Краш

У Ибо что-то не в порядке с головой. Или со зрением. Сам думает: «Может к врачу? Кто сейчас отвечает за… Как назвать-то? Избирательность зрительного восприятия?» Он видел всего Сяо Чжаня, а смотрел на его ноги. Вот стопа, обутая в кроссовки последней модели, шаркнула по настилу, Сяо неловко качнулся, перенёс вес на другую ногу и нахмурился. Да? О… Ван дёрнулся непроизвольно в желании подхватить. Остановился на зачатке движения кистью и… так и замер. Рука Чжаня как-то слишком уж скованно прошлась ладонью по правому бедру. Прикоснулся так, как будто баюкая. Какого, Сяо?.. Ибо шумно втянул воздух. И вдруг осознал, что залип на пальцах старшего. Крупные, пропорциональнные фаланги, ладонь с отсветом вен сквозь полупрозрачную кожу. Тонкие запястья в кольцах браслетов: правое — от рекламного, вычурного известной фирмы, левое — под широким ремешком даже на вид тяжелых часов. Края манжет, выступающие за рукава вязаной кофты. И, как по магическому финту ушами, Сяо высветился на радаре весь. Вот такой вот — уставший, но с улыбкой на губах. Гибкий, литой, цельный, как тростник на ветру — его треплет, а он гнется, но не подламывается. Держит спину. Только горестная усталость оседает невидимой тяжестью на плечи… Ибо повёл плечами, как наяву ощутив невыносимый груз другого человека, и впился острым взглядом, опять ловя это движение — ладонь по бедру подрагивающими пальцами. И как отблеск — закушенная нижняя губа. С той стороны, где родинка. Пушистые ресницы на припухших веках. «Сяо, какого… Что не так?» И уже после фотосессии зажав старшего в опустевшей гримерке: — Что с моим гэ-гэ? Рассказывайте, господин Сяо, какие секреты прячете от вашего главного поклонника? М?.. Короткая борьба, и ладонь в ладонь, коленом между бёдер. Так близко, так тесно, напористо и без прелюдий… — Ван Ибо! — громким шипение возле уха. — Совсем ума нет, нэ? — Показывай, я заметил, что с ногой? — Бля, Ибо, тебя только мои ноги заботят? Больше ничего в этой жизни, нет? Зло, горько, сумбурно отпихивая наглые руки и колени. Да и всего Ван Ибо, распластавшегося поверх Чжаня. Да, если разобраться — распявшего его на этой гребанной стене между вешалками с одеждой. Сжавшим руки, перехватив оба запястья и зажав за спиной Сяо и стенкой. — Говори, или я сам посмотрю. — Ибо темнеет взглядом. Впивается им в глубину карих глаз, что так близко. Напротив. Глаз Сяо Чжаня, взгляд которых тот старательно пытается отвести от пылающего чернотой взора парня. Понимание того, что — да, посмотрит. Да — и разрешения не спросит. Да… Вот уже и рука нырнул за полы кофты, резко дергая пряжку ремня. Звук возни и щелчок пряжки… Сяо резко расслабился и отвернулся в сторону. Уголки губ приподнялись в саркастической усмешке. Криво, болезненно и обидно. — Ну и смотри. Маньяк хренов. Горько. Во рту у Ибо горько, как от полыни. И шагнуть в сторону, отпуская чужие руки, становится так просто, но неизмеримо тяжело. Чжань растирает запястья, смотрит из-под выбившихся из причёски прядей. Всё ещё кривит губы. Сам спускает брюки, поворачиваясь к Ибо правым боком. На бедре синяк. Большой. Тёмный. В приглушенном свете гримерки он кажется чёрным, невъебенно огромным кровоподтеком на половину бедра. — Еб… Кто, когда? Да, бля, гэ-гэ! Как?! — Ван Ибо опускается на колено, тянет руку к этой черноте и застывает в миллиметре от полыхающей жаром кожи, — больно? — Да, больно! Да, херово! Да! Да! Да… — почти срывается на крик Чжань. — Почему молчал, не сказал никому? — А что, съёмки бы отменили или перенесли? Пройдёт, — откашлялся Чжань и стал натягивать брюки обратно. Но его остановили. Ладони Ибо перехватили многострадальные запястья. Как факт - будут и там синяки. Ручищи Ибо как стальные захваты. Сам дурак не осознает, как сжимает, глупый, сильный, дикий. Вон как хмурится. И Чжань забывает, что хотел его если не ударить, то хотя бы… Укусить, что ли? И побольнее. Под челюсть, возле кадыка. Чтоб до крови. И… Зализать. Чтоб слушать, как заскулит. А он это сделает. Должен. ОН ДОЛЖЕН, ОН ОБЯЗАН… ОН ЗАХОЧЕТ. Чжань, очнись! Его потянули вперёд. Бережно освободили из ладоней край пояса, стиснутого до белых костяшек. И вот он снова без штанов и снова перед Ибо. Господи, это уже входит в привычку? Сяо прикрыл лицо ладонями и выдохнул, запрокинув голову назад. «Без шанса, да, Ибо?» Ладони обречённо, с силой прошлись по полыхающей коже. Чжань, резко вдохнув, отвёл руки взглянул вниз на своего ходульно-фанатного мучителя, ловя отзвуки дежавю. И снова Ван Ибо приподнимал его, обхватив за талию и усаживая на?.. Да что, бля, за тяга к приподнятым поверхностям! …столик у зеркала, сдвигая всё выставленные на нем барахло. Звяканье флакончиков, шорох упаковок с салфетками и скрип слишком тонких для такой нагрузки ножек стола… — Ди-ди, что ты творишь? — С ума схожу. Сошел. Сойду. Чтоб всегда, слышишь, всегда говорил, если что случится. Усвоил, гэ-гэ? Сяо смотрит, Ван Ибо двигается, практически молниеносно отстраняясь. Вот он нависал над ним, вжимаясь вплотную, прикасаясь лбом к плечу, а вот стоит у вешалки и роется в своей сумке. Ещё один рывок и снова рядом. Тюбик с кремом в его ладони такой маленький или это ладони такие большие? Чжаню любопытно, его потряхивает. Почему-то хочется чтобы это не прекращалось. Вот это вот всё. Гримерка. Тусклый свет, потому что верхний они включить не успели. Их обособленность от мира во вне. И руки Ибо на его многострадальном бедре, бережно втирающие мазь, от которой становится легче. — Ибо, — шепчет Сяо Чжань, сдаваясь, накрывая своей ладонью влажные от мази пальцы невозможного Ван Ибо. — Ты просил гореть вместе. Но вот так… Так тоже можно?