𝐏𝐱𝐚𝐧 𝐥𝐢𝐯𝐮 𝐭𝐱𝐨 𝐧𝐢'𝐚𝐰 𝐨𝐞 𝐧𝐠𝐚𝐫𝐢

— Я сейчас убью тебя, — шипит мне на ухо Аонунг, пока я, безвольно повиснув на его плече, пытаюсь судорожно отдышаться, — каким ты местом вообще думала, когда так делала? Хоть он и ругался, слушала я его краем уха. Мои мысли все еще находились в том самом моменте, когда я услышала ее. В это было сложно поверить. Столько лет вслушиваться в эти звуки и ждать, а теперь, когда я совсем перестала надеяться ее услышать, она заговорила со мной. Хотелось плакать от счастья. — Ты меня слышишь? — сын вождя отстраняется; выражение его лица меняется с рассерженного на растерянное, когда он заглядывает в мои глаза. Возможно, он думает, что я сошла с ума, — Что с тобой? И что мне ему сказать? Внутри столько эмоций, что тяжело думать, не то что говорить. Все они вихрем проносятся внутри, заставляя потерять все чувства, кроме радости. Беру его лицо в свои ладони и пододвигаюсь ближе, от чего глаза парня испуганно округляются. — Oel poti tìmìng mikyuuyn, — едва шепчу, и на моих губах появляется счастливая улыбка. Ладонями чувствую, как сын вождя напряженно сжал челюсти. Он ничего не говорит, лишь продолжает испуганно на меня смотреть, изредка дергая ушами. Аонунг выглядел так забавно, что мне захотелось смеяться. Это привело его в чувства. Он аккуратно опустил руки на мои локти и провел ими вверх, останавливаясь на моих плечах. Сын вождя опустил голову, напряженно вглядываясь в дно под нами. — Что с тобой? — опускаю руки ему на плечи и слегка трясу. Его взгляд снова поднимается к моему лицу. В нем четко видно испуг, беспокойство и растерянность. — Я не понимаю, обо что ты так ударилась головой, — я бы подумала, что это одна из его едких шуток, если бы не его серьезный тон и сосредоточенный взгляд больших голубых глаз. Улыбка медленно исчезает с моего лица, — или ты так сильно наглоталась воды? — О чем ты? — парень не отвечает, лишь раздраженно дергает головой и подталкивает меня в сторону илу, — Куда мы? — Домой, — почти кричит Аонунг, сажая меня на спину зверю, — я отведу тебя к матери, она скажет, что с тобой делать. — Со мной все хорошо, все… — мне приходится закусить язык, когда мы снова встречаемся взглядами. Он не рассержен, он просто в ярости. Всю дорогу до дома мы плыли молча. Я не решалась ничего ему сказать, да и он не испытывал особого желания разговаривать. *** Ронал направлялась к хижине старейшин. На душе Тса’хик было неспокойно, так как эта встреча должна была состояться еще вчера, но из-за уже известных обстоятельств ее пришлось перенести на сегодня. Она уверена, что старейшины этим очень недовольны. — Oengal ngati kameie, Ronal, — прозвучал хриплый голос, когда женщина пересекла порог хижины. Онанту улыбался, Муката молча кивнул в знак приветствия, а старая Нера’нак недовольно сверлила Тса’хик взглядом, — мы ждали тебя. — Oel ayngaru kameie, — она осторожно садится напротив них, аккуратно придерживая рукой живот, что не остается без внимания Онанту. — Na 'evi livu? Txur? — мужчина слегка подался вперед, указывая пальцем на выпирающий живот Ронал. Та снова провела по нему рукой и улыбнулась. Старейшина улыбнулся в ответ. Ребенок здоров и хорошо себя чувствует, это прекрасная новость. Ему не нужно видеть, чтобы понять, что все в порядке. Он поворачивается к сидящей рядом Нера’нак, — fipo 'evi po fu poe livu? — Poe livu, — говорит Нера’нак, пристально разглядывая живот сидящей напротив нее женщины, — 'awpo 'itan. — Зато какой, — говорит Онанту, чем привлекает внимание всех рядом сидящих, — хороший пловец, охотник, он усердно учится, чтобы народ гордился им. Это похвально. Ронал было приятно слышать, что старейшины так высоко оценивают их с Тоновари сына. Он с детства не отличался покладистым характером; Аонунг часто игнорировал наставления родителей и делал то, что ему вздумается, за что неоднократно был наказан. С возрастом ее сын стал более ответственно относиться к тому, что он делает. Она так думала. — Swoktelem, — Нера’нак протягивает руку, в которую Ронал вкладывает священную веревку. Как только вещь оказывается в руках старейшины, та подозрительно прищуривает голубые глаза и наклоняет голову, отчего украшения в ее волосах с громким звуком ударяются друг об друга, заставляя сидящего рядом Онанту недовольно дернуть ушами. Он был слеп, но обладал исключительным слухом, из-за чего любой громкий звук доставлял ему сильный дискомфорт. Нера’нак не обратила на недовольного соседа ни капли внимания. Ее слишком заинтересовал предмет, который она сжимала в руках. Что-то с ним было не так, женщина это чувствовала. — Кто держал swoktelem? — Ронал растерялась под пристальным взглядом старой женщины. Та не сводила с нее вечно недовольных глаз и медленно водила рукой над веревкой в ожидании ответа. — Только я и Аонунг, — Тса’хик слегка нахмурилась, опуская глаза на предмет в руках старейшины. Она не понимала, чем та недовольна на этот раз. — Niltsan, давайте отпустим нашу Тса’хик, у нее еще много дел, — Ронал слегка склонила голову, поднялась на ноги и покинула хижину, оставляя трех на’ви наедине друг с другом. Как только она вышла, Онанту и Муката повернулись в сторону явно раздраженной старой женщины. Она вздыхала, недовольно дергала ушами и щурилась, то сжимая, то разжимая длинные костлявые пальцы. — Что такое, Нера’нак? — раздался хриплый голос Мукаты. Женщина бросила на него быстрый взгляд и снова принялась разглядывать предмет, который принесла им Тса’хик Ронал. — Что-то не так, — она аккуратно проводит пальцами по сгибам веревки, — я чувствую это, что-то странное. Онанту удивленно поджал тонкие губы, а Муката лишь пожал плечами. Этим двоим не привыкать к странным настроениям их знакомой. С другой стороны, она никогда раньше не позволяла себе ошибаться в таких вещах, у них нет причин не доверять ей. — Дай посмотреть, — женщина послушно вкладывает веревку в протянутую ей руку. В этот же миг лицо Онанту озаряет довольная улыбка, — действительно, что-то не так. Он прикладывает веревку к уху, словно хочет что-то от нее услышать. — Мужчина? Женщина? — слепые глаза смотрели в пустоту, пока он напряженно прислушивался, — Странно, тяжело понять, но это не Ронал… и не сын Тоновари. Оно вообще не похоже на Меткаина. Думаю, мы можем посмотреть иначе. Мужчина снова передал предмет соседке и слегка кивнул головой. Нера’нак только этого и ждала. Женщина опустила голову и запела. Сначала очень тихо, но с каждым разом все громче и громче. Ее хриплый грубый голос раздавался эхом по всей хижине.Она запрокинула голову и закатила глаза, входя в состояние транса. Онанту был спокоен, а Муката предпочел отвернуться и сделать вид, что его уж очень интересовала шкура зверя на стене их жилища. Он не очень любил наблюдать за работой Нера’нак. Муката вообще был далек от этих шаманских дел, его основная задача — посвящение молодых на’ви в охотников и самостоятельных членов клана Меткаина. Именно на него равнялись все парни и девушки, которые хотели преуспеть в охоте. Онанту же ждал, что расскажет ему женщина, но та лишь продолжала петь. Видимо, что-то у нее не получается. Он убедился в этом, когда та резко оборвала свою жуткую песню и вернулась в прежнее положение. — Не вышло? — старая Нера’нак бросила на него недовольный взгляд и отвернулась. Она не привыкла к тому, что у Великой Матери есть от нее какие-то секреты, но сейчас у нее было то, что она так старательно прятала от старейшины. — Она не пускает, — наконец, произнесла женщина, отдавая веревку в руки Онанту, — я не знаю, кто это. — Всему свое время, Нера’нак, всему свое время, — на лице старого мужчины появляется едва заметная улыбка, пока он нежно гладит лежащую на его коленях вещь. *** — Прекрати, — упираюсь ногами в песок, пока парень за локоть тащит меня к хижине своей матери, — все со мной нормально, успокойся! — Вот посмотрит тебя мама, тогда успокоюсь, — он невозмутимо шел вперед и тащил меня за собой, не обращая внимания на все мои попытки препятствовать этому, — твое поведение меня пугает, это ненормально, понимаешь? Не может на’ви сначала тонуть, потом смеяться, если у него все в порядке с головой. — Ты ничего не понимаешь, — наконец, мне удается вырвать руку из его хватки. Парень пытается поймать ее обратно, но я делаю пару шагов назад, — я слышала ее, понимаешь? Я слышала маму! В душе все еще радостно трепетала мысль, что она впервые за столько лет заговорила со мной, но было очень обидно, что сын вождя не мог разделить мою радость. После моих слов он замер. По нему было сложно сказать, о чем он сейчас думает, но ему явно было не по себе. — Иди найди Цирею, я приду вечером, — не успеваю я открыть рот, чтобы что-то сказать, как парень поворачивается ко мне спиной и быстрым шагом направляется в сторону деревни. Он явно не хотел, чтобы я шла за ним. Девушку искать долго не пришлось. Она сидела у входа в деревню и ела фрукты. Настроение у нее было лучше, чем у ее брата. — Что с тобой? — девушка хлопает рукой по песку рядом с собой, приглашая сесть рядом, — Аонунг чуть ли не бегом от тебя бежал, что он опять натворил? — Все хорошо, — не очень понимаю, кого из нас двоих я пытаюсь успокоить больше — себя или Цирею, — он возил меня к Дереву душ. — Аонунг? — девушка чуть не подавилась плодом, пришлось постучать ее по спине, — Это удивительно, он по своей воле вообще там не появляется. И как все прошло? — Прекрасное место, очень впечатляет, — я решила умолчать про нашу перепалку и мое неудачное погружение. Она слишком переживает за все и всех, не хочу ее расстраивать, — наше Дерево душ выглядит иначе. — Какое оно? — Цирея подвинулась ближе, показывая, что эта тема ее очень интересует. Нам пришлось вместе погрузиться в мои воспоминания. Я рассказывала ей о нашем Дереве душ, тяжело ли до туда добраться, как выглядела наша деревня и Костяное святилище. — Это то место, куда должен прийти каждый на’ви, чтобы поблагодарить дух животного за его кости, которые этот на’ви будет использовать в своих украшениях, посохах или оружии, — Цирея давно отложила все свои плоды в сторону. Неудивительно, слушать про такое не очень аппетитно, — это очень важно, без этого созданное изделие считается нечистым и его нельзя носить, нельзя использовать. — А как ты поймешь, что оно нечистое? — это очень тяжело объяснить, но безумно легко почувствовать. Возможно, это умение передавалось в клане Анурай от родителей к детям, но это понимал абсолютно каждый в деревне, к старейшинам не ходи. — Это особое чувство где-то внутри, — прикладываю руку к груди, пытаясь вспомнить, каково это, — без этого чувства изделие кажется неполноценным, оно никогда не будет нравиться тому, кто создал, и тому, кто смотрит. Если это оружие, то оно никогда не найдет своего боевого брата. Если ты делаешь изделие для какого-то конкретного на’ви, ты можешь попросить что-то для него. — Как это происходит? — рука сама по себе тянется к висящему на груди ножу. Острие ножа было сделано из клыка палулукана, накрепко прикрепленного к ручке, вырезанной из кости йерика. Довольно странное сочетание. — Этот нож подарил мне мой отец, — протягиваю предмет Цирее, чтобы она могла получше его рассмотреть, — я выбрала лезвие, а остальное он сделал сам. *** Мужчина тихо проходит в Костяное святилище. Никого нет, он один здесь. Тем лучше. Старший охотник подходит к специально отведенному для молитв месту и садится на колени, аккуратно выкладывая перед собой готовый нож. — Oel ngati kameie, ma Eywa, oeyä na'viyä Sa'nok, — он почтительно склонил голову и приложил ко лбу пальцы, — fipo tstal oeyä 'iteru oel tìng lìyu. Он уже приходил сюда помолиться за умерших животных и попросить их благословения на создание такого ножа, но сейчас он пришел сюда по другому поводу. — Моя дочь Моран хочет стать сильным воином и хорошим охотником, способным прокормить наш народ, — Энток тяжело вздыхает и прикрывает глаза. Слова даются ему тяжело, но он говорит искренне, — великий палулукан отдал часть своей души этому ножу, отдал часть души и быстрый йерик. Пусть этот нож будет защищать мою дочь в бою и на охоте, дарует ей силу и свирепый характер палулукана, гибкость и скорость йерика, чтобы ни один враг не смог убежать от нее живым, ни одна охота не была плохой. Он снова взял свое изделие в руки и осмотрел его. Оно было идеальным, над ним он сильно постарался. Этот нож был самым лучшим из тех, что он когда-либо делал. Мужчина уже собирался уходить, но краем глаза заметил стоящую в тени огромного поросшего едва светящимся мхом камня Укавлу. Женщина наблюдала за ним, прислонившись виском к шершавой каменной поверхности. На ее губах появилась едва заметная улыбка, когда она поняла, что Энток ее заметил. — Не ожидала тебя здесь увидеть, великий Энток, — Укавла медленно выходит из своего укрытия и, подойдя к мужчине, аккуратно заглядывает ему через плечо, — а говорил, что не веришь в это. Воины сами плетут свою судьбу, разве не так? Старший охотник недовольно дернул ушами. — Все заканчивается там, где начинается безопасность твоего ребенка, Укавла, — и она его прекрасно понимала. Энток волновался, отпуская их дочь уже не как ребенка, а как воина и охотника, которому предстоит пережить немало опасных битв и не менее опасных охот. Не все возвращаются, — если это хоть как-то ей поможет, я готов переступить через свои убеждения. Женщина аккуратно кладет руку на правое плечо мужчины, который все так же сидел к ней спиной. — Великая Мать обязательно услышит тебя, — она слегка хлопает его по плечу и отходит, — она защитит Моран, когда мы с тобой не будем на это способны. — Пусть будет так, как ты говоришь. Они думали, что эта беседа и слабость Энтока останутся только между ними двумя, и это было бы так, если бы не пара серо-фиолетовых глаз, наблюдавшая за ними из укромного угла святилища. *** — У нас такого нет, — задумчиво произнесла Цирея, глядя куда-то в песок, — старейшины говорят, что все то, что попадает тебе в руки, уже священно, так как сама Эйва возжелала, чтобы именно оно было у тебя в данный момент. Мнение их старейшин несильно отличалось от нашего, но наши на’ви все равно считали нужным поблагодарить Великую Мать и всех, кто к этому был каким-либо образом причастен. Они очень любили все, что их окружало, даже камни под ногами им казались чем-то священным и очень важным. Я очень любила свой народ за их глубокую духовность; они благодарили Эйву буквально за все, что происходило в их жизни, и она отвечала им той же любовью. — Вот вы где, — это была Куцати. Девушка соскочила с моста и ловко приземлилась на песок, — а я вас везде ищу. — Что-то случилось? — подруга поджала губы и отрицательно помотала головой. — Когда ты собираешься делать фонарики? — меня обдало волной жара. Я совершенно про них забыла. Девушка заметила мое испуганное состояние, — Мне стыдно, что ты делаешь это вместо меня, поэтому я хочу помочь. — Надо бы. — Я позову остальных девочек, поможем раскрасить, — Цирея встала с песка и скрылась в глубине деревни. — И мы пойдем, — Куцати берет меня за руку и тянет в сторону моей хижины. Аонунг, конечно, хороший помощник, но дело идет намного быстрее, когда работают пятеро, а не двое. Пока мы с Куцати вырезали узоры на высохших заготовках, остальные девушки раскрашивали их каждая своим цветом. Дейшана наносила основные узоры красной краской, после чего Окмайя подводила их желтой краской, а Цирея белой. Девушки пели и смеялись, вспоминали глупые истории и делились секретами друг с другом. — До сих пор помню, как Окмайя наступила на водного жука и закричала так, что вся деревня ее слышала, — Дейшана залилась смехом, а ее подруга закатила глаза и обиженно поджала губы. — А сама-то! Один раз за кораллы зацепилась, чуть повязка не слетела, — девушка тут же перестала смеяться и злобно покосилась на Окмайю. Та не заметила этого и продолжала: — там еще мальчишки были, вот был бы позор. Дейшана слегка пихнула девушку локтем в бок, от чего та подскочила на месте, а затем показала ей длинный острый язык. Мы с Куцати переглянулись и снова опустили головы, делая вид, что очень заняты работой, чтобы спрятать неловкие улыбки. Забавные они. Громкий стук заставил всех нас одновременно вздрогнуть. Куцати от испуга выронила из рук заготовку. Девушка недовольно зашипела и принялась отряхивать ее от прилипших к ней опилок. Нарушителем нашего спокойствия оказался Аонунг. Он стучал костяшками пальцев по многочисленным украшениям входа, пытаясь привлечь к себе внимание. Когда сын вождя понял, что его заметили, тут же прекратил свои действия. — Что-то случилось? — он жестом подзывает меня к себе, показывая, что при всех говорить не намерен. Мне приходится отложить заготовку и последовать за ним. Он выглядел слегка расстроенным и чем-то явно взволнованным. — Что с тобой? — вместо ответа парень берет меня под локоть и куда-то ведет, — Скажи хоть что-нибудь. — Скажу, когда буду уверен, что нас не слышат. Оборачиваюсь и вижу Окмайю, которая осторожно наблюдает за нами из-за стены. — И куда мы? — На пляж, — с этих пор мы шли молча. Чем дальше мы уходили, тем страшнее мне становилось. Его молчание лишь усиливало это состояние. Когда мы пришли, Аонунг все же отпустил меня и сделал пару шагов назад. Я вопросительно приподняла брови в ожидании объяснений. Парень закрыл лицо руками и тяжело вздохнул, будто собирался с силами и хотел сказать нечто очень для него важное, но никак не решался.