Отрубая дракону голову, не задень мечом принца

— Чжань-гэ, соберись, Чжань-гэ, — сквозь зубы рычит Ван Ибо, стараясь дышать как можно реже, потому что кислорода вокруг не осталось — лишь кофе и свежая выпечка, так приятно ощущающиеся вместе, что хочется сорвать с Сяо Чжаня чокер и впиться зубами в его шею, соединяя их запахи навеки. Омега, как желе, растекается в его руках, тоненько скуля от боли и судорожно цепляясь пальцами за его футболку. Его очень хочется утешить, приласкать, Ван Ибо знает, что может легко прекратить его страдания, превратив их в удовольствие для обоих, но изо всех сил цепляется за последнюю разумную клеточку мозга, которая отчаянно кричит о том, что делать этого нельзя. Он мягко укладывает Сяо Чжаня на кровать, но тот отказывается выпускать из хватки его футболку, так что Ван Ибо приходится самому отцеплять по очереди его пальцы, глядя на то, как омега сопротивляется и хныкает, а по его прекрасному лицу текут слезы. — Пожалуйста, Чжань-гэ, пусти, — умоляет он, сопротивляясь не столько ему, сколько самому себе. Внутренний альфа рычит, требуя помочь омеге, сделать так, чтобы тот не мучился и не плакал, и Ван Ибо физически больно отходить в сторону. Соображает он сейчас туго, возбуждение болезненно упирается в ширинку, и кровь пульсирует в висках, но Сяо Чжаню сейчас намного хуже, поэтому Ван Ибо приходится держаться. Омеги всегда нестерпимо страдают во время течек, а присутствие в непосредственной близости альфы в пограничном с гоном состоянии и вовсе сводит все их инстинкты с ума, превращая в податливую похотливую лужицу.  Воспаленный мозг подкидывает Ван Ибо крамольную мысль о том, что даже один оргазм мог бы на время привести Сяо Чжаня в чувство, и он отвешивает себе мысленную пощечину, заставляя себя думать адекватно. Да, оргазм точно поможет, а потом Сяо Чжань сломает ему руки, и Ван Ибо даже не будет сопротивляться, потому что нехрен их пихать куда не позволено. С трудом отстранившись, Ван Ибо скидывает с себя порванную футболку, тут же натягивая новую, но все равно улавливая восхищенный вздох омеги. Он знает, что красив и хорошо сложен, годы тренировок не прошли зря, но это все равно до мурашек приятно. Соскребается с кровати Сяо Чжань гораздо легче, чем укладывался на нее, потому что сам радостно протягивает руки навстречу, а потом вжимается всем телом, носом зарываясь в шею и жадно дыша альфьими феромонами. Омегам в течку всегда легче от запаха сильного альфы, но этот жест все равно слишком интимный, он запускает вдоль позвоночника Ван Ибо рой мурашек, заставляя вздрогнуть и повести плечами. — Ты вкусный, — шепчет Сяо Чжань на ухо, проводя носом по коже, и Ван Ибо гордо порыкивает, пока ведет его ко входной двери. — Хочу тебя. Такое простое действие, как не развернуться и не вернуться к кровати, требует просто титанических усилий. Ван Ибо прижимает Сяо Чжаня к себе за талию, чтобы свободной рукой натянуть ботинки, и старательно игнорирует инстинкты, орущие о том, что омега сам согласился и теперь весь принадлежит ему. — Нет, Чжань-гэ, это все течка. Сейчас мы приедем в особняк, и босс поможет тебе, — произносить эти слова дико и противоестественно, потому что отдавать этого прекрасного, так маняще пахнущего омегу не хочется ни за что на свете. Он уже даже и не помнит, почему должен его отдать, он же сам может о нем позаботиться, никто им больше не нужен. Сяо Чжань с ним согласен, ведь крепче вцепляется в его тело и мотает головой, не отодвигаясь от шеи, отчего его волосы щекочут кожу: — Не хочу Чжочэна, ты мне помоги. Пожалуйста, я же хороший омега, правда хороший? — его голос звучит отчаянно, на грани слез, и это проворачивает внутренности Ван Ибо через мясорубку. — Конечно, хороший, самый лучший, — шепчет он в ответ, почти волоком вытаскивая Сяо Чжаня из квартиры и дрожащей рукой запирая ее на ключ. Вторая рука занята — прижимает к себе еле стоящего на ногах омегу. Ключ небрежно летит под коврик, и Ван Ибо спускается по лестнице, поглаживая Сяо Чжаня по спине и нашептывая ему глупые нежности. Если у омеги перед глазами все расплывается, то у Ван Ибо — напротив, зрение как никогда четкое, он готов защищать Сяо Чжаня от всего и вся, он хищник, что уже держит в зубах добычу и не позволит приблизиться никому. Когда они вываливаются на улицу, становится чуть легче: свежего воздуха здесь намного больше и получается хотя бы иногда вдыхать, не ловя приступы сводящегося с ума возбуждения. Вот только запах течной омеги, пусть и с альфой в предгоне в комплекте, но явно еще не покрытого, не пропахшего альфой, не может не привлечь других охотников, особенно в подобном районе. Они не успевают выйти к дороге, чтобы поймать такси, когда путь им преграждает группа каких-то сомнительно выглядящих громил. Их шестеро, и Ван Ибо бы встревожился, будь это люди Мэн Лю, опытные убийцы, но это просто местная великовозрастная шпана, ни капельки для профессионала не опасная, но от того не менее раздражающая. Стоящий впереди, лысый, плюгавый и, видимо, главный, усмехается пошло и окидывает Сяо Чжаня голодным взглядом, от чего тот сильнее жмется к Ван Ибо, инстинктивно чувствуя опасность и осознавая, что сейчас он не в том состоянии, чтобы защищаться самостоятельно. — Какой тут сладкий мальчик… — протягивает лысый, облизываясь. Ван Ибо некогда выяснить с ним отношения, а еще у него предгон, он готов вспылить от любой мелочи, а какая-то мразь посягает на его омегу. Поэтому он без разговоров выхватывает из кобуры пистолет, показательно снимая его с предохранителя и делая шаг вперед, чтобы упереть его под челюсть наглецу. — Еще одно слово, — рычит он, — и каждый из вас пойдет на корм рыбам в ближайшей реке. Его глаза горят безумием, и бандиты предпочитают ему поверить, а не проверять пределы его терпения, тем более что пистолет в Китае достать почти невозможно, а потому никто из них не вооружен. Пятеро прихлебателей сразу же пятятся, подняв руки, и Ван Ибо, даже не глядя, командует: — Пшли вон. Те исчезают мгновенно, а оставшийся лысый бледнеет и покрывается пóтом. — Г-господин, простите, попутал, только не убивайте, — лепечет он, чем бесит Ван Ибо еще сильнее. Приземляет немного только омега под боком, который от такого властного альфы в восторге, водит по нему всему руками, оглаживая напрягшиеся мышцы, и жадно вдыхает пылающую, направленную на его обидчика ярость. Только из-за него Ван Ибо не вмазывает сволочи по челюсти: из своего теперешнего положения он может задеть Сяо Чжаня, а выпутываться из его объятий — смерти подобно. — Заткнись, — вместо удара рычит он, и лысый сжимается весь, тихо хныча. — Машина есть? — Д-да? — неожидавши подобного вопроса, вопросительно отзывается парень. — Веди. Так даже удобнее: мало какой таксист согласится повезти парочку из альфы в предгоне и течного омеги, а угрожать пистолетом посреди людной улицы — опасно даже для членов триады. Этот же не пойдет в полицию как минимум потому, что его самого там с удовольствием на пару месяцев закроют, а отказаться отвезти не сможет, ведь такой крутой он только перед девушками и омегами из гражданских, а как встретил кого-то, готового дать отпор, так сразу превратился в перепуганную, покладистую тряпку. — Открывай, — приказывает Ван Ибо. — И сам — за руль. Он бы, конечно, лучше повел сам, но в теперешнем состоянии он может пристрелить любого, кто его банально подрежет. Поэтому он проскальзывает на заднее сидение недорогой иномарки, а Сяо Чжань практически валится на него сверху, радостно мурлыкнув от такого стечения обстоятельств. Лысый, дрожа, усаживается на водительское сидение, и Ван Ибо диктует ему адрес. Глаза парня округляются, и тот поворачивается, севшим голосом уточняя: — Но тот район же мафия крышует… — Вот именно, — хищно скалится Ван Ибо, отчего парень вжимается в кресло и послушно заводит мотор. Разомлевший Сяо Чжань нагло пользуется тем, что Ван Ибо на пределе и не может его оттолкнуть, и переползает к нему на бедра лицом к лицу, раскинув колени по бокам от его ног. Альфа стонет задушенно, когда тот проезжается ягодицами в промокших от смазки джинсах по его возбуждению, и глаза Сяо Чжаня загораются от этого звука. Он закидывает руки Ван Ибо на шею и покачивается снова, и альфе ничего не остается, кроме как ухватить его за талию, чтобы хотя бы зафиксировать на месте, иначе он точно сорвется и трахнет бесподобно пахнущего и так призывно извивающегося на его коленях омегу прямо на заднем сидении чужой машины, пока водитель со все большим ужасом косится в зеркало заднего вида, смотря явно не на дорогу. — Нельзя, Чжань-гэ, — хрипит Ван Ибо, из последних сил изображая из себя приличного человека. — Ты потом очухаешься и очень сильно пожалеешь. — Нет, не пожалею, — сильнее прижимается к его груди Сяо Чжань. — Я сейчас более вменяемый, чем ты думаешь, просто могу отпустить тормоза, и а-ах, — он все же умудряется снова притереться, отчего давно вставший член Ван Ибо проезжается между его ягодиц.  Разделяющие тела слои ткани — то ли благословение, то ли проклятие. Альфа в ответ издает грудной рык и стискивает его талию сильнее, наверняка до синяков. Осознание этого приводит его к следующему аргументу: — У меня вот-вот начнется гон, я могу быть грубым. — Я верю тебе, я знаю, что ты не навредишь мне, — шепчет ему в шею омега, касаясь ее губами. Выдержка Ван Ибо трещит по швам, хотя эти слова немного возвращают его в реальность, в которой верить ему — ошибка со стороны Сяо Чжаня, ведь он все еще работает на министерство и против триады. Машина разгоняется сильнее. — Босс снимет с меня кожу и сделает из нее себе куртку, — пытается не сдаваться. — На тебе уже слишком много моего запаха, но если я переступлю черту, он сразу же это почует, и несладко придется нам обоим. — Он ничего не сделает, клянусь. Ты же веришь мне? Так же, как я тебе? Пожалуйста… — Верю, — выдыхает Ван Ибо, невольно прижимая его ближе к себе. — Но все равно нельзя, крольчонок. Ласковое прозвище вырывается неосознанно, но не ощущается чем-то инородным или неправильным. Наоборот, сейчас все ровно так, как и должно быть: объятия, жар прижимающихся друг к другу тел, сбитое дыхание. — Почему нельзя? — скулит омега. И добивает, давя с особой жестокостью. — Ты меня совсем не хочешь, да? Я тебе не нравлюсь? — Нравишься, очень нравишься, ты же чувствуешь, — шепчет Ван Ибо, поглаживая его по спине, но не давая снова опуститься на член. — И я очень тебя хочу, но хочу не во время течки, не просто трахнуть тебя. Хочу долго заниматься с тобой любовью, снова и снова доводить тебя до пика, хочу, чтобы ты сам, осознанно пришел ко мне не из-за физической потребности, а потому что жаждешь этого именно со мной. И если это будет твое сознательное желание, тогда меня не остановит ни босс, ни кто либо другой, обещаю. Сяо Чжань немного отстраняется, заглядывая ему в глаза, и Ван Ибо видит звезды на дне его зрачков. Он прекрасен, ничего лучше альфа в жизни не видел и навряд ли увидит впредь, у него в руках — само совершенство. — Тогда поцелуй меня, — выдыхает Сяо Чжань, и Ван Ибо уже не может найти аргументов против. — Пожалуйста, поцелуй меня, диди. Все моральные принципы летят в пропасть, когда Ван Ибо накрывает губы, о которых мечтал, кажется, вечность, своими. Сяо Чжань превращается в жидкость, что растекается по всему его телу, проникает под кожу и заполняет легкие, он приоткрывает рот, даже не пытаясь сопротивляться, напротив, впуская как можно глубже и отвечая с таким же остервенением.  Смешанные ароматы кофе и выпечки заполняют салон автомобиля, и мир вокруг исчезает. Остаются только влажные звуки поцелуя и два тела, что вжимаются друг в друга так сильно, словно хотят слиться в одно. Ван Ибо чувствует, что парит, шершавое соприкосновение языков отправляет его на вершину экстаза. Ли Бэй как-то предупреждал его, чтобы он не смел пробовать амфетамин, но зачем ему эти суррогаты, если в его руках — самый сильный наркотик в мире? Губы Сяо Чжаня мягкие и воздушные, сладкие, словно булочка с корицей. Отстраняться от них — самоубийство, но ему приходится рискнуть собой, потому что иначе он уже не сможет остановиться. Сяо Чжань его понимает и тоже неохотно отодвигается, лизнув напоследок шею, прямо по запаховой железе, метя своим запахом на несколько часов, а то и дней. Ван Ибо рычит в смеси наслаждения и раздражения, второе — потому что сам он пометить омегу никак не может, не дает чокер и предполагаемый гнев главы триады. В ответ Сяо Чжань нежно улыбается, оглаживая его лицо кончиками пальцев, и вроде бы хочет поцеловать снова, когда с водительского места доносится задушенное: — Мы приехали, господа… Уже минут десять как… Взглядом Ван Ибо можно резать не то что тела, даже металлические балки, но разумное зерно в словах этого перепуганного лысого идиота есть: охрана на воротах точно задастся вопросом, что делали они вдвоем в незнакомой машине, когда уже давно подъехали. Поэтому он просто снимает Сяо Чжаня со своих коленей, прежде чем открыть дверь и выскользнуть наружу. — Ты же понимаешь, что никого не встречал сегодня? — склонившись к автомобилю, уточняет он у трясущегося водителя. Тот судорожно кивает несколько раз, явно мечтая распрощаться как можно быстрее. Ван Ибо удовлетворенно хмыкает и помогает Сяо Чжаню выйти из машины. Его снова приходится поддерживать за талию, но омега упорно старается сделать вид, что чувствует себя лучше, чем есть на самом деле, чтобы не показать своей слабости перед подчиненными. Не то чтобы это сильно помогает, охрана на воротах понимает все сразу же и таращится во все глаза, тут же их пропуская. Ван Ибо хватает за воротник первого попавшегося телохранителя, притягивает его к себе и рычит грозно: — Босс вернулся? — Да, недавно совсем, он у себя… — выдавливает альфа, стараясь отодвинуться, потому что взбесившиеся феромоны Ван Ибо раздражают и давят на мозг.  — Беги вперед и сделай так, чтобы в особняке кроме него никого не осталось. Тот слушается мгновенно, хотя Ван Ибо и не уполномочен раздавать приказы. Просто омега сейчас соображает с трудом и сам отдать распоряжение не в силах, а указание более чем логичное: при течке господина Сяо особняк всегда покидают все, кроме какого-нибудь одного беты, что смог бы передавать срочные поручения. Когда Ван Ибо вместе с Сяо Чжанем доходит до особняка, тот уже пуст. Прислуга разбежалась быстро, за что им отдельная благодарность, а Ван Чжочэн, должно быть, наверху, его телохранитель побоялся тревожить, поэтому Ван Ибо, превозмогая себя, заводит омегу в дом. — Секунду, — выдыхает сквозь зубы Сяо Чжань, уже бледный и весь покрытый пóтом от непроходящей боли, но настырно держащий спину прямо. Он отходит к стене, открывая скрытый в муляже под шкаф щиток, набирает пароль на устройстве внутри, и щиток открывается тоже, наподобие дверцы. За ним обнаруживается сенсорный экран, на котором Сяо Чжань набирает уже другой код, длиннее, и прикладывает ладонь для считывания отпечатков. После всех этих манипуляций раздается громкий писк системы, и омега со стоном, который слишком долго сдерживал в груди, оседает на пол. Ван Ибо тут же подхватывает его, взволнованно заглядывая ему в лицо: — Чж… Господин Сяо! — вовремя поправляет себя он, вспомнив, что они больше не наедине. — Все нормально, сильнее болеть не стало, я просто перестал терпеть… Я отключил камеры, так что теперь никто не видит, и я могу страдать в свое удовольствие. Шутка была бы удачнее, если бы он в ту же секунду не скрючился снова, хватаясь за живот одной рукой, а второй — стирая с лица выступившие слезы. Ван Ибо наклоняется к нему ближе, крепче обхватывая руками, и Сяо Чжань тут же утыкается носом в его шею, стараясь близостью альфы хоть как-то ослабить боль. Внутри Ван Ибо ураган, все в нем требует забрать омегу и уйти из этого проклятого дома, пропахшевого не им, но остатки здравого смысла и поистине железная выдержка помогают ему принять не факт что правильное, но разумное решение. — Я отнесу тебя наверх, Чжань-гэ, — шепчет ему на ухо, пока сердце разрывается от боли. Сяо Чжань мелко кивает и позволяет поднять себя на руки, тут же обхватывая шею альфы и дыша лишь им одним, словно никак не в силах насытиться. Возбуждение Ван Ибо больно трется о ширинку, на штанах уже осталось маленькое пятнышко от предэякулята и побольше — от смазки омеги, что сидел на нем всю дорогу. Сяо Чжань гладит его по спине и груди, ощупывает твердые мышцы, что перекатываются с каждым шагом, мелкими поцелуями проходится за ухом и по ключицам. Хочется, чтобы это длилось вечность, но и чтобы омега не страдал так сильно — тоже, поэтому вершины лестницы они достигают неприятно быстро. — Ты же помнишь, что обещал взять меня замуж? — выдыхает Сяо Чжань, ему в кожу, и Ван Ибо прошивает током. Ответить он не успевает: дверь одной из комнат распахивается, и на пороге появляется Ван Чжочэн, что почуял, видимо, запах своего омеги. Он замирает, неверяще глядя на Ван Ибо, что прижимает Сяо Чжаня к своей груди, словно самую дорогую ношу, поводит носом, чувствуя их смешавшиеся запахи, не до конца, слава небожителям, смешавшиеся, и в два шага оказывается рядом, практически вырывая омегу из его рук. — Все в порядке, — лепечет Сяо Чжань, а руками все тянется неосознанно обратно к Ван Ибо, и тот рассыпается медленно на осколки, чувствуя, как отнимают самое важное. — Позже поговорим, — рычит Ван Чжочэн, направляясь с ним в комнату.  Лишь на самом пороге он оборачивается, окидывая Ван Ибо нечитаемым взглядом, и роняет в образовавшуюся тишину: — Молодец, что сдержался. И уходит, захлопнув за собой дверь, заканчивая разговор. Ван Ибо остается в коридоре наедине с застилающим глаза возбуждением и тянущим чувством потери где-то за грудной клеткой. Он разворачивается на пятках, чувствуя острую потребность укрыться в своей комнате и отчаянно подрочить, прижимая к носу свою собственную одежду, что пропиталась восхитительным запахом свежей выпечки. Он уже делает несколько шагов к лестнице, мысленно раздирая Ван Чжочэна на куски, когда вдруг замирает, пришибленный внезапно возникшей мыслью. Он не только может, но и должен избавиться от Ван Чжочэна, причем вполне законно. Ему следует выполнить свой долг, о котором он почти забыл за всеми своими душевными терзаниями. Особняк пуст, камеры не работают, не так давно, каких-то пару месяцев назад, глава триады лично приезжал за какими-то документами. Такой идеальной шанс добыть нужную информацию навряд ли представится ему еще хотя бы раз. Резко развернувшись, Ван Ибо направляется к кабинету главы мафии. Коридоры пустынны и тихи, он сам старается ступать совсем неслышно, но идет быстро, не раздумывая. Он заходит в помещение, в котором был лишь однажды, и его тут же накрывает воспоминаниями. В тот день они с Сяо Чжанем притворялись самыми обычными, счастливыми людьми, а сейчас Ван Ибо собирается продать и омегу тоже, вместе со всеми их беззаботными моментами. Альфа убеждает себя, что это его долг, то, ради чего он и приехал в этот особняк, ради чего учился и работал всю жизнь, поступался принципами, сотрудничая с мафией, и ловил пули. Невозможность удовлетворить возбуждение порождает злость, и в голову закрадываются уже другие мысли. Сотни людей работали на эту операцию, десятки погибли, выясняя информацию о мафии или в противостояниях с ней. Он должен это прекратить, он обязан поставить точку, срубить «Золотому дракону» голову и преподнести ее в дар министерству, что доверило ему столь важную миссию. На одной чаше весов —  сотни жизней, годы работы, общественная мораль и собственные убеждения, надежды отца и любовь матери, доверие всего министерства и спокойное существование ни в чем не повинных гражданских. На другой — эгоистичные чувства к не его омеге, который сейчас, как и на протяжении многих лет до встречи с ним, стонет под другим альфой, что приносит боль и разруху в мирные города уже нескольких стран. Больше Ван Ибо не думает. Он строевым шагом, таким родным, но игнорируемым уже больше двух лет, подходит к картине на стене и сдвигает ее в сторону. Сейф смотрит на него безразличным пустым дисплеем и четырьмя мигающими полосками под цифры. Подобрать пароль — почти невозможно, существует десять тысяч вариаций, но Ван Ибо в голову вдруг приходит безумная идея. Что, если мафиози ничем не отличаются от простых людей, и тоже ставят важные даты вместо паролей? Только их дату не знает никто, возможно, для других людей этот день вообще ничем не выделяется, но им то известно, а потому они используют эти числа. «Брат не празднует свой день рождения, в мафии вообще никто не знает эту дату, и тебе тоже лучше бы сделать вид, что ты понятия не имеешь о том, что этот день хоть чем-то отличается от других». Пальцы отчего-то подрагивают, когда набирают цифры «0510». Дверца тихо щелкает, открываясь, и Ван Ибо не понимает, чувствует он радость от того, что настолько близок к цели, или бессильную ярость, ведь Ван Чжочэн кодом к самому ценному в особняке сейфу сделал день рождения омеги, своего, вероятно, самого важного человека. Он сжимает кулаки и выдыхает через нос, успокаивая сам себя, а затем вытаскивает папку с документами. Адреналин в крови зашкаливает, он читает быстро, выуживая самое главное: дата, совсем скоро, всего несколько дней, место, сумма, поставка почти трех сотен килограммов кокаина. Обязательство встретить лично для проверки качества товара от нового поставщика. Память, тренированная годами, не подводит и в этот раз: уже через три мысленных повторения вся эта информация намертво оседает на подкорке мозга. Ван Ибо убирает документы обратно, укладывая их точно так же, как они лежали до его прихода, закрывает сейф и поправляет картину.  Осматривает кабинет, убеждаясь, что ничто здесь не выдает признаков того, что сюда кто-то наведывался, и уходит, закрыв за собой дверь. Течка Сяо Чжаня продлится не меньше четырех дней, за это время запах Ван Ибо выветрится из кабинета, не оставив после себя даже тонкого флера. Альфа беспрепятственно покидает особняк и возвращается к себе в комнату, с отвращением стаскивая с себя пропитавшиеся ароматом свежей выпечки вещи. Не потому, что ему не нравится запах, а потому, что он не чувствует себя больше достойным носить его.  Он тщательно моется, едва не в кровь растирая кожу мочалкой, и выливает на себя столько кофейного геля для душа, сколько раньше использовал бы месяц, застирывает одежду, отправляя ее затем еще и в стиральную машинку.  Возвращается в комнату он пахнущий лишь собой и мандражом. Скручивается на кровати, прижимая к груди ноги и игнорируя непроходящее из-за наступающего гона возбуждение. Удовлетворять себя больше не хочется, хочется отчего-то плакать и вырвать из груди ноющее сердце. Но это глупо, ведь он все делает правильно, поэтому Ван Ибо просто закрывает глаза и, досуха выжатый этим днем, проваливается в беспокойный, мрачный сон.