а также металлический запах крови, которую Сяо Сюин полночи оттирала от пола, не дали почувствовать тонкий, почти незаметный при нужном самоконтроле аромат выпечки. И шаги Сяо Чжаня, что всегда крадется, словно пантера, не донеслись даже до отточенного годами тренировок слуха альфы. И вот теперь омега стал свидетелем такой фамильярности, за которую в мафии и пулю в лоб пустить могут. А Ван Ибо нельзя пулю, он еще не передал министерству нужную информацию и даже не договорился об этом с собственной совестью, не найдя аргументов, чтобы доказать ей правильность планируемого поступка. — П-простите, господин Сяо, — Ван Ибо пытается выпрямиться, чтобы хотя бы сесть более официально, раз он не может по-человечески поклониться, но это довольно проблематично, учитывая, что его снова пронзает болью. Сяо Чжань лишь отмахивается: — Лежи уже, герой. Если мэймэй придется тебя третий раз зашивать, боюсь, она решит делать это без наркоза, чтобы ты впредь думал, прежде чем с лишними отверстиями в теле акробатические упражнения выполнять. Ван Ибо невольно краснеет, когда осознает, что омеге уже известно о его ночном фиаско. Тот посмеивается, глядя на его смущенное выражение лица, и Сяо Сюин смеется вместе с ним, сверкая похожими карамельными глазами. А Ван Ибо подвисает, смотря на Сяо Чжаня, как на восьмое чудо света, потому что в этом мире нет ничего прекраснее его искренней улыбки. С того момента время начинает растягиваться еще сильнее, потому что Ван Ибо заставили клятвенно пообещать, что больше подобных эксцессов не будет, в результате чего все, что он может делать, в особенности первые несколько дней, — это лежать. Он успевает прочитать с десяток книг, поразмышлять о жизни, все равно не придя ни к какому полезному выводу, и мысленно набросать пару хореографий под любимую музыку. У него обнаруживается на удивление много посетителей: помимо Сяо Сюин, сидящей у него в палате почти постоянно, к нему часто наведываются поочередно Сяо Чжань, Джексон, Ли Бэй и Ли Хуа, — последние двое периодически даже приходят вместе. Ван Чжочэн не показывается, но оно и понятно: главу триады определенно и не должно беспокоить здоровье какого-то там телохранителя. Чтобы не чувствовать себя уж совсем бессмысленным балластом, Ван Ибо решает быть полезным хотя бы одному из двух своих работодателей, и раз мафии он в своем текущем состоянии помочь ничем не может, то надо бы поработать на министерство. Выяснить хоть что-то стоящее, находясь в медицинской палате, сложно, но Ван Ибо старательный мальчик и решает попытаться. Вот только пусть Сяо Сюин и оказывается довольно общительной, но в дополнение к этому, как и говорил Сяо Чжань, крайне смышленой, поэтому ничем из того, о чем она ему рассказывает, министерство заинтересовать нельзя. Зато многим из этого можно заинтересовать самого Ван Ибо. Он узнает, что лазарет находится в левом крыле первого этажа особняка, и здесь всего четыре палаты, среди которых и живет Сяо Сюин бóльшую часть времени, но это не основное место для получения медицинской помощи членами мафии, и лечатся здесь только те, кто живет на территории особняка. За территорию она не выходит, потому что вдали от мафии она из-за положения брата находится в большой опасности, да и сама покидать Сяо Чжаня не хочет. При этом свободно перемещаться по территории особняка она тоже не может, потому что панически боится большинство альф и в особенности — мафиози. На вопрос о том, откуда у нее взялся такой страх, Сяо Сюин не отвечает, лишь нервно заламывает пальцы, потупив взгляд. Ван Ибо не решается лезть ей в душу. Еще она говорит о Сяо Чжане. Редко, обычно — случайно, словно ее просили ничего о нем не рассказывать, но ее любовь к брату настолько велика, что удержать ее в себе Сяо Сюин не в силах, и та вырывается иногда неосторожными фразами. Эти знания Ван Ибо впитывает в себя, как губка, они почему-то кажутся ему куда важнее всех сделок и планов мафии вместе взятых, каждое неосторожное «Чжань-гэ…» он хранит даже не в памяти, а у самого сердца.  От Сяо Сюин он узнаéт, что Сяо Чжань с детства обожает запах кофе, но пить предпочитает зеленый чай. Он редко ест сладкое, потому что боится поправиться, но на самом деле его вес не менялся с двадцати лет, а ведь ему совсем скоро тридцать, пусть он обычно и не говорит никому свой возраст. Сяо Сюин рассказывает, что ее брат не празднует свой день рождения, в мафии вообще никто не знает эту дату, и Ван Ибо тоже лучше бы сделать вид, что он понятия не имеет о том, что этот день хоть чем-то отличается от других. Что-то в ее глазах, что-то темное и полное боли, убеждает его послушаться, все равно мысленно обведя пятое октября в кружок. Он хотел бы сделать этот день особенным для Сяо Чжаня, хоть как-то порадовать, чтобы заменить вероятно связанные с этим днем плохие воспоминания на что-то новое, но именно пятого октября и пару дней после него Сяо Чжань к нему не заходит, хотя обычно почти каждый день находил хотя бы минутку, чтобы заскочить и проведать. С особым восхищением Сяо Сюин пересказывает историю о том, как в пятнадцать Сяо Чжань сломал руку сорокалетнему альфе, который пытался к нему приставать. Свидетельницей этого торжества справедливости Сяо Сюин, естественно, не была, ведь ей тогда было пару месяцев отроду, но помнит, как ей об этом рассказывал папа. В этот момент заходит разговор о семье, и когда Ван Ибо, рассказав свою легенду об отце-тиране и рано умершем папе, спрашивает ее об их с Сяо Чжанем семье, Сяо Сюин бледнеет и опускает глаза, лишь тихо прошептав «у нас было похоже», а потом сбегает из его палаты и не показывается до самого вечера. Теория об общей на двоих детской травме кажется все более рациональной, но спрашивать напрямую Ван Ибо не решается, а от всех намеков на эту тему Сяо Сюин увиливает с ловкостью ужа. Зато о книгах и фильмах она разговаривает очень охотно, а узнав, что Ван Ибо увлекается уличными танцами и катается на скейте, она и вовсе приходит в щенячий восторг, сверкая глазами-сердечками. У альфы никогда не было младшей сестры, но это первый раз, когда он об этом жалеет. Первое значимое событие со времени его вынужденного заключения в лазарете происходит на пятую неделю после ранения. Ван Ибо к тому времени уже спокойно перемещается по палате и потихоньку разрабатывает плечо, пока по совету Сяо Сюин не возвращаясь к тренировкам контактного боя, хотя очень хочется. В тот день его навещает Ли Хуа, который за прошедшее время еще больше округлился и теперь напоминает очаровательного хомячка. Он как раз с привычным для него энтузиазмом рассказывает о том, как Ли Бэй посреди ночи искал ему кирпич, который омеге срочно захотелось понюхать, когда вдруг ойкает, хватаясь за живот, и мило, но немного испуганно округляет глаза. — Кажется, началось, — шепчет Ли Хуа ничего не понимающему альфе, а потом с болезненным стоном сгибается пополам. Ван Ибо вскакивает с постели, чуть не убившись об капельницу, и, несколько раз судорожно нажав на кнопку вызова врача, про себя молясь, чтобы Сяо Сюин не отошла, например, на обед, начинает в панике бегать по палате, пытаясь понять, как он может помочь. Успокаивать его приходится самому Ли Хуа, и прибежавшая Сяо Сюин обнаруживает их сидящими друг напротив друга и выполняющими дыхательную гимнастику, причем «спокойно, дыши, все будет хорошо» повторяет именно омега. И Сяо Сюин хотела бы постебаться, но только коротко фыркает и срочно забирает Ли Хуа в соседнюю палату. Следующие несколько часов становятся самыми страшными в жизни Ван Ибо, а он, между прочим, имеет опыт в ликвидации террористов, освобождении заложников, а последние два года и вовсе ходит по лезвию, работая на мафию и сливая информацию о ней властям.  Складывается впечатление, что Ли Хуа отвели не в палату, а в пыточную, потому что от его криков у Ван Ибо начинает звенеть в ушах. Сначала он думает, что ему просто кажется, и на деле все звучит не так страшно, а потом к нему в палату вваливается бледный как смерть Ли Бэй, которого выставила Сяо Сюин, после того как он сначала героически заявил, что будет присутствовать на родах, а через пару схваток мужа грохнулся в обморок, затормозив весь процесс. В итоге они сидят вдвоем, буравя друг друга страшными взглядами и вздрагивая на особо громких вскриках. Ван Ибо благодарит небеса за то, что родился альфой и ему не придется переживать нечто подобное. Лучше уж он еще десяток раз под пулю подставится. Кажется, что проходит вечность, на деле — несколько часов, когда Ли Хуа замолкает и вместо его криков раздается детский плач. Ли Бэй сразу же вскакивает, и на его лице расползается безумная улыбка в перемешку с еще не исчезнувшим страхом.  Он вылетает из палаты, и Ван Ибо выбегает следом за ним, сам не зная зачем: возможно — поддержать Ли Бэя, а может — убедиться, что Ли Хуа и малыш в порядке. Скорее всего — все вместе. Дверь соседней палаты открывается, и в проеме показывается устало улыбающаяся Сяо Сюин, сразу встречаясь взглядом с взволнованным Ли Бэем.  — У них все хорошо, — успокаивает она новоявленного отца. — У вас мальчик, сорок восемь сантиметров, два и восемь килограмма.  Ли Бэй выдыхает облегченно и улыбается спокойнее, тут же проскальзывая мимо нее в палату. Дверь раскрывается чуть шире, и Ван Ибо видит Ли Хуа, усталого и измученного, с взмокшими волосами, но светящимися глазами и самой счастливой улыбкой на лице. Омега прижимает к себе крошечный сверток, и смотрит на него с такой нежностью, какую казалось бы, невозможно вместить в человеческом сердце, но Ли Хуа источает ее всю и даже больше. Ли Бэй делает неуверенный шаг вперед, потом еще один, и наконец оказывается прямо над мужем и новорожденным сыном.  Его руки чуть подрагивают, когда он опускает одну на плечо Ли Хуа, а второй мягко касается пушистой макушки мальчика, заглядывая ему в лицо. Ли Хуа, не переставая улыбаться, поднимает взгляд, смотря на реакцию мужа, а тот вдруг всхлипывает и обнимает обоих, прижимаясь теснее, но стараясь действовать как можно мягче. Сквозь его сбивчивое дыхание слышится бесконечное, срывающееся иногда в рыдания «спасибо, спасибо, спасибо». Ван Ибо не может оторвать взгляда. Комочек в руках Ли Хуа кажется совсем крошечным, неимоверно хрупким, а сам омега — выжатым, но, боги, таким неизмеримо счастливым. Что-то особо теплое разливается в груди, и тянет улыбаться и дышать полной грудью. Он не замечает, как Сяо Сюин подходит ближе, и обращает на нее внимание, только когда она кладет руку на его предплечье. — Испугался же, да? — весело спрашивает она. Альфа кивает, продолжая смотреть на счастливую семью. — Но оно того стоит, не так ли? В этот раз он даже находит в себе силы ответить: — Определенно.

***

Через два месяца после ранения Сяо Сюин вдруг говорит Ван Ибо, что не будет навещать его несколько дней. За едой она предлагает ему самому ходить на кухню, и Ван Ибо не сложно, он уже почти здоров, только плечо пока не до конца вернуло подвижность, но это может иметь значение в драке, но никак не в способности забрать уже готовую еду. Вот только сам факт отсутствия где-то поблизости Сяо Сюин его несколько беспокоит: она ведь всегда была здесь, потому что сердце мафии — единственное безопасное для нее место, так зачем же ей отсюда куда-то уходить? Сяо Сюин в ответ на этот вопрос краснеет и опускает взгляд, а потом поспешно ретируется, лишь быстро выдав последние рекомендации.  На следующий день Ван Ибо, одевшись в привычные джинсы, футболку и рубашку, чтобы выглядеть прилично, если он столкнется с кем-нибудь в особняке, с некоторой опаской поднимается на завтрак. Его внутренний альфа почему-то озлобленно рычит, словно почуяв угрозу, а особняк кажется настораживающе пустым и тихим. Стоит Ван Ибо покинуть крыло лазарета, и причина становится ясна: коньячный с карамельными нотками запах тут же забивается в легкие, а от насыщенных альфьих феромонов кружится голова. На загривке встает дыбом метафорическая шерсть, и хочется либо сбежать, либо завязать драку, потому что Ван Ибо находится на территории другого альфы во время его гона. Прислуги снова не наблюдается, Ван Ибо крадущейся поступью идет по вымершему особняку, чувствуя, как нервы натягиваются, подобно струне. Желание драться резко перевешивает, стоит ему втянуть в себя воздух и осознать одну простую вещь: вокруг стоит не чистый аромат дорогого коньяка, к нему примешиваются сладкие запахи омег. Двух омег, если быть точным, но оба аромата — фруктовые: персик и виноград, в них нет ни капли привычной теплой выпечки. Ван Ибо сбивает с толку та мешанина чувств, которая возникает у него из-за этого осознания: с одной стороны, он рад, что Сяо Чжань, которого он внутренне заклеймил своим омегой, не стелится сейчас под Ван Чжочэна, ублажая его животные порывы. С другой — он в бешенстве, потому что знает, что сам этого омегу не получит, а тот, кто получил, смеет ему изменять. Хочется ворваться к Ван Чжочэну и бить, бить, бить, пока его лицо не превратится в кровавое месиво, чтобы тот почувствовал хоть долю той боли, что поселилась в душе Ван Ибо за себя и за самого лучшего омегу в мире, одна улыбка которого стоит больше, чем вся эта проклятая мафия вместе взятая. Обострившиеся из-за опасности и кипящей в венах ярости инстинкты вдруг улавливают тонкий, почти не заметный среди запахов альфы в гоне и занимавшихся с ним сексом омег аромат выпечки. Ван Ибо, словно охотничья собака, резко поворачивает голову, принюхиваясь получше, а потом направляется в сторону его источника, едва не переходя на бег. Другие запахи слишком тяжелые, и Ван Ибо не может понять эмоций Сяо Чжаня. Что, если его омега расстроен из-за Ван Чжочэна? Он плачет? Нет-нет, он не должен плакать, Ван Ибо его утешит, обязательно утешит.  Внутренний альфа скулит и подталкивает Ван Ибо вперед, желая как можно быстрее оказаться возле омеги. Он почти вбегает в зал-гостиную и замирает, жадно вглядываясь в прекрасные черты уже ставшего родным лица. Сяо Чжань опять работает, но в этот раз — не в официальном костюме, а в черных обтягивающих штанах с кожаными вставками, очень похожих на леггинсы, и белоснежной рубашке навыпуск, расстегнутой на пару верхних пуговиц. Образ получается не слишком далекий от официального, но соблазнительный до крайности, длинные ноги подчеркиваются восхитительно, омега похож на модель, и Ван Ибо так и тянет сжать в своих больших ладонях наверняка упругие бедра. О, как приятно бы они легли в руки, и как правильно смотрелся бы сам Ван Ибо между этими восхитительными ногами, пока Сяо Чжань зарывался бы в его волосы пальцами, запрокидывая голову и выстанывая его имя… — Диди? — Сяо Чжань поднимает удивленный взгляд от документов, разложенных на столе, а потом хитро улыбается, от чего в помещении, кажется, становится светлее. — Ты чего такой нервный? Ответ он, конечно, знает, по крайней мере его часть: находиться недалеко от альфы в гоне, тем более в его владениях, другим альфам неприятно, это вызывает стойкое раздражение и чувство соперничества. Но выводить Ван Ибо на эмоции, должно быть, веселое занятие, и альфа не собирается лишать Сяо Чжаня этой забавы. Вот только его следующих слов омега, очевидно, не ожидает: — Господин Сяо, позвольте нескромный вопрос: почему босс не с вами? Как он вообще может? Как… как смеет? Вот так, без приветствий и в почти грубой форме, Ван Ибо лишь с огромным трудом вынудил себя сложиться в поклоне, потому что очень хотел бы смотреть прямо в глаза Сяо Чжаню в этот момент, но теперь может лишь поглядывать исподлобья. Он едва заставляет себя прикусить язык и заткнуться, пока не скатился в прямые оскорбления босса, которых ему точно не простят, а Сяо Чжань приподнимает в изумлении брови и разрешает ему выпрямиться, откладывая документы лицевой стороной вниз и поднимаясь из-за стола. По-кошачьи элегантно, слегка покачивая бедрами, что заставляет Ван Ибо сглотнуть вдруг накопившуюся слюну, Сяо Чжань подходит ближе, почти вплотную, и успокаивающе поглаживает его по волосам, мягко почесывая иногда заднюю часть шеи. — Мой маленький диди волнуется за меня? — в его глазах — бесята и толика нежности, за то, чтобы Сяо Чжань смотрел на него так чаще, Ван Ибо готов продать душу. — Грозный альфа защищает меня, — он продолжает гладить его, иногда легонько задевая шею ногтями, от чего у Ван Ибо мурашки рассыпаются по коже. — Хороший альфа. Чтобы не закатить глаза от удовольствия приходится постараться, ведь Ван Ибо очень хочет и дальше видеть лицо Сяо Чжаня в непосредственной близости от своего. Он подается навстречу ласкающей его руке, издавая грудное рокотание: самое близкое к мурлыканию из того, что может изобразить альфа, и из последних сил сдерживается от того, чтобы зарыться носом в ароматную омежью шею, сорвать проклятый чокер и языком пройтись по запаховой железе. Даже если там будет метка главы мафии — плевать, Ван Ибо поставит свою поверх, разорвет соперника на части и оближет омегу всего целиком, заменяя ненавистный запах коньяка своим. Глаза Сяо Чжаня блестят, пока сильный альфа плавится в его руках, становясь податливым маленьким львенком: в глубине души понимаешь, что он хищник, но на вид и на ощупь — просто котенок. Ван Ибо не стыдно, он был бы счастлив навечно растечься в этих ласковых руках, но Сяо Чжань все равно отстраняется, нежно проведя руками от головы по шее, плечам и до самых кончиков пальцев. Альфа почти скулит, тянется навстречу, желая продлить прикосновение, а Сяо Чжань только улыбается лукаво: — Не бойся, диди, меня никто не обижает. Мне плевать, с кем спит Чжочэн, и я сам не хочу быть с ним в гон. Альфа с доминантными замашками, который воспитывался мафией. Ты хоть представляешь, какой он агрессивный во время гона? Мы всегда выбираем ему двоих омег, желательно, течных, потому что только одного он может до смерти затрахать в порыве страсти. Мне такого счастья уж точно не надо. Фыркнув, он возвращается к столу, начиная собирать документы в аккуратную стопку, а Ван Ибо брошенным щенком следит за его движениями. Его защита не нужна, он сам, вероятно, омеге тоже не нужен. Сяо Чжань, сложив документы, поднимает взгляд и усмехается, замечая его побитый вид. Омега уже открывает рот, чтобы сказать что-то, как вдруг по особняку разносится протяжный стон. В тот же момент Ван Ибо понимает, что до этого было подозрительно тихо, а Сяо Чжань раздраженно закатывает глаза: — Опять они начали. Вроде же только недавно спать улеглись! Интересно, у всех альф в гон настолько короткий рефракторный период? — увидев, что Ван Ибо раскрывает рот, чтобы ответить, омега с некоторым испугом выставляет руки вперед. — Нет, не отвечай! Это был риторический вопрос, и на самом деле мне не интересно! Доносящиеся со второго этажа стоны становятся все громче и чаще, а еще теперь идут в два омежьих голоса, за что Ван Ибо мысленно аплодирует Ван Чжочэну. Умудриться заставить практически кричать двоих сразу — это достойно уважения. Сяо Чжань же устало сжимает пальцами переносицу: — Нет, это невыносимо. Я не могу так работать, ощущаю себя на съемочной площадке фильма для взрослых, — он прижимает стопку документов к груди и вдруг вскидывает голову, а его глаза загораются от пришедшей внезапно в голову идеи. — Слушай, диди, а давай сбежим? Ван Ибо вопросительно наклоняет голову: — Что вы имеете в виду, господин Сяо? — Я уже сто лет не выходил никуда без Чжочэна. Я его, конечно, люблю, но он надоел мне до мозга костей. На словах о любви Ван Ибо едва не передергивает, а сердце в груди снова противно ноет, расцарапанное брошенными между делом словами. Зато, если Ван Чжочэн омеге надоел, то у Ван Ибо есть хоть крохотный шанс? Все это неправильно, но он невольно радуется потенциальной возможности получить того, о ком мечтает ночами, иногда не сдерживаясь и с рычанием толкаясь в собственный кулак. Уж Ван Ибо-то постарается, чтобы тоже Сяо Чжаню не надоесть, все что угодно сделает, лишь бы тот всегда смотрел на него с обожанием.  — Предлагаю устроить диверсию и убежать прогуляться. Куда угодно, но только не в элитные рестораны, у меня от приторных улыбок персонала там сахарный диабет начинается. — Со мной убежать? — тупо переспрашивает Ван Ибо, а получив довольный кивок в ответ, уточняет. — А это точно безопасно для вас, господин Сяо? Я еще не полностью восстановился после ранения, и моя защита может быть не самой лучшей. Сколько еще телохранителей вы планируете взять? Сяо Чжань смеется и похлопывает его по плечу: — Глупенький ты, диди. Никого я больше брать не буду, только ты и я, ну не прекрасная ли идея? Мозг Ван Ибо выдает ошибку, его, кажется, закоротило. Ему же послышалось? Судя по коварной улыбке Сяо Чжаня — нет. — Вы же понимаете, что босс убьет меня? И это даже не метафора, — замечает Ван Ибо. — Не убьет, — отмахивается Сяо Чжань. — Я об этом позабочусь. А ты — позаботься обо мне. Его улыбка становится более соблазнительной, и он проходит мимо, бросив взгляд на Ван Ибо через плечо и покачивая бедрами. Когда тот залипает, не двигаясь с места, Сяо Чжань закусывает губу и манит его пальчиком, все так же прижимая к груди документы, и направляется на второй этаж. Ван Ибо, словно привороженный, следует за ним, и приходит в себя, только осознав, что находится в среднего размера комнате со шкафами вдоль стен и большим дубовым столом посередине.  Кабинет. Кажется, кабинет главы мафии, судя по количеству документов, и Ван Ибо невольно пугается, потому что есть только два варианта: либо Сяо Чжань настолько ему доверяет, чтобы раскрыть расположение самой важной комнаты в особняке, либо альфа не выйдет отсюда живым. Второй вариант маловероятен, они, вроде, поладили, да и убивать его особо не за что, кроме, конечно, работы на министерство, но омега казался расслабленным, в отличие от случая с дворецким, сливавшим информацию Мэн Лю, так что навряд ли об этом могли узнать. Сяо Чжань же спокойно обходит стол и наклоняет висящую на стене картину, открывая вид на сейф. Пальчики быстро порхают по цифрам, и дверца со щелчком распахивается, позволяя омеге положить внутрь некоторые документы из тех, что он держал в руках. Остальные Сяо Чжань раскладывает по ящикам стола, предварительно закрыв сейф и вернув на место картину, а потом из одного из ящиков выуживает кобуру с пистолетом. Ван Ибо сглатывает, на всякий случай бросая взгляды по углам: камер в кабинете нет, но не то чтобы кто-то решил бы спасти его, если бы увидел происходящее. Зато он может попытаться отбиться, хотя он не думает, что сможет ударить омегу, и в принципе все еще надеется, что Сяо Чжань передумает убивать его и… — Диди, ты чего замер? — непонимающе наклоняет голову омега. — Пистолет брать будешь или как? Можно, конечно, совсем без защиты пойти, но меня либо грохнут, либо Чжочэн по возвращении голову откусит. В оружейную мне переться лень, хочу уже смыться отсюда как можно быстрее и глотнуть долгожданной свободы, — Сяо Чжань, видя, что тот все еще тормозит, сам впихивает ему в руки кобуру и потягивается. — Давай, закрепляй и пошли. Заторможенно надев поясную кобуру, Ван Ибо переводит взгляд на абсолютно расслабленного Сяо Чжаня, который всучил ему оружие и даже не следит за ним, а лишь спокойно перебирает документы, напевая себе под нос незамысловатую мелодию. — Вы… настолько мне доверяете? — не удерживается от вопроса Ван Ибо, тут же прикусывая язык. Вопрос очень подозрительный, он рискует, озвучивая его, но он не может не спросить. Возможно, где-то в самой глубине души он даже хочет, чтобы его раскрыли, ведь тогда ему не придется делать выбор: долг или этот омега, поселившийся в его сердце. Если Сяо Чжань и вправду верит ему столь сильно, то Ван Ибо — последняя сволочь, не заслуживающая даже целовать пол, по которому он прошелся босыми ногами. — А не должен? — удивляется Сяо Чжань. На его лице появляется мягкая улыбка. — Ты спас меня, диди. Ты не стал бы этого делать, если бы хотел мне навредить. Ван Ибо чувствует себя последней мразью, когда улыбается в ответ, мягко произнося: — Вы правы, господин Сяо. Я просто очень рад и крайне вам за это благодарен. Я приложу все усилия, чтобы оправдать ваше доверие. А сам рассыпается внутри от этой лжи, потому что не оправдает, он предаст и похоронит все, что их связывало, под грудой пепла, лжи и лицемерия. В глазах Сяо Чжаня — искренность, его улыбка — солнце, и когда он берет Ван Ибо за руку, чтобы утянуть за собой прочь из кабинета, альфа послушно следует за ним, хотя хочется вырвать руку, упасть на колени и признаться во всех грехах. Признаться в том, что на самом деле он недостаточно грешен, что стоит на стороне света и этим светом вскоре выжжет глаза и душу прекрасному омеге с добрым сердцем и дурными поступками.  Сбежав по ступеням, едва ли не волоком таща за собой Ван Ибо, Сяо Чжань выходит из особняка и петляет по дорожкам сада в сторону гаража. По нажатию кнопки на ключах ворота гаража складываются гармошкой, и взгляду Ван Ибо предстает четыре автомобиля, три из которых — черные внедорожники, которыми пользуются Ван Чжочэн и его телохранители при выездах на деловые встречи, а четвертый, к которому направляется омега, голубого оттенка седан, — Voyah, на который сам Ван Ибо облизывается с тех пор, как увидел презентацию новой модели, и никак не ожидал, что его практически влажная мечта всегда находилась в паре десятков метров от него. О его грудь вдруг что-то ударяется и он инстинктивно ловит то, что оказывается брошенными в него ключами от машины. Он вскидывает голову на самодовольно улыбающегося Сяо Чжаня, а тот лишь пожимает плечами: — А что? Я тут господин, не думал же ты, что я буду подрабатывать твоим водителем? И это звучит логично, но судя по хитринкам в глазах омеги, тот заметил голодный взгляд Ван Ибо, направленный на автомобиль, и просто позволил ему посидеть за рулем машины, которую тот пока не может себе позволить. Хотя с зарплатами в мафии — еще пара месяцев работы, и подобная трата не будет для него большой проблемой. Пока Ван Ибо переваривает свалившееся на него счастье, Сяо Чжань усаживается на переднее пассажирское сидение, вопросительно приподнимая бровь, изображая недовольство этой задержкой, хотя его взгляд все еще остается лукавым. Ван Ибо, сообразив, что завис, подрывается с места и проскальзывает на водительское сидение, заводя машину и с восхищением оглаживая руль. — Я почти ревную, — усмехается Сяо Чжань, глядя на эти манипуляции, а Ван Ибо невольно краснеет, бросая на него затравленный взгляд. Ох, он бы многое отдал за то, чтобы это не было шуткой. А еще мог бы долго и упорно доказывать, что Сяо Чжань ему дороже любой машины, вот только тот посмеивается, отворачиваясь, а Ван Ибо вдруг осознает, насколько очевиден в своих чувствах, и омега может играть ими, как только пожелает. Он поджимает губы, пытаясь совладать с собой, и выезжает из гаража, а следом — за территорию.  Телохранители на воротах провожают их удивленными взглядами, но останавливать омегу босса не смеют, хотя определенно доложат об этом Ван Чжочэну, как только гон того закончится. Потому что омега наедине с не своим альфой — это крайне компрометирующая ситуация, и подозрения о намерениях обоих у окружающих будут возникать неизбежно. Сяо Чжань игнорирует чужие взгляды, со спокойным достоинством глядя в окно, а Ван Ибо крепче сжимает в пальцах руль. Стоит им выехать за ворота, как альфа, стараясь выглядеть максимально профессионально, интересуется: — Куда поедем, господин Сяо? — Чжань-гэ, — поправляет тот. Вся напускная отстраненность разом слетает, потому что Ван Ибо давится воздухом. — Что, простите? — Обращайся ко мне на «ты» и называй «Чжань-гэ», пока мы наедине. Я предложил тебе сбежать сегодня, потому что устал от рамок официоза, так что твоя задача — помочь мне почувствовать себя обычным человеком. А еще мне очень понравилось, как звучало мое имя из твоих уст в тот раз, когда ты повторил за мэймэй, — он бросает на Ван Ибо взгляд из-под ресниц, внезапно показавшийся тому томным. Ван Ибо приходится пару раз глубоко вдохнуть, чтобы успокоить свое бешено стучащее сердце. — Как пожелаете… То есть, как пожелаешь… — его голос несколько хрипит, и Ван Ибо вынуждено откашливается. — И?.. — подталкивает омега. — … Чжань-гэ, — заканчивает Ван Ибо, снова заливаясь краской. Сяо Чжань улыбается солнечно и поводит плечами, разгоняя появившиеся на загривке мурашки. — Да, мне все так же нравится, как хрипло ты выдыхаешь мое имя, — он подается чуть ближе, мягко оглаживая плечо альфы и обдавая его всего ароматом свежей выпечки, и когда Ван Ибо уже находится на грани того, чтобы свернуть к обочине и, наплевав на все приличия, впиться своими губами в его, Сяо Чжань отстраняется, снова отворачиваясь к окну. — Поехали в центральный парк. Хочется рычать от разочарования, но Ван Ибо сдерживает себя, сворачивая в нужную сторону. Машину постепенно наполняют их едва заметные, но смешанные ароматы, и это самый лучший запах, который Ван Ибо встречал в своей жизни. Наверное, Сяо Чжань был прав, и именно так пахнет по утрам во французских кофейнях. Мысль о том, что было бы здорово свозить Сяо Чжаня в Париж приходит внезапно, но кажется очень правильной. Одной из самых правильных за последнее время. Он едва успевает припарковаться, когда Сяо Чжань выскакивает из машины и разбрасывает руки в стороны, кружась и подставляя лицо солнечным лучам. Ван Ибо поправляет рубашку, чтобы та точно скрывала кобуру, и выходит следом, уже привычно оглядываясь, но не замечая никого, кто хотел бы навредить омеге. Стоит ему подойти ближе, как Сяо Чжань с радостным визгом стискивает опешившего Ван Ибо в объятиях, почти запрыгнув на него и закинув руки ему на шею. Альфа замирает, расставив руки в стороны и не решаясь обнять его в ответ, и выдавливает задушенное: — Чжань-гэ? — Диди, спасибо! — Сяо Чжань отстраняется, с восхищением окидывая взглядом самый обыкновенный парк. — Ты не представляешь, как давно я мечтал просто погулять без толпы телохранителей, без необходимости держать лицо и играть на публику… — он вдруг резко разворачивается к Ван Ибо и его глаза загораются восторгом. — Я слышал, здесь есть фонтан. Посмотрим? И мороженое, надо обязательно купить мороженое! Сдержать улыбку не получается, уголки губ Ван Ибо предательски приподнимаются, когда он смотрит на по-детски восхищенного омегу и интересуется: — Выиграть тебе плюшевого мишку в тире? Тот морщит носик, а затем тоже посмеивается: — Не-ет, никакой стрельбы, мне этого на работе хватает. Пойдем! И хватает за руку, утаскивая за собой в глубину парка. Восхищение у омеги вызывает буквально все: от фигурно постриженных кустов до забавных детей, играющих в мяч на траве. Он носится из стороны в сторону, оглядывая праздно гуляющих прохожих и выглядит самым счастливым человеком на свете. Ван Ибо не может оторвать взгляда. Они доходят до обещанного фонтана, и Сяо Чжань приманивает его ближе, указывая на что-то на дне, а потом вдруг брызгает ему в лицо водой, с хохотом убегая прочь. Ван Ибо поддается на провокацию и несется следом, огибая прохожих, мимо мелькают десятки людей, деревья, лавочки со сладостями и уличной едой, но перед глазами — лишь темная макушка с растрепавшимися, наверняка мягкими волосами. Он почти догоняет, когда Сяо Чжань вдруг замирает на месте, из-за чего альфа едва не сносит его с ног, неловко затормозив и подхватив пошатнувшегося омегу. А тот смотрит лишь на лавочку с мороженым, а потом переводит на Ван Ибо умоляющий взгляд, какой делают дети, когда выпрашивают у родителей новую игрушку.  — Чжань-гэ, я не уверен, что это безопасно, яды же, — тихо напоминает Ван Ибо, пытаясь оставаться голосом разума. — Пожалуйста? — глаза Сяо Чжаня похожи на глаза кота из мультика, такому нельзя противиться, но Ван Ибо старается. Так правильнее, так безопаснее, сколько бы они ни играли в беззаботную жизнь, нельзя забывать о количестве врагов вокруг. Но когда нижняя губа омеги начинает подрагивать, Ван Ибо капитулирует мгновенно: — Ладно, хорошо! Только я должен буду попробовать первым. Слезы тут же испаряются из глаз Сяо Чжаня, и он радостно хлопает в ладоши, в припрыжку направляясь к мороженщику. Ван Ибо тащится следом, чувствуя себя жестоко обманутым, но не в силах злиться на это сияющее чудо. О том, что кошелька он с собой не брал, альфа вспоминает только тогда, когда Сяо Чжань, едва ли не носом прижавшись к стеклу, тыкает пальчиком в сторону очередного вкуса, выбирая себе уже третий шарик. — Чжань-гэ, — шепчет Ван Ибо, дергая его за край рубашки, чтобы привлечь внимание. — Чжань-гэ, у меня нет денег, только пистолет. Если очень надо, я могу ограбить тебе ларек, но давай лучше обойдемся без мороженого? Сяо Чжань прыскает, глядя на его виноватый вид, и расстегивает пуговицу на правом манжете, задирая рукав. На запястье у него оказывается нечто, напоминающее гибрид напульсника и картхолдера, из которого он выуживает пластиковую карточку: — Так уж и быть, побуду сегодня твоим сахарным папочкой, — хищно усмехается Сяо Чжань, заставляя альфу в который раз за день стыдливо залиться краской.  Когда счастливый омега получает свою монструозную порцию мороженого, Ван Ибо отказывается от отдельного для себя, не объясняя причин, но про себя думая, что лучше уж он доест за Сяо Чжанем — нечего продукты переводить, а в того такой здоровенный рожок все равно не влезет. Ложечек у продавца не оказывается, так что Ван Ибо, чувствуя какой-то иррациональный трепет в душе, наклоняется над зажатым в руке Сяо Чжаня рожком и, глядя тому в глаза, облизывает верхний шарик.  Внутренне он убеждает себя, что просто пробует мороженое на случай содержания в нем яда, но зачем-то делает это медленно, смотря на омегу снизу вверх и с упоением замечая, как зрачки того расширяются, а губы совсем немного, будто призывно раскрываются. Хочется бесстыдно прильнуть к этим губам, перекатывая вкус мороженого с языка на язык, зарыться пальцами в волосы и потянуть до легкой боли, только чтобы вырвался тихий стон, который можно было бы сцеловать с его рта.  Только отстранившись, Ван Ибо понимает, какой именно вкус был у мороженого. Кофе с легким молочным оттенком. Сяо Чжань же сразу подносит рожок ко рту и широко лижет ровно в том же месте, где пару секунд назад прошелся язык Ван Ибо, отчего того прошивает током. Омега сладко причмокивает, закатывая глаза от удовольствия, а Ван Ибо не может прекратить представлять, как он с таким же наслаждением облизывает нечто другое, тоже пропитанное терпким запахом кофе. — Ты не проверил реакцию моих зрачков на свет, прежде чем есть, — хрипло выдыхает Ван Ибо.  Хотелось бы — в чужие губы, но он сохраняет жалкие десять сантиметров между их лицами, чтобы создать иллюзию того, что все под контролем, когда происходящее давно уже катится под откос. — Твои зрачки сейчас выглядят так, словно ты наглотался экстази, — шепчет ему в ответ Сяо Чжань. — Навряд ли тебя спасет какой-то там фонарик. О да, тут он прав. Ван Ибо уже ничего не спасет, он тонет прямо по центру Марианской впадины в разгар шторма, и на горизонте не видно ни малейшего признака корабля. А Сяо Чжань лишь наблюдает за его барахтаньем, своей улыбкой возвращая на небо солнце, которое не могут закрыть ни тучи, ни бушующие волны.  Со смехом Сяо Чжань хватает его за руку, переплетая пальцы, и снова тянет за собой. И Ван Ибо идет, куда угодно пошел бы, даже если бы впереди была пропасть — с Сяо Чжанем не страшно. Еще никогда в жизни альфа не чувствовал столько тепла, разливающегося в груди, такой щемящей нежности, как в этот момент, когда его руку держит тот, для кого сердце бьется уже давно. В парке красиво, но самое прекрасное в нем — Сяо Чжань, с ним весь мир будто светится ярче и становится уютнее, правильнее. Мороженое, конечно, доедать приходится Ван Ибо, и в голове бьется крыльями бабочек шальная мысль: «Еще один непрямой поцелуй!». Хотелось бы, конечно, убрать посредника, но пока Ван Ибо счастлив тем, что есть, он уже получает больше, чем мог когда-либо мечтать. Он как раз догрызает последний кусочек вафли, когда Сяо Чжань замечает скейт-парк, тут же убегая в ту сторону и с восторгом вглядываясь в катающихся подростков. — Круто, да? — спрашивает он, стоит только Ван Ибо подойти. — Я бы на скейтборде и минуты не удержался. Ван Ибо на это хмыкает и направляется прямиком к тому из подростков, чей скейт показался ему самым качественным. Непонимающе похлопав ресницами, Сяо Чжань семенит следом, удивленно вскидывая брови, когда Ван Ибо отлавливает подростка и спрашивает: — Хэй, дашь разок прокатиться? Парень, в силу возраста пока еще не сильно пахнущий альфой, вопросительно выгибает бровь, а потом его взгляд падает на мнущегося позади Ван Ибо Сяо Чжаня, и подросток расплывается в похабной улыбке: — Перед омегой выпендриться хочешь? — А что если хочу? — бесстыдно фыркает Ван Ибо.  Сяо Чжань позади него пытается сдержать улыбку. — А не убьешься, старпер? — складывает руки на груди подросток. — А то мне влом потом кости собирать. — Ты бросаешь мне вызов? — усмехается Ван Ибо. — Ну давай, покажи класс. Парень тут же разворачивается, вскакивая на доску, и отъезжает в сторону, беря разгон. Трех минут ему хватает, чтобы изобразить несколько спинов и флипов, и вправду более чем качественно держа баланс, а затем подъехать к довольному Ван Ибо и несколько волнующемуся, но крайне заинтересованному Сяо Чжаню. — Неплохо, — заключает Ван Ибо, забирая скейт. — Но все равно приготовься глотать пыль. Он отталкивается от земли, чувствуя привычную уверенность и ощущение свободы, и разгоняется. Начинает он с простого: бета-флип он научился делать еще в шестнадцать, так что он не доставляет ему никаких проблем. Затем идет газель-спин, в качестве передышки — мэнуал, а в роли вишенки на торте — кик-флип мак-твист. К ожидающим его Сяо Чжаню и раскрывшему рот парнишке он подъезжает донельзя гордый собой. Подросток уважительно пожимает ему руку, прежде чем забрать скейт, а Сяо Чжань смотрит на Ван Ибо, словно на божество.  Едва юный альфа отходит, Сяо Чжань бросается Ван Ибо на шею, и в этот раз тот находит в себе смелость сжать его талию в своих руках. Крошечная, как он и думал, и так приятно лежит в ладонях, пока Сяо Чжань прижимается к нему всем телом, перебирая пальцами волосы и дыша одним лишь ароматом кофе. — Мой герой, — выдыхает Сяо Чжань ему в шею, и в его голосе столько нежности, что хватило бы, чтобы затопить весь мир. А Ван Ибо в этот момент понимает, что пропал окончательно: это больше не глупое «нравится», ничего не объясняющее «залипаю» или даже опасливое «влюблен». Это полноценное, распирающее изнутри, пустившее корни в сердце «люблю», какое бывает лишь однажды и навсегда, и от которого теперь не избавиться никакими способами: даже в следующую жизнь это чувство наверняка отправится вместе с ним. Не то чтобы Ван Ибо был против. Ему нравится тонуть, даже если он знает, что вскоре его легкие будут гореть от невозможности глотнуть воздуха. Главное, что в последние его секунды воздух будет наполнен ароматом свежей выпечки.