𝐏𝐱𝐚𝐧 𝐥𝐢𝐯𝐮 𝐭𝐱𝐨 𝐧𝐢'𝐚𝐰 𝐨𝐞 𝐧𝐠𝐚𝐫𝐢

— Куда ты меня ведешь? — Узнаешь. Его рука медленно сползает с моего плеча. Сын вождя аккуратно берет меня за запястье, после чего спускается ниже и берет меня за руку, продолжая куда-то вести. Вокруг очень много на’ви, и я крепче сжимаю чужую ладонь, боясь потерять его в суетящейся толпе. Аонунг чувствует это и едва поворачивает ко мне голову, но и этого было достаточно, чтобы понять, что он улыбается. Жители деревни расступались перед сыном вождя, словно те большие рыбы, на которых мы недавно охотились. Многие из них еще долго смотрели нам вслед и о чем-то перешептывались друг с другом. От такого количества любопытных взглядов мне становилось некомфортно, но Аонунга это, кажется, ничуть не волновало. Он, довольный собой, продолжал куда-то идти, полностью игнорируя любопытных на’ви. Наконец, мы долшли до небольшого плетеного островка, где сидело несколько на’ви, судя по их виду — рыбаки, среди которых я без труда узнала Та’кука. Парень сидел и о чем-то разговаривал с другими, вертя в руках небольшую чашу с какой-то мутной белесой жидкостью. Его волосы были собраны пестрой лентой, украшенной какими-то яркими перьями, которые едва заметно покачивались на ветру. Мой взгляд скользнул ниже, к его шее, на которой красовались белые полосы краски. Толстые и тонкие, они переплетались между собой в необычный узор, сползая с шеи к плечам и ниже по рукам, сходя на нет в районе запястий. Заметив нас, старший улыбается и машет нам рукой, подзывая ближе. — Пойдем, — чужая ладонь крепче сжимает мою и тянет за своим хозяином. — Малыш Ао и красавица Моран, — когда мы подходим ближе, Та’кук хлопает по полу, приглашая нас присоединиться к посиделкам старших. После его слов трое незнакомых мне на’ви синхронно повернули головы в нашу сторону, взбудораженно дергая хвостами. Ни для кого не секрет, что случилось с сыном вождя, поэтому каждому нетерпелось увидеть его живым и здоровым. В эту ночь Великая Мать дала им такую возможность. — Мы уже испугались, что ты не придешь, — один из незнакомцев извернулся и принялся что-то искать среди небольших чаш, попутно общаясь с Аонунгом. От его плеч вниз по груди к животу спускалась большая темная татуировка, которая, учитывая нынешнее положение его тела, казалась мне еще более необычной и странной. — Как я могу такое пропустить, — мы с Аонунгом встречаемся взглядами, и он едва заметно улыбается мне, после чего обращает внимание на копошащегося у меня под левым боком Та’кука. Старший аккуратно подтягивал к себе приличного размера каменную чашу, доверху заполненную той самой беловатой жидкостью, которую я видела в его миске. В нос тут же ударил довольно резкий травяной запах, из-за чего я невольно сморщила нос. — Это надо отпраздновать, — Та’кук вытянул руку, и один из его друзей протянул ему пару небольших мисок. Старший зачерпнул одной из них ту самую сильно пахнущую жидкость и протянул мне. — Что это? — Кава, — ответил Аонунг, принимая из рук друга вторую миску. Он явно заметил, с каким недоверием я разглядываю странную жижу, поэтому поспешил успокоить меня, — все не так плохо, как выглядит. Ее пьют по праздникам, чтобы расслабиться. — Ты думаешь, это хорошая идея? — жидкость в миске все еще не вызывала во мне должного доверия. В моем клане взрослые на’ви, что прошли унилтарон, тоже пили каву, но выглядела она иначе, иначе пахла. Здесь много растений, ягод и фруктов, которых мне не доводилось видеть раньше, но которые, скорее всего, могут быть ингредиентами кавы Меткаина. — Вдруг другой возможности уже не будет? — эта неаккуратно брошенная наследником клана Меткаина фраза заставляет меня нахмуриться. Что он имеет в виду? Аонунг замечает мое замешательство и довольно щурит глаза, делая первый глоток из чаши. Недавно он сам чуть не отправился к Великой Матери, а сейчас так легко об этом говорит. — О чем ты? — Аонунг не спешит отвечать на мой вопрос, лишь хмурится и отрицательно машет головой. Тыльную сторону ладони, которой я держу чашу для кавы, обжигает чужим теплом. Сын вождя приподнимает мою руку, а вместе с ней и чашу, намекая на то, что я должна это выпить. Жидкость горчит и слегка обжигает горло, от чего оно неприятно першит. Уши сами прижимаются к голове, в то время как я прикрываю рот запястьем, пытаясь не закашлять. — Не торопись, — Та’кук улыбается и слегка хлопает меня по спине. Трое других на’ви лишь снисходительно улыбались, обмениваясь насмешливыми взглядами, — оно сильно в голову дает, не увлекайся. — Я и не планировала, — откладываю чашу с кавой в сторону. Моя Укавла говорила мне, что кава — вещь коварная и на каждого действует по-разному. В этом плане главное знать меру, иначе есть вероятность натворить глупостей. Новый клан не лучшее место для экспериментов. — Скучно с вами, — Аонунг хлопает себя по коленкам и встает с места, протягивая мне руку, за которую я тут же хватаюсь. Он был прав, сидеть в компании более взрослых на’ви было не очень комфортно, ведь общих тем для разговора у нас не было. — Следи за ним, Моран, он целую миску выпил! — кричит мне в спину Та’кук, и по его голосу слышно, что его это очень веселит. Сын вождя недовольно ворчит и дергает ушами, но никак не отвечает на выпад в свою сторону. Аонунг повел меня в большую открытую хижину, в которой находилось очень много на’ви. Подойдя ближе, я заметила, что они сидят в небольших группах, некоторые сидят в парах, а вокруг них стоят небольшие миски с разной краской. Все они были очень заняты, сосредоточенно вырисовывая на телах и лицах друг друга различные сложные узоры. — Садись, — сын вождя указывает рукой на свободное пространство, а сам пробирается в центр хижины, аккуратно огибая сидящих вокруг на’ви. Пока его не было, у меня была возможность оглядеться. По разные стороны от меня сидели компании всех возрастов — от маленьких детей до пожилых на’ви. Все они улыбались, это занятие доставляло им удовольствие, и я с ними согласна, что-то в этом было особенное и личное, что объединяло их. Аонунг вернулся довольно быстро с двумя небольшими мисками в руках. Голубая и белая. Он протягивает мне миску с белой краской и садится напротив. — Мне нужно рисовать что-то определенное? — Нет. Рисуй все, что захочешь. Краска теплая, словно ее кто-то грел. Стоило мне поднять глаза, как я увидела небольшую огненную яму и плоский камень, на котором пара сильно разукрашенных на’ви расставляли точно такие же миски, чтобы краска в них не застыла. Начать я решила с лица парня. — У вас было что-то подобное? — голос Аонунга прорезает повисшую между нами тишину подобно охотничьему ножу. — У нас был охотничий праздник, — аккуратно касаюсь двумя пальцами его лба и веду вниз, останавливаясь на кончике носа, — мы тоже рисовали, пели и танцевали у костра. До ушей доносился треск углей и тихий шепот сидящих рядом на’ви. Их многочисленные голоса сливались во что-то единое, что напоминало мне легкий ветерок, что гулял между кронами Дерева дома. В любое другое время эти звуки мешали бы нам спокойно разговаривать, но сейчас мы сидели так близко друг к другу, что мне было достаточно шепота, чтобы Аонунг меня услышал. — Расскажи, — он отвечает мне таким же шепотом. Его пальцы осторожно касаются моего виска и спускаются чуть ниже, к щеке, оставляя за собой теплые светло-синие следы. В голове тут же вихрем стали проноситься многочисленные воспоминания разных праздников, которые мне удалось увидеть своими глазами. Когда я была совсем маленькая, в танцующих вокруг костра на’ви в костюмах разных зверей я видела настоящих животных, чьи души Анурай восхваляли в своих песнях и легендах. Это было настолько завораживающее зрелище, что каждая, даже самая маленькая и незаметная деталь запечатлелась в моей памяти подобно ритуальным узорам, что наши творцы вырезали на церемониальных посохах и копьях. — Анурай надевали костюмы животных, — снова окунаю пальцы в краску и рисую еще несколько линий на лбу парня. Аонунг внимательно слушает, продолжая сосредоточенно вырисовывать какие-то круглые узоры у меня под глазом, — так они показывали уважение и благодарность нашим братьям и сёстрам. Окунаю в краску пальцы второй руки и провожу ими длинные линии от висков до подбородка. Кожей чувствую, как теплый след переходит на линию нижней челюсти, осторожно спускаясь на шею кривыми линиями, от чего по спине тут же проходит волна мурашек. — Они танцевали и пели песни. — Какие? — все это время Аонунг безотрывно следил за движением своих пальцев, но после моих слов о песнях он заинтересованно поднял на меня большие голубые глаза. — Terìran ayoe ayngane, — мне не хотелось нарушать царившую в хижине атмосферу и привлекать к нам излишнее внимание, поэтому петь пришлось очень тихо. Острые уши сына вождя взметнулись вверх в попытке уловить тихое пение, — Zera'u… Опускаю в миску с краской остальные пальцы и провожу ими от подбородка парня до края ткани на его груди. Когда пальцы доходят до кромки бинта, я чувствую, как бьётся под ними сердце Аонунга. Спокойные, но сильные удары отзываются пульсацией в кончиках пальцев, которая идет по моему телу дальше подобно ряби на воде. Приятное, но очень странное чувство. — Rerol ayoe ayngane, — теплые пальцы сына вождя спускаются вниз по шее, но тут он спешно убирает руку и хмурится каким-то своим мыслям. Аонунг опускает в миску ладонь, после чего прикладывает ее к моей груди, обжигая бледную кожу теплом. Сердце под его ладонью пропускает удар, и по его довольной улыбке понимаю, что он это почувствовал. В горле образовывается ком, но мне приходится делать невозмутимый вид и петь дальше, что ещё сильнее веселит Аонунга, — Ha ftxey… Awpot set ftxey ayngal a lu ayngakip… Теплые ладони легли на мои плечи, оставляя светло-голубые отпечатки. Приятная тяжесть заставляет меня довольно сощуриться, но ощущение комфорта тут же сменяется легкой грустью, стоит Аонунгу убрать руки с моих плеч. После горячих прикосновений кожу обдает холодом, от чего кончик хвоста, который до этого спокойно лежал на моих ногах, начинает раздраженно дергаться. Сын вождя замечает это и без раздумий хватается за него, оставляя на коже и пушистой кисточке синие следы. — Эй, — он улыбается и поднимает руки вверх, наблюдая за тем, как я пытаюсь стереть с кончика хвоста светло-синий след его ладони. Мои руки в белой краске, и вместо синего пятна получаются голубые разводы, которых стало ещё больше, чем оставил Аонунг. Из груди вырывается недовольное сопение, и я слышу над ухом тихий хриплый смех, — весело тебе? — Очень, — он достает из-под своей миски кусок ткани, после чего снова берет мой хвост в свои руки. Аонунг оттирает его медленно и аккуратно, словно он может сломаться от одного его неловкого движения. Выглядит это мило и забавно одновременно, из-за чего губы сами по себе растягиваются в улыбке, — весело тебе? Сын вождя кидает на меня быстрый взгляд и снова возвращается к своему занятию. Он мог бы выглядеть сосредоточенным, но его выдавали дрожащие уголки губ. — Очень, — Аонунг снова едва слышно смеется и опускает голову, делая вид, что хочет лучше рассмотреть, стер ли он всю краску с моего хвоста. Когда Аонунг убедился, что голубых следов больше нет, он так же аккуратно положил его мне на ноги. — Расскажи мне что-нибудь о себе, — сын вождя вопросительно вскинул брови, явно не ожидая такой просьбы с моей стороны. С момента моего прибытия в клан Меткаина наши отношения с Аонунгом сильно изменились, но если он знал обо мне хоть что-то, то я не знала о нём практически ничего, поэтому, несмотря на теплые отношения, между нами до сих пор находилась невидимая пропасть, которую хотелось уничтожить. — Зачем тебе это? — в его глазах пляшут озорные огоньки. Дразнит меня. Аонунг склоняет голову к плечу и щурит хитрые глаза в ожидании моего ответа. — Не хочу, чтобы между нами были какие-то недосказанности, — он снова улыбается и на какое-то время замолкает. Мне показалось, что он ушел в себя, обдумывая, что бы мне такого рассказать. Парень снова опустил пальцы в краску и принялся задумчиво выводить узоры на моих предплечьях. На’ви вокруг нас с течением времени сменяли друг друга, а мы продолжали сидеть. В какой-то момент Аонунг решил прервать воцарившееся между нами молчание. — Великая Мать не даст мне соврать, я очень переживал перед обрядом Унилтарон, — я дернулась от прорезавшего тишину голоса, даже если это был шепот. Сын вождя все так же аккуратно водил пальцами по моим рукам, сплетая синие линии в один единый узор. Не хотелось отставать, поэтому я тоже решаю продолжить вырисовывать линии на теле парня, попутно слушая его рассказ, — некоторые умирают, и я не хотел стать одним из них, у меня не было такого права. Чем больше он говорил, тем темнее становились его глаза и тише становился голос. Было заметно, что эта тема была для него очень личной и важной. Где-то глубоко внутри разлилось нечто теплое от осознания того, что Аонунг решил поделиться со мной чем-то очень значимым, что сильно повлияло на него когда-то. — Во время охоты мне было видение… меня съела акула, — он опустил глаза и перешел на мой живот. Теплые пальцы щекотали кожу, и, как бы я ни старалсь, живот подрагивал, мешая ему рисовать, но Аонунуг, казалось, совсем этого не замечал, сосредоточившись на своих мыслях, — и тогда, когда мы действительно столкнулись с ней, я думал, что в этот раз точно умру. — Не умер бы, если бы уплыл, — он поднял на меня глаза, и мне стало очень неловко. Что-то было в них такое, что заставило сжаться все мои внутренности. Нет, я не увидела в них агрессии, лишь темноту и что-то странное, что я не смогла осознать. — Я бы в любом случае не уплыл, — Аонунг спускается к запястьям и выводит на них несколько простых линий, — не оставил бы тебя там одну… и сейчас я говорю это не как сын вождя. Кожа под моими пальцами горячая, как плоский камень, на котором на’ви готовят еду. Мышцы его рук напрягаются, когда я провожу по ним, и он растерянно дергает ушами, снова провалившись в свои мысли. — Это видение снова пришло ко мне, когда я был без сознания, — после этих слов я поняла, почему он так себя вел, когда я пыталась разбудить его. Сын вождя нанес на меня последние полосы и принялся вытирать руки, — но тогда я не умер, как в прошлый раз. Взгляд его потеплел, он даже слегка улыбнулся, словно вспомнил что-то приятное. Я старалась лишний раз не издавать никаких звуков, ведь откровения сына вождя очень редкое явление, и мне не хотелось сбивать его. — Атокирина… одна единственная, но настолько сильная, что ее появление изменило все в моем видении, — Аонунг нахмурился, пытаясь вспомнить больше подробностей своего сна, — исчезла акула, океан, звуки, исчезло все, и я остался один, а дальше темнота и неизвестность. Слушать его было тяжело. За последнее время я пережила слишком много потерь, я не намерена больше ничего терять. Никогда в своей жизни. Сердце болезненно сжалось, и мне хотелось выть от этого неприятного ощущения. Внутри вихрем проносились различные эмоции, порой настолько противоречивые, что я не знала, куда себя деть. Меня передернуло от всего этого, из-за чего пара мелких заплетенных Дейшаной косичек упали мне на лицо. — Все нормально? — длинные пальцы аккуратно поддели косички и заправили их мне за ухо. В его глазах я видела непонимание и беспокойство, — Мои слова тебя задели? — Идем, — наспех вытираю руки и встаю. Выйти отсюда оказалось куда сложнее, чем прийти, ведь на’ви, что пришли позже, занимали места у выхода, и обойти их так, чтобы никого не задеть, было довольно трудно. — Куда мы? — Аонунг хватает меня за запястье, чтобы не потерять в толпе, хотя, учитывая мои особенности, сделать это было довольно трудно. Сначала мне хотелось вывести его на пляж, ведь я привыкла, что вечером там уже никого нет, но сейчас праздник, и там жители Ава’алту развели большой костер, и издалека можно было увидеть, как некоторые из них танцуют вокруг огня, в то время как другие сидят немного поодаль, наблюдая за танцующими. Несмотря на многочисленные голоса, в моей хижине оказалось на удивление тихо, и это не могло не радовать. Всю дорогу до дома я чувствовала на себе подозрительный взгляд Аонунга, что послушно шел за мной, продолжая держать меня за запястье. — Моран, что происходит? — прохожу в центр хижины и сажусь на колени, утягивая парня за собой. На мгновение наследник клана Меткаина засомневался, но затем дернул головой, отгоняя какие-то свои мысли, и сел рядом, — Ты меня пугаешь. — Мне не нравятся твои слова про смерть, — он хмурится, и я его понимаю, ведь сама просила рассказать что-то, но дело было совершенно в другом, — и я хочу кое-что подарить тебе. Оно много раз меня спасало, и я уверена, что спасет и тебя, если это будет нужно, но… Аонунг заинтересованно дернул ушами, и я заметила, как взволнованно заметался хвост за его спиной. — В моем клане существовал обычай, небольшой ритуал, который объединял народ, — воспоминания о родной деревне вызвали внутри приятное тепло и волнение, словно этот ритуал хоть и ненадолго, но давал мне возможность вновь оказаться там, среди моего народа — мы дарили друг другу разные украшения, выражая таким образом свою привязанность друг к другу. У этих украшений была долгая история, многие из них передавались из поколения в поколение, но никогда не теряли свою значимость. В горле снова образовывается ком, но на этот раз я его сглатываю, борюсь с собой и своими чувствами. Это одна из немногих вещей, которая осталась у меня, к которой прикладывали руки близкие мне на’ви, но сейчас я была готова отдать этот предмет Аонунгу, точно зная, что так он будет в безопасности. — Это fkxile, оно сделано из камней, которые я нашла в корнях Дерева Душ, — сын вождя опустил глаза, разглядывая темно-серые неровные камушки, что висели на моей шее, — моя сестра, Киралу, помогла мне сделать из них бусины, чтобы я могла носить их. Чтобы Великая Мать всегда была со мной. — Оно важно для тебя, так нельзя, Моран… — Я тебя не спрашиваю. Аонунг решает не спорить со мной, лишь слабо улыбается и опускает глаза. — Удиви меня. Сажусь напротив него и пододвигаюсь как можно ближе, после чего опускаю руки ему на плечи и снова чувствую, как он напрягается. Все это время он внимательно наблюдал за каждым моим движением, чтобы понять, что его ждет дальше. В следующее мгновение я тянусь к нему, чтобы мы соприкоснулись лбами. От неожиданности наследник клана Меткаина дергается, но затем сам подается вперед, упираясь своей переносицей в мою. Я сильно растерялась из-за такой близости, и его это повеселило. — Что дальше? — Аонунг улыбается и слегка трется о мой нос, из-за чего щеки начинают предательски гореть. Нельзя волноваться, нужно успокоиться. Прикрываю глаза и тянусь к узлу на шее. Крепкий, такие умела вязать только Киралу. Не сразу, но бусы поддаются, и я чувствую, как слабнет леска в моих руках. Завязать узел на шее Аонунга было непросто, он крупнее меня, поэтому, если на мне украшение висело, то в его случае оно обернулось вокруг его шеи плотным кольцом. Несмотря на то, что это выглядело странно, в этот момент я считала, что приняла самое правильное решение. Я уже хотела отстраниться, как вдруг крепкая рука легла мне на шею, не давая отодвинуться. — Подожди, — он тянется к своей шее, и моей кожи касается что-то твердое и теплое. Не сразу до меня доходит, что это его любимый клык, который он ни разу не снимал с себя за все время моего нахождения в Ава’алту, не считая того момента, когда его сняла Ронал, чтобы он не мешал ей работать, — теперь все честно. Его ожерелье было тяжелее моего, и с непривычки я чувствовала себя странно, но Аонунг был этим более чем доволен. И снова этот взгляд, смысл которого я не понимаю. Он задумчиво улыбается и проводит пальцами по плотному ряду бусин на своей шее. Мне всегда было интересно, что происходит в головах других на’ви, но моя Укавла всегда говорила, что только Эйва способна это узнать, и мне становилось грустно. Сейчас мне бы очень хотелось знать, о чем он думает, ведь в этот день он намного чаще уходит в себя, чем обычно. Могу ли я спросить его об этом? Была не была. — Ао? — мы снова встречаемся взглядами, но теперь мне кажется, что он смотрит куда-то сквозь меня. — М? Я все еще колебалась и не могла решить, стоит ли мне спрашивать его об этом и будет ли это уместно или же я сейчас просто все испорчу. — Хотела спросить… — на половине вопроса меня оборвал громкий звук, доносившийся откуда-то снаружи. Все внутренности скрутило от волны неприятных и страшных воспоминаний, а дыхание стало рваным, не осталось ни намека на былое спокойствие. Аонунг дергается, и я перевожу на него испуганный взгляд, ожидая чего угодно — панику, страх, злость или растерянность, но ни одна из этих эмоций не отразилась на лице наследника клана Меткаина. Еще больше я растерялась, когда заметила улыбку на его лице. — Они здесь, — он берет меня за руку и встает, но я остаюсь на месте. Все мое тело словно приросло к плетеному полу хижины, я абсолютно его не чувствовала. Меня сковало волной страха, — что с тобой? Аонунг снова опускается на пол, обхватывает ладонями мое лицо и взволнованно заглядывает мне в глаза. — Тебе плохо? — его руки ложатся на мои плечи, и он притягивает меня к себе, позволяя уткнуться носом в сгиб его шеи. Чувствую, как он проводит ладонью по моей спине, пытаясь хоть как-то меня успокоить, пока его вторая рука зарывается в мои волосы, — Я могу позвать маму, она тебя посмотрит, только скажи, что не так. Его голос тихий и хриплый, а губы едва касаются моего уха, из-за чего оно дергается от каждого его слова. Закрываю глаза и сильнее прижимаюсь к нему, пытаясь спрятаться от этих мерзких ощущений. Я понимала, что будет тяжело, ничего не проходит бесследно, но мне даже в голову не приходило, что воспоминания могут причинить столько боли. Нельзя сдаваться, сдаются слабые — именно так говорил мне когда-то Бейда’амо. «Txopu rä'ä si, Tsamsiyu!» — проносится в голове его голос. Грубый, рычащий, это голос настоящего воина, который привык бороться не только с небесными демонами, но и с самим собой, — «Wem, ma tsamsiyu, wem txo kelku si nereu!» — Все хорошо, Ао, просто дай мне время.