«Тот беззаконен, безроден, скиталец бездомный на свете, Кто междоусобную брань, человекам ужасную, любит!» Гомер «Илиада»
По приезде ко своим пенатам, по которым невозможно не соскучиться в грязном и тусклом Альтергроу, Величество Долины запирается в своих покоях, отдавая лишь один наказ — отпечь пирожков с капустой, да пока горячие сразу нести в её покои. Королевна проходит по комнате дальше и расслабленно падает на кровать — мягкая и пушистая в сравнении с тамошними условиями; не раздевается, так и остается в тяжелых одеждах, не смея сдвинуться с места до тех пор, пока ей не принесут поесть. Вдох-выдох. Можно расслабиться. Примерно через час — от представления сколько прошло бы тиканий голова начинает болеть, но почему-то мысль постоянно рвется к этому раздражителю — поедая выпечку, которая оказывается лучше, чем представлялась в воспоминаниях, Селена рассказывает Приме о своём путешествии в людской край: и о механических кроликах, и о фейерверках, словно мириады звезд подрываются, оставляя мимолетные искры после себя, словно выстрелившее оружие без жертвы, словно взрыв направлен не на смерть, а во благо красоты, и о надоедливых часах, постоянно напоминающих о себе, незатыкающихся и настолько навязчивых… Как и сама Прима. Селена громко смеётся и визжит, когда девчонка хватает подушку и сильно замахивается в сторону сестры. Смешная драка разрастается не на шутку — шлепок за шлепком, младшая не стесняется пинаться и кулаками пробивать извинение за шутку, старшая защищается подушкой, как щитом, потом же одним рывком наваливается на сестру, надавливая всем своим телом на подушку. — Признавай своё поражение, — хитро улыбается Селена. — Ладно-ладно! — жалобно смеётся Прима, мертвенно опуская свои руки и ноги — для большей драмы склоняет голову на бок, прикрывает глаза и высовывает язык. Селена довольно улыбается и отдает милость девчонке — дарит ей три подарка, которые ей преподнес Альтергроу: зеленое платье, украшенное перьями, от Деймона, браслет с прокручивающимся механизмом от советника и колье от главнокомандующего (на вырост Приме, более примерять ни один из подарков королевна все равно не собиралась). В платье девочка путается, как в шторах, колье оказывается слишком тяжелым для её шеи, слишком сильно тянет вниз, а вот браслет она с радостью принимает, играется с несложным механизмом и любуется, как картинки сменяют друг друга на удивительно легком украшении. Оставляя шутки и радость чревоугодия, Величество проходит ко своему окну и видит несколько судов Альтергроу — их соглашение вступает в силу. Остаётся только надеяться на милые отношения драяда и человека — стоит бы поговорить с Мэри о кампании толерантности, как все проходило во время ее отсутствия… Да только не хочется думать об этом сегодня, только не сегодня. Завтра — самый день для обсуждения рабочих дней.***
Хатор проходит в домик Жозефины — отдельное пристанище, вообще-то, драядской аристократки — кажется, на нем и пылинки не осело за время ее отсутствия: яркие солнечные лучи проходят сквозь тонкие тюли и в полной мере освещают нарочитую скромность, граничащую со строгостью, в интерьере. Не каждый работающий человек смог бы позволить себе такую качественную мебель из темного дерева, да и драяд знатной крови не позволил бы себе такой ковер. Такта ей хватает, чтобы не присвистнуть. — Я, если честно, до сих пор не могу поверить во все это… Я… — Прошу, не стоит. Я уже давно поняла, что затею эту ты не разделяешь. Но я благодарна за твою храбрость оставить свой прошлый мир, — ладонь кладет поверх ее, не сжимает, нежно оглаживает обветренную кожу. Жозефина лишь слегка подтягивает руку вверх — она сразу понимает, ладонь поднимает — и целует, оцарапывая ее дланью свои уста: а ведь с детства ей читали сказки о том, как женскую ладонь должна царапать только рыцарская щетина и обветренные губы. Гори огнем вся сказка о мужчине и женщине, гори огнем правило и все варианты нормы, гори огнем Альтергроу. Жозефина показывает Хатор свой дом — где хранится соль, в каком ведре нагревается вода на печи, какой фарфоровый набор посуды отложен для особенного случая, а какой годен для повседневного использования. Разумеется, сейчас достает свою лучшую скатерть, обрисованную художниками посуду, купленный по дороге домой в лучшей пекарне пирог — только картина, словно случайно затерявшаяся в идеальном доме педантичной хозяйки. Хатор пьет чай, стоит хозяйке отойти для наказа своей служанке — стоит бы вымести двор от недавно выпавшего снега, да снеговика вылепить поровнее, чтобы неповадно было Лоле и прочим чиновникам да вельможам наблюдать за фигурой не первой свежести (соревнование с вылепленными снеговиками ручками маленьким драяд хоть ей, как хозяйке и не грозит, но уступать все же не хочется) — глаза опускать ко своим ботинкам, ежится от мороза Долины. Ей изначально показалась странной чистота дома за месячное отсутствие хозяйки, однако теперь все встает на места: они из разных слоев, разного общества, разных мировоззрений. Рано или поздно это должно было дать свои плоды. Вся ее борьба в Альтергроу не имела никакого значения, если теперь она купается в лучах уставших взглядов слуг и уборщиков. Вся работа над уравнением прав, все цели и идеалы сгорают на ее глазах, словно тощее полено в камине Жозефины.***
Сняв грузные доспехи, Бертилак устало массирует свою шею. Тяжелый взгляд опускается к равнодушному, хладному железу — не дающему даже надежды — еле сдерживает мальчишеское желание пнуть. Верно, по пути домой он видел все взгляды и гвардейцев, и землевладельцев, и простых крестьян — жадные до мщения, завистливые до скрежета зубов. Радует его только покорный милый слуга: и то верно, не хотелось бы ночью вернуться в постель, полную лягушек, змей и прочей влажной гадости. Но и за покорность приходится доплачивать золотой монеткой да подкармливать после каждого ужина. Царапанье ногтя о косяк двери по ту сторону — его ожидает Лола — и только после разносится несколько нервный стук. Берт не одевается, остается в рубахе для доспехов и открывает дверь. Разумеется, взгляд у нее иной от прочих — жадный до власти, не любовный. Видит он прекрасно ее намеренье, но не отказывается, только не сейчас. Завтра, может быть. А пока он играет счастливого влюбленного, как и она, сразу же поднимая любовницу на руки и кружит под ее притворный смех. Лола старательно делает вид, что не обращает на случайно брошенные фразы внимания: «Ты слишком много думаешь», — когда она говорит о сыне, которого презирает вся детвора и взрослые воины, смеющие нечаянно толкнуть его или подставить подножку; «Мне некогда», — говорит он и уходит пить вместе с гвардейцами, так отчаянно пытаясь выбить их расположение; «Не говори ерунды», — говорит он, когда она говорит о совместном будущем; уходит каждый раз, когда он ей нужен не только из корыстных целей, когда необходимо крепкое плечо, уверенность в своем выборе, твердая почва под ногами и банальная поддержка. Просто стоит потерпеть, она пыталась его полюбить — голову готова поставить на отсечение за свою правду. Берт проводит носом и неухоженной щетиной по ее шее, словно в обожании, словно любит ее: когда она нос воротит от его тревог; говорит, что любит, а верхняя губа ее неслучайно дергается от пренебрежения; уходит ночью, когда он просит ее чуть задержаться, приласкать тоскующее сердце; никогда не говорит, что счастлива рядом с ним; ревность ее часто выходит за рамки — угрожает служанкам, оттягивая их за волосы, грубит и обещает лица их молодые и красивые расцарапать за одну лишь улыбку принца обращенную к ним; частые скандалы и истерики, часто кричит и размахивает руками, пытаясь отстоять свою значимость в его глазах — она же здесь, вот, совсем рядом, отчего он заглядывается на прелестниц, отчего уходит от нее каждый раз, она же душу наизнанку выворачивает ради него. А надо ли ему все это? Кто из них не прав, отчего они еще вместе? Целует ее спину, все представляя на этом же месте клинки; тяжело дышит, путая возбуждение с отвращением, перекидывает каштановые волосы на грудь. А дома ее ждет ребенок от первого брака. Мальчик играется с оружием, подобно родному отцу, погибшего на Риверсоул, как и подобно новому отцу — мальчонка еще не знает, что все насмешки и упреки получает из-за нового папеньки и отчаяния маменьки.***
Спустя пять месяцев, когда солнце сияет сильнее прежнего, когда запах влажной земли, вот-вот готовой принять семена и быть вспаханной, заполоняет легкие, привычные только к смогу и сухому воздуху, когда вино и эль льются беспрестанно в честь праздника окончания зимы, нога человека ступает на драядское пиршество — чванливые вельможи замолкают в своих разговорах, оглядывая званных гостей. Как всегда, люди заваливаются, хоть и с улыбками, с дарами, но одеждами своими темными, как и, наверняка, замыслами, окрашивает их приезд крайне неблагоприятными красками — хоть появление короля и требовало глубокого поклона в обществе драяд, после короткого кивка Деймона никто не смеет опустить головы. Настояния советника не работают — молодой король не чувствует себя угодно в обществе трусливых подле королевского подола чиновников, стремится к более простому отношению к короне. Дворяне же с радостью не удостоят альтергроузских царедворцев того внимания, что должны проявить. Люди и драяды на одном празднике — вряд ли Маргарет могла бы представить такое торжество. И, на удивление, пока совершенно спокойны представители двух враждующих народов — до увеселительных напитков хоть дело и не дошло, особенно у крупных представителей торговцев и военных, однако, надежда на мирное соглашение имеется. Еще скромное столпотворение, смущенное приглашенными гостями, только перешептывается, стараясь показаться гостеприимными. Король Долины, держа под руку советницу Мэри, на которую на самом деле опирается в собственной слабости от болезни, проходит к импровизированному трону, устало кивая всем поклонам — не отказывается от них, хоть и в какой-то мере раздражен, поскольку знает о злых языках знати и не только, постоянно возмущающейся правлением короны. Следом за ним проходит и Ее Величество. Медленный размеренный шаг по промокшей от земной сырости ковру, голова гордо задрана как можно выше. Каждый драяд почтительно поклоняется — каждый человек склоняется с неохотой, лишь отдавая должное уважение к иноземным порядкам. Подол ее непышного платья словно потоком воды, словно от водопада, расходится по ковру вслед за ней, что скрыто от прочих глаз еще большей мантией, само же одеяние ее заходит дальше запястий, свисая к пальцам (люди бы назвали это небрежностью, поскольку работать с такими рукавами было бы затруднительно, драяды же легко объясняют эту одежду более величественной, поскольку только вышестоящему сословию вплоть до королевских отпрысков не понять тяжесть ручного труда), скрывает горло, а украшение, золотом свисающее к лицу, скрывает последние участки кожи. Она не садится на трон рядом с отцом — спинка более высокая, сиденье более широкое — небрежно поворачивается к Амели, держащей по правую от королевы сторону, поднос с бокалом вина. Аккуратно хватает хрустальную ножку и поднимает над собой, безмолвно обращаясь к собравшемуся народу прежде чем начать свою речь: — Спешу поблагодарить два крепких народа, что, несмотря на все предрассудки, обвинения и опасения, сумели пойти наперекор историческим событиям и построить новый мир, новую историю! Благодаря вашей поддержке, мы можем насладиться сегодняшним вечером, можем положить начало долгой и преданной дружбе. Как вы могли заметить, строительство моста проходит полным ходом — мы искренне надеемся, что за пять лет сможем реализовать наш символ эскалации дружбы. Она знает, что говорит, смотрит в глаза бесстыжему Деймону, которому и оставила послание в своем обращении — не смей, угрюмый лис, усугублять ситуацию. Он, как всякий человек, должен понимать какое сочетание слов она изменила. — Прошу, не стесняйтесь, наслаждайтесь драядскими изысками в честь начала весны и распробуйте альтергроузские механизмы, они могут показаться вполне… Любопытными. Лично от себя рекомендую присмотреться к игрушечным механизмам и газовым плиткам. — Величество поднимает бокал на уровне своих глаз в приглашающем к тостам жесту, аккуратно приподнимает вуаль из золота и отпивает вино какой-то выдержки. Садится на трон и скучающе наблюдает за отстраненным общением толпы. Почти за полгода государи старались выстроить более тесные отношения между народом — тщетно. В людские края соглашались отправляться только люди с короткими драядскими ушами, и то крайне нехотя и ленно, но, возвращаясь в родные края с кошельками, не способными вместить медяков, рвались обратно, вытаскивая из подполий семейные запасы, отпекая столько хлеба, насколько хватало в сусеках муки и крошек — разумеется, медяки не встанут в одну значимость с драядскими золотыми монетами, но достатку лишним не стали бы. Как и не стали бы драяды даже ради богатства соваться в проклятый Альтергроу — слишком много предрассудков и страхов, предубеждений и личных неприязней. На это и заточено весеннее торжество с почти принудительным обществом друг друга. Только вот Деймон не встает под королевским шатром и не смеет ступать на ковровую дорожку, словно брезгуя монархистской роскошью. Величество слабо морщится, сквозь тонкие золотые цепи пытаясь углядеть торжество. Поднимаясь на ноги с ворчливыми вздохами, Величество Винс опирается на свой большой и величественный посох и проходит к толпе, оставив скучную роль королевского наблюдателя дочери. — Напомни, почему Деймон также не украшает собою этот вечер? — тихо спрашивает королева, чуть наклонившись к советнице. — Он другой формы политики, Ваше Величество. Он социалист и для него будет преступлением поставить себя на уровень выше простого управленца. — Поэтому ему лучше, чтобы кряхтящий, разваливающийся Винс подошел к нему? У социалистов есть уважение к старости? — Я надеюсь, что есть, Ваше Величество. — Сукин сын? — Сукин сын, — по-девичьи улыбается Мэри. Хоть женщины и шутят, еле скрывая смешок перед глазами многочисленного народа, они стараются не сводить глаз с беседы королей — разумеется, выходка Винса может оказаться фатальной в глазах драяд и радикальными мнениями: раз все идет на угоду людям, даже старец поднялся ради мальца, то к чему придет Долина? Величество отправляет к мужчинам советницу, не желая оставлять на королях лихомана-советника — нужна же им хотя бы одна здравомыслящая единица. Рядом встает Бертилак, держа ладонь на рукоятке меча — весь он, словно кот на дыбах, внимательно оглядывается, прежде чем наконец расслабиться. — Лиам оказался в восторге от механических карандашей и клячек, — подмечает Высочество одним кивком показывая на меланхоличного принца у одного поставленного шатра. — Да, я крайне этому рада. Однако, он недавно вернулся к углю? — Мне говорил, что у него закончились пишущие стержни, потому вынужденно оставил свою любовь. Глядите, Ваше Величество, он всю королевскую казну потратит на тамошние альбомы и карандаши, — добро смеется Берт. — Местная атрибутика прощает ошибки, он просто тренируется на бумаге, чтобы вернуться к полотну, — добро улыбается королева. — Как знать, как знать, — усмехается, но нет в усмешке злого умысла или додумки. — Как твои отношения с Лолой? — нарочито строит незаинтересованный вид Величество: честно, ей не нравится эта дама, словно на подсознательном уровне. При самой первой встрече королевна уже знала, что эта придворная гадость поставит еще палки в колеса от лица всех вельмож. — Она все жалуется на расположение дома. Слишком близко ко дворцу, чего мы можем допустить не ко всем, но и слишком далеко для нее самой. — Говори откровенно, ты терпеть ее не можешь, но отчего-то она рядом с тобой, то есть с короной. — Маргарет, успокой Тар ее душу, настаивала, чтобы я позаботился о наследии Жемчужной династии… — И из всех крестьянок, служанок и придворных дам ты выбрал Лолу? Не думала, что я в тебе когда-нибудь разочаруюсь. — Как главнокомандующий я дал обет безбрачия, что лишает меня возможности дать законное семя для новой принцессы Накрид, но эту информацию специально утаил от нее. Итак, у нас остается один наследник крови — Лиам. — Защищаешь племянника от гадости? — взор ее снова падает на брата, уже севшего оставлять наброски на бумаге, — Не обманывай себя, тебе нравится этот пожар от Лолы. Тебе ничего не стоит сорваться на нее, сбросить тяжелую эмоцию, знаешь, что она от тебя никуда не денется и будет послушно собачонкой бегать вокруг твоих королевских яиц. — В этом тоже есть свои плюсы. Она дерзит мне — этого я еще не видел. И… Ты более чем права. Но, признайся, ты же не хочешь, чтобы вся гадость плелась около нашего Лиама? А я самую концентрированную гадость забрал. — Лиам волен выбрать себе партию самостоятельно — он мальчик не падкий на женские прелести и достаточно умен, чтобы не поставить удовольствие выше искренних чувств. — По твоим словам меня следует как кобеля загнать в клетку. — Я любя, — коротко усмехается ему Селена, почти смеется. Селена напрягается всем телом, вжимается всем телом в твердый трон. Золотая вуаль скрывает проступивший холодный пот — настроение ее меняется сразу же, улыбка пропадает с ее лица. Прежде чем подняться с места, пойти к пугающим разговорам, она громко вдыхает и выдыхает, успокаивая панику внутри себя. Громко сглатывает и, подняв руку, дергает пальцами так, что Берт идет вслед за ней; он читает ее эмоцию и не оставляет следа былых подтруниваний и усмешек. —… Объединиться… — договаривает Винс, широко улыбаясь альтергроузским гостям. Слово холодит кожу Селены, неприятные мурашки по ощущениям сводят с ума. Еще хоть слово… — Папенька! О чем же Вы говорите с нашими… Коллегами? — Величество подходит к тому со спины, надеясь увести его на место общественной королевской статуи без права голоса. Слишком много драяд и людей обращают внимание на него, его слова и довольную улыбку Деймона. — Вы правы, Ваше Величество! — скоро подхватывает ладонь Винса Деймон, трясет ее слишком резко, будто даже возбужденно, — Объединение решило бы многие проблемы! Пользуется случаем, зараза. Но Деймон разворачивается к людям, прежде подарив королеве хищную улыбку: — Но Его Величество несколько торопится! В конце концов окончательное решение за Селеной! Пора окончить с многовековой враждой, не так ли, Ваше Величество, — скалится ей в глаза, не отрывает взгляда от ее, достает из кармана золотое кольцо. Не в коробке, просто из кармана. Величество не приняло бы кольца даже из собственной брезгливости — хотя даже, если бы она согласилась, то он бы не надел его, небрежно вложил бы его в ладонь, лишний раз доказывая себе и всем, что не любовь движет им. — Что Вы делаете? — сквозь толпу проходит Лиам, не по-королевски расталкивая всех впереди стоящих драяд и людей. — Ваше Величество, хочу напомнить, что у Вас в руках возможность избавить наши страны от вражды. Одно только Ваше слово… — Не будем давать поспешных обещаний. Мы Вас услышали, — невежливо перебивает Мэри Реймунда, беспомощно смотря на королеву. Она не могла предотвратить эти разговоры. — Королева должна все обдумать. — Время не бесконечно. На мое прошлое предложение королева уже ответила отсрочкой, если и в третий раз это повторится, то… — Я не даю окончательного ответа, но смею заявить, что при одобрении предложения я, как и Величество Альтергроу, подписываем небольшое соглашение, которое укажет о равных правах в управлении нового объединения, об отсутствии привычного для иноземелья патриархата и нам матриархата, — королева дёргает бровью, осматривая собравшийся вокруг народ: люди и драяды требовательно смотрят на неё, ожидая ответа, — Также я запрашиваю часть армии, которая находилась бы в моём личном распоряжении для безопасности Долины, — шаг назад. Неосознанный жест страха загнанной жертвы, хоть и храбрится. Шаг в сторону Лиама, брат аккуратно касается ладонью её мизинца — короткий, полный нежности жест в защиту королевы, небольшая поддержка в решении, которого требуют от неё абсолютно каждый собравшийся. Главнокомандующий армии Альтергроу делает шаг вперёд, игнорируя короткое 'Согласен' своего короля. Его протест прерывает Реймунд, выставляя руку к груди Роберта, давая понять, что самостоятельно даст ответ Величеству. — Думаю, мой коллега хочет выставить определённые опасения за возможное нападение с Вашей стороны, мы ведь не можем быть уверенны, что данное перемирие и объединение не будет временной мерой. За исключением подобных конфликтов предлагаю ввести данное соглашение временным в конкретном обозначении, — старается смягчить углы советник, мягко смотря только на королеву, на её глаза, обещая своими речами и своим неравнодушием лишь сказку без интриг, предвзятостей и бунтов. Осторожно кивает, хоть и сам ни много ни мало встревожен накаленной ситуацией — Роб так и видит придворную собачонку, испуганно поджавшую хвост, только и храбрящуюся тявкнуть, лишь бы о нём не забыли; Деймон же в глазах советника видит трусость пред львицей, словно новичка-тореадора пустили в бой. Только сам Реймунд боится потерять контроль над ситуацией, боится потерять благосклонность Величества, боится потерять всё отстроенное им же. А кто бы не испугался? — Интересно, что может послужить моему желанию воспротивиться и обрушить военную силу против мирного соглашения, — Величество острит, но лишь от страшного оскорбления: Деймон громким заявлением не послужил на своё благо, а только усугубил конфликт. Первая мысль королевы: а почему она не может усугубить? Только последующим размышлением становится дурная мысль о реальном и неизбежном конфликте — непозволительное приближение конца. Кажется, она уже сейчас чувствует запах свинца и крови в воздухе. — Ваше Величество, могу Вас заверить, я застал смену трех государей и могу лично обещать Вам, что Деймон, как и весь государственный аппарат, сделаем все возможное во избежание вооруженного конфликта, — умоляюще говорит Реймунд, эту эмоцию читают все. Более того сердце томится в соку обиды от неблагосклонности любовников — как они смеют подозревать ее в военном настрое? Не им сомневаться в ее желании взаимовыгодного мира. Величество щурит глаза, всматривается в испуганного Реймунда, в раздраженного Роба, в вызывающего Деймона — он словно готов вызвать её на поединок, прямо сейчас да на глазах у всех. Не то что от страха, но всё же Селена отводит взгляд в сторону своих приближённых, ища поддержки. Бертилак готов объявить войну Деймону и его главнокомандующему, грудью вперед шагает к ним, пока тонкая рука королевны не останавливает. Высочество аккуратно опускает взгляд к пальцам королевы на своей груди, после смотрит на неё — тяжело дышит, но старается сохранить спокойствие. Смотрит и на злые, хищные глаза народа; столпившиеся драяды держат ладони на рукоятках своих мечей, готовые вступиться хоть сейчас — вынужденно Берт отступает назад, зная, что отныне конфликт и в его руках, за ним пойдет армия, а он должен пойти за ней. Селена переводит взгляд на брата, вышедшего вперёд нее, надеясь считать и его настроение: Лиам вовсе в несвойственном ему гневе и страхе не способен и слова вымолвить, однако сиюминутно готов укрыть сестру от требовательных тонов людской знати и спрятать глубоко во дворце лишь бы подальше. Ладонь свою поверх её опускает, прячет в своих длинных пальцах её слабость — он не дрожит, в отличие от нее. — Я считаю, во избежание открытого конфликта на данной почве стоит отложить данный разговор, — учтиво говорит Мэри, выходя в свет. Ранее стоявшая позади Величеств и Высочеств, она протекает вперёд королевы аккуратно, черной кошкой, подкрадывающейся к теплым объятиям хозяйки. Величество гневно всматривается в нахальные глаза Деймона, так и ожидающего её ответа — более растягивать время он не собирается, оно и ясно; вероятно, Альтергроу находится в действительно ужасном положении, раз он идет на крайние меры (всем хочется верить, что он идёт напролом не из собственной вредности) — лишь после опускает глаза к его советнику, отчего-то хмурому и тревожному. Селена смотрит на отца, всего несколько мгновений перед тем, как принять единственно верное решение: — Друзья! Прошу простить королевскую оплошность и продолжить этот праздник, что положит начало национальной дружбе! Да, мы ведём переговоры с Альтергроу о возможном объединении. Можете не волноваться, мы учтём интересы каждой стороны: ни драяды, ни люди, ни крепостные, ни землевладельцы, ни аристократия не окажутся в обиде! Желаю вам провести хороший беззаботный вечер в окружении эля, бравых воинов и чудных изобретениях с другой стороны! Да пусть Тар будет мил ко всем нам. — Величество Долины поднимает руки к небу и хлопает в ладоши, следом за ней хлопают и прочие. Лишь в залпе аплодисментов и радостного тоста с выливающимся за края элем Лиам просит Мэри устроить работу сестер милосердия и запретить гвардейцам выпивку — этой ночью их ждёт огромная работа. — Разумеется, Ваше Величество. Смею напомнить, насколько недолговечно время, но оно всегда рассудит, кто Вам друг. Вам придётся принять решение. — говорит Деймон вслед уходящей испуганной Селене. Он видит её, как бы она ни пыталась скрыть себя под маской зверья — не хищница и не жертва она, вот и пытается, избегая вторую ипостась, надеть первую. Роберт и Реймунд коротко переглядываются, ясно понимают мысли друг друга, но затевают короткий диалог совсем о другом. — Благодарю за смягчение углов, моя грубая манера бы лишь усугубила конфликтную ситуацию, — коротко говорит главнокомандующий, предлагая в неловком жесте царедворцу сигарету. — Не стоит благодарностей, — отмахивается Реймунд, но сигарету неожиданно принимает, ожидая огня, — То моя работа — успокоение Величеств. Роб поджигает свою сигарету, но не даёт зажигалку своему коллеге, — так забавно потянувшемуся к ней — лишь в мыслях отвечая ему о сверхурочных и столь сильной любви к своему лицедейству. Не может человек добровольно тянуться к работе, имея достаток и уважение — что-то явно стоит за дешёвой душой советника, ему бы лишь разгадать этот пароль. Не сказать, что Роб не понимает рвения Реймунда к благу Альтергроу, но явно горделиво превозноситься над каждым не в духе обычного трудолюбивого альтергроузсца. Он просто… Черный кубик Рубика — как ни крути, будет он собран в чьих угодно руках, но должна же быть в этом легком механизме зацепка. Быть может, игрушку вывернули цветом наизнанку? Все краски, пот и кровь по другую сторону? Робу не нравится вся ситуация — с каждым ходом, с каждым словом он оказывается все ниже и ниже своего достоинства. Напрямую его и не унижают, не оскорбляют, но чувствует себя он именно униженным и оскорбленным — снисхождение советника, задумчивость короля, побеги королевны (он не собирается за ней бегать и даже с радостью посмотрит, как она будет искать слепого котенка, что потянется к ней после любого ее каприза — стоит ему, взрослому и крепкому лбу, гоняться и объясняться перед подолом её юбки!). Все что-то делают, о чем-то думают, а ему здесь и нет места — он лишь случайный военный, в которого молодой и амбициозный Деймон поверил. Чистая удача без грамма заслуги — он сам себя ненавидит за это, не хочет видеть этого презрения в глазах Деймона, в тоне Реймунда, в пощечине королевы. Ему хватит своего презрения к себе. Всего лишь сирота, чудом угодившая в королевский двор. Уходит в покои, обдумывая надвигающийся шторм. — Ты не должна за него выходить! — Бертилак впервые за всё время повышает голос и резко одергивает Селену, сжимая ее плечи в своих руках. — Маргарет бы голову потеряла только от того факта, что ты серьёзно раздумываешь об этом! В отдалении от празднества, в освещенной одной только лампой, что аккуратно держит Мэри, улочке из голых, неприятельских веток стоит королевская свита без короля — Высочества и Величество с советницей подозрительно осматриваются прежде чем начать говорить хоть слово (разумеется, кроме Бертилака, все время находящегося около Селены и пропустившего такой момент переступления Деймоном всякой нормы). Свидетель их — разгульный восточный ветер, обжигающий холодом итак румяные щеки. — Когда он сделал предложение? — Лиам аккуратно отводит разгневанного дядю в сторону, осторожно берёт сестру за руку и смотрит в глаза. Мироощущения хоть и лишенный не престолонаследный принц нежно обводит запястье королевы, худыми пальцами проходит по венкам — считывает тревогу её раньше, чем она позволяет себе показать Селену, не королеву. — Во время пребывания в Альтергроу. По-моему, на третьей неделе, — сухо отвечает Селена, закрывая лицо руками. Недрожащие ладони прячут хмурые брови, горечь в глазах и усталость в еле слышном всхлипе. Абсурдность ситуации сбивает с ног, никто ведь ранее не учил принимать предложение руки и сердца под аккомпанемент альтергроузских труб и усмешек — Деймон играет на опережение, играет горячо и не примет отказа; торгово-денежных отношений им мало. Ее ответ или разожжет потухший огонь прошлых войн, или выстроит новый мир — остается понять какой ответ к чему приведет. Идея Деймона утопична, она обнадеживает, она невозможна. Кажется, что недалеко от них уже начинается драка. Разумеется, только кажется. Кажется им и свист пуль, и предсмертные хрипы, и крики вдов. — Есть время подумать. — Лиам обнимает сестру, наблюдая, как Бертилак в гневе хватается за голову, шагает из стороны в сторону, готовый вот-вот всплеснуть руками и закричать в небо — карикатурно и даже забавно вне контекста; никто не смеётся. Старший принц готов вызвать Деймона на диалог один на один — хотя бы как кавалер тот должен понять давление на невесту на пиршестве; следующая же мысль гневает его сильнее предыдущей — Деймон знает силу общественного гнёта, потому и возник именно сейчас, — Мама была бы сильно против. — Зато отец толкает в людской обрыв под названием объятия Деймона, — обиженно заявляет Селена, сильнее зажимая брата в объятиях. Вот оно, то, чего ей так не хватало — истинной безукоризненной поддержки, близких, которые всегда будут на её стороне. Ведь будут? — Вы слышали? В приличных кругах над обычным предложением думают достаточно, а тут глобально дело двух стран! Объединение государств — не тот вопрос, по которому стоит торопить, — всё гневается Берт, расхаживая вперёд-назад по саду. Чем дольше он думает о Деймоне, тем скорее закипает. — Он, вероятно, сам беспокоится, оттого и торопит события, — милый, нежный, такой аккуратный и осторожный Лиам пытается сказать мягче, лишь бы его слова не были приняты остро, — Но и в данный момент нет открытого конфликта, что могло бы поспособствовать требованию сиюминутного ответа. Он готов был согласиться на наши условия, если бы не царедворцы. — Селена только недавно встала на престол, банально не успела закрепить свои позиции и разгрести весь бардак, — главнокомандующий останавливается в собственном гневе, не сменяет нрав к милости, но старается дышать глубоко, старается следовать советам нянечки к успокоению. Массирует виски, обдумывая ситуацию с другой стороны, — Будем честны, народ во многом ещё сомневается, учитывая, что родственная связь с Маргарет тебя не связывает… Свадьба с человеком и объединение только подорвёт твоё зарождающееся уважение в народе. Если смотреть объективно, разумеется, без розовых мечт о беспрекословном мире… Вспоминаем ситуацию в деревне с дикарём: никто не вышел на помощь. Вспоминаем покушение во дворце. Вспоминаем убийство драяд, по неофициальным данным преступник — человек, что уже оборачивает драяд против людей. Твои позиции крайне слабы и могут сиюминутно исчезнуть вслед за помолвкой. — Необязательно выходить за него, можно ведь держать мирное соглашение без подобных осложнений. Тем более с разрешением на торговлю и с проложенным мостом, — Лиам поднимает лицо сестрицы, аккуратно оглаживает её щеку, пытается вырыть её лицо из-под напряженных рук. Украшение из золотых цепочек оказалось выброшенным где-то по дороге самой королевой, итак в такой темени ничего не видно. — Мэри, не молчи! — поднимает голос Бертилак, сильно злясь. Резкие движения, принц продолжает петлять по тропинке туда-сюда, пиная камни, дергая руками. Раздражение комом встает в горле, кипит где-то в затылке и сжимает весь воздух — они ничего не делают только повторяют и повторяют все то, до чего каждый додумался. Раздражают их слова, их молчание, их дыхание, их дрожь. Нужно что-то делать. — Я думаю, что Величество Альтергроу прав, — впервые подаёт голос Мэри, направляя взор в сторону окон дворца, примерно там находятся покои его Величества и его приближённых. Видит в окне стоящую в одном положении фигуру: она уверена, что Деймон следит за ними, — Он показывает себя достаточно рациональным человеком, который способен принимать решения не на горячую голову. Да и, Ваше Величество, Вы достаточно сильны характером, чтобы противостоять его манипуляциям. Страны достаточно долго враждовали, чтобы продолжать эту бесконечную войну. — Мэри, молчи. — сухим голосом говорит Лиам, отворачивая сестру от советницы, наивно и по-детски уберегая ту от всяких советов. — Как узко ты мыслишь о политике, — Берт отмахивается от слов советницы, — Речь о предложении и столь глобальной перестройке может идти только по прошествии как минимум пяти лет и должно подразумевать грамотное подведение и подготовку обеих сторон к такому глобальному шагу. Мост даже не отстроен, люди, как и драяды, боятся нападений и восстаний, полыхающего огня ненависти. Из страха рождается ненависть. Селена отходит на шаг назад от брата, всё держа его за руки в трепетном жесте и благодарности за заботу. Окидывает взглядом присутствующих и коротко кивает: — Я Вас услышала. Искренне благодарю, — Величество проходит к дяде и благодарно обнимает его. — Не совершай ошибку, — тихо шепчет Бертилак, прижимая её ближе к себе, хлопает по ее спине три раза. — Для меня они непростительны, — коротко отвечает королева, — Искренне благодарю вас за данную встречу, — коротко поклоняется приближенным и покидает сад. Шаг, за ним еще один до тех пор, пока она не скрывается из виду, после скорый шаг, за ним еще скорее — холодный, хоть и весенний воздух, обжигает нос, нёбо. Еще скорее, еще быстрее. Слишком много воздуха, королевна закашливается; слишком мало воздуха, она останавливается. Пытается восстановить дыхание от истеричного бега, загибается вперед, не по-королевски опирается на свои колени. Подол расшитой мантии оказывается в весенней грязи. Старается не обращать внимания. Хруст почти заледеневшей лужицы, за ним еще один хруст. Гордо поднимая спину, она идет дальше — не спешит, не медлит. Идет в полной темноте, опираясь лишь на мироощущение. Даже не всхлипывает, старается даже не поднимать руки к заплаканным щекам. Мысли поражают бедную королевскую головушку без возможности на лечение, словно доведенная до крайней степени точка невозврата. Дворцовые коридоры левого крыла пустуют, в гордом одиночестве стены принимают только знать Альтергроу — еще вечером полы принимали ворчание слуг и поваров, гвардейцев и приглашенных торговцев, но большая часть остается или на празднике, или исследует окрестности. Слегка запинается, обращая внимание на жарко спорящих Бертилака и Мэри — где-то за спиной, Лиам же привносит свой романтический настрой, отстаивая нрав сестры и ее желания. Королевна роняет голову в ладони и старается взвесить все за и против, мысленно исследует всё происходящее. Деймон, как новоприбывший правитель, должен понимать шаткость своего положения, его правлению не более двух лет. Так отчего спешка? Однако и его поведение не выказывает признаков ярой симпатии и желания отстаивать данный брак. Единственные, кто яро 'За' данное действо — Величество Винс и советник Реймунд. Мотивы Винса хоть и поверхностны, но более чем понятны — старец хочет оставить после себя след в истории и изначально симпатизировал Альтергроу отчего-то. Советник. Хочется ли ему остаться в запыленных книжках смазанными чернилами? Возможно. Однако, своей реакцией своей не высказал он и доли удивления или сожаления, что мог выразить любовник (хотя сказано это слишком громко, скорее единожды разделивший ложе лис) — и вовсе это не сравнение с господином Штицхеном. Умасливал изначально, не дрогнул на короткое мгновение, словно сам государь или главнокомандующий. Готовился. Знал. Величество гордо поднимает голову и продолжает путь до самой отдаленной части дворца — словно собравшаяся картинка в паззле, словно верно угаданное поэтом по ритмике слово в стихотворении, словно вспышка экстаза. Он должен знать все. Должен объяснить. В сравнении царедворцы чаще всего делятся на два типа: думающие о себе и думающие о государе. Чиновники и министры, аристократия и дети великих драяд прошлого — все они отчего-то думают о своем благе, не допуская ни отношений с Альтергроу, ни прочих крупных реформ; им удобно в насиженных местах, оттого и скалятся, рыпаются. Королевна в мыслях ухмыляется, подразумевая, что на их месте тоже не оставалась бы в стороне — оппозиция их действиям влечет же подрыв их статуса, их права голоса и их богатства; их матери и отцы могли быть великими представителями знати, которых корона, разумеется, умасливала, дабы золотые умы и не посмели подумать о перевороте. Сейчас же золото не касается умов, лишь подкрепляя алчность и желание борьбы. Думающие о государе чаще находятся ближе к государю, так поступил бы любой король, любая королева — благо в их сердцах хоть и не несет корыстолюбие, скупость, но каждый власть имеющий по мудрости своей не стал бы обделять верных друзей. Не только золотом и шелками, вниманием и собственной заботой в том числе. Но и их стоит бы разделить на две подгруппы — думающие о государе и думающие о государстве. Разница небольшая, поскольку оба обеспокоены благом страны, хоть и не в равном значении: созерцающая Мэри, полная понимания тяжести, что несет Селена, или мягкая Жозефина, преисполненная трогательной привязанностью к Величествам, или Терен, лишь на первый взгляд отстраненный от политических дел, непростая военная игрушка с лезвием и прытью, или Роберт Штицхен, обязанный Деймону, оттого и смеет затаивать обиду, которую сам не осознает, на него; Реймунд, прощающий и понимающий любую королевскую оплошность, которую ему и придется исправлять, он трезво оценивает уровень ответственности свой и государственный, не боится испачкаться в грязи и не различает лиц королей — действует, разумеется, на благо страны. Вопрос только в том, каким он видит это благо. Открывая неприлично грязные подпольные двери в заброшенной кухне левого крыла, Величество небрежно смахивает землю и растаявший снег с ладоней, проходит по пыльным коридорам — помнит, как еще девчонкой любила гоняться по всем входам и выходам с Лиамом и Бертом. В крыле снуются без всякого на то повода чиновники Альтергроу — королевна дергает ушами и брезгливо морщится от ворчания мадам Бэйлиш. Дело выходит дрянью, почти невыполнимой миссией: незамеченной пройти до спальных комнат придворных другого короля сложно. Селена не по-королевски опирается на стену, сразу измазывается в паутине. Только вот… Хруст снега где-то недалеко. Мироощущение показывает, что она совершенно одна. Никого не должно быть рядом. Шаг. Тихий, но достаточно громкий, чтобы быть услышанным, чтобы дать о себе знать. Еще. Неизвестность кидается на королеву, ногтями вцепившись в ее руки. — Бу! — Я тебя когда-нибудь раздавлю… — Селена внешне не пугается, лишь прикрывает глаза и дергает руки от лихоманки. Недолго думая, она хватает сестрицу за ухо и дергает ближе к себе, всматриваясь в ее светлые-светлые глазки. — Ай-ай-ай! — Почему я тебя не видела? — Я же пряталась! — Не дури, ты знаешь, о чем я. Этот пролет был полностью пуст до того, как я пришла сюда. — А я охочусь на тебя, мчу к тебе, чтобы испугать. Жертва не должна видеть охотника. Бесполезно. Селена громко выдыхает и отталкивает Приму от себя. Девчонка заливается хохотом, а королевна наконец догадывается о лазейке — тайные проходы. Упрятать кого-либо от мироощущения они не смогут, но от чужих любопытных альтергроузских глаз скроют. Признаться, Селена не помнит, какой именно приведет ее в точку назначения, потому и держит Приму перед собой. Селена усмехается стоит только ей вспомнить свою пугающую вездесущность в детстве: Жозефина явно прибавила седых волос из-за девчушки, выпрыгивающей из любого угла. Почему Прима третирует именно государыню, а не няньку? А та все говорит и говорит без умолку… — К любовнику идешь? — смеётся ходячая проказа, ловко перепрыгивая ступени без одышки и замедления. Уже через несколько пролетов любуется уставшей королевой, улыбается только шире, бежит все быстрее. — Не твоё дело, мелкота. — К любовникам?! — в детском восторге надрывается девчушка. — Взрослой тёте необходимо решить вопрос с наглым дядей. Так что не отвлекай меня. Я знаю, что ты не пойдёшь спать в недетское время. Так ведь? — Абсолютно! — смеётся та и убегает, оставляя королевну у одной двери. Замки давно проржавели, оставляя на пальцах рыжую копоть, только прохудившиеся доски отчего-то не пропускают света. Только не скрытый шепотом спор двух приближенных — точнее разговор, чуть выходящий за рамки нормы. — Я не собираюсь обсуждать с тобой это, — главнокомандующий прерывает советника, явно избегая не сошедших с губ оскорблений. Морщится от подступившей головной боли, давит пальцами на переносицу — если это продолжится, то ругательства окажутся высказанными (с другой стороны, возможно, после конфликта верхушка соизволит выделить отдельные спальные комнаты). — Я лишь прошу заметить, что не имею ничего против и даже восхищён такой нахальной смелостью, — голос советника не дрогает от грубости сожителя. Более того в беседе именно он занимает позицию грубого оппонента, судя по всему. Королева тут же сильно колотит по деревянной стене, привлекая к себе внимание — она ещё поднимет тему нахальных смелостей, но выслушивать интриги за стенкой явно не собирается. Хотя, говоря откровенно, сама не успела обдумать, как стучится так истерично и настойчиво. Наверняка, Прима в лицо засмеется ей после этой истории — не смогла оставить наедине любовников мол. Роберт отходит от советника, смерив его неодобрительным и даже злобным взглядом, сдвигает высокий шкаф, не прикладывая много усилий. — Это еще что за… — Выбей эту дверь! — требует Величество, отходя на несколько шагов. Мгновение и дверь жалостно пропускает ногу военного через себя. Громко выдыхая, молча ругаясь таким образом, Роб ломает по одной доске, лишь бы пропустить доставучую королевну и выйти из случайной ловушки прогнившей и хилой двери. — Вы много не вовремя. Время позднее, Ваш визит могут расценить… — тщетно старается не ворчать Роб, смахивая со штанов мелкие занозы и гнилости от двери. — Неподобающим. — голос строг, королевна переводит требовательный взгляд на Реймунда, — Мне необходимо поговорить с Вами, советник, без Его Величества. — Я полностью в Вашем распоряжении, — кивает советник и выдвигает два стула. Она игнорирует этот жест. — Есть ведь люди, которые против мнения Короля и объединения? — коротко спрашивает королевна, специально игнорируя слов о свадьбе, но неосознанно поправляя волосы. Роберт сразу дает определение жесту — она в недетском волнении. Считывает ее, как и Реймунд. — Разумеется, — улыбается по началу советник, но скоро отбрасывает игривый настрой. Долго и пронзительно смотрит ей в глаза, — Да, есть, — заявляет тот без прежней улыбки, скорее всего даже намекая на себя. А может быть и нет — его речи, его мимика, его мысли сплошные потемки. — Зачем Вы торопите свадьбу? — та словно и не обращает внимание на Роберта, смотрит только на заискивающего лисьего прохвоста, старается разгадать его личность, загадку. Он — благодетель государства, не государя; каковым же он видит благо? — А почему Вы уверены, что это моя воля? — невинно мотает головой тот и снова подкручивает усы, словно только что не нагнетал своему служащему по военной части товарищу. «Потому что, по Вашим же словам, Деймон и сам не горит связывать себя узами брака и дополнительными обязанностями. Не хочу выставлять своего коллегу в неправильном или слишком наивном свете, но я вижу ситуацию именно так: Вы, в силу своих убеждений, уверены, что бездействие — преступление, но и при этом ясно осознаете ответственность правителя, именно он способен сменить ход истории. Также, по Вашим же словам, Вы застали трёх государей, следует отметить скорую сменяемость власти, особенно в контрасте с пожизненным сроком Королей Долины, оттого и кто, как не Вы понимаете важность времени, в глобальном плане, разумеется. Деймон ведь действительно верит в возможность мира, но и для мудрого правителя он слишком юн с коротким сроком службы.» — в мыслях горячо опаляет Величество, только сейчас осознавая, как рано та выдвигает оправданные обвинения. Не решается озвучить — зачем ему знать, что она знает его истинную роль в государевых делах. Реймунд опасен своим влиянием, однако какую цель тот преследует? Неужели дело в обычной жажде всевластия? — Роб, скажите мне продолжительность деятельности государя Альтергроу, — просит та, отходя на шаг от советника, давая понять каждому в комнате, что подозревает советника в более крупных интригах, нежели украденные десерты с банкета или явление королевской свахи из тени. — Восемь лет. Четверть срока Величество Альтергроу потерял, что по человеческим меркам действительно много, а оставшиеся пять-шесть лет действительно кажутся ничтожными в столь глобальной перестройке. Деймон вовсе не виновен, даже наоборот — он, как никто другой, действительно желает мира между землями, а потому не мог подстроить несколько нападений против драяд и её Величества. Как бы ни было то неприятно признавать, Деймон — отчаянный правитель мертвой страны, но отчаяннее только этот прохвост. Советник внимательно смотрит в холодные, но гневные глаза Королевы, что так глупо заявляется в его покои без подготовленной речи. Он вовсе не боится ее, он прекрасно знает страшный секрет Винса, да и не виновен тот в излишней говорливости и доверии (Тар упаси, Реймунд и не давал лишнего повода, нет!), около тридцати лет назад тот самостоятельно провел перепись населения, сверяя ее с прошлыми документами. Единственная мелочь не могла не зацепить внимание особо внимательного к деталям еще не чиновника, не советника, лишь подростковой и отчаянной воши среди политиканов и государей: корабль торговцев, что потерпел крушение, не досчитался трупа одного ребёнка; кропотливость Реймунда не всегда ценилась, особенно в работе с прошлыми самовольными королями Альтергроу, их приближенными и прочими рабочими в аппарате отправившие его на работу с документами, но всегда приносила личные плоды для маленького наглеца — сопоставляя даты и принося новые детали в расследование дела многолетней давности в свободное время, тот отыскал потерянного ребёнка, ставшего не только частью уважаемых кругов в Долине, но и впоследствии занявшего место в сердце овдовевшей королевы. Это был прорыв — Реймунд в свои семнадцать лет впервые напился, никак не представляя масштабов своего открытия. Возможно, он смог сопоставить все действия и бездействия именно тогда, а возможно вынашивал идею, подкрепляя ее десятилетиями — он ведь уже не жеребец, а просчитать на десятки лет вперед подростку было бы затруднительно. Судьба ли, рок ли, простая ли удача — все складывалось прелестнейшим образом; если бы мог он, он припал бы горячими губами к Альтергроу, выцеловывая за каждый шанс, за каждый орел на брошенной монетке, за каждый спокойный шаг. Ругая под нос очередного несносного короля, отправившего его на ежегодную проверку пограничного отряда, Реймунд — уже добившегося к двадцати пяти годам статуса советника, не открыв вышестоящим лицам секрета Величества Винса по ту сторону — получил рапорт об аресте эмигрантки; громко вздыхая, почти изнывая от очередной бумажной работы, он прошел к решеткам и увидел ее. Яркие рыжие волосы, смелый и даже наглый взгляд зеленых глаз, усыпанная веснушками женщина — она не представилась, но имя ее он знал из рапорта. Агнесс. Женщина, человек с драядскими ушами. Человек. Человек. Человек. Воспоминания о ней пришлось вырвать без наркоза (в любом случае анестетики в тот год перестали производиться в Альтергроу из-за отсутствия необходимых трав, находящихся только в Долине, а все торгово-денежные отношения на тот момент не были налажены): самоотверженность ее, твердый, волевой характер не укрылся под пропитанной долей слабости и страха — не знает, как дальше быть. Он предложил ей свободу, плед и терпкий чай — она согласилась после недельного заточения. Он — не последний человек в государственных делах — указал охране освободить женщину, та же обязалась рассказать ему свою историю (как окажется спустя двадцать два года, местами неверную). Бежавшая любовница короля поведала ему о настояниях матери, о стремлении выйти с ним на разговор: посочувствовать смерти очередного ребенка, проявить искреннюю эмоцию в момент, когда вся свита, привычная уже к потерям, твердила о еще одной попытке; быть рядом со двором, не проявлять излишнего внимания, но и не давать забывать о себе. Винс был очарован ею, ее красотой, ее ненавязчивостью, ее таинственностью — казалось, он в первый раз в своей дрянной жизни смог любоваться женской красой и силой, словно одурманенный ею. Ему хотелось смотреть только на нее, любоваться только ею, наслаждаться только ей — ей не хотелось смотреть на него, улыбаться только ему и разделять ложе с ним, но того требовала мать, того требовала идея; она умолчала, почему не было варианта очаровать Бертилака — юного и прыткого королевского выходца, тогда еще даже не знавшего мир взрослой любви, наивного и готового на все — умолчала, почему мишенью был именно Винс, уже постаревший, уже подхвативший первые признаки точки невозврата, уже знающий, какие санкции обрушит за ее предательство. Любовь его пустила корни — навещал семью, скрытую от короны, Винс редко; боялся того, что рано или поздно их обнаружат. Несколько лет обветшалой хижины, обветшалой семьи. Вскоре и сомнения дали плоды — король перестал приходить. Месяц, второй, третий. Эос, мать Агнесс, подтолкнула ее к тому, чтобы напомнить о себе — она вышла из выделенной избушки. В тот же вечер Маргарет поймала за руку пятилетнюю девчонку, дрожала всем телом, стараясь скрыть слезы. На грани истерики та отдала приказ отпустить Агнесс с дочерью. Агнесс не позволяла себе застрявших где-то в горле слов благодарности, окликала королеву и слезно просила крова для ребенка — болеющей несколько раз в месяц из-за холодной хижины, не доедающей и рыдающей из-за этого. Маргарет уступила — ее милая Спес того же возраста, успевшая подружиться с Селеной (у детей дружба всегда завязывалась быстро, покуда была без обязательств и надежд), дергая рукав материнского платья, просила приютить девчонку, чтобы ей было нескучно играть. Отказать единственной выжившей дочери она не могла, но не могла и принять предательство супруга — просила Агнесс уйти, скрыться и не навещать королевский двор. Но как матери бросить своего ребенка? Маргарет, не желая более терпеть боль, терпеть регулярное напоминание о неверности короля, отдала один приказ, отсылающий несчастную любовницу по ту сторону реки. На что способна оскорблённая женщина, брошенная на произвол судьбы? Реймунд подозревал, но не озвучивал, верным слушателем он посочувствовал ее судьбе, одолжил свои комнаты, подарил свой плащ и пожелал удачи — Агнесс сама выстроила свой путь возвращения домой: корни пущены, ее дочь имеет хоть и небольшую возможность к трону; осталось только найти способ оказаться ей полезной, наставить ее, дать о себе знать. Мама ее не бросила. Мама вернется. И бабушка с ней, и прабабушка… И вспыхнет династия Накрид, загорится огнем. Советник не говорил ничего о способе свергнуть власть — слишком медленное оружие взяла семья Агнесс и вряд ли как-то действующее. Спустя время она вернулась в Долину, ничего ему не говоря. По слухам, спустя еще некоторое время была найдена мертвой единственная престолонаследная принцесса. Весь континент был покрыт черным снегом — люди твердили об огромных выхлопах техники, потому осадки были окрашены, драяды твердили о наступлении тяжелых времен. Появление Агнесс в жизни советника могло быть обычным совпадением, случайным знакомством и просто актом добродетели бедной женщине — однако, после ее истории он не забывал об одном весомом факте. Единственная драядская принцесса — человек. И кровь в ней человеческая со всех сторон. Нет в её крови и доли от излишне традиционных иноземцев, а прекрасное имя только укореняет в ней человеческие качества — твердый, волевой, независимый характер (хотя драяды обозначили её имя романтичным сиянием Луны), достижение цели любой ценой. Селена. Селена. Селена. Не драядка она, рождение человека. Оттого и на удачу Реймунда наиболее подходит к возможному лучшему будущему. Не учел он лжи Агнесс — такой простой и невесомой — вся ее история полнится игрой наперед, все должно было работать назло королевской династии, но целей она своих не ведала незнакомцу. И правильно делала. Она говорила всем о себе, как о человеке — вызвать жалость Маргарет, показать свою схожесть с Винсом, быть понятой Реймундом, очаровать своими речами. Она не стала бы очаровывать тогда еще подростка Берта только по одной причине — не станет потомство Герид плодиться со свергнувшими их Накридами. Узнает о хитрости Агнесс Реймунд спустя десятки лет, когда выкрадет семейный перстень Эос, провезет его в Альтергроу, очистит его и узнает в историческом пособии — за несколько дней до отплытия альтергроузского корабля в Долину в честь праздника и собственной свадьбы. Всего одно убийство в обмен на знание, которое может повергнуть всю Долину в ужас. Историческое действие — начать все заново, потушить многовековые войны, возродить наследие Тара (как угодно драядам), построить новый лучший мир. Его нахальный взгляд, так и поющий сладкие речи в самую душу, оскверняя каждое ее действие, каждый вздох и взмах руки. Он все знал, все чувствовал, каждую еле уловимую нежность в голосе, дошедшей до точки невозврата — нет смысла ставить ее перед выбором зова сердца или разума: она выберет сердце и обставит все таким образом, лишь бы обмануть себя в разумности своих действий. Реймунд уверен в ней. Невидно усмехается в свои усы, самодовольно вычесывая их наверх в своей дурной и отвратительной привычке — Величество смотрит на него и чувствует огромный ком раздражения над всей ситуацией, в особенности злит его довольство самим собой и своими (Тар упаси его от злости королевны остричь их, как паршивую овцу) усами. Однако более всего та раздражена самой собой и своим нелепым доверием к нему. Но она и не шла ва-банк, не ставила высокие ставки, вовсе нет. В её руках ещё есть тяжесть власти и способности защитить себя. — Ваше Величество? — спрашивает Реймунд, делая шаг вперёд навстречу ей. Возвращает в реальность, напоминает о неизвестной опасности, что несёт за собой. — Да, я… Хотела заявить о своём согласии, — уверенно говорит та, поднимая горделиво голову выше, — С условием отсрочки свадьбы, как минимум на шесть лет. Мы вернёмся к теме официального бракосочетания и объединения государств, сейчас я могу позволить только товарно-денежные отношения с развитием в деле постройки моста, — Не дождёшься ты, лис гнусный, своей власти и своего триумфа, смерть от глубокой старости настигнет тебя быстрее, нежели возвращения милости Величества Долины. — Ни я, ни Величество Альтергроу не имеем уверенной позиции в глазах собственного народа, чтобы заявить о столь серьезном решении, что сиюминутно повлечёт за собой гражданские войны, смутные времена внутренней политики, каждая новая реформа будет остро восприниматься обществом, которое уже будет ненавидеть своих государей. — Вы ведь понимаете, что срок службы Его Величества заканчивается через указанные Вами шесть лет? — Реймунд внимательно смотрит на Величество Долины с недовольным хмурым видом: это не то, чего он ожидал. Коротко кидает взгляд на главнокомандующего и кивает ему в предупреждающем знаке — тот станет ему защитой и/или свидетелем вседозволенности королевы, её слов или угроз. — У вас, альтергроузсцев, слишком короткий слог выслуги. Ни одна политическая кампания не дойдет до совершенства за восемь лет, государи разного мировоззрения только палки в колеса будут ставить да глотки друг другу грызть — коль уж все настолько плохо, переизбирайте Деймона на второй срок или увеличивайте годы правления. — говорит, хотя на языке мельтешит совершенно иное. «То Ваш шанс встать на престол и обыгрывать все строго так, как Вы хотите, не играя Деймоном, как марионеткой», — в нелепой манере дует губки и готова распрощаться с нахалом: она укажет ему его место. Реймунд не имеет ни малейшего права решать за нее и тем более дергать за ниточки (а он бы мог уже давно перейти на жалкий шантаж вскрытия отношений главнокомандующего с королевой, или же собственных, но отметает данный вариант сразу же, стоило только мысли зародиться в голове — грязным делом промышлять он не собирается в силу своего статуса и воспитания). — Знайте, государыня, что данное предложение не настаивание, Вы можете отказать нам без угрызений совести или условий сверхмеры, которые исполнить мы не в силах, — незамедлительно отвечает Реймунд, переводя взгляд на наручные часы с небольшой трещинкой. Полночь. Величество сжимает кулаки, тяжело дышит — и Роберт Штицхен, и Реймунд Гиршфельд могут физически ощутить, как кровь ее закипает. «Вы можете отказать нам», — но мы не отстанем от Вас. Вы можете отказать нам, но при нападении дикарей мы откажем Вам. Вы можете отказать нам, но Долина останется сама по себе — разрушаться день за днем в скупомыслии и без развития. Вы можете отказать нам, но Вы можете забыть о сотрудничестве. Какой Вы милый, советник Реймунд. — Вы знаете мою благосклонность к мирным договорам, мы могли бы остановиться на них. Долина начнет работать в больших масштабах, к осени у нас будет гораздо больше ресурсов для того, чтобы суметь прокормить два государства — для начала я могу предложить вам лишь некоторые запасы для гуманитарной помощи Альтергроу. — При всем уважении… Если после всего увиденного в Альтергроу, Вы, Ваше Величество, можете увидеть только повод, так и быть, поделиться хлебными крошками, то… Реймунд понимает отчего Роб встает на дыбы — спину выпрямляет, плечи расправляет, бычится — предложение оказать помощь страждующему народу в бедственном состоянии, который таковым по воле изъявления короля и главнокомандующего не является, может показаться оскорблением. Признаться, советник был готов согласиться на «подачку» — к сожалению, даже свадьба бы не решила все проблемы сиюминутно, на раскачку ушло бы гораздо больше времени, даже больше, чем предлагает государыня. Реймунд тяжело выдыхает и, поднимая ладонь на уровне груди военного, останавливает его — а тот уже распалился, да и готов был бы перейти на оскорбления. В особенности после того расставания. Советнику знать необязательно, но предположить — не ведут себя они как скрытые любовники, скорее, как обиженные друг на друга дети. Хотя, вероятно, судить не ему эту драму. — Для нас было бы ценным Ваше предложение о. помощи. Предлагаю пока на этом разойтись. — голос его садится, почти хрипит. Он не пытается прокашляться, исправиться — Величество право, пока Деймон пытается поставить себя ферзем в игре, королева отстаивает свое право. Хоть и отчаянно, как и все они. — Прошу меня простить, — королевна склоняет голову и скоро выпрямляется. Взмахивая подолом своего платья, хлопает еле оставшейся на петлях дверью, наполовину дырявой и уходит. Роб внимательно следит за быстрым ходом секундной стрелки, в мыслях ужасаясь от осознания простой формулы: один час равен новому смертельно больному жителю Альтергроу. Отсутствие активной растительности принесло стране голод и отсутствие необходимого количества белков, жиров для здорового организма, отсутствие витаминов по большей мере подорвало иммунитет невинных граждан — чума сразила пятую часть жителей наповал. Что больше ужасает в безумной несправедливости природы к людям, так это то, что больные Точкой Невозврата Величества Долины держатся около двух-трех лет, когда болезнь скашивает людей за полторы недели