***
Вечером Очако и Кимико возвращаются позже обычного. К их приходу, Кацуки уже дома. Они застают его на кухне за приготовлением ужина, и Очако, в хорошем настроении после беседы с Деку, решает сменить гнев на милость. Она усаживает ребенка на высокий стульчик, подходит к столешнице, где Кацуки готовит и обнимает со спины. Она не знает, какой реакции ожидать, поскольку у них давно не было романтики, но её определенно застают врасплох, когда его плечи напрягаются с последующим указанием отпустить. Очако делает, как ей велят и спрашивает, что случилось. Он игнорирует вопрос и вместо этого подает Кимико ужин. Повернувшись к жене спиной, вполголоса произносит, что они поговорят позже, как дочь заснет. Она не понимает, что натворила, но Кацуки, кажется, сильно взбешен, так что, настаивая на разговоре сейчас, ситуация лишь усугубится, поэтому Очако молчит и ждёт. Ужин проходит в тишине, за исключением, Кимико, которая время от времени издает какую-то тарабарщину. Ей год и десять месяцев, она может есть сама, правда беспорядок обязателен, и работа отца сменилась с необходимости кормить — на необходимость время от времени вытирать рот и следить за тем, чтобы малютка не баловалась с едой. Обычно он болтает с Кимико, жалуясь ей так, как жаловался бы взрослому, впрочем без крепкого словца, о том, что она маленькая неряха, и что ей следует стараться правильно пользоваться ложкой. Но сегодня он тих и холоден, и даже тень улыбки не проскальзывает на губах, когда дочь называет его «папа». Очако встревожена не на шутку. Какая муха укусила Кацуки? Ответ приходит спустя несколько мучительных часов в ожидании в спальне, пока муж укладывает Кимико в детской. Они заставляли её спать отдельно, сразу как исполнился год с целью приручить самостоятельно находиться в собственной комнате. Бакуго, закончив все заботы, наконец, появляется. Очако сидит на кровати, готовая ко всему угодно, кроме грубо брошенного телефона, чуть не угодившего ей прямо в нос. Она едва успевает поймать смартфон. В праведном негодовании Очако намерена высказать ему всё, что думает, но достаточно одного взгляда на выражение его лица, и все слова возмущения тут же вылетают из головы. Она ни разу не видела его столь сердитым — во всяком случае, на неё. Он требует глянуть в телефон и нахер объясниться. Очако переводит внимание с разъяренной физиономии на мобильный в руках и с удивлением видит свою фотографию с Деку, сделанную всего несколько часов назад на детской площадке. Снимок затемнен и немного размыт. Безусловно, некто свершил своё грязное дело издалека и смылся, но её плачущее и нервное лицо Изуку достаточно отчетливы, чтобы их узнать, как и руки, сцепленные вместе. Первая реакция — выяснить у Кацуки откуда взялось фото, и, возможно, это была не лучшая идея. Искры опасно пляшут на его ладонях, и комната, буквально, вот-вот загорится от гнева. Анонимный источник разместил снимок на форуме — так оно и разошлось по интернету. Уймища придурков отмечают Бакуго в Твиттере, проезжаясь на счет того, как он относится, что Деку не только обошел его в героизме, но и завел роман с его женушкой. Очако предлагает Кацуки успокоиться. Всё совсем не так, как кажется на первый взгляд. Да, она встречалась с Деку, но максимум поболтать и ничего более. Даже Кимико была рядом. Очевидно, что человек, сделавший и распространивший изображение в сети, удобно опустил эту часть. Однако Кацуки не унимается. Пропустив мимо ушей разъяснения, он сыпет, давит вопросами. Какого хрена она шлялась со сраным ботаником на игровой площадке посреди ночи? Отчего, черт возьми, она ревела на фотографии, и почему, блять, держала за руки долбанного Деку? Хоть он и шипит тихо, сохраняя сон Кимико, и всё же по подрагивающим плечам заметны усилия сдержать бурлящую ярость. Очако в неудомении. Это просто фотография, явно вырванная из контекста в угоду распространения неприятного слуха. Неужели он верит в эту чушь? Из-за накалившейся обстановки она готова выдать причину встречи, посмеяться над недоразумением, подразнить, что Кацуки ревнует по пустякам, но он заговаривает раньше, и это худшее оскорбление, когда-либо сказанное в её адрес. Когда-то в школе ей нравился Деку, не так ли? Неужто она снова втюрилась в него по уши, стоило ему обзавестись деньгами, прославится и наконец-таки заинтересоваться ею? Не успев дважды подумать, Очако вскакивает с места. Прямая ладонь летит к щеке. Бакуго ловит запястье вовремя, не дав руке соприкоснуться с лицом. Ей не сравнится с его рефлексами, вдобавок хватка так крепка, что причиняет боль. Очако пытается отстраниться — он не отпускает. Красные глаза смертоносны и мрачны, но и карие не менее устрашающие. Горечь, подавленная в течение последнего года, внезапно выходит на поверхность, и она кричит, что если бы знала, что Кацуки никогда не вырастет из неуверенной в себе, эгоцентричной, второсортной сволочи, то непременно выбрала бы Деку. Очако ахает, почувствовав, как горячая искра пробегает по запястью, но через мгновение всё заканчивается, и следующее, что она осознает — руку и её саму с силой отбрасывают в сторону кровати. Девушка сразу же быстрым взглядом осматривает конечность: ожог ярко-красный, но без пузырей, кожа будто на секунду прижалась к горячей плите. Кацуки всё ещё стоит у подножия кровати, но почему-то выглядит меньше, сдувшимся точно. Словно животное, которое заставило себя увеличиться, принять устрашающий вид, только для того, чтобы снова уменьшиться до жалких размеров после проигрыша битвы. И Очако понимает, что зашла слишком далеко. Она поспешно вскакивает с кровати на ноги, но он вылетает из спальни. Зовет, просит подождать, но он не оборачивается, и вскоре она слышит щелчок замка. Входная дверь квартиры закрывается.***
Цую о чем-то ведет беседу. Очако толком не вслушивается, лишь равнодушно смотрит на несъеденный обед. Пятый день нет аппетита. Пятый день Кацуки не возвращался домой и не отвечал ни на звонки, ни на сообщения. Но потрясло Очако больше всего то, что на третий день его отсутствия, в квартире обнаружились явные признаки набега, пока она возилась на работе. Так в спальном шкафу пропала куча одежды Кацуки. Тогда она сломалась, охваченная страхом, что Бакуго ушел навсегда. Плакала навзрыд, свернувшись калачиком на кровати, покуда не услышала плач Кимико из детской — пришлось взять себя в руки ради дочери. Очако перешла черту, прекрасно зная, что именно причинит Кацуки максимальный ущерб, а затем ударила под дых. Такому нет прощения. Она не хотела, но эмоции взяли верх над здравым смыслом. Очако была несчастна, нелюбима и заброшена, а Кацуки осмелился наехать на неё без тормозов. Посмел обвинить её в неверности, когда она была исключительно предана их семье, оставляя все радости жизни на второй план. Потеря терпения была неизбежна. Цую высовывает язык и дает легкую пощечину Уравити, эффективно выводя из вихря самокопания. Она извиняется за жесткие меры, но Очако в последнее время сама не своя, как подруге ей положено беспокоиться. Что у неё на сердце? Девушка натягивает улыбку и уверяет: с ней всё в порядке. Цую не ведется, и, не вдаваясь в подробности, выпытывает, имеет ли это какое-то отношение к фотографии Очако и Мидории, нашумевшее недавно в сети. Заблестевшие на глазах слезы служат убедительным ответом. Асуи предлагает отойти в более уединенное место, и Очако машинально кивает. Вместе они выходят из офисного кафетерия, идут по переполненному коридору, пока не добираются до лестницы с запасным выходом. Как только дверь закрывается, и они скрываются от всего мира, Очако опускается на нижнюю ступеньку и дает волю слезам. Цую сидит рядом, тихонько похлопывая по лопаткам. Постепенно она признается о наболевшем. Кацуки работает постоянно, допоздна и даже по выходным. Всё время, которое ему удается провести дома, приходится на Кимико. Он не был мил к Очако больше года, лишь бурчал по вине нелепого рейтинга. В профессиональной геройской деятельности, кажется, Уравити больше никто не жалует. Начальство продолжает передавать операции «более преданным» коллегам, оставляя её застревать на двадцать восьмом месте без всякой надежды на повышение. А теперь, что ещё хуже, она устроила скандал! В Интернете на неё вешают всевозможные ярлыки из-за дурацкого, неверно истолкованного снимка. Как итог: её покинул муж. В пылу ссоры она опрометчиво плюнула ему в душу, отчего Кацуки забрал одежду, ушел и не появлялся почти неделю. А если он никогда не вернется? Что, если он оставил её насовсем? Очако рыдает пуще прежнего. Асуи обнимает измученную подругу, успокаивающе массирует спину и мягко взывает к разуму. Бакуго на такое не способен. Наверное, он просто-напросто решил остудить голову. Как угомонится — вернется, тогда у них будет возможность всё обсудить. Цую ощущает, как руки Очако крепко, до отчаяния сжимаются. Пальцы впиваются в эластичную ткань костюма Фроппи. Голос дрожит. А вдруг Кацуки никогда её не простит? Вдруг он ненавидит её сейчас? Асуи берет за плечи Очако, легонько отталкивает от себя, проводит большущей перчаткой по щекам, вытирая капли, и просит больше верить в своего мужа. Бакуго никогда бы не возненавидел Очако. Он может ненавидеть кого угодно, но только не её. Когда они начали встречаться в школе, абсолютно все в классе впали в шок. Никто и представить себе не мог, что король взрыво-киллер соизволит опуститься до романтических отношений, притом ещё преуспеет в них. Всем было видно, что он стал счастливее. Бакуго любит её настолько, что выбрал трудную жизнь с ней, а не легкую без неё. Разумеется, подобная любовь не исчезнет за пару неосторожно брошенных слов. Цую убирает выбившиеся пряди со лба Очако и гладит волосы. Это успокаивает, и девушка чувствует, как отступает грусть — пусть и совсем немного. Кротко, прерывающимся от икоты голосом, она спрашивает, уверена ли Цую в возвращении Кацуки. Фроппи, продолжая баюкать зареванную, с ободряющей улыбкой заявляет, что никуда он не денется.