мои чувства в приторных ритмах

Большая голова Балериона лежит на коленях отца, но пёс не просыпается, когда Рейнира садится в кресло рядом с диваном, подобрав под себя ноги. В последние две недели она ощущает в себе это желание узнать больше, понять, что побудило отца отказаться от родни. Эта необходимость только растёт день ото дня, с тех пор, как Деймон появился и начал свои уроки валирийского — древний язык рокочет и перекатывается на его языке, а голос опускается ниже, почти хриплый шёпот, до безобразия интимный. Он не скупится на похвалу, но также заставляет её повторять слова и звуки, пока она не произнесёт их правильно. Она чувствует себя ближе к истокам, своим собственным корням, мифам о могучих драконах, сжигающих в своём пламени всё, что попадается на пути, и пантеону валирийских богов. Деймон рассказывает ей легенды, пока его пальцы ласкают её ладонь в ресторанах или кафе, или в его машине под звуки неспящего города. Неделю назад Деймон отвёз её в небольшую галерею, где проходит выставка фотографии. Её авторы — брат и сестра, Лейнор и Лейна, и он говорит, что они его родственники. Они действительно похожи — по крайней мере с Лейнором, которого Деймон представил ей и с которым им удалось поболтать. Те же светлые волосы, пожалуй, и отдалённая схожесть в чертах лица. Лейнор оказался приятным, лёгким в разговоре и невообразимо быстро располагающим к себе. В нём не было напряжения, это тёмной, соблазнительной энергии, которая гудит в крови Деймона, бьётся в его жилах и отражается в долгих изучающих взглядах. Лейнор с лёгкостью нравится людям; Рейнира мимолётно думает, что они с Кварлом нашли бы общий язык. Может быть, когда-нибудь ей удастся их познакомить. Ей хотелось спросить было ли это свиданием, но когда Деймон опустил руку ей на спину и не убирал её, пока они бродили по галерее, ответ пришёл сам собой. Он наклонялся к самому её уху, чтобы выразить своё мнение насчёт того или иного кадра, и его губы задевали её волосы. Это было соблазнением — аккуратно выстроенным и изящным, заставляющим желать большего. Но Рейнира быстро подхватила правила и подавалась назад, совсем немного, так, чтобы это казалось случайным, прижимаясь к нему теснее. Разумеется, он это знал, если судить по ухмылке, которая не слезала с его тонких губ. Они бродили среди белых стен и фотографий, и других посетителей, но у неё было чувство, что кроме них двоих нет никого. Как джентельмен, — которым он не был, такие, как он, были ближе к драконам, чем к рыцарям, — Деймон подвёз её до дома. И к разочарованию, которое заставило её надуть губы, ничего, кроме короткого поцелуя в щеку, нарочито близко к уголку её губ, не произошло. Он также приходит в кофейню, заказывает кофе с сиропом и называет её разными именами на валирийском, заставляя догадываться об их значении. Это их новая игра в загадки. Иногда он пишет ей, и пару раз он заезжает с утра, чтобы отвести её на работу, на утреннюю смену в Красный Замок. Благодаря этим коротким поездкам она знает несколько общих фраз и то, что кота Деймона зовут Караксес и он не позволяет никому, кроме хозяина, себя касаться. Он вызывает в ней интерес к предкам, к той стране, которую предки называли домом, и именно из-за него она сидит рядом с отцом, кусая губу и не зная как начать разговор. В комнате отца всё так же, как было при матери, и это отчаянно грустно, этот замерший мир в четырёх стенах. — Ты хочешь что-то спросить и судя по тому, как ты медлишь, мне это не понравится, — замечает отец спустя пятнадцать минут молчания, когда она невидящим взглядом упирается в экран телевизора. Рейнира фыркает, повернув голову в его сторону. — Вроде того. — Спрашивай. Я постараюсь не злиться. Он выглядит заинтересованным, её старик. Он выглядит старше своих лет, и Рейнира ощущает себя снова маленькой девочкой, для которой он и мама были всем миром. И хотя она не ощущала недостатка в любви, ей всегда не хватало чего-то; ощущения принадлежности к большему. — Почему ты оборвал все связи с семьей? Разве ты не скучаешь? Отец мрачнеет — это изменение происходит так быстро, что она замирает, глядя, как он выключает звук телевизора и тяжело вздыхает. Ей почти кажется, что он не станет отвечать, но он говорит, посылая ей жесткий взгляд: — Это не та жизнь, которой я бы для тебя хотел. Ответ, от которого ещё больше вопросов. Рейнира сильнее сдвигает брови, не желая сдаваться. — Что в ней такого ужасного? Он вздыхает ещё раз, сцепляя руки в замок. Касается большим пальцем указательного, словно по старой памяти ищет кольцо, которого сейчас нет. — Твоей маме было едва восемнадцать, когда ты родилась. Я был немногим старше, но на мне уже была ответственность. Мой дед болел, и за его компанию началась самая настоящая война, все хотели урвать кусок пожирнее, встать во главе. Свора голодных собак, брат против брата... Моя кузина, её муж, мой отец, мои тёти и дяди... Когда дед изъявил волю сделать меня наследником, я не был готов оказаться в самом центре этих распрей. — Он качает головой, а после его лицо немного смягчается, когда он смотрит на неё, ища что-то в её лице. — Ты можешь посчитать меня слабым, но я просто хотел мирной жизни с тобой и твоей мамой. У меня не было ни желания, ни амбиций управлять корпорацией и посвятить свою жизнь бизнесу. — И поэтому ты ушёл? Ты не мог просто отказаться? — Это другой мир, Рейнира. Я благодарю богов, что ты его не знаешь. Многие мои дяди и тёти страдали в несчастливых договорных браках. Ты была младенцем, шестимесячной крохой, когда стали обсуждать твой будущий брак, который был бы выгоден компании. Говорить о ребёнке, как о выгодном вложении, как о чём-то, что можно выменять на деньги, на влияние, я не... Это было последней каплей. В нём неожиданно кончаются силы. Рейнира видит это по тому, как опускаются его плечи и как он сильнее оседает в кресле. Ей хочется знать о том, кого он оставил позади, кто эти люди, которых он упомянул вскользь, где они сейчас. Но она только касается его руки и мягко улыбается. — Прости, что спросила. Мне было любопытно. — Я просто хотел уберечь тебя, моя отрада. Дать тебе нормальную спокойную жизнь. Он кажется печальным и несчастным, и Рейнира сильнее сжимает его руку.

***

— Ты ждёшь своего Тёмного Принца? — спрашивает Алисента и хитро поднимает бровь, взглянув на Рейниру через плечо. Та пожимает плечами, отвлекаясь от взбивания пенки на кофе. — С чего ты взяла? Она старается, чтобы тон звучал небрежно, но Алисента фыркает, прежде чем опереться бедром о стойку с кассой. Она выглядит самовольной; совсем не та краснеющая девчонка, которая два дня назад рассказывала про парня, который на свидании попросил потрогать её ноги. — Ты постоянно смотришь на дверь, — говорит она триумфально, и Рейнира закатывает глаза. — Тебе показалось. И хотя Алисента не Кварл, который живёт сплетнями и горячими подробностями чужих жизней, она тоже может быть приставучей, если хочет. Её большие, как у оленёнка, карие глаза лукаво блестят. Рейниру спасает звон колокольчиков, и она машинально поворачивает голову на звук, быстро и резко, под смешок Алисенты. Но к разочарованию в дверях появляется огромная фигура Костолома. Губы по старой привычке тянутся в лёгкую улыбку; с ним — ничего сложного, всё предельно ясно. Небольшая улыбка, поворот головы, пара игривых фраз. И он обязательно широко ухмыльнётся и ответит флиртом, прежде чем дождаться своего заказа и оставить чаевые в банке, которая стоит у кассового аппарата. Может быть, в другой жизни она бы согласилась с ним на свидание. В этой же она не хочет давать ложных надежд и усложнять — он не заслуживает того, чтобы его сердцем играли. — Моя любимая бариста, — тянет он, и Рейнира ухмыляется. У неё под фартуком голубая просторная рубашка, которая очень подходит её глазам, подчёркивая их цвет, а губы в розовом ванильном блеске. Она ощущает себя на миллион, пусть Харвин и не тот, кого она хотела увидеть в кофейне. — Костолом, — через ухмылку. — Как обычно? Большой крепкий кофе с кучей сахара? — Ты хорошо меня знаешь, принцесса. — Сахарный диабет — это не шутки, — кидает она и разворачивается к кофемашине, пока Алисента пробивает заказ. Разумеется, Деймон приходит именно в тот момент, когда она протягивает заказ Харвину и улыбается над его грубой, но по-своему очаровательной шуткой о том, что его кофе сладкий и горячий, как она. Это безобидно и невинно, но когда Рейнира поднимает взгляд, то глаза Деймона, тёмные и опасные, внимательно наблюдают за их с Харвином общением. От его ревности, — потому что это не может быть ничем другим, — внутри расходится жар, довольное драконье рычание. Все её бывшие твердили, что она чересчур: ревнива, эгоистична, вспыльчива, и она видит то же самое в Деймоне. И это ничуть не пугает, только толкает к нему навстречу сильнее. — Лавандовый латте, пожалуйста, — произносит он, когда она подходит ближе, заменяя Алисенту у кассы. Та благоразумно отошла и наблюдает за всем со стороны. Рейнира знает, что только подтверждает её слова. Но ей всё равно. Из взгляда Деймона исчезает та вспышка ревности и гнева, однако он смотрит на Рейниру с не меньшим жаром. — Пять восемьдесят. Он прикладывает карточку, а после однобоко улыбается, потянув уголок губ вверх. Рейнира поднимает бровь, проходясь по его лицу долгим взглядом. Ей хочется поцеловать его — в этот самый уголок губ, подразнить его так же, как он ей пару дней назад. Но она только перекатывается с пятки на носок. Он нарушает молчание первым: — У меня есть кое-что для тебя. Его длинные пальцы достают из кармана небольшой бархатный мешочек бордового цвета. Рейнира тянет руки против воли, как нетерпеливый ребёнок, которому пообещали сюрприз. Усмешка Деймона растёт, когда он видит её реакцию и вкладывает подарок ей в ладонь. — Что это? — Что-то, что точно тебе понравится. Маленький подарок. Рейнира не медлит и раскрывает мешочек, доставая оттуда тонкую цепочку браслета. Золото и россыпь небольших красных камней, которые переливаются на свету. Она приоткрывает губы в мягком удивлённом вздохе. — Красиво. — А после секундой позже, она вспоминает слово, которому он её учил, и пробует его на язык: — Gevie. — Gevie, — повторяет Деймон, и, подняв взгляд, Рейнира обнаруживает, что он уже смотрит на её лицо. Её реакция ему нравится, потому что он выглядит довольным. Когда она делает движение, чтобы надеть браслет, он останавливает её, протянув руку. — Дай мне. — Его пальцы цепляют цепочку и аккуратно оборачивают тонкую вязь вокруг бледного Рейнириного запястья с голубыми полосами вен. Его большой палец задерживается там, где под кожей бьётся венка. — Не снимай. Ей кажется, что немного кружится голова, и она выдыхает, опустив взгляд туда, где они касаются друг друга: — Спасибо. Тонкая цепочка — слишком изящная, чтобы выглядеть, как кандалы, и всё же это метка, обозначение того, кто кому принадлежит.

***

Он забирает её со смены в пятницу вечером. Это не первый раз, когда он подъезжает к кофейне, ждёт её и увозит под знающие взгляды Кварла или Алисенты. Иногда он кормит её ужином в ресторанах, где её джинсы и футболки с Led Zeppelin выглядят контрастно с белоснежными рубашками официантов и классической приглушенной музыкой; иногда она просит его отвезти её в парк и они едят хотдоги на лавочке, будто не замечая любопытных взглядов прохожих. Деймон шутит про то, что она должна теряться в клубах и музыке, в ночной жизни города, а не ехать домой, чтобы лечь спать в десять вечера. — Ты часто проводишь так вечера? В клубах и ночном городе? — поддразнивает она, сидя на переднем сидении его машины и повернувшись к нему корпусом. Они стоят на парковке возле её дома; ладонь Деймона лежит на её голой коленке, будто там ей самое место. Он качает головой. В тусклом свете его волосы кажутся ярким светлым пятном того же оттенка, что её собственные. Редкий цвет. Ещё одно их сходство, которое Рейнира маниакально отмечает в памяти. Это должно быть противозаконным — это противоречивое ощущение того, что она одновременно добыча и хищник. — Уже нет. Это потеряло свою прелесть. — Ты говоришь, как старик, — фыркает она нахально, с восторгом замечая, как он нарочито щурит глаза и сильнее сжимает её колено. Длинные пальцы расползаются по коже паучьей сетью, и он двигает их выше, к краю её джинсовой юбки. — Ты снова играешь с огнём. — Я не боюсь огня. Она улыбается, обнажая полоску зубов. Не делает попыток податься ближе и сделать его жизнь легче, только наблюдает, как он двигается к ней и как его рука тянется к её шее, чтобы притянуть к себе ближе, встречая её губы на полпути. Одно едва-касание, прежде чем Деймон шепчет: — А должна. Он хорошо целуется. Ровно так, как она любит: без спешки, не пытаясь сходу протолкнуть язык. Это своего рода искусство — то, как мягкие касания губ становятся настойчивее, как язык сначала проходится по кромке, а после ныряет в приоткрывшийся рот. Полустон-полувздох теряется где-то между. Ладони сами собой подлетают к его груди, и Рейнира хватается за лацканы его пиджака, сминает ткань, а после запускает под плотную ткань, чтобы её пальцы и тело Деймона разделяла только его рубашка. Он горячий даже через этот слой, ладонями Рейнира пытается захватить как можно больше, изучить его на ощупь. Ракурс не очень удобный, они всё ещё каждый на своём сидении тачки и места катастрофически мало, пока Деймон не опускается ртом к её шее. Прижимается, целует и прикусывает, после пройдясь языком по месту укуса. За несколько минут ему удается отодвинуть водительское сидение назад и притянуть Рейниру себе на колени. Она опускает ноги по обе стороны его бёдер, — в ловушку, откуда ему не сбежать, — и его пальцы ловко скользят под её поднявшуюся юбку. Она слегка двигает бёдрами, ощущая, как он крепче сжимает её талию, оставляя на коже отпечатки своих пальцев, которые оказались под её топом, и чувствуя твёрдость, когда она сильнее вжимается в его пах. — Я хочу тебя, — её шёпот кажется чересчур громким. Глаза Деймона — темнота, поглотившая радужку. Его губы снова на её шее, и он пробирается ладонью ей под юбку, стягивая трусики. Приходится приподняться и помочь ему, неуклюже ударяясь о приборную панель, пока он не отбрасывает их в сторону на соседнее сидение. Рейнира усмехается и тянется к его губам, приподнимая за подбородок резко и немного жестоко, ощущая, как одновременно с этим Деймон касается внутренней части её бедра, влаги чуть выше и ныряет внутрь, заставляя на пару секунд замереть, прежде чем толкнуться языком в его рот одновременно с его движениями. Весь мир смыкается на одном — она хочет. Хочет его прямо сейчас, пальцы, язык, член, всё, что он готов ей дать, только для себя, прямо в салоне этой машины, под окнами квартиры, где ждёт её отец. Она насаживается на его пальцы, рассыпается на месте, теряя ощущение времени, слушая рваные вздохи: его и её собственные. Её первый оргазм заставляет вздрогнуть и обмякнуть в руках Деймона. Он выглядит хорошо, когда она смотрит на него ленивым, удовлетворенным взглядом, с его растрепавшимися белыми волосами, безумными глазами и красными припухшими губами, привычно изогнувшимся в самодовольную ухмылку. — Всё хорошо? — его голос хрипит, это заводит ещё сильнее, и Рейнира тянется к его ширинке, ёрзая на его бедре и оставляя на брюках влажный след. Она бормочет, дёргая за молнию и выпуская член: — Более чем. Деймон не даёт ей изучить его, потому что он снова притягивает её к себе и целует, влажно и грязно, сталкивая зубами и не давая возможности вздохнуть. Темп вдруг меняется, как разноцветные картинки в калейдоскопе; он шепчет на валирийском, и её скудные знания не позволяют разобрать сбивчатых торопливых слов-обещаний. Даже если в окно сейчас постучат, они не остановятся. Потому что он целует и целует её губы, то безжалостно сминая, то мягко убаюкивая языком, и в какой-то момент его рот перемещается к её плечу, к россыпи бледных веснушек, которые она ненавидела в подростковом возрасте, и он сильнее вжимает её в приборную панель, вынуждая немного откинуться назад, чтобы он вслепую нашёл в бардачке презерватив. В салоне тесно, и всё выходит неуклюже, но как же горячо, — Рейнире кажется, что все её чувства на максимуме: от ощущения кожаного сидения под коленками до боли от зубов Деймона, которые кусают кожу, оставляя след. Он поднимает голову и мимолётно улыбается ей в губы, прежде чем сделать первый толчок, удерживая её руками за бедра и направляя на свой член. Она прикрывает глаза, привыкая к тугой напряженной полноте внутри, к тому, как Деймон толкается глубже. Он шепчет, властно и влажно-горячо: — Не закрывай глаза. Она разлепляет веки, ей кажется, что она видит в нём себя, пока он в ней, и это лучшее, что было и может быть, ведь он точно так же смотрит на неё и не отпускает её взгляда.