Гори, Нотр-Дам-де-Пари!

      Кадзуха практически подавился алкоголем, когда Скарамучча предложил ему выкрасть свои документы. Кажется, этот парень не успокоится и будет рушить его мир, пока от него не останется лишь основание, если вовсе останется. Но, как бы он ни отпирался в своих мыслях от этой идеи, выбора не оставалось. Возможно, кража не была таким плохим вариантом, даже если придется влезать в дом через окно или заднюю дверь, что в семье Каэдэхары было настоящим кощунством и грехом, сравнимым с ношением макияжа и покраской волос. Наверное, если Кадзуха так поступит, то вернуться уже точно не сможет, тогда почему это казалось таким приятно-ужасающим?       Струны души вновь натянулись, заставляя тело дрожать от одной идеи больше никогда не вернуться в семью. Паника и одновременно отчаянное желание этого не позволяли успокоиться, и даже алкоголь не мог помочь — от него клонило в сон, но не погружало в смирение и принятие. — Будешь? — спросил Скара, замечая явный тремор в теле собеседника.       Он бы не хотел становиться тем, кто научит невинного парня, завязанного в узлы контроля, курить, но все равно протянул электронную сигарету, не находя ничего лучше. Кадзуха выглядел, словно через него пропустили электрический разряд, в нем ощущалось настолько сильное напряжение, что даже воздух вокруг поджался.       Тяжело вздохнув, студент вновь отвел взгляд в сторону окна, так и продолжая держать предложенное в вытянутой руке. На голову обвалился целый поток мыслей, никак не сдерживаемых нежеланием возвращаться в бездну, из которой ему удалось на секунду вырваться после знакомства с Каэдэхарой.       Что он делал? Почему не отказался от соседства? Как мог человек, с детства привыкший к одиночеству, начать существовать рядом с кем-то? Скара прикрыл веки, сильнее вжимая пальцы в руку, спрятанную под стол, но гель-лак, который намертво прицепился к ногтевым пластинам, не давал почувствовать даже немного боли, которая могла бы отрезвить. Одногруппница постаралась наславу. Он продолжал думать и думать, думать и думать, пока не почувствовал, теплые касания чужих кончиков пальцев, цепляющих сигарету. Это заставило обернуться, с удивлением смотря на Кадзуху.       Тот прислонил мундштук к губам, вбирая в себя дым, но поперхнулся, тут же откашливаясь, вызывая усмешку на лице Скарамуччи, который не мог не думать о том, что уже сейчас начал портить Кадзуху. В голове предстала картина того, как парень будет вдыхать в себя дым обычной (может быть, с ментолом) сигареты, сидя в пустом разрушенном здании на старом черном рояле. Солнечные рассветные лучи, проникающие сквозь трещины в стенах и окнах, точно бегали бы вокруг него, поклонялись этому образу так же, как сердце дизайнера. На плечах Кадзухи будет висеть белая шелковая рубашка с пышными рукавами-фонариками, покачивающаяся в такт ветру. На ногах будут белые брюки, украшенные серебристыми тонкими цепями, переплетенных с длинными кончиками кружевных манжет. Белые ботинки на ногах, покачивающихся на весу, станут ловить «зайчиков», продолжающих поклоняться этому образу. Его волосы будут трепетаться при дуновении потоков воздуха, а глаза… В груди студента все сперло и зашлось в быстром ритме, заставившим руки дрожать. Он должен, просто должен это нарисовать, сшить, показать миру. Это был не его стиль, не то, что он привык делать, но это должно было быть самым прекрасным, что создавалось в мире. — Вдыхай глубже, — тихо проговорил Скара, поднимаясь с места.       Он подошел ближе к Кадзухе, который посмотрел на него с вопросом, но тот явно не ожидал почувствовать ладонь на своей ладони.       Скара поднес электронную сигарету к губам парня, пожирая этот вид взглядом. Он научит всему, что позволит увидеть картину, представшую перед глазами вживую. По-другому и быть не может. — Пропусти дым в легкие и выдыхай, — облокотившись на край стола, парень чувствовал, как его ведет от этого напряжения и действий, которые в трезвом уме ни за что не позволил бы себе сделать, боясь прикасаться к чему-то, что вызывало в нем подобную безумную одержимость и зависимость, сравнимую с наркотиком.       Не понимая, почему вокруг него обмотались нити напряжения, Кадзуха вновь попытался вдохнуть, повинуясь чужим действиям, через силу затягивая дым сильнее, но вновь поперхнулся. От этого на глазах выступили слезы, кашель не переставал донимать, но Скарамучча с легкой усмешкой на губах отошел от него в сторону своей комнаты, позволяя расслабиться. — Что ты ищешь? — спросил Каэдэхара, оборачиваясь в его сторону, но заметил, как тело расслабилось, а голову повело еще сильнее. Его и правда отпустило.       Дизайнер вытаскивал с книжных полок крупные тома по истории моды, по искусству, журналы, рисунки и, в конце концов, вытащил светло-серую плотную бумагу, затем взял несколько карандашей, ручек, кистей, белую краску. Из рук все едва ли не вываливалось, но быстрой походкой он вернулся на свое место и разложил вещи перед глазами. — Нарисую коллекцию, — ответил Скара, после чего согнулся над столом, быстро выводя на бумаге линии карандашом, попутно запивая ромом и закуривая электронную сигарету.       Следя за тем, как быстро рисует дизайнер, Кадзуха подсел ближе. На бумаге уже начали вырисовываться модели, поражаемые своей странностью. Для человека, вовсе не видевшего показы мод, это показалось странным, и едва ли он смог сразу разобраться в том, что было нарисовано на эскизах. — Больше тонкого шелка… И тут добавить… — зарываясь в волосы свободной рукой, бубнил себе под нос Скарамучча, теряясь в собственном головокружении, тошноте и неудержимом желании нарисовать хоть что-то.       От количества дурманящих веществ сознание отключалось от всего мира, позволяя сосредоточиться только на одном: образах, не перестающих мелькать перед глазами. Все легкое, воздушное, чистое, но имеющее свою сексуальность и эстетику. Да, ради такого, наверное, стоило еще раз позволить себе испытать вдохновение, привлеченное в жизнь совершенно незнакомым человеком, влюбиться, испытать новую боль безответных чувств, рухнуть в самую глубь собственного сознания, возвращаясь в этот замкнутый круг: «быть в одиночестве — испытать надежду — влюбиться — получить отказ — вернуться в одиночество».       Он успел забыть, что рядом с ним еще кто-то был, поэтому, когда потянулся за стаканом с намешенным коктейлем, почувствовал, как тело вздрогнуло от «внезапной» компании. Кажется, прошло всего минут двадцать? Во всяком случае пять легких набросков, пока что карандашом, были готовы. Этого хватало для участия в конкурсах и показах. — Ты уже закончил? — спросил парень, зевая. — Уже достаточно поздно, нам следует лечь спать. — Спать? — переспросил дизайнер, вскинув брови.       На часах было всего девять вечера. Он всегда ложился не раньше двух часов (в большей части из-за объемов работ). Сначала это заполняло мысли, но затем они переключили на другое. Только сейчас Скара задался вопросом, где вчера лег новый знакомый. — У тебя нет футона? Прости, я вчера не нашел места, где мог устроиться, и лег рядом с тобой. Это было некрасиво с моей стороны, но ты уснул очень крепко.       Узнанный факт заставил Скарамуччу зарыться пальцами в волосы. От одной мысли, что рядом с ним будет кто-то спать, стало не по себе, но проблем пока что он не мог увидеть. Чувства не должны были выйти из-под контроля. Спустя множество моментов из жизни парень практически в идеале научился контролировать свои эмоции, особенно касательно таких персон, как Кадзуха. «Ни на что не надейся и ничего не жди», — девиз по жизни. — Нет, нету. Можем пока что спать на одной кровати, она достаточно большая, — выдохнул парень. — Ложись, я должен закончить. — Не засиживайся, — еще раз зевнул Кадзуха и вернулся в спальню, заваливаясь на край кровати, засыпая практически сразу же.       Алкоголь всегда размаривал и заставлял побыстрее отправиться в кровать. Из приличия в своем трезвом состоянии парень вряд ли смог бы лечь раньше хозяина квартиры, но сейчас готов был уснуть прямо за столом. Кроме того в родительском доме в девять уже выключали свет. Режим, построенный годами, достаточно тяжело нарушать.       Смотря на все это, дизайнер мог лишь удивиться. Он не понимал, как люди могут так спокойно отключаться от своих мыслей. Вчерашняя ночь оказалась исключением, но с каждым днем спать становилось все труднее и страшнее. И все же сделать это стоило, ведь завтра вновь придется идти в университет и показывать работы, которые не были закончены полностью. Но впереди оставалась целая ночь, и посвятить ее новым идеям, обрушившимся на голову, не казалось чем-то плохим. Кроме того с утра нужно будет связываться с этой страшной женщиной, чтобы попробовать показать той Кадзуху. Учить его до ее оценки было бесполезно.       Вопреки своим ожиданиям, что хотя бы сегодня удастся уделить сну хотя бы пять часов, Скарамучча лег лишь к утру, после чего еще около часа не мог уснуть. Его будто бы заколдовали на то, чтобы он умер от недосыпания, но, уже проверив в интернете, что такое смерть после недели бессонницы, практиковать подобное не было особого желания. Парень хоть и был мазохистом касательно своих чувств, но подобного конца под галлюцинациями и отказом органов испытывать не хотел.       Три часа в кровати давали о себе знать, и тело двигалось нехотя. Кадзуха еще спал, в то время как за окном уже светило солнце. Скара с ужасом осознал, что до начала занятий оставался всего час, от того пришлось действовать быстро: сложить все работы в портфель, захватить крупную тетрадь и ручку, надеть на себя уже заготовленный лук из пиджака, майки, шорт и гольф, оставить короткую записку новому жильцу квартиры: «Запасные ключи в старой книге», — и стрелой вылететь из дверей дома.       Затратив еще около получаса на весь путь в душном и заполненном людьми метро, Скарамучча влетел в двери аудитории за пять минут до начала пар. Впрочем, спешить было некуда. Помимо него пока что пришли только трое: Аяка, Мона и Аякс. Это не было чем-то необычным, ведь многие приходили точно минута в минуту. Сейчас же собрались лишь те, кого парень мог назвать «серьезными студентами, понимающими, куда пришли». — Скара! Ты почти опоздал, — приветливо махнул рыжеволосый парень, закончивший раскладывать свои работы на своем столе. Тех было немного, но Скарамучча все равно посчитал своим долгом подойти и посмотреть.       «Вы должны видеть работы друг друга, чтобы искать новые идеи», — фраза, сказанная преподавательницей, вцепилась в голову, как паук в свою добычу, вот только хранила в себе и другой подтекст: «Вы должны видеть, в чем есть проблемы у других и брать только лучшие идеи». Соперничество (пусть и скрытое) среди дизайнеров не было чем-то новым, ведь, в конце концов, рано или поздно все одногруппники ввяжутся в битву за место и признание в мире высокой моды, и это служило прекрасным стимулом для того, чтобы работать еще более усердно. Многие преподаватели пользовались этим фактом и специально начинали сравнивать одного с другим. И к своему стыду, Скар не мог не вестись на подобные подтрунивания, чувствуя свою неполноценность.       Стиль Аякса определялся строгостью и вставками, похожими на Эльзу Скиапарелли. Он любил переворачивать все вверх дном и с виду обычные костюмы из пиджаков, брюк, рубашек хранили в себе много того, что не было бы ясно обычному человеку. Даже сейчас, когда темой домашней работы были солнечные зайчики, Тарталья успел вставить в спокойный минимализм ладони, подхватывающие свет, декоративные швы, которые при повтором рассмотрении вовсе не были декоративными. Они были редкими, удерживающими заложенную в витиеватые складки ткань. Он действительно мог сделать что-то подобное. Конструирование оставалось его коньком.       Стиль Моны был странноватым, но при этом действительно нравился преподавателям. Это можно было описать слиянием стилей Дилары Финдикоглу, Александра Маккуина и Ёджи Ямамото: много открытых моделей, много закрытых моделей. Она будто не могла определиться, чего больше хочет — сексуальности или девственности, но всегда находила какую-то золотую середину между этими двумя противоположными понятиями. Девушка создавала атмосферу, умело подбирала цвета, но в выборе ткани часто ошибалась. Можно было сказать, что именно с творчеством Моны у Скары было больше общего, чем с остальными.       Даже сейчас из ее коллекции вышло что-то гротескно-ночное, перебиваемое всполохами восходящего солнца. Парень практически мог различить на ее эскизах свет затухающих перед встречей с новым днем звезд. Обилие рюшей из сетки по краям туник, облегающие платья, из которых прорывались отдельные витки уже светлой ткани — это действительно вдохновляло. Скарамучча почти почувствовал запах свежевыпавшей росы.       Аяка же была отдельным пластом их группы. Сдержанные модели, минимализм и совершенный, современный и удобный стиль, настолько идеально выверенный, что изредка парня подташнивало. Сочетание поперечных складок на удлиненных юбках, «правильная» композиционная асимметрия — ее модели напоминали некоторые образы, созданные Анн Демельмейстер, разве что из светлых тканей с добавлением вставок из ручных рисунков.       Сегодня на ее работах был приятный бежевый и розовый цвет, перетекающий в небесно-голубой на длинных юбках или кюлотах. Скошенные ласканы нюдовых пиджаков украшались вышивкой, а по нижнему краю проходили легкие золотые штрихи, над которыми пришлось задуматься. Дизайнер пока не понимал, чем именно это должно было быть в итоге. — Яэ Мико сегодня будет на работе? — спросил Скара у Аякса, подрабатывающего моделью, в сотый раз пытаясь понять, в чем же он уступал одногруппникам. — Сегодня должен будет проходить разбор полетов и тренировка, поэтому должна быть, — задумчиво ответил тот, затем бросил на друга вопросительный взгляд. — Ты же не любишь с ней встречаться? — Я нашел ей модель на грядущую фотосессию, — самодовольно хмыкнул он в ответ.       Скарамучча отошел в сторону своей парты, выкладывая на нее коллекцию, которую рисовал всю ночь, но не успел упорядочить в том порядке, в котором и рисовал, как ближе подошли и Мона с Аякой. От заинтересованного взгляда последней по спине прошлись мурашки.       Девушка кроме всей своей идеальности была сестрой достаточно известного дизайнера одежды. Наверное, если бы Скару спросили, с кем он намерен драться до последнего в искусстве и его понятиях, то он точно бы сказал: Аяка. Ее мысли пусть и не были понятны парню, но у учителей она пользовалась огромным успехом, об оценке меньше пятерки не могло идти и речи. Впервые увидев ее эскизы, Скарамучча почувствовал, что вся его жизнь была прожита напрасно. Он давал себе отчет в том, что выпустился из школы, в которой не было упора на искусство, что поступил, едва набрав проходные баллы, но при этом чувствовал, будто бы самостоятельные занятия, на которые он тратил большую часть своего времени, разбивались о нимб над головой девушки, учащейся у Камисато Аято. — Это так на тебя не похоже, — пробормотала под нос Мона, рассматривая серебряные нити цепей, отрисованных ручкой, на легкую светлую одежду, под тонкой тканью которой виднелись красные и персиково-желтые вставки.       Скара всегда отличался тем, что очень любил перебарщивать, добавляя больше традиционных элементов, простой крой и сложные перипетии фурнитур, поэтому сейчас и сам прекрасно понимал удивление одногруппников. — Тебе точно поставят отлично! Прости, я могу сфотографировать? — спросила Аяка, вызывая внутри бурю протеста, вместо которого парень лишь бросил: — Делай, что хочешь, — внезапная похвала делала свое дело, открытым вопросом оставалось лишь мнение преподавательницы, которая выдала свое веское: «Перерисовывай все в одном цвете и убери часть слоев с рубашек. Ты снова перебарщиваешь», — уже после получаса от начала пары.