Человеку свойственно ошибаться

Еще недавно мир вращался вокруг Дика так быстро, что ничего не удавалось разобрать вокруг — и как только Уолли знал, куда ему бежать? Наверное, это сложно понять, не будучи спидстером. Не будучи… кем угодно, кроме обычного человека. Сейчас мир, напротив, казался ему медленным, плывущим в странно густой воде; даже чужие слова — и те почти не долетали до его ушей, только отдельные звуки, будто все решили вдруг заговорить с ним на чужом языке. Однажды, когда Дик был еще совсем мал и умудрился подхватить лихорадку, то на время забыл английский язык. Об этом, когда он пришел в себя, ему рассказал Альфред. Почему именно Альфред?.. Почему Брюс никогда не заговаривал с ним об этом? Потому что не терпел чужой слабости, не хотел вспоминать об этом? Если Дик тогда был ребенком, что уж говорить про сегодняшний день. Ему нужно было бы подняться и показать всем, что он уже в порядке. Но это оставалось невозможным. Он не был в порядке, и подняться он тоже не мог. Рядом возникла тень, она становилась все больше, заслоняя все поле зрения. Это был Альфред? Альфред всегда приходил к нему, когда он болел, пусть такое и случалось нечасто… почти никогда, но все же не обходило его стороной. Но тогда он был мал, а сейчас уже совсем взрослый. Сейчас ему нельзя… больше нельзя было… Тень что-то говорила ему. И, кажется, это был не Альфред. Кажется… кажется, это все еще был Уолли. Если он до сих пор оставался рядом, значило ли это, что все закончилось, и остальные были в безопасности тоже? — Мне кажется, он меня не слышит, — это Робин, совсем наоборот, расслышал очень отчетливо, и он хотел бы ответить, правда хотел, но губы не разомкнулись. Зато теперь он убедился, что это и в самом деле был Уолли; и в это самое мгновение тот склонился над ним так низко, что Дик чувствовал случайное прикосновение рыжих прядей. Наверное, Уолли не стоило быть так близко. С другой стороны… он не мог заразиться и заболеть следом. Кид Флэш не умел болеть, как и многие других из их команды. Дик привык обходиться возможностями своего тела и разума. Он всегда повторял себе, что ему не нужно ничего свыше. Но сейчас, когда ему чудилось, что он горит изнутри, он отдал бы многое за эту простую способность.

---

— Где Бэтмен?.. — спросил Уолли в пустоту; это был почти риторический вопрос, потому что Бэтмен едва ли отчитывался хоть перед кем-то, кроме Супермена, да и перед тем — в особенно исключительных случаях. Но сейчас дело несколько осложнялось. — Мне кажется, он сейчас должен быть здесь. Между бровями Робина залегла глубокая складка, будто он все-таки слышал — и был не согласен. Странно — Уолли казалось, Роб должен был хотеть этого; как он сам хотел бы видеть рядом Барри, если бы… оказался в том же положении. Правда, в том же положении оказаться он едва ли мог, но это была уже совсем другая история. — Кто был с ним последним? Кид Флэш, что ты можешь сказать? Когда именно все пошло не так, как планировалось? — в медотсеке вдруг появилась Черная Канарейка, и неожиданно для себя Уолли испытал короткий приступ раздражения: им всем, и, в особенности, Робину, едва ли требовалась сейчас консультация штатного психолога. Позднее, вероятно… но точно не в эту самую минуту. — Всего лишь хочу вытащить из тебя насущные детали. Не обязательно так на меня смотреть, — почему-то Дина выглядела так, будто худшее еще ждало впереди. Такого не могло быть, да? Все они выбрались и даже кое-что успели, если не считать только… — Сосулька-младший сбежал, — сказал он. — Я не знаю, как много он успел узнать. И у меня не было возможности вернуться за ним, чтобы все уладить. Наверное, спидстер не должен был говорить так. У таких, как он, почти всегда есть возможность не только сбежать, но и вернуться, чтобы потом сбежать снова. Однако так бывает не всегда. Например, так не бывает, когда твой лучший… друг выглядит так, будто вот-вот собирается испустить дух. И даже больше — это могла быть не просто фигура речи. — Что ж, вероятно, теперь о наших планах знают чуть больше. — Вероятно. — Это не твоя вина. — Уолли повернулся, чтобы столкнуться с Канарейкой лицом к лицу. — И не его! — яростно сказал он. На это никто ничего не ответил, и Кид Флэш предпочел счесть это знаком согласия. Однако следовало готовиться к тому, что не все окажутся столь единодушны. — Я этого не говорила, — Канарейка казалась совершенно бесстрастной — в противовес взъерошенному Уолли, готовому продолжать сражаться — даже с теми, с кем сражаться не следовало… но никто не осадил его — должно быть, из сочувствия, только Калдур произнес по обыкновению собранно: — Сейчас уж точно не время об этом спорить, — конечно, ему следовало так говорить. Он был лидером их небольшой компании, а Уолли… что ж, он никогда не претендовал на это место, а значит, мог позволить себе чуть больше. Например, не стесняться своего беспокойства… и злости на кое-кого. Другого. Кого пока не было в этой комнате. Уолли знал, кто заставил Роба сделать так, как тот сделал. Даже если Бэтмен всего лишь задал простой вопрос, даже если будто бы допустил возможность уклониться… даже если он допускал ее в самом деле! Робин не согласился бы на это ни за что на свете, не перед лицом своего наставника. Если Бэтмен в самом деле хотел удержать Робина, ему следовало сделать это иначе. Принудить, может быть, даже пригрозить — так было бы труднее, но надежнее. Но он определенно хотел добиться чего-то совсем иного. — Сколько он пробыл в том… положении, в котором ты его нашел, Уолли? — медицинский персонал определенно не собирался терять времени, дожидаясь кого-то. Кид Флэш вдруг подумал, что Робина, наверное, можно было бы отправить в самую обычную больницу, ведь он… но чертова конфиденциальность не могла им этого позволить. Маска на его лице вся вымокла от лихорадочного пота, но они даже не могли снять ее, не сейчас. — Несколько часов… не больше, — пробормотал Уолли, чуть не усмехаясь своим же словам. Несколько часов — это очень много для того, чтобы лежать в ледяной воде в какой-то чертовой дыре. Несколько часов для спидстера — и вовсе иногда целая вечность. Почему он не вернулся раньше? Они все были заняты каждый своей ролью, но все же… Он просто попросил его быть на месте и больше ничего не сказал. Но почему им ничего не успел сказать сам Робин? Может быть, он успел потерять сознание, прежде чем его схватили? — Прости, — это неожиданно сказала М’ганн. Прочла его мысли или просто поняла, о чем он думал в эту самую минуту? — Я ничего не слышала. Я не знаю… не знаю, что случилось, но Робин не вышел со мной на связь. Или не смог, или… я должна была догадаться по его молчанию, что что-то пошло не так. — Это и не твоя вина тоже, — быстро сказал Уолли, не дожидаясь, пока в дело встрянет Калдур или Супербой, который уже выглядел так, словно вот-вот собирался вступить на защиту своей девушки. Но в этом не было необходимости. Это же не М’ганн оставила своего напарника, решив, что так будет лучше. Будь тот рядом с ним, может быть, Уолли сумел бы его защитить. Они бы сочлись между собой, и Робин бы не чувствовал себя так… как непременно будет чувствовать, когда придет в себя. Ведь он не мог не позвать М’ганн только потому, что надеялся справиться один?! Это было бы слишком глупо даже для него — хотя обычно Робин вообще не был глуп. Но иногда это случалось с ним… не приступ неожиданной тупости, хотя это могло бы быть и забавно — не одному же Уолли страдать от них. Но что-то иное… они все иногда не были уверены в своих силах, и сомневались, смогут ли выглядеть достойно в глазах других, более опытных, значимых… Их потому и называли Юной Лигой, в конце концов. Это было в порядке вещей. Вполне обыденно для них, но для кого-то, наверное, чуть более трудно. Робин закашлялся — так неожиданно, будто он вдруг пришел в себя, но его глаза оставались закрыты, и губы были… совсем не такого цвета, как еще несколько минут назад. Что-то пискнуло. Когда что-то пищит в медицинском отсеке, это не может быть хорошо. — Сатурация падает, — это тоже не могло быть хорошо. Сатурация… это значило кислород? — Нужно сделать снимок, — и кто-то уже выталкивал наружу каталку, на пути которой так и застыл Уолли; ему нужно было просто отойти с дороги, чертовски простая задача, особенно для одного из самых быстрых людей на планете. Но он не мог, он весь застыл, не мог пошевелить и мускулом, как будто… превратился в кусок льда, да, как невовремя он это вспомнил. — Извините, — пробормотал он и все-таки заставил себя сдвинуться с места. Ему показалось, что Робин простонал что-то, пока его везли мимо. Вряд ли это был зов. Вряд ли это вообще было хоть что-то осмысленное, но Уолли не удержался и похлопал его по плечу. Даже одного прикосновения через костюм было достаточно, чтобы понять: все стремительно катилось в тартарары, и никто не знал, как это произошло. То есть… в другом смысле. Они не привыкли, что кто-то слабел так быстро; и это не значило, что Уолли считал Роба слабаком, совсем нет, скорее… Он понял, как тот был уязвим? Но и это слово категорически не понравится Робину, когда он его услышит. Что поделать… ведь нельзя сделать вид, будто ничего не случилось. Особенно после того, как Уолли услышал «двусторонняя пневмония». От такого умирают время от времени — не супергерои, конечно, но обычные люди. Но Робин всегда был где-то на этой границые, он словно соединял в себе два мира… как и Артемида, как и многие другие… как и Бэтмен — но тот порой казался почти устрашающим, уж точно не уязвимым. Хотя однажды, наверное, тот был и таким. Просто никто из них не мог этого знать. — Что теперь делать? — Уолли нервно облизал губы, чувствуя, что еще немного — и он начнет дрожать от волнения. — Нам что, просто ждать, и все? — он почти беспомощно обернулся на Калдура, словно тот мог что-то изменить. — Я ненавижу ждать, — сказал он жалким голосом. — Похоже, ничего другого не остается, — тот подозрительно осмотрелся. — Я все же не понимаю, куда пропал Бэтмен. Он ведь хотел, кажется… обсудить с нами результаты. — Я здесь, — конечно же, тому обязательно было подойти незаметно. И… как давно он был рядом? Сколько успел услышать? И почему вообще все еще был тут, вместе с ними? Уолли почти готов был задать ему все эти вопросы. — Но, похоже, обсуждать здесь особенно нечего. — Нечего?! — возмутился Уолли, не веря своим ушам. Робин наверняка не был бы доволен его воплями. Они с Бэтменом почти никогда не имели противоречий друг с другом. Несмотря ни на что. И все же — какая разница? Противоречия или нет, сейчас им всем определенно было не до них. — Я думал… нам всем тут есть… что обсудить. — Мне есть, что обсудить с Робином, но, определенно, это случится не сейчас. Это было плохо. Странное сосущее чувство не давало Уолли смириться с таким положением дел. Как будто он не мог оставить Роба одного… снова. Даже если бы он остался среди своих, в полной безопасности… Уолли просто не мог позволить себе отдалиться снова. — Я хотел бы… остаться поблизости. Пожалуйста, — упрашивать Бэтмена, конечно, было бесполезно. Уж точно его не разжалобить такими просьбами. Уолли тщетно пытался разглядеть выражение его лица под темной маской. — Ты можешь, — услышал он в ответ, и никак не мог понять, было ли это пренебрежительное согласие или, наоборот, в этом была своего рода привилегия, особое расположение. Да и какая разница? Он с трудом удержался от того, чтобы ринуться вперед на всей доступной ему скорости. Но это нужно было делать раньше, сейчас уже поздно. Так что он заставил себя идти медленно, почти степенно, как бы всем своим видом демонстрируя, что он спокоен, что на него можно положиться… и он не устроит никаких сцен. — Сколько времени он был нездоров прежде, чем его схватили? — вдруг услышал он и не сразу понял, что обращались к нему. Почему обращались к нему?.. Разве не правильнее было спросить у самого Бэтмена? Ведь они… ведь они с Робином жили в одном доме, верно? Впрочем, Бэтмен, должно быть, из тех, кто почти не возвращается домой. — Я не знаю, — пробормотал он. — То есть… утром что-то определенно было не так. Все это заметили, но, зная Роба, все время до этого он просто успешно это скрывал, — черт, он был очень плохим другом, если позволил тому это сделать так легко. Иногда Уолли казалось, что, научившись бегать так быстро, он одновременно потерял что-то… способность затормозить иногда и посмотреть внимательнее на очевидные вещи. Ему нужно будет однажды спросить у дяди Барри, как тому это удавалось. Тот, кажется, со временем сумел освоить это мастерство. — Болезнь определенно развивалась не меньше нескольких дней. Последние события лишь все усугубили… к сожалению, довольно быстро… и серьезно. В этом не было сомнений. По крайней мере, с Робина сняли чертову маску, когда Уолли увидел его в следующий раз. Он все равно знал… наверное, это все же была привилегия. С точки зрения Бэтмена — ошибка. Для него самого — просто удачное стечение обстоятельств, которое поможет ему не остаться в стороне. — Он ведь не может умереть? — спросил он, ни к кому не обращаясь, просто надеясь услышать ответ. Он тоже успел избавиться от своего костюма, потому что быть Кид Флэшем не входило в его ближайшие планы. К счастью, ему никогда не приходилось так усердно скрывать свою личность. Он был единственным, кого пустили сюда… и никто больше из друзей не мог навестить Робина… Дика. Впрочем, так было даже лучше… тот никогда не любил привлекать к себе слишком много внимания. Может быть, это сыграло с ним злую шутку. — Когда он очнется? — может быть, если они поговорят, все встанет на свои места. Хотя бы немного. Да, им всем очень нужно поговорить. Вот только… — Он не очнется, — что?! Но прежде, чем все волоски на его теле встали бы дыбом, Уолли услышал: — В смысле, не очнется в ближайшее время. Он в медицинской коме. И подключен к аппарату искусственной вентиляции легких. Такого не могло быть, потому что быть не могло. Дик был еще в сознании, когда он забрал его с собой. Он узнал его и позвал по имени. Он не был… он не был настолько плох, чтобы теперь за него дышала машина! — Люди хрупки, — негромко сказал Бэтмен. Наверное, он знал это и по себе тоже, но Уолли гневно стиснул зубы. — И они часто совершают ошибки по собственной глупости, — зубы Уолли почти заскрипели на всю комнату, но пришлось сдержать себя, глубоко вздохнуть и не сказать ничего. Потому что с правдой, даже неприятной, сложно было спорить.