Крики минувшего времени

      Сразу поняв, что к чему, Ворчун, всё ещё оставаясь в плену, сходу выдал: — Вот же, хитрый лис… — Нахмурившись, он улыбнулся. — Мда, я тот ещё лисёнок~… — Густо, пытаясь каким-то образом промурчать эти слова, ослабил хватку и дал одной из лап Ворчуна освободиться. По привычке бурый гамми потянул свою руку к мягкой и пушистой щеке художника, от чего тот немного завернул уши назад. Именно уже после мишка с небесно-голубой шёрсткой отпустил его, дав тому возможность на нечто большее. Ворчун тут же получив свободу, пустил свои руки к его худой талии и притянул поближе к себе. — Скучал по мне? — А ты как думаешь? — Ответил вопросом на вопрос, став ещё больше вплотную; Густо, быстро приблизился к его правому уху. — Знай, что ради такого шанса я готов даже притворно упасть в обморок~. — Нежно и полушёпотом вновь пропел он, от чего по спине Ворчуна прошлись приятные мурашки. За мгновение вся мордочка и уши некогда ворчливого и вечно недовольного медведя залились пунцевым румянцем. Сразу захотелось забыть обо всём на свете, прижаться к художнику и слушать каждое сказанное им слово с таким расслабляющим и приятным голосом. Не выдержав всего, он так и сделал, обнял его крепко, уткнулся холодным мокрым носом в его алый шарф, попутно вдыхая запахи его одежды. Да, за последние два года их отношений Ворчун сделал для себя открытие: сколько Бабушка не отстирывала его тёмно-бордовую тунику и остальное, пахло отнюдь не порошками и никакими другими средствами для стирки. Он всё никак не мог понять, чем именно. То ли от его краски, которую Густо делает из гамми-ягод, то ли ещё от чего… Остаётся только спросить, да вот неудобно как-то. Слабый аромат ежевики так и дурманил его. До поры их сближения, он больно не внюхивался, стоя рядом с ним, всё сваливал на окружающую их природу, где кустов с ежовой ягодой так же, как и их основных, хоть нажрись и без сознания валяйся с довольной лыбиной. Густо, воспользовавшись удобным моментом, начал слабо покусывать его ухо. На такое действие Ворчун быстро среагировал, тихо издав кратковременный пыхтящий звук губами. — Ой… Ой, ну не надо там. — Он сморщил нос, широко улыбнувшись и сощурив глаза, захихикал. Художник завёлся только больше. Обнял его крепче, чтобы не вырвался, и перешёл на щекотку. Зарылся носом в шею Ворчуна и принялся нарочно фыркать и тереться. Ворчливый гамми не выдержал, громко засмеялся, скомкав своими лапами одежду Густо и крепко вцепившись в неё. — Ахахах, хватит!!! Прекрати!!! — Нет! — В его голосе больше не звучало нежностей и ласковых ноток любви; Ворчун переборол свою слабость к щекоткам, резко и со всей силой он руками оттолкнул Густо назад, повернул его спиной к себе и прижал к тому самому дереву лицом к коре. — Мне, конечно, приятно, что ты уделяешь мне особое внимание, дорогой. — Нахмурившись и всё ещё улыбаясь, Ворчун зафиксировал его левую высоко поднятую руку сзади, сжав её своей лапой. — Но помни, что ты имеешь дело со своим лидером~. — Вплотную прислонился к мишке, встал на носочки, чтобы быть одного роста с этим проказником, взял правую руку Густо и сложил её за спину. — С-стой! — Уверенность у творческого гамми тут же пропала. — Н-не надо! Я больше так не буду! — Повернул голову назад; в глазах была тревога и страх, но Густо по прежнему посмеивался. Он признаёт, что далеко зашёл с «играми», в его планах не было добиваться внимания другого типа. То, как Ворчун ткнул его в дерево, ощущение не из приятных. Казалось, что сейчас его правая лапа с хрустом переломается, если ворчливый мишка продолжит вдавливать её в спину. — Извинись~… — Бурый начал использование такой же тактики, что и Густо, когда обманом затащил его в лес. — Я жду… — Тихо и протяжно Ворчун прошептал художнику на ухо, затем встал чуть ниже и лизнул его щёку. Не прошло и нескольких секунд, как вся мордочка Густо покраснела. — Прости, прости, прости, прости!!! — Многократно повторяя фразу, художник стал сопротивляться. Ворчуну и этого было мало. Чувство превосходства над беспомощным (беспомощным лишь в данный момент) охватило его разум. Лидер желал большего. — Если проявишь немного своей уникальной креативности — отпущу. — Для упрощения немного ослабил захват на его правой лапе. Густо забегал глазами, задумчиво и коротко промычав, выдал следующее: — Прошу пощады, о мой сильнейший! — Симитировал противный и писклявый голос Подлизы. Наконец художник освобождён. Ворчун тихо посмеялся со сказанного им. Невольно вспомнился этот надоедливый и маленький гоблин. Но медведь всё же признаёт — в отличии от тех крупных тупоголовых, этот самый умный. — Так то лучше, в следующий раз будешь иметь ввиду. Со мною шутки плохи… — Со строгостью пригрозил Ворчун, но в его голосе всё равно звучали нотки веселья и некой надёжности в самом медведе; — Извини… — Густо виноватым взглядом посмотрел на разочаровавший его результат. Он хотел как лучше, но, видимо, не в этот раз; похоже у его источника всей любви не было настроения на мелкие заигрывания и ласки. Спустя стольких долгих попыток побыть наедине, эту Густо считал самой провальной. К сожалению, проделанное: весь этот «цирк» с плохим самочувствием, ввождение в заблуждение — это впечатлило его любимого лидера лишь на короткое время. Тревожный и виноватый взгляд перерос в тоску и грусть, но мишка ничего говорить не стал, лишь молча глянул назад. Глянул туда, где множество гамми кричали от радости, громко смеялись и веселились. Шумные фейерверки давным давно стихли. На смену их красочным сияниям пришли яркие мерцающие огоньки на потемневшем небе. Сделал глубокий вдох, тут же выдохнул и снова посмотрел на Ворчуна: — Л-ладно. Мог бы мне сразу сказать, что тебе сейчас не до меня. — Держал при себе уже фальшивую улыбку, чтобы тот понимал, что в этом ничего серьёзного нет; но его грустные глаза выдавали всё, что сейчас Густо так старательно пытался скрыть. Художник развернулся и неспешно поплёл в сторону оживлённой территории, чтобы поскорее забыть эти очередные и неловкие десять минут его жизни. — Так, а ну стоять! — В строгости и в замешательстве Ворчун остановил его. — Ты сейчас куда пошёл? — Сам прекрасно знаешь, куда! — Ответ пришёл сразу же, но теперь в голосе творца не звучала та печаль, с которой он собирался уйти; на её место пришли некие злоба и холод. Если Густо вдруг заговорил в таком тоне, то до Ворчуна сразу доходит, что где-то в очередной раз он допустил какую-то ошибку и сделал что-то, чего художник ожидал в самую последнюю очередь. Ворчливый гамми в этот раз надолго задумался, где именно он поступил неправильно: «Может быть я слишком сильно надавил на его руку? Или… Или я слишком резко прижал его к дереву и сделал больно?» — После Ворчун обратил внимание, как потемневший силуэт Густо уже был не так далёк от света торжества на поляне, где празднование только-только набирало свои обоороты. «Чтобы то ни было, но я должен выяснить…» — Подумал он и сорвался с места, бегом следуя за целью. — Густо, подожди!!! — Зачем-то протянул руку вперёд, но она здесь мало, чем помогла. Он прекрасно знал, что его услышали, но художник не останавливался. Густо вышел из кустов. Да, мог бы обойти их и выйти к остальным мишкам нормально, но привычки сохранились до сих пор. Никто не сочёл это странным, так как таких, как он всё ещё множество. — Вот же упрямый а… — Сквозь зубы возмущался бурый мишка, выпрыгнув из кустов вслед. Какое же было удивление Ворчуна, когда он не узрел поникшей в печали мордочки художника. Он всё так же был весел и бодр. Что? Ещё одно притворство?! То ему плохо, то ему больно, то ему грустно… Каков он сейчас? Похоже радость так и выливалась у него из ушей… Густо весёлой и быстрой походкой, чуть ли не бежал на встречу Толстуну и Колдуну. Ему хотелось как-то скрасить произошедшее и так назойливо ввязался к ним, чтобы поговорить. На любую тему, про что угодно… Просто ему сейчас необходимо забыть всё это недоразумение. — Ох, Густо, как неожиданно, ты откуда? — Д-да так. — Закатил глаза. — Искал Арти, он вечно куда-то пропадает. — После мишка взглянул на шампур с жаренным мясом в лапе Толстуна. — Нашёлся. — Затем глупо захихикал. Конечно, сказанное им было не на полном серьёзе, но за такие шутки сам Густо нередко получал по морде крылом от тукана. Что, собственно, и произошло. Сверху послышалось карканье. Арти, вновь услышав подобное в свой адрес, прилетел, спикировал вниз и слабо клюнул своего хозяина за ухо. — Э-э!!! — Заранее не заметив птицу, художник вздрогнул. — Я пошутил! — За такие шутки в зубах бывают промежутки, хочешь сделаю?! — Клюнул его ещё раз в одно и тоже ухо, но в этот раз сильнее. — А-ай! Да прекрати ты! — Густо озлобленно посмотрел на Арти, затем вновь взглянул на мясо. — Сейчас на этот самый шампур насажу. — Ехидно оскалился. Уже после мишка пожалел, что вообще продолжил дразнить своего тукана. Птица разозлилась окончательно, подлетела поближе и начала хлопать перед лицом своими чёрными и мощными крыльями, от чего его хозяин чихал и чутка задыхался. — Извини!!! Да хватит! Не надо!!! — Густо защищался руками, после резко протянул их к Арти и крепко зажал ему крылья. — Почему именно сегодня никто не ценит моё внимание и шутки?! Ворчун, к тому времени, притаился сзади за ларьком. Ему было смешно от того, что даже Арти способен надавать леща этой неуравновешенной личности. Но услышав недовольные возгласы со стороны художника, бурый вздрогнул и скрылся. И вправду… Густо провернул нестандартный способ уединиться, а судя по грустной реакции после, он был крайне недоволен, что его подход не был оценён, как должное. Да, он сказал, да, он признался, но сделал ли Ворчун такие же откровения в ответ? Просто прижал его к дереву и пригрозил так больше не делать. Действительно… Не делать что? Не лезть и не проявлять какую-либо ласку? Осознав всю оплошность, он ударил себя по лицу лапой и томно вздохнул, с еле слышным: «вот я идиот…». Неожиданно выйдя из зоны невидимости, он начал действовать; — Ребята, я везде вас ищу! — С дружелюбием на сей раз он переиграл. Толстун и Колдун увидели его сразу, поэтому поприветствовали своими улыбками. Густо стоял спиной к Ворчуну, всё так же держа над собой в лапах недовольную брыкающуюся птицу. Похоже, по голосу, узнав медведя, оборачиваться он не подумал. — Во-первых, привет. — Думая, что он не услышал, произнёс фразу намного громче и твёрже. — Густо, Ворчун стоит сзади тебя. — Не переставая есть вкусное мясо Толстун указал на очевидную для художника вещь. — Ворчун, скажи ему, чтобы он живо отпустил меня! — Сопротивлялся Арти в крепкой хватке, по прежнему пытаясь клюнуть своего хозяина куда-нибудь ещё. — Тебя-то он, точно послу… — Тукан не договорил; лапа Густо тут же резко зажала ему клюв, не хватало, чтобы он наляпал здесь лишнего. Густо посмотрел птице в глаза, стараясь показать их безумными, широко улыбнулся, после улыбка невольно переросла в чуть заметный оскал. Сковзь зубы, художник тихо, но доходчиво процедил: — Молчи… — Густо? — Колдун, судя по его реакции, стал в замешательстве; он уже догадывался, что между ними, вероятно, возник какой-то конфликт. — Что-то случилось? Мишка с голубой шёрсткой тут же отозвался, вернув себе прежнюю приветливую мордашку. — Ничего, просто кое-кто немно-о-ожко подпортил мне настроение. — Чтобы не свести подозрение остальных на Ворчуна, он рассерженно смотрел на Арти. — Ладно, лети уже и не клюйся… — Наконец освободил его. Тукан что-то недовольно протрещал и скрылся в ночном небе. Сегодня у него было в планах облететь все ларьки и выпросить у мишек какие-нибудь мелкие фрукты и ягоды. Все без вопроса угощали его тем, что имелось, так как уже были в курсе, кому принадлежала эта необычная для места птичка. — Не думаю, что шутить про мясо в присутствии Арти, это хорошая идея. — Толстун посмотрел наверх. — Он тоже слишком много лишнего может наговорить. — Съязвил Густо, смотря туда же. — Например? — Колдун поправил свои очки и подозревающе сощурил глаза. — Вы уже успели поссориться? — Нет, просто в последнее время он болтает многое. Мне его жалко, потому я не в силах дать ему леща — могу и перебощить. — А поговорить не пробовал? — Ворчун пытался как-то влиться в диалог, прекрасно зная, что Густо рассержен именео на него, а не на Арти. — Планирую. — Наконец художник обернулся на него, натягивая от силы неискреннюю улыбку. — Но, я подозреваю, что ему будет не до этого и он как всегда будет проводить время с кем-нибудь поинтересней. — Снова съязвил и зло отвёл взгляд в тёмные лесные дебри, откуда он выпрыгнул из кустов. — Да вот, всё думаю, стоит ли оно того? — В полном гневе посмотрел на лидера. — В-в каком смысле? — Ворчун прижал уши, посмотрев ему в глаза; стоящих позади Толстуна и Колдуна очень удивила его реакция. — Да вот чую я, что он даже не захочет меня слушать, после всего, что я сделал. — Его слова переросли в полутихий рык, но почти никто из присутствующих этого не услышал. Забегав глазами, к Ворчуну, наконец, пришла идея: — Ох, я вижу, что тебе нужна помощь, но, поскольку, я сегодня добрый, готов помочь с этой нерешаемой проблемой. — Растянул широкую улыбку до ушей, от чего Густо насторожился. — Собираешься поговорить об этом? — Наклонил голову, всё также сверля его взглядом. — Соглашайся, пока я не передумал! — Внутри он уже был не в себе от длительного принятия его предложения. — Хорошо… — Быстро и чётко проговорил он, жестом указывая в лес, откуда оба вышли несколько минут назад. — Вы сегодня через чур странные. Что-то случилось? Думаю, мне следует вам помочь… — По голосу Колдуна было видно, что тот явно обеспокоен произошедшим. — Нет, всё хорошо, правда… Не нужно. — Наивными улыбкой и взглядом Густо оглядел двоих медведей, стоящих сзади; внутри нарастала мелкая паника, он думал, что они наверняка догадываются. Колдун молча и вопросительно взглянул на Толстуна, который с интересом смотрел на эту недодрамму и медленно жевал свой шашлык. Уйдя из места торжества громких возгласов и музыки, мишки стали всё дальше и дальше отдаляться. На небе сияли яркие звёзды, полная луна освещала им путь, а звуки становились всё тише. Десять минут их ходьбы продлились для Ворчуна словно вечность. Густо молчал и не отвечал на вопросы, которые бурый с напряжностью задавал. Он пытался как-то разговорить его. Если же Густо чувствовал себя виноватым, когда Ворчун как-то критиковал его в каких-нибудь совершённых ошибках, то художник переносил это легко, и чувство подавленности уходило спустя каких-то пять минут, будто бы забывая о сказанном и продолжал вести себя, как ни в чём не бывало. А вот, если, Густо вёл себя слишком «холодно» по отношению к Ворчуну, то его суровая и грозная черта лидера сходит на нет. В подсознании мысли пробирали его до мелкой тряски где-то на уровне груди. Как бы главарю их небольшой семьи не хотелось признавать это, но он жутко боялся самого, что ни на есть, обычного и вечно позитивного художника, когда порой такие моменты наступали. Как бы это не переросло во что-то серьёзное… Теперь же не Густо следовал за Ворчуном, а Ворчун плёлся за Густо. Голубошёрстый мишка вдруг повернул голову направо, залез в кусты, пробрался через них и вышел в открытую степь. Бурый ускорил шаг и маленьким бегом достиг злого медведя, который неожиданно остановился. — Г-Густо… — Не оставлял попытки заговорить с ним; художник стоял к нему спиной, но услышав своё имя, он повернул одно ухо на звук. — Я понимаю, что дело во мне, а не в Арти. Я знаю, что ты сердишься на меня, но… В-вобщем… Прости, если я сделал что-то не так! — Быстро подошёл и осторожно тронул его за плечо. В ответ случилась неожиданность. Послышался тихий и вовсе не злорадный смешок. Ворчуна это напрягло. Затем он перерос в звонкий и громкий смех. Густо резко обернулся на него, обняв за плечи. — Ахах, неужели я переборщил с этим?! Лидер посмотрел на художника с расширенными глазами, полными удивления. Что? Что сейчас произошло? — Ты снова меня разыграл?! — Без злости спросил он, смотря на всё ещё смеющегося мишку. — Ты чуть не довёл меня до инсульта! — Слабо толкнул его. — Вообще не смешно! Густо всё также весело смеялся. Надо же, он и сам не мог поверить в то, что заставил своим «театральным выступлением» нервничать чуть ли не до оправданий и паники. — Ох, успокойся, Ворчун… — Приблизился и обнял его. — Всё в порядке, прости, что заставил беспокоиться. — Воспользовавшись тем, что он был чуть выше него ростом, Густо нырнул своей мордочкой ему в пряди волос, торчащие из-под зелёной шапки. Его тёплое дыхание после томного вздоха распространилось повторными мурашками по телу Ворчуна. Эти убедительные речи и эти объятия тут же смирили его желание надавать по морде за проделанную шалость. — С тех пор, как Великие Гамми вернулись домой, — неожиданно начал художник. — мы всё реже и реже оставались наедине, только и делали, что пересекались и иногда взаимодействовали при делах. — Немного отстранился и взглянул грустным взглядом на полную луну. — Ты словно променял меня тогда… Поняв, в чём дело, Ворчун удивлённо вскинул брови и посмотрел в глаза мишке. — Так это ты… Это ты из-за всего этого? — Оу, представь себе… — Густо сел на траву, утянув туда же бурого. — Я слишком много прибегал к попыткам побыть с тобой рядом, но ты… Ты как будто избегал меня! — Немного зло выкрикнул он. — Здесь же, я не позволил тебе так просто уйти! — С чувством победы художник задрал нос. Ощущение вины сподвигло Ворчуна приблизиться и прижать Густо к себе. Теперь лидер понял, что всё это время он добивался только его… Поза для творца была не совсем удобная, поэтому, не спросив разрешения, тут же лёг головой на колени Ворчуна. — Прости пожалуйста, я… — Чуть вздрогнул от неожиданных действий голубого мишки. — Я даже не обращал на это своё внимание. — Начал гладить его, медленно проводя лапой по голове, руке, бокам, не достигая бёдер. Густо издал странный, похожий на мурчащий вперемешку с фырканьем звук. — Что было, то было, не загоняйся… — Расслабленно взглянул искоса на Ворчуна, не желая вставать с места. — Ты прекрасно знаешь — я не умею долго злиться, всё хорошо. Оба расплылись в слабой улыбке, чувствуя, что у обоих всё наладилось с данной проблемой. Им хотелось всего лишь побыть вместе, не разговаривая ни о чём. Прикосновения, нежность некогда грубых и сильных лап — это всё, чего жаждил Густо этой ночью спустя время, когда он так нуждался в объятиях и прочей тактильности. Маленькое счастье наполнило его от мыслей, что он всё же не забыт и не брошен. Ворчун, в свою очередь, довольно-таки увлёкся. Он гладил художника, как котёнка и даже не заметил, как подобные ласки заставили Густо уснуть чуть ли не на его руках. Когда он понял это, то уже было поздно. Поднимать и дотаскивать творческого гамми до его же дома — чуть ли не самоубийство! Но и оставаться здесь не самый лучший вариант — кто-то обязательно пойдёт на их поиски и… И что потом? Под утро их найдут здесь, лежащими в объятиях друг друга. Пока что рано… Рано допускать такое. Приняв отчаяный вариант, а именно, не спать всю ночь, Ворчун, глядя на мерцающие огоньки в ночном небосводе, продолжал медленно и без резких движений поглаживать заснувшего художника. Последние три дня Густо работал над одной большой скульптурой, поэтому, в последствии, вымотался гораздо раньше, спустя время. Он ничуть не осуждал его, ведь, когда он стал кем-то значимым в его жизни, Ворчун постепенно начал приходить в понимание о, на первый взгляд, пустяковых и бесполезных вещах, что стоили немало труда и усилий.