𝐏𝐱𝐚𝐧 𝐥𝐢𝐯𝐮 𝐭𝐱𝐨 𝐧𝐢'𝐚𝐰 𝐨𝐞 𝐧𝐠𝐚𝐫𝐢

Срываюсь к лежащему на берегу телу, как только ступни касаются теплого песка. Аонунг так и лежал, и в какой-то момент мне даже показалось, что он не дышит. — Ma Aonung, — падаю на колени и принимаюсь убирать выбившиеся из пучка пряди волос с его лица. Глаза парня закрыты, а на скуле красовалась длинная красная полоса. — Он живой? — Ротхо аккуратно кладет руку на его плечо и хочет перевернуть на спину, но мне приходится остановить его. — Kehe, — кладу свою ладонь поверх его в попытке удержать Аонунга на боку, — у него в спине кораллы, если туда попадет песок, будет очень плохо. Склоняюсь к его лицу и начинаю прислушиваться, но сделать это сложно из-за шума моего сердца, которое вот-вот выпрыгнет из груди. Ma Eywa, он едва дышит. — Зови Тса’хик, я побуду с ним! Я еще никогда не бегала так быстро. Мне приходилось прыгать из стороны в сторону и маневрировать между многочисленными жителями деревни, которым именно сейчас приспичило выйти из своих хижин и отправиться по делам. Из-за угла совершенно неожиданно для меня выходит парень. Я на полном ходу сбиваю его с ног, и мы кубарем катимся по одному из многочисленных мостов. — Куда ты так бежишь? — говорит незнакомец, глядя на меня большими голубыми глазами. — Аонунг! Он на пляже, ему плохо, нужна помощь! — парень еще шире распахивает глаза и удивленно приоткрывает рот, но у меня нет времени его слушать, поэтому я быстро поднимаюсь на ноги и бегу дальше, спиной чувствуя удивленные взгляды всех тех на’ви, которые оказались невольными свидетелями данной сцены. «Только бы успеть, остальное не так важно, » — вижу нужную мне хижину и вваливаюсь туда без предупреждения. Внутри находилась почти вся правящая семья клана Меткаина, за исключением, конечно же, их сына. При виде меня все трое испуганно подскакивают со своих мест, да и это неудивительно, звуки были такие, словно сюда бежала большая стая талиоангов. — Что случилось? — Тса’хик в непонимании хмурит брови, а затем опускает строгий взгляд на мое все еще кровоточащее плечо, после чего выражение ее лица значительно смягчается, и можно заметить тень беспокойства в ее больших сине-зеленых глазах. Ронал делает несколько шагов ко мне и протягивает руку, подзывая к себе, — Это срочно надо обработать, рана большая. — Нет, — отшатываюсь от нее, как от лесного пожара, вызывая непонимание уже у остальной части семьи, — там Аонунг, он не двигается, у него кровь, нужна помощь! Правящая пара испуганно переглядывается, а Цирея вскакивает со своего места и в ужасе прикрывает рот рукой. — Где он? — спрашивает Тоновари, делая несколько шагов в мою сторону. Вместо ответа разворачиваюсь и бегу обратно, иногда оглядываясь, чтобы убедиться, что они бегут за мной. Остальная компания Аонунга уже была на пляже. Парни пытались схватить испуганного илу за седло и оттащить обратно в воду, чтобы тот случайно не задел своего наездника, но тот лишь сильнее трещал и размахивал плавниками. Один раз ему даже удалось сбить с ног невысокого парня с такими же торчащими в разные стороны волосами, как у Ротхо. Последний был в компании того парня, которого я недавно сбила в деревне. Они сидели между бьющимся в истерике зверем и телом Аонунга, изредка отбиваясь от случайных ударов первого. — Не отвлекайся, Та’кук, — увидев нас, Ротхо облегченно вздохнул. — Ma 'itan, — ноги Ронал подкашиваются. Она бы упала, если бы ее не подхватил Тоновари. Женщина опускается на колени перед сыном. Ей хочется его потрогать, но из-за большого количества ран она лишь водит над ним руками, пока ее большие глаза становятся влажными. Я вижу, как крупные слезы скатываются с ее щек и падают на светлый песок. Тоновари мечется вокруг тела их сына, не зная, куда себя деть и что ему следует делать, — что произошло? В горле образовывается ком, когда я вижу ее безумный взгляд. В нем можно без особых усилий увидеть всю боль матери, ребенок которой находится на грани жизни и смерти. Это невозможно вынести, но меня спасает Ротхо, привлекая к себе внимание обезумевшей женщины. — Мы охотились, но там была акула, — Оло’эйктан недовольно скривился и зашипел, после чего зашипела и Ронал, — она напала на нас, Аонунг не справился с илу и упал. Мои глаза снова опускаются на спокойно лежащее тело парня. Если бы не многочисленные раны на его коже, я бы подумала, что он спит, настолько умиротворенным и спокойным выглядел сын вождя, душа которого разрывалась на части при виде всей этой картины. Сердце болезненно сжалось, а меня трясло, словно на улице был жуткий холод, но это было не так. Весь мой мир сжался до одного на’ви, который лежал без сознания. Все звуки смешались в один непонятный назойливый шум, поэтому я принимаюсь дергать ушами в попытке избавиться от неприятного ощущения, но шум не утихал, наоборот, становился все громче и навязчивее. Это оказалась Цирея. Я не заметила, как девушка оказалась совсем рядом, прямо у меня под боком. Она сидела и ревела навзрыд, спрятав лицо в ладонях. — Mawey, ma Tsireya, mawey, — слова даются мне тяжело, горло неприятно дерет и голос становится хриплым, словно он принадлежит не мне. Обнимаю подругу за плечи и прижимаю к себе, та и не сопротивляется, позволяет мне обнять себя и утыкается носом мне в шею, продолжая плакать. Меня передергивает, как только холодные слезы капают на разгоряченную кожу, скатываясь к ключицам и собираясь в их ложбинках, но Цирея не замечает этого, прижимаясь ко мне сильнее. — Отнеси его ко мне, Тоновари, — говорит Ронал, и Оло’эйктан послушно выполняет приказ своей жены. Сердце пропускает удар, а затем начинает биться с удвоенной силой, пока где-то под ребрами неприятными волнами нарастает волнение. — Ma Tsa'hik, — поднимаю на ноги Цирею и хватаю ее за руку, утягивая за собой. Женщина оборачивается, упираясь в меня пустым взглядом, — tsunslu oel ngaru srunghasey? Ронал пару раз дернула ушами и недоверчиво сощурила большие глаза. — Kempe hasey nga? — над ответом я даже не задумывалась, это все происходило само по себе. — А что нужно? — Тса’хик дернула головой, наблюдая за тем, как Тоновари уносит их сына, а затем махнула мне рукой в знак того, что мне нужно идти за ней. Она не хочет медлить и возиться со мной, тем лучше, не пришлось даже ее уговаривать. В хижине наследника клана Меткаина снова кладут на бок; Тоновари держит сына в таком положении, пока Ронал мечется из одного угла хижины в другую, а следом за ней и мы с Циреей. Женщина срывала многочисленные пучки сухих трав и водорослей с костяных крюков, вделанных в массивные бревна, держащие всю конструкцию, и отдавала их мне, чтобы потом залезть в каждую из многочисленных корзин и достать оттуда по горстке более свежих трав или чего-нибудь еще. — Цирея, миску, — девушка бежит ко входу и хватает первую попавшуюся под руку посуду. Тса’хик видит, что это не то, что ей нужно, но никак не реагирует, нет времени на выяснение отношений. Она скидывает туда уже набранные ингредиенты и принимается искать что-то еще, попутно разговаривая со своим мужем. — Он дышит, Тоновари? — мужчина аккуратно наклоняется к лицу сына и хмурит брови. Аонунга тяжело услышать, он почти не дышит, о чем Оло’эйктан спешит сообщить своей женщине. Ронал раздраженно шипит и поворачивается в мою сторону. — Возьми большую миску, налей воды, отмой его от крови, будем вытаскивать осколки, — бегу туда же, куда и Цирея, выбираю самую глубокую на мой взгляд миску… где вода? Подруга видит мое замешательство и тянет к себе, указывая в сторону большого кувшина, сделанного из большой желто-оранжевой тыквы. Она подняла крышку, чтобы мне было легче набрать воды, а затем побежала к тому месту, где лежал ее старший брат. Недалеко от его ног стояла большая плетеная корзина, полная небольших разноцветных морских губок, такие растут на рифе. Девушка берет пару штук в руку, другой подзывая меня к себе. — Они недосохли, достаточно жесткие, работайте аккуратно, — предупреждает нас Тса’хик, подтаскивая ближе к телу сына все необходимое. Я едва могла успокоить трясущиеся от волнения и страха руки. Казалось, мои пальцы закостенели, настолько мне было тяжело сжать или разжать руку, когда приходило время отжимать и отмывать окровавленную губку. Хвост нервно дергался из стороны в сторону, из-за чего я случайно пару раз попала им по не менее волнующейся Цирее, после чего мне пришлось спрятать его под колено, чтобы не мешал. «Когда палулукан сосредоточен, его сердце почти не бьется, — всплывают в голове строгие наставления моей Укавлы, — научись у него этому, и тебе не будет равных…» *** «Где не будет равных, Sa'nu?» — мы сидели в Костяном святилище на очередном занятии. Моя Укавла учила меня зашивать раны на’ви тонкими костяными иглами. До настоящих воинов и охотников я еще не дошла, поэтому тренировалась на довольно крупном, но очень мягком голубом фрукте. «Везде, ma'ite, — она сидит рядом и внимательно следит за каждым моим движением, иногда прикладывая ладонь к моей груди в качестве напоминания, что мое сердце очень неспокойно, — на охоте, в битве, при лечении твоего народа. Именно это делает палулукана особенным для нас…» Она убрала от меня руки и слегка похлопала себя по левому боку, там, где находятся ребра. «Когда он охотится, ты не сможешь его услышать, он становится невидимым для самой Эйвы, настолько он тихий, каждый хочет быть на него похожим. Если ты хочешь стать txantsan tsamsiyu, taronyu, учись всему у него.» «Если я хочу стать tsamsiyu, зачем мне это?» — приподнимаю иглу так, чтобы моя мама могла видеть ее острие. Женщина лишь осуждающе покачала головой. «Даже воину это будет полезно. Ты не знаешь, что может случиться в твоей жизни. Возможно, тебе придется спасать близкого тебе на’ви, друга, супруга или свое собственное дитя. Учись, ma atrokirina', пока у тебя есть такая возможность.» *** «Как же ты была права, ma Sa'nu. Прости, что я не прислушивалась к тебе…» — волна воспоминаний вызвала в моей душе прилив сил и смелости. Надо взять себя в руки. Ради него. Великая Мать этому свидетель, я не дам ему умереть. Аккуратно провожу губкой по поверхности спины, избегая острых осколков, их пока нельзя трогать, можно случайно загнать кораллы еще глубже под кожу. Капли воды смешиваются с еще не смытой кровью и скатываются вниз, оставляя за собой едва заметные розовые дорожки, после чего впитываются в плетеную лежанку, на которой находится Аонунг. От этой картины болезненно сжимается сердце, из-за чего делаю глубокий вдох, пытаясь отогнать неприятные ощущения и сконцентрироваться на работе. Когда с отмыванием было покончено, Тса’хик велела вынести грязную воду и вымыть руки, прежде чем помогать ей с кораллами. — Смотрите внимательно, — говорит женщина, не сводя глаз с изуродованной спины своего сына. Она старается сохранять спокойный вид, но пустые глаза и едва подрагивающие кончики пальцев выдавали ее волнение. Мне было ее очень жалко, но где-то в глубине души я почувствовала облегчение от того, что такую боль мне не довелось испытать в своей жизни. Я бы не пережила, если бы такое случилось с моим ребенком, поэтому мне с детства было боязно заводить семью, и не зря. Голос Ронал выбивает меня из потока столь грустных мыслей, — вытаскивать их надо аккуратно, чтобы не повредить кожу еще сильнее, потом я дам мазь. Тса’хик села рядом и, окружив себя различными мисками и чашами, принялась за изготовление мази. Мерной ракушкой она набрала немного сушеных ягод и высыпала их в большую каменную чашу, которую ей услужливо подтащил Тоновари. Вслед за ягодами внутрь чаши отправилась небольшая горстка свежих листьев темно-фиолетового цвета с зелеными прожилками, пара серо-коричневых кореньев и белый порошок, скорее всего, перетертые в муку ракушки, чтобы загустить массу. Все это женщина залила небольшим количеством пресной воды и принялась мять толкушкой, попутно напевая себе что-то под нос, но слов разобрать я не смогла. Мое внимание снова вернулось к спокойно лежащему Аонунгу и Цирее, которая пыталась аккуратно извлечь из его спины довольно крупный осколок, но не могла, так как одна его грань все время цеплялась за край ранки, усложняя ей задачу. — Я помогу, — говорю как можно тише и пододвигаюсь вплотную к Цирее. В отличие от моей, ее кожа теплая, и от этого становится комфортно. Достаю нож и ополаскиваю его в заранее подготовленной чаше с водой, после чего аккуратно цепляю неприятную грань и киваю подруге в знак того, что она может начать доставать обломок. Мы облегченно вздохнули, когда коралл удалось извлечь, не поранив при этом Аонунга еще сильнее, но вздох облегчения сменился вздохом разочарования, когда до нас дошло, сколько еще таких нам придется вытащить. — Великая Мать, дай нам сил и терпения, — едва слышно произносит Цирея, кидая окровавленный кусок в стоящую под боком пустую чашу. Сила и терпение действительно были нам нужны. Я не знаю, сколько мы так сидели, время тянулось, словно смола. Все тело затекло и мышцы ужасно ныли, но никто из нас так и не разогнулся. Иногда Цирея тяжело вздыхала, аккуратно разминая затекшие плечи, и я ее прекрасно понимала. Болели даже те мышцы, о существовании которых я и подумать не могла. *** Ронал пришлось собрать все свои силы, чтобы не выдать своего состояния двум молодым девушкам, что сидели неподалеку и пытались спасти ее сына. Время от времени она отвлекалась от смешивания компонентов для мази и бросала на них долгие изучающие взгляды, в особенности на Моран, которая сидела к ней ближе всех. Лесная на’ви сидела у спины Аонунга, согнувшись, как морская раковина, и доставала из спины ее сына светлые куски кораллов. Ронал никогда не видела, чтобы кто-то из представителей водного племени так сидел. Возможно, им просто нехватало гибкости для этого, да и Тса’хик не была уверена в том, что это удобно. Невольно Ронал начала сравнивать ее со своей дочерью. Хоть Цирея была младше и немного ниже Моран, выглядела она крупнее и шире, что было неудивительно, ведь Тса’хик клана Меткаина и раньше видела лесных на’ви, они всегда были более утонченными и изящными, нежели водные жители, но Моран отличалась даже от ей подобных. Белая и бледная, словно рыбья кость, девушка всегда бросалась в глаза. Едва заметные светло-серые полоски на ее коже было сложно разглядеть в тени хижины, но женщина знала, что они есть. Непривычно белые волосы сейчас казались серыми и были заплетены в большое количество мелких косичек, которые извивались подобно водяным змеям и доходили до талии девушки, когда та спокойно стояла, но сейчас их концы покоились на полу хижины, а темно-серые, почти черные неровные бусины перекатывались по полу и издавали едва слышный звук, стоило девушке хоть немного поменять положение головы. Она настолько трепетно выполняла свою работу, что иногда Тса’хик замечала, как та задерживает дыхание на особо сложных осколках, чтобы не ранить ее сына еще больше. В такие моменты Моран едва заметно приоткрывала бледно-розовые губы и хмурилась, словно это ей как-то поможет. В ее одежде не было привычных водным на’ви ракушек, кораллов и ярких цветов. Ее нагрудная повязка представляла собой четыре полоски темной переливающейся под лучами солнца кожи, которые были стянуты на груди большим светлым кольцом, вероятно, вырезанным из кости какого-то животного. Набедренная повязка девушки была изготовлена из такого же материала, как и нагрудная. Длинные, тонкие и темные полоски кожи сейчас лежали на полу, создавая контраст со светлыми косами. Эйва, да как же она так согнулась. На правой стороне висели темные ножны, но они были пусты. Охотничий нож Моран лежал в миске с водой, откуда девушка доставала его, когда ей нужно было аккуратно что-то поддеть или отодвинуть. Черное острие было почти полностью погружено в миску, в то время как белоснежная костяная рукоять, украшенная мелкими резными узорами, торчала над водой. Возможно, Ронал разглядывала девушку слишком долго. Лесная на’ви пару раз недовольно дернула ухом и заправила за него прядь упавших вниз белоснежных косичек, позволяя Тса’хик увидеть ее лицо, после чего Моран поворачивается в ее сторону. Взгляд больших серо-фиолетовых глаз недолго задерживается на лице Тса’хик, вскоре девушка опускает его на свой нож и аккуратно вытаскивает его из миски, другой рукой отправляя в небольшую чашу осколок коралла. Ронал же опускает глаза в каменную чашу. Все смешалось так, как надо. Мазь готова. — Долго еще? — женщина встает с места и подходит к девушкам. С удовлетворением она замечает, что осталась всего пара осколков, и кожу можно обрабатывать, а затем класть его на спину, чтобы обработать грудь и торс. — Нет, мы почти все, — щебечет Цирея, помогая Моран расправиться с последним. — Тогда возьмите мазь и замажьте раны, Цирея покажет как, я принесу поесть, — после этих слов Тса’хик клана Меткаина вышла из маруи, оставляя девушек наедине с бессознательным телом Аонунга. *** — Надо взять мерную ракушку, — сказала Цирея, отодвигая подальше чашу с обломками, — наберем сначала в две миски, чтобы не мешать друг другу, потом еще возьмем, если что. Стоило мне встать, как все кости и мышцы в моем теле отозвались болью и неприятными ощущениями. Судя по тому, как сжалась моя подруга, чувствовала она примерно то же самое. Девушка так ловко управлялась с темно-зеленым месивом, и меня невольно посетила мысль, что она уже давно этим занимается. Как только миска оказывается у меня в руках, в нос бьет сильный запах трав и пряных кореньев. Не сказать, что ужасный, но уж очень специфичный, у нас такого не было, хотя среди всех этих запахов мой нос смог уловить аромат лекарственных грибов, которые росли недалеко от деревни Анурай. Родной запах заставил меня воспрять духом и с новыми силами взяться за лечение Аонунга. Ставлю на пол миску с мазью и аккуратно обхожу его. Его лицо все так же спокойно, словно он спит. Тихо сажусь и подношу ухо в его лицу, одновременно с этим сгребая в охапку копну непослушных косичек, которые так и норовят упасть ему на лицо. Эти мгновения неизвестности каждый раз отдают болью в сердце и неприятными покалывающими ощущениями в кончиках пальцев, но нет, он дышит, он живой. Что-то внутри меня истерически просило коснуться его, и я не смогла себе отказать. Как можно нежнее дотрагиваюсь кончиками пальцев до острой линии нижней челюсти и провожу выше, останавливаясь у мочки такого же острого тонкого уха. Оно бы обязательно дернулось, будь парень в сознании, но сейчас оно так и осталось неподвижным. — Все будет хорошо, — шепчу, склоняясь совсем близко, чтобы меня мог слышать только сын вождя, — ты сильный, ты справишься, а мы поможем.