* * *
Арсений просыпается. Неожиданно, внезапно и очень резко. Он, как обычно, проворочался полночи, постоянно вставая, чтобы попить воды, поглазеть в окно или просто бесцельно побродить по квартире. Возвращался в кровать, укрывался до подбородка и старался не слишком пристально пялиться на беззаботно спящего Антона. Это очень мило — он спит в одних трусах. Сам Попов предпочитает сменную одежду для сна, именно так он и планировал провести очередную ночь, только теперь в компании любовника. Но Шаст очень удивился, когда увидел Арсения в полной экипировке для сна — хлопчатые светлые штаны в клетку, белая футболка и маска. Сонно поинтересовался, что за показ мод планируется текущей ночью, похихикал, так что Арс сдался и снял хотя бы футболку. А Антон очень уютно расположился в кровати и почти сразу же уснул. Он устроил лохматую голову на груди мужчины, от чего тот немного растерялся, но всё-таки принял это новшество. Громко посапывал и иногда слишком агрессивно ворочался. Арсений спать с кем-то не привык, потому что Эд любил спать в одиночестве под своим одеялом, а Попов привык бодрствовать ночами, потому что старательно прислушивался: дышит он или нет. А Шастун льнул к нему со своей обезоруживающей непосредственностью, не видя в этом ничего странного. И сейчас, проснувшись после непродолжительного, но целительного сна, он испугался. Испугался, что мог что-то проспать, что-то упустить. Но рядом спал безмятежный Антон, а на телефоне его ждало спасительно сообщение от Эда о том, что он в порядке. Ему и вправду не нравилось, как тот себя чувствует в последнее время. Из-за недостаточности кровообращения к нему вернулись: неизменная одышка, слабость и чрезмерная усталость. Выграновский иногда ночевал в операционной, что категорически не устраивало ни его лечащего врача, ни самого Попова. «Ну а кто, если не я?» — разводил руками заведующий. «Кардиохирург с больным сердцем», — грустно шутил он сам про себя. Он спасал десятки сердец, но никак не мог спасти своё собственное. — Как иронично, — тихо произнёс он однажды. — Ты ведь тоже учишь людей, а сам не можешь взять скальпель в руки. Удручает, не так ли? Будто его самого это никак не беспокоит. Будто он смирился с тем, сколько ему отмерено прожить. Будто это совсем не важно. Отвечает на входящее сообщение. И откладывает телефон. Снова внимательно смотрит на спящего рядом с собой. Одна рука Антона надёжно лежит под подушкой, на которой же покоится его голова, вторая — рядом. Он спит на животе, губы чуть причмокивают во сне, так что выглядит совершенно невинно. Арсений думает о том, стоит ли его будить, или всё-таки лучше заняться своими делами, которых, на самом деле, накопилось предостаточно. По словам Шастуна, туда входит поддерживание укоряюще безупречного порядка дома. Именно этим он планирует заняться, а потом, если Антон будет ещё дрыхнуть, как и полагается студенту четвёртого курса, который проводит всё свободное время за зубрёжкой, у него будет время на отчёты и другую бумажную работу.* * *
— Привет. — Здравствуйте. Выграновский выглядит, как всегда, мрачно. Чёрная кепка прикрывает бледное лицо, такие же бледные губы вымученно улыбаются. Рукава чёрной толстовки закатаны до локтей, так что Серёжа может заметить небольшие фиолетовые синяки от инъекций или капельниц. Эд ловит его взгляд на своих руках и как бы невзначай распрямляет рукава. — Вообще я думал, мы просто попереписываемся или что-то типа такого, — несмело подаёт голос Матвиенко. Он уже был в этом ресторане. Именно сюда их привёз Шастун по горячему следу своей бывшей пассии-изменщицы. Здесь красиво. Массивные двери, в которые они заходят, Выграновский придерживает одну из них. Приветливая девушка-хостес, которая узнаёт его и сразу же провожает к, оказывается, уже забронированному столику. Это немного смущает, но пока ещё терпимо. В пятницу ребята подначивали его всё-таки написать Эду, чтобы выведать у него, так сказать, пару советов. И это невероятное везение. У Антона есть ниточка, связывающая его с нейрохирургом — Павлом Алексеевичем, а Матвиенко хотел стать кардиохирургом, коим и является его новый знакомый. Димка мрачно шутил, что только ему, видимо, придётся пробиваться собственными силами. На что друзья пообещали не забыть о нём. Он и вправду написал. А Выграновский скинул адрес и сказал приезжать в субботу позавтракать в одно, по его собственным словам, очаровательное местечко. Звучит, если бы знание, что это Эд, как сомнительное предложение. И они сидят напротив друг друга с меню в руках. Он снимает с себя кепку, проводит пятернёй по коротко стриженным волосам и улыбается. Улыбка на его лице выглядит настолько неестественно, настолько это только возможно. Серёжа отмечает бледность его лица и будто бы нездоровую синеву губ. Еле заметную, если только приглядеться. Он слышит, как медленно, но хрипло дышит мужчина, как будто бы не нарочно касаются пальцы Эда собственного запястья — сам себе мерит пульс. — Выбирай что хочешь, — сипло произносит он. И потом словно вспоминает слова Матвиенко: — Я коллекционирую перспективных студентов. Подумал, что такой разговор тебе больше пойдёт на пользу. Я не прав? Серёжа кивает. Выграновский лжёт. Никого он не коллекционирует и уж тем более ни с кем так не встречается. Банально не хватает времени. Да и нет особого желания и сил. Он просто однажды увидел на себе восхищённый взгляд парня и как-то неожиданно оторопел. Давно на него никто так не смотрел. Пусть это и было банальное профессиональное уважение. И пусть он думает так, не хочет, чтобы тому стало неудобно. А Матвиенко мимолётно, но хмурится. Не то чтобы он рассчитывал быть особенным и уникальным, просто неприятно. — Любишь… — он делает паузу, всматриваясь в меню, — омлет? Хотя кто его не любит, — бормочет он уже себе под нос. — Да, — отвечает и тоже опускает взгляд на карту меню. — Молоко содержит витамин Д и кальций, это снижает риск развития рака, — Выграновский отвлекается от созерцания списка блюд и вопросительно смотрит. — Витамин Д помогает контролировать рост и развитие клеток, а кальций укрепляет кости и зубы. Сам не знает, зачем это выпалил. Но уже ничего не изменить. Эд вдруг довольно ухмыляется. Его щёки чуть розовеют, а сам он жестом подзывает официанта, чтобы сделать заказ. Затем откладывает всё в сторону, сцепляет пальцы в замок, располагая руки перед собой на столе, и с интересом рассматривает парня напротив. Тёмные волосы Матвиенко старательно зачёсаны в бок, его карие глаза спокойны и внимательны, худые руки тоже лежат на скатерти, ровно как и руки Эда. — Значит, кардиохирургия? Почему? Это одна из самых сложных и технических областей. — Вы тоже кардиохирург. И, думаю, вы сами знаете ответ на свой вопрос. У меня вряд ли он будет какой-то другой, — тихо отвечает Серёжа. Ему лестно искреннее внимание со стороны Выграновского. Сам заведующий отделением экстренной хирургии Склифосовского сейчас сидит перед ним, угощает завтраком, не сводит с него пристального взора. Он и вправду вызывает уважение, восхищение. Всегда спокойный и уверенный в себе — идеальный наставник, о котором только можно мечтать. И это действительно сильно — то, чего он смог добиться в своём возрасте. — Хорошо, засчитано, — улыбается Эд. Они завтракают. Серёжа задаёт вопросы, Выграновский на них отвечает. Его бледные гладко выбритые щёки со временем снова окрашиваются в приятный и лёгкий румянец, глаза горят энергией, а хриплый голос выравнивает тон. Очень красочно и практически с любовью рассказывает о своих буднях в роли кардиохирурга. Конечно, сейчас, когда он заведующий отделением, его жизнь несколько другая, не та, что раньше. А ему самому очень нравится, что Матвиенко его так восхищённо и внимательно слушает. Он, в отличие от Попова, не имеет ежедневного контакта со студентами, так что ему такой интерес лестен и приятен. Так, во всяком случае, он объясняет это сам себе. Серёжа несколько раз будто взволнованно теребит серёжку в ухе, осторожно, будто чего-то опасаясь, отставляет от себя посуду, смущается взгляда проницательных глаз Эда. Его татуировки не так уж и отталкивают, если приглядеться к нему получше, он не такой уж и строгий, занудный. Вполне себе приятный мужчина, с которым интересно и ровно также приятно пообщаться. — Я посмотрел твою успеваемость, — татуированные пальцы Выграновского отставляют в сторону пустой стакан из-под кофе. — Тебе нужно стараться лучше. Ты молодец, что участвуешь в дополнительных занятиях университета, но если ты хочешь стать хирургом, к тому же и кардио, тебе нужно пахать. — Я буду, — часто кивает головой Серёжа. — Нет, ты не понял, — его пальцы ложатся на пальцы Матвиенко. Будто невзначай, будто случайно, будто так и нужно. — Тебе нужно ебашить. Очень много. Больше, чем сейчас. Больше, чем кто-либо. Никаких тусовок, никаких клубов и прочей ерунды. — Откуда вы знаете? — напряжённо сглатывает и опускает взгляд вниз. Он робеет от этого прикосновения и не может даже пошевелиться. Эд хмурится и одёргивает руку. — Умею пользоваться инстаграмом. Не важно, — моментально жалеет об этом ответе. Слишком глупо. Но уже поздно. — Надеюсь, ты меня услышал. — Услышал. Они вместе выходят из ресторана. — Тебя подвезти? — Нет… я сам доеду, — Выграновский понятливо кивает. — Эдуард Александрович? — А? — Что у вас с сердцем? — решает высказать своё маленькое предположение после некоторого мысленного расследования. — Будь здоров, Серёжка, — его так обычно никто никогда не называет. Эд улыбается ему в ответ, протягивает руку, треплет ладонью по чёрным мягким волосам и подмигивает.* * *
Антон старательно разламывает вилкой последний сырник в тарелке. Ещё более старательно он смотрит в эту же тарелку, чтобы не встречаться взглядом с Арсением. Невероятное смущение — вот, что он испытывает сейчас. Его привезли к себе домой, ему отсосали, а потом ещё и приготовили завтрак. Каждое прикосновение к этим воспоминаниям заставляет стесняться донельзя. И Попову он в этом, конечно же, ни за что не признается. Поэтому завтракают они в неловком молчании, которое Шастун радостно поддерживает, а Арсений вежливо не нарушает. — Мне нужно будет отъехать на пару часов. Ты найдёшь, чем себя занять? — Куда отъехать? — всё-таки поднимает свои изумрудные глаза на собеседника. Арсений мучительно прикусывает нижнюю губу. Вообще-то это очень тяжело — что-то держать в тайне от человека, с которым живёшь, пусть и пару дней. Ему чрезвычайно не нравится врать, изворачиваться, что-то придумывать, пытаться не запачкаться в неприятной и липкой лжи. Но позиция Выграновского слишком принципиальная на этот счёт, нарушать её тоже не хочется. Хотя, судя по состоянию Эда, скоро даже идиот не сможет не заметить, как тот иссыхает на глазах. Ранее некогда очаровательная вампирская бледность, что чрезвычайно шла ему, сменяется на болезненный и жалкий вид. И если сейчас Арсений ещё как-то может уговаривать себя поддаваться на просьбы друга оставить это всё в тайне, довольствуясь капельницами на дому, то со временем, он уверен, будет невозможно продолжать это подпольное и практически бесполезное лечение. Эд это знает и осознаёт. Но, как порядочный врач, отнекивается от любой помощи. И Попов понимает его. Он сам такой же. Один в один. И только его упрямство способно победить упрямство кадрдиохирурга. И наоборот. — Это по работе, — мягко улыбается Арсений после задумчивой паузы. — Не загружай себя, — технически не врёт. Но только технически. Он же врач. Вот и собирается делать свою работу. — Позанимайся лучше. — Хорошо, — соглашается Антон. — Я помою посуду, не переживай. — Спасибо. Он тянется, чтобы поцеловать Шастуна, но тот неожиданно отстраняется. Арсений ловит проскользнувшую мысль о том, что после вчерашнего он может попросту быть ему неприятным. И это не радует. Неслышно цокает, хмурясь и отворачиваясь, чтобы его разочарование не бросалось в глаза. По крайней мере сейчас, когда на это банально нет времени. Коротко сообщает Антону, что тот может заниматься, в общем и целом, чем захочет, но лучше, конечно, уделить время учёбе. Не видит, как его передразнивают, ведь он звучит как самый настоящий препод. Но в глубине души, после того как он закрывает дверь за Поповым, осознаёт, что Арсений Сергеевич всё-таки прав. Выудив планшет из своего рюкзака, отправляется в комнату. Сначала он хочет, как и его мужчина, грациозно восседать за столом, любуясь видами Москвы, соседствуя с обалденным макбуком, органайзером для канцелярии и с кожаным ежедневником. Но потом решает, что всё-таки проще будет заниматься зубрёжкой на кровати, как он делал это и раньше у себя дома. Снимает блокировку с телефона и натыкается на сообщении в чате с ребятами. Серёжка Парни, зайдите в тгк университета Димка Антон, ты видел это? В век бесконечных телеграмм-каналов все уже привыкли к данному феномену. У университета Антона есть и инстаграм, и бестолковая группа ВКонтакте, а также несколько каналов в телеграмме. Один — официальный, за которым ведёт пристальное наблюдение руководство университета, там даже есть модераторы. Второй кто-то создал, как считают сами студенты, по приколу. Всякие сплетни, не особо важные новости, организации мероприятий и прочее. Шастун туда не заглядывает — нет интереса и желания, а вот Серёжа любит там залипать, собирая всевозможные сплетни, щедро делясь ими потом с друзьями. Листает ленту, вроде как даже убеждаясь в том, что Матвиенко снова увидел какую-то несусветную ерунду. И тут он останавливается. Палец, касающийся экрана телефона, чуть подрагивает. Антон действительно ожидал увидеть что угодно, но явно не это. В одном из постов прикреплены несколько фотографий с откровенно хреновым фотошопом и максимально ублюдской подписью к ним. И всё бы ничего, если бы на этих фотографиях не был бы он сам и… Арсений Сергеевич. Данный пост существует только на основании некой анонимности, которая защищает авторов этого творения. Потому что Антон практически уверен в том, что вживую эти люди никогда бы не смогли так открыто глумиться над преподавателем. Конечно, он понимал, что Ира молчать не станет, но сейчас это слишком стремительно и неожиданно выходит из-под контроля. Он бесцельно смотрит на экран телефона, ему становится тошнотворно-противно. От Иры, которая никак не может успокоиться, от людей, которые поддерживают это развлечение, от количества реакций и просмотров на данном посте. В конце концов, от самого себя. В один из вечеров Димка настоятельно ему говорил: «Если ты стыдишься чего-то в себе, то значит, ты это не принял». И это осознание болезненно обжигает, потому что ему казалось, что он вроде как свыкся со своими чувствами. И, на самом деле, грустно. Свыкся, привык — это не равно принятию и наслаждению происходящим. Он просто засунул стыд куда подальше, игнорируя все мысли, надеясь, что оно пройдёт само собой. Антон откладывает телефон. Он сцепляет пальцы в замок. Его лицо искажает гримаса разочарования. Он разочарован — в происходящем, в себе, в своей реакции, в своих чувствах. Совершенно не знает, что именно ему делать. И предательски хочется снова сбежать. Удерживает только то, что ключи Арсений зачем-то оставил дома. Слишком глупо — куда-то ехать и передавать ему эти ключи, к тому же, он даже не знает, куда нужно ехать, а оставлять их у соседей, в почтовом ящике или под ковриком — верх нелепости, по его мнению. Он не знает, что отвечать волнующимся друзьям. Димка уже успевает позвонить ему один раз. Но общаться даже с ним не особо хочется. И кажется, что эти палки в колёса не просто так ставятся, будто всё это имеет какой-то сакральный смысл. Вселенная или кто-то ещё намекает ему, что так не должно быть. Не должно быть вопреки всему. Так сложно — это не то, что ему нужно. Антон бессильно выдыхает и закрывает ладонями лицо, прижимаясь им к согнутым коленям. Он старается быть осознанным, взрослым, но сейчас ему снова кажется, что это чересчур для него. Эти отношения разрушают его жизнь. Они переворачивают с ног на голову весь привычный мир Шастуна, весь некогда стабильный уклад жизни, всю его философию. Они делят жизнь на «до» и «после». Но, что ещё печальнее, они портят жизнь и Арсению. Антон — студент. Он стерпит, переживёт, справится. А Арсений — преподаватель. Какой урон это всё нанесёт его репутации? Несмотря на некие слухи, он никогда ничего не подтверждал и не отрицал. И всех это устраивало. А сейчас как будто всё это обрело не шуточный размах. Сегодня телеграмм-канал, а что дальше? Вряд ли Павел Алексеевич уволит Попова из-за этого, они вроде как хорошие друзья, но что, если его вынудят? Или, может быть, стоит всё отпустить? Это не должно быть таким травматическим. Не должно.* * *
— Ну как ты, страдалец? — притворно весело интересуется Арсений. Он решительно подходит к окну, распахивает шторы, впуская в мрачное жилище Эда солнечный свет. Приоткрывает окно. — Мерзко светло и радостно, — хмуро ворчит Выграновский. — А я — нормально. — Куда сегодня ездил? — На завтрак, — тихо бурчит он. И затем жалобно и слабо улыбается. — С пацаном Антона. — С Серёжей, что ли? — Арс помогает ему снова лечь в кровать. Он недовольно хмурится, потому что у того снова появилась одышка. Это плохой знак. — Ты уж выбирай: свиданки или работа. Что-то расклеился в последнее время. — Да какие свиданки. Ищу себе преемника, — гордо сообщает Эд. Арсений медленно разгибается — только что он занимался капельницей. Голубые глаза смотрят вопросительно и практически сердито, брови возмущённо приподняты домиком. Речи Выграновского о смерти — неизменная классика. Неважно, как он себя чувствует, просто периодически начинает загоняться на эту тему, вдруг решая переписать завещание, или, как сейчас, найти себе замену на работу. — Лучше уж свиданка, — мрачно отвечает Попов. — И ещё лучше — согласиться на операцию, идиот, — беззлобно продолжает он. — Тебе, смотри, как стало хуже за эти месяцы. А ты, как упёртый баран, отказываешься. Так и действительно понадобится тебе преемник. Грубо и прямо, но зато честно. Сам Эд вбил в себе в голову, что он не переживёт операцию на открытом сердце. Поэтому уже несколько лет категорически отвергает любую хирургическую помощь. Потом к его паранойе добавилось жгучее желание отказаться от реанимации в случае остановки этого самого сердца. Такой расклад событий тоже был неизбежным, по его нескромному мнению. — Ты, главное, ключи мои не потеряй. И документы. — Боже! — страдальчески морщится Арсений. С тех пор, как они снова объявились в жизни друг друга, Выграновский решил сделать Попова своим поручителем, написав на его имя доверенность на принятие решений о медицинской помощи на неопределённый срок. Иногда Арсению казалось, что только для этой цели Эд снова вернулся в его жизнь, ведь больше так доверять кому-либо он не научился. Доверенность на принятие решений о медицинской помощи — это документ, который дает право другому лицу принимать решения от имени и в интересах доверителя в случае возникновения медицинской ситуации. И чем больше проходило времени, тем сильнее Арс сомневался, что сможет представить специфические интересы касательно собственного здоровья своего экс-бойфренда. Осторожно регулирует скорость инфузии с помощью клапана на капельнице и, наконец, усаживается рядом. — Спасибо, — хрипло благодарит Эд. — Ты лучше объясни мне, что с тобой происходит? Ты молодой мужчина, у тебя вся жизнь впереди! Что ты творишь с собой? — Ты опять за своё. — Не опять, а снова, — упрямо отвечает Арсений. Он уверен, только его собственная упёртость способна победить характер друга. — Чем так зацепил тебя Матвиенко? — Тоже хочет стать кардиохирургом, — облизывает пересохшие губы и скромно улыбается. — Способный парень. Только ерундой страдает периодически. За него бы взяться хорошенько. — Возьмёшься сам — потом не оторвёшься. Арсений ухмыляется, а Эд игнорирует его слова, удобнее устраиваясь на подушках, прикрывая глаза. — Почитаешь, пожалуйста?* * *
Арсений разувается в прихожей. Ставит белоснежные кроссовки в обувницу и прислушивается. Ему кажется, что сейчас в квартире мрачнее и тише, чем тогда, когда в ней даже и не планировалось никакого Шастуна. Только висящая на крючке куртка Антона напоминает о его присутствии. Успокоенно моет руки и проходит вглубь. В своей комнате он и вправду находит Антона, который сидит на широкой и застеленной (а вот это приятная деталь) кровати. На его коленях планшет, а сам он что-то увлечённо читает. Пухлые губы что-то тихо и неразборчиво шепчут. Миловидная картина, поэтому Попов с облегчением улыбается. Это приятно видеть. Лучший студент за учёбой. Даже немного возбуждает. — Привет, — произносит тихо, чтобы не напугать его, но Шастун всё равно вздрагивает от неожиданности. — Как ты? — Привет. Учусь. Антон поднимает свои зелёные глаза на мужчину. Смотрит внимательно. И в этих прекрасных и выразительных глазах Арсений видит тоску и будто бы сожаление. Его сердце сжимается от неприятного предчувствия. Больше всего на свете сейчас не хочется, чтобы что-то пошло наперекосяк. Садится на край кровати. В голове снова мелькает воспоминание о том, как Шаст отстранился от поцелуя. Конечно, он имеет права не хотеть целоваться, но для него это поведение как будто необычно и странно. Во всяком случае, на основании того, что о нём известно. Ведь это же Антон. Который всегда с готовностью подставляется под любые ласки. Которого можно и даже нужно целовать, так сладко и отчаянно отзывается его тело на такого рода прикосновения. — Что происходит? Сдерживает себя, чтобы не добавить: «опять». Но уверен, это точно испортит всё. А портить всё ой как не хочется. Не сейчас. Пожалуйста. Сейчас и так тяжело и тревожно. Хоть где-то можно наконец-то получить такую желанную гармонию и такое нужное спокойствие? — А что происходит? — ответ достаточно бестолковый. И Антон это очень быстро понимает по раздражению, вскользь пробегающему по невозмутимому лицу Попова. — Нет, это я у тебя спрашиваю. Утром ты отстранился от меня, будто я какой-то мерзкий или противный тебе. А сейчас сидишь тут с невероятно трагическим выражением лица, будто в моё отсутствие тебя колотили тут несколько часов. — Прости, что тебе не угодило моё лицо. — Ты прекрасно понимаешь, о чём я. И он бессердечно прав. И лучше бы, думает Антон, его бы колотили. Потому что переваривать в себе всё это на самом-то деле достаточно мучительно. Это съедает тебя изнутри, разрушает. Совсем недавно ему только удалось взять себя в руки и снова заняться учёбой, потому в последнее время он был занят чем угодно, но только не зубрёжкой материала. Внезапно образовавшаяся личная жизнь начинает забирать слишком много времени — так теперь он убеждает самого себя. А Арсений продолжает: — Это из-за того, что было вчера между нами? Для него — это сладкие и волнительные воспоминания, которые ещё долго будут будоражить его сознание, его влюблённое сердце. И так болезненно осознавать, что для Шастуна это может быть нечто иное. Разумеется, он не может решить за него, но просто это разбивает беззащитное сердце. Кромсает его так безжалостно и жестоко, как только возможно. Влюблённость делает людей глупыми и уязвимыми. Но зато, а вот эта мысль уже бросает в неприятную и холодную дрожь, не будет никаких проблем с экзаменом. Всё будет легко и просто. — Арсений, я не знаю, — понуро отвечает Антон. Он откладывает планшет и виновато опускает взгляд. — Зачем тогда всё это, Антон? К чему это? — О чём ты? Голос Попова становится жёстче, он чеканит эти слова более требовательным и равнодушным тоном. И эта интонация хорошо знакома. Даже слишком. — Зачем ты согласился на всё это, если тебе мерзко от того, что я делаю тебе приятно? — Шастун хочет что-то возразить, но ему просто нечего. Он бессильно сжимает и разжимает пальцы, не решаясь поднять глаза. — А после секса что будет? Психологическая травма на всю жизнь? — Какого секса? — вскидывает голову и удивлённо хлопает ресницами. — Действительно, — Арсений комически копирует его удивление и качает головой. — Не делай вид, что не знаешь, что такое секс. — Нет, я знаю, — тихо возражает он. — Просто я не думал… — Не думал что? — Не думал, что мы будем… Ну это… С каждым новым словом, которое он произносит вслух, Антон ощущает себя всё более жалким и ущербным. Строить дурачка у него точно больше не получится. Ему вообще казалось, что всё, что произошло вчера, это была какая-то разовая акция. Да, вне сомнений, неожиданно и приятно, но сам он такое проворачивать не планировал. И уже тем более… заниматься сексом с мужчиной. Да он просто не думал об этом так серьёзно! Он знает — Арсений прав. Для него самого секс тоже важен в отношениях. Но в этом сексе он буквально… не представляет себя. Невозможно описать словами. Точнее, невозможно сообщить об этом так, чтобы не вывести из себя Попова. Хотя тот уже сам всё понял. — Господи, как я устал! — он раздражённо встаёт с кровати и подрагивающими пальцами сжимает переносицу, на какое-то мгновение зажмуривая глаза. — У меня такое чувство, что я постоянно что-то выпрашиваю у тебя! — Арсений, я просто… Я просто не определился, понимаешь? Антон кусает губы и хмурится. Это звучит отвратительно. Сказал вслух и сразу же пожалел. — Слушай, — Арсений присаживается около него на корточки. И только сейчас Шаст замечает его тёмные круги под уставшими глазами, дрожащие губы, уголки которых скорбно опущены вниз. — У меня до черта проблем, правда. У меня очень много проблем. И я не хочу себе новых. Я, правда, не вывожу. У меня это всё вот здесь, — он красноречиво проводит ребром ладони по горлу. — Я не справлюсь ещё и с твоим кризисом ориентации. — Что это значит? Практически шепчет это в измученное лицо Арсения. И этот вопрос виснет в воздухе, хотя, кажется, каждый из них знает на него ответ. Ему бы просто обнять его, сказать, что всё это не так, что всё он определился и нет больше никаких сомнений. Но сердце не позволяет обманывать, не разрешает лгать человеку, который так искренне ему нравится. Но почему же мозг не хочет позволить ему просто расслабиться и получать от этих отношений удовольствие? Ему же понравилось. У него бы, в конце концов, не встал бы, если бы Арсений был ему противен в физическом плане. Или бы он точно не кончил. Но всё было так легко и правильно, тело с такой готовностью поддавалось ласкам и происходящему. Оно отзывалось, оно находилось в экстазе. Сам Антон был на седьмом небе от этих ощущений и эмоций. Почему же на утро это всё кажется таким мерзким и противным? Почему невозможно поцеловать губы Арсения, которые вроде недавно касались его там. Слишком тяжело. Арсений прав. Это слишком тяжело. И невозможно держать человека на привязи, чтобы он ждал тебя, как верная собачка. — Арсений, что это значит? — повторяет чуть более твёрдым голосом. — Какие у тебя проблемы? Самому не хочется это говорить. Просто не хочется. Хоть убейте. Ни за что. Арсений встаёт. Антон вдруг отмечает его снова неестественно дрожащие пальцы, тремор которых он уже не пытается унять. Он и раньше замечал подобное, но почему-то это казалось чем-то незначительным, неважным. Просто побочная реакция на стресс, не более. Но сейчас это выглядит очень странно. — Я устал решать чужие проблемы, правда, — Попов вытирает ладонью лицо, отворачивается к окну. Ему не хочется говорить ничего. История с психотерапевтом, Эдом и экзаменом Антона значительно подкосила его выносливость и терпение. На это требуется на удивление огромное количество ресурса. Ворошить смердящее прошлое, каждый раз снова и снова убеждаясь в своём бессилии и беспомощности. Быть каждый день рядом с возможно будущим мертвецом, который наотрез отказывается делать что-либо для своего выздоровления. Это всё отнимает столько сил. И Арсений почему-то наивно полагал, что, несмотря на специфичность их с Антоном отношений, это принесёт ему какое-то облегчение, станет тем, откуда он сможет черпать силы, но никак не терять их в двойном объёме. — Ты хочешь, чтобы я ушёл? «Скажи «нет». Пожалуйста, скажи «нет». Ну что тебе стоит? Не заставляй меня уходить. Я готов был сделать это два часа назад, но теперь, когда передо мной реальная угроза потерять тебя — я очень боюсь этого», — Антон бормочет это про себя, сверля взглядом спину Арсения, понимая, что точно не сможет сказать это вслух. — Да. Так будет лучше. — Не задаются у нас ночёвки, — кисло усмехается Шаст. — Ты сам сделал этот выбор. Равнодушно бросает Арсений и, не глядя на Шастуна, быстро выходит из комнаты. Он не чувствует ничего. Только невероятную тяжесть, которая сжимает тисками его сердце. Не хочет слышать, как Антон собирает свои вещи, не хочет видеть этого. Запирает дверь, присаживается на край ванны, бесцельно включает воду, прислушивается к её шуму. Опирается локтями о раковину, прячет лицо в ладонях. Хочется просидеть так всю вечность. И не чувствовать больше ни-че-го.* * *
— Здравствуйте, Арсений. Высокий мужчина стоит, сцепив руки за спиной. Светлые волосы зачёсаны назад, взгляд поверх очков смотрит с интересом. Впервые за эти дни они видятся в относительно неформальной обстановке. На улице. — Что мы тут делаем? — раздражённо спрашивает Арсений. Он чувствует себя невероятно разбитым и растерянным. Только просьбы Эда смотивировали его приехать сюда. Сам он был в шаге от того, чтобы попросту забить на психотерапевта с его нездоровыми идеями и физкульт-активностями. Но сейчас они здесь. Арс оглядывается. Они находятся в одном из тихих и обустроенных районов Москвы. В таком, что граничит с пригородом, но слишком близок к цивилизации, чтобы им считаться. Здесь спокойно. Нет суеты бесконечных машин, нет множества людей. Две полосы для движения местных автомобилей, невысокие светлые каменные заборчики, милые домики с постриженными и вечнозелёными газончиками — всё как в американских сериалах. Они стоят на тротуаре, под ногами редкая осенняя листва, здесь достаточно чистые дороги, выделенная велодорожка и редкие гуляющие люди. Сердце сжимает знакомая тоска. Арсений не хочет высказывать никаких предположений, потому что слишком не желает, чтобы они сбылись. Мужчина ведёт его вперёд, он пока не говорит ни слова. То ли хочет, чтобы Попов догадался сам, то ли просто не портит какой-то, видимо, особенный момент. Сам врач одет в светлые брюки, светлое поло и такой же светлый пиджак. Он будто очень вписывается в концепцию этого отдельного мирка, в котором они оба оказались. Внимание Арсения привлекает небольшой дом впереди них. Железная калитка приоткрывается, оттуда выходит пара с коляской. Следом за ними выбегает пятнистая собака, отчаянно и весело виляющая хвостом. Он сжимает зубы, ощущает, как в носу предательски щиплет. Узнаёт их сразу же. Он бы узнал их и через десять лет, и через двадцать. Он их никогда не забудет, в этом уверен бесконечно. В коляске, болтая маленькими ножками, сидит маленькая девочка. Она улыбается и что-то лопочет. Арсений не верит своим глазам. У неё такой же милый и забавный носик кнопочкой, очаровательная и покоряющая сердце улыбка. Чуть вьющиеся локоны спускаются на плечи, пальчики теребят подол муслинового платьишка. Мужчина в очках присаживается напротив неё, заглядывает в счастливое личико, что-то говорит. Малышка становится серьёзнее, важно кивает, словно ей поручают невообразимо важную миссию. Женщина, сжимающая ручки коляски, негромко смеётся. Пёс преданно усаживается рядом и терпеливо ждёт, когда же эта его любимая троица соизволит отправиться на прогулку. Она точно такая же. Точно такая же, как и во всех его снах и воспоминаниях. Только на несколько лет помладше. Арсений прикрывает рот ладонью и качает головой. Он присаживается на корточки и опирается спиной о каменный забор. Такого же не бывает? Это же неправда? Он не может оторвать от них взгляда. Он пожирает их взором: жадно и очень внимательно. Словно безумно соскучился и сейчас хочет запечатлеть новые образы в своей памяти навсегда, обновить старые воспоминания, сохранить навечно. Психотерапевт садится рядом. — Хотите подойти? — Попов отрицательно мотает головой. — Почему вы не можете также пойти дальше? Арсений сглатывает. Ему нечего ответить. Никакие слова тут не отразят того, что творится сейчас в его беспокойной и тревожной душе. Он чувствует, что слёзы текут по его щекам, а он совсем никак не может их остановить. Совершенно не помнит, когда плакал в последний раз. Словно это было в другой, не его жизни. Протягивает дрожащие пальцы, врач грустно улыбается и позволяет ему вцепиться в свою руку. Он не хочет его потревожить, не хочет мешать. И старается не дышать. А мужчина продолжает смотреть им вслед, не моргая и не шевелясь.