****
Погода разбушевалась. Ветер всё не утихал. Явно это не к добру. Юноша печально смотрел на колыхающиеся стены их совсем хлипкого жилища и думал. Достаточно ведь всего одной маленькой детали, чтобы испортить настроение и поколебать уверенность в завтрашнем дне. Ему не описать, как было мучительно тяжело смотреть на Чонгука, сквозь боль ставившего палатку. Но кто Тэхёна послушал, стоило ему предложить свою помощь? Уж точно не Чон, уверенный в своих силах. Как только работа завершилась, промёрзшие насквозь и уставшие, они быстро завалились внутрь, торопливо поджигая маленькую переносную грелку. Влажная трава и холодные ночи в джунглях сделали своё дело. Чонгук, в отличие от Тэхёна, не стал отогреваться у источника тепла, а сразу зарылся в свой спальник, быстро провалившись в сон. Ким не злился — понимал, что пулевое ранение отнимает у того все силы. Паренёк тихо, чтобы не потревожить, подполз поближе и, уткнувшись носом в колени, обнял свои ноги, внимательно наблюдая за сопящим провожатым. Пусть спит — Тэхён подождёт. Главное, чтобы человек, за которого болит душа, и в следующий раз смог встать на ноги. В царстве Морфея мужчина надолго не задержался. Проснувшись, он слабо, но искренне улыбнулся, подарив парнишке какой-то необычный взгляд и прикрыв веки, внезапно начал говорить. С каждым словом Чонгука у Кима увеличивались глаза, с каждой новой деталью, дополняющей мозаику прошлого провожатого, юноша всё чëтче замечал, как в груди сильнее сжималось сердце. Чон не замолкал, будто плотину хранившую миллион тайн и загадок прорвало, шлюзы упали, а цепи, державшие всё под замком, проржавели и разрушились от старости. Тэхён слушал, периодически задерживая дыхание. То, как мужчина жил, то, как полюбил, и краткую концовку о том, как всё потерял. Она скомканная, смазанная и, почему-то пареньку показалось, намеренно скрытая. Только поэтому спустя минуту тишины он спросил: — И что же Джоанна просто исчезла? — наивно и глупо, даже мысли не допуская о том, что Чон мог где-то соврать, а что-то утаить. — Она не могла! Мы же не в сказке живём. Стояла у окна и растворилась... Такого не бывает! — он хмурится, по-настоящему размышляя и сопоставляя свои догадки. Молчание в ответ на доводы вытаскивает из пучин активной мозговой деятельности. Секунду назад заинтересованный рассказом и собственными предположениями взгляд внезапно меняется на печальный. Чонгук ему не ответит — он вновь уснул, нагло оставив вариться в каше полученной информации в одиночку. Тэхён запоздало понимает — провожатый попросту поделился наболевшем и вряд ли захочет это обсуждать. Чонгук мучается в неспокойном сне, вертит головой и моментами сдавленно стонет. У парня сердце кровью обливается, представляя то, насколько тому плохо. Впрочем эта дрёма тоже длится недолго и, пока мужчина старательно пытается разлепить сонные глаза, Ким спешит намочить заранее приготовленную тряпку водой из фляги. — Вам что-то снилось? — полушëпотом спрашивает юноша, аккуратно промакивая пот со лба Чонгука влажной тканью. — Когда в меня выстрелили, было больно, но даже если так, то я готов всё повторить, лишь бы вновь услышать, как ты зовёшь меня на ты, — хрипло вещает Чон с мечтательной улыбкой на губах. — Так что Вам снилось? — интересуется Тэхён, игнорируя по его мнению откровенный бред больного. — Моя сестра, — скомканно выдаёт и поворачивает голову в сторону Кима. — Прошу, обращайся ко мне на ты. Разве того, что мы остались одни друг у друга в самом центре джунглей, недостаточно для этого? Он поджимает губы, в упор смотря только на мокрую ткань в своей руке и недолго думая соглашается. — Хорошо, — вслед добавляет вопрос, мучавший его последнее время: — Тогда скажи, что такого случилось, раз ты поступил так со своими людьми? Не вопрос, даже не догадка, а самое настоящее обвинение. Конечно, Тэхён не мог знать наверняка, кто это сделал, но тот гневный крик Фина и пуля, выпущенная без толики сомнения, наводили на определённые выводы. Чонгук, до этого рвущийся завести разговор, переводит свой взор куда-то наверх, затихая, а Киму кажется, что тот просто-напросто прячется. Уходит от вопроса. Вот только уйти он как раз и не может. Взгляд становится недовольным и ранее в их общении не встречающимся. Странное выражение лица отталкивает, распространяя отголоски недосказанности и неизвестности. Это не тот Чон, которого он встретил в хижине, не тот мужчина, который страшился признаться ему в том, кем на самом деле является. Не этот провожатый толкал его, будто ненужную вещь, и не он сознавался в чувствах, после открывая врата в своё прошлое. Тэхён не знает этого Чон Чонгука. Ситуация не пугает, так как после времени, проведëнного вместе, Чонгук вообще пугать не может. А вот вызывать негативные и противоречивые чувства — вполне... — Ответь, — просит нетерпеливо, на что получает немногозначительную реакцию в виде приподнятого уголка рта. Тэхёну это не нравится. — Они хотели убить меня, — звучит тихо, но уверенно и чётко. — Что? Зачем им это? Тэхён заходится в тревоге после озвученного. Взволнованно начинает теребить в руках тряпку, но встречается глазами с чёрными, окутанными серьёзностью, и резво откидывает вещицу, укладываясь провожатому под бочок. Чонгуку совестно. Он жмурится до появления пятен перед глазами, стараясь откинуть ненависть к самому себе, что зацвела первыми бутонами. Не стоило. Не нужно было идти на такие крайности. Но он пошёл и в итоге соврал, параллельно отчаянно пытаясь найти хоть что-то светлое в этой абсурдной лжи. Боясь потревожить и так неспокойное создание, Чон аккуратно приобнимает Кима за спину, прижимая к себе, чтобы тот смог положить голову на его здоровое плечо. Юнец дышит ему в шею и закидывает руку на широкую грудь, в которой бешено бьётся почерневшее ещё на один миллиметр сердце. — У них была общая цель сместить меня. Кудряшка, я так боялся, что с тобой могло что-то случиться. Они бы пошли за нами, сбеги мы с тобой без какой-либо подстраховки. Я это знал и только поэтому решил первым нанести удар. — Сдаваться не собирается, да и отступать, откровенно говоря, уже поздно. Поэтому мужчина продолжает гнать свой паровоз вранья и обмана вперёд, не боясь, что вскоре тот непременно угодит в ловушку. В западню. Врежется в тупик на большой скорости. Он это знает и на самом деле заранее мысленно готовится к худшему. Потерять парнишку не может и не хочет, но всё равно выбирает неправильный путь. А правильного и не было вовсе. Разница лишь в поворотах и временных отрезках. Повернуть направо — значит открыть занавесу истины прямо сейчас, потеряв и тело и душу юношы навсегда, ибо вряд ли он поймёт и примет. Налево — это выбор уже сделанный и изменению не подлежащий. Тупик, по подсчётам Чонгука, за поворотом они увидят ещё нескоро, а это значит — момент, после которого рядом останется только кимова оболочка, можно корректировать, оттягивая до последнего. Ну, а потом... Потом Тэхёну будет некуда идти. Кажется, джунгли это и так место, в котором не шибко захочешь остаться один, но Чон уверен — узнай Ким всё в эту самую секунду, то непременно выберет одиночество. Мужчина боится этого больше всего. И именно поэтому сворачивает не туда. Позже он обязательно что-нибудь придумает, вымолит прощение и постарается сделать так, чтобы Тэхёну было с ним хорошо, но это всё потом. Сегодня, в этот день и в этот час, думать о будущем не хочется. А пока он будет довольствоваться болью от сжигающей душу совести, окрашивающей внутренности в тёмные цвета. И им... "Я избавился от Джегра ради тебя. Слышишь? Чтобы очиститься от грязи, забыть о прошлом и жить будущим вместе с тобой. Быть с тобой и построить что-то новое. Кое-что уникальное. Например, семью?" — Чонгук не скажет подобного, не сможет. Хотя Кудряшка, должно быть, ждёт от него похожих слов. Но такие речи через день или месяц могут вылиться в нечто кошмарное, непоправимое и невыгодное. В такое, от чего уже будет не откреститься. После таких высоких высказываний его точно не простят и, впоследствии, больше никогда ему не поверят. Вера вообще хрупкая штука, и у Чона нет другого выбора, как в скором времени сотворить с их личной верой друг другу непоправимое. Аджа — это не просто легенда, ожившая в небольших деревушках, не человек, которому поклонялись индейцы как богу. Это нечто большее — то, что уже очень давно вышло за пределы Амазонии, выплывая из бесконечных извилистых вен огромной реки. Сердце Амазонки многогранно и раскинуто по всем её притокам. Сердце Чонгука покоилось у подножия туманного водопада, но его ему вернул один юноша. Не до конца почерневшее, оно возвратилось к хозяину. Вот только... У Аджа не было сердца и никогда не будет. Он не может быть привязанным к месту, а уж, тем более, к какому-то конкретному человеку. Но Ким Тэхён своим появлением всё спутал, позволил Чону прозреть и ощутить желание к жизни. Грустно, ведь процесс запущен, а Чонгук уже тянет на дно, путая в сетях обмана, устраивает за спиной юношы вакханалию просто потому, что эгоистично хочет присвоить его себе. А ведь всего-то стоило признаться, сказать правду... По голове словно молотом бьëт, настолько ему страшно даже представить этот момент. Страшно от того, как посмотрит на него его ангел, если всё узнает. Узнает правду о том, что Чонгук не принадлежит самому себе, и не имеет власти над дикой природой этих территорий. Он не Аджа. Он просто его жалкий пленник. — Тогда давай больше никогда не будем об этом вспоминать? — предлагает Тэхён, прижимаясь ближе. Осознание того, что сейчас стоит окрестить мужчину убийцей, прячется глубоко внутри, оставляя после себя розовое облако пыли, оседающей где-то на сердце. — Придётся. Мы ещё не решили вопрос с Джерисом. Он может быть где-то поблизости и напасть в любой момент. Парень внимательно смотрит на свою ладонь, покоящуюся на груди Чонгука, на то, как тот накрывает её своей, делясь собственным теплом. — Я не думаю, что он жив, Чонгук, — говорит шёпотом, боясь потревожить покой того, кого, скорее всего, уже поглотил белый свет божий. Ким думал об этом, старался вспомнить мгновения недавних событий, но всё больше убеждался в том, что Фин мёртв. — Ты не можешь знать наверняка, — возражает мужчина. — Я уверен, — и ещё тише: — Он всё там же, под деревом. Шазему схватил его прямо за шею. Ты же знаешь — там артерии. У него не было ни единого шанса. Ему не могло так повезти. Чон чувствует, как начинает дрожать чужое тело в его руках. Точно не от холода. Тэхён не плачет, не смеётся — это просто остаточная реакция на тот ужас, что ему пришлось узреть в одиночку. Был бы он при силах в тот момент — никогда бы не допустил такого, не позволил бы юнцу видеть, как зверь вгрызается в человеческое тело. Немудрено, что Ким плохо помнил последовательность произошедших событий. — Всё, хватит, я с тобой, — требовательно шепчет Чон в его кучерявую макушку. Хочет коснуться нежных тёмных завитков, но больной рукой пошевелить не получается, а вторая занята, покоясь на хрупкой спине. — Я с тобой, — размеренно повторяет, когда замечает, что юнец реагирует на утешающие слова, медленно успокаиваясь. — Тэхён, тебе больше не нужно бояться и бороться со всем в одиночку, потому что теперь у тебя есть я. Со мной тебя никто не обидит ни словом, ни прикосновением. Обещаю. Я докажу тебе, что ты не слабый юноша из-за своей болезни, а напротив — самый сильный человек, решившийся на то, что многим даже во сне не снилось. Ты особенный, Кудряшка, — на выдохе вырывается, и он оставляет тёплый поцелуй в непослушных волосах. — Невероятно особенный для меня, и, может, я тоже временами слишком сильно тебя опекаю, но я клянусь, что не стану когда-либо ограничивать тебя в решениях, в выражении своего мнения и прочего, ссылаясь на твоё здоровье. Считаю это глупым. Твоё слово для меня всегда будет важным и нужным. Я прислушаюсь к тебе во время принятия важных решений. Всегда буду обсуждать всё в первую очередь с тобой. Под конец тирады, которая началась ради отвлечения и утешения юнца, Чонгук запутался. Он врал или говорил от чистого сердца? Хорошо сыграл или сказал то, что на самом деле думает? Чьи это мысли? Его или того человека, у которого нет выбора, кроме как заманить обманом? А может всё намного проще?****
Он прекрасно выспался, всю ночь греясь в тёплых чоновых объятиях. Но новый день встретил Тэхёна пустотой на соседнем месте и шумом, раздающимся откуда-то снаружи. И если в первые секунды после пробуждения всё казалось не таким уж плохим, то стоило выползти из палатки и спросить у Чона, чем тот занимается и зачем разводит костёр в самом начале дня, как мир мигом окрасился тёмно-алым. Именно с этим цветом у парня ассоциировались жестокие истязания, наказания и прочий вред, который человек может причинить себе или кому-либо другому. Он никогда не понимал, как люди, якобы во благо, отрезали себе конечности и делали другие разнообразные манипуляции, причиняющие одну лишь боль. И вот теперь настало время, когда он не будет простым слушателем очередной пугающей истории, а сам станет свидетелем подобного кошмара. Чонгук сказал ему, что рана на плече не затянется, если они что-нибудь не предпримут. А потом ответил на кимов главный вопрос, после ответа на который юношу бросило в пот, пальцы рук задрожали и живот пронзило спазмом от подступающей тошноты. Тэхён не верил. Но с каждой новой минутой, с каждой новой подкинутой веточкой и болезненным мычанием провожатого, становилось ясно — мужчина действительно собирается сделать это. Намерение Чона пугало, а уверенность, плясавшая на дне зрачков, вводила в замешательство. Парнишка бы точно так не смог. Просто-напросто не решился бы. Страшно в первую очередь не за свою психику, а за Чонгука. Ему же будет больно! Так больно, что даже предположить, чему будет равна эта боль, Ким никогда не сможет. Сравнивать со своим падением с холма неимоверно стыдно, потому что ясно как день — это чувство и рядом не стояло с тем, которое предстоит испытать мужчине. Провожатый — сильный, тем и завораживает. Не просит Кима постоять рядом, помочь или пожалеть — нет. Он просто берёт из рюкзака маленький молоток, которым обычно забивает колышки для крепления палатки, и решительно подходит к костру. Юноша до боли закусывает щёку изнутри, когда мужчина резко сдирает с плеча повязку, сам дрожа от волнения, и подставляет молоток под языки пламени. Этот огонь отражается в чёрных глазах и дублируется в больших напуганных янтарных, в которых уже скопилась солёная влага. Тело юношы — словно в агонии, ноги — каменные и неподъёмные. Ладони с силой сжимают коричневую ткань штанов, а в глазах плещется страх и волнение за него. Первая слеза скатывается по щеке, а в груди всё ещё щемит, рвётся громко со словами "не верю". Чонгук не смотрит в сторону юнца, потому что если посмотрит — не сможет и не сделает того, что должен. Он достаёт из кармана тряпку и, сделав глубокий вдох, полностью заталкивает её себе в рот. Ким из последних сил не отводит взгляд, следит за тем, как Чон крепче сжимает во рту кусок ткани, а после достаёт из горячего пламени то, что вскоре его покалечит. Не выдерживает. В самый последний момент парень сдаётся, растеряв всё бесстрашие, которое в нём хранилось. Он резко оборачивается в сторону палатки, надеясь сбежать, но, споткнувшись, падает на землю, неуклюже приземляясь в мягкую траву. Ладонями уши закрывает, чувствуя, как щёки покрываются влагой, и наклоняется ниже, будто густая зелень сможет его спрятать от ужаса творящегося за спиной. Тэхён плачет, зажимая уши сильнее, распускает влажность, позволяя ей капать с подбородка, и шепчет влажными губами просьбу, посылая её к богу. Всё готов отдать, только бы Чонгуку было не так больно. А потом по сказочному месту, в котором они впервые поцеловались, проносится раздирающий нутро крик. Мужчина воет от боли, а парнишка, не зная, что делать, ревёт, крича от испуга вместе с ним, утыкаясь лбом в прохладную землю. Ничего не может сделать, не может помочь и от этого с ума сходит. Голова идёт кругом, глаза не открываются, лишь щиплят от бесконечно льющейся соли. Он бы душу продал дьяволу и умер тогда на кровати в Джегра, сам бы под пулю лучше кинулся, всё бы сделал, только бы не слышать как мучается Чонгук. Забыть хочется это событие и звук животный, рвущийся сквозь пропитанную слюной ткань. Когда Тэхён находит в себе силы подняться и подойти к Чону, наверное, проходит вечность. Тот уже лежит на земле, разглядывая чистое небо, и шумно дышит через рот. Ожог страшным красным отпечатком красуется на загорелой коже, и юноша сразу же отводит от него взгляд, потому что не может адекватно рассматривать место, которое пару минут назад жжением разрывало его провожатого на мелкие кусочки. Неторопливо, в сопровождении тишины, Ким помогает мужчине подняться и дойти до палатки. Аккуратно укладывает нелëгкую ношу на спальник и, заботливо укрыв одеялом, стопорится, сомневаясь в промелькнувшей идее. Но, так как другого выбора он не видит, решает рискнуть и попробовать. Вспоминает то, что не один раз посчастливилось увидеть в деревне индейцев, и случайно удалось запомнить рецепт, по которому делали мазь для его ран и травмированной ноги. Чон что-то недовольно вещает на фоне своим осипшим от криков голосом и смотрит с подозрением, скорее всего заметив неладное в загоревшихся азартом карих глазах. Но юноша не обращает внимания, со всей серьёзностью перерывая рюкзак в поиске миски, в которой можно было бы измельчить лечебные травы. Найдя и подготовив всё необходимое, он оставляет Чона одного, смело отправляясь искать недалеко от палатки нужные ингредиенты. Через полчаса, когда травинки и листочки были наконец собраны, юноша принимается измельчать лечебную зелень до состояния кашицы. Чонгук хмурится, пристально наблюдая за его манипуляциями, пока парень всё пытается вспомнить, какие именно прожилки были у листика, который он закинул в миску последним. На самом деле, Тэхёна никто не учил обращаться с травами, просто он сам запомнил последовательность листочков, которые целительница добавляла в ступку. А ещё запомнил слова Гахо о том, что мазь из этих растений помогает при травмах и открытых ранениях. Значит должна помочь и Чонгуку. Недоверчивый взгляд мужчины при наложении мешанины на ожог сменился нежной улыбкой, стоило юноше угрожающе заверить его в своих знаниях, дополнив свои слова тем, что это вылечило его ногу.****
День оказавшийся сплошным кошмаром закончился достаточно быстро. К вечеру провожатому стало легче, и они вместе смогли поужинать консервами, которыми запаслись перед отбытием из лагеря. Ким радовался тому, что хоть как-то помог мужчине, сделав для него лекарство и следовательно облегчив боль. Поменяв перед сном Чону травяной компресс и повязку, он всё не мог успокоиться из-за контрастных эмоций, полученных за день. Ел, вертясь как уж на сковороде, улыбался и смущался по поводу и без, стоило только встретиться с тёмным взглядом. И самое главное — Чонгук поводов-то и не давал, он в принципе больше молчал, хмурился, просил не лебезить перед ним и смотрел совершенно обычным взглядом. Головой Тэхён понимал, что Чону сейчас не до него, но не мог сопротивляться эмоциям, рождëнным от перенапряжения. Попросту перенервничал. И как выключить этот активный режим разобраться не мог. Спать они легли очень давно, если судить по пению птиц, что обычно начинали так шумно чирикать в пределах четырёх утра. А Киму всё не спится в двойном одеяле из пуха и собственной нескончаемой энергии. Когда они только легли, провожатый, разнеженный после ужина и перевязки плеча с подарочком в виде поцелуя в щёку, был довольно тактильным и явно проявлял желание спать с юношей в обнимку. Но продлилось это недолго. Тэхён ворочался на одном месте и постоянно отчего-то вздыхал. В скором времени мужчине это надоело, и он предложил просто держаться за руки, но и это закончилось буквально через минут десять, так как Чон не выдержал кимовой непрекращающейся возни. Здоровой рукой он просто отодвинул парня вместе со спальником на другую сторону, недовольно бубня какие-то ругательства, из которых понятно было лишь ворчливое "шило в жопе", "сошью смирительную рубашку" и "рука заживёт, всё-таки буду привязывать". Чонгук моментально проваливается в сон, посылая по палатке мерные звуки сопения, а вот у Кима, помимо в недовольстве поднятых бровей, появляются ещё и вопросы, которые впоследствии ещё больше отгоняют спасительный сон. Мозг работает с рекордной скоростью, разбирая мысленно подкинутые темы для рассуждений. Как провожатый посмел сказать такое неприличное слово, как "жопа"? Зачем ему смирительная рубашка? Чон умеет шить? И что значит его "буду привязывать"? Для чего? Так он и проводит время до первых песен проснувшихся птиц. Разглядев уже всё что только можно: ткань палатки, цвет спальников, поклажу, валяющуюся в углу, и маленькую грелку, стоящую в ногах, ему становится скучно. А ещё слегка страшно и грустно. Чонгук выспится, проснётся и с удовольствием поест, а вот Ким, наоборот, будет вялым и сонным, как умирающий лебедь. Не честно. Он сколько себя помнит, всегда чувствовал себя ужасно, стоило не поспать ночью хотя бы часа четыре. В дни, когда на него нападала бессонница, он потом с утра до самого вечера проводил в постели, совсем не хотел есть и мучался с животом, постоянно бегая в туалет. Врачи говорили — это психосоматика. Парень считал, что скорее отвратительная особенность. Что скажет Чонгук, заметив его пробежки до ближайших кустов?.. Стыдно. Он завидовал тому, как другие умели закидывать эмоции и мысли в дальний ящик, и без лишних терзаний начинали видеть красочные сны. Ким так не умел... Не зная, что делать, ведь он уже отлежал себе все бока, сильнее с каждой минутой впадая в уныние и нервозность, он уставился на Чона, чья грудь медленно вздымалась и опускалась. Недолго думая, юноша закрывает глаза, предположив, что сможет заснуть под шум чужого дыхания так, как он делал это у себя дома. Только в родном Лавенхеме в моменты, когда сон никак не шёл, всё было чуть иначе. Он приходил в комнату родителей и, забравшись к ним на кровать, ложился между мамой и папой. Матушка всегда крепко обнимала и никогда не ругала за его ночные визиты. А потом они вместе засыпали под громкий, но привычный храп отца. Чонгук не храпит. Этот факт на секунду расстраивает. Открыв глаза, юноша устало вздыхает и разочарованно смотрит на мужчину. Ну как так можно? Неужели провожатому его совсем не жалко? Или тот действительно не слышыт всех копошений Тэхёна, спя мёртвым сном? Обидно до дрожи. Что так сложно было хоть как-то приободрить? Да хотя бы поддержать простым ласковым словом. А он что? Не человек, а бесчувственный камень. Просто отодвинул от греха подальше, чтобы не мешал ему спать, и забыл о существовании одного Ким Тэхёна. Невежа. Парень же всё понимает. Не стал бы он сильно мешать... Полежал бы рядом, притворяясь поленом, всё лучше, чем вот так, одному, будто какой-то отшельник. Плюнув на всё и всех, юноша как можно тише двигает спальник обратно к спящему мужчине, стараясь его не разбудить. Укладывается, быстро заворачиваясь в одеяло, и пододвигается ближе, утыкается лбом в чоново плечо, замирая. Дышит, вслушиваясь в своё и чужое дыхание, потом и вовсе от нечего делать подстраивается под него, вдыхая и выдыхая вместе с ним. Какой глупостью он занимается... Глаза медленно осматривают крупное предплечье, сползая ниже по руке, что покоится поверх одеяла. Вены, на внутреннем сгибе локтя паутиной уходящие вниз к ладони, где кожа огрубела от постоянной физической работы. Пальцы, на которых даже в полутьме местами заметны коричневатые мозоли. Хочется вытащить из своего тёплого кокона руку, чтобы вложить ладонь в эту для светского общества неидеальную, но для одного заплутавшего в джунглях Тэхёна самую красивую. Хочется и колется. Недовольно поморщившись, он вновь старается себя чем-то отвлечь, но взгляд сонных глаз всё равно то и дело ускользает в сторону раскрытой ладони. И лучше бы он туда не смотрел. Судьба его не щадит, как и воспоминания об этих самых ладонях, а точнее о том, как они однажды нежно касались его коленей, неторопливо поднимаясь вверх по бедру, проскальзывая туда, где под пончо больше не было ничего, кроме оголëнных участков кожи. Ну и... Стоп! Стоп, стоп, стоп! О, боже! Вытянув из под одеяла свои конечности, он стыдливо прячет своё лицо, закрываясь руками. О чём он думает? О Чонгуке и его жарких до неприличия возмутительных поползновениях? Раньше бы он, конечно, возненавидел себя за подобное и отругал, но сейчас... Наверное это нормально, хотеть быть ближе с тем, кто тебе нравится? В мыслях фрагментами появляются моменты, которые он до этого дня считал из ряда вон выходящими. Чонгук, застëгивающий анклет на его лодыжке. Чонгук, разглядывающий его открытый вырез на груди. Чонгук, поднимающий его над землёй и прижимающий своим мощным телом к стене хижины. Объятия по ночам. Грубые руки, ползущие словно змеи выше, почти добирающиеся до ягодиц. И поцелуй, осторожный и мягкий, словно крылья бабочки, случившийся неподалеку от парочки попугайчиков Ара. Тэхён чувствует, как пламенно горят его щёки, принимаясь потирать их в надежде избавиться от наваждения. Что это с ним? Взор опять падает на Чонгука, чьё лицо было повëрнуто в противоположную от него сторону. Так захотелось прямо сейчас посмотреть в его глаза и поговорить. Хоть о чём-нибудь. Сглотнув накопившуюся во рту слюну, Тэхён порывисто придвигается ближе, закидывая на тело мужчины свою ногу и руку. Прячется у него на груди, надеясь, что Чон не проснётся. Чувствует, как под ухом о рёбра бьётся чужое сердце, и думает, что может так получится уснуть, но странные ощущения в животе говорят ему об обратном. Ким не помнит, чтобы подобное происходило с ним раньше. Тело необъяснимо покрывается мурашками, совсем не похожими на те, что появляются от холода, в голове звенит от напряжения, а во рту сохнет. Отвлекает лишь запах Чонгука, от которого пахнет травой и старыми вещами, которые он, видимо, впервые за много лет вытащил из сундука и надел на себя. От него пахнет спокойствием, безмятежностью, которую юноша заметил в нём ещё в Икитосе, и добром. Тэхён впервые такое встречает, чтобы от человека пахло добром. Так вообще бывает? На него напала какая-то необъяснимая сентиментальность. Провожатым хотелось дышать и дышать, чтобы всё вокруг пахло им и напоминало лишь его. Вдыхая и вжимаясь в тёплую грудь своей щекой, Тэхён пальцами цепляется за край чоновой рубашки, болтающейся на уровне талии. Сжимает так, будто боится, что тот уйдёт. Он ему так сильно нужен. И сегодня, и завтра, и потом, когда наступит конец их скитаниям. Чонгук нужен ему так сильно, что от одной этой мысли по лицу скатывается одинокая слеза, доказывающая все его чувства к этому человеку. — Чонгук... — тихо-тихо, едва слышно шепчет юноша, водя ладонью по предплечию раненой руки. Пальчиком, почти невесомо, прочерчивает линию до запястья и обратно, невольно представляя, как мужчина то же проделывает с ним. Фантазирует, как их пальцы сцепляются в замок, и ему вновь дарят поцелуй, не такой, как он перед сном оставил на щеке провожатого, а настоящий, чувственный. Щёки плавятся от смущения, а тело словно испускает импульсы откуда-то изнутри. Пальцы на ногах поджимаются, стоит представить поцелуй в кромешной темноте палатки и сильные руки, вновь опускающиеся туда, куда не следует. Юноша прикусывает губу, стараясь сбить странные симптомы, но горячее дыхание над головой, оседающее на затылке, не помогает, как и жар, исходящий от мощного тела. Что с ним происходит? И стоит всего лишь вспомнить ещё один момент, так удачно забытый, как живот пронзает тянущим спазмом, добивая окончательно. Тэхён снова сжимает одежду Чонгука, а сам полностью возвращается в тот день, когда они полностью обнажëнные стояли в озере, касаясь друг друга неприкрытой одеждой кожей. Тогда мужчина нёс его на руках... Вот если бы сейчас всё было так же. В полумраке он уложил бы его на спальник и, соприкоснувшись телами и сердцем, поцеловал. Внутренний моторчик пускается в пляс, а во рту, кажется, не остаётся ни капельки влаги. Ким отстраняется, отползая от Чона назад на более приличное расстояние, и поджимает к себе ноги. Что это за чувство, мучившее его низ живота? Он искренне пугается. Не так нового ощущения, как последствий. А вдруг он поцепил какую-нибудь дикую болезнь? Или это мочевое недержание. Таким страдает его дедуля... Глаза округляются, и сознание окутывает паника. Вдруг он умрёт? Юноша не знает, что делать и как себе помочь. Не умеет принимать решения, касающиеся его здоровья, в одиночку, ведь рядом с ним всегда кто-то был. Родители, знающие его от и до, или врач, лечащий с рождения. — Чонгук, — заикаясь, тянет парень, одной рукой прижимая одеяло, а другой уверенно похлопывая по плечу мужчину. Сейчас он ему очень нужен. — Чонгук, проснись. Мне страшно... — продолжает он расталкивать открывающего глаза провожатого. — Что стряслось? — Чон взволнованно подрывается, опираясь на здоровую руку, и детально обсматривает заспанным взглядом причину своего резкого подъёма. Не заметив ничего, кроме странной позы, в которую скрутился юнец, и жалостливых глаз, хмурится. — Кудряшка, не молчи. — Со мной что-то не так! — неуверенно отвечает Ким, от стыда пряча лицо за одеялом. Стоило Чонгуку проснуться и посмотреть на него, всё стало лишь хуже. Теперь они оба не спят, как он и хотел, но от этого не легче — наоборот, вокруг всё будто потяжелело, а воздух превратился в раскалённую пустыню. А всё от давящей ауры, исходящей от провожатого, которую юноша раньше почему-то никогда не замечал. — Показывай, где именно. — Что? — непонятливо переспрашивает Ким из-под одеяла. — Где болит? Тэхён в темноте своего укрытия глаза закрывает. Молчит, стесняется. И быстро поворачивается к мужчине спиной. — Я не знаю, мне просто... Плохо себя чувствую, — бубнит. Так ничего и не поняв из всей этой кутерьмы, затеянной юнцом, провожатый просто ложится рядом, плотнее прижимаясь к спине Кима. Плечо уже не так сильно болит, лишь доставляет неприятный дискомфорт, и он, решая просто не обращать на это внимание, обнимает юношу поперёк живота. Жмурится от неприятных ощущений, но всё равно не убирает руку, наоборот, пододвигает Тэхёна ближе. Парнишка тушуется, думая, как теперь стоит себя вести, находясь прикованным к горячему телу. А потом мысли испаряются, а всё его существо концентрируется на одном лишь касании в области живота. Мужчина, без спросу, одним ловким движением проскальзывает ладонью под кимову рубашку и накрывает место, которое, по его мнению, мучило юношу. — Здесь? — обеспокоенно выдыхает Чонгук в кучерявую макушку, плавно направляя ладонь в верхнюю часть живота — туда, где находится желудок. Тэхён молчит, стараясь позорно не запищать от того, как хорошо ему в этот момент. Тает словно сахар в чашке горячего чая от приятных прикосновений и продолжает хранить тишину, не зная, как правильно описать своё состояние. — Тут? — мужчина не оставляет попыток найти причину, по которой он и парнишка сейчас не спят, спуская ладонь ниже и грея мягкую кожу под пупком. — Чонгук... — испуганно, но слишком надломленно слетает чужое имя с бледно-розовых губ. Это всё, на что способен Ким в данную секунду, потому как рука провожатого слишком внезапно касается ранее никем нетронутого. Случайно. Это выходит незапланированно. Чон лишь хотел опустить ладонь на его бедро, но совсем неожиданно, из-за тесноты под плотным одеялом проехался ей по ширинке юношеских брюк. Но даже если это произошло достаточно быстро, то Чон всё равно успел догадаться о конкретной проблеме юнца. — Что со мной? — стыдливо задаёт вопрос Тэхён, доверчиво прижимаясь к сильной груди. Мужчина уже было хочет сказать всё как есть, но вовремя понимает: своими объяснениями он сделает только хуже и тогда уж точно не сможет решить сложившуюся ситуацию. — Хочешь, я помогу? — вырывается быстрее, чем мозг успевает всё хорошенько обдумать. Благо, хоть вопрос задаёт без толики флирта, игривости или, не дай боже, возбуждения, так как сейчас это ни к чему. Чонгук уверен, что у него будет в будущем возможность продемонстрировать юноше разные спектры чувств и эмоций, рождающиеся во время интимной близости, но не сегодня, не тогда, когда к большему не готовы оба. — Как? У тебя есть от этого лекарство? — наивно интересуется юноша, прикрывая глаза и растворяясь в тепле, исходящем от крепкого тела. Чон не торопится отвечать Тэхёну, он полностью сосредотачивается на небольшой проблеме, которую неимоверно сильно хочется решить, и решить именно своими руками. Плавно опуская ладонь на мягкий живот, Чонгук прислушивается к парнишке, проверяя его реакцию. И ответом на прикосновение служит тихий вздох, потерявшийся в толщине одеяла. Своеобразный зелёный свет для провожатого, которому он и следует, проскальзывая ниже к пряжке ремня. Но, стоит ему за неё ухватиться, как запястье сковывают тонкие пальчики, вряд ли проявляя так своё несогласие. Должно быть, дело в стеснении. Чонгук улыбается, зарываясь носом в одеяло и находя вихрь тёмных завитков, сразу же оставляет там свой поцелуй. — Кудряшка, то, что ты чувствуешь, лечится только вниманием и теплом любимого человека, — шепчет он в растрёпанную макушку, а потом, без лишних слов, одной рукой скоро расстëгивает ремень. Тэхён разумом отключается сразу же. Как-то по-особенному быстро принимая всё то, что может сейчас произойти. Вверяется мгновенно в надёжные руки, спасшие его уже не один раз. Дёргается, отстраняясь от чужих ладоней, но не специально, а по вине того же спазма, всё ещё сдавливающего низ живота. Боится, что Чонгук всё не так поймёт, поэтому выбирается из своего укрытия, оборачиваясь через плечо на него, и спешно говорит, чувствуя, как заливаются красным цветом щёки : — Не прекращай... — это всё, на что способен Тэхён, сгорающий от смущения. Чон над ним не смеётся, смотрит с пониманием и, наклонившись, невесомо целует за ушком, беззвучно обещая позаботиться. Ким снова отворачивается, закрывая раскрасневшееся лицо руками. А провожатый ещё несколько раз целует то же место и отстраняется, дабы не казаться жадным, готовым наброситься в любую минуту, зверем. Юнец, наверняка, не оценит, если сейчас он перегнëт палку и, по сути, превратит своё предложение о помощи в жалкий предлог, чтобы заняться чем-то посерьёзнее. Чонгук не хочет становиться извращенцем в доверчивых карамельных глазах юноши. Поэтому блокирует все свои желания, в которых пробует каждый сантиметр этого тела своими губами, и просто прикасется лбом к чужому затылку, надеясь не оплошать. — Просто чувствуй, Кудряшка, — выдыхает мужчина тому на загривок, параллельно тесно прижимая худые бёдра к себе, чтобы самому лучше ощущать все предстоящие движения юношы, в которых тот будет рассыпаться от удовольствия. — Забудь обо всём. Думай только обо мне, — здоровой рукой он протискивается под юношеским телом, обнимая парнишку поперёк груди, а другой, не дожидаясь ясного разрешения от Кима, начинает расстëгивать ширинку. — О моих руках. О том, что я рядом с тобой, — с каждым словом Чонгука Ким распаляется всё больше, сходя с ума от дыхания, оседающего на затылке и спускающегося на шею горячим облаком. — О том, что я твой единственный. И о том, как сильно я в тебя влюблён, Тэхён, — разделавшись, наконец, с молнией, он нежно очëрчивает линию вдоль кромки штанов, щекоча кончиками пальцев чувствительную кожу, отчего парень в его объятиях громко вдыхает, по инерции втягивая живот. Юноша ужасно волнуется, сжимая края одеяла и прижимая его к своей груди, в которой бешено бьётся сердце. Закрывает глаза, принимая решение довериться и просто с головой погрузиться в мужчину, слушая его голос. Но Чонгук больше не говорит, он неторопливо, чтобы не напугать, приспускает его штаны, и так как больше под ними ничего нет, скользит ладонью ниже. Почти уже достигает лобка, но вновь сталкивается с сопротивлением. Юнец, с силой удерживающий его за запястье, громко дышит, а провожатый не понимает причины слабого протеста. — Тебе неприятно? Мои руки слишком грубые для тебя? — спрашивает Чонгук, проводя носом за его ушком. — Нет, — шепчет юноша, продолжая мучить одеяло. Он не знает, чем занять свои руки, даже глаза закрыл, потому как не ведает, в какую точку лучше глядеть, чтобы, наконец, отпустить себя и позволить прочувствовать внимание, тепло и любовь, о которых ему вещал Чон. Сам желает окунуться во всё это и забыть о реальности, но банальные скованность и смущение словно душат, диктуя свои законы. — Мне просто некомфортно. — Я и сам хочу видеть сейчас твоё лицо, запоминая все твои эмоции, но не уверен, что смогу выдержать упор на обе руки. Придётся нам потерпеть и побыть вот в таком неудобном положении. Чонгук прикусывает его кожу на шее, как бы демонстрируя, насколько он недоволен таким положением дел. Паренёк хмурится, осознав, что провожатый, кажется, совершенно его не понял. Ещё и укусил! Ему это не нравится, и только поэтому-то из него и вырывается сочившееся раздражением: — Я не об этом. — Стесняешься? — тихо-тихо интересуется Чон в игривой манере, само собой уже догадавшись, что к чему. Но, кто он такой, чтобы упустить момент и не разозлить эту привередливую цацу. — Я... Но Киму не дают договорить, резко опаляя ушную раковину низким голосом и горячим дыханием: — Ты под одеялом. Я вижу только твой затылок, шею и руки, без конца мнущие безобидную ткань. Тебе нечего стесняться, ведь всё остальное скрыто от моего взгляда, — и на всякий случай добавляет: — Может есть что-то ещё, что тебя в данный момент волнует больше, чем мы? От этой фразы внутри мерзко что-то переворачивается. Просыпается совесть, и появляется чувство, будто Тэхён в чём-то виноват. Да, до него доходит, что мужчина сказал это не с мыслью упрекнуть, а просто поинтересовался, но всё же... Получается, словно Ким опять думает лишь о себе, совсем не желая соединять "ты" и "я" в то, что Чонгук постоянно так легко и просто обозначает, как "мы". — Я не знаю... Мне можно взять тебя за руку? — растерянно бормочет Ким, притираясь спиной к груди мужчины теснее. Чон молча вырывается из плена тонких пальцев, перехватывает того за запястье и перемещает изящную ладонь на свою руку, на ту, что обнимала юношу поперёк груди. — Необязательно было спрашивать моего разрешения. Можешь касаться меня, сколько захочешь и когда захочешь, — а потом выдаёт более томно: — Но, конечно, мне будет приятнее, если ты будешь хвататься за меня, а не за одеяло. Он делает так, как ему велит Чон, обхватывая и сдавливая на эмоциях крупную ладонь своими пальцами. Немного подумав, Тэхён прикладывает её к месту, под которым находится сердце, целиком и полностью принадлежащее Чонгуку. И жмурится, не веря, что ему могло так повезти, что ему достался такой обходительный и заботливый мужчина. В этот раз Чонгук не встречает сопротивления и, пока юнец крепко сжимает его руку, он свободно осуществляет задуманное, наконец накрывая чужое возбуждение ладонью. Тэхён вздрагивает, наклоняя голову вперёд, после чего тут же чувствует тёплые губы, начинающие успокаивающе прикасаться к выпирающим шейным позвонкам. Чон целует ровно три и останавливается, сталкиваясь с воротником рубашки. Он мягко обхватывает небольшой член, слегка сжимая, и сразу же получает на своё действие невнятное мычание. — Всё хорошо, — шепчет мужчина, проводя носом у кромки роста волос, там же и целуя. У парня от происходящего звон в голове рассеивается, и мир становится будто намного ярче и красочнее. А особенно, когда провожатый неожиданно проводит рукой по всей длине его возбуждения, плавно начиная выполнять редкие поступательные движения. Губы раскрываются с неуловимым вздохом, пальцы на ногах поджимаются, а бёдра невольно дёргаются навстречу. Глаза закрываются, стоит сосредоточиться на осторожных действиях мужчины, что становятся всё ощутимее. Кажется, словно это всё какой-то сон, который до этого мгновения был за гранью юношеской фантазии. Чонгук, абсолютно не стесняясь своего состояния, шумно пыхтит в кимов затылок, будто это он сейчас на месте парнишки. А Тэхён не понимает, почему у того такая реакция. Почему Чон так чувственно жмëтся к его спине, параллельно даруя нежные ласки? Сумасшествие. Вот как можно описать чувства юношы, с губ которого срывается первый стон, заставляющий разум помутнеть, а щёки покрыться румянцем. Чон не отстаёт, кусая того у основания шеи, и, сделав рукой одно резкое движение, надавливает большим пальцем на влажную от естественных выделений головку. Ким мычит более протяжно, выгибаясь в пояснице, и вдруг понимает, что долго это не продлится. Уж слишком приятно первое в жизни "непристойное занятие". — Ч...гук...Чонгук... — сипло вылетает имя человека, приносящего ему неземные ощущения. Левая рука сплетается с сильными пальцами, а правая взмывает в высь, стирая со лба проступившие капельки пота. Ноги дрожат, то сгибаясь в коленях, то выпрямлясь, и Чонгук, в желании максимально обездвижить, чтобы возможность руководить процессом была только у него, обхватывает их своими и переплетает, фиксируя. — Кажется, из-за тебя я совсем лишился здравого ума, — задыхаясь, почти возмущается Ким, но замолкает, больше не развивая мысль, потому что провожатый неожиданно останавливается, перехватывает его руку своей, немного испачканной, и закидывает назад, опуская на свою голову. И стоит Тэхёну понять, что от него требуется и запустить свои пальцы в тёмные волосы мужчины, как тот возобновляет приятную пытку. Мозолистая ладонь плотно обхватывает небольшой член, начиная скользить вдоль редкими отрывистыми движениями, от которых юноша не только стонет, но и дрожит, после каждого прикосновения двигая тазом вслед за уходящим теплом руки. Парень хочет откинуть голову назад от наслаждения, накрывшего с ног до головы, но из-за находящегося позади Чона не может себе этого позволить, поэтому он лишь громко дышит, в перерывах между стонами вцепляется пальцами в тёмные короткие волосы, притягивая Чонгука лицом ближе к своей шее. Провожатый ничего не говорит, когда его лицо прижимают к мягкой коже на шее, а просто начинает покрывать её поцелуями, периодически мелко кусая. Юнец так, как он и хотел, рассыпается в его руках, трясётся от наслаждения, даже не пытаясь вырваться из сковывающих объятий. И эта картина сносит мужчине крышу. Чонгук и сам на грани реальности сжимает с силой чужие исхудавшие ноги, обнимает его крепче за талию и тихонько сдавленно постанывает, когда кимовы бёдра, двигаясь назад, случайно врезаются в его пах. — Ты сейчас такой милый, — шепчет Чонгук, горячо опаляя ушную раковину. — Такой послушный, — прикусывает за мочку уха и, прекратив движения вниз-верх, накрывает ладонью одну лишь головку, сжимает и начинает совершать быстрые круговые движения. Юнец вскрикивает, всё-таки откидывая голову назад, и ударяется затылком о чоново плечо, благо тот незадолго до этого успел приподняться, иначе сейчас нехило бы получил по носу. — И немного опасный, — хрипло посмеивается, тут же переключаясь и возвращаясь к своему занятию. Его горячий и мокрый язык без зазрения совести облизывает юношеское ухо, принимаясь исследовать каждый миллиметр. Парнишка сводит брови и сильно зажмуривается, а увидевший эту реакцию краем глаза провожатый, довольно ухмыльнувшись, отмечает, что, кажется, обнаружил чьё-то чувствительное место. Тэхён дёргается сильнее, и мужчине на короткое время думается, что тот хочет сбежать, но всё оказывается совсем не так. И, чтобы не упустить и не испортить тот самый момент, которого Чон так ждал, ему приходится выпустить кимовы ноги из плена. Он намеренно протискивает между ними своё колено, надавливая на промежность снизу так, чтобы при движениях трение было сильнее, а ощущения Кима острее. Юноша перестаёт подмахивать бёдрами навстречу руке. Тело охватывает внутренний тремор. Трение ладони о головку становится невыносимым. Вжимается затылком в плечо Чона, зажмуривается до боли и соскальзывает рукой с чужих волос на загорелую шею. Он чуть ли не плачет, ведь все его попытки увести таз от острых ощущений терпят крах. Влажный наглый язык и вовсе делает с ним нечто запредельное, и он заходится в диких конвульсиях. Все его чувствительные точки были найдены чутким внимательным взором. От сильной стимуляции его словно бросает в пламя, и ему становится страшно. Он хочет вырваться, дëрнуться, только бы избавиться ото всех этих прикосновений. Но ничего не выходит: то ли Чонгук настолько сильный, то ли Ким настолько сейчас слаб, что не может остановить этот сладостный процесс... Тело — не слушается, его бледная ладонь сжимает чужую кожу на шее, чонов язык игриво щекочет ухо, а веки юношы от переизбытка чувств трепещут. Ким заламывает брови и громко стонет, выкрикивая вместе с этим простое, рвущееся сейчас на волю, слово: — Люблю! Провожатый, словно предвидевший всё наперёд, перестаёт мучить раскрасневшуюся головку и, возвращая руку на основание, делает напоследок всего пару слегка грубых движений вдоль возбуждения. Этого хватает. Ким, сильно выгнувшись, сокрушительно стонет, сразу же кончая. — И я тебя люблю, Кудряшка, — мурчит Чонгук на ушко парнишке, что продолжает держаться за него, хмурить брови и тяжело дышать через приоткрытые губы. Чон тоже не может избавиться от сиплых звуков, вылетающих из его лёгких. Как будто только что не просто дрочил, помогая юнцу, а полноценно и довольно страстно занимался сексом. Надо же... И всё ничего, но собственное возбуждение, словно красный флаг маячит в мыслях, вот только мужчина просто посильнее прикусывает губу, напоминая себе — сейчас для собственного удовлетворения не лучшее время. — Всё в порядке? — спрашивает нервно, когда не замечает от Кима никакой реакции. — Просто убери оттуда руку, — тихо просит Тэхён, открыв глаза и рассматривая всё вокруг каким-то потерянным взглядом. Чонгук выполняет просьбу, но стоит юноше увидеть чужую измазанную в своей сперме ладонь, как он тут же прячет лицо в сгибе локтя. — О, боже! Убери её! Мужчина всего на секунду впадает в ступор. А потом, понятливо хмыкнув, расплывается в хитрой ухмылке, быстро оглядываясь в поиске какой-нибудь тряпки. Не найдя ничего подходящего, он переворачивается на спину и, откинув с бёдер одеяло, не обращая внимания на виднеющийся бугорок в штанах, приоткрывает правый карман, засовывая в него испачканную ладонь. И тут же глохнет от громогласного: — Фу! Чонгук, фуу! Очистив руку, Чон вновь усмехается и резко поворачивается обратно к юноше. Уперевшись локтëм в спальник, он кладёт на ладонь голову, смешливо рассматривая покрасневшее то ли от стеснения, то ли от возмущения лицо паренька. — Я что по-твоему пёс? — мягко улыбнувшись, он вопросительно поднимает правую бровь. Тэхён морщится, словно съел что-то кислое, а потом приходит в себя, замечая, как под одеяло снова пробирается изворотливая рука провожатого. Юноша внимательно следит за этим действом, скептически переводя взгляд с ничего не выражающей физиономии Чонгука на ладонь, ползущую в его сторону, в любой момент готовый наброситься с кулаками на и так раненого Чона. Ага, раненый... Заметил Ким, какой тот раненый, особенно если судить по событиям двухминутной давности. — Что ты делаешь? Чонгук ему не отвечает, в тишине одной рукой поддëргивая кимовы штаны выше. До Тэхёна доходит сразу, и он, чуть приподняв бёдра, позволяет натянуть на себя вещь обратно. Опускается, и провожатый спокойно поправляет все загнутые краешки, заодно проверяя низ живота на наличие остатков спермы, которая вроде бы вся попала только ему на руку и, удостоверившись, что всё чисто, аккуратно застёгивает молнию с пуговкой. Переводит взор на парня, встречаясь с его янтарём, и, нежно улыбнувшись, пододвигает юнца к себе за талию. Ким смотрит на мужчину снизу вверх своим невинным и задумчивым взглядом, а потом открывает рот, и Чон, примерно догадавшись, о чём пойдёт дальнейший разговор, мысленно бьёт себя по лицу. — Всё равно не стоило марать свои штаны, — всего лишь для вида ворчит. — Одно дело — невежа, грубиян и... — стопорится на миг, уводя в сторону сконфуженный взгляд: — И извращенец, — почти не слышно, будто сам себе. — С этим я был готов смириться. Но грязнуля — это уже чересчур! — уже громче и увереннее. — Я не собираюсь делить квадратные метры с человеком, не умеющим соблюдать чистоту! А ему в ответ так смело и наигранно удивлённо: — А ты что собираешься со мной жить? — Дурак! — констатирует факт Тэхён, обиженно поджимая губы и отворачивая лицо от этого "шутника". Чонгук бережно берёт пальцами того за подбородок и поворачивает обратно к себе, расплываясь в широкой улыбке лишь от одного вида недовольно смотрящего на него юнца. — Убери от меня эту руку, — бурчит, выделяя интонацией последние слова. — И не подумаю. — Прошу, прекрати так улыбаться. Я начинаю беспокоиться о твоём душевном здоровье. Особенно, если вспомнить то, что ты сотворил утром, — глаза юношы, до этого горящие баловством меняются, озаряясь настоящим беспокойством. Протянув руку выше, он касается щеки провожатого, передавая вместе с этим жестом свой страх за него. Он так сильно испугался, когда услышал те нечеловеческие вопли и не мог ничего сделать. — Как ты себя чувствуешь? — Ты опять за своё? — настроение мужчины меняется мгновенно. — Кудряшка, это я сейчас должен спрашивать у тебя подобное, а не наоборот! И я спросил. А тебе, кажется, было важнее пообсуждать то, обо что я вытер свою руку, — Чон психованно сжимает переносицу, не веря, что Тэхён вновь это делает. — Скажи, тебе обязательно всегда меня принижать? Почему ты не можешь расслабиться и полностью довериться мне? Так сложно отдать мне весь контроль? Не стал бы этого говорить, потому что это звучит так, будто я нахваливаю себя, но... — он накрывает бледную ладошку, покоящуюся на собственной щеке своей, легонько сжимая, и заглядывает во внимательные распахнутые карамельные очи. — Чёрт! Я столько раз тебя выручал, никогда не подводил, но ты всё равно упорно стараешься ткнуть меня носом в то, что я гожусь только на это. Неужели единственный язык, который ты понимаешь и принимаешь, это физическая сила? Если честно... — прерывается, чтобы сделать глубокий вдох: — Мне надоело. Ты научился принимать мои действия, но никак не воспринимаешь мои порывы поговорить, обсудить что-нибудь важное. Даже сейчас! Я сделал тебе приятно, а ты вместо того, чтобы уступить и позволить о себе позаботиться, разрешить узнать, нормально ли ты себя чувствуешь, берёшь и переводишь тему на меня. Если ты не заметил — я не маленький мальчик. И я вполне способен взять ответственность за нас обоих. Конечно, ты тоже можешь обо мне беспокоиться, но не тогда, когда я сосредоточен на тебе и думаю о твоём комфорте. В такие моменты главное — это ты. И я нуждаюсь в том, чтобы ты в эти самые моменты светился от того, насколько счастлив просто положиться на меня. Хочу видеть это в твоих глазах. Тэхён медленно освобождает ладонь и с важным видом складывает на груди руки. Даже лицо становится серьёзным. — Значит я не гожусь на роль твоего партнёра, — деловито-безразлично заключает, смотря на проникающие сквозь щели рассветные лучики. А на душе так тягостно и неспокойно, точно надвигается буря, грозящая настигнуть в любой момент и разрушить их уединение. Нижняя губа тревожно трясётся, с потрохами выдавая его истинные чувства и демонстрируя страхи. Глаза сдавливает напряжением, будто вот-вот хлынут слёзы. Кого он обманывает? Уже в миллионный раз... — Врунишка! — протяжно, с улыбкой произносит Чон то, что и так им обоим известно. — И кого ты хочешь обмануть своей напускной серьёзностью? Меня или всё-таки себя? — усмехается и, полностью ложась на спальник, загребает здоровой рукой Кима в свои объятия. — Кудряшка, ты без меня не хочешь. А я без тебя уже не смогу. Вот она наша с тобой правда, — истину ему выдаёт, шепча в поджатые губы. Большие глаза, обрамлённые густыми ресницами, как зеркало души, подают зелёный свет согласия. Согласия, с только что озвученным. Ведь Тэхён чувствует так же. Без Чонгука он не сможет существовать и не захочет. К чему жизнь без него? Вернуться к началу? Туда, где серый Лавенхем, балы с бездушными гостями, родители, не дающие ему дышать свободно, и кромешное одиночество? У него было множество нарядов, но не было человека, кому можно было бы их показать. Было членство в знатном конном клубе, но не было того, с кем туда можно ходить и показывать свои достижения. Не было того, с кем можно поваляться в огромной кровати и просто поговорить обо всём на свете. Так к чему всё это? Теперь у него появился человек, с которым он мог бы заняться всем, чем угодно. И юноша считает, что лучше уж у него не будет тех возможностей и благ, которые в джунглях в жизни не сыщешь. Он готов к этому. Лучше так, чем опять остаться одному. Ему лучше с Чонгуком. — Ты хочешь обсудить то, что между нами было? — несмело спрашивает Ким, на пару минут выводя такой резкой изменчивостью Чонгука из строя. Мужчина как-то неоднозначно осматривает юношеское уверенное лицо, ища в нём подвох, но уже в следующую секунду приподнимает голову, целуя юношу в лоб, и отвечает по-детски радостно и бодро: — Хочу! Не описать, как сильно я хочу этого, Кудряшка!