«Надежда выздороветь — половина выздоровления»
Вольтер (1694–1778 гг.)
Лучи утреннего солнца робко коснулись стен глубокой пещеры. Пещеры, каких много — все Холмы Пендрика испещрены подобными естественным укрытиями. В древние времена их использовали звери и люди, не уступавшие зверям в дикости. Эту пещеру, если хорошенько присмотреться к девственно чистым стенам, обжил в свое время гигантский пещерный медведь. Глубокие борозды от его когтей все еще виднелись на мягкой породе. Оставившая их лапа, попадись под нее обычный человек — не оставила бы от него и воспоминания, разодрав на части парой ударов. Однако сейчас любопытное солнце нашло в пещере не страшного своей силой и свирепостью зверя, а человека. И он тоже был страшен, но своими ранами. Было бы солнце этого мира чуть более любопытным созданием, оно бы точно заинтересовалось причинами, по которым этот исхудалый мужчина с неровным дыханием и обескровленным лицом еще не спит вечным сном. Абелард поморщился, когда солнечный луч мазнул по его векам. Трепещущие ресницы дернулись, и мужчина, наконец, проснулся от своего беспокойного сна. Вот только, хоть убей, он не помнил, что ему снилось. Благо, это не помешало ему хоть чуть-чуть отдохнуть. Телесная боль, что ночью была немного успокоена, потянула очнувшееся сознание, но Всадник в очередной раз отмахнулся от нее. За ночь магический источник выработал небольшое количество духовной энергии, которую он был готов вскоре вновь пустить в ход, уменьшая внутренние повреждения. От чего отмахнуться никак не получалось, так это от голода. Абелард окинул взглядом пещеру. Никого. Мужчина тяжело вздохнул — значит Фьёда еще не вернулась с охоты. Любимое дело, которому она не отдавалась слишком долго, да и общее бремя последних потрясений могли притупить ее ответственность. Он это понимал, а потому не обижался на то, что драконица немного задерживается. К тому же, их связь говорила - она сейчас где-то рядом, может быть, уже возвращается в их временное пристанище с добычей. Живот, покрытый оплавленной сталью и несколькими глубокими ожогами протяжно и голодно заурчал. В отличие от Абеларда, его врожденные потребности не были готовы ждать так долго. Каждый Всадник и дракон Дарахегал не мог протянуть долго без еды — одного из важнейших компонентов в производстве их телами крови и магии. Управление своей и чужой кровью приносило много пользы членам династии, возвышая их над многими Всадниками, но у этой силы имелись и серьезные недостатки: начиная с требовательного голода и заканчивая кровавым безумием. Лишь люди, чья воля, подобно оковам, сдерживала инстинкты и побуждения, могли воспользоваться всем потенциалом магии рода. Голод являлся первым, явным врагом для всех них. При длительном отсутствии обильной пищи, что часто бывало в годы тяжелых испытаний и кризисов, Всадник или дракон начинали быстро слабеть. Тело принималось перерабатывать само себя и делало это очень быстро — все для того, чтобы поддерживать высокий уровень потребления жизненной энергии источником. Чем меньше пищи потребляешь, тем активнее шел процесс самопоглощения. Вплоть до смерти. Особенно печальной была судьба попавших в плен — достаточно было некоторое время не кормить пленника и он уже наверняка не смог бы сбежать от своего пленителя. Идеальный пленник, жаль только заполучить отнюдь непросто. Сам Абелард уже долгое время питался на скудных запасах Когтя, отрезанного от внешнего мира. Без притока свежей еды, всем выжившим Всадникам и драконам приходилось делить последние крохи. Попадание же в новый мир вышло… Травмирующим. Из-за этого организм, дабы восстановиться, и начал поглощение самого себя. Потому-то Всадники Дарахегал снискали себе славу гостеприимных хозяев и любителей пиров, торжеств и празднеств. Большинство из них стремилось к увеличению собственной массы всеми способами — это гарантировало их временную безопасность в случае потери возможности обильно питаться. Драконы в этом не отставали от своих наездников. На фоне своих почивших братьев и сестер Абелард выделялся, как стройная олива выделяется на фоне толстоствольных секвой. Неплохо сложенный, но все равно слишком худой на их взгляд, отчего Всадник становился предметом дружеских шуток со стороны других членов династии. Такая его стройность также стала причиной настолько печального состояния при приземлении. Все дело в том, что привитый отцом-священником аскетизм в пище пережил даже магическую трансформацию в зависимого от еды Всадника. Фьёда, что не удивительно, полностью разделила привычки своего спутника, оставаясь стройной и красивой самкой. Кровавое же безумие было проклятьем всех тех, в чьих жилах текла кровь Дарахегал. Раны, своя и чужая кровь, нестабильное ментальное состояние, опустошенный источник — все это и некоторые другие причины могли в любой момент погрузить дракона или человека в яростное бешенство, которое он либо подавит, либо от которого погибнет. Хлопающий звук крыльев вызвал слабую улыбку на худом лице Абеларда. Его и без того тонкие губы превратились в две едва заметные полоски, чуть-чуть выбивающиеся из общей бледности лица. Грязное, окровавленное оно чувствовалось сухой маской — приложи чуть больше усилий и потрескается, слетит прочь, обнажая истощенные мышцы. Несколькими неуверенными движениями мужчина стер с лица засохшую кровь. Но не только остатки кровавых слез из глаз, носа и рта беспокоили его. Его щеки и подбородок, так близко оказавшиеся у обугленной шеи, покрылись едва заметной алой щетиной! С момента, как он обрел Фьёду и стал частью династии, у него никогда не было бороды. Уже почти восемьдесят лет он тщательно следил за своей внешностью, следуя моде, популярной у Всадников его поколения. Иерому та мода не слишком нравилась — за что ученик бывал несколько раз бит. Но разве чувство прекрасного можно выбить кулаком? Благодаря беспрецедентному для инородных Всадников контролю над собственным организмом, Абелард мог не допустить роста волос на лице. Не было ничего удивительно, что сейчас, когда его силы критически слабы, рефлекторное сдерживание роста борода больше не работало. Хватало других, куда более важных забот. Этот маленький, но показательный факт заставил его лишь усмехнуться. Как же низко он пал, раз не может контролировать даже такую мелочь в себе. Солнечный свет за пределами пещеры мигнул. Абелард посмотрел на выход и встретился с лазурными глазами-неводами своей драконицы. Ее взгляд лучился гордостью и довольством. Перед тем, как залезть в пещеру она кинула на пол свою добычу, очевидно, предназначенную Всаднику. От увиденного мужчина не знал, плакать ему или смеяться. Половина оленьей туши с влажным шлепком приземлилась на каменный пол, разбрызгивая вокруг кровь, ошметки плоти и внутренностей. Особенно глаз Абеларда зацепился за нежно-розовый контур кишок, вывалившихся из мертвого животного при падении. Под останками уже активно растекалась кровавая лужа. В течение нескольких минут Всадник не отводил взгляда от своего «завтрака». Но вот плотину его спокойствия наконец прорвало, и он расхохотался. И пусть горло еще было не готово к таким нагрузкам, но не каждый день его «радовали» подобными сюрпризами. Фантастическими сюрпризами, право слово. «Фьёда, моя алая заря, — начал он, отсмеявшись и сплюнув небольшое количество подступившей к горлу крови. — Ты принесла это мне?» Утвердительный ответ в виде кивка вызвал у него нервный смешок. Ситуация поражала его грандиозной абсурдностью. «Ты же не забыла, что я не дракон и дышать огнем не приучен? — дождавшись неуверенного кивка, он продолжил. — Как тогда ты прикажешь мне есть сырое мясо?» Драконица посмотрела на окровавленную тушу, затем на Абеларда. Повторив это недоуменное движение троекратно, она отвела взгляд от лица своего спутника, а лапой, как бы незаметно, начала отодвигать труп в сторону выхода, оставляя за ним кровавый след. Была бы она человеком, а не драконом с алой чешуей, ее щеки и уши наверняка загорелись от стыда. Лоргон стоически терпел ситуацию, молясь Тиру, чтобы только вновь не рассмеяться. После предыдущего раза горло заболело с новой силой, да и повторный смех над опростоволосившейся Фьёдой станет скорее унижением для нее, чем обоюдным весельем над забавной ситуацией. «И прошу тебя, сестрица, перед прожаркой — вытащи все внутренности из него и сдери шкуру, хорошо?» Фьёда не ответила, старательно выталкивая оленя наружу. Как только она достигла успеха, тут же вылетела и сама. Абелард глубоко вдохнул. Затем еще раз и еще. Предательский смех больше не рвался наружу. Конечно, драконица ошиблась, но кто в этом мире не без греха, кроме Всеблагого? Зато в следующий раз Фьёда будет более внимательна к тому, чем она собирается кормить обездвиженного человека. Им еще долго придется сидеть в этих давящих стенах. Вскоре крылатая красавица вернулась. За то небольшое время, что ее не было, Абелард успел проверить процесс самовосстановления и признал его исключительно паршивым. Не имея возможности нормально питаться от внешней энергии, его регенерация опиралась на возможности источника, и без того слабого, общая вместительность которого откатилась в своем развитии на годы. К тому же, мешал и доспех. К сожалению, без его собственноручного вмешательства, организм, вероятнее всего, никогда не оправится от страшных ран, нанесенных Зеленой звездой. В этот раз Фьёда положила на чистую от крови поверхность прожаренного, кое-где до черной корки, оленя. Конечно, обработан он был плохо: не вся кожа была удалена, часть внутренностей была смешана драконьми когтями, а не вырвана. Но если забыть об этом и начал с мясистых оленьих бедер — жить было можно. Абелард объяснил вынужденной кормилице, какие куски ей нужно оторвать для него. Сам мужчина еще долго не мог не то что ходить — стоять было бы трудно. Фьёде придется самостоятельно давать ему в руки еду. В эти мгновения, жесткое оленье мясо, отрываемое крепкими белыми зубами от такого же цвета кости, было верхом блаженства для Всадника, некогда пировавшего с князьями и королями смертного мира. Пусть оно было абсолютно лишено соли и прочих приправ, зажарено драконьим огнем на голых камнях посреди высокогорья, а туша не прошла никакой положенной обработки. Пусть все было так, но сейчас мясо этого бедного оленя стоило всех деликатесов мира. И Абелард был уверен — никогда и никакое блюдо не принесут ему в будущего того блаженства, что он получил, усытив, наконец, внутренний родовой голод. Фьёда с довольным видом смотрела на то, как ее Всадник насыщается. Уже забылась глупая ошибка — в данный момент она сполна разделяла его чувства. Первая кровь в новом мире и для нее стала наслаждением. Охотиться в Тирбране после победы Брана стало опасно. Смертельно опасно. Не только выживших животных было тяжело найти, но и мертвые сородичи регулярно пересекали небо, готовые окружить и наброситься. Добычей охотнику стать было легче легкого. В самом же Когте драконам еды почти и не было. Не питаться же им травой, выращиваемой последней всадницей из династии Вюрд. За первой оленьим бедром пошло второе. Абелард ел долго, все же пережевать так приготовленное оленье мясо было делом достаточно тяжелым. Но все это было неважно. Ослабший организм, наконец получивший так необходимую ему энергию, заработал с новой силой, вырабатывая кровь, насыщая источник. Если извне магию было больше не взять — внутренние ресурсы организма Всадника становились единственным источником ее генерации, в дополнение к естественному приросту магического источника, не зависящему от династических особенностей. Почувствовав, как тянущая пустота в животе наконец отступила, мужчина в последний раз жадно впился в мясо и положил обглоданную кость рядом с собой. На некоторое время голод ушел. Если Всадник будет так же питаться изо дня в день — он не напомнит о себе еще очень долго. Но оставалась другая проблема. «Фьё, мне нужна вода, — Абелард с благодарностью посмотрел на накормившую его драконицу. Однако для выживания даже ему, как и любому другому живому существу, нужно было питье. — Мы в горах, рядом должен быть источник пресной воды». Успевшая улечься подле него Фьёда чуть кивнула, передавая мыслеобраз многочисленных мелких речушек, ручейков и родников, обнаруженных ее острым взглядом во время поиска добычи. Но Абеларда заинтересовала картина небольшого горного озера с кристально чистой водой, сквозь которую была видна галька. «Тебе нужно сделать так…» Проводив драконицу взглядом, Всадник сосредоточился на исцеляющей медитации, выбрав единственной целью сердце, как важнейший узел своего организма. Мыслями же Абелард постоянно возвращался к своему плану. Если он не удастся, то до самого выздоровления, когда Лоргон сможет хоть как-то передвигаться, ему придется пить кровь животных, которых ему сырыми принесет Фьёда. Опасная и неприятная перспектива, а потому обычная пресная вода была предпочтительней. Некоторые Всадники Дарахегал любили побаловать себя кровью животных, считая, что так их собственная магия становится сильней. В истории династии бывали даже случаи, когда некоторые безумцы переходили на людскую кровь. Эта практика не только была порочной, оскорбляющей Всеблагого и величие титула Всадника, но и приводила к быстрому наступлению зависимости от крови живых существ, а затем и к кровавому безумию. Таких падших собратья убивали без жалости. Да, Абелард признавал, что темная слава его рода не возникла на пустом месте и они действительно могли пить кровь людей в бою и вне его, но это всегда было ради чего-то большего, чем удовлетворение собственных пороков. «Испитие памяти» или самовосстановление через насыщенную магией кровь — все это становилось инструментом на службе защитников Жизни. К возвращению Фьёды невеликие запасы магии в источнике уже были исчерпаны, а потому Абелард с нетерпением ждал свою спутницу. Она без каких-либо трудностей пролезла в пещеру. За это короткое время ее тело полностью приспособилось к новым условиям обитания, делая движения плавными и привычными для тела. Инстинкты позволили ей быстро адаптироваться к новому месту жительства. Правда, в этот раз она залезала медленнее, чем когда приносила еду. Ее голова застыла в ровном горизонтальном положении, не дергаясь и едва покачиваясь вслед плавным движениям тела. Она приблизилась к сидящему Всаднику максимально близко, благо потолок был отнюдь не низким. Таким образом, ее пасть оказалась боком, застыв прямо перед лицом Абеларда. Он мог в мельчайших подробностях рассмотреть строение морды Фьёды, ее тонкие и прочные чешуйки, изгибы, костяные наросты на нижней челюсти и небольшой рог над носом. Когда она была меньше, Всадник часто гладил этот, тогда еще, мягкий рожок, играя со своей маленькой подругой. С возрастом рог стал длиной в две человеческие ладони и мог пронзить грудную клетку одоспешенного воина. Но Абелард все также, как и десятилетия назад, любил его почесать, чем радовал свою спутницу. Драконица приоткрыла плотно сжатые челюсти, обнажив острейшие клыки и зубы. Они обновлялись у нее каждые десять лет и сейчас выглядели крепкими и здоровыми. Но отнюдь не набор смертоносных зубов привлек внимание наклонившегося поближе, покинувшего опору в виде стены за спиной Абеларда. В пасти своей Фьёда принесла в пещеру озерную воду. Абелард улыбнулся и погладил драконицу по чувствительной чешуе вокруг носа. В ответ она зажмурилась от удовольствия и поделилась с ним чувством радости от того, что мужчине не придется пить кровь. Убрав от чешуи руку, Всадник занял позу поудобнее и принялся руками черпать воду из ее пасти. Делал он это осторожно, не желая порезаться об острейшие драконьи зубы. Процесс требовал предельной концентрации для них обоих. Фьёда должна была держать голову неподвижно, чтобы неловким движением не пронзить кисти мужчины. Абелард же старался побороть предательскую дрожь в слабых руках и не порезаться. Наконец, первая горсть воды оказалась в его рту. Сладкая, чистая, ледяная горная вода пронзила его раненое горло, проморозила желудок. Он и не знал, как, оказывается, страдал от жажды. Она скрылась от него за голодом, болью и магическим истощением. И теперь все тело, будто засушливая степная почва, кричало — больше, еще больше! Руки Абеларда дрогнули, острая кромка драконьих зубов высекла искры из оплавившегося наруча на левом предплечье. Фьёда дернулась от испуга за Всадника, из-за чего вода в ее пасти слегка выплеснулась через край, оказавшись на сохранившихся в огне латных поножах. К счастью, ничего хуже не произошло и ныне лысый мужчина смог продолжить крайне сложный процесс питья. По его окончанию драконица проглотила остатки воды и улеглась спать, утомленная бессонной ночью и передачей магической энергии. Абелард знал, что это только начало — Фьёде рано или поздно стоит впасть в спячку, чтобы восстановление проходило без осложнений. Но, конечно, никак не раньше, чем ему удастся встать на ноги. *** Так проходили долгие дни. Ежедневный глубокий сон и целительные медитации, с каждый новым разом занимавшие все больше времени, приносили свои плоды. Теперь Всаднику не приходилось плеваться кровью после пробуждения. Исчезли тянущие боли в груди, дышать стало значительно легче. Шагом вперед стало устранение отравлений, доставшихся органам от глубоких ожогов. Сами ожоги, где они не соприкасались с доспехами, также подверглись целительному воздействию — особенно много внимания Абелард уделил шее. Волдыри и спекшаяся кожа постепенно уступали место свежим рубцам и шрамам. Повороты головы перестали причинять боль, но, к досаде Всадника, прежняя гибкость движений исчезла. Абелард не сомневался, что и во всех остальных местах, которые он избавит от ожогового слоя, случится то же самое. Конечности утратят послушность, движения плавность и выверенность. Конечно, был бы это простой огонь, таких проблем не возникло бы — шрамы от него исчезли за пару ночей. Но это было непростое пламя — страшное и магическое. Следы от него потребуют куда больше времени и сил, чем уже мертвые слои, требующие лишь насильного отделения от тела. Зеленая звезда проникла внутрь, закрепилась в его теле. Завтрак, обед и ужин в виде прожаренного и местами пережаренного мяса и рыбы, которую Фьёда наловчилась ловить, ныряя в то самое озеро, помогали ему развивать огонь в источнике, постепенно превращая его из искры в огонек лучины. Рыболовством же драконица занялась не столько из-за Абеларда, который, после нескольких дней постной мясной диеты, с трудом смотрел на кусок оленины, но не жаловался, сколько из-за скуки. Процесс питья больше не вызывал никаких сложностей, разве что один раз из пасти в лицо Всаднику прыгнул мелкий хариус. За столь вопиющее поведение беднягу проглотила Фьёда под надрывный хохот раненого. Она же еще несколько раз обрабатывала пещеру огнем, когда сырость и насекомые возвращались в обжитые ими стены. Куда более здоровый, чем в первый день, Абелард в эти моменты оказывался на прогретых солнцем камнях снаружи, с интересом разглядывая небо нового для себя мира, отмечая совершенно иное расположение звезд. Будучи довольно ученым человеком, он прекрасно разбирался в звездной карте Тирбрана. Знал, где звезда Нохама, а где созвездие Тристрама — ярчайшие жемчужины ночного неба. В полете он легко ориентировался по Путеводной, подруге Всадников, путников и мореходов, указывающей верную дорогу. Здесь же не было ни одной знакомой звезды или скопления звезд. Чужое небо, чужие звезды — бесконечно незнакомые и бесконечно далекие для него — иноземца. О, сколько раз он произносил про себя это слово, и как ядовито звучало оно. Инородец. Чужеземец. Странник без роду и племени. Не человек — пустое место. Воистину, так и проходит слава мирская. Об этом особенно заставляли задуматься слова Фьёды о том, что она видела людей. Мельком, осторожно, можно сказать — украдкой. Словно поганый вор, царица небес подсматривала за смертными. Сама мысль об этом горела гневом и обидой, когда Абелард получил ее в виде образа от драконицы, сполна разделив со спутницей эти чувства. Образ же содержал в себе небольшую горную деревеньку с единственной дозорной башней и редким частоколом, вокруг которого как-то нехотя кипела работа. И работали там самые обыкновенные люди! Прямо как те, кого он видел и знал в родном Тирбране. Выглядели они немного иначе — меньше ростом, одежда блеклая, изношенная. Даже у воинского люда, который попался на глаза драконице, доспехов почти что и не было — дай Тир, кольчуга или дрянной гамбезон. Лишь главный из них выделялся какими-никакими латами. Тем не менее, каких-либо выводов Абелард делать не спешил, ведь было ясно только одно — в этом конкретном поселении, судя по всему, шахтерском, жили бедно. О всем остальном судить было рано, ведь Фьёда не могла приблизиться к людям, а сам Абелард только-только начал осваиваться сызнова в родном теле. Дальняя же разведка была невозможна, пока Всадник не сможет обеспечить себя едой самостоятельно. Будучи обездвижим, в перерывах между сном и медитациями, ему только и приходилось думать о своем возможном будущем в этом мире. Что ему тут делать? Конечно, первый шаг был ясен — восстановиться, удалить доспех. Но что потом? Отсутствие хоть какой-то информации тяготило его. Насколько отличается этот мир? Поймут ли его местные люди и можно ли им доверять, или они, как жители Халисских равнин, служат местному злу? Прибыли ли в этот мир его братья и сестры, некоторым из которых, как Алексиану, удалось сбежать в портал еще до кровавого Всадника? Эти и многие другие вопросы терзали его утром и вечером, не оставляя в покое. Боль сменилась неопределенностью, неведением. И еще подумать стоит, что же хуже. Дни сменялись днями, и в процессе бездвижимых раздумий родились зачатки плана. Ясного и упорядоченного. Выходить к людям сразу после того, как ноги смогут вновь держать его, не стоило — это попросту опасно. Он ничего не знает о местных жителях. Кому они служат, как относятся к чужеземцам, говорят ли они вообще на одном с Абелардом языке? Он отнюдь не хотел сбежать от одной смертельной угрозы, чтобы угодить в лапы другой, от которой и сбежать-то не получится, лишившись почти всей магии, особенно боевой. Значит для начала надо привести себя в порядок, благо верный Закат уцелел. Абелард не мог спрогнозировать, как исцеление на него повлияет, и какие останутся последствия — нужно было проверить. В этом ему отлично пригодится тренировка с оружием, которая напомнит полумертвому телу — каково это быть воином, к тому же покажет мужчине, чего он лишился и что можно ожидать от нового тела. Проведя несколько дней в тренировках, восстановлении подвижности и кое-каких навыков, ему стоит все же спустится в тот поселок. Неведомое необходимо изучать, а не избегать — дворцовый учитель, еще в бытность Абеларда смертным, любил повторять это всем детям, которым повезло жить при королевском дворе. Конечно, не нужно выбегать на всеобщее обозрение и размахивать оружием, требуя себе коня, принцессу и мешок сокровищ. Сначала, подобно всамделишному вору, стоило бы обзавестись хоть какой-то одеждой, чтобы скрыть ужасные шрамы, от которых ему получится избавится лишь в далеком будущем. Его уродства без сомнений помешают нормальному разговору — смертные после такого не выжили бы, а потому лицезрение подобных повреждений будет их нервировать, если не пугать. И, естественно, поползут вопросы и слухи. Опасный вопросы и не менее опасные слухи. Одежду он никак иначе, кроме как кражей, не получит. У него не было никаких денег, а если бы и были, вряд ли местные люди не заподозрили неладного при виде золотых монет с изображением длани с одной стороны и лица Тира с другой. Конечно, он не оставит кражу просто так — когда у него появятся местные деньги, он все вернет. Не пристало человеку его достоинства оставлять такие долги. После решения этого насущного вопроса он проведет несколько дней наблюдая за местными, изучая их. Если их язык будет отличаться от его собственного, информацию собрать не получится, но, может быть, выйдет получить хоть что-то. Пару слов выучит, например. С пустыми руками точно не уйдет. А дальше видно будет. Столкнувшись с тем, как легко грандиозные планы могут быть перечеркнуты одним движением судьбы — он боялся загадывать наперед. Сначала обезопаситься и понять окружающую действительность, а затем и решать, каким образом тут обживаться придется. Подобными измышлениями Абеларду и приходилось развлекать себя, крутясь и ворочаясь на вновь прогретых огнем камнях пещеры. Его тело жутко ломило, мышцы и кости тянуло. Казалось, будто все его естество затекло в одном положении. Еще чуть-чуть и превратится в каменную статую. Не имея возможности встать с твердой поверхности, он тяготился таким своим положением. Мужчине хотелось поскорее встать и пойти, делать хоть что-то — лишь бы не сверлить взглядом темные стены. Тем не менее, оставалось только терпеть. Терпеть и трудиться над собственным выздоровлением. Ведь подошла к концу первая неделя, основные повреждения внутренних органов были излечены. Абелард мог, наконец, приступить к удалению из своего тела стальных пластин.