Капитан

От душевного равновесия и следа не осталось. Как и раньше, сначала Розанова смыло волной душевного подъема. На дежурство вместо Стаса он летел, как на крыльях, вспоминая произошедшее, пытаясь осознать. Было скорее похоже на кинематографическую чепушню, чем на то, чем обычно была его жизнь. Левушкин опять ему отсасывал. Понятное дело, пацан зашуганный, ошалевший после обезьянника, за себя вообще не отвечал, по-хорошему надо было отказаться и спать его отправить - но ведь сам же предложил. Такие подарки судьбы назад не возвращают. Причем было все не так, не как до этого. Левушкин взялся за дело решительно, почти остервенело, как будто бы хотел разделаться поскорее - но не совсем. Пытаясь сквозь ощущение горячего блаженства разобраться, чем же дело, Розанов опустил взгляд, посмотрел на Левушкина со своим членом во рту. А потом Левушкин посмотрел вверх, встретился с ним взглядом - и тут Розанова накрыло. Член у Левушкина он буквально отобрал, схватил его под локоть, вздернул на ноги и бросился целовать, сам не зная, зачем. Одним рывком сорвал футболку, с узкими джинсами так ловко не вышло, но Левушкин уже понял, что от него хотят, помог. Как кончил, Розанов уже не помнил - видимо, додрочил себе в процессе или потерся обо что-то. Излизав Левушкину все губы, он спустился к шее, поцеловал ключицы, развернул его к себе спиной и стал подбираться поцелуями к лопаткам, которые навсегда поселились порочным образом в его мозгу. Левушкин крупно вздрагивал от каждого прикосновения - Розанов в первое мгновение было подумал, что его трясет от отвращения, но случайно задел рукой стояк - уверенный, крепкий. Больше он в выбранной стратегии не сомневался. Завалился на мятую постель, потянул Левушкина за собой - тот уже ничему не сопротивлялся, стал послушным и мягким, как восковой пластилин в руках. В полумраке спальни было плохо видно, но взгляд у него был немного ошалевший и очень голодный. Гомосексуального опыта у Розанова не было. Не было никакого и совсем - так он сам твердо считал. Правда, если нужно было спасти товарища от плотской муки своей рукой - тут он мог прийти на помощь, даже был неплохим дирижером по этой части. По крайней мере, партнер по взаимной дрочке так о его навыках высказывался. После армии Розанов пошел на юрфак - с военным вузом связываться не стал, уже наметил себе легкий путь в ментовку. Там, в шаражной общаге, у него был сосед Юра Розенблат - умный парень, темненький, остролицый. Развлечений тогда у студентов было немного - попойки и бабы, а Розанов с Юрой оба крутились на самообеспечении, работали. Розанов тогда разгружал газели с товаром в новом магазине недалеко от общаги и таскал ящики по складу, Юра тоже где-то халтурил - на культурное времяпровождение ни у одного не хватало ни сил ни времени. Вот и пришли они в итоге к предсказуемому решению - товарищ ведь руку помощи всегда протянет. Но гомосеками они с Юрой не были. Даже не целовались ни разу - не такие были отношения. А тут вон, как вышло… День на работе просвистел незаметно, хоть это и была по сути чужая смена. Вечером Розанов собрался, поехал домой, зашел по пути в “Чижика”, обалдел, что все вокруг уже в мандаринах. Он-то ментально застрял еще в начале октября, даже не замечал, что жизнь мимо по-прежнему движется. Дома ему показалось душно и грязно. Полный решимости навести везде порядок, Розанов распихал купленную еду по полкам в холодильнике, снял с плиты решетки, залил все жирорастворителем, принялся мыть посуду. По-хорошему, конечно, нужна была новая кухня. Когда он въехал в это раздолбанную двушку, поначалу собирался делать ремонт, когда еще оставались какие-то надежды перевезти сюда Вику со Святочкой. Надежды рухнули быстро, отремонтировать он успел только туалет и ванную, потому что там совсем уже было невозможно находиться, и поставил пластиковые окна - копоть с вокзала лезла во все щели рассохшихся деревянных рам, оседала черным слоем на подоконнике, пачкала шторы. На этом запал угас, силы кончились. Жить было можно - и ладно. Женщин Розанов домой, конечно, приводил - редко и по большей части пьяный, неудобно, конечно, было, но в целом похуй, не жить же он с ними собирался. А вот перед Левушкиным было как-то стыдно. Из-за этого стыда Розанов вознамерился во что бы то ни стало навести в квартире красоту - вынести хлам, свернуть протертый ковер, старый телевизор, который уже лет пять не включал, тоже выкинуть. Купить плафон на лампочку. Ремонт-не ремонт, но обои надо переклеить. Можно же и тут жить нормально, по-человечески. К тому же, Новый год скоро. Самое время что-то менять к лучшему. Снова начать заниматься спортом, бросить курить, готовить себе нормальную еду на работу, водить сына на какую-нибудь секцию, налаживать отношения, пока он рябого Викиного хахаля не начал отцом называть. Пора уже становиться другим человеком. Следующим днем он снова работал, и черти принесли к ним в кабинет Анатольича. - Ну, че там твой стоматолог? - начал шеф, грузно привалившись к дверному косяку, пока Розанов вносил в систему данные по рапортам и бился с виснущей программой. - Пересекся вчера с Денисом, говорит, все в лучшем виде, не кантовали. Папаша уже отблагодарил? - Да он не в Москве, - скомканно попробовал отмазаться Розанов. - Денис говорит, там не пацан, а мужик уже здоровый, - у Анатольича дел явно не было, он решил подоставать всех разговорами. - Че он по митингам монается? Ты у стоматолога спроси, че он не в армии? Приехали. Разговоров об армии Розанов откровенно боялся - потому что вели они неизбежно к его Святочке. Сын в свои неполные тринадцать уже был плечистым, крепким, здоровым - короче, пошел в отца, который постепенно приобщал его к физическим упражнениям. Всякий раз, когда он попадался шефу на глаза, тот заводил одну и ту же шарманку - ну, боец растет, в какие войска, когда на службу? Розанов, конечно, был согласен, что служба в армии для любого мужчины - строгая необходимость, но только когда любой мужчина не был его единственным сыном. Сам Розанов, как и полагается, имел об армии теплые воспоминания. Как на ротного однажды насрала ворона, и весь взвод изо всех сил сдерживал смех. Как однажды в наряде по столовке по душам поболтал со старшиной Федей Сапуновым. Как под какой-то праздник Федя притащил ему водки, талантливо впрыснутой в заклеенную банку от сгущенки. Еще всякое, связанное с Федей Сапуновым, по-мелочи. На этом все. Вообще, если бы не Федя Сапунов, он бы в этой проклятой армии свихнулся. Если отбросить Федю Сапунова, армия была хуйней полнейшей. Кормили хуже, чем в тюрьмах, форма просто барахло позорное - шинели приходилось килограммом булавок подкалывать, чтоб сидели. Строевая Розанову не нравилась. Физпо не нравилось. Прыжки с парашютом не нравились так, что после первого раза он даже просил Федю выбить ему руку из сустава. Федя как-то смог добазариться, Розанов отлежался денёк якобы больным. Хороший Федя был человек. Основное, что Розанов помнил из армейских дней - что на него постоянно кто-то орал. Чеще всего ни за что и матом. Примерно как он сам сейчас - силовая профдеформация. Но совершенно точно было понятно, что его Святочка, золотой ребенок добрейшей души, который на Гришиной даче пытался колорадских жуков спасать от опрыскивания картошки, услышав матерный рев вместо пожелания доброго утра, попросту расплачется - вот и вся вам армия. Поэтому, несмотря на Святочкин нежный возраст, Розанов уже подбивал клинья к военкому. Придет время - отбоярится. - Святослав твой там че, определился? В зенитные не решил? - как и ожидалось, Анатольич своего не упустил. - Да какие зенитные, у него зрение от компа садится. Очки, наверное, будем делать. - Да че там очки, тьфу. Его в ВДВ надо. Ты там его подучивай, готовь. И мамке тоже поясняй, что пацан должен мужиком становиться, а то они щас такие - все парней под подол загоняют, пидоров из них растят. Розанов замер. Слово на букву “п” хлестнуло его, будто ремнем. Федя Сапунов вдруг вспомнился тепло и ярко. Отличный парень был Федя - русый, улыбчивый, с цепким взглядом. Многие к нему относились настороженно, но с Розановым они сдружились. Доходило у них до всякого. Поцелуи были, минеты были - почти традиция после стрельбища, бывало даже и пробитие дна, но только в качестве эксперимента - тогда еще сноровки не хватало, да и обстановка не располагала никак. С Федей было здорово, иногда Розанов даже жалел, что контакт так бесславно оборвался - интересно было бы узнать, где он сейчас, каким стал. Федя ему говорил перед дембелем, что собирается ехать в Сочи. Море, тепло - а холод Федя не любил страшно. Говорил, планирует пойти в МЧС, туда таких охотно брали. Намекал, что можно вместе поехать, для Розанова бы тоже что-то нашлось. Не поехал, даже адресами не обменялись. Что было в армии - то в армии и осталось. Так что никакого гомосексуального опыта у Розанова не было. Только вот Левушкин - тоже ведь мужик, как ни крути - пусть не настолько еще брутальный, каким мужика принято представлять, но ключевой фактор, который его мужиком и делает, был на месте, работал исправно - Розанов лично проверил и убедился. То есть, получается, после того, что было, кто-то из них реально пидор? А как понять, кто? И что делать? Анатольич продолжал расписывать прелести вооруженных сил, понял, что Розанов на беседу не настроен, и пошел общаться с другими подчиненными. Петя с готовностью загоготал над какой-то тупой шуткой, принялся суетливо предлагать чаю. Розанову от них всех стало тошно. И еще он вдруг понял очевидную вещь - что Левушкин из его жизни пропал. Странно - ведь расстались они не то, чтобы плохо - просто никак. После эпизода спонтанной страсти Левушкин сразу уснул в постели, хотя Розанов всерьез собирался стелить ему на диване. В итоге пошел на диван сам - и спал, как младенец. Точнее, как младенец он спал раньше - постоянно просыпаясь с желанием заорать или раздрыдаться, - а после Левушкина спалось хорошо, крепко. Проснулся от будильника - Левушкин уже тихонько шарился по квартире, собирался. - Подожди. Поешь, я тебя на машине подкину. Голос с утра севший, хриплый. Левушкин от него как будто поежился. - Не, мне бежать надо. Семинар, нельзя пропускать. - Ну, хоть чаю попей. Че тут ехать, минут пятнадцать… - Блять, на Янгеля пятнадцать? - Левушкин злобно вскинулся, почти закричал. - У меня конспект и пропуск в общаге, как меня, блять пустят? - Ладно. Розанов встал, потер лицо, проследил, как Левушкин дергает шпингалеты, чтоб достать куртку с балкона. - У тебя обувь есть нормальная на зиму? - зачем-то спросил Розанов. - Есть. Левушкин оделся, на Розанова упорно не смотрел. У самой двери, когда он уже завязывал последний шнурок, Розанов вдруг встрепнулся, отлип от стены. - Подожди. Телефон мой запиши. Если вдруг опять что. Левушкин на секунду замер - Розанов уже подумал было, что пошлет - но нет, достал айфон из кармана, понажимал цифры под диктовку. Потом открыл дверь и молча вышел. Так бесславно приключение и закончилось. На что Розанов вообще надеялся? Что Левушкин опять в обезьянник загремит? Просто так позвонит? Менту, который уже два раза с ним… Действия сексуального характера? Теперь это, конечно, казалось тупым до ужаса. Так кратковременный моральный подъем опять сошел на нет. Больше становиться новым человеком в новом году не хотелось - а смысл? Больше вообще ничего не хотелось, особенно жрать эти уебанские мандарины, которые девчонки таскали на работу баулами и сыпали где ни попадя. Бесила вся эта предпраздничная суета - бешеная, истеричная, но при этом все равно полная совершенно непонятного Розанову веселья. Предвкушение праздника сгущалось удушающим радостным облаком - а Розанову весело совершенно не было, хотелось только, чтобы это все скорее кончилось. Он набрал дежурств до самого нового года, взял дела других отделов, чтобы занять голову, не сорваться в пропасть отчаяния перед осознанием - говно он, а не человек. Склонил парня к какой-то мерзости, потому что самому вдруг захотелось, а потом еще на что-то рассчитывал. На что? Что он на тот случай просто махнет рукой - забыли, проехали? Что они подружатся, будут встречаться вечерами - бахнуть пива и пососаться? Совсем дегенерат, что ли? Взял было дело об изнасиловании. Петя заинтересовался, но как только выяснил, что потерпевшая - женщина за сорок, потерял интерес. - Заяву накатала, смотри. Да вообще радоваться должна, что у мужика на нее встало, - прокомментировал он и как обычно заржал. Розанов посмотрел на него внимательно, но ничего не сделал. А толку? Они все такие - а главное, он сам точно такой же. - Шипа давно трясли? - вместо этого спросил он. - Дык… В ноябре же. - Поехали. - Да ладно, праздники же. - Поехали. У Шипа праздники уже начались. Квартира, в которой он кантовался, была буквально забита народом всех мастей - и молодняк, почти подростки, и какая-то офисная шелуха прилично одетая, и совсем отбитые забулдыги - и ничего, все как-то равномерно мешались и не конфликтовали. Розанову не то, чтобы были рады - Шип поглядел хмуро, но выебываться не стал. Провел в кухню, достал пакет. Розанов, как был, в куртке, сел за аляповатый столик с тюльпанами в столешнице, и мотнул головой - забей, мол, сам. Петя нес какую-то херню и только получив косяк заткнулся. Розанов снял шапку, отбросил со лба влажные волосы, затянулся. Нихрена не помогало. Или шмека из картофельной шелухи, или просто не то средство. Надо было шипа со всей его кодлой давно тащить в участок и хуярить по полной программе, насрать, кто там его крышует… - Это хорошая вещь, начальник, - словно прочитав его мысли, Шип тоже подсел за столик с самокруткой. - Чистый био продукт, человечек один в тепличке под Калугой растит. Берем только шишечки, сам употребляю. В подтверждение своих слов Шип смачно затянулся. Розанов посмотрел на него как на полного опущенца. - Зря ты на своем товаре сидишь, - прокомментировал он и сделал короткую затяжку. Во рту загорчило, в горле потеплело. - Все мы на чем-то сидим, начальник, - философски заметил Шип. - У тебя у самого вид тот еще. Встретил кого? - Слышь, Шип. Мы не кореша с тобой, - напомнил Розанов, глядя ему прямо в глаза. Шип не стушевался, пожал плечами, затянулся снова. - Отношения, это дело такое. Это труд. - Че опять, что ли? - подал голос Петя. - Баба та твоя? Розанов отвечать ему не стал, продолжая смотреть на Шипа. Странное было чувство, будто этот барыга видит его насквозь. Праздники просвистели сплошным долгим алкогольным паровозом. Бухать начали в дежурке - числа с двадцать пятого каждая смена заканчивалась теплыми компанейскими посиделками. Склад бутылок за диваном все рос и рос, Петя называл его своим запасом стеклотары, потом начал понемногу выносить и выбрасывать. У Розанова начался сезон форточников - люди уезжали на праздники, оставляли квартиры. Злачное время. На работе он работал, потом пил. Возвращался домой и просто пил - чтобы не думать. Все равно все кругом ходили либо бухие либо веселые, очередную просиняченную рожу никто не замечал. Подарил сыну телескоп, сходил с ним на каток, Вика еще повесила на него своего младшего - до ужаса несамостоятельного и капризного пятилетку Тришу. С ними двумя Розанов откровенно заебался, даже немного проникся сочувствием к Викиному обмудку, который в такой теплой компании вынужден ошиваться постоянно. И все же в этом были и свои положительные стороны - Розанов отвлекался. Чушь в голову не лезла. Зато когда он приходил домой, окунался в свой осточертевший беспросветный быт - тут все и начиналось. Что сейчас делает Левушкин? Как отмечает? О чем думает? На что надеется в следующем году? Небось, у него там гулянки с друзьями, коктейли какие-нибудь модные, веселье до утра - дело же молодое. Может, у Левушкина есть девушка - говорил же, что не голубой. Вот они и вместе сейчас, наверное. Строят планы. И через все эти размышления о Левушкине красной нитью тянулся единый лейтмотив - Розанову в этом мире надежд и дерзновений места не было. Он оставался там, куда сам себя загнал - в грязи, в жести, где преступление и наказание уже до такой степени взболтаны в одном тазу, что не поймешь, где что. Когда-то у него тоже были планы. Думал, отслужит, кое-как отучится, найдет работу, найдет жену, дальше квартира, дети, нормальная семья. Понятия о нормальной семье, конечно, у Розанова были крайне смутные, но живут же как-то люди? В итоге на каком-то этапе план забуксовал и сломался. Казалось, виной всему то, что Вика - сука, но было и другое мнение. Ужился же с ней ее жирный росгвардеец. Значит, проблема все-таки в том, что Розанов - тварь конченая, а Вике просто удалось это вовремя заметить. Утро первого января было тихим и светлым. Розанов его заметил, потому что поехал в часть на автобусе - машина не завелась. Ехал, смотрел на город и не мог отделаться от мысли, что жизнь уже прожита, причем бездарно и неправильно. Хотя, казалось бы, только в марте сорок, еще вагон возможностей - вон, хоть та потерпевшая по износу. Всего-то и стоит, что быть адекватным мужиком, не издеваться над человеком - глядишь, вот нормальная семья и получилась бы. На месте обнаружилось, что потерпевшая уже забрала заявление. Помирились, наверное. Новый год, время чудес. Розанов зато знал прекрасно - один раз побил, значит точно побьет снова, такого уже не исправишь. Больше Розанову вообще ничего хотелось. В праздники он пахал, как черт, и когда все повозвращались из поездок с родственниками, наступила пора отрабатывать - Розанову стали чаще выпадать выходные. Он приучил себя тупо отключать голову - чем-то занимать руки, чтобы создавалось впечатление хоть какой-то деятельности, а в башке просто плескалась пустота. Прибрался в квартире, отремонтировал машину, много пил. В оставшееся время спал. Продержался так почти весь январь, потом силы иссякли. Перестал что-то делать. Пил по-прежнему, но уже как-то бестолку. Стал вспоминать мать. Подумывал, как бы переписать квартиру на сына так, чтобы никто больше не зарился. И снова в нелегкий час его встряхнул Сергей Левушкин. Сначала Розанов его даже не узнал - Левушкин трезвонил утром в воскресенье, голос звучал взволнованно, он торопился, частил, склеивал слова. - Привет, ты сейчас работаешь? - Нет. - Нужна твоя помощь, срочно. Розанов продрал глаза, потер лицо, поскреб жесткую щетину. - Тебя опять что ли замели? - Не меня. Розанов тяжко выдохнул. Соображать, что от него хочет Левушкин, было сложно. Он только начал вообще понимать, с кем говорит. - Друг мой, Косин Виталий, - быстро затараторил Левушкин. - Его вчера утром с Тверской забрали, нигде его найти не можем. - Блять… - У него ВСГ, давление скачет, ему нельзя долго, помоги, пожалуйста. Я отплачу. “Пожалуйста” сладкой пудрой просыпалось на слух Розанова, и он почти был готов вскочить и бежать делать для Левушкина что угодно, а потом его догнало вот это “я отплачу”. Розанов сразу почуял, куда все идет, и по-честному попытался разорвать порочную петлю. - Блять, я, когда говорил, чтоб ты обращался, имел ввиду, когда тебе помощь нужна. Твоих дружков нянькать я не нанимался. У Левушкина на той стороне что-то постучало, пошуршало. Потом он заговорил снова, немного медленнее и тише. - Ну что ты хочешь? Я все сделаю. Во вторник я весь день свободен, пар не будет. Правда, очень нужна помощь. Косин Виталий, он не сделал ничего, его нельзя в спецприемник… Не выдержав, Розанов сбросил звонок. Что творит, это ж надо. Знает же, сволочь, что делает - и делает, не стесняется. У Розанова как будто температура поднялась, в висках застучало. Это “я все сделаю” Левушкино схлопнулось над ним смертельным капканом. Розанов сам не знал, что с таким запросом делать, но кое-как собрался. Прозвонился нужным людям. Долго объяснялся, убеждал. Нашли в итоге этого Косина Виталия - хватило хоть мозга документы с собой носить. Пока разбирались, Розанов успел побриться, умыться, кое-как привести себя в относительно пристойный вид. Снова звонил, выспрашивал, что-то выдумывал, просил. Параллельно с этим злился - какого это хера происходит? Почему он по первому требованию пацана - который в общем-то ему вообще никто - вот так срывается что-то делать, выпрашивать, унижаться? Как это называется? Докатился. Причем знал же прекрасно, что Левушкина надо держать от себя подальше - что он с собой приносит? Пару дней хорошего настроения, а потом непроглядное дерьмище, из-за которого хоть на стенку лезь. А все равно вот опять связался, вместо того, чтобы послать его куда подальше. Левушкин за это ему будет крупно должен, про это свое “все сделаю” ему еще надо будет напомнить. Наконец, уже в ночи Розанов набрал Левушкину, чей номер так и не сохранил и едва не потерял в списке вызовов. - Виталий твой в передержке на Полянке, можете его забирать. Штраф придется заплатить, тут уж как хотите. Левушкин помолчал. Розанов уже было подумал, что не справился, немного почему-то испугался. - Хорошо. Мне во вторник к тебе подъехать? Опять ни спасибо ни слова приятного. Розанов снова разозлился. - Не надо, я за тобой сам заеду. Куда? - На Академика Янгеля. У метро, в час. - Хорошо, - ответил ему Розанов тем же приемом. Лег было спать, но сон не шел. Проматерился, оделся, вышел в мороз, добрел до запрятанного во дворах круглосуточного продуктового, купил там на кассе пачку презервативов. Сонная кассирша посмотрела с некоторым сочувствием. Такое, конечно, надо в аптеке покупать - но тут хуй знает, где ближайшая приличная, обычно у работы заходил. Домой идти не хотелось, решил прогуляться до машины. Заодно припомнил армейские времена - понял, что без дополнительной экипировки будет все-таки хуево. Дошел почти до Павелецкой, круглосуточная аптека тоже нашлась. Взял там для отвода глаз какие-то порошки от простуды и заодно нашлась стойка с гондонами на любой вкус и смазками. На кассе немного забуксовал, потом вспомнил, что в гражданке, все нормально. Розанов ходил по подворотням почти до трех часов, выкурил всю пачку. В итоге половину понедельника проспал, но все равно на месте не сиделось. Достал все, что накопал про того хмыря, на кого заяву по износу писали. Сам его пробивал, с Чижом связываться не хотелось. Решил съездить, пообщаться. Получилось удачно - персонаж был на цивилизованном вечернем выгуле, никакой охраны - только водила встрепенулся, но Розанов не лютовал. Разок объяснил свою позицию и свалил. Раз заявления нет, то и мера пресечения неофициальная. Ударил в живот, даже кулаки не посбивал. По пути обратно Розанов думал про армию. Чего от них еще хотят, когда закрывают мужиков в таком месте, где напряжение иначе и не сбросить - так и еще и напрягают без остановки, как специально. Что это, если не прямая провокация? Не может же быть такого, что это в нем самом проблема? *** Проблемы у Сергея начались сразу же, но он их долго игнорировал. Второе возвращение с поля брани Виталя воспринял как чудо и знак свыше - все бегал и восторгался - как так? Даже не побитый! Это тебе пиздец, как повезло, Милка. Сергей соглашался - реально же повезло. Даже в обезьяннике никто не докопался - кроме чела, который битый час пытался ему доказать, что Левушкин - это на самом деле его старый друган из Омска, но тот был безобидный. Про клетку Сергей тоже рассказал, правда конец у рассказа получился смазанный - посидел, потом как-то отпустили, на перекладных добрался к утру до общаги, побежал на семинар. Как-то так. Про эпическую историю в свете скорых праздников все быстро забыли - но не сам Сергей. Помнил очень хорошо, что на самом деле случилось. Как Розанов его целовал - реально чудо и везение, что у него вся шея не в засосах, не отпизделся бы даже, сваливая на побои. Помнил, как этот мент сраный его трогал, валял по кровати, как уложил спиной себе на грудь, лизнул под ухом, погладил живот - и Сергей чуть не закричал, подумал, что сейчас прямо так и кончит. Откуда вообще такое в обычном полицейском? А в нем самом такое откуда? Поначалу списал все на стресс и недотрах. Документы все позакрывал, родителям отзвонился - те в двадцатых числах ждали его дома. Билетами озаботился заранее, все было продумано и схвачено. Перед отъездом решил посетить тусовочку, бахнуть, погулять, может кого-то подцепить. Точнее, именно подцепить кого-то ему и хотелось - подлечиться таким образом, укрепить дух. Стало в итоге только хуже - познакомился с девчонками с управления, парочка явно была не против, уже прогретые громко хохотали, постоянно его трогали. Одна оказалась вполне интересная, Сергей немного с ней сепарировался от остальных, долил еще сидра в стаканчик, затянулся “ашкой” пару раз, потом поцеловались. И Сергей понял, что ничего не получится. Что вообще ничего подобного не хочет. Что нужно сворачиваться, иначе не избежать лютой неловкости. Девочка выглядела разочарованной буквально несколько секунд - вернулась к подружкам и тут же снова визгливо захохотала. Сергей вышел на балкон, попросил у незнакомого парня настоящую сигарету. Покурил, подумал. Свалил в общагу. Больше про капитана Розанова он старался не думать - до отъезда в Липецк получалось неплохо. Дома поначалу тоже дел хватало - мама все причитала, какой он худющий, папа расспрашивал про учебу, про универ, приехала сестра, стала докапываться, есть ли девушка. Сергей только отмахивался. Делать в Липецке оказалось совершенно нечего. На старом компе с горизонтальным блоком было не то что не поиграть - там и браузер открывался еле-еле. С лучшими школьными друзьями за пару лет были утеряны почти все точки соприкосновения - даже странно было, как быстро они стали почти полными незнакомцами. От скуки и безделья Сергей снова начал думать, вспоминать. В его глазах Розанов был, конечно мразью, уебком, насильником. Ну и что, что во второй раз Сергей сам предложил? Это он так упредил удар. Все равно же пришлось бы. Розанов бы вынудил, заставил. Все это было гадко, мерзко, о таком следовало забыть как можно скорее. Или рассказать психологу. Или написать в какое-нибудь СМИ изобличающую статью - прямо так, с именами и датами. Но вместо всего этого Сергей лежал на своей старой кровати в комнате, которую родители постепенно уже стали захламлять старой техникой, и вспоминал. Почему-то в сильных руках капитана полиции ни гадко, ни мерзко ему не было. Праздники прошли, начались выходные - город днем почти пустел, оживая к вечеру, которую ночь подряд кто-то во дворе взрывал петарды - видимо, заказал с запасом. Сергей пил шампанское, ел селедку под шубой и сомневался в себе. Пансексуальная полиаморность трещала по швам. Когда-то у него была девушка - точнее, не так уж это было давно, но ощущалось уже почти как в другой вселенной. Отношения были сырые, неумелые, и сбросив листву, Сергей записал себя в полиаморы - просто чтоб не заебываться. Парни его не то, чтобы привлекали - просто хотелось быть современным и прогрессивным, не каким-то заскорузлым ханжой. На выпускном он поцеловался с мальчиком - Степан, один из клоунов в их школьной компании. Пошли с ним в сортир зачем-то, уже бухие, и как-то так вышло, что засосались. Было ничего, не кринжово. Потом, правда, никакого логического продолжения не было - Степан как будто забыл, Сергей тоже не зацикливался. И что теперь? Лежит в темноте, слушает заебавший грохот петард и думает, что там у Розанова? Как отмечает? Семьи у него нет, кажется, так что, наверное, квасит с коллегами. Или он трезвенник? Слышал где-то, что менты-трезвенники самые злобные. А Розанов считается за злобного? Или наоборот, лучше пусть семь раз нагнет, чем один побьет? Короче, Розанов на него влиял плохо. Сергей при нем терялся, переставал соображать. Вот нахуя он тогда телефон его записал? Надо было сваливать и не вспоминать о нем больше. Да и сейчас - можно же было этот сраный контакт “Розанов полиц” взять и удалить к херам - но Сергей не удалял. Открывал и смотрел на него - но не удалял, будто трогал языком больной зуб. Выходные закончились, с родителями Сергей распрощался. Мама что-то все-таки заметила, спросила, не влюбился ли. Сергей рассмеялся. Папа выручил, сказал, что это он просто так учиться не хочет. А вернувшись в общагу, Сергей застал Катю почти в истерике - Витальку еще вчера забрали на пикете - и все, с концами. Всех погнали в спецприемник, а его нет. Все, пропал. Убили, наверное, будут теперь скрывать. А может, уже в СИЗО - все-таки, Виталика уже брали, устные предупреждения были давно исчерпаны. Сергей долго не думал - накинул куртку, спустился во двор и позвонил. Связался он зря, конечно - это было понятно - но теперь у него хотя бы было оправдание. Виталика действительно вернули - ночью, Сергей уже спал. Что там случилось, никто не разбирался - теперь уже Виталика чествовали, как героического борца с режимом. Сергей только хлопнул его по плечу и сказал “повезло”. На встречу к Розанову он вышел с небольшим опозданием. На месте был чуть раньше, чем хотел, зашел в магазин погреться, купил газировку, стал ждать, если Розанов спешит - то пусть звонит. Не позвонил. Заебавшись, Сергей сам вышел, заметил машину, молча сел и пристегнулся. Развлекать капитана в пути беседами Сергей не собирался - Розанов это понял и включил какое-то дурацкое радио с заезженными песнями ранних десятых. Сергей старался даже на него не смотреть - случайно зацепил взглядом профиль и отвернулся к окну. Веяло чем-то знакомым, понятным. Доехали на удивление быстро. Розанов запустил Сергея в квартиру, сам разулся. Было прохладно - скорее всего, где-то открыты окна. - Есть будешь? - Потом. Надо было сказать твердое "нет", но Сергей чувствовал, что велик риск сорваться. Он уже сам не понимал, нахуя пришел. Мог бы сказать, что заболел. Или просто не прийти и отключить телефон. Ну что бы он сделал? У универа его караулил, чтоб наркоту швырнуть? В деканат позвонил бы? Уже не так ведь актуально. - Я в ванную, - сообщил Сергей и скрылся за дверью. Накануне он помылся, но хотелось еще немного потянуть время. Тупо постоял под душем, порассматривал капитанское банное имущество. Шампунь, какое-то средство три в одном, пена для бритья, лосьон. Неожиданно банка крема для тела. Выходит, у капитана от воды кожа сохнет. Сергей даже злорадно улыбнулся, будто и правда узнал какую-то компрометирующую информацию. Стоит такой мент здоровый и смазывает банки кремом из баночки… От стука в дверь Сергей вздрогнул. Розанов приоткрыл ее, сообщил, что принес полотенце, закинул его и сразу вышел. Сергей порадовался, что завернул шторку. Постоял ещё немного, глядя в стену и очень смущаясь, что у него почти встал. После душа он сразу отправился в спальню, сел на кровать, дождался его. Тот встал над душой и стоял, будто ждал от него инициативы. Сергей не выдержал. - Ну, что еще? - Ничего. Розанов отвернулся, Сергей даже подумал сначала, что капитан сейчас куда-то выйдет, но он только взял что-то и повернулся обратно, кинул на постель пачку презервативов и тюбик смазки. Сергей застыл, по телу разлилось прохладное оцепенение. Резкое возбуждение так шибануло в голову, что капитанская спальня слегка завращалась. Сейчас мент выебет его в жопу. И, что самое страшное, Сергей ему позволит. Даже мысли не было о том, чтобы как-то происходящее оспорить, выразить протест. Как в тот раз, во время первого задержания, когда Розанов поставил его на колени и сунул в рот член - он угрожал, конечно, но и Сергей хорош тоже - по первому свистку рот открыл, даже возражать не стал. Так и теперь - дрожащими руками снял штаны и светшот, лег на живот, стянул трусы. Так и остался лежать - слушал, как позади шуршит чем-то Розанов, чувствовал, как под ним проминается матрас. Почему-то ждал, что его сейчас схватят и начнут ебать грубо и жестко - все-таки, с ментом дело имел. И только когда почувствовал на себе руки Розанова, вспомнил, что тот с ним всегда был исключительно нежным. Прикосновения казались горячими, особенно на контрасте с прохладным воздухом после проветривания, Сергей моментально согрелся. Розанов погладил его по спине, по заднице, по бедрам, потом начал целовать. От каждого поцелуя Сергею хотелось плакать - было прямо обидно, что так приятно, что сразу во всем теле отдается сладкой волной. Розанов со своими поцелуями только до лопаток добрался, а Сергей уже дышал, как марафонец, жмурился, закусывал губу. - Приподнимись немножко. Розанов взял его за бедра и очень осторожно поднял, упер в постель коленями - точнее, Сергей отставил задницу сам, ему хватило лишь намека. Скрываться смысла уже не было - член у него стоял и дергался почти от каждой ласки Розанова - такой неожиданно желанной. Капитан отстранился - Сергей знал, конечно, какие манипуляции он там проводит, но никакой нервозности на этот счет не испытывал. Тихонько зашипел, когда Розанов холодным скользким пальцем стал поглаживать его анал, протяжно выдохнул, когда почувствовал теплый поцелуй чуть выше копчика - даже разминая ему дырку с чисто прикладными целями Розанов умудрялся повышать градус прелюдии. Сергей сдался и тихонько застонал сквозь сжатые губы, подался немного назад к его руке. Сработало - поцелуи Розанова стали напористее, жестче, в анале появилось чувство томительного дискомфорта, но от него Сергей как будто завелся еще сильнее, а когда почувствовал, как в него уперся член, не выдержал, открыл рот и застонал по-настоящему. Тогда Розанов будто с цепи сорвался. Потом Сергей долго приходил в себя, лежа на скомканном покрывале сбоку от Розанова. В голове было пусто, приходилось почти силой туда мысли пропихивать - а они все были не те, неправильные. Думалось только о том, как же это классно - даже не секс сам по себе, а ощущение, что его буквально обожают, когда каждый сантиметр кожи расцелован, когда его держат так нежно, будто он хрустальный, и при этом так крепко, что можно ни о чем не думать, не волноваться, потому что точно никуда не соскользнешь, не свалишься, когда с тобой обращаются, как с какой-то драгоценностью. Да и сам секс, чего уж там, был хорош, пусть даже в этой категории Сергею было не с чем сравнивать. Розанов как-то умудрялся угадывать, что нужно делать и как, с каким напором, с какой скоростью, трахал то медленно и осторожно, то быстро, с пошлыми шлепками, каждый раз буквально взбалтывая ощущения, но ни на одну секунду Сергей не переставал чувствовать, будто это его тут ублажают, ради его удовольствия все эти старания. Он кончил раза три - два точно, на третий его уже, может, и не хватило, но был момент, когда стало невыносимо хорошо, а потом как будто отпустило. Еще они с Розановым, кажется, целовались, причем много. - Поешь? - спросил вдруг Розанов. Левушкин подвис. Он уже успел забыть, что существует в банальном материальном мире, слишком погрузился в анализ впечатлений. Напоминание его немного отрезвило. Он встрепенулся, привстал. Почувствовал, что на нем подсыхает сперма - его собственная, но от этого менее противно не становилось. Надо было помыться. - Не. Пойду, душ приму только. - Хоть чаю попей. Я тебя отвезу. На улице уже совсем стемнело. Это, конечно, ни о чем не говорило - зимой в Москве уже в четыре часа было темно, но времени, кажется, и правда прошло много. Сергей понял, что голодный, пожалел, что от еды отказался, но на попятную идти не стал. - Давай, - ответил он максимально равнодушно. Розанов поднялся, оделся, собрал мусор, который после них образовался, и вышел. Сергей потянулся, собрал одежду, но одеваться не стал. Прошелся по спальне, все рассмотрел, зашел в гостиную. Почему-то теперь в квартире Розанова он себя чувствовал вполне раскованно и вольно. Обнаружил, что живет Розанов скучно - никаких маркеров интересов, ничего пикантного. В книжном шкафу сборник сочинений Чехова - старый, возможно, коллекционный - и шеренга унылых книжек по праву. Старый серебристый телевизор, так заставленный всяким барахлом, что было ясно - никто его годами не включает. Пачка сигарет, сверкающая пугалкой “ИМПОТЕНЦИЯ”. Ни цветов, ни какого-то декора. Сергей открыл балконную дверь, пососал свою электронную дудку, замерз, пошел мыться. Когда он пришел на кухню, Розанов уже проверял в духовке какой-то пирог, пахло сладкими яблоками на всю квартиру. - Ого, - прокомментировал Сергей. Таких кулинарных умений он от мента не ожидал. - Еще минут пять. Может, еще что-то будешь? Сергей помотал головой. Налил себе чай, подул на него. Вкус был странный, но приятный. Какой-то даже немного новогодний. - Че там твой Виталий? - спросил Розанов. - Нормально. - Еще раз замесят - получит год лишения. Скажи ему. - Да ладно, блять, ну че мне сделать? Еще раз раком встать? Розанов отвернулся к духовке, достал свой пирог, матернулся, обжегшись через тонкое кухонное полотенце. Странно, но сейчас Сергей к нему ненависти не чувствовал - знал, что она была, щекоталась где-то внутри черепа, но грубил он чисто машинально. Мог бы и обойтись, но не получалось. - Ложку дать? - Не надо. Пирог был горячий и вкусный, тоже какой-то праздничный. Сергей съел кусок, показалось, что объелся. - Ладно, я пойду. Сергей встал. Розанов бросил свой недоеденный кусок, встал вслед за ним. - Подожди. - Да не надо, я сам. - Ты обалдел, что ли? Без шапки? - А че, это уголовка что ли, без шапки ходить? Или опять на отсос меня разводишь? Так скажи, пока я тут. Розанов молча надел кроссовки, взял ключи, вышел за Сергеем в подъезд, громко хлопнув дверью. Сергей сам не знал, что у него за состояние такое - почти на грани истерики, словно он специально поводы искал, чтобы сорваться. Как будто Розанов его только что скрутил и выебал - так нет же, не так все было. До машины дошли молча. Ехали тоже в тишине. Сергей попялился на улицы, потыкался в телефон, приоткрыл окно, достал “ашку”. Насмешливо перехватил осуждающий взгляд Розанова. - Ну давай, скажи, что я хуйню курю. Жизни меня поучи. - Делай, что хочешь, - Розанов отвернулся, приоткрыл окно со своей стороны. Пробка не двигалась. Сергея вдруг пробило на пиздеж. - А если я завтра на марш за права меньшинств пойду и меня повяжут - то че? Пососать еще прокатит, или ставки растут? - Че ты несешь? - Розанов к нему не поворачивался. - Ну правда, если вот я на таком шествии буду, а вас отправят его разогнать, и ты меня там заметишь - примешь? Все по-честному? Автозак, оформление, обезьянник - и похуй, что ты сам такой? - Какой? - Да блять! Сегодня геев на улице пиздишь - а завтра парней ебешь! Тебе ниче не жмет самому? - Давай, жизни меня поучи, - вернул Сергею реплику Розанов, но как-то глухо, злобно. - Да ну тебя нахуй. Сергей отстегнулся и вышел из машины, прямо на проезжую часть, перебежал выделенку перед сигналящим автобусом, долго шел вперед, пока уши не заболели от холода, потом остановился, осмотрелся. Сориентировался по потоку людей, где метро, поехал в общагу. Чувство почему-то было такое, словно он поругался с родителями из-за мелочи и сбежал из дома - пошел на принцип, сам себе сделал хуже, причем уже хочется вернуться, но мосты разобраны. Сергей даже телефон выключил, чтобы Розанов до него не дозвонился. Зачем было такую выходку затевать, он и сам не знал, просто как-то вдруг так сильно разозлился, будто шарик лопнул. От прогулки по морозу без шапки вся злость улетучилась, осталась только обида - причем на все сразу, на весь мир. Хотелось, чтобы Розанов перед ним извинился, выпрашивал прощения - это ведь он не прав! А Сергей бы простил. Повыебывался бы, но потом сказал, что все в порядке. Капитан ведь не такой плохой на самом деле. Ну, хамло, ведет себя, как чмошник, доброго слова от него не услышишь и вообще он из полиции - но по-хорошему, всегда ведь помогал. Ни разу еще не кинул - хотя, казалось бы, нахуй это ему. Сергей тоже хорош - так ведь спасибо ему и не сказал, хотя, наверное, стоило. Телефон он включил только глубокой ночью и обнаружил, что Розанов ему не писал и не звонил.