Несоответствие

      Ллойд чувствовал себя ужасно.       В его самое ценное забрались, в самое нутро, в самое «себя», нашли всё сокровенное и тут же вывернули наизнанку, на обозрение всему миру. Моро забрался не только в его тело и голову, но и в самую душу.       Все потайные мысли и желания, все секреты, все страхи, сомнения и слабые места. Всё это оказалось перед призраком выставленным на вытянутых ладонях. И Моро, не сплоховав, воспользовался возможностями.       Ллойд не помнил, что случилось, когда песок обрушился на него. Он вообще многие моменты, когда им управлял призрак, не помнил и всё время размышлял было ли это связано с магией или с психологией. Хотя, второй вариант не был привлекательным. Защитный механизм, если он всё-таки подействовал, либо справился ужасно и поэтому Ллойд помнил всё, что было, когда контроль возвращался к нему, что он предпочёл бы забыть, либо случались инциденты хуже, чем осокрбления и пытки.       К физическому насилию Моро редко обращался. В его интересах было оставлять Зелёного Ниндзя в сохранности и поддерживать его здоровье. Надо же как-то пользоваться его телом.       Несмотря на частоту, это всё равно было унизительно и больно. Везло, если Моро просто вселялся в него и бил своими же руками. Всё-таки, национальному герою было не привыкать к синякам на бедрах, рёбрах, плечах и лице. Это было не так плохо, даже боль от них уже давно была привычна и терпима. Ллойд однажды пошутил в своей голове, что тренировки Ву и того имеют больше последствий нежели это.       Моро узнал.       В следующий раз на бёдрах и предплечьях вместо гематом протянулись линии-порезы, а рядом за прутьями клетки лежало лезвие от бритвы.       Сука, он добрался даже до этой части воспоминаний Ллойда. Самое мерзкое — Моро отрицал любую причастность себя к этому. Он говорил, что Ллойд сам попросил у него лезвие, чтобы причинить себе вред, а позволил этому случиться из интереса. Гармадон не верил это.       Не верил ровно до того, как Моро снова вселился в него и что-то переставил в голове. Он как-то влиял на его разум, проникал в воспоминания, подкидывал нужные мысли и убеждал в том, что нужно ему.       Как бы Ллойд не хотел сопротивляться этим играм с разумом, было сложно не раздумывать о правдивости воспоминаний, где он действительно просит лезвий. Мог ли Моро создать новые воспоминания?       Делал ли он это ещё когда-нибудь?       Очевидно, призрак просто развлекался. Он никогда не делал глубокие порезы, это больше напоминало царапины от когтей кошки, но их всегда было много. На заживления уходила неделя или чуть меньше. Оставались лишь едва видные белые полосы и иногда, там где кожа под напором металла расходилась сильнее, розовые шрамы.       Порезы заживали быстро, но новые появлялись быстрее.       Моро вообще много отыгрывался на нём. Часто призрак заводил целые часовые монологи, о том, что он был бы лучшим Зеленым Ниндзя, а Ллойд — просто никчёмен в этой роли и совсем с ней не справляется, приводя в аргумент его прошлое и каждое, выуженное из памяти, поражение. Гармадон в такие моменты не смел отвести взгляд и вздохнуть громче положенного. Если он ослушается, его ждёт очередное наказание. Моро нравилось вселяться и со всей силы впечатываться в стены. Он говорил, что скучал по этому, по боли и потому с таким наслаждение причинял её ему.       Конечно же, Моро любил рассуждать о никчёмности Ллойда в целом. Тем более, он знал его вдоль и поперёк, знал о нём то, что сам Гармадон не ведал.       Иногда призрак приближался к нему и клялся, что его мама скривила лицо в отвращении, когда впервые посмотрела на младенца. «Конечно, как тут не блевать, — говорил он, — если твой ребёнок транс, верно, Винона?»       Ллойд чувствовал искреннюю искрящую ненависть, текущую по венам. Он не мог ни подтвердить, ни опровергнуть ни одно из утверждений из его памяти, которое ему подкидывал Моро.       Он плохо помнил своё детство, но хорошо знал, каким хуёвым оно было, а Моро нравилось подтверждать это.       Призрак повторял одни и те же фразы, впечатавшиеся когда-то в голову. Знал их слово в слово и не брезговал унижать ими Ллойда. Моро кричал на него «девчонкам слово не давали», когда тот начинал говорить. Он заявлял, что место Ллойда у плиты, а не на поле боя. Каким Ниндзя он может быть, если это не женское дело? Он напоминал, что Ллойд никогда не будет настоящим парнем, и, что всё происходящее в интернате — было заслуженно. Что каждое слово сказанное в те времена — было по делу, а сам он — тупица, который должен был прислушаться к сверстникам.       Сексизма и трансфобии в Моро было выше крыши и были они всего-лишь следствием его неудачи, злобу на что он вымещал на нём. Ллойд вроде и понимал это, но чужие мысли, выданные за его собственные, просто соглашались со всем, что призрак ему говорил.       И это осталось с Ллойдом на долго, если не на всегда.       Заглядывая в далёкое будущее, Гармадон не забывал о том, что было тогда. Все слова и действия Моро навсегда запомнились, выжженные на подкорке мозга. Ллойд часто просыпался от кошмаров, в которых призрачные губы рассказывали какой он никчёмный. Ллойд часто механически осматривал свои руки и бёдра на наличие новых порезов, даже если прошли года.       Но Ллойд никогда не забудет ещё несколько вещей.       Он всегда будет помнить как в первый раз проснулся не дома, в своей комнате, в своей кровати.       Как только Ллойд открыл глаза и увидел не гниющий от влажности деревянный потолок, он почувствовал как начал задыхаться, переполненный страхом, что это лишь очередная игра разума, и ненавистью к Моро.       Потом рядом появились практически все члены их команды. Из-за того, что Ллойд пропустил момент, как они зашли в комнату, это напугало его ещё больше.       Он успокоился только когда его со всех сторон окружило тепло объятий и слов радости, что он очнулся, в перемешку с обещаниями, что всё теперь будет хорошо. Моро был не способен создать в его голове что-то настолько комфортное и счастливое.       Тогда война с другим миром ещё не была закончена. Времени на восстановление не было и мозг услужливо блокировал все воспоминания, запихивая все тёмные мысли куда подальше, абстрагируясь от всех проблем, которые не касались их главной миссией.       Но вот когда всё закончилось…       Это был ад. Ллойда словно в один момент накрыло огромной волной цунами, которая похоронила под собой всё.       Ежедневные панические атаки, истерики, приступы дереализации и деперсонализации, усугубившаяяся дисфория, постоянная тревога и сковывающий страх — малая часть того, что с ним происходило.       Ллойд никогда больше не чувствовал себя таким разочарованием, даже не смотря на то, что все твердили ему обратное.       Все терпеливо относились к его терапии, которую он проходил с врачом, которого заставили подписать договор об неразглашении, но Гармадон всё равно видел в каждом взгляде жалость.       Восстановление проходило сложно. Ллойд не мог доверять человеку в белом халате в стерильной комнате, где пахло таблетками и антисептиком. Часами он смотрел в потолок и молчал. Он не мог просто взять и рассказать, что с ним было. Никакую часть. Какой-то невиданный барьер огораживал все его чувства, заставляя слова застревать в горле.       Поэтому Гармадон в полной мере мог говорить, что терапия у специалиста ему не помогла. Но ему помогли его друзья, даже если если постоянно жалели его и это повисало чувством вины.       Особенно помогал Кай, который всё-таки попытался сдержал обещание и оставался рядом, насколько бы заплывшими от слёз лицо Гармадона не было. Ллойд мог вести себя грубо, плюясь остатками чужого присутствия в себе. Он мог смотреть с отливом призрачных глаз. Ллойд мог пытаться вытеснить Кая из своей жизни, просто потому что довериться кому-то было сложно и страшно.       Тем не менее, Кай всё равно обрабатывал порезы и мазал синяки, которые тот наносил себе сам, не замечая. Он никогда не осуждал и просто обнимал, если это было нужно. Кай забывал о собственной гордости и молчал, пока Ллойд кричал на него, потому что невысказанные слова гнили в глотке и могли найти освобождения только в агрессивной форме. Он проводил с ним бесконечное количество ночей, когда Гармадон не мог заснуть, и держал маленькую ладошку в своей, чтобы показать, вот, я здесь и ты здесь, и всё хорошо, ты в безопасности. Смит никогда не давил на него, заставляя рассказывать всё, но мягко намекал, что готов выслушать в любой момент.       Кай знатно потрепал нервы, пока помогал Ллойду восстановить свои.