* * *
Антон стоит на крыльце Склифосовского. Сразу же, через полминуты, ему приходится спуститься и отойти в сторону, потому что это — въезд для «Скорой помощи». Он ёжится от прохладного воздуха конца октября и натягивает капюшон чёрной куртки на голову. Впереди — дорога домой. Мама будет работать до ночи, так что в квартире его ждёт одиночество и свободное время, которое как нельзя кстати можно посвятить учёбе. В последнее время он слишком расклеился. Но, надо сказать, от расставания с Арсением есть один весомый плюс — он погрузился в зубрёжку. — Тебя подвезти? Как навязчивое воспоминание, Арсений вырастает рядом. Его привычка — подкрадываться сзади неожиданно — включается в самый неподходящий момент. Он стоит, засунув руки в карманы, словно его меньше всего на свете волнует сейчас то, как Шастун доберётся до дома. Лёгкая щетина ему идёт. Брови серьёзно нахмурены, и сам он склоняет голову точь-в-точь как и Эд в палате пять минут назад. — Подвезти. Антон соглашается на это, так он себя уверяет, только и исключительно по той причине, что он чертовски устал. После учёбы и после череды операций. Интересно, каково ему будет потом работать в Склифе? Нагрузка-то точно будет в разы интенсивнее. Но ему-то не привыкать. Попов не выглядит уставшим. Скорее, немного вымотанным. Но таким же уверенным и спокойным, как и всегда. Где же тот самый напуганный мужчина из операционной, который так боялся взять в руки скальпель и хватал его за запястья? В автомобиле тихо играет радио. Антон пристёгивается. А Арсений по-прежнему молчит. Молчит так, словно не он набросился на Шастуна со своими поцелуями. А ведь никто его и не просил об этом! Это раздражает. Он отворачивается и пялится в окно, чтобы даже периферическим зрением не видеть его невероятно выводящее из себя своей невозмутимостью лицо. Но всё-таки успевает отметить, с каким облегчением на светофоре Арсений откидывается на кожаную спинку сиденья и как чуть подрагивают его пальцы, лежащие на руле. Видимо, это что-то сродни психосоматике. Потому что во время операции совсем не было похоже, что он способен контролировать себя. И это было так волнительно и так душещипательно — то, как он боялся причинить вред Эду. Неужели у него, у Антона, и вправду получилось сделать что-то, что убедило Арсения взять в руки лезвие? Он всё-таки осторожно садится ровнее и краем глаза смотрит на него. И вдруг внутри становится так тоскливо. И так грустно. По-настоящему. Печально. Такая чёрная-чёрная печаль, которая тяжёлым туманом оседает на плечи, щиплет глаза (и нет, это совсем не слёзы, это другое), она заставляет горбиться под собственным весом, она оплетает гортань, перекрывая доступ к кислороду, заставляя лёгкие дышать и кашлять этой копотью. Это настоящая грусть. Та самая, которая знаменует конец. Конец без возможности начала чего-то нового и хорошего. Антон это так отчётливо понимает, когда осознаёт, что Арсений на него больше не смотрит, словно его нет в этой машине, и он лишь балласт и мёртвый груз. Значит, ему и вправду проще без него. И без его проблем, которые идут в придачу. Может быть, он не врал, в чём усердно пытался убедить себя Шастун? Может быть, он способен просто так захлопнуть эту книгу, брезгливо стряхнув пыль с пальцев?Наверное, иногда не стоит искать никаких скрытых смыслов. То, что происходит, означает это и ничего более.
И ему и вправду жаль. Жаль, что, возможно, он не дал ему то, в чём тот нуждался. Нигде нет инструкции к чувствам, которые испытываешь, когда влюбляешься в человека своего пола. Глупое оправдание, но хоть какое-то. Автомобиль Попова въезжает во двор. Антон видит собственный дом, который неумолимо приближается. Если честно, он хотел бы остаться в этом моменте, как во временной петле, чтобы завирусить его в своей жизни и никогда с ним не расставаться. Потому что сейчас это мгновение с острым вкусом расставания. Настоящего. Не в порыве страсти и эмоций. А холодного и взвешенного. Неужели Эд был прав? И он потеряет охеренную любовь. — Хорошего вечера, — а сам отстёгивает ремень и поворачивается к Арсению. Тот лишь хмуро смотрит вниз, на свои пальцы, лежащие на коленях. Молчит. — Арсений? Ну, уж совсем по-свински будет назвать его «Арсением Сергеевичем» и на «вы». — А? — растерянно поднимает голову и смотрит. — Ага. И всё? И это в-с-ё? Антон ощущает, как у него буквально встаёт в горле колючий ком возмущения. Это и вправду всё, что он может и хочет сказать? Он делает несколько поспешных вздохов и удивлённо отмечает про себя, что, наверное, первый раз в жизни чувствует себя настолько обиженным. От этого перехватывает дыхание. Арсений смотрит на него грустно, затем снова отвлекается на бесцельное лицезрение своих рук, тогда Шастун хватается за ручку двери. Этот момент исчерпан. По-настоящему. — Антон! Он оборачивается. И не успевает понять абсолютно ничего. Потому что Арс тянется к нему, обеими ладонями обхватывает его лицо и целует. В губы. Как тогда. На полу в операционной. Очень чувственно, требовательно, жадно прижимаясь своими губами к его губам, словно находя в них утешение от всех вселенских бед, ответы на все свои вопросы. Наверное, так может целовать только тот человек, который сильно любит. Но разница в том, что Антон не отвечает на этот поцелуй. Он пытается оттолкнуть его от себя, но это оказывается достаточно тяжело выполнимым действием. Попов держит его крепко-крепко, заглядывая своими голубыми глазами прямо в душу. Да так разрывающе, что внизу живота сладко и нестерпимо ноет. — Арс…ений, — нервно сглатывает, — что ты творишь? — Целую тебя, — шепчет в его распахнутые пухлые губы. — Ты расстался со мной. Оставь меня… пожалуйста, в покое. Он не уверен в том, что сам говорит. Просто у него и вправду нет больше никаких сил терпеть то, что Арсений полагает, что имеет право так просто вторгаться в его личное пространство. — Не говори так. Я больше не хочу без тебя. Антон зажмуривает глаза. Он даже задерживает на мгновение дыхание, потому что у него слишком быстро иссякают силы и запал сопротивляться. — Я тоже. Не хочу. Арсений настойчиво тянет его к себе, так что он неловко перелезает через подлокотник, чтобы оказаться у него на коленях. Самая неудобная поза, в которой только возможно оказаться, учитывая высокий рост обоих. Но сейчас он не думает об этом. Лишь выдыхает накопившийся воздух. Он словно неделю бродил по пустыне, мечтая наконец-то добраться до какого-либо водоёма, чтобы утолить свою жажду. А жажда человека такая же ноющая и невыносимая. Антон, как и в своих фантазиях, жмётся к нему всем телом. Он мелко дрожит от испытываемых эмоций, касается своим лбом лба Арсения, вдыхает его запах, теряется пальцами в густых иссиня-чёрных волосах, чувствует, как сердце бешено колотится, этот стук отдаётся в ушах, низ живота сладко и волшебно крутит. Не может же быть такого, если ты по-настоящему не влюблён? Даже какое-то животное влечение к человеку не сопровождается таким шлейфом нежности и восхищения. Арсений снова мягко пальцами обхватывает его подбородок. Его прикосновения осторожные и чувственные. Он целует, касается кончиком языка влажных губ Шастуна, слизывая его слюну. Пальцами свободной руки обхватывает его за шею, ещё сильнее притягивая к себе. Антон с волнением чувствует, как его бёдра двигаются ближе, сам трётся о чужой пах. — Арс… — Антон отстраняется и облизывается. — Мама приедет ночью. — Ты не обязан ничего делать, слушай… — он тяжело дышит, сузившиеся зрачки смотрят жадно. Его желания явно не совпадают с тем, что он произносит вслух. — Я хочу, — упрямо говорит Шастун. — Что тебе там успел наговорить Эд? — Сказал, что я буду полным идиотом, если не послушаю своё сердце и потеряю тебя.* * *
Они поднимаются на второй этаж, держась за руки. Это по-особому волнительно и необычно. Такого с ними не случалось никогда. Пальцы Антона, сжимающие ключ, не сразу открывают замок. Его перетряхивает от впечатлений. — Не спеши, — мягко просит Арсений. Он стоит рядом, сложив руки на груди, и улыбается. В эту улыбку, словно в тёплое и уютное одеяло, можно укутаться и забыться настолько, насколько захочешь. Он такой спокойный, такой невероятно родной. И, как оказалось, это всё очень нужно Антону. Эта тотальная уверенность настолько легко передаётся, что способна зарядить до ста процентов. Рядом с Арсением ощущает себя именно так. А Арс думает о том, что сейчас он будет находиться в квартире Майи. И наверняка поимеет её сына. И это очень странно. А ещё непонятно, как это можно ей объяснить. Наверное, никак. Всему своё время. Он иногда воображал в своей голове их возможный диалог, но никогда ему не удавалось до конца понять, что же она скажет, как отреагирует. И вообще, всегда казалось, что она знает и понимает гораздо больше, чем показывает ему на самом деле. Мудростью Майи он всегда восхищался. Но даже не может предположить, о чём она думает на самом деле. Они проходят внутрь. Арсений впервые оказывается дома у Антона. Нет, он был здесь раньше, но был в качестве гостя его матери. И это так неожиданно осознавать. Он впервые увидит его комнату. Впервые коснётся всего самого личного, что только возможно, ляжет на его кровать, будет смотреть в этот же потолок, в который наверняка сотни раз пялился Антон. Заходит в ванную. Шастун стоит перед зеркалом, взволнованно приглаживая влажными ладонями волосы. Оборачивается. Это лучше всего возможного — видеть Попова у себя дома. Он стоит, опираясь о косяк, и смотрит на него. Взор лазурных глаз излучает умиротворение и спокойствие, на чуть припухших от поцелуев губах играет ласковая и добрая улыбка. Арсений Сергеевич Попов сейчас — олицетворение самого чудесного человека в мире, так считает Антон. На ум приходят строчки песни, которые, на самом деле, очень ему подходят:Ты похож на кота, хочу забрать тебя домой
В моих глаза темнота, а в твоих глазах покой.
Он — та самая тихая гавань, то пристанище, в котором нуждается абсолютно каждый. Он — человек, который становится домом. Его обнимаешь, в его глазах растворяешься, отгоняя все-все плохие мысли и понимаешь: «Я дома». Антон присаживается на край ванны. Терпеливо ждёт, пока Попов подойдёт к нему, займёт такую сексуальную позицию — встав между его чуть раздвинутых ног. Арсений не говорит ни слова, он касается его шеи, скользит по ней подушечками пальцев, с той же улыбкой наблюдая, как ёжится под его рукой Антон. Прикосновения лёгкие и невесомые, но именно они вызывают волну мурашек, рассыпающихся по худой спине. Наклоняется и целует его. — Я правильно понимаю тебя? — интересуется Арсений. Теперь размышляет о том, не надавил ли он на Антона, что тот решил поддаться ему. Такое нужно им обоим меньше всего. — Да, — часто утвердительно мотает головой и нервно сглатывает. — Для начала я хотел бы извиниться перед тобой. Я был не прав, что скрывал от тебя проблемы. Все. Но я просто хотел отгородить тебя от всего этого. А в итоге взвалил на себя слишком многое. Он гладит обеими ладонями его по плечам, мягко массируя их. Рассматривает обнажённые ключицы, чуть виднеющиеся в вырезе домашней футболки, в которую переоделся Антон, его слегка влажные волосы с милыми кудряшками на кончиках, чуть нахмуренные брови на серьёзном лице. — И ты меня прости. Я не знал… что всё это происходит и думал только о себе. — Это не так важно. Я был на твоём месте, а ты на моём — нет. Мы все ошибаемся, но мне следовало быть мудрее. Я не мог даже предполагать, что мне будет тебя настолько сильно не хватать. Он вытягивает руки, чтобы обнять его, прижимает его голову к своей груди. И Шастун слышит, как быстро бьётся его сердце. Арсений опускает подбородок на светлую макушку и тяжело вздыхает. — Ты скучал по мне? — глухо, уткнувшись в него, спрашивает Антон. — Каждый день. И, наверное, не может быть неправильной та вещь, которая делает человека счастливым, не принося при этом никому вреда и боли. Разве может быть неправильным такое чистое и искреннее чувство, которое только мотивирует и окрыляет? Разве имеет кто-либо право загонять любовь в какие-либо рамки, если она расцветает, зеленеет и распускается на глазах? Кто может обрезать эти чудесные лепестки? После отношений с Эдом Арсений полагал, что ему уже абсолютно понятна философия влюблённости. И любви. Вряд ли на тридцать восьмом году своей жизни он сможет испытать что-то новое и особенное, потому что в науке и любви схема одна. Гормоны по-другому работать не умеют. Но сейчас, обнимая этого высокого худощавого парня с невероятными изумрудными глазами, осознаёт — это не предел. Нежность, преданность, влечение — это всё смешалось в опьяняющий коктейль, под воздействием которого он сейчас находится. И этот эликсир растекается по уставшему телу, находя каждый шрам, каждый не зажитый порез, каждую кровоточащую ранку, заживляя собой всё и заполняя всю ту чернеющую пустоту, которую, как ему казалось, невозможно выскрести изнутри. Она просто селится внутри, сковывая все желания и скромные порывы к тому, чтобы быть счастливым. Антон Шастун стал той самой сияющей частью его мрачной и одинокой жизни. Он ворвался в неё со своим неукротимым характером, со своим мнением и улыбкой, от которой теперь замирает сердце. Не спрашивая разрешения. Потому что для настоящих чувств оно и не требуется. — Антон? — Ммм? — мычит в его грудь. — Тебе это не обязательно делать, ты же знаешь об этом? — Ага. Ты пердишь об этом регулярно, — хмыкает Антон. — Эд сказал, что не стоит держаться за анальную девственность. Арсений негромко смеётся. Такой прожжённый любитель мужчин и особенно натуралов, как Эд, не мог сказать по-другому. — Эд — идиот. Не слушай его. Слушай себя. — Это он мне тоже сказал, — откликается Шастун. Попов усмехается. Он никогда не мог даже подумать, что Выграновский будет раздавать советы и спасать его отношения. Разумеется, у них обоих не было намерения принудить Антона к сексу, у Арсения так точно, но некоторое отрезвляющее мнение со стороны, наверное, не будет лишним. — И не нужно думать, что мне так важен секс. Я чувствую себя извращенцем. — А я и не думаю, — с готовностью соглашается Антон. Он неожиданно задирает голову наверх и хитро щурится. — Чувствуешь себя старым извращенцем? — Ой, заткнись! Попов пытается высвободиться, но руки Антона крепко сцеплены у него за спиной. — Теперь я тебя никуда не отпущу. И это важно. Это действительно важно. Самое важное в любых отношениях — это взаимность. Осознание того, что ты кому-то также безумно важен и дорог — оно тепло согревает каждую замерзшую часть души. Оно является тем самым исцеляющим плацебо. — Если ты и вправду этого хочешь, то тебе нужно подготовиться, — он снова опускает взгляд и обеими ладонями сжимает щёки Шастуна, от чего тот прелестно складывает пухлые губы трубочкой. — Я читал, — еле шевелит этими губами. — Клизма и все дела, — Арсений морщится. — Если ты не хочешь нарушить баланс микрофлоры, находящейся в кишечнике, по причине ее смывания со слизистой, а также иметь в будущем невероятные проблемы с опорожнением… — начинает было свою лекцию Попов. — Хорошо-хорошо, понял. Никакой клизмы, — торопливо кивает Антон. — Достаточно будет сходить в туалет и провести некий гигиенический душ… Ну, и смазка ещё, на самом деле… Он с удивлением осознаёт, что его процесс перечисления этих подробностей невероятно смущает и заводит одновременно. Никогда ему ещё не приходилось в реальности объяснять такие, по его мнению, элементарные вещи. — Ты прям как препод. — Я и есть препод, — хмурится он. И даже по привычке тянется к переносице, чтобы поправить очки. Но их там нет. В последнее время он обходится без этого чудесного аксессуара. Как будто бы и не для кого было наряжаться в эти дни. — Жаль, что ты не можешь принимать у меня экзамен, — Антон жмётся к нему щекой. — Я бы мог как-нибудь его интересно сдать… — Арсений возмущённо покашливает. — Ну неужели у тебя никто-никто не сдавал так экзамен? Ну прям совсем никто? — Никто, — растерянно отвечает он. — Ладно, может быть, ты пока стесняешься говорить об этом. Я спрошу позже. — Антон! Арсений выглядит таким комично обиженным и рассерженным, что Антон не выдерживает и смеётся.* * *
У него невероятно мягкие и вкусно пахнущие волосы после душа. А ещё такие выступающие ключицы, о них можно порезаться, если быть слишком неосторожным. Чудесные, чуть оттопыренные уши, розовые губы, которыми он периодически неосознанно сладко причмокивает. А ещё зелёные глаза — блеск которых Арсений как-то отметил и теперь не может перестать им любоваться. Этот огонёк, который горит внутри Антона, зажигается и внутри него самого. А он сидит на его коленях. Смущённо улыбается. Без футболки, в одном нижнем белье и выглядит чертовски привлекательно! Арсений медленно тянется к нему, касается влажными губами его плеча. Целует. Он вдыхает его запах. Целует дальше, образовывая мокрую цепочку из своих нежных поцелуев. Пальцами гладит чувствительную кожу шеи, криво усмехается, видя, как начинает ёрзать на нём Антон. Вообще ему так хочется просто выебать его. Безо всяких щепетильностей и каких-либо нежностей, с такой же яркой прелюдией, чтобы у обоих сводило ноги от ощущений. Гладит его плечи, целует шею, плавно ведёт кончиком носа по границе подбородка, языком слизывает маленькие капельки воды, которые ещё не успели высохнуть после душа. Опускает одну ладонь вниз, она ложится на ягодицу Антона, резким и властным движением прижимая его к себе. Сбивчивое дыхание Шастуна заполняет собой всё пространство. Он дышит быстро, чуть хрипло, периодически сглатывая и облизываясь. Видимо, от переживаний сохнут губы. То, что между ними не осталось практически ни сантиметра расстояния — это самое возбуждающее. Он прикрывает веки и целует его в губы. Затем, выдержав паузу и замерев в поцелуе на мгновение, кусает. Зубы цепляются за кожу, вонзаются сильнее. Кусает, посасывает и на секунду отстраняется, чтобы понять, как реагирует Антон. Тот соблазнительно смотрит на него прищуренными глазами. На лице нет никаких эмоций отторжения или неприязни. И это очень сильно нравится Арсению. Коротким жестом руки он отталкивает его от себя, так что тот послушно откидывается назад, ложась на спину и раздвигая ноги, чтобы поместить между ними Попова. Арсений нависает над ним. Цепочка, свисающая с его шеи, чуть покачивается. И это выглядит безупречно и соблазнительно. Опирается ладонями о кровать, спускается ниже, целует каждый сантиметр выступающих ключиц, вылизывает, присасывается жадными губами, под своим нажимом разрывая десятки подкожных кровеносных сосудов, оставляя на коже Млечный Путь из небольших и даже аккуратных засосов. Антон кладёт ладонь на его взлохмаченные чёрные волосы. Он прикрывает веки, сквозь пелену ресниц лениво рассматривая рассыпанные родинки на плечах Арсения. Приятное тепло растекается по его, на самом деле, уставшему за этот день телу. Поцелуи и губы Арсения согревают, навевают приятную истому, расслабляют. Он целует рвано, влажно и так проникновенно, словно это его смысл жизни — зацеловать всего Антона Шастуна. Пальцы мягко копаются в его густых тёмных волосах, они тонут в них, поглаживают, сжимают, чуть оттягивают несколько прядок — это успокаивает, возбуждает и просто умиротворяет. Арсений кончиком языка проводит по выступающим косточкам таза, чуть прижимается носом, вдыхая запах тела, целуя, оставляя после себя мурашки с каждым новым касанием. Большими и указательными пальцами оттягивает резинку боксеров, усмехаясь и закусывая нижнюю губу, смотрит на плод своих усилий. Член Антона — возбуждённый и с налитой кровью головкой, лежит на лобке, что покрыт тонким пушком светлых волос. Сжимает его через ткань, одновременно поднимая взгляд, чтобы проследить за меняющимся выражением лица Шастуна и запечатлеть это в своей памяти, загипсовать в сладкое воспоминание, которое в любой момент можно будет распаковать, насладиться его отголосками. Пальцы Антона сжимают тонкую простынь, он шумно втягивает в себя воздух, потому что даже не способен решить, что возбуждает его больше: поцелуи Арсения, разбегающиеся по его обнажённому телу, или то, какую соблазнительную позицию между его раздвинутых ног он занимает. Это обезоруживает, это оказывается невыносимо приятным — распластаться на кровати, отдаться в чьи-то руки, потерять контроль над происходящим. А ведь раньше — это был его главный страх в постели. Но, кажется, он уже свыкся с властной натурой Попова, с его невозмутимостью. Он умеет быть одновременно невероятно галантным и учтивым, но в то же время просто приходит и берёт то, что ему необходимо. Стягивает с Антона трусы. Происходит как в замедленной съёмке. И это не неловко, не стыдно, а просто вызывает всплеск ярких и волнующих чувств. Антон тихо поскуливает от того, что оказывается совсем без одежды, от того, что Арсений, улыбаясь, легонько водит подушечками пальцев по стволу члена, но не касается его сильнее, не ласкает. Просто любуется тем, какой он восхитительный, как просто читается всё, что он ощущает на этом прелестном лице. Как красиво спадает несколько локонов волос на его лоб, где блестят капельки пота, как неосознанно он кусает губы с каждым мгновением всё интенсивнее, сам того не замечая. И в этой своей озадаченности и поглощённости процессом и моментом он выглядит слишком роскошно. — Ты точно хочешь этого? Арсений снова приподнимается на ладонях, он нависает над ним, медленно целует в распахнутые губы, ласково потирается своим носом о его нос. Зелёные глаза смотрят с таким невероятным чувством, что в них хочется захлебнуться. Антон приподнимает руку, костяшками пальцев проводит по небритой щеке Попова. Щетина ему идёт. Может быть, делает его чуть старше, но, определенно, ему к лицу. Шаст облизывает зацелованные губы и сглатывает. Ещё никогда-никогда в жизни мысль, что его трахнет взрослый мужчина, не была настолько возбуждающей и реальной. Он не чувствует страха, отторжения или отвращения. По его телу растекаются зудящие импульсы — он просто хочет секса. С Арсением Поповым. Это всё настолько необычно и, может быть, поэтому настолько импульсивно сейчас его желание. Кивает. — Да. — Ты не против, если… — Арсений говорит тихо и хрипло. У него у самого перехватывает дыхание от одного осознания, что он сейчас скажет это вслух, — если это будет… немного грубо? Но я всегда могу остановиться. Он поглаживает его шею, ключицы, уже опираясь на локоть свободной руки. Невозможно сейчас думать о чём-либо другом. Антон после некоторой паузы кивает. Он откидывает голову назад, потому что Арсений снова целует его шею, мочки ушей, вылизывает сначала один сосок, затем второй, прикусывает его, не без ухмылки отмечая, как вздрагивает под ним тело. Эта нежность в кипящей смеси с осторожной грубостью будоражит ещё сильнее. Наконец-то этот парень снова лежит под ним и снова принадлежит ему. Пальцами скользит по грудной клетке, отсчитывает поцелуями рёбра, чувствует, как сжимают его талию колени Антона. Тот снова ёрзает на простыни, пытаясь совладать со своим шумным дыханием. Арсений садится. Растопыренные ладони оглаживают внутренние стороны бёдер Шастуна. Он с хищным прищуром жадно осматривает Антона. Щёки того совершенно невинно покрываются румянцем, но он тоже наблюдает за тем, как трогает его Попов. Зелёные глаза, не отрываясь, следят за тем, как тот выпрямляется, тянется к краю, чтобы взять, а затем медленно, словно дразня его, открутить крышечку от тубы со смазкой. Процедура весьма знакомая, но обычно её воспроизводил при необходимости Антон. И сейчас он не знает, чего точно ему следует ожидать. И это волнует. Он сильнее вжимается в кровать, слегка выгибаясь в пояснице, словно на что-то намекая. Просто не терпится. Арсений очень красивый. От него в животе всё стягивается в приятный мёртвый узел. У него такие чудесные и яркие глаза с длинными ресницами. Очаровательный нос с приплюснутым кончиком и завораживающая улыбка. Антон никогда не встречал таких людей. Такого человека, который смог бы так бесхитростно завоевать его сердце тем, что он просто есть. А ещё у него такие возмутительно широкие плечи и статная осанка. Его волосы чуть спадают на лоб, делая серьёзное лицо милым этой маленькой неряшливостью. Поэтому не может сдержать улыбку. — Ты очень красивый, Арсений, — тихо произносит он. Но Арсений не даёт ему договорить. Антон тихо ахает и замолкает. Пальцы одной руки так же гладят его бедро, пальцы другой осторожно касаются сжатого колечка мышц. Это прикосновение непривычно, от него бросает в жар. Не спешит входить, просто мягко массирует мышцы, поглаживает их двумя пальцами, затем наклоняется и целует его в согнутое колено. — Ты абсолютно очаровательный, — негромко приговаривает он. Холодная смазка вкупе с теплыми касаниями будоражит сознание. — И ты очень горячо стонешь. — Я вообще не особо… Он хочет доверительно сообщить, что уж точно не собирается выстанывать под Арсением, потому что он вообще солидный парень и все дела, но из гортани всё-таки вырывается очередной хрип, потому что палец мягко проникает в расслабленный сфинктер. Ощущать внутри себя тепло — это что-то из разряда экстравагантного, но это не больно, как полагал Антон. Выражение лица Попова можно отпечатывать на холст. Он поглощён процессом, взволнованно облизывает губы, не отрывается от созерцания своего влажного пальца внутри Антона. Неглубоко, не слишком настойчиво, но чувствовать его сжимающиеся мышцы — это крышесносно. Он несколько раз, возможно, представлял себе, как это может быть. Но ни одна даже самая смелая фантазия не граничит с реальностью. Потому что в реальности это иначе. Свободной рукой обхватывает свой член сквозь ткань боксеров. Сжимает его, но не хочет ласкать, чтобы довести себя до максимального возбуждения, если этот рекорд вообще можно побить, а потом войти в него, ощутить его, целовать его плечи, шею, губы, слушать то, как он будет стонать. Антон тоже кладёт руку на свой пенис, большим пальцем поглаживает головку, коротко проскальзывает по уздечке, получая яркий всплеск ощущений, сжимая собой палец Арсения ещё сильнее. — Не трогай себя. — А если я хочу? — практически хнычет он. По его скромному мнению — эджинг — это худшее, что случалось с человечеством. Но голос Попова звучит спокойно и властно, так что он слушается, но не без разочарованного вздоха. — Тебе будет хорошо, — усмешка Арсения — самое грязное, что можно придумать на данный момент. Вводит второй палец. Чуть резче, чем первый, от чего Шастун коротко всхлипывает. Он неосознанно снова толкается тазом, из-за этого проникновение становится более болезненным. Но Арс не собирается останавливаться. Антон изо всех сил закусывает нижнюю губу так сильно, что ощущает во рту привкус собственной крови. Несколько капель, практически незаметно, но он не мог ожидать такой реакции от самого себя. Откидывает голову назад, дрожащими пальцами хватает тонкую простыню, вжимаясь ягодицами в кровать. Движения Арсения внутри него становятся резкими и отрывистыми. Каждый толчок отдаётся одурманивающей искрой в мозгу, рассыпаясь на сотни показывающихся искорок по всему телу. Хочется умолять его прекратить это, но окутывающее его возбуждение не даёт возможности даже подать малейший знак об этом. Пальцы меняют ритм, чёрствые проникновения сменяются поглаживаниями, он растягивает его изнутри. Несмотря на дискомфорт, мышцы подчиняются, всё-таки периодически ритмично сжимаясь, они расслабляются, впуская в себя третий палец. Он нащупывает простату, потому что проникает глубже, на три четверти пальца. Плавно гладит круговыми движениями, проводит вперёд и назад. Антон издаёт гортанный звук, рука снова тянется к своему члену, но взгляд Арсения останавливает его. Это приятно. Боль смешивается с умопомрачительной стимуляцией. Несмотря на то, что Попов настойчив, внутри Антона он делает это филигранно. Анус расслабляется, и это почти невозможно контролировать. Шастуну кажется, что он способен вместить в себя больше. Это осознание пробивает его в холодный пот. Он тянет руку, чтобы сплести свои пальцы с пальцами Арсения. Тот неожиданно резко выходит из него, наблюдая, как вздрагивает возбужденное тело, и отмечая про себя гортанный и прерывистый стон. Это самая сладкая часть процесса — видеть, как он, пусть и неосознанно, но недоволен тем, что из него вышли. Мужчины очень быстро подсаживаются на эти ощущения, сами того не замечая. Сжимает его руки, сплетая пальцы, снова нависает над Антоном, заводя эти руки наверх, за его голову. В этом положении он выглядит максимально уязвлённым и беззащитным, так что Арсений понимает, насколько по-блядски возбудился он сам. Целует его губы, касается языком кончика его носа, снова целует, кусает, на что Антон просто тихо скулит ему в ответ, нетерпеливо качая бёдрами под весом чужого тела. — Как ты? — он улыбается. Ему бесконечно приятно спрашивать это, потому что он и так всё видит. И ещё приятнее смотреть на то, как меняется лицо Шастуна, когда его мозг в таком блаженном состоянии лихорадочно пытается сформулировать ответ. — Я хочу тебя. Он произносит это очень неловко и несмело. Рациональная часть его в ужасе, что он и вправду говорит это вслух. Но на деле эта фраза капслоком транслируется на всём возбуждённом теле Антона. — Если ты только будешь очень просить, — ласково произносит Арсений. Он сильнее прижимает оба его запястья к постели, а сам жмётся к нему, трётся пахом об эрегированный член. — Это какое-то унижение… — растерянно бормочет Антон. — Да, — просто кивает Попов. — Так и планировалось. Он отпускает его руки, не спеша раздевается. Шастун поспешно захлопывает рот, стараясь так откровенно не пялиться на его пенис. Ещё пытается прикинуть, как «это» может поместиться в него, и от этих мыслей становится ещё нестерпимее. Изящные тонкие пальцы обхватывают член, манерно проводят от его основания до головки, выдавливая каплю естественной смазки. Он ласкает себя, вроде бы совершенно не обращая внимания на Антона, но всё-таки кидая короткие взгляды на него. Венки растекаются по тыльной стороне ладони, они тянутся тонкими цепочками наверх, до самого предплечья. Его руки выглядят чертовски сексуальными, особенно, когда ими он дрочит себе, гладит себя по животу, пощипывает соски. Никогда ещё мужские руки не казались Антону настолько желанными и привлекательными. Арсений дразнит его, пальцами массирует собственные яички, прикусив губу, оттягивает кожу мошонки, будто бы невзначай касаясь собственного ануса. — Блять, да выеби уже меня! — не выдерживает он и садится на кровати. Двигается ближе к нему, хватает его ладони, кладёт к себе на талию, жадно целует его губы, жмётся к нему. — Что-что? — вкрадчиво интересуется ему на ухо. — Пожалуйста, Арсений, — он цедит это сквозь сжатые зубы, но ничего не может поделать. Ему хочется секса, хочется кончить прямо сейчас, хочется хоть как-то ощутить близость Арсения. Больше, чем когда-либо. — Пожалуйста-пожалуйста. — Хорошо. Он распечатывает фольгированную упаковку. Презервативы Шастуна — это не то, к чему он привык, но выбирать не приходится. Ощущает на себе пристальный взгляд Антона. Его пальцы дрожат, но он умело раскатывает тонкий латекс на своём пенисе. Толкает парня в грудь, чтобы тот плюхнулся снова на простынь. Раздвигает ноги, сам усаживается на колени перед ним. Головка члена касается сжатого сфинктера, Антон сжимает челюсть и не может оторваться от картины происходящего. Когда Арсений входит в него — это иначе. Это больнее, интенсивнее и быстрее. Он не церемонится с ним, погружает в него головку, сжимает основание, чтобы направить себя. Свободной рукой массирует внутреннюю сторону бедра Антона, рядом с лобком, не отводит взора от собственного члена, который двигается внутри Шастуна. Арсений откидывает голову назад, делает ещё один толчок вперёд, от чего Антон всхлипывает и негромко ойкает. Ему больно. Он кусает костяшки пальцев, сжимая зубы так, чтобы переключить своё внимание на что-то другое. Попов осторожно ложится на него сверху, он невероятно нежно улыбается, наклоняется, чтобы поцеловать его в мочку уха, дышит прерывисто и тяжело. — Мне больно, — жалуется Антон и тут же снова ахает, потому что Арсений заходит глубже. Он ищет его губы, целует их, вдруг сильно в отместку кусая нижнюю, потому что Арс двигается внутри него: не очень быстро, но резко. Пальцы Шастуна ложатся на его бока, он гладит мягкую кожу, цепляется и царапает короткими ногтями его спину, оставляя чуть набухшие красноватые полоски на коже, обхватывает бока Арсения ногами. — Я не буду заходить полностью, — тихо шепчет он. Его голос дрожит, а потемневшие глаза жадно ловят каждое изменение на лице Антона. Тот часто кивает и снова тянется поцеловать его. Он ярко ощущает в себе его член, каждое движение отдаётся дрожью в ногах, в уставшем теле, острая боль слепляется в единый клубок с наслаждением от их близости, от того, что его собственный пенис трётся о живот Арсения, от прерывистой стимуляции простаты. Хрипло стонет, подаваясь бёдрами вперёд и ахая от всплеска наслаждения. — Ты такой чудесный, — бормочет Арсений в его шею. Он влажно целует её, лижет чувствительную зону за мочкой уха, часто-часто касается губами линии подбородка, зацеловывая его лицо. — Боже! Это он произносит на сиплом выдохе, потому что Антон сжимает его собой сильнее. Антон и вправду чудесный. Он такой шумный, податливый, послушный. Он невероятно красивый в своём желании, его волосы липнут к мокрому от пота лбу, зелёные глаза смотрят настолько влюблённо и преданно, что ему и вправду хочется подарить весь мир. Для него хочется завоевать что угодно. Арсений кончает. Кончает быстрее, чем ему бы хотелось. Просто в один момент это накрывает его с головой, так что он неосознанно резко двигается внутри Антона, хрипло стонет, зарываясь носом в его шее. Оргазм волной сковывает каждую его мышцу, он освобождает мозг от любой возможной и невозможной мысли. Изливается внутрь. Перед глазами только обнажённое тело Антона, его замыленный взгляд, его голос, изумрудные глаза и совершено удивительное и красивое лицо. Затем останавливается и приподнимается на локтях. Антон разлепляет глаза и даже немного сонно улыбается. Он всё ещё ощущает в себе Арсения, боль отступает, сменяясь приятным и наполняющим теплом. Это чувство настолько невероятное и ослепляющее, что он даже как будто тихонечко хныкает от переизбытка эмоций. Снова с сожалением вздыхает, когда Попов выходит из него. Всё ещё лёжа на кровати с раздвинутыми ногами, лениво наблюдает за тем, как он снимает презерватив. Арсений выглядит каким-то невероятно счастливым. Это отпечатывается на его уставшем лице. И это счастье ему идёт. Оно рассыпается мелкими морщинками в уголках голубых глаз, оно делает его улыбку смущённой и тем ещё более очаровательной. Наверное, стоило прожить всю свою жизнь, думает в это мгновение Антон, ради этого момента. Ему было очень интересно увидеть, какой он, Арсений Попов, после оргазма. И сейчас он выглядит просто бесконечно чудесно. Ловит взгляд Антона и улыбается ему в ответ. Возвращается на кровать, снова уверенно раздвигает его ноги и усаживается между ними. Шастун лежит, облокотившись обеими руками. — Хочешь, я тебе отсосу? Тот даже теряется от этой прямоты. — Я хотел этого ещё тогда, когда ты совал в меня пальцы. — Я догадался, — авторитетно кивает Арсений. Он накрывает ладонями его член, затем берёт в одну руку, ложится поудобнее и облизывает языком головку. — Но я тебе сосать не буду, — на всякий случай с опаской заявляет Антон. — Угу, — мычит и жмурит глаза. Пытается улыбнуться с членом во рту. — Нет, я серьёзно вообще-то! Но его уже больше не слушают. Арсений сжимает основание пениса, он старательно вбирает его в себя, крепко обхватывает губами, скользит по всей длине, отстраняется, посасывает головку, прижимается языком к уздечке, мокро вылизывая её. Это выглядит настолько грязно, что Антон кусает губы, только бы снова не застонать. Хотя, кажется, свою якобы каменную выдержку во время секса он уже проиграл. Язык у Попова и вправду длинный. И он лижет его, вылизывает яички, с него капает слюна, делая эту картину ещё более умопомрачительной. Шумно выдыхает, потому что чувствует, как головка касается его гортани, скользит по ней. Ему хочется излиться прямо сейчас в рот Арсению, но тот улавливает напряжение и снова сжимает своими длинными блядскими пальцами основание, останавливаясь. — Арсений! — хнычет Антон. Тот улыбается. Затем возвращает своё внимание к его члену. Губами мягко обхватывает головку, языком обходит её, снова касается уздечки, рука мягко дотрагивается внутренней стороны бедра, скользит по коже, еле касаясь её, будоража волны мурашек по изнывающему телу. Его язык пробегается по стволу вниз, до промежности, пальцы опускаются ниже, снова наглаживают сфинктер, на что мышцы откликаются, слегка расслабляясь и пропуская его внутрь. Эти действия всё же отдаются уже привычной болью, но сменяются на блаженство от стимуляции простаты. Антон роняет голову на подушку, он закрывает лицо ладонями, глухо выстанывая. Его ноги сводит короткая судорога, потому что Арсений проникает пальцем глубже, а член теперь толкается во внутреннюю сторону щеки Попова. Он видит это сквозь пальцы. Сначала в одну щеку, затем в другую. Тёмные волосы мужчины растрёпаны, они лезут ему в глаза, но он не останавливается. Глубже вбирает в себя пенис, всасывает его, плотно обхватывая губами. Несколько поступательных движений, ослабляет вакуум и повторяет снова. Его задница из-за подобного положения задирается кверху, так что Антон больше не сомневается: ни одна уловка Попова не помешает ему кончить. А тот и не собирается его больше останавливать. Мышцы сжимают палец внутри себя, а пальцы Шастуна теряются в густых волосах Арсения, цепляясь за них, даже немного больно для последнего. Но он неожиданно пережимает стенку члена, задерживая выход эякулята, от чего тот кончает всё-таки не сразу. Антон стонет, он вжимается в постель, чувствуя, как внутри него разрастается ощущение блаженства. И когда он кончает, сперма брызгает в горло Попова сильнее, чем это происходит обычно. Истома и оргазм накрывают его с головой, наполненность внутри ощущается даже ярче, чем во время секса, и всё это смешивается в опьяняющее счастье, содрогаясь сладкой дрожью в его коленях. И как бы не был ранее уверен Антон, что секс между мужчинами или минет, сделанный мужчиной, убивает всякое достоинство, сейчас он даже на секунду не задумывается об этом. Потому что Арсений выглядит очень мужественно. Он спокойно и аккуратно вытирает губы, демонстративно облизывает их. Помогает вытереться ему. Плюхается снова на подушки и жестом зовёт его рядом к себе. Антон слушается. Ложится рядом. По негласной привычке располагает лохматую голову на его груди и тихонечко посапывает, даже не скрывая довольной мины. — Ты как? Арс целует его в лоб и на мгновение прижимается губами. — Хорошо. А ты? — Я тоже. Некоторое время они проводят в молчании. Потому что воспоминания ещё так свежи и волнующи, что каждому из них нужна небольшая пауза, чтобы прийти в себя. — Как думаешь, Эд теперь согласится на операцию? — Как приятно, что после нашего секса ты думаешь о нём. Антон фыркает. — Ну, прости! Столько информации навалилось. Мне хочется всё это немедленно обсудить! — Хорошо, давай обсудим. Он кивает и обнимает его за плечи, целует в шею, от чего тот ёжится и хихикает. Арсений ощущает невероятное облегчение. От того, что всё это закончилось. Можно расслабиться. И как будто без всех этих тайн слишком сильно проще жить. А ещё, как оказывается, жизнь совсем не идёт под откос, если поделиться с близкими людьми своими проблемами. — Что мы будем делать с экзаменом? — Я не знаю, Антош. Ещё есть время. Если не для поиска гениального решения, то хотя бы для того, чтобы принять тот факт, что теперь меня будут уже открыто дизморалить за мою ориентацию, — он роется пальцами в коротких кудряшках Антона. — Я не боюсь этого, просто не хочется, чтобы меня предвзято оценивали. Шастун тихо и довольно урчит. «Антош» — это звучит невероятно роскошно и по-родному. Ему это сильно-сильно нравится. Арс почти наверняка замечает его реакцию, потому что улыбается. И продолжает: — Меня уже вызвали в ректорат по поводу фотошопа. С нетерпением ожидаю услышать, что мне предъявят. Но, скорее всего, это будет что-то из заряда: «Ну не бывает же дыма без огня!». — Почему людям так тяжело принять то, что остальные могут от них отличаться? — Это эволюция, — он зарывается носом в его волосы. Чмокает в макушку. После того как выебал Шастуна без сожаления, сейчас он выглядит уж слишком нежным и невинным. — А, согласно эволюции, объект, отличающийся от себе подобных, не выживает. Хотя даже среди животного мира гомосексуализм — это норма. Обществу нужно время. — А ты не боишься? — Я не боюсь, — качает головой Арсений. — И ты не бойся. Тебе нечего бояться и стыдиться. Разберёмся. Антону и вправду как будто пришлось рано повзрослеть. Когда из семьи уходит отец, то жизнь меняется. Он понял это в свои четырнадцать. Понял, что мама — она хрупкая. Её нужно оберегать. Беречь её чувства, сердце, в конце концов. Отгораживать от лишних волнений. Он никогда не был особо проблемным подростком. Сначала потому, что понимал: вечно ссорящимся родителям не до него. А потом по той простой причине, что вряд ли мама справилась бы с ним настоящим. Так и получилось. Научился держать в себе и ровно так же на себе тащить свои проблемы. Но рядом с Поповым — это иначе. Он — опора, надёжный, сильный и просто рядом. Не сломается, не отвернётся и не скажет: «Не могу». С ним хочется разделить всё: его груз и свой собственный. С ним нести это не тяжело. С другим мужчиной он просто не смог бы. — А что с твоей работой? Ты согласишься на предложение Эда? — сплетает их пальцы. Рассматривает Арсения. Его грудь вздымается спокойно и равномерно, тёмные волосы, что тонкой полоской спускаются по животу. Кожа просвечивает напряжённые мышцы. Родинки рассыпаются по всему телу, особенно сосредотачиваясь на плечах и руках. Волосы поспешно зачёсаны назад, а небритой щекой тот прижимается к волосам Антона. — Даже если и соглашусь, то мне в любом случае нужно будет пройти аттестацию. И предстать перед очередной комиссией. И ещё справку от психотерапевта, — он грустно усмехается. — Не всё так просто. — Я мечтаю поработать с тобой в одной операционной, — тихо говорит Антон. Он тянется, чтобы поцеловать его в щеку. — Поработаешь, — кивает тот, подставляясь его кошачьей нежности. — Я тебе обещаю.* * *
— Я рад, что мы снова вместе, — воодушевлено сообщает Антон. — Мы же вместе? — Получается, что да. Они стоят в прихожей. И никто не хочет прощаться первым. Несмотря на то, что Майя приедет ещё не скоро, рисковать не хочется. У Шастуна — учёба, а у Попова — работа. Каждому будет чем заняться этим вечером. — Арс, — Антон от смущения покачивается из стороны в сторону. Он щурится и стеснительно улыбается. — Да? — Арсений наклоняется и заглядывает в эти совершенно обезоруживающие зелёные глаза. — У меня ни с кем… ну… — отчаянно кусает губы, — не было… такого. Ну, ты понимаешь. — А у меня никогда не было такого замечательного и чувственного мальчика, как ты, — по-доброму усмехается он. Замок входной двери щёлкает. — Это же не?.. — Да нет, — отмахивается Шаст, но замирает. Но кто тогда? — Привет, Майя, — невозмутимо машет рукой Арсений. — Я пошёл. Майя ловит его уже на пороге. — Стоять. Заходи обратно. Попов бросает короткий взгляд на Антона, притворно трусливо жмёт голову в плечи. Заходит обратно в квартиру, закрывая за собой дверь.