щебетать на птичьем

Я пришла научиться, ты вторил: карай и мсти. Змей бездушен, жених мой погиб от его руки. Я сплетала заклятья, ты снова твердил в лицо: Где не справился меч может справиться колдовство. КостЕника

Первое, что было — синеватая тьма, расползающаяся по векам; она медленно расходилась кругами, переползая к мутно-оранжевому, как закат за тонкой пленкой смога. Мир звенел мягко, но настойчиво, в груди тяжело ворочался пульс, горячо отдававший в кончики пальцев. Гарри открыл глаза, оглушающая пустота в голове напоминала своей густотой зёв старого колодца на отшибе их деревни. Все внутри него слабо пульсировало болью, которую Гарри не мог до конца понять. И поэтому, запутавшийся, укрытый толстым слоем теплой ткани, он хотел плакать; горло сдавило. Где он? Что с ним случилось? Где его мама и папа? Что-то настойчиво копошилось в его голове, как маленький червячок, пытающийся выползти наружу. Гул нарастал постепенно, сливаясь в неразличимый, шипящий набор звуков. Гарри схватился за голову зажмурившись, боль ударила по вискам, как молот по наковальне, стальные тросы натянулись с звенящим визгом. Мне придется, — Гарри судорожно сжал пряди, пытаясь ухватиться хоть за что-то; гул в голове шептал в уши, ласково прижимаясь к вискам, тишина сменилась стрекотом, — мне придется. Он выгнулся, потом сжался в комок, пытаясь спрятаться. Чернота за веками расползалась грязно-розовым, мутным, как вывороченная шея птицы в пасти бродячей кошки. Гарри тогда закричал, увидев ее, жалость к птенцу кольнула иголкой сердце. Но кошка лишь посмотрела на него болотной мутью глаз и скользнула за ограду соседского двора. Мама ласково гладила его волосы, зачесывая топорщащиеся пряди за уши, пытаясь убедить, что он ничем бы не смог помочь. — Она сделала это не со зла, оленёнок, — медная рыжина волос Лили пахла первым снегом и пирогом с патокой, который они — она — готовила утром, — так устроен наш мир. Гарри схватился за ее плечо, пряча промокшие щеки. Мне придётся забрать зв- икч- ез- вз, — Лили прижалась к его макушке, мягкая и теплая, как камни под солнцем. Гул в его голове смешивался, мелькнула белесая кость, потускневший малахит глаз в посеревшем коридоре, лицо отца, его широкие ладони, подхватившие его. Гарри не мог понять, почему его трясет, хрип ободрал горло, полоснув солью по легким. Он ничего не видел кроме качающегося моря перед его глазами, которое скатывалось по его щекам и падало на белое одеяло на его коленях. Где его мама? Она же была совсем рядом, ее шея пахла сладкой выпечкой, топленой карамелью, которая липла к его пальцам. Кто-то схватил его за плечи, Гарри пытался отбиться, он чувствовал только запах соли и железа, его щеки опять были мокрые. Где его мама? Шум в ушах походил на гул поездов, когда они были у моря, он смешивался со звуком волн и забивал все его легкие. Гарри падал. Ему такое снилось, мама говорила, это из-за того, что он растёт. Руку сжали. У его матери были тёплые, мягкие пальцы, он часто прижимался к ним щекой. Почему ее руки сейчас такие холодные? Сгиб локтя укололо, щемящая, незаметная на фоне гула боль прострелила вены. Ему казалось, что их выкорчевывают из его тела, пытаются вытянуть. Гарри почувствовал, что его мир пошатнулся, а после медленно начал уплывать все дальше и дальше. Как на волнах. Как на руках папы, когда тот качал его, потому что ему приснился плохой сон и он не мог уснуть. «Все будет хорошо, оленёнок, это всего лишь сон.» Да, сон. Он так сильно хотел домой. *** Его разбудил свет, во рту было очень сухо, казалось, его язык прилип к нёбу. Первым, что Гарри почувствовал была чистая паника. На мгновение ему показалось, что это тело — не его, его руки не слушались его, он не мог открыть рот и хоть кого-то позвать, в горле стоял мокрый ком, который не давал выдавить из себя и звука. Все будет хорошо. Он хотел позвать маму, он хотел закричать, но он не мог. Казалось, прошло сто лет — «шесть лет это очень долго» — прежде чем Гарри смог открыть глаза. Ему было больно. Ему никогда не было так больно. Даже когда он упал с метлы, попробовав подняться выше пяти метров. Это всего лишь сон. Сейчас он откроет глаза, его мама зайдёт в комнату, чтобы поцеловать его в лоб, зачёсывая нежными пальцами непослушные пряди. Они пойдут кушать пирог, который она вчера готовила. Гарри подскользнулся на воспоминаниях, он помнил как мама снимала с него шарф, как он потом побежал в комнату, чтобы немного поиграть. Что было потом? Гарри открыл глаза. Комната была белой, он лежал под большим снежным одеялом. Это не его комната. Пахло странно, немного неприятно, запах колол нос. Где его мама? Гарри казалось, что он что-то потерял. Где-то внутри себя, он чувствовал это, оно кричало и закладывало ему уши, но все, что было у Гарри перед глазами, — это темнота. И белые стены. — Наконец-то ты очнулся, — его руку осторожно взяли, Гарри повернул голову, чужие касания пугали его. Рядом сидела далеко уже не молодая женщина, ее седые волосы выбились из пучка, — Выпей немного воды. Она медленно и осторожно двигалась, будто ей было очень тяжело, когда потянулась за стаканом. Гарри казалось, что он все ещё где-то там — в отцовских объятиях, в темноте, ему было тяжело сосредоточиться на окружающем мире, горло то и дело сжимало. Ему было страшно, его маленькое сердце не выдерживало того, что он не знает, где он. Казалось, Гарри весь состоит из светлых вспышек, гула голосов. Он был в своей золотой комнате, мама пекла на кухне. Щелчок. Кошка смотрела на него спокойно, прежде чем скрыться за оградой соседнего дома. Он играл с Вегой, его мама была на кухне. Щелчок. Он вернулся с улицы (он не выходил из дома), его мама вышла из кухни. Щелчок. Он вернулся с улицы. Сзади него кто-то стоял. Его мама вышла из кухни. Щелчок. Он стоял в коридоре, темнота гладила его щеки. Кто-то стоял за его спиной. Его мама вышла из кухни. Ее лицо было белое, как снег. Кто-то стоял у неё за спиной. Щелч- — Как тебя зовут, милый? — женщина присела на стул, стоящий возле его кровати. «Я л- милый» Гарри почувствовал, что он опять плачет. У него не было сил на слёзы, ему было очень больно плакать, казалось, его глаза что-то разъедает. Женщина погладила его по спутанным волосам, и он сжался. Ее глаза были такими круглыми и такими добрыми, Гарри видел такие только у одного человека — его бабушки. — Меня зовут Сьюзан, — Сьюзан дала ему время успокоиться, подав ещё воды, которую он выпил давясь. — А как тебя? Он икнул, голос не слушался его. Ему было страшно. — Гарри, — ему удалось только прошептать, но Сьюзан погладила его по голове ещё раз, благодаря. — Просто Гарри. Это не так. Его папа Джеймс Поттер. Почему он так сказал? Темнота в его голове шипела. Он не знал. Его рот просто открылся, слова упали и простучали по полу. Как шаги. Она ушла. Гарри свернулся в клубочек под одеялом. Где его мама и папа? Где Вега? Гарри сжал волосы, провел по шее, пальцы задели цепочку, которая почти расцарапала ему пальцы. Он пошевелился и вылез из-под одеяла, спиной уперевшись в железное изголовье кровати. На его шее был кулон, совсем маленький. Гарри снял его, а потом приблизил к лицу, вглядываясь в золотистые крупинки звёздочек. У него были такие в комнате, они собирались по углам, а ночью подлетали совсем близко к кровати. Папа наколдовал их, чтобы он не скучал по ушедшей бабушке. Гарри вцепился в кулончик, золотистые звёздочки переливались в застывшей смоле, ему казалось, что так он намного ближе к родителям. И намного дальше от темноты чёрного коридора и бледного пятна чьего-то лица. Где его мама и папа? Почему они не приходят за ним? «Папа скоро вернётся, милый» Щелчок. Сьюзан была с ним рядом все эти дни, оказалось, что Гарри был в больнице. Он никогда раньше не был в таких местах, мама никогда не рассказывала ему о них, она всегда лечила его сама. Его мама была волшебной, он это знал, но почему-то: когда он говорил про это, все врачи начинали шептаться. — Где твои мама и папа, Гарри? — Гарри сжался под одеялом. Хотя его и спрашивала Сьюзан, но за ее спиной стояло ещё несколько человек. Ему было тяжело говорить, он заставлял себя. — Я не знаю, — это все, что он мог сказать перед тем, как мир размывался и терял очертания. Гарри вновь оказывался в море. А вместе с ним там оказывались голоса. Он не понимал о чем они говорили. «Мальчика нашли всего в крови, рядом с ним была лишь кошка.» О ком они говорят? Море билось в прибоем ему в уши. Мама улыбалась ему, когда он запрокидывал голову, чтобы посмотреть на неё. Здесь почему-то все было синевато-серым. А мамино лицо совсем белым. Щелчок. «Никого не было рядом?» Лили присела напротив сына, волны иногда лизали их ноги холодом. Ее рыжие волосы были растрёпанными и темными от воды. Щелчок. «Это был, — голоса размывались, — дальний переулок. Женщина шла мимо и заметила, вызвала скорую.» Мама гладила его по щекам, Гарри улыбался держась за ее запястья. Они были такими мягкими и тёплыми, и пахли солнечным светом. Кто-то стоял у него за спиной. Щелчок. «Сильная травма? Нет ран? Что?» Кто-то стоял у него за спиной. Его мама гладила его щеки. Почему он плачет? Его горло было забито солью и железом. Так пахли их с папой руки, когда они делали металлические башни. Щелчок. «Ран нет, мы осмотрели ребёнка, он только сильно истощён. Сирота- да- как жаль, такой маленький- кровь не его-» Гарри смотрел, как его мама уходит. Он не мог пошевелиться. Он проснулся в больничной палате, чужих людей не было. Была только Сьюзан, сидевшая совсем рядом с ним. Ее глаза были тёплыми и грустными, такие были у оленей в детских книгах. Гарри больше не плакал. Он ждал, пока его родители заберут его. Но они не приходили. Гарри не знал, сколько времени провёл в больнице. Он спрашивал про Вегу, ему сказали, что кошку забрали. Он спрашивал про родителей, ему не отвечали. Только смотрели. Этим нежным грустным взглядом. Как Сьюзан. Она сказала, что его родители не смогут за ним вернуться. Гарри ей не верил, он ждал их каждый день, смотря в большое окно на серое небо, которое тонкой пленкой накрыло белесым смогом. Сьюзан обнимала его нежно, когда за ним пришла строгая женщина, ее волосы были собраны в пучок, а костюм был чёрным. Это была не его мама. — Мне очень жаль, Гарри, но твои родители не пришли, — ее круглое в морщинках лицо было печальным, — мы не можем больше ждать. Миссис Джонсон позаботится о тебе, пока твои родители не заберут тебя. Гарри проводил глазами Сьюзан, когда его посадили в машину. Его тело, кажется, онемело, он с трудом понимал, где он находится, все в голове было мутным. — Гарри, — строгая женщина позвала его, обернувшись на светофоре, — ты знаешь, что такое приют? Гарри кивнул. Откуда он знал? Его родители никогда не рассказывали ему. Гарри не смог понять, в его голове были одни щелчки. Линия чужих губ искривилась, Гарри сжался на своем месте, связанный темным жгутом ремня безопасности и липким, почти паническим страхом. Миссис Джонсон же замолчала, он не видел ее лица теперь, только острый уголок выступающей скулы. Ему хотелось хоть что-нибудь спросить, но тишина холодной ладонью накрыла его губы, вдавив кожу. Гарри задрожал, чувствуя, что горло опять сжимает спазмом и отвернулся к окну. Седое небо и остроугольные верхушки деревьев впивались штыками друг в друга. Гарри видел свое отражение и от вида собственных трясущихся черт ему все сильнее хотелось расплакаться. Когда они доехали, он уже успел успокоиться, только чувствуя невероятную усталость, камнем навалившуюся ему на грудь. Трещала ли от нее диафрагма? Женщина держала его за плечо, пока они шли по неровной дорожке к косым дверям приюта. Он был огромным и темным, Гарри опять почувствовал ком в горле. Руки сомкнулись на пустой груди, Вега осталась где-то там, за его спиной, в пересечении холодных улиц. Миссис Джонсон тогда присела перед ним на корточки, когда он сидел на кровати; мягкость была противоречива на ее лице, но она взрослым, сухим тоном, взяв его за руку, сказала, что кошка не может пойти вместе с ними. У неё появились странные рыжеватые кляксы на спине и боку. И пахли они железом и солью. У него болела голова, когда он смотрел на эти пятна. — Миссис Коул, — миссис Джонсон остановилась, барабанная дробь ее каблуков стихла, — это все документы. Гарри рассматривал стены, они были темно коричневыми, казалось, здесь никогда не было света. Весь свет остался в их доме. — Хорошо, положитесь на меня, с мальчиком- с Гарри все будет хорошо. Миссис Джонсон кивнула, погладив Гарри по голове, но даже это касание вышло жестким. Гарри смотрел как она уходит, ему опять было больно. Он думал о папе, о маме, о дяде Сириусе и Ремусе, о Сьюзан, о мутных глазах детей, которых он никогда не видел. «Сиротские дети всегда вырастают плохими людьми» У Гарри гудело в голове. Голос соседского мальчика звенел в его голове, но Энтони никогда не говорил ему такого. Кто говорил? «Все плохие должны сдохнуть» Губы Гарри задрожали. Миссис Коул вздохнула где-то рядом, а после протянула ему руку. — Меня зовут миссис Коул, я директор приюта, — она попыталась улыбнуться, но Гарри почему-то его маленькое детское сердце сказало, что эта женщина не умеет улыбаться. — Теперь мы твоя семья, Гарри. Добро пожаловать. Она рассказала ему совсем немного, пока вела к его комнате, пообещав, что кто-то из других детей все ему покажет. — У нас пока что свободна только эта комната, — миссис Коул поджала губы, — у тебя будет сосед. Ему тоже пять лет. Как и тебе, Гарри. Миссис Коул постучала, а после открыла дверь, внутри пахло светом и совсем немного — пылью. Гарри прижал ладони к груди, будто это могло спрятать его бешено стучащее сердце. — Том? — Каблуки миссис Коул глухо простучали по деревянному полу. — У тебя новый сосед. Это Гарри. Гарри Доу. Гарри выглянул из-за ее плеча. Комната была совсем маленькая, комната Гарри в их доме была в три раза больше. Узкие кровати мостились у стен, квадратное окно заливало все золотым светом, тонкие ветви дерева тихонько дребезжали, соприкасаясь со стеклом. Гарри посмотрел на мальчика, который сидел на кровати. Он был похож на куклу, Гарри видел такие в магазине. У Тома были мягкие вьющиеся волосы каштанового цвета, обрамляющие худенькое личико, на котором темными провалами выделялись глаза. Том выглядел злым. Гарри опять казалось, что кто-то стоит у него за спиной, прямо в том маленьком тёмном коридорчике приюта. Гарри стало страшно. — Новый сосед? — Том был бледным, как его мама — она вышла из кухни, кто-то стоял у неё за спиной. И его голос вызывал стаю мурашек, бежавших вверх по позвоночнику Гарри. Мальчик встал, он был обычным ребёнком, самым красивым из всех, кого видел Гарри, но обычным. Немного ниже его самого, наверное, с худыми руками, тонкой шеей, спокойным лицом. Злыми глазами. — Да, Том, пожалуйста, позаботься о нем, — миссис Коул погладила Гарри по голове жестким движением руки и вышла, бросив напоследок: — Том все тебе расскажет. Дверь скрипнула и закрылась. Гарри хотелось бежать. Или кричать. Но он стоял, все еще прижимая ладони к груди, и холод собственных пальцев обжигал ему ключицы. И смотрел на Тома, который смотрел на него: маленького, испуганного. Том сел. — Садись, — его голос был мягким, он напоминал растаявший в ладонях шоколад, липнущий к коже. Ни у одного знакомого ребенка не было такого голоса. Гарри сел на соседнюю кровать, с трудом оторвав ладони от собственной шеи, будто это стоило бы ему жизни. — И зачем она тебя привела? Он спросил это будто в пустоту. Его лицо опустело. —Я, — Гарри сжался, пальцами сминая ткань штанов, — прости. — Просто не лезь ко мне, — Том поджал губы. У него были густоватые подвижные брови, нависшие над промозглой чернотой глаз. Он говорил почти не размыкая губ, и поэтому хотелось как можно быстрее отвести взгляд. — Я не стал бы мешать тебе, — Гарри нервно пожал плечами, знакомое давление на трахею вернулось, воздух стал плотнее и душил. — Мне без разницы, — Том смотрел на него, и его глаза высасывали весь свет из этой комнаты. Гарри не мог разглядеть его зрачка. — Меня зовут Том Риддл, и я не хочу, чтобы ты был моим соседом. — Почему? — Гарри тоже не хотел, Том пугал его так сильно, что у него весь рот был забит железом. — Мне не нравится жить с кем-то, — Том провёл ладонями по шортам формы, Гарри тоже дадут такую. — Поэтому, когда будет место, ты уйдёшь. Гарри покачал головой. Его мама говорила, что ему нужно быть хорошим ребёнком. Том выглядел злым, но таким грустным. У Гарри были мама и папа, у Тома не было никого. Он был все это время совсем один в этой маленькой светлой комнате. Гарри протянул руку. — Давай дружить, — он улыбнулся, Том распахнул глаза, смотря на мягкую, озолочённую светом ладонь. — Мне не нужны друзья, — Том подскочил, нахмурившись. — Мне никто не нужен. И ты, ты тоже мне не нужен. Гарри схватил его за руку, чувство падения замедлилось, но гул нарастал в висках. Гарри казался Тому глупым и маленьким, слишком доверчивым, таких как он приютские дети запирали в сараях и громко смеялись. Таких как Том приютские дети запирали и боялись, что он выберется. — Не злись, — Гарри отпустил его руку, вставая совсем рядом, — я просто хочу с тобой подружиться. С Томом до этого хотели дружить, пока они не узнавали, что он маленький местный уродец. И Гарри тоже узнает. — Нет, — Том злобно поправил пальцами рукав, в который вцепился Доу. Гарри смотрел на него, и только тогда Том заметил, что он плачет. — Что ты делаешь? Конечно, приютские дети часто плакали. Например, когда приходили люди, которые могли бы их забрать в семью. Они плакали, чтобы их пожалели и дали им то, что они хотят. Том никогда не плакал. Гарри шмыгнул носом, а потом вдруг обнял его, прячась лицом у Тома в жилетке. Его руки крепко вцепились в Риддла, когда тот попытался его оттолкнуть. — Эй, отстань от меня, слышишь? — Том пытался отодрать от себя второго ребёнка, чувствуя, как чужие пряди щекочут нос. — Доу, — он почти прошипел, чувствуя себя крайне странно. — Я просто хочу дружить с тобой, — Гарри начал икать, обмазав его всего в слезах и, наверное, соплях. Том никогда не любил плачущих детей. Ему было неприятно, тепло чужого маленького тела липло к его коже даже через слои одежды. К Тому редко… прикасались. Он помнил, что нянечки, когда он был младше, любили гладить его по голове, приговаривая, что он очаровательный ребёнок. Ему это не нравилось. И когда им становилось больно настолько, что они со вскриками шарахались от него, Том чувствовал только зарождающуюся щекотку в груди. Гарри не было больно. Его руки крепко сжимали чужие бока, настолько крепко, что самому Тому было тяжело и неприятно дышать. Это рождало панику. — Отстань, — Том шипел, все ещё пытаясь выпутаться из змеиного кольца чужих рук. Гарри тяжело дышал, все ещё спрятав лицо где-то в складках коричневой грубой жилетки, которую приютские дети носили ежедневно. — Хорошо, ладно. Отчасти Тому и правда было приятно, в его маленькой жизни ещё никто так не цеплялся за него до этого момента. Приютские дети, с которыми он вырос, были такими же маленькими и глупыми, как Гарри. Но они становились пугливыми, когда происходили странные вещи. У него были друзья. Но каждый из них, когда происходило что-то, пугались и убегали. А потом смотрели своими маленькими серыми глазами из-за углов приюта и шептались. Тому было обидно. Он был особенным, он был не таким, как они. Но вместо того, чтобы восхищаться им, они его отталкивали. Они должны были оставаться рядом, но выбрали не его. Выбрали таких же глупых, обычных детей, которые елозили машинками по ковру. Глупые, мерзкие. Он бы хотел, чтобы они все исчезли. — Ладно, мы будем друзьями, — Том вздохнул, мысли в его голове бурлили. Наверное, он мог бы что-то получить от этого. — Правда? — Гарри оторвал лицо от его жилетки, он был красным, как миссис Коул, когда она злилась. — Да, а теперь отцепись и отойди, — Том, наконец, смог оторвать от себя мальчика, отодвигая его на расстояние вытянутой руки, ровно столько было между их кроватями. На его жилетке осталось пятно. Щеки Гарри были бледными, с неровными красными пятнами, кончик носа влажно блестел, как и зелёные глаза. Том ещё ни разу не видел детей с такими глазами. Наверное, про Гарри могли бы написать сказку. — Прости, пожалуйста, — Гарри замялся, сжал мокрые от эмоций ладошки, переплетая пальцы. — Я испортил твою одежду. Я не хотел. Гарри старался быть аккуратным. Мама всегда говорила ему, что нельзя портить чужие вещи, например, хвататься руками в шоколаде за аврорский плащ Сириуса. Сириус только смеялся, целуя Гарри в щеки после того, как кружил его на руках. Вот он был дома, ждал отца, мама готовила на кухне пирог с яблоками к вечеру. А вот — он в приюте, где даже холодный коричневый цвет дверей впитал в себя серость. Где его мама? Гарри не мог вспомнить. — Просто больше не делай так, — Том выглядел немного недовольным, его щеки надулись. — Даже если мы с тобой, — он запнулся, скривившись, это слово царапало ему небо. Мерзкое и слабое, — друзья, ты не можешь лезть ко мне. Понимаешь? — Том по-птичьи наклонил голову, антрацитовая вязь его глаз блеснула галькой на дне реки. Гарри кивнул. Когда его мама и папа вернутся за ним, он обязательно попросит, чтобы они взяли Тома вместе с ним. — Прости, — это движение Тома почему-то царапнуло испугом, — я просто очень хочу домой. Меня ждут родители и кресный. Том сел на свою кровать, Гарри показалось, что зуд на его лице грозился вот-вот перейти на шею. Ему было неловко. — Почему ты здесь, если у тебя есть крестный? — Гарри почувствовал, как вся маленькая радость испаряется из его маленького тела. — Я не знаю, — Гарри сел на кровать и сжался. — Но мои мама и папа будут меня искать. Солнце медленно клонилось к закату, окрашивая небо розовыми и золотыми мазками. Совсем скоро синие сумерки отвоюют кусочек неба в их окне. Гарри правда не знал. Он терпеливо ждал, когда его родители вернутся. — Хочешь, я попрошу их, чтобы ты ушёл вместе с нами? — Гарри поднял голову, оторвав взгляд от своих коленей, обёрнутых синими штанами. Том покачал головой: — Они не вернутся. Не жди их. — Том тоже ждал, очень долго мечтал, как отец зайдёт и заберёт его из этого места. И большинство глупых детей все ещё надеятся, что у них появятся родители, свой дом, своя комната, свои игрушки. Том уже не ждал. Он ненавидел их всех, потому что они его бросили здесь. — Они вернутся, — Гарри упрямо смотрел на него, он был напряженным, как натянутая струна. Тронь — зазвенит. Том хмыкнул. Его рот скривился, и Гарри понял, что Том не всегда был красивым. — Ну жди, — Том поднялся, снимая с себя жилетку, аккуратно складывая ее на кровати. Гарри подскочил следом за ним, пока Том из шкафа доставал вторую — абсолютно идентичную первой. — Пора на ужин, — мальчик посмотрел на часы, которые висели над дверью. Было уже около шести часов вечера. Том кинул в него вещами, которые достал из того же шкафа. — Переоденься. У нас с тобой один шкаф, поэтому верхние полки мои, а нижние — твои. Гарри моргнул, как растерявшийся совёнок. Форма была простой: коричневые шорты, доходившие до колен, жилетка в цвет, серая рубашка и чёрные гольфы. Гарри стянул с себя красный свитер, который большим комом плюхнулся ему на кровать. У него плохо получалось складывать вещи, поэтому Гарри кое-как свернул вещь, после наткнувшись на темные, матовые глаза Тома. Тот смотрел будто сквозь него, вновь недовольно скривившись. — Ты не умеешь складывать вещи? Дай сюда. — Риддл забрал у Гарри из рук свёрток, начиная аккуратно сворачивать, а после убрал в шкаф — на нижнюю полку, как и говорил. Гарри переоделся. Остальные его вещи складывал тоже Том, начиная недовольно сопеть. Гарри поправил жилетку на пуговицах. Ткань формы была не очень приятной, и от неё чесалась кожа. — Пошли, — Том распахнул деревянную дверь, оставляя комнату за их спинами — покрытую вечерними сумерками и остаточным мерцанием потухшего света. Гарри шёл чуть позади него, оглядываясь. Коридоры приюта были узкими и тусклыми, они были на втором этаже, где-то в дальней части, у самого окна. Соседние комнаты казались нежилыми. — Столовая в правом крыле, на первом этаже, она общая для всех детей. Школьные классы в левом крыле, — здание напоминало букву «П», и Гарри бы потерялся здесь, если бы он был один. — Кабинет миссис Коул и их с воспитательницами спальни тоже на первом этаже, комнаты детей со второго этажа по третий. Монотонный голос Тома шуршал по обшарпанным стенам, они спустились по лестнице вниз — ботинки глухо простучали по темной плитке. Гарри посмотрел себе под ноги, на некоторых пластинах были трещины, цепляющиеся за подошву и хрустящие при каждом их шаге. Том же игнорировал. Их маленькие фигурки терялись в высоте потолков холла, главная лестница разветвлялась и уводила на второй этаж, с которого они спустились. — Это холл, сюда иногда приходят взрослые, чтобы выбрать себе ребёнка, — Том остановился, холл был почти пустым — редкие растения в горшочках, старые диванчики и маленькие картины не добавляли ему красок. — Выбрать ребёнка? — Гарри остановился, оглядываясь. Коридоры ведущие дальше были совсем пустыми. Будто в этом доме нет жизни. — Забрать, усыновить, взять к себе в семью, — Том криво улыбнулся. — Многие мечтают об этом. О родителях. — А ты? — Гарри не хотел другую семью, он ждал свою. — Нет, — но у Тома дернулись плечи, и Гарри понял, что, да, тот тоже мечтал о том, чтобы его забрали. О семье. У Гарри сжалось сердце. Они свернули в коридор, ведущий, видимо в столовую. Послышался гул голосов, какой-то звон, Гарри испуганно прижался ближе к Тому. Тот молча позволил. Столовая была огромной, везде стояли столы, рассчитанные человек на шесть. Дети торчали как грибочки, все одинаково одетые, они сидели перед подносами и активно переговаривались. Гарри было неуютно. Том уверенно вёл его к стойке, где стояла женщина с несколькими помощницами. — Здравствуйте, мисс Бэлл — Том остановился, Гарри с большим интересом рассматривал железные углубления, в которых лежала еда. Как в кастрюлях мамы, но ее было намного больше. — Здравствуй, Том. — Молодая женщина улыбнулась ему, а после посмотрела на Гарри: — Вы теперь соседи? Том кивнул. Гарри переуступил с ноги на ногу. — Меня зовут Гарри, — девушка была очень милой, ее темные волосы были убраны под белую шапочку. Она ловко доставала тарелки, накладывая им с Томом еду в них. — Приятно познакомиться, Гарри. Можешь звать меня Мартой. — Она протянула Тому тарелку, которую он поставил на поднос. — Как твои дела? — Все хорошо, спасибо, — Гарри взял протянутую тарелку. Овощное рагу, кусочки мяса были мелкими и редкими, он насчитал ровно три штуки. Марта махнула им, переключившись на детей постарше, что стояли за их спинами. Гарри и Том взяли ещё стаканы с морсом, хлеб и маленькие круглые булочки с посыпкой. — Это Марта, она помощница Миссис Коул, ты ее часто будешь видеть. Она не только в столовой помогает, но ещё и следит за детьми. Том отвёл его к дальнему столу, он был маленьким и квадратным, такие располагались по бокам помещения. Гарри поставил поднос, он очень устал его нести, и ему постоянно казалось, что он вот-вот его уронит. Том ковырялся в еде, Гарри сидел напротив него и смотрел по сторонам, смотря как столовая заполняется детьми. Они все шли четко к определенным столам. Как Том. — Это твой стол? — Гарри повернулся к нему, сунув в рот картошку. — Да, мой, — Том был слишком серьёзным, даже напряженным, — ешь быстрее. — Зачем? — Гарри вздохнул, рагу было неплохим, но мамина еда была намного вкуснее. Ему приходилось выколупывать морковку из рагу, и краем глаза Гарри наблюдал за тем, что Том делает то же самое. — Скоро придёт Билли. Мы с ним, — Том запнулся, — не дружим. — Вы враги? — Том нахмурился, Гарри понял, что брови выдают все эмоции Риддла. — Нет, — Том прошипел в тарелку, — не враги. Они доели. Том заставил Гарри забрать с собой булочки, не позволив остаться надолго в столовой. Другие дети редко обращали на них вниманием они были заняты своей маленькой жизнью, болтая ногами на стульях и смеясь. Гарри с любопытством их разглядывал. Это все напоминало ему Хогвартс, папа рассказывал, что в Большом зале было четыре стола, где ученики если вместе каждый день. Значит это было так, как здесь? Но папа говорил так, будто находился в середине стола, в окружении других людей, как все эти дети, сбившиеся в группы. Том же с Гарри напоминали выброшенную на берег рыбу — их угол находился в отдалении от всех. Будто они чужие, лишние. Может быть, так и было. Гарри был не таким, как они. И не таким, как Том. Он был волшебником, а все эти дети — магглами. И Том тоже. И наступит день, когда Гарри уедет в Хогвартс. А Том? Что будет с ним? Они прошли обратно в комнату, Том забился в угол своей кровати. Матрас тихо проскрипел пружинами под его тонкой фигуркой. — В десять отбой, — бросил Том и уткнулся в книжку, подслеповато щурясь в тусклом свете, которого явно не хватало для чтения. Гарри сел на свою кровать. Ему было нечем заняться, все его игрушки лежали в их доме, а сам Риддл читал. Тишина начала давить Гарри на голову. — Том, — Риддл поднял темные злые глаза, — прости. Вздох. Недовольство Риддла, кажется, было перманентным. — Иди сюда. В следующий раз найди себе другое занятие, — Гарри ловко переполз на чужую кровать, прижавшись к Тому. Книга была про приключения, Гарри умел читать, но Риддл, казалось, читал в два раза быстрее, потому что, когда тот спросил, дочитал ли Гарри, тот был лишь на первом абзаце второй страницы. Гарри не знал, сколько времени он провёл, всматриваясь в пляшущие буквы и желтые страницы. Но его веки становились тяжелыми, глаза слипались, а буквы начали смазываться. Тепло чужого бока успокаивала его, море привычно шумело в его барабанных перепонках. Гарри не чувствовал себя таким несчастным, каким он был, когда Сьюзан держала его за руку в белой комнате. Они с отцом хотели построить самую высокую башню в Хогвартсе. Гарри снилось, что он опять в своей комнате. Вега играла со шнурком, иногда подпрыгивая. Гарри вырисовывал волшебными мелками дерево — Гремучую иву. За стеной готовила мама, сладкий запах доносился до него, и иногда он смотрел на приоткрытую дверь комнаты, полный ожидания того, что мама вот-вот зайдёт. Но она не заходила. Это был тот день, когда он вернулся с улицы. Они с Энтони — соседским мальчиком, — играли в листьях, бегая по саду. Гарри потом долго пытался избавиться от крошек листвы в шарфе, но в итоге просто побежал домой, когда мама Энтони позвала его кушать. Мама ждала его дома. Он ушёл играть в свою комнату. Вега играла со шнурком. Гарри рисовал дерево. Мама готовила на кухне. Когда она зайдёт? Звёздочки кружились в комнате, они прятались по углам. Гарри ждал вечера, он знал, что они подберутся ближе к его кровати, чтобы защищать его от плохих снов. Гарри посмотрел на дверь. Она была приоткрыта. В щели была темнота. Вега играла со шнурком. Гарри рисовал дерево. Кто-то тронул его за плечо. — Вставай, — Гарри вздрогнул. Его сердце быстро-быстро билось в груди, казалось, оно вот-вот проломит его рёбра. — Иди к себе. Лицо Тома в темноте было подсвечено только светом с улицы. Темные глаза казались двумя дырами, Гарри сглотнул и отвёл взгляд. Видимо он уснул, пока они вместе читали. Он не мог посмотреть на время, но с наступлением темноты стало намного неспокойнее. Рядом с Томом темнота не казалась Гарри страшной, но как только он отстранился, ему показалось, что кто-то смотрит ему в спину. — Что такое? — Голос Тома был недовольным, Гарри застыл рядом с ним. Щелчок. Кто-то стоит у него за спиной. Коридор темный, в этой темноте лицо его матери почти светится от белизны. Кто-то стоит у него за спиной, и у Гарри немеет затылок. Том смотрит на него из этой темноты, но в глазах у него ее ещё больше. — Мне страшно, — Гарри вцепился пальцами в одеяло, дрожь сковала его тело, звук голоса потерялся в нарастающем шуме в голове. — Можно я останусь с тобой? Кто стоял за спиной? Том вздохнул. — Почему? — Гарри смотрел на него блестящими глазами, его птичьи плечи потряхивало. Том наклонил голову, темнота смыкалась в комнате. Здесь не было тихо. В соседних комнатах было слышно приглушённые голоса и какие-то шорохи, дети ложились спать. Малое количество засыпало сразу, как выключали свет, многие продолжали болтать. — Мне, — Гарри опустил голову, —мне кажется, здесь кто-то есть ещё. Том осмотрелся. Комната ничем не отличалась от той, в которой он прожил каждый день своей маленькой жизни. Она была маленькой, в углу у двери громоздился шкаф, напротив него — широкий стол и два стула. Ничего не изменилось, кроме того, что соседняя кровать теперь заправлена. Никого не было в комнате, были только Том и Гарри. Том ненавидел, когда кто-то боялся, Том ненавидел, когда кто-то плакал, и Том ненавидел обитателей приюта. Гарри был всем. Том говорил себе, что он и его ненавидел — маленького, дрожащего, с этими лохматыми волосами и полным неумением жить самостоятельно. Том ненавидел глупого сироту Доу, который ждал, что его родители вернутся. (Потому что сам Том тоже ждал, но никто не вернулся за ним.) — Здесь никого нет, — Гарри сжался. Том схватил его за руку, он сам не понял, почему это сделал. И зачем. Гарри был просто его временным соседом, Тому вовсе не нужно было стараться, чтобы Гарри был его другом. Чужие ледяные и влажные пальцы обожгли, пульс ударился Тому в ладонь, дикий, быстрый, казалось, что сейчас он сжимает не руку, а чужое влажное сердце. Хрупкие косточки ощущались при нажатии, и Том прекрасно знал, как легко их будет сломать. Но он просто держал другого ребёнка за руку. Том никогда не держался за чужую руку. Это было всегда мерзко. Но Гарри смотрел на него перепуганными глазами, сжав его ладонь в ответ, и у Тома в груди что-то мерзко зашевелилось, одновременно неприятно и удушающе восхитительно. Никто никогда не смотрел на него с такой мольбой, никто никогда не полагался на него. Том держал Гарри за руку, а казалось — за душу. Том заставил его встать, Том помог ему переодеться в пижаму и опять свернул его вещи, чтобы убрать в шкаф. Гарри смотрел на него такими же глазами, какие были у маленьких змеек, с которыми Риддл шептался в саду. Гарри забрался под одеяло после него, его тепло обожгло бок. Том становился странным, ему не нравилось, что он так много делает ради какого-то глупого ребёнка, который уйдёт, как и остальные. Который будет смотреть на него с расстояния с разрастающейся паникой в глазах. Том не был глупым, поэтому он и не считал себя добрым. Все добрые герои были глупцами, подставляющимися под удар. Том не был. Том не- Гарри протянул руку и взял его за руку. Его кожа больше не была ледяной, а лицо — бледным. Свет из окна отражался в его глазах, и Тому показалось, что там образовался почти что Млечный путь. — Спасибо, Том. Том хмыкнул. Но руку не убрал, позволяя Гарри заснуть в мнимой безопасности, которую ему дарило прикосновение. Том знал, что он был не таким, как остальные. Он умел делать разные вещи, которые не умели другие, но также он не играл в глупые игры и не читал глупые книжки. Том чувствовал себя намного старше, чем он был на самом деле. Он не был обычным ребёнком. Но рука Гарри распространяла тепло на все его тело, и Том испугался. На грудь давило что-то большое и мерзкое. Он выдернул руку из чужой, прижав к груди и отвернулся. Это все неважно, — подумал Том, — он уйдёт. Все будет как прежде. Он со злорадством подумал о том, что скоро все мечты Гарри о возвращении родителей порушатся как карточный домик (как его карточный домик), и закрыл глаза. Ему не было важно то, что в его груди все ещё плавали осколки солнечного света.