Отрубая дракону голову, не задень мечом принца

Допрос и разговор с психиатром выматывают вынужденного использовать все свои актерские навыки Ван Ибо настолько, что он отрубается, стоит только двери захлопнуться за последним из кучи нежеланных посетителей. Койка уже не кажется неудобной, особенно по сравнению с полом в подвалах мафии, а полностью выключенный свет, снятые с головы бинты, вытащенный из вены катетер и тишина после нескольких часов разговоров вообще видятся манной небесной.  Он и не знал, что возможно устать настолько сильно, просто сидя на кровати и разговаривая, но все же это случилось, и на то, чтобы заснуть, у него ушло меньше минуты. Возможно, помогло еще и странное чувство облегчения от того, что бумаги об отставке подписаны и Ван Ибо теперь — официально свободный человек. Работа в министерстве совсем не была похожа на рабство, но он отчего-то чувствует себя так, будто сбросил тяжелые оковы. Может быть, большая часть их веса была чувством долга и моральными обязательствами, которые, конечно, не исчезли до конца, но перестали камнем висеть на его шее, придавливая к земле. Когда Ван Ибо открывает глаза, он видит лишь темноту и неясные очертания предметов, хотя не склонен к тому, чтобы просыпаться посреди ночи. Тело неожиданно напряжено, метафорическая шерсть на загривке встает дыбом, а все чувства обострены. Он точно знает, что в палате он не один. Чужой взгляд буравит затылок, и внутренний альфа Ван Ибо подбирается, готовый в любой момент наброситься на потенциальную опасность и разорвать ее в клочья, но пару секунд спустя до его носа долетает самый манящий аромат свежей выпечки, который словно переворачивает все его внутренности вверх тормашками и заставляет сердце биться в десять раз быстрее. Ван Ибо застывает, не смея пошевелиться, боясь развеять эту сладкую иллюзию, но голос позади подсказывает, что это реальность. — Твой запах усилился, Бо-ди. Я знаю, что ты не спишь. Ван Ибо прикрывает глаза на пару мгновений, пытаясь успокоить заполошно трепещущее сердце, а потом разворачивается и садится на кровати, вглядываясь в темноту. Из дальнего коридора тускло светит лампа, свет из которой размывается и мутнеет, пока достигает палаты, оставляя в помещении лишь полумрак, и в глубине этого полумрака блестят карамельные глаза омеги, которые Ван Ибо боялся не увидеть больше никогда. — Чжань-гэ… — он шепчет, чтобы не разрушать странно интимную атмосферу, различая, наконец, силуэт Сяо Чжаня. — Ты пришел. Тот резко встает и за пару шагов подходит вплотную, вставая между его ног, руками толкает в плечи с неожиданной для омеги, но понятной для главы мафии силой, вынуждая откинуться на стену. Ван Ибо мог бы сопротивляться, но не делает этого, позволяя Сяо Чжаню нависнуть над собой, уперевшись ладонями в плечи, пальцами их стиснуть почти до боли.  С такого близкого расстояния черты его лица видно прекрасно, пусть их и сглаживают тени, и Ван Ибо жадно вглядывается, впитывая в себя эту невозможную красоту. Они совсем рядом, их не разделяют больше решетки, и прикоснуться, найти губами губы, опрокинуть на кровать и накрыть своим телом, сплавляясь в одно целое, было бы так легко, но пока Ван Ибо не позволяет себе этого, лишь смотрит с алчностью, от которой начинают подрагивать кончики пальцев. В ответ ему смотрят с таким же голодом, но как-то зло, с примесью жестокости, словно Сяо Чжань хочет присвоить его себе, даже если он будет сопротивляться, хочет связать и запереть, влепить пощечину, а затем вгрызться в его губы поцелуем, прокусывая их до крови. — Ты гребаный самоубийца, — шипит Сяо Чжань, приближая свое лицо к его, отчего зрачки Ван Ибо, и так большие в темноте, расширяются, как у наркомана. — О чем ты вообще думал, когда устраивал весь этот фарс? — О тебе, — кристально честно говорит Ван Ибо, не смея оторвать взгляда и облизывая вмиг пересохшие губы. Боги, как он хочет его поцеловать. — Нихрена ты обо мне не думал, — отрезает Сяо Чжань. — Если бы тебя убили, что бы я должен был делать дальше?! Ты вообще представляешь, что я почувствовал, когда увидел, как ты в одиночку напал на стольких вооруженных альф, ровно перед тем, как я потерял тебя из виду?! — Я хочу, чтобы ты жил, — Ван Ибо признается шепотом, словно боится, что кто-то узнает его самую главную тайну. Он не сдерживается и все же обхватывает ладонями талию омеги, чувствуя жар его тела даже через рубашку, притягивая еще немного ближе. — Я хочу, чтобы ты был счастлив: со мной — превосходно, без меня — неимоверно больно, но все же лучше, чем не счастлив вообще. Даже если бы я погиб, позволяя тебе сбежать и, возможно, найти счастье без меня, это было бы не так страшно… Но ты вернулся. Ко мне. За мной? — Не думал же ты, что сможешь так легко от меня отделаться? — зло сверкает глазами Сяо Чжань. — Я никому не позволял приближаться ко мне настолько сильно, тебе тоже не позволял, но ты все равно сделал это. А теперь решил, что я просто так это оставлю и даже не приду поговорить после твоего ритуального почти-что-самоубийства? Ван Ибо за талию вплотную прижимает его к себе, соприкасаясь теперь почти всем телом, и садится ровнее, приближая свое лицо к его, склонившемуся, еще на несколько сантиметров. Сяо Чжань не сопротивляется, лишь крепче стискивает его плечи пальцами, наверняка оставляя синяки, но Ван Ибо только ловит с этого почти наркоманский кайф: следы от этого омеги на своем теле он был бы рад сфотографировать и повесить в рамочке над кроватью, чтобы каждый день смотреть на них и вспоминать ощущения от его прикосновений. — Не хочу я от тебя отделываться, — в самые губы выдыхает Ван Ибо. — Я все еще хочу взять тебя замуж. Хочу присвоить себе, поставить тебе метку, ловить своим телом пули, что предназначались тебе. Хочу быть рядом с тобой, помогать тебе, ухаживать за тобой, ублажать тебя, делать все для тебя. Ты позволишь мне? Позволишь… любить тебя? Вместо ответа Сяо Чжань сокращает оставшееся жалкое расстояние между ними, грубо впиваясь в губы Ван Ибо своими. Альфа обхватывает его руками, прикрывая глаза и полностью отдаваясь ощущениям. Губы сминают другие, мягкие и сладкие, похожие на булочку из пекарни, язык Ван Ибо оглаживает нёбо и сплетается с языком Сяо Чжаня. По всему телу разливается тепло, доходя до самых кончиков пальцев и концентрируясь сгустком внизу живота, плавно перерастет в жар, неуместный сейчас, в больнице, из которой наверняка уехали еще не все спецагенты министерства. Руки Сяо Чжаня съезжают с плеч альфы, перемещаясь ему в волосы. Омега зарывается пальцами в его пряди, сжимает, не давая отстраниться, словно Ван Ибо захотел бы это сделать, и стонет тихо в поцелуй, когда альфа прикусывает его губу, пальцем одновременно задевая сосок сквозь ткань рубашки. Касания губ и языка кружат Ван Ибо голову, пускают тоненькие электрические разряды по телу, его руки с жадностью оглаживают каждый кусочек прекрасного тела, до которого он наконец добрался, сердце трещит по швам от того, что едва вмещает в себя столько любви, сколько он испытывает к этому омеге. Сяо Чжань с трудом отрывается от его губ, влажно причмокнув напоследок, отчего Ван Ибо рычит несдержанно и снова тянется к нему. Омега держит его за волосы, не давая приблизиться, и шепчет: — Никогда не забывай, что я глава мафии. Если ты причинишь мне боль, я найду тебя в любой точке земного шара и заставлю страдать в тысячу раз сильнее моего. — Если я когда-либо сделаю тебе больно, я сам приду за этим наказанием, — твердо произносит в ответ, вызывая у Сяо Чжаня улыбку. — Отлично, договорились. А теперь, как бы мне ни хотелось продолжить, нам надо уходить. Твои коллеги, уже бывшие, по моим данным, будут очень рады увидеть меня здесь и отправить нас обоих под трибунал. Ван Ибо едва не скулит от разочарования, но понимает, что Сяо Чжань прав и заниматься любовью на больничной койке за прозрачными дверьми, когда мимо в любой момент может пройти врач или, того хуже, кто-то из агентов министерства, некоторые из которых имели честь ознакомиться с материалами дела в целом и фотографией Сяо Чжаня в частности, не лучшая идея. Омега, видя его почти отчаянный взгляд, усмехается и, наклонившись, шепчет прямо на ухо: — Мой Voyah, который тебе так понравился во время нашей вылазки в парк, ждет на парковке возле больницы, и я не буду против, если ты возьмешь меня прямо в нем. Во рту у Ван Ибо тут же скапливается слюна, а перед глазами начинают мелькать картинки того, как развратно будет стонать Сяо Чжань, извиваясь под ним и задыхаясь в экстазе. Альфа вскакивает, едва вспомнив о том, что он в больничной рубашке, и бросается к ящику с одеждой. Так быстро он не переодевался даже тогда, когда рядом стоял командир с горящей спичкой в пальцах и обещанием заставить бегать кросс в противогазах всех, кто не успеет идеально пригладить на себе форму. Сяо Чжань посмеивается, откровенно наслаждаясь властью, которую обрел над этим сильным альфой, а потом ойкает, когда его хватают за руку и едва ли не волоком вытаскивают из палаты.  На кровати остается лежать листок бумаги, записка на котором, торопливо нацарапанная Ван Ибо, гласит о том, что он ушел за лучшей жизнью. Идеальный вариант: мама поймет, что за ним вернулся возлюбленный, а министерство подтвердит свои подозрения о его не особой невменяемости, но не опасности для общества, и навряд ли будет его сильно искать. Но самое главное то, что получилось коротко: Ван Ибо тут, вообще-то, очень спешит. В том, что триада давно вырубила все камеры в больнице, Ван Ибо даже не сомневается, поэтому просто тащит Сяо Чжаня по коридорам, сворачивая, как только на горизонте появляется кто-то из персонала больницы или служащих министерства. Палата, вообще-то, тоже должна была охраняться, но в том, чтобы иметь в качестве парня (Ван Ибо может же его теперь так называть?) главу мафии тоже есть свои плюсы. Навряд ли те агенты пострадали, скорее, их просто отвлекли: Сяо Чжань достаточно умен, чтобы не оставить следов своего присутствия. Шаги почти неслышны: подготовка что агентов, что мафиози предполагает умение передвигаться бесшумно, а потому они вскоре оказываются на улице, так никем и не замеченные. Голубой электромобиль выделяется среди других машин, как феникс среди воробьев, и Ван Ибо уверенно направляется к нему. Сяо Чжань, посмеиваясь, бросает ему ключи, расцепляя их руки и забираясь на пассажирское сидение, вальяжно растекаясь по нему и соблазнительно закусывая губу. Ван Ибо заводит машину и вдавливает педаль газа в пол, чувствуя, как их смешанные запахи заполняют салон, и едва не теряя от этого рассудок.  Впопыхах брошенная палата наверняка тоже насквозь пропахла кофе, выпечкой и возбуждением, но Ван Ибо вообще не стыдно, ни капельки. Было бы неплохо, конечно, если бы запахи развеялись до прихода персонала, просто чтобы не давать министерству новых зацепок для его поисков, но, в принципе, они с Сяо Чжанем смогут с этим справиться, даже если этого не произойдет. В любом случае главой «Золотого дракона» все еще считают Ван Чжочэна, а из Сяо Чжаня, если что, можно будет сделать невинную запуганную овечку, которую Ван Ибо героически спас от этого монстра. Ночные улицы почти пустые, и петлять среди редких машин, на бешеной скорости уворачиваясь от столкновений, было бы по-настоящему приятным, если бы не давящее на штаны и мозги возбуждение. Сяо Чжань наклоняется к его уху, чтобы томно прошептать маршрут, а потом, вместо того чтобы отстраниться, широко лижет венку на альфьей шее. Пальцы Ван Ибо до скрипа стискивают кожу на руле, стрелка спидометра отклоняется вправо еще сильнее. — Тебе, должно быть, очень неудобно вести машину, — выдыхает Сяо Чжань ему в шею, пуская вдоль позвоночника стайку мурашек. — Ты почему-то кажешься таким напряженным… Его рука медленно скользит по телу Ван Ибо вниз, пока не достигает паха, и аккуратно сжимает через джинсы уже вставший член альфы. — Везде напряженный, — хитро добавляет Сяо Чжань. В этот момент они выезжают на трассу, и Ван Ибо с рычанием выворачивает руль, съезжая на обочину и вырубая двигатель. Когда он поворачивается к омеге, в его глазах полыхает такой голод, что Сяо Чжань с неловким «ой» пытается отодвинуться, но альфа с усмешкой нажимает на кнопку блокировки дверей: — Чжань-гэ, ты нарвался. Дразнить заведенного альфу, у которого четыре месяца не было секса — крайне сомнительное предприятие, и Сяо Чжань должен был это знать. Ван Ибо хватает его за талию и с легкостью, словно пушинку, перетягивает к себе на колени, тут же опуская одну руку, чтобы дернуть за рычажок и отодвинуть сидение до упора. Сяо Чжань усаживается ровно на возбужденный член, отчего оба мычат, чтобы не застонать в голос, и вцепляется в его плечи, чтобы притянуть к себе и с такой же жадностью впиться в уже припухшие от поцелуев губы. Руки Ван Ибо тут же начинают беспорядочно шарить по его телу, оглаживая и сминая каждый сантиметр, а потом выдергивают рубашку у него из брюк и забираются под нее, наконец добираясь до обнаженной кожи. Сяо Чжань снова стонет в поцелуй, помогая расстегнуть пуговицы, видимо, осознавая, что иначе рубашка превратится в разорванную половую тряпку. Когда Ван Ибо наконец скидывает одежду с плеч омеги, он отрывается от его губ, чтобы вобрать в рот и прикусить напрягшийся темный сосок. Сяо Чжань судорожно втягивает ртом воздух, пальцами вцепляясь в его волосы, и неосознанно двигает тазом, потираясь ягодицами о внушительный бугорок под джинсами альфы. Тот рычит, шершаво проводя языком по соску и переключаясь на второй, чувствуя, как тонет в аромате выпечки.  Его пальцы ловко расстегивают брюки омеги, пока тот заставляет себя отстраниться на пару сантиметров, чтобы стянуть с Ван Ибо футболку и тут же прижаться обратно, кожа к коже, измученными покрасневшими сосками чувствуя, как напрягаются мышцы альфы. Ван Ибо переходит на мягкое покусывание ключиц, сдергивает ненавистный чокер, открывая себе доступ к нежной шее и манящей запаховой железе, а руками опускается к ягодицам омеги, пальцами пролезая за пояс джинсов. — У тебя есть презервативы? — с прикрытыми глазами выдыхает Сяо Чжань, цепляясь за последнюю ускользающую разумную мысль. — Откуда? Я только из больницы, — мурчит в шею, продолжая ее выцеловывать, и стискивает его в объятиях сильнее, показывая, что уже не собирается его никуда отпускать. — Вот че-ерт, — тянет Сяо Чжань, продолжая инстинктивно покачиваться на его бедрах и прижимать его к себе в ответ. — Я не пью противозачаточные, говорят, это вредно для здоровья. А здесь у меня презервативов нет, в машине мы с Чжочэном никогда не трахались. Ван Ибо при упоминании другого альфы зло прикусывает его шею, заставляя омегу вскрикнуть и на несколько дней оставляя на коже след от зубов. А потом, посчитав это явно недостаточным, начинает пятнать его шею засосами, специально рассыпая их над и под светлой полоской, очерчивающей вечное местоположение чокера, чтобы показать всем, что это чудо окончательно и бесповоротно занято, и альфа оторвет голову каждому, кто только посмеет приблизиться. — Собственник, — хрипло усмехается Сяо Чжань, с восхищением проводя пальцами по мышцам его груди и пресса. — Я теперь буду выглядеть так, словно на меня напала стая диких зверей. — Мой, — рычит в ответ Ван Ибо, одной рукой чуть приподнимая омегу за ягодицы, с восторгом обнаруживая насквозь промокшие от смазки брюки, а второй забираясь ему в белье, пальцем нащупывая влажное колечко мышц. Сяо Чжаня подбрасывает на его коленях, он захлебывается стоном и невольно пытается насадиться на кружащий у заветного входа палец. — Нахуй презервативы, — решает Сяо Чжань, целуя альфу в висок, а потом выдыхает в самое ухо. — Трахни меня уже. Последняя цепь, на которой держалась адекватность Ван Ибо, рвется и со звоном осыпается звеньями после этой фразы. Он сдергивает с Сяо Чжаня брюки вместе с бельем, и тому приходится чуть привстать, чтобы стащить их вместе с ботинками с обеих ног. С помощью омеги Ван Ибо избавляется и от остатков своей одежды, и когда Сяо Чжань снова приземляется на его колени, они оба полностью обнажены и обжигают друг друга жаром собственной кожи. Словно не в силах насытиться, Сяо Чжань снова целует альфу, буквально вылизывая его рот изнутри, заполняя его ароматом выпечки. Ван Ибо ведет ладонями по стройным бедрам, как давно мечтал, и добирается до ягодиц, сжимая их пальцами и разводя в стороны. На своих ногах он ощущает влажность смазки, что льется из омеги подобно Ниагарскому водопаду, и раз его мальчик так сильно его хочет, Ван Ибо не вправе ему запрещать.  Два пальца легко проскальзывают внутрь, оглаживая бархатные стеночки под тонкий скулеж омеги. Вязкая смазка и полностью расслабленные мышцы делают проникновение легким и нестерпимо приятным, Сяо Чжань покачивается на пальцах, задевая своим членом альфий, крупный, с оплетающими его толстыми венами и бордовой от перевозбуждения головкой. — Ну же, — скулит омега. — Я готов, пожалуйста. Уговаривать Ван Ибо не надо, тем более он сам прекрасно чувствует, насколько расслаблен сейчас Сяо Чжань и как он действительно готов его принять. С пошлым влажным хлюпом, от которого скулы Сяо Чжаня очаровательно краснеют, Ван Ибо вынимает пальцы и подносит их к своему рту, показательно облизывая их медленным движением языка. Сяо Чжань задыхается, не в силах оторвать взгляд от этого зрелища, а Ван Ибо, глядя на него с хитрой ухмылкой, заявляет: — Вкусный, — он притягивает Сяо Чжаня к себе и шепчет ему на ухо. — В следующий раз, когда мы будем заниматься любовью в более удобном месте, я непременно вылижу тебя. Глаза Сяо Чжаня округляются, но он не успевает ничего ответить, потому что Ван Ибо прижимает его к себе вплотную и плавно опускает на свой член. Плоть медленно погружается в горячее нутро, раздвигая упругие стенки, глаза Сяо Чжаня закатываются, и он откидывает голову, позволяя Ван Ибо снова вгрызться поцелуями в его шею. Насадившись до конца, Сяо Чжань замирает, громко дыша и иногда срываясь на тихие стоны, а Ван Ибо обнимает его, придерживая на месте, и успокаивающе поглаживает по покрытой шрамами спине. Несколько секунд спустя Сяо Чжань привыкает и на пробу поводит бедрами, снова вырывая стон из собственного горла. Ван Ибо понимает намек и придерживает его за талию, помогая подниматься и опускаться на члене, сам иногда толкаясь вверх, со шлепком встречаясь с его бедрами своими. Ноги у Сяо Чжаня стройные, но благодаря годам тренировок очень сильные, отчего он, не уставая, может насаживаться снова и снова, красиво выгибаясь в руках Ван Ибо и выстанывая его имя. Тот целует его везде, где только может дотянуться, окутывая его кофейным запахом, присваивая себе, бутонами засосов на коже и ароматом клеймя свое. — Впервые занимаюсь сексом вне течки и, боги, это прекрасно, — хрипло выдыхает Сяо Чжань, пока его губы подрагивают, а голос срывается в постанывания. Потом он переводит поплывший взгляд на альфу, заглядывая ему прямо в глаза. — Ты прекрасен, Бо-ди. Внутренний альфа Ван Ибо рычит от удовольствия, он толкается навстречу его бедрам сильнее, резче, выбивая из Сяо Чжаня все новые стоны. Тот настолько тугой, жаркий, самый идеальный, Ван Ибо не смеет прикрывать глаза, желая запечатлеть в своей памяти каждую секунду их близости. Стоны ласкают слух, в груди разливается бесконечное чувство обожания, потому что на его коленях извивается от удовольствия само божество. Ничего прекраснее он не видел никогда в жизни. Ван Ибо наклоняет Сяо Чжаня немного назад, заставляя выгнуться и почти лечь на руль, поддерживая его под поясницу, и входит под новым углом, вырывая из омеги практически вой. Тот вдруг опускает ошеломленно округлившиеся глаза на свой живот и видит, как с новым толчком Ван Ибо тот выгибается, а под кожей, прямо под пупком, слабо проступает головка члена. — О-о, боги… — ошарашено выдыхает он, не в силах оторвать взгляда. — Выглядит великолепно, — довольно постанывает Ван Ибо, тоже наблюдая за появляющейся и исчезающей выпуклостью. — Чувствуется так же, ведь правда? Он хватает руку Сяо Чжаня и опускает ее ему на живот, чтобы следующий толчок он почувствовал не только животом и ягодицами, но и пальцами. Со следующим движением омега всхлипывает, его буквально размазывает в руках Ван Ибо, с его ресниц срываются слезы, а голос дрожит и ломается на каждом слове: — Боги, да, да, пожалуйста! Я чувствую… небеса, я чувствую, как ты толкаешься, о-о… — Да, продолжай так стонать, — сквозь зубы рычит Ван Ибо, ускоряясь, вынуждая Сяо Чжаня скулить на одной ноте и отчаянно цепляться за его руки. Клыки Ван Ибо удлиняются, а приглашающе открытое горло омеги так и манит, словно призывая всадить в него зубы, помечая его, навечно заявляя свои права. Альфе приходится прикусить собственную губу, чтобы не совершить глупость, пометив омегу без его согласия, а затем Ван Ибо наклоняется, снова обхватывая губами сосок Сяо Чжаня, лаская его языком, пока зажимает в пальцах второй, чуть оттягивая. — Да, да, да, — скулит Сяо Чжань на каждое движение, а потом вскрикивает. — Ибо! Омега крупно вздрагивает, сильнее сжимая член внутри себя, сперма брызгает ему на живот и грудь, пачкая и Ван Ибо тоже, все тело трепещет и дергается от острого удовольствия, накатывающего волнами. Сяо Чжань пытается вдохнуть, но может лишь хрипеть, снова и снова сокращаясь на не перестающем входить в него члене. — Святые… небеса, — вздрагивает Ван Ибо, чувствуя, как внутри омеги становится еще туже. Давление теперь слишком приятное, и Ван Ибо хватает нескольких движений, чтобы тоже излиться, успев выйти в самый последний момент. Его сперма заливает ягодицы Сяо Чжаня, его живот и начавший обмякать член, смешиваясь с омежьим семенем, запахи кофе и выпечки буквально взрываются, своей концентрацией снося голову. Все тело расслабляется, Ван Ибо обессилено растекается по сидению, а Сяо Чжань — по нему, наплевав на липкость между их животами. По венам струится чистейшее наслаждение, мышцы ощущаются ватными, губы растягиваются в сытую улыбку. Сяо Чжань обвивает его шею руками, устало опуская голову ему на плечо, и шепчет: — Я люблю тебя, Бо-ди. Улыбка Ван Ибо становится шире и еще более счастливой. Он оплетает влажную от пота спину Сяо Чжаня руками и нежно целует его в висок. — И я люблю тебя, Чжань-гэ. Прикрыв глаза, они лежат так еще некоторое время, наслаждаясь тишиной и теплом друг друга, пока сперма не начинает подсыхать и неприятно стягивать кожу. Тогда Сяо Чжань нехотя отстраняется под недовольное бурчание Ван Ибо и тянется к бардачку, выуживая оттуда влажные салфетки. Они хихикают, как смущенные подростки, вытирая друг друга от спермы и приводя в относительный порядок и, натянув только белье и штаны, укладываются обратно, запутываясь в объятиях и соприкасаясь разгоряченной кожей. Тишину и приятную негу прерывает Ван Ибо, выдыхая в пустоту: — Что мы будем делать дальше? Сяо Чжань неохотно приподнимает голову с его плеча: — Ты имеешь в виду душ и здоровый сон или более далекую перспективу? Ван Ибо фыркает: — Второе, хотя ничего против душа я точно не имею. Уложившись обратно, Сяо Чжань начинает выводить на его груди узоры указательным пальцем: — Ну, нашу проблему с Мэн Лю министерство решило самостоятельно: как только они забрали тебя и поняли, что потеряли лидеров «Золотого дракона», они прекратили всю оказываемую ранее поддержку и начали сами отлавливать его людей. Никакого кодекса чести. Пальцы Ван Ибо зарываются в волосы Сяо Чжаня, начиная плавно массировать его голову. Что ж, это хорошо. Теперь ему точно не придется в ближайшее время открыто противостоять бывшим товарищам, а триада, в которой у него оказалось неожиданно много важных людей, один из которых вообще значит для него все, находится в безопасности. Насколько это в принципе возможно для преступной организации, конечно. — А что насчет, ну… нас? — задает наиболее волнующий его вопрос Ван Ибо. — Я не хочу делить тебя с Ван Чжочэном, не хочу чувствовать его запах на тебе, видеть, как он прикасается к тебе, но все это будет необходимо для вашей легенды и сокрытия того, что именно ты являешься главой триады. — Я думал об этом перед тем, как прийти к тебе, — кивает Сяо Чжань. — Я понимаю, что это было бы нечестно по отношению к тебе: скрывать отношения, притворяться, что я вместе с другим… Ты не заслуживаешь всего этого. А еще я тоже не хочу жить такой жизнью: я хочу свободы, хочу мирного существования, хочу целовать тебя, когда мне вздумается, не оглядываясь по сторонам. И я всегда мечтал о детях, но никогда не смог бы заставить их проходить через все то, через что прошел я, а ведь без жесткого воспитания во главе триады просто не выжить. Ван Ибо обнимает его крепче, желая показать, что теперь он не один, что ему позволено проявлять слабость и быть обычным живым человеком с самыми разными чувствами и эмоциями. — Раньше мне некуда было идти, и, по большому счету, незачем. Пытаться сделать мир чуточку лучше, триаду — капельку менее бесчеловечной, — все это было смыслом моей жизни, и я не хочу отказываться от этой цели. Но теперь я хочу еще и стать счастливым, сделать что-то не для отца, триады или мира, а только для себя. Сяо Чжань вздыхает, обнимая его теперь обеими руками. — Так что я думаю поменяться с Чжочэном должностями. Вздрогнув от неожиданности, Ван Ибо чуть отодвигается, опуская взгляд, чтобы удостовериться, что он не ослышался. — Ну, не совсем поменяться… — уточняет Сяо Чжань. — Он станет главой, а я — советником. Чжочэн всегда разделял мои взгляды, так что он продолжит мою политику. Я смогу и дальше помогать триаде постепенно становиться лучше, но ни ты, ни мои дети не будут иметь ко всему этому никакого отношения. Вся верхушка мафии — мои друзья, так что навряд ли они будут против, а остальные члены триады даже не узнают, что что-то изменилось, ведь они и так считают Чжочэна своим боссом. Как только он заканчивает говорить, Ван Ибо подтягивает его выше, чтобы накрыть его губы поцелуем, плавным и тягучим, выражающим теперь не страсть, а тихое, уверенное обожание. Сяо Чжань отвечает ему точно так же: со спокойной, крепкой любовью. Сердце больше не трепыхается отчаянно, а бьется ровно и сильно, всегда — только для одного человека. Ван Ибо мягко разрывает поцелуй, и они замирают, соприкоснувшись лбами и дыша одним воздухом на двоих. То, что Сяо Чжань доверился ему настолько, что готов сделать своей новой опорой вместо жестких правил и извечных рамок мафии, поменять всю свою жизнь, перевернуть ее с ног на голову, чтобы попробовать быть счастливым рядом с ним, — дорогого стоит. Ван Ибо готов стать этой опорой. Готов показать, каким может быть мир без бесконечного притворства и крови вокруг, без боли и слез, без необходимости оглядываться каждый раз, когда собираешься сделать шаг. — Я всегда буду сопровождать тебя, какое бы решение ты ни принял, — шепчет Ван Ибо. — Люблю тебя, не могу без тебя, хочу провести вечность с тобой. Ты лучшее, что случалось со мной в жизни. Чжань-гэ, Сяо Чжань, согласишься ли ты выйти за меня замуж? На ресницах того вдруг начинает блестеть влага, а его руки обнимают шею Ван Ибо так крепко, что их не расцепили бы и десяток крепких альф. Он судорожно втягивает носом воздух, пытаясь взять свои эмоции под контроль, но слезы все равно одна за другой начинают скатываться по его лицу, а Сяо Чжань даже не пытается их утереть. — Да, — выдыхает он, и, не прекращая плакать, начинает улыбаться так, что Ван Ибо кажется, будто солнце взошло посреди ночи. — Да, да, конечно, Бо-ди. Небеса, как же я люблю тебя… Спасибо, спасибо за все. Ван Ибо целует его снова, не давая разрыдаться сильнее, и вжимает его в свое тело, в сердце, в самую душу. Он знает, за что благодарит его Сяо Чжань. За то, что увидел его настоящего. За то, что принял его именно таким, не пытаясь изменить, как это делали с ним всю жизнь. За то, что полюбил и позволил полюбить себя в ответ. Ван Ибо тоже благодарен. За все то же самое.