***
Кацуки заявил, что оставит свою рисковую карьеру, если того захочет Очако, но, конечно, этого не происходит. Во-первых, это не то, чего хочет Очако, а во-вторых, что бы он ни говорил, Бакуго ни за что не откажется от роли героя, даже после столь близкой встречи со смертью. Вероятно, на нем сказывался морфий. Кацуки готов к горькой пилюле, когда начальник навещает его на третий день поправки. Он допустил серьезное нарушение: солгал, чтобы выбить больничный, вторгнулся в постороннюю миссию, и, что самое худшее, провалил арест. Да к тому же бросился на коллегу по цеху. Геройская комиссия общественной безопасности ещё не нанесла ему визит, однако это лишь вопрос времени. Его босс — славный мужик, но на то, что отчудил Бакуго, невозможно закрыть глаза. Он должен создать прецедент для героев под его крылом, а значит Кацуки официально увольняют из агентства. Он воспринимает новость спокойно: такой исход был ожидаем. Кацуки натянуто кивает в знак признания, а после долгого спора со своей гордостью, решается принести извинения. Он сожалеет, что доставил неприятности и благодарен за всё, что они сделали для него за долгие годы работы. Начальник, или, скорее уже, бывший начальник, одаривает его теплой, почти отеческой улыбкой. Как бы то ни было, ему грустно расставаться с одним из своих лучших кадров. Он желает Кацуки скорейшего выздоровления и плавного перехода к следующему этапу карьеры. Следующий этап наступает нескоро.***
Спустя неделю Бакуго выписывают из больницы. Ему рекомендуется выполнять упражнения, впрочем ничего слишком напряженного и не в коем случае не поднимать тяжести до тех пор, пока не получит указания от врача, иначе раны откроются, и тогда Очако прикончит его сама. Достав инвалидное кресло, медсестра предлагает отвезти пациента ко входу, где его поджидает отец за рулем. Кацуки отпирается. Ещё чего, он пойдет пешком! Он может ходить! Запрет для СМИ снят, представители прессы и простые смертные наверняка толпятся в вестибюле, чтобы взглянуть на Кацуки, и он скорее подорвет себя, чем появится перед людьми на долбанной коляске. Медсестра настаивает. Ходьба до вестибюля дорого ему обойдётся. Он ведь ещё чувствует слабость, верно? Нет ничего постыдного в том, чтобы обратиться за помощью. Кацуки категорически отказывается. Ни за какие коврижки. Пойдет на своих двоих и точка. Он поднимается на ноги и с трудом пробирается к двери, но Очако сзади окликает с таким тоном, что вынуждает его замереть на месте и обернуться. С непроницаемым лицом она спокойно велит ему сесть в инвалидное кресло. Он открывает рот, и жена опасно прищуривает глаза. Либо Кацуки в сию же минуту усадит свою тушку на проклятую коляску, либо она применит причуду и вынесет его из больницы на руках. Выбор за ним. Покраснев, Кацуки смиряется со своей участью и свирепо зыркает на медсестру, старающуюся сдержать смешинку при плохой игре. Он приподнимает плечи, пытаясь выглядеть более внушительно, пока его катят по коридорам в вестибюль. Как и ожидалось, их бомбардируют вспышками фотокамер и лихорадочными вопросами нетерпеливых репортеров, которых они игнорируют. В конце Кацуки всё-таки встает и проходит последние несколько метров до машины. Очако неодобрительно бубнит, но, оказавшись в салоне, нежно вытирает холодный пот с лба. Через несколько дней после возвращения домой Кацуки присылают уведомление от геройской комиссии общественной безопасности. Действие его лицензии приостанавливается на неопределенный срок. Его просят лично явиться для сдачи документа и встретиться один на один с уполномоченным, который проинформирует его о том, как вернуть обратно разрешение. Следующие три-шесть месяцев Бакуго проведет, посещая семинары. И их будет немало. Предусмотрены строгие письменные экзамены, дабы он не смог схалтурить. Кроме того, ему предстоит выполнить шестьдесят часов общественных работ, а затем, с одобрением врача, пройти тест на физическую подготовку для пригодности на службу. Его завалили кучей зачетов, однако Кацуки не в праве жаловаться. Сам же вляпался в неприятности — теперь сталкивайся с последствиями. Честно говоря, он отделался малой кровью. Ему есть за что быть благодарным. Во-первых, общественность не поставили в известность о его отстранении или о деталях, касающихся его травмы. Официальное заявление гласит: профессиональный герой Бакуго вынужден взять длительный перерыв из-за увечий, полученных во время миссии. Ни о том, что его участие было несанкционированным, ни о том, что он уволен, не упоминается. Данное решение приняли не ради Кацуки, а для того, чтобы остальным сохранить шкуры. Огласка о том, что герой отбился от рук комиссии, а полиция и агентство по трудоустройству не предприняли никаких мер пресекающих вольнолюбие, гарантированно выставит их в дурном свете. Впрочем, это было выгодно Кацуки, так что ему до лампочки на манипуляции с замыливанием следов, устроенных для его благополучия или кого-то ещё. Во-вторых, его бывший начальник расщедрился и выплатил ему выходное пособие. К сожалению, отстегнул лишь малую часть положенной суммы, а ведь сколько лет ишачил, но беря в расчет, что его уволили за грубое нарушение, он должен быть доволен, что ему вообще хоть что-то перепало.***
Деньги пошли на расходы по переезду. Кацуки и Очако давно подумывали арендовать квартиру побольше, но поскольку супруги загружались работой и уходом за ребенком, им было не до поисков. Вследствие внезапно появившегося свободного времени, Бакуго обзванивает агентов и назначает смотры. Чтобы не морочить мозги с выбором детского сада, они рассудили остаться в нынешнем районе. Их семья наткнулась на апартаменты в таком же малоэтажном, но более новом доме на одну станцию ниже, в пределах пешей досягаемости от садика Кимико. Идти, конечно, гораздо дольше, зато жилье попалось прямо рядом с начальной и аналогом средней школы, которые, по их мнению, через несколько лет удобно впишутся. В здании выставлено два объявления: первое — квартира с двумя спальнями, и второе — с тремя. Пара долго спорит и в конечном итоге сходится на практичном варианте. Они оба ещё молоды, и хотя сейчас об этом не может быть и речи, так как всё и так непросто, но не исключена возможность завести ещё одного малыша в будущем. Предпочтительней переехать в то место, что обеспечит им лишнюю комнату. И вот летом, через два месяца после выздоровления Кацуки и еще за два до четвертого дня рождения Кимико, они загружают вещи в грузовик и прощаются с домом, в котором прожили почти шесть лет. Очако хлюпает носом, из-за чего Бакуго гримасничает, отказываясь признавать, что и сам немного расчувствовался. В конце концов, это крыша стала свидетелем начала их супружеской жизни и многих минувших важных событий.***
Очако сомневается разрешать мужу забрать Кимико из садика. Кацуки вскидывает руки. Это всего-навсего пятнадцатиминутная прогулка, а не гребаный марафон. Прошло три месяца после операции, и ему уже осточертели запреты практически на всё. Нельзя поднимать больше пяти килограмм. Нельзя одному выходить из дома дальше расстояния, установленного параноидальной задницей Очако. Нельзя играть с Кимико, помимо каких-то скучных занятий, которые никому из них не по душе. Ему даже запрещено заниматься сексом со своей женой. Очако сказала, что если разойдутся швы, то она не сможет взглянуть в глаза врачу и объяснить, как у них случился нелепый казус, так что придется потерпеть, пока он полностью не поправится. Сейчас всё, о чём Кацуки просит — позволения дойти до садика его дочери медленным, спокойным шагом. Его совсем не затруднит. Он обязательно примет лекарства перед уходом, и, если где-то возникнут боли, остановится и передохнет. Серьезно, ему нужно вылазить из дома не только для дурацких семинаров по выходным, иначе он тронется рассудком в четырех стенах. Очако смягчается, но требует его пообещать быть осторожным и не перенапрягаться. Она повторяет то же самое ещё несколько раз по смс, а также добавляет, что если он надумает, то пусть даст ей знать — никаких осуждений! Кацуки отвечает, что ей следует не забивать себе голову пустяками. Черт её дери, всё с ним будет нормально. Бакуго дает себе полчаса на то, чтобы пройти дистанцию от их новой квартиры до детского сада. Это вдвое больше необходимого времени, что ранит его достоинство, однако хоть он строит из себя крутого, перестраховаться лишним не будет. Любого рода рецидив недопустим: ему нужно как можно скорее восстановиться, привести себя в форму, вернуть лицензию и начать кропотливый путь обратно в Топ-10. Он избегает новостей и социальных сетей, потому что знает, что инцидент с Проколом и последующее затишье сильно опустили его рейтинг. Он не хочет видеть, как низко пал и изо всех сил старается не накручивать себя по этому поводу. Кацуки едва не лишился жизни, пытаясь, как идиот, срезать путь к вершине. Пора покончить с его тупой одержимостью раз и навсегда. Конечно, он ещё нацелен на первое место, клянется, что доберется туда, что победит долбанного Деку и полудурка Тодороки, но отныне будет двигаться без дикой спешки. Как бы ему ни было неприятно признавать, его бывшие менеджеры оказались правы. Он не может рассчитывать, что его карьера будет развиваться такими же темпами, как у других. У него иное положение, иные заботы. Деку, Тодороки, даже Киришима — они могут выкладываться на полную, ничего не теряя. Нет нужды придерживаться дурацкого баланса. Нет отвлекающих мыслей о том, что детство их чада пронесется раньше, чем они успеют им по-настоящему насладиться. Оболдуи вправе разбить лагерь в офисе, никогда не использовать свои отпуска, при необходимости отправляться в спонтанные миссии в сраную Антарктику и не париться, что брак может застопориться, разрушиться или ещё что-нибудь в таком духе. Кацуки не свободен, как они. Его жизнь состоит не только из него самого, и это не было чем-то навязанным. Он сам захотел. Сам выбрал. Бакуго мог бы остаться холостяком или подождать, пока не обретет первый ранг, прежде чем просить руки Очако. Если бы не хотел ребенка, мог бы воспользоваться постоянной контрацепцией. Мог бы обсудить прерывание незапланированной беременности. Но без всего этого обрел бы он счастье? Сложно представить. Кацуки всегда отставал на два шага с тех пор, как Деку обзавелся причудой. Разрыв увеличился с тех пор, как говнюк участвовал в программе золотого обмена, от которой Бакуго пришлось отказаться, а после недавнего провала даже сказать, что они стоят на одной сцене, было бы натяжкой. Предпочел бы Кацуки быть там, где сейчас Деку, за счет жены и дочери? Если бы он мог повернуть время вспять и вернуться к тому моменту в поезде, когда попросил Очако выйти за него замуж, зная обо всем, что произойдет в будущем, изменил бы своё мнение, смолчал бы? Порой, когда раны ужасно ноют и по ночам никак не уснуть, он задает себе этот вопрос. Стоило ли всё это того, чтобы пожертвовать целью? И тогда Кацуки оборачивается на мирно спящую рядом с ним, пускающую слюни на подушку, Очако. Вспоминает, что дочь растет и становится всё больше похожей на него, хотя надеется, что она не переймёт его строптивость. И решает, что да: оно того стоило. Он может задаваться одним и тем же вопросом каждую ночь всю оставшуюся жизнь и в глубине души будет знать, что всегда придёт к одному и тому же ответу. Он не променяет свою судьбу ни на какую другую. Карьера далась ему нелегко, однако ещё есть шанс. Бакуго будет медленно пробиваться и когда-нибудь достигнет заветной мечты. С другой стороны, поставь он во главу угла свои амбиции, исключив срочную женитьбу, были бы они с Очако вместе? Возможно, но, скорее всего, нет. Вот к примеру, взять того же Киришиму. Ему нравилась эта девка Ашидо ещё со средней школы, но, погрузившись в геройскую деятельность, они отдалились друг от друга, и их отношения свелись к заурядным лайкам в твитах. Не исключено, что если бы Кацуки упустил подходящий момент с Очако в юности, он бы потерял и её тоже. От этой мысли у него неприятно скручивает живот. Погодите, черт возьми, его живот буквально скручивается. Бакуго прислоняется к торговому автомату на обочине, притворяясь, что просматривает содержимое, а на деле приводит дыхание в норму. Вероятно, Очако не ошибалась: ему рановато выходить на долгие прогулки. Голова идём кругом. Он почти дошел. Просто отдохнет здесь немного и побредет дальше. Обратно они с Кимико возьмут такси, несмотря на то, что дорога займет около двух минут, и он выставит себя дебилом. Достав бумажник из кармана брюк, Кацуки опускает монеты в приёмник, берет воду, делает большой глоток и прижимает холодную бутылку к лицу. Это немного приглушает боль, и через несколько минут он готов пройти остаток пути.***
Дотащившись до садика, Кацуки обнаруживает зареванную дочь. Он разрывается между желанием утешить её и найти виновных, дабы стереть их в порошок. Что, блять, случилось? Негодующий родитель бросает убийственный взгляд на воспитателей, неловко пытающихся его урезонить. Они говорят, что последние полчаса звонили ему и Очако, но им никто не отвечал. Кацуки лезет за телефоном, и, конечно же, там семь пропущенных звонков. Проклятье, он был так сосредоточен добраться сюда целым и невредимым, что не заметил вибрации мобильника. Нянечки приступают убеждать, что большому счету проблема-то несерьезная, но на ладони Бакуго угрожающе вспыхивают искры, и тогда они решают перефразировать. Кимико не пострадала, не ввязывалась ни в какую драку, и ей ничего не угрожает. Просто её причуда наконец проявилась, а слезы льет, потому что это не то, чего она ожидала. Что? Проявилась причуда? Гнев улетучивается, и внезапно он испытывает одновременно облегчение и радость. Кимико почти четыре, и Кацуки втайне беспокоился, что боги таким образом покарали его за издевательства над Деку, но она не безпричудна, и это здорово! Значит, просто поздно расцвела. Бакуго опускается на колени, чтобы быть на уровне глаз дочери, и так мягко, как только может, интересуется, почему она плачет? Силы оказались не такие как у мамы? Рыдая в голос, Кимико мотает головой. Именно! Она не может летать! У неё не получится заставить других ребят завидовать! А ведь она рассчитывала иметь мамину причуду. Хорошо, тогда в чем её дар? Может ли она выпускать взрывы с ладоней, как папа? Девочка снова отрицает. Кацуки хмурится. Если её причуда не такая, как у Очако, и не такая, как у него, то, должно быть, ей досталось нечто среднее. Что это? Он уговаривает Кимико показать своё умение. Папа хочет посмотреть. Она аккуратно разжимает кулак и на подушечках пальцев, унаследованных от матери, появляются капельки прозрачной жидкости. Они поднимаются в воздух и, соединяясь, образуют маленький прозрачный шарик, подвешенный над её ладошкой. Затем Кимико сжимает дрожащие пальцы вместе и… Бум, шар взрывается. У Кацуки язык к гортани прилипает. Ребенок воспринимает его молчание как неодобрение и продолжает реветь белугой. Она так и знала, её причуда остойна! Отец спешит успокоить дочь. Нет! Нет, это не так! Совсем даже не остойна! У неё хорошая, сильная причуда! Кимико обвиняет его во лжи. Нет, он абсолютно серьезен. Она наделена способностью выделять нитроглицерин из подушечек, устранять их гравитацию и, соединяя пальцы, взрывать получившиеся жидкие бомбы. Какое потрясающее сочетание причуд её родителей. Это безумно круто! Бакуго приходит в восторг от стратегий, которые Кимико смогла бы применить в бою. Подождите, пока Очако услышит об этом! Весь гребаный мир услышит об этом! Его малышка станет величайшей задирой! Черт, ему не терпится научить её драться! Кимико не перестает шмыгать носом, и Кацуки принимается её подкупать. Он возьмет ей угощение в качестве поздравления. Чего она желает? Дрожащим и прерывающимся от икоты голосом она выдаёт, что хочет шоколадное мороженое в сладком вафельном рожке с радужной посыпкой сверху. Кацуки соглашается с прихотью, невзирая на, что понятия не имеет, где купить этот конкретный заказ. Но мороженое она получит, так что ей следует унять истерику. Отец вытирает слезы подолом рубашки. Всхлипывания постепенно утихают, девочка трет опухшее лицо кулачками, смахивая, пропущенную отцом, влагу и следом тихим тоном спрашивает, правда ли он на все сто процентов думает, что её причуда классная. С дерзкой ухмылкой Кацуки взъерошивает ей волосы и изрекает, что ей нет равных.