𝐏𝐱𝐚𝐧 𝐥𝐢𝐯𝐮 𝐭𝐱𝐨 𝐧𝐢'𝐚𝐰 𝐨𝐞 𝐧𝐠𝐚𝐫𝐢

— Что ты хочешь знать? — Аонунг был готов говорить обо всем на свете, лишь бы не об этой женщине, но лесная девчонка всегда интересовалась не тем, чем стоило бы, и у него не было выбора, кроме как просто с этим смириться. Сидящая напротив девушка задумчиво хмурится и опускает глаза вниз, а ее тонкие острые уши то и дело недовольно дергаются, словно она пытается отмахнуться ими от неподходящих вопросов, которые проносятся в ее голове подобно урагану. Эта картина вызывает улыбку на лице наследника клана Меткаина, и он плотнее сжимает губы в попытке скрыть это от родителей и сидящей под боком сестры. Моран этого не замечает. Погруженная в свои мысли, она слишком занята выбором вопросов, но сын вождя не уверен, что в полной мере сможет удовлетворить ее любопытство. Он и сам почти ничего не знает про Нера’нак, эта женщина на протяжении многих лет остается загадкой для большинства на’ви клана Меткаина, одним своим существованием порождая кучу слухов и сплетен среди обычного народа. Кто-то говорил, что она была рождена от лесного на’ви женщиной их клана, настолько сильно некоторым не давала покоя ее темная, неестественная для этих мест кожа. Некоторые говорили, что ее просто подкинули, когда она была еще младенцем, а другие уверяли, что много лет назад она, будучи ребенком, сама пришла в их клан и просила утуру. Слухов много, они разные, но верить ничему нельзя, ведь правду знает лишь сама Нера’нак, но Аонунг лучше прыгнет в пасть к налютсе, чем спросит женщину об этом, ведь от одного ее взгляда ему уже хочется лезть на потолок хижины совета, лишь бы она перестала его так разглядывать. Моран все еще хмурится и наклоняет голову к правому плечу, и Аонунг неосознанно повторяет за ней. Она не моргая смотрит в одну точку, а ее уши аккуратно прижимаются к голове, теряясь на фоне белоснежных, убранных за них косичек. Почему-то сын вождя только сейчас обращает внимание на небольшую серьгу в ее ухе. Она кажется ему какой-то неправильной и неподходящей, но он ничего не говорит, лишь молча разглядывает новое для него украшение, все это время прятавшееся от него за волосами девушки. Украшение представляло собой небольшое костяное кольцо, в одном месте перевязанное темно-коричневой тканью, на которую были прикреплены две короткие лески с маленькими разноцветными бусинами. Ему почему-то сразу показалось, что эта серьга принадлежит не ей, и эта мысль ему не очень понравилась. Аонунг переводит взгляд на Цирею и замечает, что сестра тоже разглядывает Моран. Они встречаются взглядами, девушка едва заметно улыбается брату и слабо кивает, показывая, что тоже заметила странное состояние их подруги. В последнее время Моран стала все чаще и чаще вот так вот неожиданно для всех погружаться в свои мысли. Сыну вождя было интересно, о чем девушка так усердно думает, но что-то внутри не позволяло ему спросить ее об этом. Ему казалось, что он лезет во что-то очень важное и очень личное, поэтому старался держать свое любопытство в узде, словно строптивого илу. — Моран, — тихо зовет девушку Цирея и аккуратно кладет руку на ее колено, от чего лесная дергается и пытается проморгаться, — все хорошо? — Да, я задумалась, простите, — так же тихо отвечает Моран и поднимает глаза на Аонунга; по всему его телу медленно проходит волна мурашек, а кончик хвоста начинает нервно дергаться, из-за чего он спешит отвести взгляд и сделать вид, что ему очень интересно, чем занимаются его родители. Ронал сидела у большой каменной чаши и показывала пальцем в разные части хижины, а отец послушно приносил нужные ей пучки сушеных трав и различные мешочки с сушеными ягодами и корешками. До ребят им пока не было дела, и Аонунг был этому очень рад. От цепкого взгляда матери трудно утаить хоть что-нибудь, даже если сейчас она довольно рассеяна из-за беременности, ему бы не хотелось объяснять Ронал, от чего он так странно себя чувствует. Он и сам не знал причину столь странного поведения, хотя был склонен думать, что это последствия его неудачного заплыва. — Так о чем ты хотела узнать? — голос Аонунга такой тихий и хриплый, что его уши удивленно встали торчком, пока он глупо хлопал глазами. Заметившая это Цирея тихо хихикнула, из-за чего сын вождя принялся недовольно на нее коситься, но Моран, кажется, этого всего не замечает, пытаясь окончательно отойти от посетивших ее мыслей. — Какова ее роль в совете старейшин? — Аонунг тут же отвлекается от Циреи и сосредотачивает все свое внимание на оживившейся Моран. — Она провидица, — убедившись, что его голос не звучит странно, сын вождя продолжил: — видит прошлое, то, что пытаются скрыть, в редких случаях видит будущее, если в скором времени должно произойти что-то важное. Например, не так давно Нера’нак сказала, что у мамы родится еще одна девочка. Это важное событие в жизни клана, поэтому она это видит. — То есть, она видит не все? — Аонунг отрицательно покачал головой, от чего тяжелая коса неприятно терлась о забинтованную спину и доставляла дискомфорт. Он закинул руку за спину и перекинул косу через плечо, укладывая ее себе на ноги, чтобы не мешалась. — Она видит только то, что Великая Мать позволяет ей видеть, не больше, — Моран снова хмурится и дергает ушами. Укавла с детства говорила ей, что Эйва никогда не отказывает своим детям, если те хотят что-то знать, здесь же все совсем иначе. — Почему Великая Мать может что-то ей не показать? — Чтобы защитить? Ненадолго в маруи повисло молчание, нарушаемое лишь тихим голосом Ронал и таким же тихим звуком шагов Тоновари. Моран думала над тем, что только что услышала, а Аонунг терпеливо ждал следующего вопроса. Тишину нарушила Цирея. — Говорят, что ее голос погружает в транс, — сын вождя принялся энергично кивать, подтверждая слова сестры, — она поет странные песни, которые переносят ее в другие места, могут перенести в другое время. Она может петь другим, чтобы заставить их видеть то, что она хочет. — Нет, не так, — Аонунг хмурится, слова Циреи его не устраивают, — она поет другим, чтобы погрузить их в транс, чтобы они могли увидеть то, что должны, она не может заставить других видеть что-то, чего, например, нет и не было. — Мне сказали, что она не очень дружелюбная, — ухо Аонунга зацепилось за фразу «мне сказали», но Цирея не дала брату возможность спросить Моран об этом. — Да, она часто бывает чем-то недовольна. В основном это из-за того, что с течением времени традиции клана меняются, и это ей неприятно. Нера’нак считает, что древние традиции должны оставаться неизменными, но это невозможно, поэтому она злится, ей кажется, что из-за этого обряды становятся менее действенными или вовсе перестают быть обрядами, теряя свое священное значение для народа. — Цирея, — Ронал жестом подозвала дочь к себе, и та тут же оказалась рядом, протягивая матери руки, — поможешь мне собрать травы для старейшин, завтра их понадобится много. Возьми девушек, а я покажу, где искать. — Я могу помочь Цирее, — но Тса’хик вскидывает вверх руку, не позволяя лесной девушке закончить. — Тебе надо отдыхать, Моран, ты отправишься в свое маруи и выспишься, — из груди Моран вырывается недовольный вздох. Аонунг улыбается, и ей вдруг кажется, что он рад, что ей придется уйти. Возможно, за ночь она успела надоесть сыну вождя. — Я не устала, честно, — Ронал хмурится и недовольно дергает ушами. — Это решено, — она переводит взгляд с Моран на улыбающегося Аонунга, и улыбка тут же пропадает с его лица, — Моран побудет с тобой, пока я не вернусь, потом надо будет поменять бинты. Наследник клана Меткаина тихо шипит, представляя, насколько это неприятное занятие. Когда Ронал и Цирея покинули маруи, Тоновари тоже принялся куда-то собираться. — Куда ты, отец? — Оло’эйктан подошел к сыну и аккуратно положил тяжелую руку ему на плечо. Он несомненно любил Аонунга и хотел бы побыть рядом еще немного, но после нападения акулы большинство рыбаков и охотников были вынуждены проводить время на суше, чтобы не стать следующими жертвами, и Тоновари не мог позволить этому случиться. — Ту акулу надо поймать, — сын вождя прижимает уши к голове и кивает, выражая понимание, — она опасна для всех нас, нельзя позволять им подплывать так близко к Ава’алту. Вчера нашим охотникам не удалось найти ее, и я хочу попробовать снова, после охоты я приду навестить тебя. — Хорошо, отец. Удачной охоты. *** Мне стало легче, когда я услышала, что вчера им не удалось поймать и убить акулу, ведь это значит, что я еще не опоздала, у меня еще есть возможность поговорить с Тоновари. — Подожди здесь, ладно? — Куда ты собралась? — Аонунг нахмурился и попытался ухватить меня за ногу, но у него ничего не вышло, и я выбежала из хижины, чтобы догнать Тоновари. — Ma Olo'eyktan, — он меня услышал. Мужчина замедлил шаг и повернулся в мою сторону. Судя по его удивленному лицу, он не ожидал, что я пойду за ним, ведь Ронал просила меня остаться с их сыном. — Что такое, Моран? — Могу я Вас кое о чем попросить? — вождь кивнул, продолжая с интересом меня разглядывать, — Я бы хотела попросить один из зубов акулы, хочу сама выбрать его. Уши Оло’эйктана взметнулись вверх, а затем прижались к голове, а сам он задумчиво сощурил большие голубые глаза. В такие моменты они с Аонунгом были очень похожи. — Зачем тебе этот зуб, дитя мое? — мне пришлось рассказать ему о том, как его сын сломал свой нож, воткнув его в десну морской хищницы, и о том, что я хочу сделать ему новый в качестве благодарности за очередное спасение. Тоновари слушал внимательно, не перебивал, лишь изредка кивал, но скорее не мне, а каким-то своим мыслям. После окончания моего рассказа вождь клана Меткаина какое-то время молчал, явно о чем-то размышляя. — Хорошо, Моран, я дам тебе возможность сделать это для моего сына. — Irayo, Tonowari, — Оло’эйктан улыбнулся и снова кивнул головой. От радости мое сердце было готово пробить грудную клетку и выскочить наружу. Я попрощалась с вождем и поспешила обратно, но у хижины меня ждал неприятный сюрприз. Аонунгу не сиделось спокойно на месте, поэтому он решил выбраться из хижины, и теперь едва стоял на ногах, опираясь рукой о плетеную стену жилища. — Skxawng? — подбегаю к Аонунгу и подныриваю под его руку, чтобы ему было легче стоять. Вся злость на него куда-то улетучивается, стоит сыну вождя приобнять меня за плечо, — Зачем ты это делаешь? — Куда ты убежала? — он игнорирует мои вопросы и лишь сильнее хватается за мое плечо. Стоять все ещё трудно, поэтому он болезненно хмурится и прижимает в голове уши, — Я чего-то не знаю? Говорить о моей идее ему не особо хотелось, пусть это будет сюрприз, поэтому решаю тоже проигнорировать все его вопросы. — Тебе надо вернуться обратно, Ронал не разрешала тебе выходить. — Почему ты игнорируешь меня? — Ты первый начал, — сын вождя закатывает глаза и сдается, позволяя мне увести себя обратно, но меняет свое решение, когда слышит знакомый голос. — Хвала Великой Матери, ты жив, — к нам бежал Ротхо, то и дело путаясь в ногах, которые утопали в мокром зыбком песке. В его руках была плетеная корзина с остатками рыбы, которой он, скорее всего, кормил илу, и каждый раз, когда он спотыкался, содержимое корзины издавало неприятное чавканье. — Nari si, — напоминаю другу, и тот принимается весело хихикать, попутно глядя себе под ноги, чтобы не навернуться вместе с корзиной, которая его уже порядком раздражала. В какой-то момент он сдался и оставил её на песке. — Ты как моя sa'nok, — отзывается Ротхо, хватаясь за край моста и подтягиваясь на руках, — тоже считает, что я без нее пропаду. — Я в этом не сомневаюсь, — едва заметно наклоняю голову, намекая на перебинтованного Аонунга. Ротхо кивает с важным видом, а сын вождя недовольно цокает языком, когда до него доходит, что речь идет именно о нем, — за вами глаз да глаз нужен. — Если помнишь, именно тебя приходится каждый раз спасать, потому как именно твой маленький забавный хвост умудряется найти кучу приключений на твою… — Ладно, хватит, — обрывает его Ротхо, взглядом указывая на детей на’ви, что играли неподалёку, а теперь отбросили ракушки в сторону и с интересом наблюдали за нами, иногда улыбаясь и что-то шепча друг другу на ухо. Сын вождя пристыженно поджал уши и неловко откашлялся, а меня эта ситуация позабавила. Таким смущенным я его ещё не видела, — я рад, что ты жив, брат. — Я слышал от Та’кука, что вы для меня сделали, и я вам благодарен, — Аонунг протянул свободную руку Ротхо, и тот тут же ухватился за нее, обхватывая длинными перепончатыми пальцами локоть сына вождя, а тот, в свою очередь, сделал то же самое. — Я уверен, ты поступил бы так же, — и это действительно так. Готова отдать косу на отсечение, Аонунг бы умер ради Ротхо. На’ви глубоко духовные существа, но даже для нас великая удача найти такого на’ви, с которым ты не связан кровно или с помощью обряда тсахейлу, но ради которого ты отдашь жизнь, если ему будет грозить опасность. Для меня честь быть свидетелем такой связи. — Надо идти, — мне не хотелось нарушать их идиллию, но если Ронал вернётся и обнаружит Аонунга вне хижины, нам троим очень сильно влетит, и Тса’хик не будет волновать тот факт, что Ротхо просто мимо проходил, — твоя мама может вернуться в любой момент. — Да, — сын вождя тяжело вздыхает и крепче сжимает локоть друга на прощание, — если все будет хорошо и sa'nu будет в хорошем настроении, постараюсь отпроситься к вам посидеть. — Договорились, — Ротхо улыбается, обнажая острые клыки, и Аонунг отвечает ему тем же. — Чем будешь заниматься, когда придет моя мать? — спрашивает парень, пока я помогаю ему вернуться на лежанку. — Не знаю, встречусь с девушками, — в его глазах появляются озорные огоньки, парень явно намеревается сказать какую-нибудь гадость, но я не даю ему осуществить желаемое, — поговорю с Куцати. Уверена, она расскажет много интересного про Атана. Уши парня заинтересованно взметнулись вверх, а глаза округлились, как у маленького ребёнка, который впервые увидел живого палулукана. — Она тебе что-то уже рассказывала? — неопределенно пожимаю плечами, но такой ответ не устраивает Аонунга. Он хватает меня под локоть и двигается ближе, — В жизни не поверю, что она тебе ничего не рассказывает. — Может, рассказывает, а может и нет, — резко вырываю руку и отскакиваю от сына вождя. Тот видит улыбку на моем лице и раздосадованно шипит, сметая сильным хвостом пустую чашу, которая стояла около лежанки. Я и сама не знала, что происходит между этими двумя на’ви, но Аонунгу так хотелось знать все подробности их отношений, что я не смогла сдержаться и не помучить его. Подобно акуле, начинаю наворачивать круги вокруг наследника клана Меткаина, пока тот недовольно косится на меня и едва слышно ворчит. — Ты явно что-то знаешь! — Правда? Почему же? — игривые нотки в моем голосе раздражают его, и парень недовольно фырчит, пытаясь не упускать меня из виду. — Она твоя подружка, не беси меня. — А что мне за это будет? — Аонунг принялся вертеть головой, словно искал что-то. Любопытство берет верх, и я тихо подхожу ближе, чтобы посмотреть, что он потерял, но понимаю, что идея была плохая, так как в следующий миг в меня летит бесформенное нечто, и я невольно взвизгиваю, когда неопознанный мною предмет с противным чавканьем оборачивается вокруг бедра, обдавая кожу холодом, — Что это? — Не знаю, — передразнивает меня сын вождя и начинает смеяться, наблюдая за тем, как я пытаюсь стянуть с ноги мокрый кусок ткани, которым я протирала его ночью. За это время ткань успела размокнуть и уже не выглядела так красиво, напоминая больше мертвую медузу, и от этого хотелось снять ее с себя еще сильнее, — но мне нравится, как ты выглядишь. Смущенно фырчу, а лицо начинает предательски гореть, и мне приходится опустить голову, чтобы скрыть порозовевшие щеки. Косички сползают с плеч и закрывают меня от сына вождя. Как только мне хочется вздохнуть от облегчения, до моих ушей доносится тихий смех Аонунга. Поднимаю глаза и вижу, как он внимательно меня разглядывает, не переставая при этом довольно улыбаться. — А я и не знал, что у тебя розовеют уши, когда ты смущаешься, — сердце пропускает удар и уходит в пятки, иначе я никак не могу объяснить странную пульсацию и слабость в ногах. Недовольно цокаю языком, пытаясь выдать смущение за раздражение и недовольство. — Замолчи, — сын вождя склоняет голову к плечу и довольно щурит глаза, всем своим видом показывая, что у меня ничего не получается. — Ты не умеешь врать, Моран, — от его голоса по коже бегут мурашки, и меня передергивает. Снова слышу приятный хриплый смех и в который раз хмурюсь в попытке собрать остатки своего самообладания в кучку. «Успокойся, он специально тебя выводит,» — но все это перестает иметь хоть какое-то значение, стоит нам встретиться взглядами. В его глазах я вижу теплый океан, чьи воды переливаются всеми возможными цветами под лучами полуденного солнца. «В таком океане и утонуть не страшно,» — Аонунг переводит взгляд мне за спину, и сердце тоскливо сжимается. Поворачиваюсь и вижу Ронал. Женщина стояла у входа, а в ее руках можно было заметить большое количество свежих пучков разноцветных трав и цветов. Из-за ее спины выглядывала Цирея, и мне удалось разглядеть край плетеной корзины, в которой без труда можно заметить кучу похожих пучков. — Что происходит? — взгляд Тса’хик зацепился за размокшую тряпку в моих руках, и я виновато прижимаю уши к голове, не имея ни малейшего понятия, как ей все это объяснить. Она перевела недовольный взгляд на своего сына, но тот отвернулся и сделал вид, что все происходящее здесь его совершенно не интересует, — Аонунг. — Я ничего не делал, — сын вождя сделал оскорбленный вид, но и это его не спасло. Ронал недовольно цокнула языком и прошла вглубь хижины, опуская корзину рядом с большой каменной чашей. — Из этих трав выйдет хороший отвар, — Тса’хик берет в руки пучок тонкой коричневой травы и начинает аккуратно перебирать пальцами темные травинки, — тебе придется это выпить. Парень не выдержал и недовольно простонал, словно его пытали вторые сутки без перерыва. Цирея, глядя на брата, прикрывает ладошкой рот, пряча довольную улыбку. Аонунг бросает на сестру недовольный взгляд, на что она показывает ему язык, но оба тут же делают серьезные лица, как только замечают строгий взгляд матери. — Цирея, отведи Моран в ее маруи и проследи за тем, чтобы она легла спать, но не забудь про травы, их все еще мало, — девушка послушно кивает и берет меня за руку, чтобы вывести на улицу. Хочу сказать подруге, что спать совсем не хочется, но стоит завесе из ракушек скрыть нас от глаз Ронал, как Цирея резко разворачивается и ведет меня вглубь деревни. — Моя хижина не там, — девушка бросает на меня хитрый взгляд через плечо и загадочно улыбается, ускоряя шаг. — Я знаю, — как любила говорить моя Укавла — «любопытство сгубило стаю нантангов». — Тогда куда ты меня ведешь? — Увидишь.