Гори, Нотр-Дам-де-Пари!

      Вернувшись в стены квартиры, Кадзуха начал чувствовать себя еще более неловко, несмотря на то, что Скара, кажется, уже вернулся в свое привычное состояние. Скорее всего оно было наигранным, но он точно не хотел поднимать тему произошедшего разговора. Каэдэхаре также нужно было взять себя в руки, но он просто не мог. Кто бы мог подумать, что его первый поцелуй случится так внезапно и резко, к тому же с парнем. Этого бы родня не одобрила, но в груди начало разрастаться странное чувство, смешанное из эйфории от того, что он нарушал абсолютно все поставленные правила, от вины за свои действия и от чего-то, что пока что описать было сложно.       Скарамучча уже достал из холодильника какие-то продукты и сам занялся готовкой. Предлагать ему помощь сейчас, наверное, не стоило, но все же Кадзуха попытался, на что получил четкий отказ со словами: «Мне нужно переключиться». С этим спорить не получалось, и Каэдэхара вернулся в комнату, подхватывая домашнюю одежду, уходя сразу в душ. Желание возвращаться домой отпало, хотя это и могло бы помочь в избегании неловкости, но для того было не время. Парень и сам не знал, почему так хотел, чтобы Скара понял, что он не намерен его избегать или как-то отдаляться, хотя они и не были так близки.       Стоя у кухонной плиты, дизайнер жарил рыбу и тофу, вглядываясь в капельки масла, которые шкворчали и перекатывались от движений лопатки. Ему действительно стоило переварить все это. Кадзуха лишь решил доказать то, что он не относится к нему наигранно. Нельзя было поддаваться эмоциям и желать какой-то ответной симпатии. Еще после последней своей влюбленности, которая все-таки переросла в двухнедельные лживые отношения, Скарамучча понял, что ему гораздо проще не чувствовать любви и избегать ее. Но Каэдэхара был прав: сердцу не прикажешь. Оно снова начало обливаться кровью и чего-то ждать.       Отложив в сторону деревянную лопатку, парень оперся на кухонный гарнитур, подбирая с дальнего края электронку. Ему нужно было сделать хоть что-то, чтобы отпустить чувства, но в этот раз никотин не вытравил из головы лишние мысли. Стопка рома также не поспособствовала. Все это было бесполезно, чтобы унять заходящееся в быстром ритме сердце. Возможно, парень и достиг каких-то высот в сокрытии эмоций, даже начал путать одну с другой, уже не понимая, точно ли злится, точно ли ему весело, точно ли он раздражен, но с такой вещью, как «влюбленность», так не работало. Ее он ощущал в себе крайне точно. Каждый раз приходилось удивляться, как люди вообще могли путать подобные ощущения с чем-то другим.       Разложив еду по тарелкам, дизайнер быстро закинул в себя свою порцию еще до выхода соседа из душа и, переодевшись, лег в кровать, нарочно занимая самое дальнее место у окна, чтобы ненароком не коснуться Кадзухи во сне. Теперь стало точно ясно, что нужно было покупать футон. Спать рядом уже не казалось чем-то нормальным.       Выйдя из ванной комнаты, Каэдэхара заметил, что Скарамучча уже уснул, несмотря на то, что было всего около восьми часов вечера, ну или только притворялся. Не став его тревожить, парень присел за стол, чтобы съесть свою порцию: в одной тарелке кусочек рыбы и жаренный тофу, в другой — рис из пароварки. Чашка чая так же стояла рядом, все еще идя легким паром, который струйкой шел вверх. Но спокойствие явно было мнимым. За сегодняшний день произошло столько всего, что Кадзуха мог лишь пытаться переварить воспоминания, раз за разом зацикливаясь лишь на своем неправильном поступке. Ему совершенно не было легко от того, что Скарамучча не стал дальше поднимать этой темы и теперь же игнорировал его, как делали родители. Это заставляло чувствовать тревогу и небольшую панику, вновь раскрывая перед парнем весь тот спектр эмоций, которые преследовали попятам.       Завершив свою трапезу, Кадзуха сел на край кровати, упираясь взглядом в пол. Он переминал между собой пальцы, не зная, с чего начать разговор и как сгладить это напряжение, но должен был придумать. Ему и раньше приходилось извиняться, даже не сосчитать сколько раз, но этот момент немного отличался ото всех остальных. — Скара, ты спишь? — спросил парень, все же решаясь сказать то, что хотел.       Услышав несвязное «Мм…», он начал: — Мне и правда очень стыдно за свои действия, прости меня, я не должен был делать чего-то подобного. Мне и правда непривычно думать, что возможна любовь между парнями, и это… должно было быть неправильным, но… я не чувствую к тебе отвращения, — высказался он, замечая, как дизайнер перевернулся на другой бок, пиля взглядом. — Ты так разнервничался только из-за этого? — выдохнул Скарамучча, проглатывая в себя все те чувства, которые мог бы вылить в этот момент. — Я в порядке. Не забивай себе голову. — Я… И правда тебе нравлюсь? — Кадзухе казалось, что не стоило поднимать эту тему сейчас, но все же что-то внутри него желало выяснить все до самого конца.       Чуть не подавившись внезапным вопросом, дизайнер почувствовал, как сердце внутри неумолимо начало набирать темп. Он не любил рассказывать об этой стороне его чувств, всегда все переживая в себе, но и словом «влюбленность» сейчас не стоило разбрасываться. Да, Каэдэхара уже смог занять все его мысли, стать центром мира, окунуть в пропасть из неудержимого желания творить, но все это… могло измениться. Скарамучча отдавал себе отчет в том, что сейчас он влюблен в него лишь из-за внешности, и если он чем-то будет напрягать или вызовет неприязнь, то это хрупкое ощущение полета рассыпется, как жемчужное ожерелье. — Ты мне нравишься как муза или модель, не более, — выдавил из себя парень, вновь отворачиваясь от Кадзухи.       От понимания, что на деле сейчас он вспоминал, как плохо было Каэдэхаре днем после звонка и как он принимал нерешительные прикосновения, как сейчас пытался загладить свою вину, грудь наполнялась острой и ноющей болью. Замок на сердце со скрипом начал натягиваться, вдавливая в него свои цепи.       Услышав ответ Скара, Каэдэхара не то расслабился, не то почувствовал легкое сожаление. Пожалуй, им руководила мысль сделать то, что его семья никогда бы не простила — начать встречаться с парнем. Поцелуй с ним и впрямь показался приятным, а жгучее желание сделать что-то безумное почти заставило открыть рот в предложении, которого бы дизайнер точно не ожидал от своего соседа. Впрочем, так же, как и он не ожидал сам от себя.       Мысли прервались звонком. Кадзуха поднялся с кровати, подходя к кухонному столу, где и оставил свой телефон. На нем мелькала надпись: «Отец». По телу вновь пробежались мурашки и нежелание принимать вызов, но, вопреки всему, парень все равно боялся полностью обрезать пути отступления. Повиснув где-то между двумя распутьями дорог, он плотно держался за обе. Он готов был измениться и играть перед всеми что-то свое. Придется вернуться домой — он покорно будет следовать каждому указу, останется здесь — будет изучать окружение в попытках приспособиться к нему. — Да? — Кадзуха поднял к уху свой телефон, уходя в ванную. — Кадзуха. Я в тебе разочарован. Ты все еще в том месте? Мы с матерью столько в тебя вложили, потратили столько времени и денег, дали тебе лучшее образование, так где ты? Ты не пришел домой и решил бросить все, чего достиг? — вполне спокойный голос заставил новую толпу мурашек пробежаться по телу, а голову заплыть пеленой вины. — Мы ведь так хорошо к тебе относились. Не били, не ругали, но ты решил отплатить нам этим? Ты самое большое разочарование нашей семьи, видимо, нужно было отказаться от тебя еще при рождении. Из ребенка со сломанными генами не могло вырасти ничего хорошего.       Кадзуха присел на белый кафель достаточно тесной комнаты. Стены начинали давить, но он смог лишь ответить: — Отец, дай мне еще немного времени, — едва слышно произнес он, в то время как руки начинали трястись. Все в нем кричало: «Сейчас же возвращайся домой, иначе все будет кончено!» Но он не мог. Просто не мог заставить себя вернуться в эту золотую клетку, где все уже давно предрешено. — Время? Разве трех дней для тебя так мало? Твой начальник сделал тебе подарок тем, что разрешил вернуться на работу, а ты просто так отказываешься от этого? У кого ты остановился? Без денег и одежды ты ничем не сможешь помочь этому человеку. Ты никчемен без работы. Тебя все равно рано или поздно выгонят.       Слова отца заставили сердце сжаться. Он говорил правду. Кадзуха ничего не значил без работы, без какого-либо имущества за плечами — он просто пользовался добротой Скарамуччи и никак не мог отплатить ему тем же. Помимо готовки и уборки, покупки некоторых продуктов на чудом сохраненные у себя деньги, он не мог ничего больше. Бесполезный и никому не нужный. Какой ему модельный бизнес? Чего он сможет там достичь, если никогда и не задумывался об этом варианте?       Апатия подкралась незаметно, а отец все продолжал свой спокойный, но болезненный монолог, опуская мысли в еще большую пучину отчаяния. Он убеждал, каждым словом возвращал своего сына к тому, на чем он остановился, на чем сделал паузу. — Я надеюсь, ты сделаешь правильный выбор. Мы ждем тебя дома, поэтому возвращайся и не веди себя как ребенок. Ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать, что мы желаем тебе лишь счастья. — Да, наверное, ты прав, простите, что заставил волноваться, — выдохнул Кадзуха в трубку и сбросил звонок, как только последовали гудки.       Он опустил свой телефон на пол и поднял голову к небольшому светильнику, распространяющему холодный, пустой свет. Да, он был так же пуст, как и пуста душа парня, сидящего под ним. Ему не нужно было искать себя и пробовать что-то новое. Ему стоило вернуться домой и принять свою жизнь такой, какой она на деле была. Обычной, ничем не примечательной, выстроенной и готовой. Родители, должно быть, действительно сильно любили его, а он поступил с ними таким образом. Оказался в какой-то странной плоскости, к которой принято было относиться с пренебрежением. Художники — все бездельники. Геи — это самое злое, что можно придумать. Татуировки — клеймо на всю жизнь. Модели — спят с кем попало, лишь бы один раз пройтись в каком-то тряпье.       Зарывшись руками в свои волосы, Каэдэхара не переставал крутить в голове все то, что слышал от родственников, но в нем больше не теплилось чувство правильности подобных изречений. Он видел, с каким огнем в глазах Скарамучча рисовал свои модели, как пытался помочь совершенно незнакомому парню, но чем отплатил ему Кадзуха? Поцеловал без спроса, отвлекал от его учебы, стал причиной слез. Точно, пока он все еще никто для него, нужно было прекращать эту «подростковую» блажь.       Стук со стороны двери заставил дернуться и перевести взгляд на открывшийся проход. Там стоял дизайнер, непонимающе осматривая своего соседа, который сидел тут, кажется, уже достаточно долго. — Только не говори, что собрался руки себе резать. Зачем закрылся в ванной? — спросил он, недовольно осматривая потускневший взгляд напротив.       Отвечать Кадзухе вовсе не пришлось, Скара присел на корточки возле него. Ему не составило труда понять, что что-то было не так. Он был слишком хорошо знаком с подобными состояниями, как и с атмосферой, окружающей людей, готовых полностью отказаться от своей жизни. Вот только помочь им могли лишь они сами. Да и Скарамучча не из тех, кто был готов разбираться с чужими проблемами психики. Он мог предложить лишь свою компанию, свои уши и понимание. — Мне нужно вернуться, — вздохнул Каэдэхара, опуская голову на колени. — Если это то, чего ты действительно хочешь, я не буду тебя держать, — ответил парень, стараясь отгородить себя от позывов привести этого придурка в норму.       Он и так уже сболтнул лишнего, что днем, что вечером. Больше не хотелось. Вызывать к себе сочувствие и жалость он не любил еще больше. Так было гораздо проще. Пережить расставание с еще одним человеком, который сводил с ума, затратить на это еще несколько долгих месяцев, а после вспоминать всю оставшуюся жизнь и жалеть, что отпустил. Он был готов к этому, ведь проходил через подобное ни раз. Но если им уже суждено было расстаться, не проще ли будет хотя бы высказать свое мнение о нем? — Кадзуха, ты — слабак, — спокойно начал дизайнер. — Тебе проще идти по проторенному пути, даже если он сведет тебя в могилу? Если ты уйдешь сейчас, я больше не стану предлагать свою помощь.       Каэдэхара почувствовал, как ему становится тошно от этих слов. Он ненавидел эту часть себя, но Скара был прав. Долго он не проживет в своих оковах, но и выбраться из них у него не получилось бы. Но откуда он вообще мог знать о том, что приходилось переживать? Через что проходить и с какими людьми иметь дело? Это злило и бесило. Жалость к себе и нежелание слушать правду наполнили тело готовностью ударить дизайнера, но пока что он держался. — Ты сам говорил, что тебя контролируют всю жизнь, но ты и не пытался сопротивляться этому, верно? — продолжал спрашивать Скара. — Ведь для тебя так проще. Быть идеальным для других, чтобы тебя хвалили и не обижали, — в тоне его голоса скользнули сарказм и насмешка, этого Кадзуха уже не смог выдержать.       Он развернулся, с размаха ударяя кулаком в лицо парня. Тот повалился на пол, стукнувшись спиной и головой о стену ванной, прошипел от боли. Губа оказалась разбита, но Каэдэхара уже не мог перестать. Он сел на ноги Скары и притянул его за футболку, замахиваясь еще раз, но не успел сделать задуманное, как его руку, удерживающую ткань одежды, сбросили одним резким движением, и дизайнер сам замахнулся, со всей силы впечатывая кулак в щеку Кадзухи. Он завалил соседа на пол, теперь же садясь сверху. — Ты не имеешь права говорить что-то подобное! Ты не знаешь, что я чувствую! — воскликнул бывший бухгалтер, пытаясь убрать чужие пальцы уже со своей одежды и выбраться из-под хозяина квартиры. — Не знаю? — Скарамучча зло посмеялся, подтягивая парня за футболку и ударяя вновь о пол. — Как бы все было прекрасно в этой жизни, если бы я этого не знал! — он повторил свое движение, после чего ударил кулаком по груди Каэдэхары. — Да моя семья почти такая же! Они беспокоятся и заботятся обо мне, но никто не верит в то, что я чего-то добьюсь. Они дают мне деньги, но единственное, что я слышу: «Ты все равно не сможешь закончить колледж хорошо, ты же это понимаешь?» — Скара вновь рассмеялся, прижимая свою ладонь ко лбу, после чего вытянул согнутую руку вперед, показывая яркие, почти неоновые рисунки на черном фоне на своей руке. — Ты не знаешь, чего мне стоило отстоять право на собственное тело! Ты не знаешь, каково это — просыпаться и переживать о том, смогу ли я ходить, когда не могу согнуть ногу! Ты не знаешь, каково это — не позволять себе любить, но желать этого всем сердцем! И тем более, ты не знаешь, что такое рисовать, пока не заболит рука, пока кровь из носа не станет течь каждый день, и ощущать вину за то, какой я есть! За то, что я не могу работать так же хорошо, как остальные!       Почувствовав, как внутри все пронзает иглами боли, Скара сжал собственные зубы, лишь бы не заплакать, и поднялся с тела Кадзухи, устало вздыхая и смазывая языком выступившую каплю крови на разбитой губе. Он остановился в проходе, оборачиваясь к растерянному парню. — Ты и представить не можешь, до каких приступов удушья меня доводит твоя красота. Если хочешь уйти, я тебя не держу. Я не собираюсь брать на себя душевные травмы других, когда у меня своих вагоном отгружай, бегать за тобой, как девчонка, и уж тем более просить остаться, — хмыкнул дизайнер, оставляя Каэдэхару наедине с самим собой.       Парень продолжал лежать все в той же позе, в которой его оставили. Он с трудом переваривал все то, что услышал. Голова ныла от ударов, Скара бил вовсе нехило, что нельзя было сказать по его, казалось бы, хрупкому виду. На его фоне, наверное, те проблемы, которые были у Кадзухи, вовсе не казались какими-то сильно серьезными, но для него это все еще оставалось важным. Но неужели Скарамучча действительно настолько хорошо понимал его? Мысли о нем заполнили голову, выкидывая из нее недавний монолог отца. Поступать вопреки чужим словам, жить собственной жизнью, стремиться к поставленной цели, переживать одну боль за другой. Это вызывало в Каэдэхаре восхищение. Он не делал ничего подобного, даже не пытался взять свою судьбу в свои же руки.       Присев на полу, парень ощупал голову, чтобы проверить, была ли она цела, но, кажется, все обошлось. Во всяком случае больше привлекла пульсация на щеке, которую Кадзуха попытался остановить, приложив холодную ладонь к своему лицу. Стоило все обдумать еще раз, но, не успев это сделать, он заметил, что Скарамучча снова стоял в проеме, а в его руках было что-то, завернутое в кухонное полотенце. — Приложи к лицу, иначе будет синяк, — проговорил он, передавая в ладони Каэдэхары что-то холодное. И это заставило улыбнуться.       Он и правда почувствовал облегчение, словно только что ему снова промыли голову. Но то, что Скара все еще, не изменяя себе, заботился о внешнем виде Кадзухи, несмотря на их ссору, позволило искренне растянуть губы и посмеяться в кулак. — Это что еще? Может, скорую? Я тебе врезал, а ты ржешь? — недовольно отозвался дизайнер, но в ответ парень лишь мотнул головой. — Я останусь с тобой, — не мог перестать улыбаться он, замечая в глазах напротив проблеск радости, плотно скрываемый за раздраженным выражением на лице. — Спасибо, что выбил из меня желание возвращаться в это пристанище правил.