Мой декан закончился как личность и начался как пидорас

Антон просыпается.  Не сразу открывает глаза, потому в первые минуты после пробуждения пытается понять, что именно за ощущения он испытывает.  Давно будто забытое, но такое прекрасное чувство.  Он выспался.  И это невероятно удивительно, потому что с начала года это мероприятие перестало присутствовать в его жизни. С той регулярностью, с которой хотелось бы.  Всё-таки осторожно приоткрывает глаза, садится на кровати и оглядывается.  Это очень сильно не похоже на его комнату. Даже не так: это буквально максимально не похоже на его комнату. Так что Шастун растерянно хмурится, пытаясь понять, что происходит.  Светлая комната с широкой кроватью, застеленной белоснежным бельём: мягкое и уютное одеяло, разбросанные по простыне подушки. Небольшой коврик на полу. Большие панорамные окна, прикрытые рулонными шторами, напротив которых стоит широкий стол с бежевым компьютерным креслом и ноутбуком, небольшой кипой бумаг. Цепочка развешенных фотографий на стене, несколько висящих в рамках грамот или сертификатов — издалека не видно.  Здесь мило. И достаточно уютно.  Антон свешивает ноги, касается босыми ступнями пола, затем касается пальцами груди. На нём белая оверсайз футболка и короткие чёрные шорты. Чуть больше размера, чем его собственный. Неудивительно.  Осторожно слезает с кровати, бредёт в сторону выхода из комнаты. Он решительно не помнит, как здесь оказался. И это немного пугает. А ещё не помнит, как переодевался, укладывался в кровать и прочие сопутствующие моменты. В груди растёт напряжённое чувство, потому что, судя по солнцу, чьи миролюбивые лучи всё-таки проскальзывают внутрь сквозь приспущенные шторы, уже давно день. Соответственно, пары уже безнадёжно прошли. А ещё он не может найти свой телефон. Это тоже беспокоит, но как будто чуть меньше.  На кухню дверь приоткрыта. Шаст делает спасительный глоток воздуха, словно планирует нырнуть куда-то глубоко-глубоко и очень надолго и, может быть, даже с суицидальными намерениями, осторожно толкает ладонью эту самую дверь.  Пахнет вкусно.  И от увиденного у него перехватывает дыхание.  Арсений Сергеевич стоит к нему спиной. Он стоит у плиты, придерживая ручку сковороды, второй рукой мешает что-то в ней лопаткой. В воздухе пахнет беконом и крепким кофе. На нём серые шорты и, кажется... очень сильно кажется, больше ничего. Чёрные волосы чуть растрёпаны и зачёсаны назад. Вид сзади необыкновенно милый. Антон взволнованно теребит подол мягкой чистой футболки и облизывает губы, пытаясь понять, что ему следует делать и как заявить о себе.  Но долго ему мучиться не приходится, потому что Попов выключает плиту и оборачивается.  — Ты проснулся.  Довольно произносит он, потирая руки. Затем тянется к полотенцу, висящему рядом, промакивает им ладони, вешает обратно. И мягко улыбается.  Удивлённый Антон рассматривает его молчаливо и скромно, как полагается молодому человеку, который ранее не интересовался эстетикой мужских тел.  Он красивый.  Шастун сглатывает и рассеянно хмурится. Резинка домашних серых шорт сидит достаточно низко на талии Арсения. У него широкие плечи, сильные мускулистые руки, которые он сейчас скрещивает, так соблазнительно выделяя грудные мышцы. Напряжённые мышцы торса словно просвечиваются сквозь бледную кожу живота. Родинки рассыпаются по его груди, животу, рукам, теряясь в тёмных волосах.  — Эй, ты здесь? — мужчина наклоняется и несколько раз щёлкает пальцами перед его носом. — Ты как? Выспался?  — Д-да. Нормально, — бормочет Антон, упрямо пряча глаза, словно не желая больше стеснять самого себя.  — Я тебя смутил? Прости, я не хотел, — виновато разводит руками. — Ты так сладко спал, что я полагал, ты проспишь как минимум ещё несколько часов. Но есть уже хотелось. Я оденусь.  Он выходит из кухни, оставляя Шастуна наедине со своими фантазиями. Тот поспешно прикрывает горящие щёки ладонями и совершенно не знает, куда себя деть. Он чувствует себя полным идиотом. Интересно, есть ли какая-нибудь премия Дарвина на этот счёт, которую он бы мог выиграть своим дебильным поведением?  Арсений возвращается быстро. На нём тёмная и лаконичная футболка. Впрочем, по одной только обстановке в квартире видно, что он скорее минималист. Поэтому ничего удивительного. Хотя сейчас, если быть честным, удивительно всё. Но он не знает, с чего начать.  — Я приготовил пасту, — растерянно чешет затылок Арсений, рассматривая плиту, а затем переводя взгляд на Шастуна. — Думал, что пообедаю, а тебе позже сделаю завтрак. Итак, к чему я это всё. Как ты относишься к карбонаре на завтрак в... — быстро смотрит на настенные часы, — час дня? — Положительно, — хрипло отзывается он.  И стеснительно сообщает, что ему нужно отлучиться в туалет. Где он и вправду делает свои дела, а потом несколько минут умывается холодной водой, чтобы прийти в себя. И ещё столько же времени вглядывается в собственное отражение. Лицо помятое, волосы растрёпаны — их он безуспешно пытается пригладить, затем отбрасывает эту идею и просто коротко хлопает ладонями по щекам, чтобы вернуться в реальность. С таким началом дня сложно вернуться к реальности. Морщится от перспективы чистить зубы пальцем, но как будто, учитывая всё и сразу, это нужно сделать. Сейчас и ни минутой позже. Возвращается на кухню. Осторожно, словно боясь что-то сломать или задеть собой, присаживается на стул.  Кухня с барной зоной перетекает в столовую-гостиную, где стоит деревянный стол с такими же деревянными стульями с мягкими подушечками. Сзади — белый большой диван с подушками и телевизором на противоположной стене.  Арсений раскладывает еду по тарелкам. Кладёт рядом приборы. Антон наблюдает за тем, как кофемашина делает кофе. Им пахнет — терпко и хорошо. Этот аромат ему привычен и любим.  И наконец-то Попов садится напротив. Голубые глаза смотрят задумчиво и заинтересовано. Это живое любопытство в его взгляде всегда так притягивало и удивляло Шастуна. Он никогда не полагал, что его может заинтересовать человек настолько старше его. И что сам он может заинтересовать кого-то помимо своих сверстниц. Всё, что происходит с ним рядом с Арсением Сергеевичем — одна сплошная загадка.  — Приятного аппетита.  — И вам. И я проспал пары. Надеюсь, — переводит взволнованный взор, — хотя бы успею на работу.  — Тебе не нужно никуда ехать, — просто отвечает Попов.  — Это как?  — Вот так. Я всё уладил, — невозмутимо и аккуратно наматывает на вилку спагетти с беконом и отправляет в рот. Просто не человек, а сплошная эстетика. Даже ест грациозно и невозмутимо. — Вы опять?  — Нет, я могу позвонить ещё раз, и тебе придётся отрабатывать пропущенные часы в университете и в твоей кофейне.  — А как же Стас? У него учёба вечером! — всё-таки слабо пытается возразить Шастун.  — Это не твоя забота. Если я сказал, что всё в порядке, то значит всё в порядке.  Антон дует губы, молча утыкается в свою тарелку и просто ест. Паста приятно обжигает пищевод — он ощущает себя невероятно голодным! И это потрясающе вкусно! И ему кажется, что невозможно, чтобы это происходило наверняка.  Конечно, он не из тех людей, которые напиваются до потери памяти, но, видимо, вчера был частично именно такой случай. И даже слишком неловко спрашивать у Попова, что же было, потому что слишком не хочется услышать какую-нибудь конфузную историю.  Арсений сидит напротив, тоже молча и весьма спокойно ест. Его лицо не выдаёт никаких эмоций. Он просто наслаждается процессом. Отвлекается на телефон. Антону удаётся увидеть на экране смартфона, лежащего на столешнице, что, кажется, это связано с работой, иначе наличие этой таблицы в жизни Попова будто бы и не объяснить. Что-то смотрит, изучает, затем отвечает на какие-то письма и сообщения.  А ещё Шаст думает о том, как было интересно увидеть его за работой! Наблюдает за его изящными пальцами, которые быстро скользят по экрану телефона, представляя, как почти наверняка он был хорош в операционной. В белом халате, в хирургической шапочке, в обтягивающих ладони перчатках — он выглядит точно изумительно. Никак иначе. Вместе убирают посуду. Арсений моет тарелки, а Антон примерно стоит рядом и вытирает их, раскладывая и любуясь своей работой.  Не очень уверен, что должен сделать прямо сейчас: то ли поблагодарить его за всё, то ли просто тихонечко собраться и смыться отсюда, пока не стало слишком поздно. Слишком поздно для чего — эту мысль он вежливым пинком выгоняет из головы. Вроде всё понятно — они нравятся друг другу. И Арсений Сергеевич вроде как-то за ним ухаживает, но что это значит — тут большой вопрос. И вообще, он себя чувствует полным идиотом.   — Мне, наверное, нужно ехать.  — Уже?  Они замирают в некой паузе около раковины, которую Арсений только что старательно протёр сухим полотенцем. Шастун с содроганием подумал, что это точно что-то на взрослом.  — Ну... уже время, — чешет макушку. Причин у него, собственно, особых нет. Но как будто уже неприлично торчать здесь так долго.  — Я думал, я тебе достаточно освободил день.  Попов расслабленно улыбается. Он протягивает руки, мягко касается пальцами талии Антона и привлекает его к себе так, что их бёдра соприкасаются. Шастун прячет подрагивающие руки за спину, смущённо кусает губы. В горле ком, а дышать становится практически невозможно. Мурашки рассыпаются по всему его напряжённому телу.  Одной рукой обвивает его талию, пальцами второй нежно касается подбородка, чтобы приподнять его и наконец-то увидеть эти зелёные глаза. Лицо Антона такое напуганное и практически несчастное, что Арсений не выдерживает и смеётся.  — Я тебя так пугаю?  — Нет, не пугаете...  — Хорошо.  Просто так отвечает.  И просто так это делает.  Прижимается своим лбом ко лбу Антона. И целует. Мягко, осторожно, но так целительно и так сладко! Антон ощущает, как у него свербит в носу от впечатлений, от палитры эмоций, которые он сейчас испытывает. И как будто он может сказать, что никогда раньше с ним не происходило ничего подобного.   От него приятно пахнет. Возможно, парфюм. Или просто это его запах. Который кружит голову, заставляет руки, которые очень боятся, всё-таки выглянуть из-за спины. Пальцы ложатся на бёдра Попова, большими он даже несмело касается голой кожи мужчины, которая выглядывает из-за задравшейся футболки. Гладит. Это приятно. Волнующе. И очень трепетно. Чувствует, как Арсений улыбается в поцелуе, затем уже более настойчиво и даже будто игриво кусает его нижнюю губу, затем посасывает её, снова целует, подчиняя его себе, заставляя пухлые губы Шастуна распахнуться чуть шире, чтобы провести кончиком языка по линии зубов, позволить их языкам соприкоснуться.  — Арсений Сергеевич... — Антон отстраняется. Он видит, как смотрит на него Попов, тяжело дыша. И сердце бьётся ещё чаще от понимания, что он сам способен вызывать в нём такие сильные чувства. Потому что его голубые глаза будто темнеют от опьянения происходящим.  — Тебе не кажется странным целоваться со мной у меня дома и «вы-кать»?  — Не знаю, — улыбается. — Наверное, я просто ещё не до конца осознал.  — Мне будет намного проще, если ты будешь обращаться со мной на «ты».  — И даже «Арсений»? — Можно и «Арсений», — соглашается он.  — И «Арс»? — Как хочешь. Только не на «вы»! Весь настрой убивает твоё «вы».  — Настрой? Антон медленно убирает руки с его талии и очень подозрительно смотрит, хлопая глазами, делая шаг назад.  — О, боже! Я не это имел в виду!  Арсений отмахивается от него обеими руками, затем разочарованно цокает и утыкается носом в согнутые локти в полнейшем смущении.  — Хорошо-хорошо, не это, так не это, — невинно пожимает плечами Шастун.  — Антон! — с укором произносит мужчина, выглядывая.  Тот хохочет, затем сам притягивает его к себе и смеётся ещё сильнее. Тычется носом в шею Арса и довольно посапывает.  — Какой ты очаровательный! — восхищённо бормочет себе под нос Арсений, обнимая его в ответ.  И так невероятно легко от понимания того, что между ними шаг за шагом, касание за касанием стирается эта невидимая преграда, черта, которую каждый из них прочертил самостоятельно.  Арсений берёт его за руку, ведёт за собой. Слушает, как шлёпают босые ступни Антона, улыбается сам себе. Они оба садятся на кровать. Шаст сиротливо поджимает ноги и снова морщит нос, словно кот, без лишних слов демонстрируя своему мужчине текущее настроение.  — Теперь нужно попробовать.  — Попробовать что?  — Тише-тише!  Он выставляет вперёд руку с поднятым указательным пальцем. Эти слова обволакивают нёбо, они щекочут где-то под языком, так страстно желая наконец-то освободиться. И Антон выглядит таким торжественным, таким возбуждённым чем-то, так что Попов не смеет его прерывать. Он склоняет голову набок, молча и выжидательно смотрит на него. В голубых заинтригованных глазах проблескивают нотки очарования им, любопытства и бесконечного желания узнать, что же сейчас произойдёт.  Антон улыбается, отводит взгляд и прикрывает веки. Таким драматичным и по-настоящему взволнованным, Арсений готов поклясться, он не видел его никогда.  — Арсений, — тихо произносит он. Он замолкает, словно вслушиваясь в послевкусие этого имени. Как хорошо оно звучит! Ровно так, как нужно. Как нужно ему. Им обоим. — Арс. Арс.  А ему так нравится, как произносится его имя. Каким бы не казался забавным и детским этот момент, он вдруг тоже понимает его важность. Это что-то по-настоящему особенное. И как же благословенно, что между ними так много именно особенного. Он не уверен, к чему всё это приведёт, но сейчас безгранично хочется, чтобы это никогда не кончалось. Не заканчивалась эта улыбка, его этот восхищённо-восторженный и томный взгляд изумрудных глаз из-под длинных ресниц.   На Антоне так хорошо сидит его футболка. Сейчас она липнет к его торсу, так что Попов может видеть, как взволнованно и часто вздымается его живот. Он такой весь потрясающе искренний, палитра эмоций — бери любую. — Мне нравится, как ты говоришь.  — Мне тоже нравится.  — Я думал, предложить тебе отдохнуть после вчерашнего. Можем что-нибудь поделать... чем там занимается сейчас...  — Молодёжь? — невинно уточняет Антон.  Арсений смотрит на него осуждающе.  — Молодежь, тебе пары устроить в больнице, скажи мне?  — А ты устроишь?  Попов замирает, вслушиваясь в то, что только что произнёс Шастун. Звучит хорошо. Ты.  Словно они совсем уже давно знакомы.  Это слово имеет такой слегка приторный вкус. Который обволакивает сознание, убаюкивает вечно что-то подозревающий мозг, расслабляет всё тело целиком, словно мягко массируя своим уютом каждую мышцу. Ему и вправду давно не было так спокойно и хорошо.  Арсений откидывается назад, падая на матрас. Антон осторожно ложится рядом. Они оба лежат на спине, зелёные глаза внимательно смотрят в голубые.  Шастун замечает каждую деталь. Его морщинки в уголках глаз, в уголках тонких губ, вкус которых он будто бы ощущает до сих пор. Удивительно прямой нос с приплюснутым кончиком, густые чёрные ресницы и такие чёрные пряди волос, что сейчас растрёпаны. Протягивает руку, пальцами убирает волосы с его лба.  — Ты такой удивительный, Арсений, — говорит очень тихо. И всё вокруг замирает. — Мне хотелось бы узнать о тебе больше. Мне хотелось бы узнать о тебе всё.  — И что бы тебе хотелось узнать обо мне?  — Почему ты стал врачом? Почему именно хирургом?  Он всегда хотел задать именно этот вопрос. Хорошим и настоящим врачом не становятся просто так. Мама всегда говорила, что это — призвание, это стиль жизни. Получить медицинское образование достаточно тяжело, так что процент студентов, которые пошли хоть куда, в этой сфере значительно сокращается. И мало получить образование. Этого так мало, чтобы стать настоящим врачом.  Хирургия — это искусство. Немного романтизировано, но лучше так, чем относиться к этому как чему-то такому, само собой разумеющемся. Антон не знает, сможет ли он сохранить такое восторженное отношение к своей будущей профессии на множество лет, но это то, что ему очень сильно хочется сделать.  — Не знаю, Антош. От меня ты вряд ли услышишь какую-то душераздирающую историю или что-то такое. Я всегда был трудоголиком. Это у меня в крови. Хирургом быть не так просто. Помимо высокой квалификации нужна выносливость: эмоциональная и физическая, организованность, хорошая память и концентрация. И вообще... почему ты так смотришь?  Он красивый. К-р-а-с-и-в-ы-й. И так удивительно осознавать это, когда тебе вообще не нравятся мужчины. Совсем ни капельку. До этого дня Антон, честно говоря, один раз пробовал полистать сайты некоторого содержания и не испытал абсолютно ничего, кроме неконтролируемого желания просто завершить это действие. А вот он красивый.  У него такие серьёзные глаза. И он всегда так смотрит: словно видит даже то, что не видят остальные. Его пальцы — такие утонченные, такие властные, когда сжимают его руки. Его лицо всегда внушающее спокойствие и уверенность. Наверное, это то, чего ему самому очень не хватало в жизни. Только нигде не было инструкции, в которой было бы написано, что это можно найти в мужчине.  В высоком преподавателе-хирурге собственного университета, в котором он учится уже четвёртый год, и до сентября даже не осознавал, что декан его факультета — это не просто абстрактно существующий где-то там человек, которого нужно бояться и ещё, желательно, для твоего же блага уважать.  — Я никогда не думал, что ты настоящий.  — Это как это? — его губы расплываются в улыбке.  — Не знаю. Я знал, как тебя зовут, как ты выглядишь, да ещё эта куча слухов... Но ты всегда был для меня кем-то абстрактным. И очень далёким.  — А я тебя помню.  — Правда?  — Да. Ты иногда приезжал с Майей на работу. И я иногда видел тебя. У тебя всегда были такие восхищённые и удивлённые огромные глаза. Просто фантастика! — он тепло усмехается. — Пашка сказал мне как-то, мол, он точно станет хорошим врачом.  И эти воспоминания — они приятные. С какой стороны не посмотреть. Приятны ностальгией по временам их с Майей и Пашей совместной работы. Приятны простым и банальным фактом, что он когда-то был причастен к этому потрясающему месту. К тому самому, куда его тянет до сих пор. Сродни безвозвратно утерянной мечте. И это по-настоящему способно разбить сердце.  — Не соврал, получается?  — Это мы ещё увидим.  — Конечно, увидим. Если кое-кто устроит мне какие-нибудь интересные пары! Антон оживляется. Он присаживается на кровати, подгибая ноги под себя. Арсений приподнимается на локтях и внимательно смотрит на его. И Шастун с таким невероятным увлечением рассказывает о том, как прошли их учебные дни в компании с уже полюбившегося им врача-уролога. Для него это и вправду крутой и бесценный опыт. Он уже успел рассказать об этом всем, кто желал и не желал слушать. Стас постоянно тряс его, чтобы узнать что-нибудь интересное. Мама только ласково улыбнулась в ответ и задумчиво сказала: «Я смотрю, вы сдружились с Арсением Сергеевичем».  Да, мам. Именно, сдружились.