«Чем чудовищнее солжёшь, тем скорее тебе поверят. Обычные люди скорее верят большой лжи, чем маленькой. Это соответствует их примитивной душе. Они знают, что в малом они и сами способны солгать, ну а уж очень сильно солгать они постесняются. Большая ложь просто не придёт им в голову. Вот почему масса не может себе представить, чтобы и другие были способны на слишком уж чудовищную ложь. И даже когда им разъяснят, что дело идёт о лжи чудовищных размеров, они все ещё будут продолжать сомневаться и склонны будут считать, что, вероятно, всё-таки здесь есть доля истины…»
***
Две недели быстро превратились в три и пролетели незаметно. Тэхён занимался своими делами в расслабленной обстановке, наслаждаясь одиночеством, в котором видел свободу. Иногда уходил к себе, иногда бродил об огромному поместью в поисках неизвестно чего. Но к концу четвертой недели стало необъяснимым образом боязно. С фронта не приходило никаких новостей, и Чонгук никоим образом не давал о себе знать. Омега забеспокоился. Не за Чона. Тэхён был уверен, что с генералом всё в порядке. Подобное новостное затишье всегда означало, что вскоре неминуемо произойдёт что-нибудь трагически плохое. И произошло. Тэхён слушал радио в оранжерее, прячась от полуденной жары среди благоухающих цветов и невысоких деревьев, растущих здесь же. Стеклянные стены помещения, нагретые на солнце, должны были превратить оранжерею в настоящую баню, но тут была система, позволяющая поддерживать температуру на прохладной отметке. Омега расположился в удобном плетёном кресле-качалке рядом с таким же плетёным столиком круглой формы. Тэхён потягивал собственноручно приготовленный лимонад из апельсинов, растущих на придворовой территории усадьбы, и размышлял о том, что на свете есть существа, которые апельсинов даже не видели. Как не видели и таких красивых цветов, и плетёной мебели, и солнечных лучей, играющих множеством бликов на стеклянных витражах прекрасного дома, больше похожего на замок. Только рва по периметру не хватало, да высокой башни, в которой можно было бы запереть красавицу. Или Тэхёна, который горько улыбнулся тому, куда увел его мыслительный процесс. Ведь если Тэхён — вполне сойдёт за принца, запертого в этой самой несуществующей башне, Чонгук сойдет за дракона. Но дракон покинул свою обитель. И ни словом, ни делом не напоминал о своём присутствии. Голос диктора стал звучать громче и радостнее, а Тэхён перестал раскачиваться в своем кресле, замерев и дрожащими руками опустив стакан на столик. «Сегодня радостный день для всех нас. Стало известно, что Имперская армия во главе с генералом Чоном стёрла с лица земли очередной оплот недостойных жизни в принадлежащем нам мире существ. Город Сеттен, бывшая столица ополчения, не хотел сдаваться в плен добровольно. Шли яростные бои, в ходе которых город был уничтожен. Было принято решение: пленных не брать. Выживших нет, при том, что наши потери минимальны. Двести тысяч человек и близких к ним рас погибло в результате бомбежки, внутренних подрывов, пехотной атаки и полной блокады подъездных путей. У Сеттена не было и малейшего шанса. Благодаря командованию генерала Чона операция была выполнена успешно. Это очередная победа. И пусть так и будет…» Тэхён выключил радио, не желая дослушивать хвалебные оды в адрес своего мужа, с чьей легкой руки по официальной сводке было отнято двести тысяч жизней. Пленных не брали. Не надо обладать особым умом, чтобы понять, что среди погибшего целого города были и дети, и старики, и молодняк. Омега из книг знал, что Сеттен — самое большое поселение людей на восточном побережье. И настоящее бельмо в глазу эльфийского императора. Был им. Тэхён предпочел бы и вовсе не слышать того, что сейчас узнал. Лучше бы прочитал новую книгу из библиотеки или прогулялся в саду. Лучше бы всё-таки позвонил Хосоку и спросил у него о генерале. Хосок немногословен и, вероятнее всего, только сухо сообщил бы Тэхену дату возвращения альфы, опуская любые подробности его долгого отсутствия. В голове эхом раздавались последние слова диктора, что омега успел услышать: «Пусть так и будет». Тэхёна затошнило. Он на негнущихся ногах поднялся и вышел на жаркий воздух, тут же почувствовав, как припекает солнце. Стало ещё хуже. Тэхёна согнуло пополам прямо во дворе, и всё содержимое желудка оказалось вывернуто на землю на обозрение пары слуг, копошащихся неподалеку у клумб. — Господин, вам нехорошо? Я вызову врача, — тут же подоспел на помощь невысокий для эльфа мужчина в перчатках, перемазанных в земле. — Со мной всё в порядке. От жары голова закружилась, — соврал Тэхён. — Я отдохну, и всё пройдёт. Не надо никого звать, — сквозь зубы проговорил, борясь с новой волной тошноты. Но вопреки своим же словам, Тэхен со всех ног, игнорируя головокружение и вопросительные взгляды, побежал прочь. Хоть и не знал, куда бежать, куда себя деть и что сделать. Жалел людей и презирал генерала. А ещё себя презирал за жалость к себе. Не мог придумать, как ему дальше жить. Оказавшись в своём родном доме, Тэхён собрал самые необходимые вещи и готовился ночью уйти дорогой, которая, как он надеялся, спасла не одну жизнь. Но в итоге оказалась дорогой, ведущей на смерть. Ведь многие преодолевшие с помощью Тэхёна лес беглецы держали путь именно в Сеттен. Куда ещё бежать, если не в ныне уничтоженную человеческую столицу, омега и помыслить не мог. Но решимость взяла верх. Идти некуда. Боязно. Но остаться омега не мог. Только винил себя за то, что раньше не сбежал. Всё, что он может сейчас — это в одиночестве покинуть родные края и надеяться, что его примут те, против кого воюют такие же эльфы, как сам Тэхён. Что выслушают, прежде чем убить. Что слово дадут и поверят. Что позволят биться рядом плечом к плечу. Омега не был уверен, но готов рискнуть.***
Чонгук, скрестив руки на груди, стоял в широком коридоре летнего дворца императора, ожидая, пока его пригласят войти. На полу расстелена красная ковровая дорожка с золотыми узорами по бокам. На оливковых стенах была такая же золоченая лепнина. Неоправданно огромных размеров резная мебель вдоль стен. И без какой-либо системы развешаны портреты в широких рамках. У Чона глаза заболели от такого безвкусного шика, поэтому он уперся взглядом в такие же безвкусные, но более скромные двери, за которыми альфу должны были наградить очередным орденом. Повесить на широкую грудь, приколов булавкой. Рядом с целым рядом таких же точно орденов и медалей. Из головы никак не хотел уходить шум взрывов, предсмертные крики и плач. А в носу застряли запах пороха, гари и крови. Звуки и запахи смерти. Чонгук к ним давно привык, но приятнее они от этого не стали. Уничтожение целого города было всего лишь запасным планом. Чонгук всё, что было в его силах, сделал, чтобы этого не произошло. Но люди оказались слишком упрямы. Ожидаемо. По этой причине война и не прекращается столетиями, несмотря на явные успехи эльфов на этом поприще. Генерал уничтожил все пути, ведущие в город, поместив его в блокаду. Взорвал несколько промышленных зданий ранним утром, когда там не должно было быть сотрудников. Предложил добровольно покинуть город и отправиться работать на благо эльфийского общества. Не так уж и милосердно вообще-то, и Чонгук это прекрасно понимает. Но он дал людям хоть и плохой, но выбор. Жить в рабстве или умереть свободными. И горожане выбрали смерть. В тот момент, когда приняли предложение Чона и вышли на площадь. Но стоило показаться эльфийским солдатам — напали. И напали вполне эффективно. Десять тысяч эльфийских солдат погибло от рук защищающих свою свободу людей. Оставшиеся в западне десять тысяч Чону пришлось похоронить там самостоятельно, отдав приказ о начале воздушной атаки. В результате которой погибли и свои, и чужие. Чонгук никого не жалеет. Его сердце черствело всё больше с каждым таким приказом. И сейчас его беспокоит только то, какими глазами будет смотреть Тэхён. Этот омега наверняка уже знает, что произошло. Наверняка уже выплакал все свои прекрасные глаза. Снова будет ненавидеть и бояться. Но увидеть Тэхена всё равно хотелось. Обнять, коснуться мягких волос, наблюдать за румянцем на чужих щеках и ледяную боль в глазах. Чонгук во всех красках может представить, как порежется об этот презрительный взгляд. Но сделать ничего не может. Чон и сам бы себя ненавидел, если бы сохранил в себе способность чувствовать. Но эта способность отпала, как рудимент, за ненадобностью. И только с Тэхёном издалека напоминает о себе. Омега и представить себе не может, какую власть имеет над черствым сердцем того, кто рушит города.***