***
Очако рожает в конце лета, как раз когда спадает жара и воздух становится прохладным и сухим. Дородовые курсы, которые она, а иногда и Кацуки, посещали, научили её признакам, знаменующим начало родов, и тому, что делать, дабы не паниковать, если схватки сильно ударят по ней без присмотра. Сейчас одиннадцать утра — проходит третья неделя её декретного отпуска. Она лениво лежит в постели, просматривая ленту в Твиттере. Внезапно палец застывает на дисплее. Очако втягивает воздух сквозь стиснутые зубы, но не придает большого значения колящим ощущениям в животе. Спазмы в последнее время возникают неоднократно. На занятиях она узнала, что это в порядке вещей — они учащаются по мере приближения срока родов. Может пройти несколько дней, до того как ребенок действительно созреет. Однако всего через несколько минут тело сотрясают очередные спазмы, отчего девушка закрывает социальную сеть и запускает секундомер, чтобы засечь их начало, окончание и интервал. Примерно на пятой волне паттерн подтверждается. Время пришло. Обливаясь холодным потом, Очако делает четыре телефонных звонка. К счастью, все нужные номера были заранее сохранены на быстром наборе, ибо постепенно усиливающаяся боль в пояснице мешает думать. Первый. Она звонит в больницу: оставляет сообщение своему врачу о том, что происходит. Дежурная медсестра напоминает, чтобы она рассчитывала время схваток и приезжала, как только отойдут воды. Второй звонок приходит матери, в котором она просит бронировать места на скоростной поезд до Токио, поскольку родит не позднее завтрашнего дня, и нет причин для беспокойства, всё в порядке. В третьем она сообщает свекрови, что, возможно, им придется оторваться от дел сегодня вечером и до завтрашнего утра: ребенок вот-вот появится на свет. Наконец, она звонит Кацуки, который отвечает после второго гудка. Шум на заднем плане дает понять, что он снаружи — скорее всего, на патрульной службе. Настолько спокойно, насколько она способна, Очако проговаривает, что у неё активные роды и все, кому нужно знать, уже проинформированы. Теперь всё, что ей необходимо, чтобы он сделал, это вернулся домой как можно скорее и помог собраться в больницу. Её слова встречены кратким молчанием. Кацуки мгновение переваривает информацию, вслед за этим разражается чередой ненормативной лексики. Он знал, что она скоро должна родить, но почему-то известие так или иначе застает его врасплох. Она заверяет мужа, что не стоит нервничать, всё под контролем, и да, даже тихое шипение, которое вырвалось из неё только что, не должно его волновать. Затем Очако вешает трубку в надежде, что он возьмет себя в руки, иначе ей придется ехать в больницу одной.***
Герой из программы обмена в замешательстве оглядывается назад, заметив, что Бакуго отстал и стоит на обочине дороги в нескольких шагах позади, переговаривая по смарт часам. Вернувшись, он спрашивает, в чем дело, и улавливает половину того, что Бакуго изрекает, прежде чем звонок заканчивается. Парень сразу соображает, что он ругается. За последние месяцы его понимание японского значительно улучшилось, и он узнал бы эти слова где угодно, ведь изо дня в день слышит их от вспылчивого коллеги. С ним всё в хорошо? Бакуго смотрит вперед, как будто в самом деле не замечает его, и бормочет несколько незнакомых фраз. Американец нерешительно просит его повторить, и это, кажется, выводит Бакуго из оцепенения. К удивлению, он не посылает его на три буквы, а лишь бормочет, на этот раз по-английски, что ему нужно идти: жена рожает. Затем нервирующий спокойный уходит с прямой спиной по направлению их офиса. Ребята из обмена окликают его удаляющийся силуэт и желают удачи, но Бакуго им не отвечает.***
Кацуки позаботился о том, чтобы оповестить своё агентство за несколько недель о родах и что он возьмет отгул, поэтому, едва герой появляется в офисе посреди патруля с ошеломленным видом, его начальник сразу выясняет причину. Не дожидаясь объяснений, он отпускает Бакуго восвояси, передаёт привет Уравити и напоминает как можно скорее подтвердить, когда тот собирается вернуться на работу. Кацуки, ещё не оправившийся от звонка, рассеянно кивает, немного погодя вспоминает, что разговаривает с распорядителем, и слегка наклоняет голову, перед тем как отправиться в раздевалку. Отпуск на работе стал предметом долгой дискуссии между супругами. По закону они оба имеют право на оплачиваемый декрет по уходу за ребенком продолжительностью до 12 месяцев — и это не считая отпуска по беременности, предоставляемый Очако за шесть недель до родов и восемь после них. Несомненно, это щедрое предложение, но они понимают, что большой перерыв негативно скажется на их рейтинге, принимая во внимание жесткую конкуренцию в индустрии профессиональных героев. Очако, в особенности, не может рисковать оставаться вне поля зрения общественности надолго. Она уже четыре месяца не занимается героической работой, и то немногое, что публиковали об Уравити в последнее время, было связано с её беременностью, а не с доблестными заслугами. Хотя это хороший знак, что люди по сей день продолжают интересоваться её деятельностью, но наличие ничего, кроме статей о личной жизни, в течение длительного периода не принесет пользы в долгосрочной перспективе, если Очако желает, чтобы её воспринимали всерьез как профессионала. Это не первый случай, когда её популярность оказывается под угрозой. Объявив новость о браке, они оба подверглись резкой критике, но именно Очако понесла основную тяжесть последствий. Угрюмый, легко поддающийся гневу и более чем просто немного дикий, взрыной герой Бакуго всегда позиционировался как «плохой парень». Менеджеры его агентства приняли деловое решение не промывать его язык мылом и не исправлять манеры, поскольку это придавало ему особую изюминку. Узнав об его намерении жениться, они забеспокоились, что построенная грозная репутация пошатнется. Однако произошло обратное, по крайней мере, для определенной демографической группы. Новость о помолвке вызвала ехидные замечания ненавистников, но, с другой стороны, укрепила лояльность многих фанаток, которым понравилось, как Бакуго воплотил их долгожданную фантазию о плохише, поглощенном настоящей любовью. Менеджеры руками и ногами ухватились за идею и стали продвигать в массы. До сих пор Кацуки невыносимо слышать, как СМИ кличат его «цундере», но даже он должен признать, что это небольшая цена за постоянную известность. Очако повезло куда меньше. Уравити дебютировала перед публикой как очаровательная соседская девчонка с ангельским личиком, и такой она полюбилась фанатам. Ранний брак совсем не вписывался в образ, в частности после того, как распространилась дурная молва, что свадьба произошла по залету. Конечно, всё грязные слухи опроверглись: её живот оставался плоским в последующие месяцы, но нанесенный ущерб не обратить вспять. Уравити потеряла свою привлекательность нежной и невинной персоны, а вместе с ней и значительную часть поклонников. И теперь, когда она поистине готовится стать матерью, Очако не без оснований опасается, что то же самое повторится вновь. Боится, что материнство окончательно загубит её карьеру, и что чем дольше она будет заниматься ребенком, тем труднее ей будет вернуть популярность на работе. Это звучит эгоистично, и Очако чувствует себя виноватой даже в том, что приходится принимать во внимание подобные вещи, но таковы реалии их профессии. Ей невыносимо думать, что её посчитают неполноценным героем, не только из-за амбиций, но и потому, что рейтинг напрямую влияет на зарплату. Рождение и воспитание чада обходится в круглую сумму, а вместе с тем необходимо сдерживать обещание, данное родителям. Она не может позволить себе потерять карьеру. Кацуки пошел на попятную, стоило разговору повернуть в этом направлении. Если Очако откажется оставаться дома, ухаживать за Кимико, то придётся ему, а он ни под каким соусом не согласится на затяжное отсутствие. Разумеется, он любит и Очако, и Кимико. Разумеется, он хочет убедиться, что его дочь получает надлежащий уход, но о том, чтобы выбиться из строя на долгие месяцы, абсолютно не может быть и речи. Он не может этого допустить, тем более что рейтинг, скорее всего, подвергнется радикальному пересмотру, как только закончится программа обмена Лиги Героев Америки и её участники вернутся в страну всего через несколько месяцев. Конкуренция будет жестче, чем когда-либо, и Бакуго должен быть в самой гуще событий, иначе потерпит поражение. Кацуки приготовился до последнего отстаивать свою точку зрения в последующей беременной истерике Очако, но чудесным образом она сдержалась и только устало вздохнула. Это было ожидаемо, что он не уступит. Карьера важна для них обоих, и следовательно, никакие уговоры не убедят трудоголиков сдвинуться с места. Поэтому им лучше начать придумывать другие варианты. Кимико на подходе и не будет ждать в сторонке решения их дилеммы.***
Придя домой, Кацуки находит Очако с закрытыми глазами, сидящей в позе лотоса посреди пола гостиной и делающей ритмичные вдохи через сжатые губы. Он интересуется, как она держится. В ответ поднимается указательный палец, призывая его помолчать. Она пропускает схватку, судя по сморщенному лбу, и меняет положение ног. В следующую секунду ему прилетает указание, а именно перестать стоять истуканом и топать уже собирать вещи в долбанную больницу. Не заметив в свой адрес оскорбления, он поспешно бросается в спальню, чтобы забрать сумку, которую они заранее упаковали по этому случаю; следом возвращается к Очако, пытается помочь подняться, но получает смертельный взгляд, ничем не уступающим с его знаменитым яростным. Жена несколько нетерпеливо напоминает, что для начала нужно вызвать такси. Он всерьёз представляет, что она будет торчать в вестибюле в ожидании машины, пока её разрывает на части? Точно. Кацуки выбегает из квартиры и возвращается через несколько минут, объявив, что такси ждет их внизу. Очако кивает, встает с пола и прикусывает нижнюю губу, подавляя жалобный стон при очередной схватке. Интервалы сократились. Кровь понемногу отливает от лица Бакуго. Он никогда не относил себя к типу людей, которых легко напугать, но сейчас не впадать в панику — что-то из разряда невозможного. Очако выглядит так, будто её пронзает тысячу кинжалов, что с одной стороны впечатляет, поскольку служба героя и раньше ставила её в массу болезненных положений. А с другой… Черт, да она выглядела гораздо лучше, когда лежала полумертвой в больнице после несчастного случая в океане! Не говоря ни слова, Очако жестом просит его подойти ближе — хватается за его плечо и повисает, наваливаясь всем весом. Он спрашивает, не следует ли ему отнести её вниз? Она качает головой. Ей просто нужна поддержка, только и всего. Кацуки осторожно помогает ей выйти из квартиры, пройти по коридору и войти в лифт. За все это время она не произносит ни звука — очевидно, ей невыносимо тяжело. Он и сам молчит, не доверяя своему рту говорить в подобной ситуации. Вместо тысячи слов он держит руку на спине, периодически поглаживает, пытаясь хоть немного унять боль.***
Проходит чуть больше часа после их прибытия в больницу, перед тем как у Очако отходят воды, и ещё четыре часа схваток, когда всеобщие страдания подходят к концу. Несмотря на адские мучения, роженице каким-то образом удается вести себя тихо, о чем ей вежливо напомнил акушер, но Кацуки слышал, как она бормочет под нос нецензурщины, большинство из которых, безусловно, заимствонные из его словаря. Несколько раз в первые пару часов он пытается говорить обнадеживающие вещи, например, о том, чему учили книги по беременности и предродовые курсы, но у него так некудышно получается, что Очако просто умоляет его не раскрывать рта, пока ребенок не родится. Взамен она предлагает ему руку, затем сжимает его ладонь в отчаянной хватке, и во время потугов, на пике боли, непроизвольно активирует причуду, отправляя в полет. Кацуки приходится зацепиться свободной рукой за боковые перила кровати, а коленями преткнуться под каркас. Все, от её талии и ниже, прикрыто медицинской простыней, так что ни отец, ни мать не лицезреют роды, но они это слышат. Кимико громко и отчетливо вопит, как только выходит на свет. Новоиспеченные родители смотрят друг на друга, и Очако вспоминает, что нужно отключить причуду. Ноги Кацуки опускаются на пол как раз в ту секунду, когда медсестра выходит из-под простыни — возложить Кимико, голенькую и измазанную телесными жидкостями, на грудь матери. Она крошечная и морщинистая, с головой полной волос — темнее, чем у Кацуки, и всё же оттенок не близкий к каштановому. Её глаза зажмурены, так что пока нельзя определить от кого она их переняла, но круглое лицо — точно в мамину породу. Бакуго чувствует, как огонь в груди разгорается, и ему приходится схватиться за сердце, дабы не упасть от взрыва чувств, внезапно переполняющих. Он не понимает, что плачет, пока Очако не поднимает на него глаза и, слабо посмеиваясь, не высказывает, что он выглядит очаровательно в эмоциональные моменты. Её собственные щеки мокрые от пота и слез, липкие волосы облепливают всё лицо. Она бледная и измученная, но бережно прижимает к вздымающейся груди младенца, похожего на чернослив, покрытый майонезными капельками. Кацуки думает, что в жизни не видел красивей картины.